"Высокие башни" - читать интересную книгу автора (Костейн Томас)

Глава 13

Несмотря на холод, на следующее утро барон выехал из дома, чтобы поговорить о покупке новых земель. Фелисите осталась одна в его кабинете. Вскоре туда прибежала взволнованная служанка.

— Сюда пожаловал этот смешной человек со стеклянным глазом. Тот самый, который постоянно подмигивает и на что-то намекает. Если бы не обязанность, я бы никогда на него не обратила внимания. Вот так!

Фелисите подняла голову:

— Ты имеешь в виду мсье Бонне?

— Да, мадемуазель. Он расхаживает, как будто у него тик и говорит, что должен срочно повидать вас.

Карп действительно сильно нервничал. Когда Фелисите вошла в комнату, он ринулся к ней со всех ног и сразу заговорил:

— Его забрали, мадемуазель. В суд! Оштрафуют и, наверное, посадят в тюрьму, если мы ему не поможем. Суд начнется через несколько минут, и нам следует поспешить, или с ним расправится судья.

Фелисите испугалась. Она прекрасно понимала, что все это значит.

— Это касается твоего хозяина? — переспросила она, желая удостовериться в своей догадке.

Бонне энергично закивал.

— Они пришли полчаса назад, увидели, что там ничего нет, и сказали, что он дважды нарушил закон, и ему придется заплатить за это.

Фелисите коснулась его плеча.

— Не волнуйся и точно перескажи мне, что произошло. Как понять твои слова «там ничего нет»?

— Мадемуазель, это моя вина. Я привел торговца из Саул-та и показал ему барахло старика Киркинхеда, и он заплатил за все немалые денежки. Он собирается торговать этими вещами с индейцами вместо обычных бус и ситчика. Он купил все, кроме париков. Мадемуазель, их там восемь штук. Интересно, где ими разжился старик Киркинхед?

— Карп, эти вещи принадлежали твоему хозяину и достались ему по наследству. Почему он не может их продать, если у него есть желание?

Бонне заговорил трагическим шепотом.

— Мой хозяин — холостяк. Согласно закону холостяки не имеют права торговать с индейцами. Так решили, чтобы было меньше холостяков. Они говорят, когда мой хозяин продал этот хлам, он занимался торговлей с индейцами и тем самым нарушил закон.

— Когда начнется слушание дела? Карп вновь пришел в возбуждение.

— С минуты на минуту! Мы должны бежать, иначе его посадят в тюрьму!

Фелисите овладела сильная паника, и она с трудом накинула шубу поверх шерстяного платья.

— Если бы здесь был мсье Шарль! — повторила она в ужасе. — Он знает, что надо делать!

Они добежали до рю Сен-Пол и увидели Бенуа, хромавшего по улице, опираясь на толстую трость. Увидев Фелисите и ее спутника, он остановился.

— Вы уже все знаете, — промолвил он, а я собирался вам рассказать сам. Судья занимается подобной ерундой! В следующий раз они арестуют меня за то, что я не чищу дымоход раз в месяц!

— Почему они пристали к моему хозяину? — возмутился подмастерье Филиппа. — В Монреале десятки холостяков. Они всех станут арестовывать? Я тоже холостяк! Стало быть, арестуют и меня?

— Действие закона распространяется только на некоторых холостяков, — нетерпеливо объяснил Бенуа. — Всем известно, Поликарп, что ты делал предложение нескольким девушкам, и все они тебе отказали!

— Неправда! — возмутился Карп. — Одной из них я подходил. Неважно, что это была вдова с шестью детьми. Она владела землей возле реки и домом с розовыми ставнями и красной дверью. Стены дома толщиной в два фута и знак, чтобы отпугивать разную нечесть. У нее были деньги и еще один дом и две коровы.

— У нас нет времени, чтобы слушать тебя. Мы спешим в суд, — заявил Бенуа.

Но Карп пожелал поставить точки над «и», чтобы его считали таким же нарушителем закона, как и Филиппа.

— Я мог бы на ней жениться, но не сделал этого, — гнул свое Карп. — Меня не смущало то, что она такая дебелая, и шестеро детей — Тереза, Анжелика, Гуиллам, Генриетта, Бланшфлер и Доминик, самый младший — не остановили бы меня. Я не смог смириться с тем, что она развешивала по всей комнате вонючие пеленки малыша, и я задевал за них лицом каждый раз, когда подходил к двери. Я ей сообщил, что не женюсь, и отдал золотую печатку, принадлежавшую ее первому мужу. Поэтому я остался холостяком, и меня тоже могут привлечь к суду.

— Поликарп, даже если бы ты отказывал каждой вдове в Новой Франции, они все равно не обратят на тебя внимания, — заявил Бенуа и тихо обратился к Фелисите: — Вам, наверно, понятно, что через вас и вашего преданного друга Филиппа они пытаются навредить семейству ле Мойн и в особенности барону Шарлю.

Фелисите припомнила трех маленьких сплетниц в школе, сидевших перед ней, и ей страшно захотелось повторить тот самый знаменитый удар ногой. Всю жизнь ее преследуют злобные сплетни, приносящие свои горькие плоды. Если Бенуа прав, то это только начало серьезных неприятностей.

Подходя к семинарии, где должно было слушаться дело Филиппа, Фелисите увидела множество народа. Горожане торопливо шагали по улицам, и перед зданием собралась огромная толпа. Когда прибыло такое странное трио, по толпе пробежал шепот. Симпатии людей были явно на стороне Филиппа. До Фелисите донеслось:

— Позор! Какой приятный молодой человек!

— Скоро они станут нам указывать, когда мы должны ложиться спать и как часто следует мыть ноги!

Человек с рыжими волосами и сверкающими карими глазами залез на столб и громогласно произнес:

— Десять лет назад в тюрьму посадили солдата, которого должны были повесить весной, но в тюрьме было настолько холодно, что они его вздернули сразу, заявив, что было бы жестоко позволить ему жить в подобных условиях. Вот и королевскому судье не нравится, если люди живут холостяками, он желает надеть на них хомут брака.

Судебное помещение было переполнено, но какие-то крепкие молодые люди протолкнули Фелисите внутрь. Один из них подмигнул ей и сказал:

— Вы имеете полное право находиться здесь.

Со своего места Фелисите могла видеть только голову и плечи судьи. В отдельности от плотного тела голова выглядела надменной и не производила должного впечатления. Плечи могли бы несколько скрасить неприглядную картину, но всем и каждому было известно, что он заплатил из своего кармана за мантию, отделанную горностаевым мехом на вороте и обшлагах. На стене позади него висела бронзовая доска с латинским изречением.

— Молодой человек, вы нам не объяснили собственное упрямство, — говорил судья. Его голос звучал очень торжественно, и Фелисите вспомнила, как барон когда-то сказал о нем: «Помпезное старое ничтожество».

Она не видела Филиппа, но до нее отчетливо донеслось откуда-то справа от возвышения, на котором находились судья и прокурор:

— Господин судья, брак заключается на всю жизнь, и я волен самостоятельно распоряжаться своей судьбой.

Фелисите стала пробираться вперед, улыбаясь и шепотом извинясь. Наконец ей удалось занять более удобное место. Теперь ей был виден судья до самых кончиков небольших аккуратных башмаков. Справа виднелся профиль Филиппа.

— Брак, — резко заявил судья, — это институт, управляемый законом. Филипп Жирар, у тебя нет выбора. Ты не хочешь жениться и тем самым нарушил закон короля. К тому же ты заключил сделку с человеком, который будет торговать с индейцами, а посему тебе грозит суровое наказание.

Судья медленно обвел глазами переполненный зал, как бы ища поддержки. Он мельком скользнул по Фелисите взглядом, а потом удивленно и внимательно посмотрел на нее. Удостоверившись, что это действительно Фелисите, он криво усмехнулся.

— Возможно, ты не повинуешься приказам нашего короля, потому что тебе отказала твоя избранница? — спросил он Филиппа. Тот ничего не ответил.

Судья задал следующий вопрос, не сводя глаз с Фелисите.

— Должно быть, тебе не стоило метить так высоко? — ответа опять не последовало, и судья возмущенно стукнул кулаком по столу. — Я спрашиваю тебя не для того, чтобы слышать собственный голос, мне необходима информация!

— Мсье, я не женился по некоторым соображениям. Вот все, что я могу вам сказать.

Судья нахмурился, но решил зайти с другой стороны.

— Ты из поместья Лонгей?

— Да. Я рос в поместье мсье Шарля ле Мойна. Постепенно стало ясно, что судья ненавидит богатое и известное семейство ле Мойн. Он с издевкой спросил:

— Признайся, ты себя чувствуешь подсудным государственным законам, потому что у тебя влиятельные покровители?

— Нет, мсье, — ответил Филипп.

— Меня удивляет, почему знатный дворянин не присутствует здесь, чтобы приказать оставить в покое человека, необходимого ему для тайных дел? — в голосе судьи слышалась насмешка. — Говорят, вы занимаетесь тем, чтобы упрочить благо семейства, и не думаете о процветании нашего государства.

Судья был страшно доволен тем, что смог публично ужалить семейство ле Мойн и продолжил задавать вопросы на удивление дружелюбным тоном.

— Собирался ли обвиняемый когда-либо жениться? Возможно, его отказ вступить в брак обусловлен причинами сугубо материального характера? Может быть, его мастерская съела все накопления?

Слушая, как Филипп тихо и спокойно отвечает на все эти вопросы, Фелисите подумала: «Как ты изменился! В прежнее время ты не позволил бы этому нахалу так унижать себя! Ты боролся за правду изо всех сил! Филипп, милый Филипп! Раньше ты никого не боялся!»

Судья отбросил ложную симпатию и мрачно уставился на Филиппа.

— Ты что, собираешься всю жизнь изображать из себя отвергнутого любовника с разбитым сердцем?!

— Мсье, позвольте спросить! — воскликнула Фелисите.

Судья очень обрадовался, ибо он формулировал свои вопросы так, чтобы вовлечь ее в обсуждение. Он кивнул и улыбнулся, напомнив Фелисите в этот миг кота, который уже собрался закогтить мышонка.

— Пожалуйста, мадемуазель. Суд готов вас выслушать. Девушка вышла вперед, чтобы ее было всем хорошо видно. Филипп заволновался и начал говорить:

— Мадемуазель, не стоит…

Судья разъярился и приказал ему не мешать свидетелю. Фелисите не сводила с Филиппа глаз и грустно думала: «Филипп, ты ничего не скажешь сам, и мне придется вступиться за тебя».

— Мадемуазель, что вы желаете нам сказать?

— Господин судья, желаете ли вы ввергнуть наш город в пучину смятения и хаоса, чтобы люди все время проводили в суде? Возможно, вы хотите, чтобы все пошло прахом?

Судья нахмурился.

— Этот… этот вопрос не имеет отношения к делу. Вы мешаете вершить правосудие.

— Напротив, — заявила Фелисите, — я задала прямой вопрос, и он связан с каждым жителем Монреаля.

Девушка оглядела зал и увидела, что все присутствующие очень внимательно ее слушают и одобряют смелость.

— Ни для кого не секрет, что закон о браке давно устарел, и его не применяли более тридцати лет. Всем также известно, что если закон не отменен, на него можно сослаться, как вы и делаете сегодня, господин судья. В таком случае у меня возникает еще один вопрос. Если этот закон действует, остаются в силу и другие законы, изданные в одно время с ним?

Судья кивнул.

— Все законы покойного короля действующие.

— Значит, если опираются на один старый закон, то можно опираться и на остальные законы? — радостно воскликнула девушка.

Присутствующие принялись изо всех сил поддерживать девушку, и судья долго не мог их успокоить, хотя он громко стучал по столу молотком. Затем судья мрачно посмотрел на Фелисите, схватил металлическую линейку и стал колотить ею по медной табличке.

— Если шум не прекратится, все тотчас освободят помещение! — заявил он.

Воцарилась мертвая тишина. Людям было интересно дослушать до конца.

Судья недовольно заявил Фелисите:

— Если я захочу, смогу применять старые законы в любое удобное для меня время. Вам все ясно, мадемуазель?

— Разумеется, но меня этот ответ не удовлетворяет. Я требую, чтобы сегодня вспомнили закон, согласно которому родители должны женить сыновей или выдавать замуж дочерей, иначе им придется платить штраф. Возраст вступления в брак юношей составляет двадцать лет, а девушек — шестнадцать! Господин судья, в городе немало родителей, нарушивших этот закон. А один уважаемый гражданин Монреаля, — она пристально взглянула на судью, и за ней повернули головы все присутствующие в зале, — имеет трех незамужних дочерей — девятнадцати, восемнадцати и семнадцати лет… Судья побагровел и грубо оборвал девушку:

— Упомянутый отец все, наверняка, сделал, чтобы выдать замуж своих дочерей.

— Господин судья, мы все на это надеемся, — ласково ответила Фелисите, — потому что он уже трижды нарушил закон, и ему придется худо, если вновь станут опираться на старые законы. Вы со мной согласны?

Судья насупил брови и не ответил.

— Теперь, господин судья, мне хотелось бы упомянуть о лицензии-разрешении держать домашних слуг. Существует положение, по которому все граждане, имеющие домашних слуг, должны приобретать соответствующую лицензию или платить штраф. Я знаю, господин судья, что у вас тоже есть слуга. Я не спрашиваю, имеется ли у вас лицензия, потому что было бы несправедливо выделять только одного человека, если нарушителей этого закона множество. Я точно знаю, что более двадцати лет в городе не покупались подобные лицензии. Если я ошибаюсь, прошу вас меня поправить!

Судья с такой злобой глядел на Фелисите, что она должна была испугаться. Но девушка пошла дальше.

— По приказу его величества короля Людовика XIV сумму в двадцать ливров обязались выплатить молодому человеку, женившемуся в двадцать лет, и девушке, если она выходила замуж в шестнадцать, — она обратилась к людям, находившимся в зале. — Кто из вас вступал в брак в этом возрасте?

Послышались крики: — Я! Я! И я!

— Но никто не получил двадцати ливров! Друзья мои, я предлагаю отправить королю петицию и потребовать, чтобы вам сейчас заплатили причитающиеся деньги. Хотя закон не применялся уже более тридцати лет!

В зале раздался страшный шум, и судье вновь пришлось воспользоваться линейкой.

— Теперь, что касается остальных выплат, — продолжила Фелисите. — Если в семье десять детей, то по существующему положению им должны платить пенсии из денег, посылаемых в Канаду его величеством. Это составляет триста ливров в год! Более того, если в семье двенадцать детей, сумма увеличивается до четырехсот ливров в год! Мне хотелось бы узнать, сколько казна задолжала многодетным семьям Монреаля, если этот закон действующий? Мсье судья, представьте себе сотни людей, стоящих у ваших дверей и требующих деньги, если вы по-прежнему ссылаетесь на старые законы!

Правительство Новой Франции обанкротится и придется закрывать суды, потому что никто не станет платить королевским судьям.

В зале поднялась буря негодования. Судья напрасно колотил линейкой. Затем он сделал знак судебному исполнителю, стоявшему у входа. Тот вытащил изо рта незажженную трубку, ибо в зале судебных заседаний не позволялось курить, и широко распахнул двери.

— Все сейчас покинут зал! — заорал судебный исполнитель. Его никто не услышал, но все поняли, что он имел в виду, и в зале воцарилась тишина.

Судья довольно долго размышлял над тем, что предпринять. Наконец он с отвращением заявил:

— Дело Филиппа Жерара считается закрытым, — и поднялся с кресла.

Бенуа удалось протолкаться в зал суда, и он с интересом следил за происходившими там дебатами. Увидев Фелисите и Филиппа, покидавших вместе зал суда, старый законник покачал головой, и подумал: «Эта девушка слишком хороша для сынка де Марьи!»

Даже зимним днем пляс д'Арме, служившая для города рынком, кишела людьми. Они стояли группками, о чем-то спорили и бурно жестикулировали. Через площадь проносились сани с колокольчиками, и кучера громко кричали и погоняли лошадей. В тавернах стоял шум и гвалт, и когда открывались двери, оттуда доносились дразнящие запахи.

Фелисите и Филипп, не обращая ни на кого внимания, направились в сторону рю Се-Пол. Они долго молчали, а потом Филипп заметил:

— Судья не на шутку обозлился.

— Ну и что? Это отвратительный, злобный старик! К тому же он несправедлив. Надеюсь, что ни одна из его дочерей никогда не выйдет замуж!

— Ты очень смелая, и я тобой любовался.

Они долго шли до часовни и, не сговариваясь, вошли внутрь. Там были люди, стоявшие на коленях перед святынями, и старый сутулый священник. Фелисите и Филипп уселись на заднюю скамью. Потом молодые люди преклонили колени, перекрестились и потупили головы к молитве.

Через несколько минут Фелисите прошептала, не поднимая глаз.

— Филипп!

— Да, Фелисите?

— Я должна тебе кое-что сказать.

Она оставалась в том же положении. Так было легче говорить неприятные вещи, но девушка не могла подыскать правильные слова.

— Филипп, мне придется выйти замуж…

Юноша долго был недвижим, и Фелисите подумала, что, возможно, он ее не расслышал, но потом он ответил голосом, в котором звучала безнадежность.

— Я знал, что такое когда-нибудь случится! А теперь все произойдет очень быстро.

Дверь открылась, и пламя свечей затрепетало. Молодые люди подождали, пока мимо них пройдут верующие.

— Кто этот счастливчик?

— Сын де Марьи. Я выйду за него летом в Париже.

— Сын де Марьи!

Казалось, он хотел еще что-то добавить, но после длинной паузы передумал и снова потупился.

Старый священник шаркал ногами, идя с закрытыми глазами вдоль прохода. Он остановился возле них и шепотом предупредил:

— Никакой болтовни, молодые люди. Сюда приходят для молитв и преклонения, а не для разговоров.

Они могли бы объяснить ему, что пришли в часовню помолиться и вместе прочитать бесчисленное количество раз общую молитву, поскольку в будущем им уже не придется ее читать вдвоем. Но они просто встали и вышли на улицу.

Фелисите и Филипп остановились у кропильницы, не в силах расстаться. Им следовало много сказать друг другу, но они молчали. Да разве можно было что-то объяснить обычными словами! Молодые люди, наверно, так и распрощались бы, если бы Фелисите не нарушила молчание:

— Ты помнишь, как когда-то я сказала, что если семейству ле Мойн понадобится помощь, то даже девушка вроде меня должна быть готова помочь им любым способом.

— Помню, — Филипп принужденно улыбнулся. — Значит, ты собираешься помочь им таким способом?

— Да, Филипп, — шепнула она ему. Они долго молчали.

— Я решил бросить все и отправиться в Луизиану. Возможно, принесу там какую-то пользу, — заявил Филипп.

— Я уверена, — девушка с трудом находила нужные слова, — тебе там будет лучше.

И тут они простились. Фелисите повернула направо, а Филипп — налево.