"Если бы я был вампиром" - читать интересную книгу автора (Кош Алекс)

ГЛАВА 13

– Вообще-то Наставником меня называют только ученики, а для друзей я Кельнмиир.

– Правящий клан, – вытаращил глаза Кей. – Я даже и не мечтал встретиться с одним из Великих.

Он склонил голову, как я понял, в почтительном жесте.

– Собственно, на фига мне об этом мечтать-то? – добавил он себе под нос еле слышно.

Ромиус едва заметно усмехнулся – услышал.

– Объясните и мне, пожалуйста, что тут такого удивительного, – взмолился я. – А заодно то, почему меня как вампира пытались сжечь, а его как вампира восхваляют и радуются встрече с ним, будто действительно мечтали об этом всю жизнь.

– Ну, если я не ошибаюсь, встрече с тобой жители Приграничья тоже радовались, – с серьезным лицом сказал Ромиус. – А уж как они бы радовались, продлись ваша встреча чуть подольше...

– Хватит, Ромиус, – махнул рукой Кельнмиир. – Давай-ка я ему сам объясню.

Я благодарно кивнул, потому что дальнейшее обсуждение едва не свершившегося акта моего сожжения совершенно меня не радовало.

– Мы, вампиры, являемся строго иерархичным сообществом, состоящим из ряда кланов. Каждый клан имеет свои особенности, описание которых могло бы занять очень много времени. Самое главное, что тебе нужно знать, это названия основных кланов: Сеон – боевой клан, Ноос – дневной клан, Хеор – самый старый и самый кровожадный клан и Миир – правящий клан. Остальные кланы имеют более сложные различия, не всегда понятные обычным людям, а зачастую и нам самим не очень понятные. Самый многочисленный и самый сильный клан – Хеор. Самый малочисленный и слабый в прямом столкновении – Ноос. Но, как ты, наверное, понял. Ноос – единственный клан, выносящий дневной свет. Правящий клан Миир нельзя назвать полноценным, потому что выходцы этого клана разбросаны по всем остальным. Он является как бы кланом внутри кланов.

– И этот клан стоит над всеми остальными, – услужливо подсказал Кей.

– Именно так, – кивнул Кельнмиир. – И именно поэтому Кей так удивился, узнав, как меня зовут. Выходцев моего клана редко можно встретить вне общины. Мы рождены, чтобы повелевать, и нам это нравится, тем более если учесть, что больше ничего мы не умеем. А уж в открытой схватке с Сеоном или Хеором мы не протянем и минуты.

– Но вы же сказали, что самый слабый клан Ноос, – запутался я.

– Ноос... – задумчиво протянул Кельнмиир. – Ноос молодой клан. Он появился совсем недавно, и никто не может определенно сказать, на что он способен. Однако в открытых схватках он пока что проигрывал.

– Причем проигрывал даже правящему клану, – улыбнулся Ромиус.

Кей задумался, а через секунду просветлел и радостно вскрикнул:

– Причем именно вам!

– Было дело, – согласился Кельнмиир. – Но я это я, и я не показатель их слабости. Были и другие сражения, в которых участвовали лишь мои ученики, которые тоже побеждали. Так что на данный момент мне он кажется наиболее слабым. Хотя... что такое слабость в сравнении со способностью выдерживать дневной свет.

Я понял почти все, что он сказал, но кое-что все же не давало мне покоя.

– Скажите, – спросил я. – Вы ведь говорили, что правящий клан самый слабый, ну кроме Нооса?

– Так и есть, – кивнул Наставник.

– Но вы же сказали, что вы не показатель их слабости. Почему?

Кельнмиир улыбнулся, обнажив свои белые клыки.

– Сила вампира измеряется не только временем, проведенным в тренировках, или врожденными способностями. Оно зависит и от ряда других факторов. Основной – продолжительность жизни...

– И Кельнмиир, как я слышал, один из старейших вампиров! – слегка сорвавшимся от радости голосом выкрикнул Кей.

Ромиус укоризненно посмотрел на своего протеже, но тем не менее согласно кивнул.

– Кельнмиир, – Ромиус слегка поклонился Наставнику, – старше почти всех вампиров втрое. А меня...

– Раз в пятнадцать, – подсказал Кельнмиир.

– И это при моих двухстах годах от роду, – согласился Ромиус.

– Скольких?! – переспросил я.

Вообще-то я заподозрил нечто подобное, когда узнал об Ассамблее Ремесленников, длящейся три месяца. Причем это считалось чем-то совершенно обычным, когда порой за решением какой-нибудь особо сложной задачки (вроде очередного спасения мира) они просиживали год-другой.

– А сколько тебе лет? – повернулся я к Кею, когда на мой риторический вопрос никто не ответил.

– Пятьдесят шесть, – ответил Кей. – А что?

– Да нет... – протянул я. – Ничего. А мне всего двадцать с небольшим.

– И что? – На меня удивленно уставились все трое.

– Ну... – Я попытался собраться с мыслями. – Если Кею пятьдесят, а он выглядит как я, то получается, что дети у вас должны расти медленнее. И это получается, что я сейчас для вас по возрасту должен быть на уровне ребенка.

Все трое рассмеялись.

– Откуда ты такое взял? – отсмеявшись, спросил Ромиус.

– Ну... – Я смутился. – Как выглядит у вас человек двадцати лет?

– Так же, как и ты, – ответил он.

– Но ведь Кей тоже выглядит как я.

– Ну да, – согласился Кей.

– Я ничего не понимаю, – вконец запутался я. Ремесленники переглянулись, словно родители, умиляющиеся наивности пятилетнего ребенка.

– Чего ты не понимаешь? – чересчур мягко спросил Ромиус.

Впору было взбеситься, но толку от этого все равно бы не было, поэтому пришлось вздохнуть и напрячь мозги. Не хотелось мне почему-то выглядеть полным дураком перед этими людьми. Я все-таки здесь единственный представитель своего мира...

Получается, что у них человек до двадцати лет растет как обычный человек моего мира, а потом его биологические часы замедляют свой бег и время существенно растягивается.

По-другому быть не может.

Значит, по их мнению, я совершенно нормальный человек и практически ничем от них не отличаюсь. Самое время их удивить.

– Понимаете, – слегка виноватым голосом начал я. – В моем мире человек едва ли доживает до восьмидесяти лет. К пятидесяти годам он уже теряет... товарный вид, а к шестидесяти выходит из дома только на редкие утренние прогулки.

– Ну, у нас, предположим, тоже не каждый доживает до четырехсот лет, если он, конечно, не вампир, – покосился на Кельнмиира Ромиус. – Но до такого не доходит. Да в восемьдесят человек только начинает жить! Как же вы смогли достичь такого прогресса, о котором ты рассказывал? Наверное, все человечество у вас живет очень сплоченно?

Смеялся я долго. А когда отсмеялся, долго соображал, как бы объяснить причину своего смеха. Потому что смех смехом, а ведь все это грустно...

– Увы. Двигателем прогресса в нашем мире является как раз не сплоченность, а, наоборот, разобщенность: гонка вооружений, войны, мелкие стычки, политические интриги. Все что угодно, только не сплоченность.

– Ужас какой, – подал голос до этого молчавший Кей. – Вот я все слушаю и слушаю... А зачем тебе туда возвращаться, а? Ну прожил бы ты там свои оставшиеся шестьдесят лет, ну и что? А у нас ты бы мог прожить в три раза больше и наверняка чувствовал бы себя лучше. Войн и политических интриг у нас и своих, конечно, хватает, но почему-то мне представляется, что наш мир куда приветливей вашего.

– Знал бы ты, насколько ты прав, – вздохнул я. – Не просто приветливее, а в сравнении с нашим он просто идеален.

– Ты еще не все знаешь, – покачал головой Кельнмиир. – Узнай ты наш мир получше, так говорить не стал бы.

– А уж если бы вы узнали мой мир получше... Ладно, не будем об этом. Кстати, – я посмотрел на Кея, – а с чего ты решил, что я здесь проживу в три раза больше? Я же не житель вашего мира.

– Ты – нет, а Вельхеор – да. А ты в теле Вельхеора, – усмехнулся Кей.

А ведь и вправду! За все время, проведенное в теле Вельхеора, я ни разу и не задумался о том, что оно не мое. Получается, что наши тела полностью идентичны. Еще вчера вечером, перед тем как лечь спать, я умывался и смотрелся в зеркало. Может, я просто очень хотел спать или просто забыл об этом, но ни о чем подобном я не думал...

Только сейчас у меня появилось странное ощущение, как будто я надел чужую рубашку. Но ведь тело не рубашка, о нем так просто не забудешь...

– Раз уж мы подошли наконец-то к главным вопросам, то, может быть, ты мне объяснишь, что творится в твоей голове? – неожиданно спросил Кельнмиир.

– А что с его головой? – заинтересовался Ромиус.

– Да, а что с моей головой? – присоединился я к Ремесленнику.

– Почему я не могу прочитать ни одной его мысли? Одна бредятина.

– Интересный факт, – кивнул Ромиус. – И у меня уже есть готовый ответ. Не зря же я протер все штаны, сидя на этой Ассамблее. Вы не задумывались, каким образом Виктор говорит с нами? Я имею в виду языковой барьер. Не думаете же вы, что в разных мирах могут быть одинаковые языки? Так вот, я посовещался с некоторыми Ремесленниками, в основном специалистами по астральным проекциям... Получается, что тело является как бы двусторонним переводчиком для проекции Виктора.

– Проекции?.. – как всегда не понял я.

– Проекции на плоскость этого материального мира, а точнее, на это тело.

– То есть в голове у него мысли на привычном ему языке, снаружи его говорят на нашем языке, а тело преобразует его мысли в речевую форму, доступную нам...

– И наоборот, – подхватил Кей. – Преобразует нашу речь в форму, доступную его... хм-м... доступную ему.

Так вот откуда взялись речевые обороты, которых они никак знать не могли, все эти их «пофиги» и «нафиги».

– Но ведь получается, что у Вельхеора в другом мире никаких языковых проблем также не будет! – зло сверкнул красными глазами Кельнмиир.

– Мы наконец-то начинаем подбираться к насущным проблемам... -пробормотал Ромиус.

– И какие же у нас насущные проблемы? – тут же спросил Кей.

– Найти способ вернуть Виктора в его мир, если он, конечно, захочет, и решить, что делать с Вельхеором.

– Уж я – то решу, что делать с этим засранцем, – скривился в злой ухмылке Кельнмиир.

Нужно будет непременно узнать, почему он так ненавидит Вельхеора. И задать еще миллион и один вопрос на другие темы, но...

Сейчас нужно задать вопрос самому себе. Хочу ли я возвращаться в свой родной мир?

Я никогда не вдумывался в понятие Родины, потому что в наше время Родина забывает о нас раньше, чем мы вспоминаем о ней. А сейчас я, возможно, впервые в жизни подумал о ней. Не о родном городе или стране, а о родном мире, в котором все понятно, а что непонятно, то хотя бы объяснимо. Безусловно, интересно изучать новый, совершенно незнакомый мир. Это захватывающе и завораживающе, но только если за спиной всегда остается Родина. Родное место, в которое всегда можно вернуться после длительного путешествия. Там враги, там друзья, там девушка... Девушка... не моя, конечно, девушка, но ведь все может быть... при условии, что я вернусь домой... ЕСЛИ я вернусь домой...

– Я хочу домой, – произнес я вслух громко и четко, а потом уже тише спросил: – И все-таки... есть вероятность того, что я еще когда-нибудь вернусь сюда?

– Конечно есть, – успокоил меня Ромиус. – Как и вероятность того, что ты отсюда никуда не денешься. Тут уж я не знал, радоваться или огорчаться.

– Давайте наконец закончим праздные беседы и перейдем к делу! – вскочил с кресла Кельнмиир.

– Сядь, – спокойно произнес Ромиус, посмотрев на вампира, пережившего тридцать с лишним веков, как на нетерпеливого ребенка. – Сначала следует решить еще одну проблему.

– Какую?

Кельнмиир стал чем-то неуловимо похож на охотничью собаку, учуявшую спрятавшуюся в норе лисицу.

– Мне кажется, что кто-то из твоих учеников пытается преодолеть ментальную защиту этого помещения. Ты хорошо их выучил, он это проделывает весьма ловко...

– Я их этому еще не учил, – процедил Наставник, и стена в дальнем углу комнаты исчезла. Стал виден зал чуть меньше того, в котором находились мы.

За стеной стоял в забавной позе и делал странные пассы молодой человек в черной одежде, лица которого было отсюда не разглядеть. Он не обратил никакого внимания на исчезнувшую стену, из чего я сделал предположение о том, что стена стала прозрачной лишь с нашей стороны.

– Это не мой ученик, – добавил Кельнмиир, посмотрев на молодого человека.

– И что ты хочешь с ним сделать? – поинтересовался Кей.

– Я? – Наставник искренне изумился. – Ничего. У меня есть куча учеников, которые с удовольствием разберутся с лазутчиком.

– Ну и? – Кею явно было невтерпеж посмотреть на то, как с лазутчиком разберется один из учеников. Кельнмиир махнул рукой.

– Сейчас все будет.

– Давно не наблюдал, как работает настоящий профессионал, – обрадовался Ромиус.

– Я отправил самого лучшего ученика, – важно кивнул Кельнмиир.

Тем временем позади лазутчика отъехала стена и из нее вышел уже знакомый мне Рихтер. Он не торопясь, я бы даже сказал плавно, подошел к лазутчику и положил руку ему на плечо.

Я невольно затаил дыхание.

Прошла бесконечная секунда, прежде чем лазутчик начал реагировать. Он медленно повернулся к Рихтеру и... Спустя несколько секунд один из них лежал на полу в странной неестественной позе, а второй исчез.

– Вы это видели? – спросил Кей. Ромиус с Кельнмииром молча кивнули. Я отрицательно покачал головой, но, поскольку этого никто не заметил, подал голос:

– Я ничего не видел. Просто ничегошеньки. Только как этот... Рихтер положил руку на плечо лазутчика, а потом лежащее на полу тело.

– Ты все пропустил, – укорил меня Кей. Я начал злиться.

– Не все же такие крутые, как ты!

– Не все, – смиренно согласился Кей, а я разозлился еще больше.

Ромиус ничего не сказал, а просто начал что-то бормотать себе под нос, и через некоторое время слева от меня появился стоящий все в той же странной позе лазутчик.

Я едва не вскочил от неожиданности, но Кельнмиир поспешил успокоить меня.

– Это всего лишь проекция того, что мы видели, – пояснил он. – Я думаю, специально для тебя Ромиус уменьшит скорость.

Пришлось поверить на слово и повнимательней присмотреться к лазутчику. Лицо было совершенно невыразительным, но эти красные глаза и торчащие из-под верхней губы клыки... Если выражение красных глаз Кельнмиира было насмешливым и живым, то у этого глаза просто светились злобой. Да и клыки были явно больше клыков Кельнмиира по крайней мере на пару сантиметров.

– Так я и думал, – кивнул Кельнмиир, – Хеор.

А я еще хотел спросить, как они друг друга отличают. Да, такое выражение глаз ни с чем не спутаешь. Действительно – злость и только злость.

Тем временем у вампира за спиной появился Рихтер. Он, как в замедленной съемке, подошел к лазутчику и медленно положил руку ему на плечо. Наступила долгая пауза. Затем вампир резко нырнул под руку Рихтеру и попытался ее вывернуть, но Рихтер слегка дернулся, и рука спокойно прокрутилась в суставе и встала на место. Одновременно с этим он уже наносил... нет, не удар, а кучу ударов. Я едва успевал следить и совершенно не представлял, на каких же скоростях они дрались, если уложились со всем этим в пару секунд. Наконец лазутчик и вовсе неуловимым движением дернулся вперед и вырвал... сердце из груди Рихтера. Затем он вгрызся в него, отбросил в сторону, улыбнулся окровавленными губами и исчез. Исчез, как будто пространство схлопнулось перед ним, как двери лифта.

– Хорошо, что ты сам не пошел разбираться с этим лазутчиком.

Ромиус смотрел перед собой, но я понял, что обратился он к Кельнмииру.

– Ты меня недооцениваешь, – возразил Наставник.

– Это ты себя переоцениваешь, – посмотрел на него Ромиус. – Это не просто Высший Вампир, это элита. Боюсь, что он мог бы разделаться со всеми нами, если бы ему это было нужно. Вопрос в том, почему ему это было не нужно и что ему нужно было вообще?

Кей вскинулся:

– А я знаю! Все просто. Наверняка они не знали об опытах Вельхеора и весьма удивились, узнав, что у того в замке пожар, а сам он где-то бродит в компании Ремесленников. Представляете, о чем они подумали, увидев нас четверых здесь ведущими дружескую беседу. Вельхеор у них был той еще шишкой, так что, ясное дело, на его поиски отправили самого лучшего. На тот случай, если его придется спасать... или убивать.

– А что, весьма логично, – согласился Кельнмиир.

– И наезжать на нас он не стал, потому что увидел Виктора, – продолжил Кей.

– Ну увидел, и что? – не понял я. – Я что, такой страшный?

Кей просто засветился от радости:

– Наоборот. Ты как раз не страшный. А должен быть очень страшный. Вот он и отправился к своим, чтобы узнать, что делать дальше. Ведь считается невозможным превращение вампира в человека. Это как превратить рыбу в медведя, то есть просто невозможно.

– А человека в вампира? – спросил я, вспомнив книги, которых начитался у себя дома.

– Вот это возможно, – с сожалением произнес Ромиус. – Ведь вампиризм – это болезнь души, а не тела. У вампира душа если не черна как ночь, то вся покрыта черными пятнами. Как известно, запачкать и испортить можно что угодно, а вот очистить и починить далеко не все. Так и душу можно очернить, но отбелить практически невозможно.

– То есть маленький шанс отбелить все же есть? – нахмурился Кей.

– Есть. Но такого урода, как Вельхеор, это даже близко не касается. На его душе нет ни одного белого или серого пятнышка. Чернее некуда, – ударил по столу кулаком Кельнмиир.

Я во второй раз сдержался и не спросил, почему он так ненавидит Вельхеора. В конце концов, у нас были куда более насущные и важные проблемы.

– Может быть, покушаем? – заискивающе спросил Кей. Ромиус лишь отмахнулся, и на столе тут же появились уже знакомые мне фрукты.

– А что такого? – продолжил уже с набитым ртом Кей. – Мозги без пищи работать не могут.

Кельнмиир насмешливо прищурил свои красные глаза и посмотрел на Кея:

– Хм-м... а что? Я бы, пожалуй, тоже чего-нибудь перехватил...

– Но-но! – вскинул руки Кей и на всякий случай отодвинулся вместе с креслом подальше от вампира. – Некоторым лучше думается на голодный желудок.

Я в который раз наблюдал за тем, как дурачится вампир, и никак не мог поверить, что ему почти четыре тысячи лет. Он мне чем-то напоминал ребенка, строящего из себя взрослого. Иногда казалось, он переигрывал в серьезности, а иногда явно проскакивала детская беззаботность.

– Итак, – Ромиус выдержал паузу, – нам придется на время выкинуть из головы все эти политические интриги, подслушивания и прочее. Единственное, что... Кельнмиир, распорядись, чтобы парня похоронили с почестями.

– Уже, – кивнул Наставник.

И действительно, за секунду до того, как прозрачная стена перестала быть прозрачной, я увидел входящих в соседний зал людей с черным гробом в руках.

Оперативно работают ребята. Как я понял, Кельнмиир здесь царь и бог и спрашивать о смерти ученика его никто не станет. Хотя наверняка пойдет слух, что его убил Наставник за то, что он посмел сказать ему слово поперек. Хотя, возможно, в их мире все происходит иначе и я ошибаюсь.

– Значит, про это мы на время забыли, – согласился Кей. – Основной проблемой для нас является возвращение Виктора в его мир, раз уж он решил вернуться. Что мы можем сделать?

– Делать рано, нужно думать, – укорил Кея Наставник. – Вечно вы, молодые, сначала делаете, а потом думаете. А нам потом все расхлебывать.

Кей обиженно фыркнул и демонстративно отвернулся. – Значит, будем думать, – согласился Ромиус, а затем обратился ко мне: – Ну что ж, Виктор, повтори для Кельнмиира все то, что ты рассказывал нам. Мы также послушаем еще раз и попытаемся заметить что-нибудь полезное для нас. Старайся не упустить ни одной подробности, которая казалась или покажется странной.

Я собрался с мыслями и начал рассказ.

Иногда приходилось останавливаться и объяснять самые что ни на есть очевидные вещи. Поэтому рассказ занял часов шесть. К концу истории у меня уже просто заплетался язык. Многие подробности, вроде отношений с девушками, я, конечно, опустил. Думаю, они моим слушателям были точно ни к чему, тем более и без того хватало вопросов.

– Ты сказал, что тебя забрали в эту милицию, – протянул Кей. – Это лишь за то, что у тебя с собой не было какой-то бумажки?

– Не какой-то бумажки, а удостоверения личности, – поправил я.

– Какая разница, все равно бред какой-то. Ведь у каждого же дома есть машина, чтобы печатать любые картинки, – он имел в виду принтер. – Так почему бы не напечатать себе с десяток этих бумажек и не распихать по карманам, чтобы наверняка не забыть их и не потерять?

Ну вот как прикажете ему объяснять простые вещи, особенно когда голова уже идет кругом? Мне всегда казалось, что самое трудное – это слушать объяснения, а оказывается куда труднее эти объяснения давать.

– Кей, поверь мне, этого нельзя сделать при всем желании.

– Но...

– Хватит тратить время на вопросы, не относящиеся к делу, – перебил Кея Ромиус. – Нужно сконцентрироваться на основной проблеме.

– Да, – согласился Кельнмиир. – Получается, что началось все с гипноза, которому тебя подвергли. От этого и нужно отталкиваться.

– После гипноза у него стали появляться первые признаки вампиризма: легкая светобоязнь, возможность видеть в темноте, а позже и регенерация с ускорением, – припомнил Ромиус.

– Ускорением? – переспросил я.

– Конечно ускорением. Ведь ты ускоряешься, и поэтому тебе кажется, что все вокруг движутся медленнее. Утверждать обратное, то есть что мир вокруг замедляется, это, мягко говоря, неправильно. Поверь мне на слово, никто такого сделать не сможет, – закончил Ромиус.

– Значит, именно гипноз открыл дверь для Вельхеора, – предположил Кельнмиир, – правда, пока непонятно, каким образом. Жаль, нельзя узнать, какой вид гипноза они использовали.

– Да, досадно, – кивнул Ромиус. – Я еще вот на что обратил внимание: когда Виктор описывал события, получалось, что спал он куда больше, чем бодрствовал. А поскольку, как я понимаю, люди в наших мирах совершенно одинаковы физически, значит, сон не мог занимать в жизни Виктора три четверти всего времени. Ведь до этих событий ты спал не так много?

Все посмотрели на меня.

Если честно, то я уже начал засыпать, но все же старался не терять нить разговора.

– А? – Я сосредоточился и мотнул головой. – Вот сейчас подумал, а ведь действительно не было такого раньше. Наоборот, я спал часов по восемь в день, и мне хватало. А чтобы по пятнадцать часов...

– Вот. Кое-что мы выяснили, – заметил Ромиус. – Смотрим дальше. Если спать ты стал больше, значит, это зачем-то было нужно Вельхеору. Возможно, именно во время твоего сна он пробовал дотянуться своей душой до твоего тела. Чем больше проходило времени, тем дольше он мог принуждать твое тело ко сну...

– Но все это фигня, потому что ключевой момент – Посвящение, – не удержался Кей.

– Да, – согласился Ромиус. – А это уже вотчина Кельнмиира.

– Попробую объяснить коротко, – вздохнул Кельнмиир. – Это Посвящение лишь попытка внешне скопировать настоящее Посвящение в Школе Искусств. Причем не в нашей Школе, а в Школе Хеора. То есть Посвящение не людей, а вампиров. В Посвящении людей никакой крови нет, как и статуй Кровавого бога.

– Кровавого бога? – удивленно переспросил я.

– Его самого. Это не Бог в полном смысле этого слова, а скорее Высший Вампир, проживший столь долго, что его черная душа стала бессмертной в своей черноте. Ему поклоняется лишь один клан – Хеор. Да, собственно, этот клан и называется именем Кровавого бога.

– Так он что, поюзал Кровавого бога? – восхитился Кей.

Я тоже восхитился, но не своими достижениями, а теми словами и выражениями, которые использовали мои собеседники. Если мое доброе тело переводило их речь в доступный моему мозгу вид, то что же они говорили на самом деле? Уж слова «поюзал» в их словаре нет наверняка.

– Это был не Кровавый бог, а лишь гуляющая каменная статуя. Я сильно сомневаюсь в том, что какие-то шарлатаны смогли бы вызвать настоящего бога. Скорее, они просто спроецировали свои представления о Кровавом боге на статую. И она ожила, но умела делать и говорить лишь то, что, по мнению этих людей, должен говорить и делать бог.

– То есть быть тупым и напыжившимся от своего величия, – расхохотался Кей. – А поскольку величие величием, а камень камнем, Виктор эту статую просто раскрошил.

Я тоже рассмеялся, а про себя подумал, что Нестеров в общем-то оказался прав. Он тоже считал, что статую оживили находящиеся в помещении люди. Правда, мне кажется, они и сами такого эффекта не ожидали и были удивлены куда больше меня.

– Может быть, вы мне тогда объясните, куда делись те ребята, с которыми у меня были разборки в баре? Кстати, то чудище из пруда, которое утаскивало людей, тоже как-то странно исчезло, когда я попытался воткнуть палку ему в глаз.

– Наверняка их исчезновение сопровождалось хлопком? – поинтересовался Кельнмиир. Я наморщил лоб:

– Кажется, да... точно! Во всяком случае исчезновение чудища. А в баре был такой грохот...

– Тогда все просто. Все эти чудовища вовсе не чудовища, а искусственные сущности. Создать одну такую сущность очень непросто, а вот разрушаются они запросто. Достаточно нарушить целостность структуры – уколоть ножом, сломать руку...

– Понятно! – обрадовался я.

– Но этот твой Колдун, судя по всему, явно очень неплох. Интересно, где он научился создавать искусственные сущности? И как он смог практически точно воссоздать обряд Посвящения?

– И все-таки я посвящен во что-нибудь или нет? – отсмеявшись, спросил я.

– А Посвящение было настоящим или все же пустым пшиком? – подхватил Кей.

Кельнмиир на некоторое время задумался.

– Вы видите отражение луны в воде, можно ли его назвать настоящей луной?

Кей почесал затылок.

– Можно копию картины назвать полноценной картиной, если она лишь списана с оригинала? Теперь уже я почесал затылок.

– Но ведь, увидев отражение луны, ты будешь знать, как она выглядит на небе. И увидев копию картины, даже плохую, ты будешь иметь представление о том, что на оригинале. Тем не менее ты не сможешь почувствовать красоту настоящей луны и не сможешь увидеть всю гамму чувств, которые передал гениальный художник оригиналом картины. Так и Посвящение. Оно не было оригинальным Посвящением, но тем не менее что-то могло и дать. А Виктору, который к этому времени уже был связан с Вельхеором, это дало куда больше...

А потом догнало и еще раз дало...

– ... И каким-то образом улучшило связь Виктора с Вельхеором. А возможно, и не улучшило, а лишь ускорило медленный переход души Вельхеора в тело Виктора. Тут я уверенным в чем-либо быть не могу.

– Зато я могу, – первый раз за все время перебил Ромиус. – После того как мы узнали, что Вельхеор это не Вельхеор, а Виктор, мы с Зикером вернулись в пограничные земли и пробрались в горящий замок Вельхеора под предлогом помощи в тушении пожара. Это, конечно, смотрелось странновато – два Ремесленника, помогающие тушить пожар в замке одного из самых злейших своих врагов, но политические интриги могут и не такое. Если вспомнить, что в советниках у Императора сейчас ходит один из родственников Кельнмиира... Но сейчас не об этом. Так вот, пока Зикер помогал в тушении пожара, я пробрался в кабинет Вельхеора и там нашел остатки сгоревших записей. Судя по ним, Кею и Виктору я это уже рассказывал, Вельхеор переносил свою душу по частям в тело Виктора. Уж не знаю, каким образом, но ему это удавалось довольно легко и равномерно до тех пор, пока Виктор не прошел это их Посвящение.

– Выходит, Посвящение, пусть и некорректное, упрочило связь с темной душой Вельхеора, и переселение пошло быстрее, – кивнул Кельнмиир. – С этим все понятно. Теперь у нас есть еще одна загадка – перстни.

– Какая же это загадка? – удивился Ромиус. – Неужели вы не узнали ученических перстней? По внешнему описанию и свойствам все сходится.

– Это-то понятно, – отмахнулся Кельнмиир. – Но вот откуда они взялись в их мире? Есть лишь две вероятности: либо кто-то их создал в том мире, что невозможно, потому что техномагия такой сложности требует высокого развития Ремесла; либо они попали к вам из нашего мира, что так же невозможно, потому что перенос материи из мира в мир невозможен.

Я опять начал зевать, но едва услышал о перстнях, встрепенулся.

– А что это за ученические перстни?

Ромиус с трудом отвлекся от размышлений и объяснил:

– Это перстни, которые у нас носят все дети примерно с шести до десяти лет. Они развивают способность использовать «маги» и управлять энергией. Зачем ребенку целыми днями сидеть на занятиях, когда он может просто ходить в ученическом перстне и ежедневно, не осознавая этого, развивать свои способности? А когда развитие достигнет предела, который может выдержать перстень, он сам снимется. Соответственно, пока ребенок этого уровня не достигнет, он его снять не сможет. Чем раньше ребенок снимет этот перстень, тем больший вес он будет иметь среди своих сверстников. Сам не осознавая того, желанием быстрее снять перстень ребенок помогает учебному процессу. Перстни придумал Великий Ремесленник, который, к сожалению, был убит на одной из войн. Было это... дай бог памяти... около четырех сотен лет назад. До того, как этот Ремесленник создал перстни, дети ходили в специальные детские школы, в которых проводили долгое время в упражнениях на развитие внутреннего контроля и умение обращаться с энергией, причем занимало это лет восемь. А теперь требуется всего четыре года, чтобы научиться тому же самому, и все благодаря этому Великому Ремесленнику. Жаль, что он умер приблизительно в возрасте Кея...

– Да, веселый был парень, – согласился Кельнмиир. – Любил хорошие шутки и при этом был весьма умен. Возникла короткая пауза.

– И этот перстень, надетый на тебя, так же сыграл роль катализатора, – наконец продолжил Ромиус.

– То есть я закончил вашу начальную школу? – удивился я.

– А толку? – усмехнулся Ромиус. – Ученические перстни лишь развивают способности, а не учат ими пользоваться...

– А зеленый перстень, а глаз на стене?! – перебил я.

– Какой глаз? – отвлеченно спросил Кельнмиир, явно размышляя о своем. – Ученические перстни всегда красные, потому что используют силы сферы огня. Они не могут быть зелеными.

Я растерялся.

– Я же рассказывал уже...

– Э-э-э, Виктор, да ты уже заговариваешься. Когда ты такое говорил? – повертел пальцем у виска Кей.

Такого я от них не ожидал. Никто почему-то не слушает меня, когда я говорю о зеленом глазе на стене. Даже внимания на него никто, кроме Даны, не обратил. Да и она потом, как мне кажется, забыла об этом.

Поэтому я обиженно засопел, но больше спорить не стал.

Кельнмиир и вовсе меня не слушал, а продолжал рассуждать:

– Дальнейшие события объясняются довольно легко. Способности Вельхеора передавались достаточно быстро, но все же были растянуты во времени. А проявлялись они лишь при соответствующих раздражителях. Реагировать на рефлексы тело Виктора еще не могло, потому что для этого нужно полное слияние души и тела, то есть чтобы энергетические выбросы происходили вследствие физических раздражителей. Например, замахнись ты на меня сейчас, – и еще до того, как ты поймешь, в чем дело, ты будешь лежать на полу. Мое тело и душа будут работать вместе и реагировать на все уже закрепленными рефлексами. Собственно, как ты помнишь, Искусство и является искусством владения телом и рефлексами. Это программирование рефлексов и тела, чтобы использование энергии проходило без участия медлительного мозга. А поскольку твое тело и душа Вельхеора еще не были настолько связаны, твое тело реагировало лишь на чувственные раздражители, свойственные Вельхеору. Злость, раздражение и любопытство – вот три чувства, которые движут Вельхеором. И именно на эти чувства, испытываемые тобой, уголки души, уже принадлежащие Вельхеору, и реагировали. Если это была злость, то у тебя увеличивалась сила и ловкость; если досада, то ты неожиданно начинал читать чужие мысли и даже влиять на них; если любопытство, то ты мог замедлять время. Хотя, конечно, все это очень расплывчато, ведь обычно человек испытывает несколько чувств одновременно. Этакий коктейль из чувств, на который частицы души Вельхеора реагировали по-разному, в зависимости от ситуации. А уж умереть телу Виктора Вельхеор дать никак не мог и поэтому восстанавливал его снова и снова.

– Да он же просто гений, – громче, чем следовало бы, сказал Кей.

– Злой гений! – поправил Кельнмиир, и опять в его глазах промелькнула лютая злость, но тут же скрылась за насмешкой. – Тем более что он упустил слишком многое, видимо, торопился. Интересно почему... – Он замолчал, уйдя в размышления.

Я же, борясь с желанием спать, пытался понять, каким образом этот Вельхеор разделил свою душу на маленькие кусочки и почему я не ощутил в себе ничего подозрительного? Стоп. Почему не ощутил? Ощутил. Перед использованием способностей Вельхеора я всегда испытывал жуткую злость, даже мысли в голове были какие-то странные и явно не похожие на мои обычные мысли. Даже когда в парке, убив трех человек, я наслаждался кровью и называл их «жалкими людишками». На само убийство трех человек я среагировал не так, как должен был. Мне было все равно. Я только один раз со смешком подумал, что теперь я убийца, и все! Даже раскаяния не испытывал. А ведь у этих троих были родители, а возможно, и семьи. Какой ужас...

– Идем дальше, – ворвался в мой мозг голос Ромиуса. – Опираясь на предыдущие размышления, когда Виктор первый раз потерял контроль над телом, Вельхеор перешел к завершающей стадии. Он пытался перехватить контроль над телом. Причем при этих попытках тело почему-то умирало. Лишь душа Виктора продолжала жить и следить за всем происходящим вокруг. По каким-то причинам Вельхеор не смог завладеть телом Виктора сразу. Получилось у него это лишь с третьей попытки. Виктора в этот момент каким-то образом перебросило сюда. Теперь вернемся к основному вопросу: как вернуть Виктора в его тело?

– Все просто, Виктору нужно всего лишь пройти по пути Вельхеора и выкинуть его из своего тела, а здесь этого поганца уже будем ждать мы, – подсказал решение Кей.

– Ага, – серьезно кивнул Ромиус. – Виктору нужно всего лишь стать вампиром, затем пройти обучение в Школе Искусств, стать Мастером и провести пару сотен лет за исследованиями. Не забывай, чтобы стать вампиром, ему потребуется еще около двух сотен лет.

– Двух сотен? – удивился я. – А мне казалось, что одного укуса достаточно, чтобы стать вампиром.

– Одного укуса?! – Кельнмиир расхохотался. – Может, еще и одного прикосновения? Укус, конечно, нужен, но это лишь первый шаг на пути к вампиризму.

– То есть? – не понял я.

– Укус вампира действует на душу, как укус не очень ядовитого паука на тело. Если тело здорово, то с легкостью перенесет это и не заметит, если больное или ослабленное, то тут уж как получится. В любом случае на это нужно время. Так же и укус вампира. Если человек чист душой, то душа не пострадает, а вот если в душе человека достаточно черноты, тут уж берегись. Душа начнет медленно чернеть, и если человек ничего не сделает, то станет очередным монстром.

Молчавший до этого Кей передернулся после слова «монстр» и спросил:

– Монстром? И вы так легко говорите о себе подобных?

– А что остается делать? – вздохнул Кельнмиир. – Это правда. Почему вампир не выносит дневного света? Потому что этот свет чист по своей природе и темная душа вампира этого не выдерживает. Наш клан не столь кровожаден, как Хеор или Сеон, наши души не полностью поражены грязью, но этого достаточно. Единственное, чего я не знаю, это о душах клана Ноос. Они закрыты непроходимыми барьерами, и непонятно, то ли они настолько мало поражены вампиризмом, что могут переносить солнце, то ли их души настолько черны, что даже солнце не может принести им очевидный вред. Поэтому я и вступил в бой с одним из них в надежде, что рано или поздно во время драки он откроется. Но он так и не открылся. Поэтому и проиграл. Он до последнего момента держал барьер, тратя на него половину всей своей энергии. Мне ничего не оставалось, кроме как убить его, ведь из боя может вернуться только один.

– Получается, что вернуться домой я не смогу? – обреченно спросил я.

Кельнмиир промолчал, а Ромиус нехотя произнес:

– Может быть, способ и есть, но я его пока что не вижу. Будем думать. Для этого я и созвал Ассамблею...

– Которая наверняка сейчас решает судьбу Виктора, чтобы Вельхеор не смог вернуться обратно, – перебил его Кельнмиир.

– ... И для этого я обратился к Кельнмииру, – закончил Ромиус.

Я уже откровенно зевал, размышляя над тем, можно ли положить голову на стол и уснуть. В ушах стоял звон, а разговор доносился как бы издалека.

– Слушайте, да что же это вы? – встрепенулся Кей. – Мы же гуляли с самого утра, а сейчас первый час ночи. Виктор же не Ремесленник и уж тем более не вампир. Ему ведь, как любому нормальному человеку, спать нужно.

Я виновато улыбнулся и снова откровенно зевнул.

– Ну, вы тогда посидите, а я провожу Виктора в комнату для гостей, – встал с кресла Кельнмиир. – А через пару минут мы продолжим наше обсуждение.

Ромиус с Кеем кивнули и что-то тихо продолжили обсуждать.

Я последовал за Кельнмииром к стене, через которую вошел. Она беззвучно исчезла, и мы попали в большой зал, в котором, видимо, проходили тренировки и через который я сюда попал. Мы прошли его насквозь и приблизились к противоположной стене. Она так же неслышно исчезла, и мы вошли в маленькую комнатку. Маленькой, конечно, она была лишь по сравнению с кабинетом, в котором мы просидели последний десяток часов. А так... примерно с мою квартирку.

– Можешь расположиться здесь, – кивнул на как минимум пятиместную кровать Кельнмиир. – Если что-нибудь понадобится, подойди к стене, через которую вошел, и она сама исчезнет. Таким же образом откроется и дверь в кабинет. Если захочешь поесть, то вон там, на столе, лежат фрукты и мясо.

– Спасибо, – поблагодарил я.

– И вот еще что... – Кельнмиир замялся. – Помнишь, я говорил об укусе вампира и душе? Я кивнул.

– Так вот... Твоя душа соприкасалась с душой вампира куда ближе, и неизвестно, к каким последствиям это может привести. Даже сейчас я уже могу заметить свежие изменения в твоей ауре. Возможно, хотя и не факт, ты можешь стать вскоре раздражительным, чаще начнешь злиться... Это первые признаки заболевания души. Может быть, этого и не произойдет, но если произойдет, то ты должен будешь с этим бороться. Сам. И никто тебе в этом не поможет. На начальной стадии с этим еще можно бороться, потом нет. – Кельнмиир вздохнул. – Я просто предупредил тебя, может, я и ошибаюсь. Но все же подумай об этом, – сказав это, он быстро вышел, оставив меня одного.

И я действительно стал думать об этом. У меня на это были причины, ведь только сегодня днем у меня был приступ совершенно несвойственной мне злости. Получается, что я могу превратиться в черте кого. Опять...