"Чернильное сердце" - читать интересную книгу автора (Функе Корнелия)

В ТУ ПОРУ

— Тебе, Мегги, как раз исполнилось три года, — начал Мо. — Я помню, как мы отмечали твой день рождения. Я подарил тебе книгу с картинками. Ту самую, с морской змеёй, у которой болят зубы и которая обвилась вокруг маяка.

Мегги кивнула. Эта книга до сих пор лежала в её сундуке и уже дважды одевалась в новое платье.

— Мы? — переспросила она.

— Я и твоя мама.

Мегги отдирала от брюк прилипшую солому.

— Уже в ту пору я не мог равнодушно пройти мимо книжного магазина. Дом, в котором мы жили, был невелик — мы называли его обувной коробкой, мышиной норой, мы придумали для него много разных имён, но в тот день я опять купил целый ящик книг в одной букинистической лавке. Элинор, — он бросил взгляд в её сторону и улыбнулся, — некоторые из них пришлись бы весьма по вкусу. Среди них была и книга Каприкорна.

— Он был её владельцем? — Мегги изумлённо поглядела на Мо, но тот покачал головой.

— Нет, дело не в этом, но… Давай по порядку. Твоя мама тяжело вздохнула, когда увидела новые книги, и спросила, куда же мы их денем, но потом, конечно же, распаковала ящик. В ту пору я по вечерам читал ей что-нибудь вслух.

— Читал вслух?

— Да. Каждый вечер. Твоей маме это нравилось. В тот вечер она выбрала «Чернильное сердце». Она всегда любила занимательные истории, блестящие и мрачные. Она могла перечислить имена всех рыцарей короля Артура, она знала всё про Беовульфа и Гренделя[1], про древних богов и менее древних героев. Она обожала также истории про пиратов, но больше всего ей нравилось, если попадался хотя бы один рыцарь, хотя бы один дракон или, по крайней мере, хотя бы одна фея. Кстати, она всегда принимала сторону драконов. В «Чернильном сердце» ни один дракон не упоминался, зато там было в избытке блеска и мрака, фей и кобольдов… Кобольдов твоя мама тоже очень любила. Брауни, Букка-Бу, Фенодерри, Фолетти — она знала их всех по именам. Итак, мы дали тебе стопку книг с картинками, устроились поудобнее рядом с тобой на ковре, и я начал читать…

Мегги прильнула головой к плечу Мо, уставившись глазами на голую стену. Она увидела на грязно-белом фоне себя, какой она была на старых фотографиях: маленькую, с пухлыми ножками, белокурую (с тех пор её волосы слегка потемнели), листающую крохотными пальчиками большие книги с картинками. Так бывало всегда, когда Мо что-нибудь рассказывал: Мегги видела картины, живые картины.

— История нам нравилась, — продолжал отец. — Она была занимательна, хорошо написана и населена странными существами. Твоя мама любила, когда книга увлекала её в неизведанное, и тот мир, куда её увлекло «Чернильное сердце», был вполне в её вкусе. Порой он становился чересчур мрачным, и всякий раз, когда напряжение возрастало, твоя мама прикладывала палец к губам и я читал тише, хотя мы не сомневались, что ты слишком занята собственными книгами и не прислушиваешься к печальной истории… На улице уже давно стемнело — я помню, словно это было вчера, — стояла осень, и в окно дул ветер. Мы разожгли огонь — в обувной коробке не было центрального отопления, только печка в каждой комнате, — и я начал читать седьмую главу. Вот тут-то оно и случилось…

Мо умолк. Он смотрел перед собой, словно заблудившись в собственных мыслях.

— Что? — прошептала Мегги. — Что случилось, Мо?

— Тут появились они, — сказал он. — Внезапно они очутились перед нами у двери в прихожую, будто они зашли с улицы. Когда они повернулись к нам, послышался шелест, словно кто-то разворачивал лист бумаги. До сих пор у меня на устах их имена: Баста, Сажерук, Каприкорн. Баста держал Сажерука за воротник, как провинившегося щенка.

Уже тогда Каприкорн любил красный цвет в одежде, но он был на девять лет моложе и не такой худой, как сейчас. У него был меч — я ещё ни один меч так близко не видел. У Басты на поясе тоже висел меч и ещё нож, тогда как Сажерук… — Мо покачал головой. — Ну, у него-то при себе ничего не было, кроме рогатой куницы — он показывал с ней разные фокусы и тем зарабатывал себе на жизнь. Я думаю, никто из них троих не понимал, что произошло. Я тоже понял это лишь гораздо позже. От моего голоса они выпали из своей истории наподобие закладки, которую кто-то забыл между страниц. Как они могли осознать это?..

Баста так грубо толкнул Сажерука в спину, что тот упал. Баста хотел уже вытащить свой меч из ножен, но его руки, бледные, как бумага, очевидно, утратили силу. Меч выскользнул из его пальцев и упал на ковёр. Мне показалось, что на лезвии была засохшая кровь, но, возможно, это просто огонь отражался в нём. Каприкорн стоял и озирался. Наверное, у него кружилась голова, он шатался, как дрессированный медведь, долго вертевшийся вокруг своей оси. Может быть, это нас и спасло — по крайней мере, так всегда утверждал Сажерук. Если бы Баста и его господин совсем не лишились сил, они, наверное, убили бы нас. Но они ещё не полностью переселились в этот мир, и я схватил отвратительный меч, лежавший на ковре среди моих книг. Он был тяжёлый, намного тяжелее, чем я думал. Вероятно, я обхватил его как какой-нибудь пылесос или как палку, но, когда Каприкорн, шатаясь, приблизился ко мне, я выставил остриё меча ему навстречу, и он остановился. Я что-то мямлил, пытаясь объяснить, что случилось, хотя сам ничего не понимал, Каприкорн таращился на меня своими водянистыми глазами, а Баста стоял рядом с ним, рукой касаясь своего ножа, и, казалось, только и ждал, когда его господин прикажет перерезать нам глотки.

— А Пожиратель Спичек? — Голос Элинор тоже звучал хрипло.

— Он сидел на ковре, точно оглушённый, и не издавал ни звука. О нём я в тот момент вообще не думал. Если ты возьмёшь корзину, а из неё вдруг выползут две змеи и одна ящерица, то ты в первую очередь обратишь внимание на змей — разве не так?

— А мама? — Мегги смогла выговорить это слово только шёпотом. Она не привыкла произносить его вслух.

Мо посмотрел на неё.

— Её нигде не было видно! Ты по-прежнему стояла на коленях возле своих книг и во все глаза смотрела на чужих вооружённых людей в больших, тяжёлых сапогах. Я безумно испугался за вас, но, к моему облегчению, ни Баста, ни Каприкорн не обращали на тебя ни малейшего внимания.

«Хватит болтать! — сказал наконец Каприкорн, когда я окончательно запутался в собственных словах. — Меня не волнует, каким образом я оказался в этом убогом месте. Сейчас же верни нас обратно, проклятый колдун, или Баста вырежет твой болтливый язык у тебя изо рта».

Эти слова не очень-то успокаивали, да и в первых главах я уже прочёл про обоих достаточно, чтобы уяснить: у Каприкорна слова с делом не расходятся.

Мне стало дурно, в отчаянии я соображал, как же прервать этот кошмарный сон. Я поднял книгу — может быть, надо ещё раз прочесть то же самое место… Я попробовал. Я спотыкался на каждом слове, в то время как Каприкорн неподвижно уставился на меня, а Баста вытаскивал нож из-за пояса. Ничего не происходило. Оба по-прежнему стояли в моём доме и не собирались возвращаться назад, в свою историю. И вдруг мне стало совершенно ясно, что они нас убьют. И я выронил книгу и поднял меч, брошенный мной на ковёр. Баста попробовал опередить меня, но я оказался расторопнее. Мне приходилось держать смертоносную штуковину двумя руками, я до сих пор помню, какой холодной на ощупь была рукоять… Не спрашивай, как мне это удалось, но всё же я сумел оттеснить Басту и Каприкорна в прихожую. При этом какие-то вещи разлетались вдребезги — так рьяно я размахивал мечом. Ты начала плакать, и я хотел обернуться к тебе и сказать, что всё это лишь кошмарное наваждение, но мне стоило огромного труда отбиваться от ножа Басты и меча Каприкорна. «Вот оно и случилось, — вертелось у меня в голове. — Ты оказался посреди книжной истории, о чём всегда мечтал, и это сущий кошмар». В реальности страх имеет совсем другой вкус, чем когда ты о нём читаешь, Мегги, и роль героя оказалась гораздо менее приятной, чем я думал. Они наверняка убили бы меня, но, к счастью, оба плохо держались на ногах. Каприкорн рычал, его глаза чуть не вылезли на лоб от ярости. Баста бранился, угрожал и глубоко порезал мне плечо, но тут неожиданно входная дверь отворилась, и оба, шатаясь, как пьяные, исчезли в ночи. У меня едва хватило сил закрыть задвижку — так дрожали пальцы. Я прислонился к двери, прислушивался к звукам с улицы, но ничего не слышал, кроме бешеного стука собственного сердца. А потом я услышал в комнате твой плач и тут же вспомнил, что там оставался ещё третий. Спотыкаясь, я пошёл назад, всё ещё с мечом в руках, и там посреди комнаты стоял Сажерук. У него не было оружия, только куница на плече, и, когда я подошёл к нему, он отпрянул с бледным как смерть лицом. Судя по всему, выглядел я ужасно: по руке текла кровь, и я дрожал всем телом — не знаю, от страха или от злости.

«Пожалуйста, — взмолился он, — не убивай меня! У меня с этими двумя нет ничего общего. Я всего лишь фокусник, безобидный огнеглотатель. Я могу тебе это доказать».

И я ответил: «Да, да, конечно, я знаю — ты Сажерук!»

И он почтительно склонился перед всемогущим волшебником, который всё о нём знал и вырвал его из привычного мира, как морковку из грядки. Куница спустилась по его руке вниз, спрыгнула на ковёр и подбежала к тебе. Ты перестала плакать и протянула к ней руки. «Осторожно, он кусается», — сказал Сажерук и прогнал зверька.

Я не обращал на него внимания. Я только вдруг почувствовал, как тихо стало в комнате. Тихо и пусто. Я увидел, что книга лежит на ковре раскрытая, там, где я её уронил, а рядом — подушка, на которой сидела твоя мама. Её нигде не было. Где же она? Я звал её по имени, звал вновь и вновь. Я обежал все комнаты. Но она исчезла…

Элинор сидела с прямой спиной, неподвижно уставившись на Мо.

— Ради Бога, что ты говоришь? — вырвалось у неё. — Ты же рассказывал, что она уехала в какое-то глупое авантюрное путешествие и не вернулась!

Мо прислонился затылком к стене.

— Что-то же мне надо было придумать, Элинор, — сказал он. — Как по-твоему, мог ли я рассказать правду?

Мегги погладила его руку там, где под рубашкой скрывался длинный, бледный шрам.

— Ты говорил, что порезал руку, когда пролезал через разбитое окно.

— Конечно. Правда показалась бы сущим бредом. Разве не так?

Мегги кивнула. Мо прав, она сочла бы это лишь одной из его обычных историй.

— Мама так и не вернулась? — прошептала она, хотя знала ответ.

— Нет, — ответил Мо. — Баста, Каприкорн и Сажерук вышли из книги, а она попала в неё вместе с двумя нашими кошками, которые любили сидеть у неё на коленях, когда я читал вслух. Наверное, для Гвина тоже кто-то внезапно исчез — может быть, паук, или муха, или какая-нибудь птичка, которая как раз в тот момент порхала рядом…

Мо умолк.

Иной раз, когда он сочинял такую удачную историю, что Мегги принимала её за правду, он вдруг начинал хохотать и говорил: «Попалась, Мегги!» Как тогда, в её седьмой день рождения, когда он рассказал ей, будто обнаружил между крокусами парочку фей. Но на сей раз он не шутил.

— После того как я тщетно искал твою мать по всему дому, — продолжил он, — я вернулся в гостиную. Там уже не было ни Сажерука, ни его рогатого друга. Только меч по-прежнему лежал на полу и казался таким реальным, что я решил не сомневаться в своём разуме. Я отнёс тебя в постель, кажется, сказал, что мама уже легла спать, и снова принялся читать вслух «Чернильное сердце». Я всё читал эту проклятую книгу, пока не охрип, а за окном не взошло солнце, но из неё ничего не появлялось — только летучая мышь да парчовая занавеска, которой я впоследствии обшил сундук для твоих книг. В последующие дни и ночи я вновь и вновь пробовал читать вслух, пока не почувствовал резь в глазах, а буквы не заскакали по страницам, как пьяные. Я не ел, не спал, я придумывал для тебя всё новые сказки о том, где сейчас твоя мама, и следил, чтобы ты никогда не заходила в ту комнату, где я читал, — не ровен час, ещё и ты могла бы исчезнуть. За себя я не боялся, у меня почему-то было ощущение, что сам я как чтец защищён от исчезновения между страницами. Я по сей день не знаю, так ли это. Мо согнал с ладони комара и продолжал: — Я читал громко, пока не перестал слышать собственный голос. Но твоя мама, Мегги, так и не вернулась. Вместо неё на пятый день в моей комнате возник странный маленький человечек, прозрачный, точно из стекла, зато исчез почтальон, который как раз опускал в наш почтовый ящик какие-то письма. На улице я обнаружил его велосипед. Тогда я понял, что ни стены, ни запертые двери не смогут уберечь тебя от исчезновения, — ни тебя, ни кого-то другого. И я решил больше никогда не читать книги вслух. Ни «Чернильное сердце», ни какую-либо иную.

— А что стало со стеклянным человечком? — спросила Мегги.

Мо тяжело вздохнул:

— Он разбился уже несколько дней спустя, когда мимо нашего дома проезжал грузовик. Очевидно, лишь немногим удаётся безболезненно переселиться в другой мир. Мы оба знаем, какое это счастье — нырнуть в книгу и какое-то время жить внутри неё, но расстаться со своей историей и попасть в наш мир — это, как видно, никому не приносит счастья. У Сажерука от этого вообще сердце разбилось.

— У него есть сердце? — с горечью спросила Элинор.

— Если бы не было, ему жилось бы лучше, — ответил Мо. — Прошло больше недели, и вот он вновь постучался в мою дверь. Была ночь — как мы знаем, его любимое время суток. Я как раз паковал вещи. Я счёл за лучшее переехать из этого дома, потому что мне не хотелось опять прогонять Басту и Каприкорна с мечом в руках. Сажерук подтвердил мои опасения. Когда он пришёл, была глубокая ночь, но я всё равно не мог заснуть. — Мо погладил Мегги по волосам. — В ту пору ты тоже плохо спала. Тебе снились страшные сны, как я ни пытался прогнать их своими рассказами. Я собирал инструменты в своей мастерской, и тут послышался стук в дверь, тихий, почти украдкой. Сажерук так же внезапно появился из темноты, как четыре дня назад, когда он дождливой ночью постучался в нашу дверь… Неужели всего четыре дня прошло?.. Так вот, когда он снова появился в ту ночь, он выглядел так, словно очень долго ничего не ел, тощий, как бездомная кошка, с глазами, полными печали. «Перенеси меня назад, — лепетал он. — Верни меня, пожалуйста! Этот мир убьёт меня. Он слишком стремительный, перенаселённый и шумный. Если я не умру с тоски, то умру с голоду. Я не знаю, чем заработать себе на пропитание. Я здесь совсем ничего не знаю. Я словно рыба без воды». Он никак не хотел поверить, что помочь ему не в моих силах. Он хотел посмотреть книгу, хотел попробовать сам, хотя едва умел читать, но я, конечно же, не мог её отдать. Ведь тогда бы я отдал ему последнее, что мне осталось от твоей мамы. К счастью, я хорошо спрятал книгу. Я разрешил Сажеруку переночевать на моём диване, а когда наутро вошёл к нему, он рылся на книжных полках. В последующие два года он появлялся снова и снова, следовал за нами, куда бы мы ни ехали, пока однажды мне это не надоело и мы с тобой не удрали от него под покровом туманной ночи. С тех пор я его больше не видел. И вот четыре дня назад он нашёл меня.

Мегги посмотрела на отца.

— Тебе его по-прежнему жалко, — сказала она. Мо долго молчал.

— Иногда, — сказал он наконец. Элинор презрительно фыркнула:

— Ты больший безумец, чем я думала. По вине этого ублюдка мы торчим в этой дыре, из-за него нам, может быть, глотки перережут, а тебе его, видите ли, жалко!

Мо пожал плечами и посмотрел на потолок, где вокруг голой лампочки кружились несколько мотыльков.

— Разумеется, Каприкорн пообещал ему, что вернёт его назад, — сказал он. — В отличие от меня, он понял, что за такое обещание Сажерук сделает для него всё. Вернуться в свою историю — единственное, чего он желает. Он даже не спрашивает, будет ли у истории счастливый конец!

— Ну, в реальной жизни то же самое, — с мрачной миной на лице буркнула Элинор. — Здесь тоже не знаешь, чем всё кончится. В нашем случае всё идёт к тому, что конец будет скверный.

Мегги сидела, обхватив колени руками, и рассматривала щели в грязных белых стенах. Она увидела перед собой букву К, на которой затаилась рогатая куница, и ей показалось, что из-за буквы выглядывает её мама. Мама, которую она знала только по выцветшей фотографии, лежавшей у отца под подушкой. Значит, она не бросила его… Как ей живётся в чуждом мире? Вспоминает ли она ещё свою дочь? Тоскует ли по миру, откуда она родом, так же, как Сажерук?

А тоскует ли Каприкорн? Чего он хочет от Мо? Чтобы отец своим чтением вернул его обратно? Что будет, если он поймёт, что Мо совершенно не представляет, как это сделать? Мегги содрогнулась.

— Каприкорн дал мне понять, что у него есть другой мастер чтения вслух, — продолжал Мо, точно прочитав мысли Мегги. — Баста рассказывал мне о нём. Вероятно, затем, чтобы я осознал: вполне можно обойтись и без меня. Дескать, этот умелец уже смог вызволить из книги ещё каких-то полезных для Каприкорна помощников.

— Ах, вот как? А чего же он тогда от тебя добивается? — Элинор выпрямилась и, кряхтя, потёрла себе то место, на котором сидят. — Я вообще уже ничего не понимаю. Я только надеюсь, что всё это — лишь один из тех снов, после которых просыпаешься с болью в затылке и дурным привкусом во рту.

Мегги сомневалась, что Элинор в самом деле лелеяла такую надежду. Влажная солома вызывала вполне реальные ощущения, также как и холодная стена за спиной. Она вновь прильнула к плечу Мо и закрыла глаза. Она сожалела, что так и не прочла практически ни одной строки из «Чернильного сердца» и ничего не знала про историю, в которой потерялась её мама. Она знала только истории самого Мо. Все эти годы, что они жили одни, он рассказывал ей, почему мамы нет с ними, рассказывал о её приключениях в далёких странах, об ужасных врагах, не позволяющих ей вернуться, и о сундуке с сокровищами, который она собирает для Мегги, всё время подкладывая в него что-то новое, необычайно чудесное, в каждом заколдованном месте.

— Мо, — спросила она, — как ты думаешь, ей хорошо в этой книжке?

Мо долго медлил с ответом.

— Феи ей, конечно же, понравятся, — сказал он наконец, — хотя это капризные маленькие создания. А кобольдов, насколько я знаю твою маму, она будет поить молоком. Да, думаю, они ей тоже понравятся…

— А… что ей не понравится? — Мегги озабоченно посмотрела на него.

Мо колебался.

— Зло, — наконец сказал он. — В этой книге творится множество ужасных вещей, а она так и не узнала, что всё закончится более или менее хорошо. Ведь я не успел прочесть ей книгу до конца… Вот это ей не понравится.

— Наверняка не понравится, — сказала Элинор. — Но откуда ты знаешь, не изменилась ли вообще вся история? Ведь ты же вычитал из неё Каприкорна и его дружка с ножом. Теперь эта парочка измывается над нами.

— И тем не менее они продолжают жить в книге. Я читал её много раз с тех пор, как они из неё вышли, но там по-прежнему говорится обо всех: о Сажеруке, Каприкорне и Басте. Не значит ли это, что всё осталось, как было? Что Каприкорн ещё там, а здесь мы боремся всего лишь с его тенью.

— Для тени он внушает слишком много страха, — сказала Элинор.

— Это верно. — Мо тяжело вздохнул. — Может быть, там всё изменилось. Может быть, за напечатанной историей скрывается другая, намного более обширная, которая изменяется подобно тому, как изменяется наш мир? И буквы разглашают нам об этом ровно столько, сколько можно увидеть в замочную скважину. Может быть, они всего лишь крышка от сосуда, который содержит куда больше, чем мы в состоянии прочесть?

Элинор застонала.

— Боже мой, Мортимер, — сказала она. — Перестань, у меня голова болит.

— Поверь, у меня она тоже болела, когда я начал размышлять об этом, — ответил Мо.

После этого все трое какое-то время молчали, каждый погружённый в свои мысли.

Первой молчание нарушила Элинор, и поначалу казалось, что она говорит сама с собой.

— Господи, — пробормотала она, стягивая туфли со своих ног. — Подумать только, сколько раз я мечтала попасть в одну из моих любимых историй! Выходит, самое лучшее в книгах — это то, что их можно захлопнуть, как только ты этого захочешь.

Со стоном она пошевелила пальцами на ногах и принялась расхаживать по камере. Мегги чуть не прыснула от смеха. Очень смешно было видеть, как Элинор, пошатываясь, шагала на затёкших ногах от стены к двери и обратно, туда-сюда, как заводная игрушка.

— Элинор, ты совсем меня с ума сведёшь! Присядь! — сказал Мо.

— Не буду! — огрызнулась она. — Потому что я схожу с ума, когда сижу.

Мо скривил гримасу и обнял Мегги за плечи.

— Ладно, пусть её бегает, — шепнул он ей. — Когда она протопает километров десять, то свалится. Но тебе надо поспать. Я предоставлю тебе своё лежбище. Оно не так уж и плохо, как кажется на первый взгляд. Если ты крепко закроешь глаза, то можешь представить себе, что ты поросёнок Уилбур[2], который спокойно лежит себе в своём хлеву…

— Или Варт[3], который спит в траве вместе с дикими гусями. — Мегги невольно зевнула.

Сколько раз они с Мо уже играли в эту игру: «Какую книгу ты сейчас вспоминаешь? Ах, вот эту! О ней я уже давненько не думал!» Она устало вытянулась на колючей соломе.

Мо снял с себя свитер и укрыл им Мегги.

— Тем не менее тебе нужно одеяло, — сказал он. — Даже если ты поросёнок или гусь.

— Но ты замёрзнешь. — Ерунда.

— А где вы с Элинор будете спать?

Мегги опять не смогла сдержать зевоту. Только сейчас ей стало ясно, как она устала.

Элинор по-прежнему топала от стены к стене.

— Кто вообще сказал, что надо спать? — воскликнула она. — Мы, разумеется, будем бодрствовать.

— Ладно, — пробормотала Мегги и уткнула нос в свитер Мо.

«Он опять со мной, — подумала она, когда сон уже смыкал ей веки. — Всё остальное не важно». А потом она подумала: «Если бы мне удалось наконец почитать эту книгу!» Но «Чернильное сердце» осталось у Каприкорна, а о нём она думать не хотела, потому что иначе сон к ней никогда не придёт. Никогда…

Она не знала, сколько проспала. Может быть, она проснулась от холода в ногах или от колючей соломы. Но на её наручных часах было четыре. Ничто в помещении без окон не говорило о том, ночь на дворе или день, но Мегги не могла себе представить, будто ночь уже кончилась. Мо и Элинор сидели у двери усталые и озабоченные и разговаривали приглушёнными голосами.

— Да, они по-прежнему считают меня волшебником, — говорил Мо. — Они дали мне это смешное имя — Волшебный Язык. И Каприкорн твёрдо уверен в том, что я могу это сделать ещё раз в любой момент, с любой книгой.

— А ты можешь? — спросила Элинор. — Ты нам не всё рассказал, да?

Мо довольно долго не отвечал.

— Нет, — сказал он наконец. — Потому что я не хочу, чтобы Мегги считала меня кем-то вроде волшебника.

— Значит, уже не раз бывало, что ты… извлекал что-нибудь из книг?

Мо кивнул.

— Я всегда любил читать вслух, ещё мальчиком, и однажды, когда я читал своему другу «Тома Сойера», внезапно на ковре оказалась дохлая кошка, твёрдая, как доска. То, что одновременно пропало несколько мягких игрушек, я обнаружил значительно позже. По-моему, у нас обоих чуть сердце не остановилось. И тогда мы поклялись, что никогда никому не расскажем про кошку, и скрепили нашу клятву кровью, точно Том и Гек. После этого, конечно, я много раз тайком, без свидетелей, пробовал повторить этот опыт, но, похоже, он никогда не удавался по заказу. Казалось, вообще никаких закономерностей не было — ну разве что так случалось только с историями, которые мне действительно нравились. Конечно, я сохранил всё, что они мне дарили, кроме тошнотворного огурца из сказки о Добром великане[4]. Он попросту невыносимо вонял. Когда Мегги была ещё совсем маленькой, кое-что возникало из её книжек с картинками: пёрышко, крошечный башмачок… Мы складывали эти вещицы в сундук с книгами, но не говорили, откуда они взялись. Чего доброго, она бы никогда не взяла книгу в руки — от страха, что из неё выползет гигантская змея, у которой болят зубы, или ещё что-нибудь опасное… Но никогда, Элинор, никогда из книги не появлялись живые существа! Вплоть до той ночи.

Мо посмотрел на свои ладони, как будто увидел там все вещи, которые он своим голосом выманил из книг.

— Почему, если уж так случилось, не появился кто-нибудь симпатичный вроде… слона Бабара?[5] Мегги была бы в восторге.

«О да, я была бы рада», — подумала Мегги. Она вспомнила маленький башмачок и пёрышко. Оно было изумрудно-зелёное, как пёрышки из Полинезии, как у попугая доктора Дулиттла.

— Скажи спасибо и на этом, всё могло обернуться гораздо хуже.

Это было очень похоже на Элинор. Как будто не так уж и плохо сидеть взаперти в разрушенном доме, вдали от мира, в окружении людей в чёрных куртках, с лицами хищных птиц и с ножами за поясом. Но Элинор, очевидно, могла представить себе кое-что и похуже.

— А что, если бы Долговязый Джон Сильвер внезапно очутился в твоей комнате и замахнулся своим смертоносным деревянным костылём? — шептала она. — Я думаю, уж лучше этот Каприкорн… Знаешь что? Когда мы вернёмся домой… я хочу сказать, ко мне домой, я дам тебе какую-нибудь милую книжку, например «Винни-Пуха» или, скажем, «Там, где дикие живут»[6]. Против таких монстриков я, собственно говоря, ничего не имею. Я посажу тебя в своё самое удобное кресло, сварю тебе кофе, и ты будешь читать вслух… Договорились?

Мо тихо рассмеялся, и на какой-то миг его лицо просветлело.

— Нет, Элинор, не буду. Хотя это звучит весьма заманчиво. Но я поклялся больше никогда не читать вслух. Неизвестно, кто исчезнет в следующий раз, и может быть, даже в «Винни-Пухе» есть негодяй, которого мы не заметили. А что будет, если появится сам Пух? Что он будет здесь делать без своих друзей, вдали от родного леса? Его глупое сердце разобьётся, как оно разбилось у Сажерука.

— Ах, да брось ты! — Элинор нетерпеливо махнула рукой. — Сколько раз мне ещё повторять, что у этого подлеца нет сердца! Ну, ладно. Перейдём к следующему вопросу, ответ на который меня очень волнует. — Элинор заговорила ещё тише, и Мегги пришлось сильно напрячься, чтобы расслышать её. — Кем был Каприкорн в той книге? Вероятно, злодеем, пусть, но можно мне узнать о нём побольше?

Да, Мегги тоже хотела бы побольше узнать о Каприкорне, но у Мо вдруг пропало всякое желание рассказывать.

— Чем меньше вы про него узнаете, тем лучше, — сказал он только. И замолчал.

Элинор какое-то время ещё приставала к нему с расспросами, но Мо их словно не слышал. Похоже, ему совсем не хотелось говорить о Каприкорне. Мыслями он был где-то далеко. Мегги видела это по его лицу. Порой Элинор начинала дремать, скорчившись на холодном полу, как будто хотела согреться собственным теплом. А Мо так и сидел, прислонившись спиной к стене.

Его лицо преследовало Мегги во сне, когда она вновь заснула. Он возник в её сновидении в образе тёмной луны. Он открывал рот, и оттуда выскакивали фигуры — толстые, тонкие, большие, маленькие… Длинной вереницей они уносились прочь. На носу луны, похожая скорее на тень, плясала фигурка женщины. И вдруг луна заулыбалась…