"Час на убийство" - читать интересную книгу автора (Кокс Джордж Х.)

2

Бунгало, которое снял в декабре Дейв Уоллес, находилось точно к западу от города и неподалеку от яхт-клуба. Узкая дорожка между деревьев вела от шоссе к открытому участку, выходящему на залив, а посаженный на границе большой воды морской виноград был обрезан на высоте двух или трех футов, так что создавал впечатление сплошной живой изгороди и маскировал лужайку с тропинкой посередине, которая вела к берегу.

Само по себе бунгало представляло бревенчатый дом под железной крышей, цоколь из бетонных блоков приподнимал его надземлей фута на три. Его некрашенный фасад не был данью моде или претензией на оригинальность, но зато арендная плата была вполне приемлемой и Уоллес, поселившись здесь, не собирался с кем-нибудь делить этот дом. Позади бунгало стояло совсем маленькое, рахитичное строение, дававшее кров жившей здесь паре – кухарке и горничной Эрнестине и её мужу, который исполнял обязанности садовника, посыльного и мастера на все руки для Уоллеса и его соседей.

Когда Уоллес въехал на взятом напрокат седане шестилетней давности в служившую гаражом пристройку к хижине, сквощь полузакрытые ставни пробивался свет. В сгущающихся сумерках появился Оливер и забрал из багажника мольберт и этюдник. Недописанное полотно осталось на заднем сиденье и, потянувшись за ним, Дейв заметил, что хотя в гостиной горел свет, на кухне никого не было. Это его удивило, ведь обычно в это время там хозяйничала Эрнестина, и он спросил:

– Оливер, сегодня вечером ужина не будет?

– О, да, сэр, – ответил Оливер, высокий жилистый негр в шортах цвета хаки и залатанной выцветшей рубашке. Он почтительно улыбнулся, обнажив свои белые зубы. – Хозяйка сказала, что вы поужинаете в другом месте.

– В самом деле?

– Да, сэр.

– Давно она здесь?

– Не очень, сэр.

Оливер обогнул бунгало и поднялся по ступенькам на веранду, которая тянулась вдоль гостиной. Внутри дома он поставил хозяйские вещи на их привычное место в углу. Уоллес увидел, что жена, скрестив колени и лениво покачивая ногой, наблюдает за ним из шезлонга, но свет, падавший сквозь высокие двустворчатые двери, не давал рассмотреть её лицо. В одной руке у неё был бокал, в другой – сигарета. Ведерко со льдом, бутылка виски, с полбутылки содовой и ещё один бокал заполняли поднос, стоявший рядом на низкой скамеечке.

– Привет, Рембрандт, – бросила она. – Налей себе выпить.

Уже издалека Уоллес почувствовал аромат её любимых духов, которыми Фэй по его мнению, излишне злоупотребляла. Она все ещё оставалась привлекательной женщиной, если вам нравились невысокие блондинки, правда последнее время несколько располнела. На ней было нарядное льняное платье цвета морской волны с круглым вырезом, увенчанным массивным серебряным ожерельем работы местного умельца, подаренным ей одним из поклонников, когда Фэй появилась здесь; по-крайней мере у неё был такой вид, когда она впервые его надела, и Дейв решил не расспрашивать её об этом.

Но в этот момент его больше занимало её поведение, а не внешность. По тому как Фэй выговаривала слова, он мог уверенно сказать, что бокал у неё был уже далеко не первый, и наученный горьким опытом, Уоллес осторожно посмотрел на жену. Отвратительное настроение, которое просыпалось, когда она перебирала с выпивкой, ни в чем не проявлялось, а её хорошее расположение духа просто удивляло его, и, поскольку ему хотелось, насколько возможно, поддержать существующее положение вещей, Дейв принял её предложение.

– О'кей, – ответил он. – Я налью себе немного рома и присоединюсь к тебе.

Оливер разложил вещи и дожидался новых распоряжений с тех самых пор, как Дейв вошел в комнату.

– Что-нибудь еще, сэр?

– На сегодня все, Оливер. Мы отдыхаем.

Уоллес подождал, пока тот ушел, затем окинул взглядом едва обставленную комнату. Некрашенный, отполированный временем дощатый пол, пара плетеных стульев, такой же диванчик, ещё один шезлонг и круглый сервировочный столик, стоявший рядом. Напротив – массивный продолговатый обеденный стол красного дерева местного производства, как и шесть стульев вокруг него. Проход за ним вел в буфетную с примыкавшей к ней кухней, другой – в центральный холл с двумя спальнями по правую сторону и ванной в конце.

Вернувшись с кухни с бутылкой барбадосского рома, Уоллес остановился, снова окинул взглядом холст, над которым работал, и нашел его вполне удовлетворительным. Внезапно он понял, что Фэй что-то сказала, и заметил, что она повернулась и наблюдает за ним.

– Что? – переспросил Дейв.

– Я спросила, как продвигается работа?

– Думаю, все идет нормально.

– Совсем как та, что ты закончил пару недель назад.

– Похожа. Я продал ту и подумал, не смогу ли сделать ещё лучше, – он вышел на веранду за чистым бокалом. – Оливер сказал, мы будем ужинать не дома.

– Все верно. Я бы не отказалась от хорошего стейка. Не поднимая шума, я оплачу счет, чего ты уже давно не делал.

Уоллес налил себе немного рома в бокал, выпил не разбавляя и почувствовал, как внутри разливается приятное тепло. Он надеялся, что это придаст ему решительности, которая потребуется до конца этого вечера. Дейв налил себе ещё рома и добавил льда и содовой.

– Я считал, что тебе нравится этот дом и наша кухня, – сказал он, усаживаясь на плетеный стул.

– Единственное, что мне в нем нравится, так это отсутствие необходимости платить. Но сегодня у меня был приятный день, и для разнообразия я решила немного потратиться.

– В магазине?

– Это не имеет никакого отношения к магазину.

Она начала подробно, не упуская мельчайших деталей, жаловаться на ту работу, которой ей в течение трех часов пришлось заниматься сегодня в новом модном магазине отеля «Хиллсайд». Уоллес заметил, как она наклонилась и снова наполнила бокал, но уже не слушал, и его мысли быстро обратились к перечню событий их трехлетнего супружества и тому, как оно закончилось, или, точнее говоря, тому, как ему казалось, что оно закончилось.

Когда они встретились, Фэй была моделью, и весьма привлекательной, хотя и не столь удачливой, как её коллеги по профессии. Основной причиной этого был её небольшой рост, а может быть она была недостаточно костлява, чтобы успешно продвигаться на ниве высокой моды. Фэй была миниатюрной кареглазой блондинкой с довольно красивым лицом, хотя внимание она привлекала скорее своей фигурой, чем довольно приятной внешностью. Праздный, малоподвижный образ жизни и злоупотребление алкоголем сделали за последние пару лет округлости её фигуры чрезмерными, но, когда Уоллес впервые её увидел, линии бедер, талия и грудь были в самый раз.

В девятнадцать лет она уже выходила замуж и развелась в двадцать, хотя Дейв узнал об этом только после женитьбы. Фэй работала на каких-то мелких производителей одежды и от случая к случаю подрабатывала натурщицей, пока не приобрела в этих кругах некоторую известность и стала пользоваться большим спросом. Уоллес познакомился с ней через своего приятеля и раза три-четыре пользовался её услугами, пока наконец не представил её своим агентам.

Фирма, с которой он имел дело, занимала целый этаж в здании на Лексингтон авеню, с трех его сторон комнаты были переоборудованы под небольшие, квадратные, хорошо освещенные мастерские для художников, не имевших возможности или не любивших работать дома.

Среди прочих услуг, предоставляемых агентством своим преуспевающим иллюстраторам, была студия, всевозможная бутафория для создания соответствующей обстановки, натурщики и натурщицы. Некоторые художники работали прямо с натуры, но большинство из них делали нужные снимки фотокамерой и в дальнейшем работали с фотографиями. Для Фэй было все равно: она могла работать в любой одежде или вовсе обходиться без нее. Через три месяца после первой встречи Уоллес женился на ней, совершенно не отдавая себе отчета в том, что у неё необыкновенно развиты хищнические инстинкты, и наивно полагая, что поскольку у всех преуспевающих художников уже были семьи, настало время и ему стать женатым человеком.

Истина не озарила его в одночасье, правда открывалась ему постепенно. Его мечта о домике с собственной студией в пригороде и паре-тройке ребятишек Фэй совершенно не вдохновляла. Домашнее хозяйство мало привлекало это создание, а когда открылось её потаенное желание стать актрисой, она стала заниматься с какой-то провинциальной труппой.

Из-за того, что она по утрам не вставала из постели, помещение, ранее подходившее для его работы, перестало быть таким просторным и ему пришлось работать в мастерской агентства, самому завтракать и посылать за обедом. Вечером они отправлялись куда-нибудь поужинать или же довольствовались консервами и фасованными замороженными полуфабрикатами, требовавшими минимальных затрат времени на разогревание в духовке. А когда его терпение лопнуло и он ей все высказал, то с облегчением обнаружил, что она согласна с тем, что их брак распался и пора каждому идти своим путем.

Они отправились к адвокату по её выбору и Уоллес заплатил отступные. Был составлен список их имущества. Страховые полисы, а также пять тысяч долларов наличными отошли ей, а из десяти тысяч сбережений, вложенных в ценные бумаги и находившихся на счету в банке, ей досталось восемь; к тому же она забрала всю мебель и подержанную автомашину. Соглашение было подписано под её обещание съездить в Неваду, Алабаму или куда-то ещё и получить развод при первой же возможности.

Он не торговался, и потому считал дело решенным. Ему мало что осталось в материальном отношении, но в то время Дейв полагал, что его свобода того стоит. Когда он формально был уже разведен, то на некоторое время остался без работы, в конце ноября перенес вирусное заболевание, и потом последовал совету приятеля сменить обстановку и устроить себе в некотором роде каникулы, предпочтительнее там, где солнечно и тепло.

Остров Тобаго находился к северу от побережья Тринидада и его рекомендовали те, кто там отдыхал. Как-то Дейв решил продолжить занятия живописью, которой он занимался последние три или четыре года. За это время Уоллес сделал три удачных портрета, кроме того он отобрал ещё с дюжину лучших своих полотен, поместил их в приличные рамы и отнес в довольно хорошую галерею на пятьдесят седьмой улице, которая уже продала пару его работ.

Тобаго оказался таким же прекрасным местом, каким его его описывали, но для своей цели он нашел его слишком спокойным. Поросшие лесом холмы и очаровательные пляжи были довольно живописны, но уже за пределами Скарборо не было ничего, кроме туристических отелей и домов для отдыхающих. Поскольку ему хотелось пожить в более космополитичной атмосфере, Дейв перебрался на Тринидад и за три дня нашел себе подходящее бунгало.

Уже через десять дней он познакомился с Энн, которая приехала сюда незадолго до него, чтобы найти работу секретаря-машинистки. Она сопровождала своего дядю Сиднея Джослина, отошедшего от дел бывшего профессора с пошатнувшимся здоровьем, который снимал коттедж на атлантическом побережье острова и пытался закончить свою книгу.

То, что он с ней познакомился, было просто чудом, которое следовало приписать провидению, совпадению или просто счастливой случайности. Их первой неожиданной встречи было достаточно, чтобы он с нетерпением ждал следующей, а уже с третьей Уоллес был уверен, что это именно та девушка, которую он искал с тех пор, как закончил колледж. Потом последовали две недели настойчивых ухаживаний, дальнейший ход событий обнадежил его, и он снова и снова вспоминал тот день, когда вновь обретенное счастье встретилось на его пути. Ни Дейв, ни Энн обычно не бывали на юго-восточной оконечности острова. Вот и в это утро они часов в десять покинули коттедж с видом на залив Манзанилла, снятый в ноябре Сиднеем Джослином, и отправились на юг по прибрежному шоссе, которое первые несколько миль проходило по побережью Атлантического океана. Слева от дороги до самого океана тянулась полоска суши шириной не более двухсот ярдов, заросшая кокосовыми пальмами, в то время как с другой стороны лежала огромная болотистая местность, казавшаяся непроходимой и отталкивающей. Потом они пересекли по большей части необитаемую, поросшую густыми зарослями холмистую центральную часть острова. В Сан-Фернандо свернули налево и остановились в Ла-Бри, с нетерпением ожидая встречи с всемирно известным смоляным озером, но открывшийся перед ними вид был настолько унылым и обескураживающим, что Энн сравнила его с заброшенными теннисными кортами, вот только автостоянки отсутствовали.

Тогда они отправились на юг, шоссе тянулось вдоль побережья, скрытого от них пышной растительностью, до самого залива Сидрос с торчавшими из воды нефтяными буровыми вышками, пока в конце концов не оказались на мысе Айкакос, где между ними и отдаленным плоским берегом Венесуэлы протянулся Бока-де-ла-Сьерпе. Они перекусили на пляже, потом Уоллес сделал несколько набросков рыбацких лодок, вытащенных на берег за линию прилива. Это были пироги местной работы с высоко задранными носами, каких ему ещё не приходилось видеть.

Их прогулка затянулась, и он покинул коттедж Джослина вскоре после ужина, а когда поставил машину в пристройку, то с удивлением обнаружил, что во всех комнатах его бунгало горит свет. Из окон хижины не пробивалось ни огонька, двери были закрыты, и Дейв поднялся на веранду и направился в гостиную, ещё не понимая происходящего, но сознавая, что случилось нечто неприятное.

В первый момент он решил, что здесь побывали какие-нибудь бродяги, затем, окинув взглядом комнату, понял, что дело совсем не в этом. Его художественные принадлежности, ещё недавно стоявшие посреди спальни, были свалены в углу, а законченные, но не обрамленные полотна прислонены к стене. Прежде чем Уоллес догадался, что бы это могло означать, он заменил какое-то движение в холле и перед его удивленным взглядом из спальни появилась Фэй с бокалом в руке и удовлетворенной улыбкой на лице. Прежде чем к нему вернулся дар речи, она заявила, что прилетела сюда с Антигуа посмотреть, как ему здесь живется, и собирается пожить здесь некоторое время…

Его вывел из оцепенения звук падающего в бокал льда, и он понял, что Фэй, наливая себе новую порцию виски, пристально его разглядывает. Дейв не расслышал её слов и дождался, пока она повторила вопрос.

– Где ты был?

– Когда? – сказал он, собираясь с мыслями.

– Только что. У тебя такой вид, словно ты был в четырех тысячах миль отсюда.

– Не был.

– Я имела в виду твои мысли.

– Они как раз касались того, что здесь происходит.

– Неужели? Судя по выражению твоего лица, это были не слишком веселые мысли.

– Я думал о том, что ты переехала ко мне, о том, как ты обманула меня с разводом, против которого не возражала.

– Я и не собиралась тебя обманывать. Просто передумала. Пока. Можешь называть это небольшой отсрочкой.

Уоллес допил свой бокал и подчеркнуто резко поставил его на поднос.

– Я сыт по горло этими отсрочками и хочу поговорить о разводе.

– Хорошо, хорошо, – она лениво махнула рукой с бокалом, словно речь шла о чем-то несущественном. – Но только не на пустой желудок. Этот вопрос может подождать до тех пор, пока мы не перекусим, не так ли?

Ее покорность несколько его обнадежила, но вспомнив все случаи, когда Фэй злоупотребляла спиртным, он предупредил:

– Но только не воображай, что мы устроим сегодня вечеринку.

– У меня и в мыслях этого не было. Мы вернемся домой в девять или в половине десятого. Мне самой надо будет кое-чем заняться, – она откинулась в шезлонге и снова приложилась к бокалу. – Если ты собираешься принять душ, то займись этим сразу же и удостоверься, что смыл всю губную помаду с лица.

Это неожиданное замечание едва не обмануло его. Дейв машинально стал поднимать руку, но тут же поймал себя на этом и вовремя остановился. Все призошло почти мгновенно, поскольку он сразу понял, что это всего лишь один из её беспочвенных намеков. Тем более, ему было известно, что Энн пользуется губной помадой только в особых случаях. В этом не было необходимости и он с удовлетворением отметил, что ни голосом, ни жестом себя не выдал.

– Если на моем лице и есть что-нибудь красное, то это краска, – заметил Дейв.

Он миновал холл, прошел мимо спальни, которую присвоила себе Фэй и в которую никогда не заходил, за исключением тех случаев, когда выполнял какие-нибудь её поручения.

Очутившись в своей спальне, Уоллес включил свет и стал разглядывать себя в зеркале, чтобы удостовериться в отсутствии предательских следов на худощавом лице. Сознание того, что их просто не может быть, не убеждало его в своей правоте. Кроме того, его тревожило ещё одно обстоятельство, и он не мог отогнать тягостных мыслей по этому поводу. Почему, если только Фэй ничего не известно, она говорит такие вещи?