"Эльфред. Юность короля" - читать интересную книгу автора (Ковальчук Вера)

Глава 2

Принц вышел на террасу замка. Он давно снял красивую котту, покрытую жирными пятнами, и остался в одной рубашке — камизе. Конечно, весна была теплая, и днем солнце пригревало на совесть, но вот ночью потягивало холодком. Поверх рубашки, чтоб не замерзнуть, Эльфред накинул плащ.

Он постоял, глядя, как у костра препираются дозорные — чей черед тащиться на стену, на холод и темень, потом прошелся до дверей донжона.

Рядом с ними, опираясь на каменный парапет, стоял Этельред. Он обернулся лишь на миг, увидел брата и снова вернулся взглядом на бревенчатую стену замка.

— Не спишь? Что так?

— Не спится.

— Докучает рана? Ты смотри, может, позвать лекаря — пусть еще разок посмотрит, а? Может, железом прижечь?

— Ерунда, брат. Не докучает нисколько. И лекаря незачем тревожить. Если станет гнить, я сам прижгу.

— Когда станет гнить, будет уже поздно, — Этельред помолчал. — Послезавтра выступаем. Ты, я так понимаю, останешься?

— С чего бы вдруг?

— Ты же ранен. К тому же… Разве годится будущему пастырю проливать кровь?

— Фу… Брат, все священники с амвонов провозглашают, что война с северными язычниками — святая война.

— Полагаю, тебе стоит остаться здесь хотя бы затем, чтоб на время моего отсутствия взять власть в свои руки.

Эльфред подумал, покачал головой.

— Не стоит. Не должно быть двух королей.

— Ты же не королем будешь.

— Ты уверен? — принц покосился на брата. — А ты помнишь о коронации в Риме?

— Так это правда?

— Истинная.

— Да как ты можешь помнить? Тебе было тогда лет пять.

— Но не годик же. Все помню. Многие таны об этом помнят тоже. Ни к чему все это, брат. Да и вообще, не хочу я находиться где-то в безопасности, в то время как все мужчины королевства идут на датчан. Это как-то… не по-мужски.

— Странное рассуждение для книжника.

— А что — книжник не мужчина? Ты поменьше слушай королеву.

— При чем тут королева?

— Вульфтрит твердит, что мне пора в монастырь. А я пока не собираюсь. Я женат, молод, хочу повеселиться. И оставим это. Я вот не понимаю. Бургред не помогал тебе воевать с датчанами, когда они высадились на Вектисе[4]. Почему же ты должен помогать ему?

Этельред молчал, будто не слышал.

Они помолчали. Во дворе все стихло, и две одинаковые фигуры стражников у костра в скачущих бликах света напоминали статуи фурий, неподвижные, как камень. Лишь время от времени один из них шевелился, чтоб подбросить хвороста в костер. Король медленно пошел к лестнице, ведущей на стену, Эльфред следовал за ним. Деревянные ступени заскрипели под ногами, и воин, стоящий на бревенчатой площадке, у верха лестницы, встрепенулся и склонился перед Этельредом.

— Взгляни, — негромко сказал король брату и обвел рукой темный горизонт. Небо еще и не начинало светлеть, но совершенной темноты ночью в этих краях не бывало, и без труда можно было разглядеть верхнюю кромку леса, огоньки дальней деревни, где тоже жгли костры, и полосу холмов вдали. — Это наша земля. Наше королевство. Здесь живут наши люди, которых мы должны защищать. Датчане — это страшная напасть, как саранча, даже хуже. Саранча сжирает урожай, а датчане — как огненный дождь, как… как…

— Всадники Апокалипсиса, — пробормотал Эльфред.

Король покосился на него. Поколебался — он явно плохо знал Апокалипсис, если вообще его знал — и, решив, что грамотному брату виднее, согласился.

— Ну да, именно. Сам понимаешь. Датчане из тех, кому нельзя позволить даже одной ногой ступить на землю. Они расползаются по земле, уничтожая все на своем пути. Если они укоренятся в Мерсии, то и из Уэссекса их будет уже не выкурить. Не те они соседи, чтоб жить с ними мирно.

Эльфред покачал головой.

— Датчане осели у Скнотенгагама еще осенью. И только весной Бургред сообразил, что с этим надо что-то делать?

— Видимо, соседство стало беспокойным. Датчане начали совершать набеги на окрестные селения, так я понимаю. Вокруг Скнотенгагама много селений. Уверен, что уцелели лишь те, которые прикрыты лесом, Шервудом. И потом, мерсийская вотчина — это дело Бургреда. Я же не могу вмешиваться в его дела, пока он не обратится за помощью. Теперь он обратился. И, сказать по правде, я рад, что ты решил идти со мной. Я тебе доверяю.

Этельред похлопал брата по плечу. А в голове того уже вертелись мысли, что нужно взять с собой, что — подчинить и еще разок проверить перед походом. Войско короля собиралось быстро, потому что правитель брал с собой только те отряды, до которых мог дотянуться теперь же, а к остальным отправлял юнцов. Таким же гонцам он велел отправляться к подвластным ему графам и танам. Каждый из танов обязан был являться на службу к королю сам, в хорошем доспехе, при хорошем оружии и в сопровождении пяти воинов и оруженосцев из числа свободных людей. Каждый эрл, занимавший положение элдормена, то есть главы графства, должен был предоставлять королю дружину — от тридцати до пятидесяти воинов, а по возможности и больше. Вооружать и содержать их он должен был за свой счет.

Несмотря на высокое положение, принц не управлял большими земельными владениями, лишь носил почетный титул эрла. За него вполне управлялись другие. Потому Эльфреду не нужно было собирать свой отряд и приводить его к королю — он собирался лишь ждать, когда его элдормен приведет уже снаряженное маленькое войско. Пока его заботило лишь собственное снаряжение. Эльсвиса, услышав, что муж отправляется вместе с королем, отнеслась к этому довольно спокойно, и принц вздохнул с видимым облегчением — он не хотел лишний раз тревожить ее. Юной девушке, должно быть, просто не приходило в голову, что она может остаться вдовой в свои семнадцать лет, с еще нерожденным ребенком — она думала лишь о том, что все настоящие мужчины воюют, и раз так, то ее муж должен тоже.

Ей оставалось меньше, чем полтора месяца, до срока. Натирая кольчугу пропитанной маслом холстинкой, Эльфред втолковывал жене:

— Как только родишь, немедленно отправляй ко мне гонца. До того, как я тебе отвечу, не называй его и не крести, ясно? Разве что уж он будет совсем слаб.

— Конечно, — с примерной покорностью отвечала Эльсвиса. Подумала и осторожно осведомилась. — А если все-таки родится девочка?

— Что за ерунду ты городишь? — от удивления Эльфред даже уронил тряпочку. — Какая девочка? Откуда девочка? Где это видано, чтоб у мужчины нашего рода первенцем была девочка? Никогда. Только мальчишка.

— А как же твоя старшая сестра, Этельсвит, жена Бургреда?

— Она была не самым первым ребенком. Первым родился мальчик, но его не успели даже окрестить. И потом, повитуха смотрела твой живот, она сказала, что ты ждешь мальчика. Повитуха — лучшая в Уэссексе. Ты ей не веришь?

— Верю. Но…

— Вот и все. Не о чем больше говорить.

Эльфред отложил кольчугу, выкинул в очаг тряпочку и натянул на себя подкольчужник — грубую короткую куртку из стеганого сукна, которая надевалась на простую рубашку. Своими доспехами и воружением занимались все воины Солсбери, которым предстояло выступать на следующее утро в армии правителя. Король торопил — его отряд брал с собой лишь те припасы, которые были необходимы. В ближайшие несколько дней обозу предстояло догнать войско.

Подобная спешка обычно сопровождала выступление королевской армии навстречу датчанам, только-только высадившимся на побережье. Этельред был мрачен, лицо непроницаемое, и только Бог мог бы заглянуть в его душу и увидеть, насколько королю Уэссекса надоело одно и то же. С тех самых пор, как вступил на трон, сын короля Этельвольфа постоянно воевал. То с датчанами, то с Родри Мауром, все не оставлявшим надежд распространить свою власть с Валлии на Западные области Англии, а может, и на весь Британский остров, то с его сыновьями, тоже очень беспокойными. Королю было всего двадцать семь лет, но он уже устал.

Мерсия встретила уэссекцев неласково. Поселяне косились на воинов соседнего королевства (узнать Этельреда по одежде, не зная его в лицо, было невозможно, потому что дорогой крашеный плащ — знак королевского достоинства — хозяйственный оруженосец припрятал во вьюке у своего седла) и провожали взглядами довольно настороженными. Это и понятно. Как бы предводитель ни приказывал настрого, чтоб крестьян оставили в покое, воины все-таки с неизбежностью грабили местных жителей. То отнимут курицу, то соль или мешочек зерна, то заберут весь овес на прокорм лошадей, то между делом поваляют девицу в кустах за сараем. Дело житейское.

Для них — мелочь, а крестьянам — головная боль.

Эльфред покачивался в седле и вяло поглядывал по сторонам. Он совершенно не выспался, был голоден, и мрачные лица поселян занимали его менее всего. Он думал то о Бургреде, женатом на его старшей сестре, то о датчанах у Скнотенгагама, а иногда и о том, почему же человек непременно должен подниматься на рассвете и трудиться до заката, коль скоро Бог дал ему тягу ко сну. Воину приходится, проспав два-три часа на земле, завернувшись в плащ, выступать в поход на рассвете, и идти, идти… Тот, кто познатнее, побогаче, трясется в седле, мозоля себе зад — весьма малоприятное занятие — и безуспешно борется со сном, чтоб не свалиться с лошади при всем честном народе.

Монашеский удел — тоже не мечта для лежебоки, что бы там ни болтали фигляры. Полжизни в церкви, на твердой и холодной скамье, дрожа от мучительного озноба, в тягостном состоянии полусна. Усталость и морок непонимания, зачем же, в самом деле, это нужно — вот что сопровождает жизнь монаха.

Об остальных жизненных уделах и говорить нечего. Крестьянин все лето напролет почти не смыкает глаз, а зимой бьется изо всех сил, чтобы выжить на тех скудных остатках, которые оседают у него в закромах после уплаты всех податей и поборов. Ремесленник круглый год гнет спину над верстаком, гоня сон и мечтая, чтоб усталость его руками не испортила дорогой материал. Жажда сна довлеет над каждым человеком, который так или иначе исполняет свой долг. Но в чем же смысл этой муки, настигающей любого, кто старается следовать велению Божию — «трудитесь»? И есть ли в ней смысл, как и в других муках, настигающих человека?

Лес вокруг сменялся холмами и пустошами, потом снова плотно обступал армии на марше. Время от времени коней пускали вскачь, но нечасто — им надо было непременно давать отдохнуть. Даже если кормить лошадей питательным овсом, а не травку на обочине заставлять щипать, они все равно будут сильно уставать под тяжестью вооруженных и одоспешенных мужчин. «Заводные», то есть запасные кони были далеко не у всех.

Да и они тоже требовали отдыха. Их наличие лишь увеличивало расстояние, которое путники могли преодолеть за один день.

Этельред злился. Он понимал, что чрезмерно торопить воинов нельзя — падут лошади, но дорогу он ненавидел. Не то, чтоб королю так уж хотелось схватиться с датчанами, он, что совершенно естественно, предпочел бы, чтоб датчане в Британии вообще не появлялись — и без них хватало забот. И не так уж правитель Уэссекса волновался за сохранность владений Бургреда, своего зятя. Просто для Этельреда всегда была очень тягостна неизвестность. Бог его знает, что происходит сейчас под Скнотенгагамом. Вернее было бы взглянуть собственными глазами.

— Его величество не дает людям покоя, — сказал Ассер, подгоняя свою кобылку, чтоб нагнать Эльфреда. — Да и лошади скоро начнут изнемогать.

— Ты? — обрадовался Эльфред. — Я не знал, что ты направляешься на север с нами.

— Я добрался до Солсбери накануне выступления и решил, что обязанность хрониста — быть рядом с королем, чтоб все увидеть своими глазами и затем с уверенностью занести в свои записи.

— Ты теперь хронист?

— Да. Настоятель аббатства Уилтон, ознакомившись с моим почерком и с тем, как я описываю события, велел мне быть хронистом, и отдал целый ворох чистых пергаментов. Остальных каллиграфов монастыря сейчас засадили за переписку Священного Писания для тех монастырей, которые были пожжены датчанами прямо с библиотеками. Монахи восстанавливают стены и кельи, но восстановить Писание не так просто. К тому же, их собственные каллиграфы в большинстве своем заблудились…

— Заблудились, — рассмеялся Эльфред. — У тебя есть чувство юмора. Но что же ты не пытаешься вернуться в свою Валлию?

— Там немало своих хронистов, да и жить там все равно не смогу. Я не поладил с королем Хиваиддом Дифедским, не поладил и с Родри Мауром, но зато договорился с Этельредом. Ему нравится мой почерк.

— Что ж, за тебя можно порадоваться, — рассмеялся принц. — Я не сомневаюсь, что в Уэссексе ты найдешь приют и почет в любом монастыре. Везде тебе будут рады, тем более, раз у тебя такой прекрасный почерк.

— Да, принц, — Ассер вновь подогнал свою лошадку. Та помотала головой, недовольно покосилась на наездника, заплясала. — Ух… Нет, следовало брать мерина, как мне и советовали. Уж больно злая кобылка. Уже разок пыталась укусить меня за колено.

— Давай ей по носу, если только попытается это сделать снова. Подтяни повод и намотай на руки, — посоветовал принц. — Так будет легче справиться. Женщины вообще норовисты, знаешь ли…

Ассер справился со своим скакуном и вновь нагнал Эльфреда. Но поговорить они не смогли — Этельред пустил своего коня вскачь, и остальные были принуждены следовать за ним. Когда лошади идут галопом, разговаривать практически невозможно. Разве что кричать.

А когда утомились кони, устал и монах. Ему было не до бесед. Он явно не отличался большим искусством наездника, его неловко скроенные башмаки постоянно выскакивали из стремян. К тому же, круглые стремена были весьма неудобны. Эльфред и его венценосный старший брат без труда держались в седле не потому, что им помогали стремена, а потому, что их колени легко сжимали бока лошади настолько сильно и умело, что опора для ступней, по сути, была не так и нужна. Фактически стремена играли по-настоящему важную роль лишь в бою, где воин замахивался копьем или мечом, и тиски колен здесь не помогали.

«Монаха стоило бы отправить в обоз», — подумал принц, но потом вспомнил, что обоз догонит их лишь через пару деньков, а, может, и позже, уже у самого Скнотенгагама.

— Придется тебе и дальше трястись с нами, достопочтенный брат, — сочувственно сказал он.

— Ничего, — ответил Ассер. — Господь посылает испытания телу, чтоб закалять душу.

И горько вздохнул.

На ночлег остановились лишь после заката. Живо собрали хворост и все дерево, до которого смогли дотянуться — на королевский костер пошла половина амбара из хозяйства того крестьянина, чей надел имел несчастье оказаться поблизости (и, поскольку купить лес на новый амбар бедняку, разумеется, было не на что, ему предстояло воровать дерево у графа). В котел бросили лишь немного зерна, зачерствевших сухарей и репы, но зато в мясе не было недостатка. У селян отобрали большую свинью и теленка, зарезали этих несчастных животных, а теперь варили и жарили, как только могли, во всех видах. Эльфред вместе с Ассером устроились у костра и не без интереса следили, как слуга короля, Эадберн Тонкоусый, кидает в котел один кусок свинины за другим.

— Будешь печень? — спросил Эадберн, заметив пристальный взгляд принца, и протянул ему капающий кровью здоровенный кусок, кое-как завернутый в листья. Эльфред отрицательно покачал головой. — А ты, монах?

— Свиную-то? Нет. Вот если телячью…

— Телячью и я охотно съем, — сказал, подходя, Этельред. — Святой отец, не жди ужина, ложись вздремнуть сейчас. Ночного отдыха воинов тебе не хватит.

— Я не такой уж лежебока, государь, — добродушно ответил Ассер. Сейчас он казался много старше своих лет.

— Ну, посмотрим, посмотрим… Зачем ты поехал с нами, книжник? — рассмеялся Этельред. Он отдыхал, и ему хотелось поговорить. О чем угодно, только не о войне. Хоть немного отвлечься. — Уж не проповедовать ли среди датчан? Не трудись. Еще прежде, чем ты успеешь открыть рот, тебе вынут легкие[5].

— Бог да не оставит своего слугу, — хладнокровно ответил тот. — А я, если получится, подробно опишу все твои подвиги, король, и твои, принц. У меня с собой достаточно перьев и пергаментов.

Этельред присел возле костра на вовремя подставленное слугой седло. Король испытующе разглядывал молодого Ассера.

— А ведь ты боишься, святой отец. Точно, боишься.

— Боюсь, — подумав, мужественно согласился Ассер. — Но мне, человеку духовного звания, это простительно. Особенно простительно теперь, если сердце не затрепещет потом, когда это будет важно.

— Верно сказано, святой отец! Очень верно! Хоть ты и монах, а, видно, в жизни понимаешь. Пусть немного, но понимаешь. Верно. Каждому простительно бояться, лишь бы не дрогнула рука и не ослабли колени. Тот, кто задавит гадину страха, и есть настоящий смельчак. Я готов уважать тебя, святой отец!

Хлопнув ладонью по седлу, Этельред встал и ушел в темноту. Должно быть, проверять посты.

До Скнотенгагама оставалось не меньше трех дней пути. Король не сомневался, что сумеет добраться до места сбора, назначенного Бургредом, не позже, чем за три дня. Равнины и дороги Мерсии ложились под копыта коней его небольшой армии. Неподалеку от Ивзема к Этельреду присоединилась армия одного из его знатных вассалов, графа Винчестерского, а у Оленьего холма, что близ поворота на Бедфорд — еще двести человек, которых привел Экзетер. Воинов становилось все больше и больше, и король Уэссекский обозревал свое воинство с глубоким удовольствием.

При виде такой силы Бургред должен был восхититься и, возможно, позавидовать — так думал Этельред. Уж датчанам не поздоровится. Он не пытался подсчитать количество своих воинов и у гонцов короля Мерсии выведать, сколько северян сидит в крепости у Скнотенгагама. Обычно обходились более простыми мерами — малое войско, среднее или большое. Король знал, что у него — большое войско, так что оно — достойный противник армии датчан, о которой ему говорили, будто она — тоже большая. А ведь рядом будут еще воины Бургреда.

Эльфреда догнал его элдормен и отряд из ста двадцати хорошо вооруженных воинов. Молодые оруженосцы — не в счет. Принцу впервые предстояло вести в бой такой большой отряд, прежде брат доверял ему не больше пятидесяти своих воинов, и то под присмотром кого-нибудь из старших гезитов — доверенных королевских дружинников. Для молодого мужчины подобный контроль был не слишком приятен.

Но контролю пришел конец. Этельред больше не говорил, что рядом с братом в бою будет постоянно находиться кто-нибудь из его людей. Он договаривался с ним лишь о том, кого именно из гонцов будет отправлять к Эльфреду. Принц не спорил. Он старался казаться равнодушным, даже скучающим, как воин, которому уже поднадоели все битвы на свете, но на самом деле горел от нетерпения. Ему хотелось скорее встретиться с датчанами в битве во главе собственной — на этот раз действительно собственной — дружины.

Армия стала настолько велика, что двигаться колонной по одной дороге уже не могла. К тому моменту, как арьергард добирался до какой-нибудь деревни, авангард уже давно забывал, что некогда посещал такую. Разумеется, что в закромах деревеньки не оставалось уже ни крупицы продовольствия, ни одной горсти овса для фуража. Судьба поселян не интересовала короля и его эрлов, но то, что в результате воины остаются голодными, а кони — и того более, их беспокоило.

И войско растянулось двумя широкими крылами. Кони не всегда скакали по дорогам, порой они месили разлапистые папоротники, и вязли в оврагах. Отряды рассыпались по деревенькам, очищая их практически подчистую. Крестьянам оставались лишь те припасы, которые они умудрялись припрятать. Короли и эрлы не слышали, как за их спинами измученные поборами и грабежом бедняки-мерсийцы вполголоса говорили: «А верно ли, что принадлежать датчанам — хуже, чем работать на Бургреда и соседского короля Этельреда»?

Отряд Эльфреда оказался самым правым. Молодого воина это не беспокоило, наоборот. В глубине Души он был рад наконец-то стать самостоятельным. И когда к нему прискакал юноша-сакс на перепуганном, слишком молодом коне и крикнул, что в деревне датчане, он только обрадовался. Но по привычке, обернувшись, посмотрел на своего элдормена, Аларда, которому к осени должно было исполниться пятьдесят два года.

Элдормен спокойно смотрел на него.

Эльфред быстро пришел в себя. Он вспомнил, что теперь командует сам, и крикнул:

— Готовься!

По отряду прошла волна. Кто-то торопливо подтягивал на себе доспехи, кто-то шлем надевал — не слишком-то удобно скакать на резвом коне в надвинутом шлеме. Одна рука сжимает поводья, другая придерживает копье — а чем поправлять сползающий подшлемник? В большинстве своем воины, оказавшиеся под началом принца, могли считать себя людьми опытными, много раз встречавшимися с датчанами. Поэтому они прекрасно знали — неожиданных нападений практически не бывает, а если они и бывают, в первый миг тебя вряд ли спасет шлем на голове. Спасет лишь опыт и хорошая реакция.

Все они были спокойны. Война давно стала единственной жизнью, которую они знали. Как крестьянин знает лишь свой надел, а ремесленник — свое мастерство, так воины привыкли, что у них на столе всегда есть каша, для которой они не растили зерна; мясо, для которого они не растили животных; крыша над головой, которой они не строили. Но за это они должны отдать в распоряжение того, кто их кормит, ни много ни мало, как собственную жизнь.

Не такая уж ценность для покупающего. И, в силу привычки, обычное дело для продающего.

— Вперед! — скомандовал Эльфред и выхватил из ножен меч.

Его элдормен ненавязчиво оттеснил принца из анангарда отряда. Алард держался рядом с Эльфредом, и хоть разменял уже шестой десяток, руки его все еще были крепки, а меч летал уверенно. Он не владел собственными землями, но служба у принца давала ему отличный доход, немым доказательством этого служила прекрасная кольчуга. Мало кто из воинов мог позволить себе кольчугу — доспех, требующий не одного месяца упорного труда хорошего кузнеца, настоящего мастера. Большинство защищалось бронями из бычьей кожи, порой еще и с металлическими накладками.

Впрочем, это еще было хорошо. Большинство небогатых саксов, призываемых в войско короля, и фирд, то есть ополчение, и вовсе не владели доспехом. Хорошо, если у них под рукой оказывалось хоть какое-нибудь оружие, кроме дроворубных топориков или хозяйственных ножей — охотничьи луки, к примеру, или рогатины, с которыми поселяне ходили на медведей и кабанов. В нынешнем войске Этельреда было совсем мало ополченцев, в отряде Эльфреда их не оказалось вовсе.

Воины перестроились на скаку. Да и не так это было трудно — шаг лошадей по леску, где листья папоротников касались пояса взрослого человека, можно было назвать галопом лишь при очень большой натяжке. Кони могли запутаться, сбиться с дороги между деревьями, потерять подкову в буреломе — словом, их приходилось придерживать.

Деревенька появилась, как из-под земли. Лес внезапно закончился, земля резко опустилась вниз подобием обрыва, к берегу озера. Рядом с желтой песчаной полосой, которую облизывали воды озера, жались друг к другу приземистые домики. Часть из них забралась на высоту, остальные вытянулись под низеньким обрывом, из которого торчали корни деревьев. Лес обступал деревеньку со всех сторон, и, наверное, жители ее считали себя надежно защищенными от посторонних глаз.

Но от датчан не спрячешься.

В деревне шел бой, вернее, безнадежная попытка крестьян оказать сопротивление норманнам. Молодые парни и крепкие мужики, не боявшиеся ходить в одиночку на медведя, сдаваться не собирались. Они, конечно, не надеялись победить, но… Но разве мыслимо сдаться злейшему врагу, не попытавшись убить его? Хоть проредить их строй. Хоть отбить желание гнаться за женщинами, убегающими в лес вместе с детьми и самым ценным скарбом, который успели прихватить.

Тот, кто думает иначе, недостоин имени мужчины.

Керлы упорно дрались, защищаясь поленьями, прикрываясь дверьми домов и амбаров, размахивая топорами.

— Вперед! — крикнул Эльфред.

Разумнее всего было, наверное, сделать небольшой круг по лесу, не заставлять коней ломать ноги, спускаясь по обрыву к воде, чтоб добраться до деревни по укатанному ногами пляжу. Наверное, лучше было бы обрушиться на норманнов сверху и неожиданно. Но принц видел перед собой врага. Он был еще слишком молод, чтоб не задумываться о поселянах. Он понимал, что каждая минута промедления — новые смерти, и пока, в отличие от Этельреда, его это волновало. Младший сын покойного короля Этельвольфа прекрасно понимал, что, увидев отряд регулярной саксонской армии, норманны бросят деревню и недобитых крестьян, развернутся навстречу его людям.

Этого он и хотел.

Кони, которых понукали спускаться вниз, ступили на крутой склон с недоверием. Но они привыкли повиноваться своим всадникам, и, кроме того, всегда охотно следовали за теми своими собратьями, которые оказались впереди строя. Копыта скользили на осыпающемся склоне, и всадники все сильнее отклонялись назад, чтоб не кувыркнуться через уши своего коня. Эльфред, который спускался первым, практически распластался на крупе коня.

Внизу, куда почти все спустились благополучно, Алард схватил лошадь принца под уздцы.

— Твое высочество, я прошу тебя, не лезь вперед.

— Алард, я умею владеть мечом. Оставь.

— А я и не сомневаюсь. Только твое дело — следить, чтоб все шло, как надо. А помирать — дело простых воинов. Держись рядом со мной, а если надо будет что-то приказать или узнать — я все сделаю.

Кони саксов рванулись к приземистым крестьянским землянкам, больше похожим на поросшие травкой холмики. Датчане заметили незваных гостей еще тогда, когда их лошади, оскальзываясь и ржа от страха, сползали по крутому склону. Как и предполагал Эльфред, почти все северяне немедленно бросили недобитых крестьян, равнодушно развернулись к ним спиной и кинулись навстречу неизвестно откуда взявшимся воинам.

Эльфред машинально оглядел берег озера. Драккара не было. Да и какой мог быть драккар, если здесь — небольшое озерцо, не сообщающееся с рекой? Принц вспомнил, что до Скнотенгагама осталось совсем немного, и решил, что, скорее всего, это группа датчан, отправленных за припасами. Впрочем, особой разницы не было. Во вражеских землях, как правило, отряды фуражиров собирались не маленькие и весьма свирепые. Норманны не понаслышке знали, что такое голод, потому за провиант они брались обеими руками и уже не отпускали.

Два отряда схлестнулись на песчаном пляже озера. Алард ни на чем не настаивал, не тянул Эльфреда за собой, но так настойчиво оттеснял его назад, что в конце концов принц оказался почти что в самом арьергарде. Это вовсе не означало, что ему предстояло лишь сидеть в седле и смотреть, как дерутся другие — схватка его не минует, но в первый миг он мог лишь смотреть и решать, кому важнее помочь.

Бег отряда замедлился, потом совсем иссяк, зазвенело оружие, мечи загрохотали о щиты, не слишком громко, не так оглушительно, как об этом рассказывалось в хрониках. Впереди замелькали руки с оружием, кони стали вставать на дыбы — яростные движения наездников и шум прямо над прядающими, очень живыми ушами пугали их.

Если бы не трава под копытами, над схваткой немедленно поднялась бы туча пыли.

Тесно сбившиеся отряды постепенно стали расплываться, растягиваться от околицы потоптанной деревеньки до самого берега озера. Саксы были верхами, датчане — пешие, и в первый момент от них больше всего досталось именно лошадям. Почти все поданные короля Этельреда вскоре спешились, отпустили своих скакунов, и оказались с норманнами на равных.

Число тех и других было приблизительно одинаковым. Датчан, может быть, лишь на десяток поменьше.

Чувствовалось, что северяне — не новички, опытные и сильные воины. Дрались они без ярости, но упорно и очень спокойно — будто делали давно привычную работу. Почти все они носили доспех, были вооружены либо мечами, либо копьями, один размахивал огромным топором. За топор он держался двумя руками, щита у него не было, и сам он казался огромным, как медведь.

От него отпрыгивали все саксы, не зная, как подступиться. Самые опытные надеялись, что рано илипоздно здоровяк выдохнется, и окажется всецело в их власти.

Вскоре черед дошел и до Эльфреда. К нему бросился молодой норманн с залитым кровью лицом.

Юноша был без шлема, и кто-то, видимо, слегка задел его по лбу. Эльфред соскочил с седла, как только понял, что вот-вот вступит в бой — конному биться с пешим неудобно, да и коня жалко. Эльфред едва успел соскользнуть на землю, и тут же отшагнул вбок, уворачиваясь от падающего сверху короткого, но широкого тяжелого клинка. Жеребец, ржа, бросился прочь.

Принц атаковал противника, отогнал его от себя и тут же полоснул по ногам. Подпрыгнув, норманн попытался ударить противника так же, как в первый раз — обрушить клинок на голову, но металл столкнулся с металлом. Эльфред блокировал удар мечом, потому что щит не успел снять с седла, куда он был приторочен, и толчком отшвырнул оружие вместе с врагом. Он был свеж, полдня провел в седле и, хоть подустал сжимать бока коня коленями, был рад размяться. А его противник пришел в селение пешком, и до встречи с Эльфредом уже махал оружием. Он двигался ловко и уверенно, но Эльфред ему не уступал.

Молодые мужчины были приблизительно одного возраста и телосложения, оба знали о битвах не понаслышке. В первый момент одеревеневшие ноги принца подводили его и, чтоб не погибнуть, он стал отступать. Боком он налетел на одного из своих воинов, сражающегося с другим датчанином, длиннобородым северянином с такими ясными глазами, что они осколками чистого неба сияли из-под наглазий шлема. Сакс отлетел влево, и меч противника пропорол ему бок. Раненый согнулся.

Извиняться было некогда. К тому же, решив, что раненый уже не опасен, синеглазый датчанин ударил Эльфреда. Принц нагнулся и тут же отскочил, спасаясь от атаки своего прежнего врага. Он отбивался от обоих, чувствуя, как отдача превращается в его ладони в боль, которая так и норовит вывернуть из пальцев рукоять. Он пожалел, что не привязал ее.

Схватка с двумя норманнами, каждый из которых был весьма искусен в военном деле, превратилась в странное подобие танца, вроде тех, которые танцевали на юге Англии в крестьянских селениях.

Шаг вбок, на котором Эльфред как бы качался, уклоняясь от удара, потом взмах меча в правой руке, и снова шаг, на этот раз влево. Движения принца уравновешивал взмах левой руки и движения головы, которые помогали ему сориентироваться и рассчитать следующее движение. Отбиваться от двоих означает необходимость волей-неволей постепенно отступать.

Потом он ранил младшего, которому кровь, все еще струившаяся из ссадины на лбу, заливала глаза, ранил в правое плечо, когда тот слишком далеко подался вперед. Норманн отскочил назад, хватаясь левой рукой за правую — меч в его пальцах смотрел в землю, сек по траве — старший прикрыл его. А в следующий миг рядом с молодым датчанином вырос Алард и, не колеблясь ни мгновения перед раненым врагом — битва не шутки и не игра в благородство — раскроил ему голову. Теперь синеглазый норманн оказался в схватке с двумя сильными противниками, но в отличие от Эльфреда к нему не пришли на помощь. Принц и его элдормен действовали в паре очень слаженно. Изловчившись, Алард подсек датчанина ударом по ноге чуть выше колена, и дальше врага осталось только добить.

Мгновение брат короля смотрел на Аларда, а потом повернулся и крикнул:

— Кого-нибудь одного мне захватите живым!

Его, конечно, не услышал никто, кроме старого элдормена. Тот оглянулся, жестом подозвал одного из воинов, рослого и сумрачного сакса, и показал ему кулак, обтянутый грубой кожаной перчаткой.

— Будь здесь вместо меня. Понял? — сакс ответил невнятным ворчанием. — Не волнуйся, твое высочество, я прослежу, чтоб тебе приволокли хотя бы одного норманна. А лучше двух. Что не будет знать один — то расскажет другой.

Бой между двумя небольшими отрядами не может длиться долго. Схватка, как сердечный приступ — вот накатывает боль, которая ослепляет и не дает вздохнуть, и горло перехватывает — страшно. Потом отпускает, потом слабеют ноги и опускаются веки, и ты уже не знаешь, взглянешь ли еще разок на мир собственными глазами. Да у тебя и силы на исходе — где уж думать, рассуждать, предаваться отвлеченным размышлениям — ты так устал, что желаешь только одного: чтоб все на свете оставило тебя, наконец, в покое.

Уцелевшие после драки, расправившиеся со своими врагами саксы опускали руки и устало оглядывались. Кое-где еще кипела затянувшаяся схватка, но она постепенно сходила на нет. Лишь трое из датчан оказались особенно упорными, они добрались до амбара рядом с домом старосты деревни и закрылись там. Амбар, как и подобает такого рода постройкам, не имел окон и даже волокового оконца: зачем оно в постройке, где никто не греется у очага? С трудом приподнявших край крыши саксов встретили стрелы. На что надеялись эти норманны — неизвестно.

Эльфред держался рядом с амбаром, хоть Алард и норовил оттянуть его в сторону.

— Этих оставить мне живыми! — приказал он.

— Ну, принц, может так статься, что это будет невозможно, — укоризненно возразил элдормен.

Под конец саксы сумели снести с петель дверь, и драка закипела под дерновой крышей с новой силой. Из амбара неслись звон, грохот и вопли; там сражались в полумраке, свет тек только из двери и из маленького пролома в крыше. Эльфред терпеливо ждал у дверей, чем все это закончится. Наконец, наружу выползли двое его воинов с третьим, тяжело раненым, на плече, и выволокли одного пленного.

— А остальные? — сурово спросил Алард.

— Остальные мертвы, — тяжело дыша, ответил один из саксов, толкая пленника. Норманн с кое-как связанными за спиной руками упал лицом вперед. Он старался не стонать.

— Ох, уж эти датчане, — проворчал принц.