"Тысяча благодарностей, Дживс" - читать интересную книгу автора (Вудхауз Пэлем Грэнвил)ГЛАВА 2Я и сам уже догадался, что на проводе моя добрая почтенная тетушка Далия, имеющая привычку говорить по телефону с таким легочным напором, словно она американский свинопас, скликающий своих подопечных к кормушке на просторах Дикого Запада. Она обрела громогласность еще в юности, когда часто ездила на псовую охоту. Представьте себе, что гончие то норовят попасть под копыта лошадей, то отвлекаются на погоню за кроликами, и вы поймете, что девушка на охоте быстро становится голосистой. Думаю, что, когда тетя в голосе, ее слышно в соседних графствах. Я с радостью подошел к телефону. Мало с кем из друзей и близких мне так приятно общаться, как с этой добродушной сестрой моего покойного отца, и к тому же мы давно не виделись. Она почти безвыездно живет в своем имении в окрестностях Маркет-Снодсбери, графство Вустершир, а я, о чем говорят и записи, только что сделанные Дживсом в клубной книге, в последнее время не приезжал в те края за недосугом. Я поднял трубку, весело улыбаясь. От моей улыбки, конечно, не было проку - тетка все равно не могла ее видеть, - но ведь важен настрой, в конце концов. - Привет, пожилая родственница. - Привет, юное недоразумение. Ты не пьян? Подозрение, что я могу быть под мухой в десять часов утра, естественно, уязвило мое самолюбие, но я в который раз сказал себе, что такой уж они народ, эти тетушки. Дайте мне тетушку, всегда говорю я, и я вам покажу пожилую даму, которую нимало не заботит, как глубоко ее obiter dicta [Мимолетные замечания] могут оскорбить племянника. С подчеркнутой холодностью я успокоил ее относительно волновавшего ее вопроса и спросил, чем могу быть полезен. - Пообедаете у меня? - Я не в Лондоне. Я звоню из дому. Ты можешь, как ты выражаешься, быть полезен своим приездом ко мне. Сегодня, если у тебя получится. - До чего приятно это слышать, старая прародительница. Ваше приглашение меня очень обрадовало, - сказал я, всегда готовый воспользоваться ее гостеприимством и вновь переведаться с бесподобными съедобностями, которые стряпает ее замечательный французский повар Анатоль, благодетель пищеварительных трактов. Я всегда жалею, что у меня нет запасного желудка, чтобы поручить и его заботам Анатоля. - Сколько я буду у вас гостить? - Сколько пожелаешь, беспечный ты мой. Я дам тебе знать, когда пора будет выметаться. Главное - чтобы ты приехал. Конечно, я был, как и всякий бы на моем месте, тронут той настойчивостью, с которой она добивалась моего визита. А то в кругу моих знакомых слишком многие, приглашая меня в гости, специально подчеркивают, что ждут меня только на выходные, и обязательно говорят, что самый удобный обратный поезд отходит в понедельник утром. Я улыбнулся еще шире. - Очень мило, что вы меня пригласили, ближайшая родственница. - Ну, разумеется, мило. - Предвкушаю радость свидания с вами. - Еще бы. - Каждая минута до нашей встречи будет казаться мне часом. Как дела у Анатоля? - Ты только о нем и думаешь, прожорливый поросенок. - Что делать? Вкусовые ощущения устойчивы. Как поживает его искусство? - Оно в расцвете. - Прекрасно. - Медяк говорит, что кухня Анатоля стала для него откровением. Я попросил ее повторить. Мне послышалось, будто она сказала: "Медяк говорит, что кухня Анатоля стала для него откровением", хотя я знал, что она не могла так сказать. Но, оказывается, все-таки сказала. - Медяк? - переспросил я, не веря своим ушам. - Гарольд Уиншип. Он просил называть его Медяком. Он живет сейчас у меня. Говорит, что он твой приятель, в чем он, конечно, никогда не признался бы, если бы не существовали веские улики. Вы ведь знакомы? По его словам, вы вместе учились в Оксфорде. Я издал возглас радости, а она сказала, чтобы я не смел больше так орать, иначе она взыщет с меня компенсацию за свои лопнувшие барабанные перепонки. В общем, как говорит старинная пословица, горшок стал чайнику за копоть пенять: мои-то барабанные перепонки были на пределе с самого начала переговоров. - Знакомы? - повторил я. - Знакомы - не то слово. Мы были просто как... Дживс! - Да, сэр? - Как звали ту парочку? - Простите, сэр? - В Древней Греции, если не ошибаюсь. Ее часто поминают, когда заходит речь о закадычной дружбе. - Вы имеете в виду Дамона и Пифия, сэр? - Точно. Мы были просто как Дамон и Пифий, старая прародительница. Но что он делает в ваших пенатах? Я не знал, что вы с ним знакомы. - Мы и не были знакомы. Но его мать - моя старая школьная подруга. - Понимаю. - И когда я узнала, что он баллотируется в парламент на внеочередных выборах в Маркет-Снодсбери, я написала ему, что он может расположиться у меня. Это гораздо лучше, чем прозябать в гостинице. - В Маркет-Снодсбери идет избирательная кампания? - Вовсю. - И Медяк один из кандидатов? - Он выдвинут от консерваторов. Ты, кажется, удивлен. - Еще как. Можно даже сказать, потрясен. Я и не подозревал, что у него есть общественная жилка. Как его успехи? - Пока трудно сказать. В любом случае ему необходима всесторонняя помощь, поэтому я хочу, чтобы ты приехал и поагитировал за него. Я в раздумье пожевал нижнюю губу. В такую минуту следует проявлять осмотрительность, а то еще мало ли что. - Что от меня потребуется? - осторожно поинтересовался я. - Мне не придется целовать младенцев? - Конечно, нет, тупица ты беспросветный. - Я слышал, что предвыборные кампании в основном состоят из целования младенцев. - Да, но целовать их должен бедняга кандидат. Ты будешь ходить по домам и агитировать жителей за Медяка, больше от тебя ничего не потребуется. - Тогда можете на меня положиться. С этой задачей я справлюсь. Старина Медяк! - сказал я, растрогавшись. - Встреча с ним согреет мне душу, ну, и все такое. - Душу и все такое ты сможешь согреть уже сегодня. Он на день приезжает в Лондон и хочет с тобой пообедать. - Ух ты! Прекрасно. В котором часу? - В полвторого. - Где? - В гриль-баре "Баррибо". - Я буду там. Дживс, - сказал я, повесив трубку. - Помните Медяка Уиншипа, который был для меня когда-то тем же, чем Дамон был для Пифия? - Да, сэр, конечно. - В Маркет-Снодсбери идет избирательная кампания, и он кандидат от консерваторов. - Так я и понял из слов вашей тети, сэр. - Вы что, слышали, что она говорила? - Почти беспрепятственно, сэр. У мадам довольно пронзительный голос. - Это уж точно, пронзает, - сказан я, потирая ухо. - Не легкие, а прямо кузнечные мехи. - Исключительная сила звука, сэр. - Неужели тетя пела мне колыбельные, когда я был крошкой? Наверно, нет, иначе я с перепугу решил бы, что взорвался отопительный котел, и вырос заикой. Но все это несущественно, главное - что мы сегодня отбываем к ее шалашу. Я пообедаю с Медяком. В мое отсутствие упакуйте, пожалуйста, всякие там носки-галстуки. - Слушаюсь, сэр, - ответил он, и мы больше не возвращались к разговору о клубной книге. |
|
|