"Новый порядок" - читать интересную книгу автора (Косенков Виктор)Глава 35После того как проект с названием «ОЗГИ» был запущен, Костя съехал с казенной жилплощади на свою старенькую квартиру. К буйному юному анархисту, который за год пересел на другую музыкальную тематику и теперь на всю катушку гонял Егора Летова, поражая весь двор строчками вроде «вижу, поднимается с колен моя советская родина», к семейке пьяниц, по-прежнему смущенно извиняющихся за каждый скандал, и бабушкам, словно прикипевшим к полуразвалившимся скамейкам у подъезда Квартира была прежняя. Знакомая. Только окна были поставлены новые, в пластиковых, современных рамах. Их Константин опасался, подозревая, что количество «жучков» в новеньком пластике значительно превосходит старенькую деревяшку. Открыв входную дверь, Орлов улыбнулся своей квартире, как старому, давно не виденному другу. Все тот же чайник. Та же плита. Столик с компакт-дисками, аккуратно прибранный чьей-то старательной рукой. Книги на полках. Все знакомое, свое. То самое, о чем говорят: дома и стены помогают. Не стены конечно, а все это, вещи, эмоции, воспоминания, заключенные в обстановке. Все, что образует понятие «дом». Константин чувствовал себя немного скованно, казалось, что дом немного осуждает его. Где был? Почему не приходил так долго? Костя даже развел руками: мол, так было надо, извини. Ребята, помогавшие ему переезжать, бодро занесли ящики. В основном книги, документы в папках и компьютер. И так же быстро ускакали прочь. Первым делом Константин направился на кухню. Тут была заметна все та же рука. Заботливая и аккуратная. Посуда была прибрана, вымыта и поставлена в стопки. Холодильник блестел пустотой, но молотый кофе стоял на своем месте. Заварив маленькую кружечку, Костя прошел в большую комнату, с подозрением пригляделся к новеньким окнам. Повертел ручку, приоткрыл створку на проветривание. Механизм ходил легко, без скрипа, не требовал рывков и приложения лишней силы. — Далеко ушел прогресс, — пробормотал Орлов. Прихлебнул кофе и направился к столу составлять список необходимых продуктов. Он писал карандашом на узенькой бумажке, замирая и поднимая глаза к потолку, словно пытаясь понять, чего же ему хочется перво-наперво. Казалось, что дома он не был целую вечность. Хотелось снова встать, все осмотреть. Вспоминались какие-то вещи, которые давным-давно потерялись, но сейчас Костя мог с легкостью сказать, где они лежат, куда закатились, кто и когда их туда положил, чтобы, как всегда, поближе взять. Одновременно хотелось выйти на улицу. Чтобы рассмотреть подъезд. Двор. Магазинчик на углу, куда он ходит уже бог знает сколько лет. На душе было удивительно радостно и немного тревожно. — Становлюсь сентиментальным. Наконец, закончив список, Костя собрался и вышел на улицу. Сквозь гомон воробьев, детей и шелест листьев он добрался до небольшого магазинчика, с радостью обнаружив, что тот ничуть не изменился за это время. Все такой же побитый временем и летней жарой жестяной козырек, выкрашенный традиционной голубенькой краской. Обшарпанная дверь и надпись на стекле по трафарету. Купив все, что надо, и сверх того килограмм апельсинов, Орлов направился домой, с трудом волоча раздувшиеся пакеты. Ручки тянули руки вниз, оставляя глубокие следы на подушечках пальцев. Но Костя не обращал на это внимания, поддавшись летней безмятежности московского двора, закрывшегося от шумных магистралей высотками дворов, стенами бесчисленного муравейника. Его дорога проходила через арку, пронзающую серую многоэтажку насквозь. Нужно было окунуться в прохладный колодец этого перехода, расписанного во все цвета радуги многочисленными аэрозолями, медленно, но верно убивающими озоновый слой Земли, Костя вошел в тень, не предчувствуя дурного. И когда навстречу из солнечного двора вышел человек, Орлов не испугался. Прохожий. Но темная на фоне залитого солнцем двора фигура неожиданно преградила дорогу. — Константин Орлов? — спросил человек. — Да. — Костя поднял голову и зацепился взглядом за широкий, толстый обрубок пистолетного глушителя, торчащий из складок плаща незнакомца. «Твою мать, — пронеслось в голове у Константина. — Вот и все. Кончилось». За короткий миг перед его глазами пронеслось все, чего он в жизни еще не сделал. Не женился, не воспитал сына, не издал ту самую книгу… Вероятно, испуганная душа уже отдалилась, самую малость, от тела. Потому что перед внутренним взглядом Орлова мелькнула сюрреалистическая картина из старого и большей частью забытого сна. Константин во главе революционных матросов врывается на дачу Ельцина и застает там всю демократическую верхушку, включая рыжего Чубайса. Наставляет на них штык революционной винтовки и говорит… Что говорит Орлов всем демократам страны, вспомнить не удалось. — Лежать, бля! — надрывно закричали сзади. Фигура в плаще вздрогнула. Костю сильно ударило в спину, он грохнулся на асфальт, нелепо взмахнув руками и придавив сумки. За мгновение до того, как щербатый асфальт ударил в лоб Константина, он услышал, как щелкнул боек пистолета. От этого звука все внутри словно бы оборвалось. В груди сделалось мокро. Орлов почувствовал, как холодные струйки стекают вниз, противно щекоча живот. Вокруг топотали, снова щелкнул боек. Еще раз. Кто-то вскрикнул. Послышался звук падения. Потом удары. Стон. Опять крик. «Почему же я не умираю? — подумал Константин. — Почему не умираю? Неужели вот так и буду вечно лежать и подыхать тут… Или это такой ад для философов — вечно умирать, переживать свою смерть. Но почему мордой в асфальт? Система должна быть, не могу же я вечно на эти камушки смотреть. И кровь. Холодная какая-то… Почему холодная?» Чьи-то руки аккуратно перевернули его на спину. Костя закрыл глаза. — Живой, кажется. — Теплые пальцы дотронулись до шеи. — Точно живой! Ребята, «скорую»! Опять затопотали сапоги. Константин открыл глаза. Ему помогли сесть. — Как вы себя чувствуете? — Перед глазами все плыло, чьи-то лица. — Не знаю, — честно ответил Костя. — Мокро… Он ощупал грудь, посмотрел на ладонь и неожиданно обнаружил, что кровь у него белая. «Жаль, что не голубая», — мелькнуло в голове. Рядом, в луже молока, валялась раздавленная сумка и оранжевыми мячиками катались апельсины. — Вот тебе раз… — Живой, — прокомментировал кто-то. — Ребята, «скорая» отменяется. Взяли товарища в коробочку и домой… «Ребята» в штатском помогли Константину подняться, собрать уцелевшие продукты и, взяв его в неявное, но надежное каре, повели к дому. Потрясенный Орлов молчал. Буквально у самого дома он спросил: — А вы кто? — Не положено, — вздохнули сзади. — Это вы с Александром Степановичем обговорите. Он едет. Уже войдя в квартиру, Костя понял, что ни одного лица из тех, кто сопровождал его, он запомнить не смог. Фигуры, да. Высокие, крепкие, плечистые… Но не лица. Словно его сопровождали не люди, а призраки. Толокошин прибыл через некоторое время. Орлов успел выпить пять больших кружек своего любимого напитка. Наглотаться неведомо как уцелевшего коньяка и, более-менее успокоившись, приготовить себе небольшой обед из уцелевших продуктов. Однако, разбирая залитую сумку, Костя наткнулся на пакет с молоком, пробитый насквозь, и разорванный в клочки апельсин. Внутри снова все задрожало. Орлов вспомнил толчок в спину, падение и щелчок бойка. Пуля прошла в каком-то сантиметре от тела. Александр Степанович нашел Константина сидящим на полу кухни в крайней задумчивости. — Ты чего тут? — осторожно спросил Толокошин. — Картошку чищу, — вздрогнув, ответил Орлов. — Какую картошку? — Серый Кардинал огляделся. — Царицу полей, — невпопад сказал Костя. — Понятно. — Толокошин вошел, помог Константину подняться, усадил его за стол. — Давай-ка, дружок, собираться. Опять на зимние квартиры… Шутка не удалась. Орлов покачал головой: — Не поеду. На хрен… — Как это не поеду?! — удивился Толокошин. — Ты, между прочим, на государственной службе. — Но не в армии все-таки. Так что, не поеду. — Костя потряс плоскую бутылочку. — У тебя есть? — Конечно. — Толокошин выставил свой любимый коньяк. — Однако я не понимаю. Он сел напротив, потом спохватился и принялся рыскать по кухне Орлова. — Если ты ищешь стаканы, то они в нижнем ящичке, — тусклым голосом ответил Костя. Александр Степанович подул в обнаруженные стекляшки, налил почти до половины коньяком и су-пул «лекарство» Орлову в руку. — Давай! — сказал Толокошин традиционный русский тост. От выпитого защипало в глазах. Толокошин быстро разрезал апельсин на дольки. Положил на тарелочку. Костя вспомнил пляшущие оранжевые мячики на сером асфальте. — Кошмар. — Ага. — Толокошин кивнул. — Я тебя понимаю. Однако все-таки объясни мне, заскорузлому, чего ты не хочешь обратно на квартиру переехать? Там же и работать удобнее, и жить безопасней. Не успел вернуться… Хорошо, что наши за тобой приглядывали! А если бы не успели?! — Взяли его? — На этот раз взяли. Живым, здоровым. Почти. Теперь будут колоть. — Расколют? — Можешь не сомневаться! Его большие специалисты будут лечить. Учитывая предыдущее нападение. Но все-таки… Орлов махнул рукой: — Нельзя бегать от опасности каждый раз, как только она появилась. Во-первых, если они поймут, что я такой важный человек, которого от каждого ушиба прячут в бронированный бункер, точно не слезут. Во-вторых, я идеолог! Л это означает, что я должен целиком и полностью отвечать за свои слова, идеи и даже мысли. Более того, сам обязан жить по тем правилам, которые пытаюсь пропагандировать. Как же иначе? — Я не понял… — Просто все, — прервал Толокошина Орлов. — Где ты слышал, что я пропагандирую «страусиную политику»? Было где-нибудь такое? Усилить меры безопасности, да! Сидеть под слежкой, надо так надо! Пусть я буду в осаде, но в своей крепости! А не где-нибудь… Костя ткнул кулаком в стену. По телу мягко побежала волна опьянения. Шок отпускал. — Эта хатка бобра — моя крепость! Дом. Я тут сижу и буду сидеть! Пусть приходят! В кухне повисла тишина. Даже подросток-анархист за стеной выключил надрывного Летова. — Страуса не пугать, пол бетонный, — вдруг пробормотал Толокошин. Орлов фыркнул. Александр Степанович ухмыльнулся. Через минуту оба ржали, как обкурившиеся. — Дурацкая… Дурацкая шутка… — выдавил наконец Орлов. — Ой… Отдышавшись, они налили еще по одной и разрезали очередной апельсин. У Кости на душе была странная, давным-давно забытая решимость человека, сделавшего шаг в пропасть. Больше нечего бояться, юлить, избегать. Сделано. Теперь парашют или откроется, или… — А знаешь, я глаза открываю, а вокруг молоко и апельсины скачут, — в очередной раз рассказывал Толокошину Константин. — А я думаю, чего это кровь у меня такая белая?! Александр Степанович смеялся. Попивал коньячок и периодически бегал на кухню варить кофе. Вернувшись в очередной раз, он плюхнулся в кресло и сказал: — А я ведь к тебе еще и по делу… — Вот прямо сейчас? — удивился Костя. — Боюсь, что времени нет. Ты ведь у нас государственный идеолог. — Ну, все-таки не государственный… — Государственный, он самый. Можешь быть уверен, ты на окладе. — Чего? — Костя удивился. — На чем? — На окладе. Все. Работаешь. ОЗГИ пошла в дело с твоей подачи. Я сегодня от Президента. Вопрос о новой должности сейчас утрясается. Но претендуешь на нее только ты. Вот так. Все серьезно. — Ни… — Константин хотел выразиться, но сдержался, — фига себе… Толокошин кивнул. — Но это же, что называется, пустить козла в огород, — осторожно сказал Орлов. — Ну, положим, что особенно злобствовать в огороде тебе не дадут. Но тем не менее… — Понятно. — Ничего тебе непонятно, — улыбнулся Толокошин. — Дело есть. Фактически его решение зависит от тебя. Раз уж ты ОЗГИ придумал, то тебе ей и помогать. — А что с ней не так? — Все с ними так, но вот с нашим генеральным прокурором есть определенная трудность. Самый главный вопрос стоит так: посылать «Альфу», чтобы они господина генерального из Египта вывезли? Живым, но, возможно, в чемодане. Или не посылать? Сам понимаешь, нормы права и прочие межгосударственные законы на такие акции смотрят, мягко говоря, косо. И ребята в Египте не лаптем щи хлебают. Можем подпалиться. На этот случай нужна идеология. Идея! Понимаешь? Концепт, как сейчас говорят. Я тебе сейчас объясню ситуацию… |
||
|