"Новый порядок" - читать интересную книгу автора (Косенков Виктор)Глава 33— Что скажешь? — спросил Иванов у Артема, когда они выбрались на улицу. Над Москвой все затянулось синими, тяжелыми тучами. Где-то далеко тяжело погромыхивало, будто собираясь с силами, небесное воинство. — Дождик будет, — озабоченно сказал Артем, вздыхая. — А я куртку не взял. Сергей молчал. — Врет он, — не дождавшись реакции начальства, ответил аналитик. — Врет не со зла, а потому что не знает ничего. Сказать же это прямо не может. Имидж не позволяет. Журналистское расследование должно на восемьдесят процентов состоять из таких вот недосказанностей, выдумок, мнимых следствий и надуманных последствий. Знаешь, берется один факт и на его базе накручивается ком такой сахарной ваты. То есть воздуха, густо перемешанного с застывшим сиропом. Убери воздух, и конечного продукта останется фиг да ни фига. — Но факт у него есть. — Есть. Прокурор влетел на развратных действиях в отношении несовершеннолетней. Сама условная жертва та еще сука, сдала этого сексуального монстра со всеми потрохами. Собственно, все. — А журналисты? — Что журналисты? — Ну, те, которые со следами насилия на лице. Угрозы. Давление. — Ерунда, — отмахнулся Артем. — Если мы эту Аню сумеем прижать, то она нам гарантированно объяснит, что оператор просто упал с велосипеда, когда ехал в ларек за добавочным пивом. А угрозы и давление… Абсолютно недоказуемая вещь. Запись телефонного разговора? Я с помощью студии звукозаписи и ловкача-юмориста сфабрикую любой голос. Шумов добавлю, и готово. Записки? Где они? Пропали? Как говорил Шерлок Холмс, бездоказательно, дорогой профессор, бездоказательно. — Но скандал будет шикарный… — Даже не сомневайся, причем генеральный прокурор вылетит из кресла ко всем чертям. Влегкую. Но этот Сорокин нам гнал тюльку. Только в самом начале у него в глазах… — Так-так… — Тоже заметил? — Артем снова посмотрел в небо, куда упиралась шпилем Останкинская башня. — Может, пойдем? А то я, когда вымокну, сильно насморком маюсь. Оно мне не надо. — Пошли. Они двинулись к ближайшему метро. Брать служебную машину, когда не было ярко выраженной экстренной необходимости, в управлении считалось дурным тоном. ОЗГИ обрастала своими обычаями, неписаными правилами и легендами. — Так вот, — продолжил Артем. — У этого припанкованного… — По-моему, чистой воды панк. Честный такой. — Бога ради, я в этом движении ни ухом ни рылом. — Артем пожал плечами. — Если ты можешь отличить чуть-чуть припанкованного интеллигента от чистого панка, то, может быть, поделишься методом? — Все просто, хотя этот вопрос очень далек от нашей работы. — Сергей улыбнулся. — Настоящий панк всегда оскорбителен. Для органов чувств, например. Он плохо пахнет, дурно выглядит и далек от понятия «культурное поведение». Оскорбителен его вид, надписи на майках и так далее. У чистого панка мало идолов. Он может нарушить любое табу. Например, господин Сорокин на спине носит надпись «Борман — герой!». Это оскорбляет сразу около миллиона людей, если не значительно больше, воспитанных на плакате «Борман — палач!». Восхвалять, причем между делом, лидеров нацистской Германии — это дурной тон и хамство. Припанкованный интеллигент на это не пойдет. Просто испугается. Для него существуют условности и табу. Фактически это такой интересный психологический выверт. Интеллигент так запутался в собственных нутах, запретах и моральных нормах, что всем своим видом кричит теперь об этом. Мол, помогите, тону! Тогда он нарочито культурно обрывает свою одежду, делает нейтральную татуировку, которую можно свести при случае, и никогда не ставит гребень на голове с помощью мебельного лака или масляной краски. Потому что это может повредить волосам. Пиво, яичный белок, — пожалуйста, но никакого экстрима. И он точно не станет носить майку с такими надписями, как у Сорокина. Настоящий панк яростно протестует против общества, окружающего его. Словно бы показывая внутреннее содержание этого общества. А интеллигент, припанкованный, протестует против своей же собственной натуры. Слабой, запуганной, эгоистичной, но своей. Причем его протест скорее больше похож на крик о помощи. — Ого… — только и произнес Артем. — Внушает? — Сергей посмотрел на аналитика сверху вниз. — Еще бы… Ты где таких слов набрался? — Вообще-то… — Сергей ступил на эскалатор. Стальная лента быстро понесла их вниз. — Вообще-то это не мои слова. Просто запомнил. В одном журнале была напечатана огромная статеища на эту тему. По типу, что такое панк и как его готовить, чтобы не отравиться. Так что наш Сорокин — это чистой воды панк. Без идей, устоев и сколь-либо сносной морали. В семнадцатом году такие были обычно анархистами. — Круто, — решительно подвел итог Артем. — Так что там насчет его глаз? — Иванов вернул разговор в рабочее русло. — Было там какое-то особое выражение. Не страх, точно. Ему бояться нечего. Все места прикрыты, иначе программа в эфир бы не пошла. В то, что вернется тоталитарный режим, ни один журналист не верит, хоть и кричит об ужасах грядущего государственного террора на каждом углу. За что проплачено, как говорится. Так что силовых органов Павлу Адольфовичу бояться нечего. У меня даже создалось ощущение, что там было что-то вроде торжества. — Чего-чего? — Торжества. — Они сошли с эскалатора и направились к платформе. — Тут может быть несколько вариантов. Явный и в первую очередь напрашивающийся только один. Он рад, что пришли мы. Власть. Заметили. Стало быть, зацепил, укусил заметно. Признание его силы. — Звучит примитивно. — Согласен. — Артем пригладил волосы, растрепанные потоком воздуха из туннеля. Подошел поезд. В вагонах было на удивление пусто для этого времени суток. Артем и Сергей сели подальше от других людей и продолжили разговор. — Примитивно, — кивнул Артем. — Но пока, в качестве явных мотивов, можно только этот привести. Все остальное выглядит конспирологически. Но торжество было. Куда мы едем, кстати? В управление? Сергей задумался: — Нет, пожалуй, в управление еще рано. Времени не так много, а господин Сорокин нам ничего не сказал. — К прокурору? — А к нему-то чего? К нему можно под конец прийти. Он свое соло на трубе уже сыграл. Да и лучше будет заявляться к такому серьезному человеку подготовленными. Вот так. Какой у нас есть выбор? — Невеликий. Действующие лица, Сорокин, девушка-порнозвезда, прокурор, ассистентка Сорокина, мэр… — А его сюда каким боком? — Как первопричину скандала с братом порнозвезды. — Не. Тогда в эту колоду и хасидов российского разлива надо записывать. А с ними беседовать у меня желания нет. — Из антисемитских побуждений? — Нет. Из соображений здравого смысла. Им по существу дела сказать нечего. А вот брата нашей сексуально активной подруги я бы посетил. Где он у нас сидит? Артем вытащил из кармана «Palm», что-то потыкал там стилом. — Где набедокурил, там и сидит… — пробормотал аналитик. — На Васильевской. Дом три. — Вот давай туда и завалимся. — Тогда нам выходить. Когда они поднялись на поверхность, на улице было темно. Небо полностью закрылось синими, до черноты, тучами, которые, казалось, цепляют своими животами за крыши домов. — Быть мне мокрому… — пробормотал Артем. — Давай быстренько, а? — Лови бомбиста. Вскоре они были на Васильевской. — А нас пустят? — поинтересовался Артем. — Посмотрим, — ответил Сергей, толкая обшарпанную дверь отделения милиции. — Приветствую… Дежурный, толстый молодой мужик, уже страдающий одышкой, равнодушно посмотрел на вошедших. Сергей выложил на стол удостоверения, но милиционер даже не глянул на них. — Кто занимается делом Евгения Алтынина? — поинтересовался Иванов. — Не положено, — проворчал дежурный. — Тогда зови начальство, — сказал Сергей и добавил под нос: — Боров. — Что? — мигом завелся мент. — Что сказал? Толстяк привстал, зная, что надежно защищен от посетителя стеклом. — Начальство зови!!! Мигом!!! — вдруг заорал Сергей. — Не видишь, с кем разговариваешь?! Или инструкцию напомнить?! Дежурный хотел что-то ответить, набрал в грудь воздуха, от чего сделался еще объемнее, но из соседнего помещения вдруг громко спросили: — Что за шум? Дежурный?! — Виноват, товарищ майор. Явились тут… — Кто такой борзый? — Майор высунулся из комнаты. — Иванов? — Елки-палки! — Сергей пригнулся, стараясь получше рассмотреть говорившего через мутное стекло барьера. — Майор! Серегин! — Он самый! Запускай их… Через десять минут они уже сидели в кабинете. — А потом передо мной поставили выбор, — говорил майор. — Или повышение, но задвинут куда-то в тмутаракань, или сюда. А тут и к дому ближе. И участок больше мне приглянулся. В общем, я все еще майор, но почти что… — Он ткнул пальцем в потолок. — Такие дела. А ты, я слышал, вообще плох был. — Серегин пододвинул Иванову стакан с чаем. — И не пьешь чего? Неужели потому что на работе? — Как тебе сказать. С одной стороны, на работе не употребляю, а с другой… просто нельзя. Я свою цистерну выпил уже. Да так выпил, что едва на том свете не оказался. — Да ну! — Вот тебе и «ну». Совсем немного и с Господом Богом поручкался бы. Так что считай, заново родился. Когда меня из ментов турнули, мыкался все. Пока вот… Сергей погладил эмблему на груди. — Да уж. — Серегин выпрямился, хрустнули ремни. — Вижу… Такие дела. Не очень, скажу честно, я ожидал тебя увидеть в таком виде. — Думаешь, мертвым лучше? — Типун тебе на язык! — замахал руками майор. — Но после ваших проверок у нас эту форму никто не любит. — А что, скажешь, не по делу проверки? — По делу, — нехотя признал Серегин. — По букве закона. Но только сам же помнишь, наверное, как тут не брать, если дом, жена, квартира, дети. Все жрать хотят! — Жрать все хотят, это верно, — кивнул Иванов. — Но не все берут, как ты выразился. Так что… Серегин досадливо крякнул: — Ладно, ни к чему этот разговор. Зачем пришел-то? — Евгений Алтынин у тебя сидит? — Этот тортометатель, что ли? — удивился майор. — И ты туда же! Как вы задолбали с этим Алтыниным, скорей бы его уже куда-нибудь скинуть. — А что, кто-то еще приходил? — А как же! Газетчиков понабежало в первый день, думал, живьем сожрут! Ничего себе, спокойный район… Тебе он зачем? — Для разговора… — Не положено, — скривился Серегин. — Ладно, ладно, — понизив голос, сказал Иванов. — Положено. Ты, в отличие от толстяка своего, инструкции знаешь. Так что давай не будем… Майор снова крякнул, хлопнул себя ладонью по колену. — Ну, инструкции так инструкции. У тебя есть пятнадцать минут, согласно предписанию. — Серегин козырнул и вышел. — Обиделся, — пробормотал Артем. — Работа у нас такая, — глядя в одну точку, ответил Сергей. Майора они больше не видели. Алтынина привел какой-то сержант. Усадил парнишку на стул, встал у дверей, игнорируя вопросительный взгляд Иванова. — Значит, все по инструкции, — сказал Сергей. — Хорошо. Господин Алтынин? — Да. — Парнишка был худ, небрит, нечесан и немыт. От него ощутимо разило грязным телом, камерой, затхлостью. Тусклый взгляд, в котором читалась безграничная усталость, какая бывает после буйной истерики. «Пациент дурки, — подумал Сергей. — Странно, что этого еще никто не увидел». — Юлия Алтынина приходится вам сестрой? Взгляд арестованного оживился. Но ненадолго. Парнишка кивнул. — Скажите, она приходила на днях? — Кто? — Ваша сестра. Юлия. — Нет. — И вы с ней не общались после ареста? — Нет. — Припомните хорошо, — с нажимом спросил Иванов. — Может быть, звонили? — Нет. — А передавали какую-то информацию, может быть… — Нет. Сергей удивленно почесал затылок. — Тогда скажите, пожалуйста, вы с кем-нибудь вообще общались после ареста? — Нет. — С адвокатом, может быть? — Нет… — Общался он, — подал голос от дверей сержант. — Псих долбанный. — И что? — спросил у сержанта Артем. — И ничего. Сидел и тупил вот так вот. — Как вы считаете, Женя, ваша сестра… — Что вы пристали!? — неожиданно заорал Алтынин. — Что вы пристали!? Что вы все про Юльку спрашиваете!? Задолбали! Суки! Не была она у меня! Не была! И все ей по херу, шлюхе продажной! Вам ясно?! Шлюха она! Понятно! И не знаю я ее! Не знаю! Сколько можно спрашивать? Не знаю и не приходила! Ходят и ходят! Не приходила она! Не звонила, не писала! Суки! — Начинается, — вздохнул сержант. Он высунулся в коридор и крикнул: — Ющенко! Опять… В кабинет вломился высоченный здоровый лоб с устрашающей челюстью: — Опять?! При его виде Алтынин заверещал, закрылся руками и бросился в угол: — Уберите! Уберите! Не хочу! — А ну вставай, паскуда… — процедил Ющенко, выпячивая челюсть и становясь сильно похожим на кинематографического гоблина. — Вставай, а то… На удивление, арестованный послушался. Он вскочил, прижавшись к стене и опустив глаза, замер. — Пошел в камеру… Ющенко и Алтынин вышли. — Только его и боится, — вздохнул сержант. — Товарищ майор просил передать, что больше ничем помочь не может. Сержант распахнул перед Ивановым дверь. «Теплый прием», — подумал Сергей. — Ничего не скажешь, весьма содержательная беседа получилась, — сказал Иванов, выходя на улицу. Воздух пропитался влагой, и дышать стало нечем. Лица прохожих были угрюмы, казалось, что каждого придавливает к земле невидимый груз отяжелевших небес. — Ну почему же так саркастично? — удивился Артем. — Кое-что мы все-таки узнали. — Например? — К нему не приходила его сестра, и никаких контактов с ней подозреваемый не имел. — Так он и скажет, что маляву передал… — Может, и передал, хотя этот вариант мне кажется маловероятным. — Почему? — спросил Сергей. Он рассматривал юркого молодого человека с внешностью, сильно напоминающей хорька, который активно крутился в толпе, наполняющей маленький рынок, расположенный неподалеку от милицейского участка. — А господин Алтынин кажется мне человеком очень неадекватным. И то, как он в милицию загремел, только утверждает меня в этом мнении. — Ты по поводу торта? — Да и про это тоже. Дело в том, что бросатели всякого рода мучных изделий в сильных мира сего обычно люди идейные. И, как большинство идейных борцов, немного не в себе. Для них попасть за решетку — это как… Как медаль получить. В условиях неволи они мобилизуются, собирают волю в кулак и делают что-то заметное в обществе. Ну, конечно, в зависимости от личного масштаба. Так, например, Гитлер написал «Майн Кампф». Конечно, Алтынин ничего такого не напишет, но тюрьма для него — это признание. Как в американских боевиках придурки кричат: «Мы сделали это». Вот так и он. Сделал ЭТО. Теперь он герой, мученик, узник совести. И самым худшим для него вариантом были бы стандартные пятнадцать суток за хулиганство. Чем больше дадут, тем на более высокое древко его можно будет поднять в качестве флага. Так что на свободу он не рвется, и никому не писал, и не связывался, и помощи не просил. Более того, скандал вокруг Алтынина раздувают его же собратья по партии или по убеждениям. Всяким там отечественным хасидам эта история ни к чему. Да и мэру города тоже как-то без мазы сопляка душить по такому поводу. Но есть скандал, общественный резонанс, на который надо отреагировать… В общем, все это очень нехитрым образом спланированный пиар. Сергей, казалось, даже не прислушивался к словам аналитика. Все его внимание сконцентрировалось на том самом юрком парнишке, которого Иванов про себя уже окрестил хорьком. И на милиционере, лениво постукивающем резиновой дубинкой по ноге. — Ты не слушаешь? — спросил ею Артем. — Слушаю, слушаю. — Сергей кивнул. — Ты хочешь сказать, что Алтынина засадили за решетку его же соратники. — В общем, да. — Стало быть, сам Алтыннн никак с сестрой не связывался. — Скорее всего никак. — А вот тот парниша, — Иванов указал на «хорька», — только что толкнул пакет не то герыча, не то кокса. И товарищ постовой все это отлично видел. Пойдем-ка… Они двинулись в сторону рынка, но в момент, когда они переходили через дорогу, на них сердито рыкнула синяя «девятка», водитель крутанул пальцем у виска, зло стукнул по клаксону и умчался, оставив после себя голубое облако. Иванов на какой-то момент отвлекся, а когда снова повернулся в сторону рынка, наркодилера уже не было. Сергей подбежал к месту, где тот только что стоял. Но ничего. Пусто. — Красиво, — пробормотал Иванов и направился к постовому. Милиционер занервничал. — Товарищ постовой, ваша фамилия? — Сергей ткнул в испуганное лицо удостоверением. — Ваша фамилия? — Младший сержант Кудаев. — Черные глазки бегали. — И куда вы смотрите, младший сержант? У вас под носом героин продают! — Где? Какой героин? Где продают? Никого не вижу… Вы, простите, ошибаетесь. Понимаете? Где торговец? Вы ошиблись. Сергей молчал секунду, по скулам бегали желваки. Потом его взгляд упал на окна отделения милиции, где сидел молодой бунтарь-анархист Алтынин. Через поднятые жалюзи на Иванова смотрел майор Серегин. В его глазах было что-то… Сергей не смог бы точно назвать то, что увидел, его буквально обожгло чувство тоски, слабости, печали и острой, давящей вины. Потом жалюзи упали, Контакт прервался. — Вы ошиблись, — снова повторил Кудаев. Иванов, не говоря ни слова, развернулся и пошел в сторону автобусной остановки. — Проверку зашлем? — поинтересовался Артем. Сергей вспомнил взгляд майора, сбавил шаг, тяжело выдохнул: — Видимо, придется. С неба упали первые тяжелые капли дождя. Пока Сергей с Артемом стояли на остановке, они успели вымокнуть едва ли не до нитки. Конечно, их одежда была пропитана водоотталкивающей смесью, но дождевые капли залетали под воротник, стекали по спине. Теплый дождь смывал пыль, грязь и усталость. Люди, забившиеся под узенький козырек остановки, с удивлением смотрели на двух мужчин, одетых в черное, единственных оставшихся стоять под начавшимся ливнем. — А ведь дело пахнет лажей! — проорал Сергей, пытаясь перекричать грохот капель. — В смысле? Ты про что? — спросил Артем. — Про Алтынипа. Точнее, про его сестру. Теперь она первая, кого надо разыскать, понимаешь? Пока не стало поздно. — Думаешь, ее убьют? Кто? — Артем нахмурился, а потом сам же и ответил: — Прокурорские. Фактически материал, предоставленный Сорокиным, не выдерживает критики. Есть масса неточностей. Но пока есть девочка, которую генеральный прокурор отодрал, есть дело. По крайней мере, за развращение несовершеннолетних. Да и взятку, то есть злоупотребление служебным положением, тут можно пришить только с ее показаний. Ведь само по себе журналистское расследование — это просто… лажа. Работа на публику. — Совершенно верно. Если не будет девчонки, прокурор скажет: я не я и лошадь не моя! Сфабрикованная пленка, и все. Артист, очень похожий на генерального прокурора. А девка может все расставить по полкам. — Тогда время дорогого стоит… — сказал Артем и вопросительно посмотрел на Сергея. Тот улыбнулся: — Не любишь ты мокнуть! — Не люблю, — признался аналитик. — Хотя вообще-то ты прав. Время сейчас важнее всего. Вызывай тачку! Через пять минут двое странных мужчин в черном, мокрые с головы до ног, нырнули в большую машину с мигалкой и унеслись. Люди, столпившиеся под козырьком, вскоре о них позабыли. |
||
|