"Хозяин Вороньего мыса" - читать интересную книгу автора (Коултер Кэтрин)

Глава 5

Меррик не оглянулся на нее – он уставился на огромный парус, бившийся у него над головой. Приподняв руку, он ждал, пока ладонь просохнет, определяя заодно направление ветра. Самым равнодушным тоном Меррик возразил:

– С чего ты взяла, что я как-то особенно смотрел на тебя?

– Но ведь так оно и было. Я почувствовала, что кто-то глядит на меня, оттого-то и подняла голову, а ты стоял прямо передо мной, словно тебя громом поразило, и глаз от меня не отводил.

Меррик пожал плечами:

– Что ж, это правда, не буду отрицать. Сам не знаю, как это произошло. Я просто увидел тебя и не мог уже отвернуться, а потом ты посмотрела на меня, и мне почудилось, что твой дух давно сломлен. Но тут внезапно глаза твои наполнились гневом и горечью, и тогда я уж и вовсе не мог уйти. Я не понимал, кто ты такая, и понапрасну ломал себе голову.

Ларен промолчала.

– А потом Таби. Это уж и вовсе странно. Я, в общем-то, довольно спокойно отношусь к детям. Но тут испытал какое-то необычное, глубокое чувство в тот миг, когда увидел его. Я не понимал этого тогда, не понимаю и сейчас, но я знал, что должен спасти Таби.

– Так вот почему ты пришел за мной! Все дело в Таби, это он нужен тебе, а меня ты решил украсть только ради него.

– Пожалуй, что так, хотя, как я уже сказал, с самого начала обратил внимание и на тебя.

– Ты скоро избавишься от этой нелепой привязанности к моему братику. Ты ведь мужчина, а мужчины не могут любить детей так, как их любят женщины. Вы, воины, гордитесь своими наследниками, если они проявляют мужскую доблесть, но любить их, заниматься ими, на это мужчина способен разве что на словах, в отличие от женщины.

– Ты умна не по летам, – ехидно возразил Меррик. Теперь он созерцал далекий берег, по-прежнему не желая встречаться взглядом со своей рабыней. – Возможно, именно так обстоит дело с мужчинами в твоей стране, хотя я не уверен: мужчины везде одинаковы. Мой отец любит меня и моих братьев, и я никогда не сомневался в его нежных чувствах. Он колотил нас, и хвалил, и учил, пока мы подрастали. Что касается моих чувств к Таби… Откуда тебе знать, что я за человек и каким стану через год или через пять лет.

– Он тебе не родной, в нем нет ни капли твоей крови. Я знаю, как это важно для мужчин. Как только ты вернешься домой, ты забудешь о Таби. А что скажет твоя жена, когда ты привезешь ей ребенка?

– У меня нет жены.

– Мужчина должен найти себе жену, чтобы она родила сыновей. Очень скоро у тебя будет невеста. Ты еще молод, хотя не слишком. Мужчины должны заводить детей, пока молоды, не то их семя утратит свою силу. Да, вскоре у тебя появится жена – и как она отнесется к Таби? Вполне возможно, что невзлюбит его. И потому, Меррик, ты должен позволить мне выкупить Таби прежде, чем покинешь его, прежде, чем твоя жена начнет обижать моего брата и ты решишь продать мальчика кому-нибудь еще.

– Ты сочиняешь сказки почище любого скальда, нисколько не заботясь об истине. По-моему, тебе пора оставить этот пустой разговор. У тебя нет денег, ты не можешь купить даже одежду, не говоря уж о трех рабах.

– Я могу раздобыть денег, я дам тебе столько серебра, сколько викинг вроде тебя не сумеет ни наторговать, ни даже украсть.

– Кажется, ты хочешь оскорбить меня, говоря о богатстве и выкупе? У тебя найдутся щедрые родители, родичи? Ты это имела в виду, когда сказала про гору серебра?

– Возможно.

– Возможно – это слово для лукавых лисиц. Слова скользят с твоего раздвоенного языка, точно жабы, скачущие по влажной траве. Если есть на свете человек, который готов выкупить тебя, так и скажи. Я подумаю об этом, во всяком случае, могу послать гонца к этому человеку и спросить, хочет ли он видеть тебя и помнит ли еще про тебя и маленькою мальчика. Если речь идет о мужчине, он, должно быть, уже забыл вас обоих – ведь мужчины не умеют любить по-настоящему!

Меррик видел, как отчаянно крутятся ее мысли в поисках выхода, как тысячи разнообразных выражений сменяются на ее лице. Он с любопытством выжидал, что скажет ему Ларен. Меррик понимал, что она, скорее всего, солжет. К его удивлению, Ларен просто тяжело вздохнула и произнесла:

– Я не могу сейчас рассказать тебе. Есть один человек… Впрочем, может быть, его уже нет на свете. Вот что: давным-давно я зарыла в землю серебро. Да-да, так оно и есть.

Наконец-то он услышал ложь, однако вначале она попыталась сказать правду. Меррик приподнял брови:

– Ты зарыла клад – как раз на такой случай?

– Не смейся надо мной, викинг. Не тот ты человек, чтобы понять меня.

– Не тот человек? А ведь ты сказала, я не такой, как другие.

– Все равно, ты – викинг. Ты – воин, хотя и купец, и без колебания убьешь человека, если его смерть выгодна тебе. Я ничего не имею против таких, как ты, и знакома с викингами куда лучше, чем ты можешь себе представить, к тому же за последние два года я достаточно повидала мир и поняла, что надо мириться с обычаями своих хозяев, если не хочешь быть забитой до смерти и выброшенной в канаву.

– Значит, у тебя есть родные, которые выкупят тебя, если только ты сумеешь послать им весточку? У тебя есть родные, которые хотели бы вернуть тебя домой? – Меррик задумчиво уставился на свои босые ступни, широкие, загорелые и сильные, как и его руки. Наклонившись, он поскреб мизинец на ноге.

Ларен уже заметила, что, забираясь в ладью, викинги снимают с себя обувь, складывают ее в ларец, служащий им для сидения.

Меррик медленно продолжал, не поднимая глаз:

– Странное дело Ты стараешься ни о чем не рассказывать, боишься, что я пошлю эту весть, а она попадет в руки врагов. – Теперь он посмотрел прямо в лицо Ларен и увидел, как побелели ее губы. Наверное, стоило бы сломить ее упорство и заставить выложить все начистоту, но если он сам сумеет нащупать истину, то без труда сможет прочитать подтверждение своим догадкам на лице Ларен.

Меррик ничего не добавил к этим словам, отвернулся и заговорил со старым Фирреном. Немало минут протекло, прежде чем он вновь обратился к Ларен, и она даже вздрогнула от неожиданности, потому что успела глубоко погрузиться в свои мысли.

– Имя у тебя странное – Ларен. Где ты родилась? Она уже очень устала и ответила только:

– Далеко от Киева.

– А далеко ли от Норвегии? От Британии? От Ирландии?

– Не твое дело.

– Он предпочел встретить очередную дерзость улыбкой. Что ему еще оставалось – разве что свернуть Ларен шею.

– При солнечном свете твои глаза кажутся скорее серыми, чем голубыми.

– Ты хочешь знать, обычен ли такой цвет глаз для моих мест? Да, вполне обычен. А вот твои глаза, Меррик, синие, словно небо в весенний день, слишком ясные и чистые, в них, должно быть, таится обман. О да, в глубине голубых глаз скрывается ложь, они помогают тебе притворяться, честно глядя в лицо человеку. И такие глаза у всех людей твоей страны. Вон, взгляни на Олега. Его глаза чуть темнее, но разница невелика.

– У Рорана глаза черные.

– Это тот одноухий? Он похож на араба. Его не примешь за викинга.

quot;Похож на араба”, – мысленно повторил Меррик. Где же она побывала, прежде чем попасть в Киев? В Миклагарде? В Халифате или даже в Булгаре?

– Он, конечно, не из числа твоих соплеменников.

– Роран родился в области данов, возле Йорка. Мать его из народа саксов, но отец был норвежским купцом.

Ларен кивнула. Похоже, она знакома с областью данов или по крайней мере слышала о ней.

Олег окликнул его:

– Меррик, Эллер что-то учуял.

– Что это значит? – удивилась Ларен.

– У Эллера нос волшебный. Садись рядом со мной и держись крепче, мы должны как можно скорей выплыть на середину реки.

– На берегу никого нет. Никого и ничего.

– Это неважно. Один раз я не поверил чутью Эллера, и это дорого мне обошлось. Больше я с ним не спорил. Сиди тихо и пригни голову.

Мужчины замолчали, изо всех сил стараясь вывести ладью на стремнину, дабы поскорее уйти от зловещего запаха, который коснулся колдовского носа Эллера. Когда они достигли середины реки, поднялся ветер, и гребцы потуже закрепили огромный парус из грубого сукна; яркие полосы черного, зеленого и золотого цвета играли в лучах полуденного quot;света. Четверо викингов натянули линь, удерживая его, когда ладья поворачивала к ветру, и отпуская, если парус чересчур отклонялся от попутного ветра.

Ларен оглянулась и увидела, что берег уже усыпан людьми: туземцы потрясали копьями и камнями. Выглядели они крайне недружелюбно, но, разумеется, напасть на быстро проплывавшую норвежскую ладью они не могли.

Ларен откинула голову назад, жадно вдыхая речной воздух. Она понимала, что Меррик дразнит ее, однако рассказать ему свою историю не отважилась. Он и так слишком приблизился к отгадке, и это страшило Ларен. Нет, она сама решит, что и как должно произойти, она одна отвечает за будущее – свое и Таби. Сейчас, когда свежий ветерок охладил пылающий лоб Ларен и ее веки вновь сомкнулись, она почувствовала себя свободной. Быть может, воля и впрямь уже не за горами – и для нее, и для Таби.

Она оглянулась на своего братишку, который пристроился на коленях у Клива, прижавшись к его груди. Посмотрев на шрам, уродовавший лицо Клива, Ларен вновь призадумалась, почему жестокая хозяйка так изувечила своего раба. Чем он обидел ее? А ведь если бы не этот рубец, Клив был бы красивым юношей, у него прекрасные золотые волосы и бронзовая кожа, он широко, весело улыбается, у него такие же крепкие и белые зубы, как и у северных воинов.

Нахмурившись, Ларен уставилась в спину Меррику. Ветер уже улегся, мужчины опять взялись за весла. Меррик такой высокий и наверняка очень сильный. Он греб, раздевшись до пояса, бросив рубаху себе на колени, обнажив загорелую спину, мускулы на его руках вздувались от избытка здоровых молодых сил, плечи блестели от пота и солнца. Ларен повидала за последние годы немало мужчин – и стариков, уже клонившихся к могиле, и юношей, преждевременно достигших власти, и тех, чье тело и дух сломило рабство, и жирных, как Траско, не способных даже ложку поднести ко рту.

Спору нет, этот Меррик красив. Его сильное, складное тело казалось безупречным, и притом не тяжелым, а, скорее, даже худощавым. И лицо у Меррика приятное, строгие черты, выступающий вперед подбородок выдает решительность и упорство. Он, должно быть, упрям, как лесной кабан, отметила Ларен, что неплохо, если хочешь выжить в этом мире.

И все же он – викинг, такой же, как другие викинги, хотя Ларен и не знала, что за порода мужей водится в Норвегии. Она сказала, что Меррик – особенный, и верила в это. Она никогда не видела человека, равного ему, но это еще не значит, что на его слово можно положиться. Кое-чему Ларен научилась за два года. Она прекрасно различала предательство и вероломство и сразу чуяла запах лжи. Когда дело касалось людской жестокости и эгоизма, нос Ларен не уступал колдовскому носу Эллера, и потому она научилась осторожности. Пусть дураки доверяют каждому встречному, она давно исцелилась от глупости.

И все же этот человек спас ее, и Таби, и Клива. Да, по он так и не сказал, что собирается сделать с ними.

Меррик – не только воин, он еще и купец. Ему достались трое рабов, которых он может продать. Не собирается же он оставить их себе, а если он и впрямь решится держать их в своем доме, то что это означает? Его слова о том, почему он спас ее и Таби, звучали искренне, и тем не менее Ларен не могла принять это объяснение – стоило ему взглянуть на Таби, и он прямо-таки почувствовал обязанность заступиться за нее и за малыша? Мужчины никогда не испытывают подобных чувств, викинг скорее проткнет ребенка своим мечом, нежели подумает о том, чтобы сохранить ему жизнь и повесить себе ярмо на шею.

Ларен покачала головой, не отрывая глаз от Меррика: норвежец как раз оставил весла, распрямился, потянулся и направился к тому месту, где, укрывшись самодельной шляпой из деревянного обруча и куска ткани, пристроилась Ларен. Меррик остался в одной набедренной повязке. Его грудь и впалый живот густо поросли золотистыми курчавыми волосами. Ларен отвернулась. Чересчур он большой, даже страшно!

Меррик сел возле Ларен, натянул на себя через голову рубаху, и Ларен вдохнула запах его пота и еще какой-то смутный, приятный запах, исходивший от викинга. Меррик проговорил что-то, обращаясь к старому Фиррепу, а тот вместо ответа молча сплюнул в реку, а затем обернулся к Ларен. Он долго молча смотрел на нее, отмечая усталость в ее взгляде и бледно-лиловые тени под глазами. Он ничего не сказал, только в задумчивости похлопал себя по бедрам.

Уронив голову Меррику на колени, подложив под голову руку, Ларен уснула. Меррик осторожно переменил позу, стараясь, получше прикрыть ее, своим телом от солнца.

Гребцы вытащили ладью на берег. На земле осталось множество отпечатков от лодок и стершиеся следы ног, поскольку здесь проходил кратчайший путь волоком в реку Двину. Они надеялись добраться до Двины за четыре дня, если не пойдет дождь, а затяжной ливень мог превратить предстоявшее им путешествие в кошмар. Работа выдалась не из легких, не говоря уж об опасности, которую представляли для них племена, обитавшие между двумя судоходными реками и поджидавшие неопытного путника.

Меррик не брал с собой катков: в небольшой ладье и так с трудом помещались сами викинги и их имущество. Дополнительный груз сделал бы путешествие невыносимым. Мужчины полагались на свою физическую выносливость – они были молоды и силушкой не обижены.

В первый раз, когда Меррик ездил в Киев, он повстречал во время похода одно из местных племен и перебил всех мужчин, которых ему удалось захватить. Женщин и детей он не тронул, даже не прихватил их с собой в качестве рабов, хотя, пожалуй, сумел бы выручить за них немалые деньги. Меррик позволил им остаться в родном поселке и, прежде чем он вместе со своими воинами вновь спустил ладью на воду, отчетливо назвал каждой женщине и каждому ребенку свое имя, показал им всем серебряного ворона, горделиво высившегося на носу корабля, и втолковал этим людям, что на свете нет другого судна с таким гербом. Меррик рассчитывал, что отныне все начнут страшиться его воинской доблести и другие племена будут держаться от него подальше. Он вовсе не хотел терять своих людей в заурядном торговом плавании.

С тех пор Меррик трижды ходил в Киев. За это время на него напали лишь однажды, да и то малыми силами, как бы проверяя его стойкость. Меррик потерял одного гребца, зато викинги прикончили двадцать противников, и этого предупреждения для дикарей оказалось достаточно.

Все молились, чтобы Тор послал сухую погоду, обычно боги прислушивались к их просьбе и дарили им солнечные дни. Роран, поддразнивая Эллера, спросил, может ли он учуять так же и дождь. Гребцы хорошо помнили тот поход, когда Тор отказал им в их просьбе и наслал столь сильный ливень, что они целую неделю тащили ладью по густой расползшейся грязи.

– Это я помню, – проговорила Ларен, озираясь по сторонам. – То есть я помню, как это делается, только тогда это было в другом месте.

– В самом деле? – Меррик с жадностью слушал новые сведения о своей рабыне.

Ларен быстро взглянула на него и отвернулась.

– Значит, вы ехали через Ладожское озеро из Новгорода?

– Какая разница, – покачала головой Ларен. – Может быть, так оно и было, а может быть, мне просто сон приснился. Пойду пригляжу за Таби.

– Не отходи далеко. В ближайшие дни нам отовсюду грозит опасность.

Меррик посмотрел вслед Ларен, гадая, в самом ли деле ее привезли по Неве, а затем через Ладожское озеро и озеро Ильмень. В таком случае она прибыла с Балтийского побережья. Впрочем, множество купцов с берегов Балтийского моря путешествуют этим маршрутом и везут рабов, захваченных в дальних странах. По Ладоге и Неве путь намного дольше, но зато он безопаснее. Меррик припомнил, как его брат Рорик посмеивался над ним:

– Ты готов отправиться в поход на Луну, если тебе скажут, что там очень тревожно. Когда-нибудь твое пристрастие к битвам тебя погубит.

Меррик пытался объяснить брату, что он вовсе не ищет врагов, тем более когда ладья гружена дорогим мехом и другими товарами. Но брат не поверил ему, потому что хорошо знал, как легко Меррик воспламеняется и как быстро хватался за меч в годы ранней юности. Однако пять лет взрослой жизни изменили предводителя викингов.

Гребцы выровняли ладью, распределили вес по всему судну. Меррик огляделся по сторонам, посмотрел на Эллера, который с готовностью втянул в себя воздух и отрицательно покачал головой. На этот раз Меррик волновался гораздо больше, чем в прежние походы. Раньше его всегда будоражило предчувствие битвы – он только радовался, если находил племя, готовое вступить в бой, врага, в сражении с которым он вновь испытывал свои силы; особенно охотно Меррик шел навстречу опасности, когда возвращался из плавания; отстаивать серебро гораздо интереснее, чем рабов, меха и прочий товар.

Но теперь Меррик не на шутку тревожился, и он знал, отчего это происходит: ему хотелось уберечь Ларен и Таби. Эта новая забота была не слишком-то кстати, ибо Меррик любил битвы, никогда не уклонялся от них, однако с того дня, как он увел Ларен из дома Траско, ему все время приходилось выбирать самый надежный путь. А вот сейчас Меррик не мог пожертвовать несколькими неделями и сделать огромный крюк, чтобы и на этот раз уйти от возможной угрозы.

Меррик снова взглянул в сторону Ларен. Она по-прежнему не могла распрямиться, боль сводила ее спину и плечи, но подбородок уже вздернулся вверх. Девушка выглядела точь-в-точь как принцесса, тощая, обнищавшая принцесса, когда стояла неподалеку, наблюдая, как мужчины вытаскивают ладью на тропу, пробитую в земле множеством прошедших здесь прежде судов. Таби отошел от Клива и пристроился рядом с сестрой. Меррик видел, что малыш улыбается сестре, самая обычная детская улыбка, но она много значила для Меррика. Он поспешно отвернулся, так и не разглядев выражение лица Ларен.

Все утро гребцы волокли ладью по утрамбованной колее, лишь ненадолго остановившись передохнуть и перекусить. Держалась сухая жаркая погода.

К вечеру мужчины валились с ног, Меррик безжалостно подгонял их: нельзя терять ни часу, пока стоит хорошая погода, твердил он. Сам Меррик уже задыхался, едва двигал руками, а к ногам, казалось, подвесили пудовые гири.

Взглянув на Ларен, Меррик заметил, что она тоже запыхалась, будто бежала несколько часов подряд, а на самом деле просто еще не оправилась и от истощения, и от побоев. Меррик посмотрел на Таби, который сидел рядом с сестрой, – мальчик даже не заговаривал с Ларен, а просто молча прижимался к ней, отчего Меррик вновь ощутил прилив сил. И он, и его люди начали готовиться к ночлегу – все они четко знали свои обязанности.

Эллер руководил сбором хвороста, затем он раздул небольшой костер. Старый Фиррен установил треногу и подвесил к ней огромный железный котел. Он собирался накормить людей вяленым мясом, сыром и вареными овощами.

Олег строил на ночь ограду, чтобы, распределившись по кругу, воины всю ночь могли охранять ладью и своих товарищей. Роран и с ним еще трое отправились на охоту. Что касается Меррика, то он обязан был приглядывать за всеми, однако на этот раз у него нашлись дела поважнее. Подойдя к Ларен, он сказал.

– Вы оба очень устали. Я расстелил в палатке меха для тебя и Таби. Идите спать. Когда еда будет готова, Клив принесет вам вашу долю.

Ларен поглядела на Меррика, на светлую прядь волос, прилипшую ко лбу, на ручейки пота, стекавшие по его лицу, и на руки со вздувшимися жилами, все еще блестевшие от пота.

– Мы прошли сегодня столько, сколько нужно?

– Даже немного больше. Мне не нравятся те тучки на востоке. Ступайте в палатку.

– Я умею готовить.

Меррик вытаращил глаза так, словно ему послышалось, будто Ларен обладает тайной магией кельтов. Обычно еду в пути готовил старый Фиррен, стряпал он вполне сносно, но лакомой эту пищу никто quot;не считал.

– Правда умеешь?

– Еще как.

Меррик по-прежнему взирал на свою рабыню с недоверием.

– Я научилась в прошлом году у своей хозяйки Она говорила, что для рабыни я вполне толковая. Всякий раз, когда ей не нравился обед, она давала мне затрещины, так что я училась быстро, боясь оглохнуть от постоянных ударов по голове.

– Замечательно. Поговори со старым Фирреном. Мы захватили с собой овощи из Киева – капусту, фасоль, яблоки, лук, есть и немного риса. Роран пошел на охоту, он, наверное, принесет фазана или куропатку.

– Я приготовлю рагу.

И Ларен исполнила свое обещание. Фиррен, Клив и Таби были на подхвате, а девушка стояла над огромным железным котлом, помешивал длинной деревянной лопаткой тушившееся жаркое из кролика. Викинги расселись у огня, они чистили оружие, а кое-кто продолжал ходить вдоль ограды, высматривая врагов. Небо темнело, Меррик хмурился, но ни с кем не делился своей тревогой. Вскоре он почуял запах пищи, и рот его моментально наполнился слюной. Мужчины, похоже, готовы были вступить в бой с любым врагом за это жаркое. Они постепенно придвигались к огню, не сводя глаз с котла.

Откусив первый кусок, Меррик изумленно прикрыл глаза, а прожевав вторую ложку рагу, заурчал от восторга.

Мужчины молчали, слышались только чавканье и удовлетворенные вздохи.

Ларен посмотрела на них и улыбнулась. Ее желудок заполнился чересчур быстро, и девушка печально созерцала остатки своей доли в деревянной миске. Хотя она приготовила большую порцию, чем гребцы получали обычно, все мясо съели дочиста, и донышко в котле заблестело. Старый Фиррен поглядел на нее и ухмыльнулся, обнажив провалы между зубами.

– Ненавижу свою стряпню, – проворчал он, и мужчины отозвались на его слова дружным смехом. – Брюхо мое нынче поет – Твое брюхо знает лишь самую простую песенку, – воскликнул Олег, – а вот мое верит, что оно достигло Вальхаллы и его теперь услаждают валькирии.

Мужчины вновь расхохотались, и все принялись благодарить Ларен. Меррик признался, что это – лучший пир, какой они устраивали со дня отплытия из Норвегии. Тут вмешался Таби:

– Раньше Ларен ничего не умела. Все делали слуги, и там, где мы жили…

Ларен зажала братишке рот рукой и прошипела.

– Таби, Меррику это вовсе не интересно. Немедленно замолчи.

Мальчик посмотрел на нее, нахмурился, но, словно что-то вспомнив, кивнул.

Меррик улыбнулся и протянул Таби раскрытую ладонь. Малыш поглядел на его руку и медленно, боязливо вложил в нее свою ручонку. Меррик как ни в чем не бывало произнес:

– Моя мать здорово умеет готовить. И проезжие люди, и наша родня надолго застревают в доме, и все из-за ее стряпни. Теперь у нее болят пальцы и ей нелегко столько возиться, однако Сарла, жена моего брата, скоро сможет занять ее место – С минуту он помолчал, потом добавил озадаченно:

– Ты готовишь так же хорошо, как моя мать.

Больше Меррик ничего говорить не стал, подхватил Таби под мышки и отнес его поближе к костру. Мужчины переговаривались негромко, лениво, большинство и вовсе погрузились в молчание, наслаждаясь теплом костра и сытостью.

– Я бы охотно послушал сказку, – произнес Меррик. – Деглин, у тебя найдется для нас новенькая история?

Деглин улыбнулся Меррику лукавой улыбкой, от которой его лицо превратилось в кошачью мордочку. Он поглядел на Таби и спросил его:

– Слыхал ли ты когда-нибудь о великом воине Грунлиге Датчанине? Нет? Тогда садись рядом с Мерриком, и я расскажу тебе эту историю, пока ты не заснул.

Мужчины устроились поудобнее, все они с детства привыкли к необыкновенным историям и любили их.

Деглин уже четыре года был скальдом семейства Харальдссонов, он успел изучить своих слушателей. Говорил Деглин медленно, выделяя самые важные места, не сводя глаз с мужчин и наблюдая, нравится ли им его повествование. Низким, глубоким голосом он начал:

– Внимайте все! Это сказание о Грунлиге Датчанине, человеке, который ударом ладони перерубал шею жертвенной коровы. Он был так силен, что боролся с четырьмя быками, а затем закалывал их всех в праздник зимнего солнцестояния. И хотя он был очень силен, тем не менее берег свою честь и никого не обижал незаслуженно. Однажды, когда Датчанин со своими людьми возвращался из похода, ладья попала в плавучие льды, которые могли раздробить суденышко в щепки. Грунлиг спрыгнул на первую льдину и начал ломать ее на мелкие кусочки голыми руками. Дружинники просили его обернуть кисти шкурами и мехами, но Датчанин не прислушался к их совету – он разбил одну льдину, затем бросился ко второй и к третьей, когда же все айсберги превратились лишь в крохотные осколки, безвредные, словно песчинки на берегу моря, Грунлиг поплыл обратно к своей лодке. Он поглядел на свои руки, могучие руки, задушившие свирепого медведя в Ирландии, и увидел, что они стали синими, точно вода на морозе. И тогда он сказал своим людям:

– Мои руки умерли.

Люди Грунлига помогли ему завернуть руки в меха и шкуры, но было уже слишком поздно: Датчанин отморозил руки. Пришла весна, и пальцы у Грунлига скрючились и увяли, они казались теперь лапой какого-то маленького животного, ногти стали синими, словно море, и сила не вернулась в его руки. Все печалились о несчастье, постигшем Грунлига, все, кроме его врагов – те втайне праздновали и ликовали и составляли заговор против него…

Тут Деглин умолк и улыбнулся Таби:

– И это все, что я могу поведать вам сегодня. Таби и остальные слушатели давно обратились в камень, разинув рты, они застыли, наклонившись поближе к Деглину. Теперь все дружно испустили горестный вздох, но не пытались протестовать, потому что знали: ни лаской, ни подкупом им не добиться от Деглина продолжения истории, пока он сам не захочет рассказывать дальше.

– Это – новая сказка, специально для тебя, Таби, – сказал Меррик малышу, который уже свернулся в его объятиях, прислонившись щекой к груди Меррика. – Спасибо, Деглин. Потом ты расскажешь нам еще?

– Конечно, Меррик. А теперь мальчик должен спать. Я не собираюсь расходовать свои слова на наших тупиц, раз у Таби уже глаза слипаются и он не может оцепить мое мастерство.

Ларен быстро проскользнула в спою палатку, сердце ее учащенно билось от чудесной истории, которую она только что услышала, и от тех образов и мыслей, что теснились у нее в голове, от слов, готовых политься из ее приоткрытых уст. Устраиваясь на ночлег между двумя пушистыми волчьими шкурами, Ларен так и не рассталась со своими мечтаниями. Замечательную сказку начал Деглин, но вот как он сумеет продолжить ее…

– Таби ляжет вместе с нами, – объявил Меррик, опуская малыша на подстилку рядом с Ларен. Больше он ничего не сказал, сам устроился поудобнее и быстро уснул.

Когда Ларен закричала, Меррик мгновенно вскочил, сжимая нож в левой руке, а в правой держа наготове меч.