"Банджо" - читать интересную книгу автора (Кертис (I) Джек)

Глава двенадцатая

Часы превратились в дни, которые никак не хотели кончаться. На лице застыло одно и то же выражение. В голове — полнейшая пустота. Скорбь и горе не покидали Гэса — они давили его тяжким грузом.

Одним теплым утром Фэтс пошел с Гэсом к реке; они взошли на мост и разбросали пепел — все, что осталось от Бесси — над водой, перекатывающейся как тяжелое масло.

Потом медленно пошли по мосту к берегу. Гэс ничего не видел и не слышал вокруг себя, не видел серых людей, свернувшихся на газетах и укрывающихся газетами, реклама в которых обещала быстрое обогащение; не видел длинных очередей за бесплатным супом и хлебом; не видел натянутых улыбок людей, старающихся приободрить себя и других и не думать о том, что теплый день сменится холодной ночью; не слышал Гэс и того, как продавцы газет выкрикивают заголовки свежих выпусков: “Засуха в Канзасе! Сухой закон отменен! Спиртное разрешено продавать и пить!”

И не мальчишки уже продавали газеты, а солидные мужчины. Пять центов — тоже деньги, и если не можешь найти себе иной работы, то можно продавать газеты и зарабатывать центы. А не хочешь — ложись и умирай.

— Гэс, понимаешь, мне надо поехать в Чикаго, — сказал Фэтс. — Мне не хотелось бы тебя сейчас оставлять одного, но там меня ждут. Я должен записать пластинку. С тобой будут ребята, старый Соленый.

— Со мной все в порядке, — отозвался Гэс. — Конечно, поезжай. Тем более, что здесь для меня все кончено. А если тебе что-то понадобится, ищи меня в Додж-Сити.

— В Додж-Сити? — удивленно переспросил Малыш Солтц, глядя на Гэса, сидящего за своим столом в кабинете. — Но у тебя здесь еще столько дел! И не забывай, что мы еще не рассчитались за мисс Криспус. К тому же, враги твои вряд ли позволят тебе жить спокойно!

— Если найдешь эту парочку — Вилли и Мэй — дай мне знать, — сказал Гэс. — Оповести ребят — я попрощаюсь с ними в гараже, перед самым отъездом. И не надо меня отговаривать — я уже все решил.

Гэс упаковал свой старый автомат в футляр и отправился в гараж. Там уже ждали его люди. Некоторые меланхолично курили, некоторые жевали табак, прислонившись к стене и глядя себе под ноги на грязный, залитый машинным маслом пол. Люди Гилпина, отчаянные ребята, готовые к любой работе и к любой схватке. Они избегали смотреть на вошедшего Гэса. Они потирали руки, ковыряли в зубах спичками, но глаз на босса не поднимали. Тяжелое молчание навалилось на Гэса. Его мучила совесть. Ему было очень тяжело расставаться с ними.

Гэс выпрямился, глаза его сверкнули, и он резко и громко сказал:

— Послушайте, ребята, мы всегда были друзьями, но если вы на меня будете дуться, придется мне кое-кого из вас крепко встряхнуть, чтоб напомнить вам, кто тут босс! Вы не какие-нибудь там слабаки, вы мои ребята, а это значит — первоклассные ребята, так что встряхнитесь! Вы всегда были на высоте, что бы ни происходило, и сейчас... а ну-ка, встряхнитесь!

Мужчины подняли головы, в их глазах зажглись огоньки.

— Теперь будете работать с Малышом Солтцем, как работали со мной. Смотрите, подчиняться ему во всем как мне, а не то я вернусь и прочищу вам мозги! А если у кого-нибудь из вас возникнут проблемы — приезжайте ко мне в Додж-Сити. Понятно?

На прощание он пожал руку Солтцу, а потом, на пути к выходу, останавливался у каждого из своих людей, похлопывал по плечу и говорил:

— Пока, Ганс... Пока, Лейф... Пока, Левша... Пока, Крекер... Пока, Потрох... Пока, Фид... Пока, Стив... Пока, Пайнтоп... Пока, Джонни...

Пока... Пока...

Они отвечали не словами, а взглядами. Пока, Гэс. У двери стоял морщинистый Соленый-старший. В руках он держал саквояж Гэса, набитый деньгами. Гэс собирался уже что-то сказать ему, но тот быстро и ворчливо проговорил:

— Знаю, знаю, что ты скажешь. Но пока я жив, ты не поедешь на такси. Я сам отвезу тебя на вокзал.

— Спасибо, Соленый, — сказал Гэс.

Они вышли из гаража. Гэс положил саквояж и футляр с автоматом на сиденье машины и повернулся к своим людям, собравшимся у двери. Закаленные во многих схватках, видевшие много крови, они представляли собой внушительное зрелище. Гэс обвел их пристальным взглядом, который говорил яснее любых слов: не подведите, держитесь вместе, будьте такими, какими и были.

Гэс сел в машину. Мотор открытого “паккарда” взревел, и машина рванула с места. Соленый по-прежнему хотел оставаться самым отчаянным водителем в Канзас-Сити.

— У нас есть еще немного времени, — сказал Гэс. — Давай проедем мимо газового завода. Мне бы хотелось посмотреть на школу.

— Конечно, босс. Нет проблем, — откликнулся Солтц и, свернув на Четырнадцатую улицу, направил машину к заводу.

Здание школы вставало среди окружающих ее трущоб, как видение Святого Грааля. Оно было облицовано гранитом и соединяло в себе черты храма, уютного дома и театра. Архитектору Фрэнку Райту удалось создать то, что Гэсу хотелось увидеть и что наверняка оценил бы и Фитцджеральд. Здание выглядело не просто как заурядная школа с классами, набитыми партами, и туалетами. Райт нашел необычное архитектурное решение, и школа выглядела как горделивый храм чернокожих. Газовый завод, располагавшийся рядом, по контрасту стал казаться одним из семи самых уродливых сооружений в мире.

Изящные арки, башни, напоминающие минареты, величавость, плоские поверхности стекла, прохладные висячие сады, парк, похожий на джунгли — все это создавало неповторимый ансамбль. Чистая вода струилась из фонтана в большой бассейн, в котором отражались черный магометанский флаг и яркий звездно-полосатый, висевшие рядом друг с другом на высоких флагштоках.

Райт настаивал на постройке необычного здания, на создании произведения архитектурного искусства, а не просто утилитарного сооружения, чего-то такого, что должно стать важным событием в жизни людей, живущих в этом районе. И Гэс не только выдал ему карт-бланш на воплощение любых идей, но и пошел к Пендергасту и попросил его содействия; Гэс опасался, что проект либо могут перекупить для сооружения школы для белых, либо, если это не удастся, начнутся попытки шантажа — многим хотелось, чтобы все оставалось по-прежнему или даже ухудшалось в районах, где жили черные. И всему этому надо было противостоять. Пендергаст поддержал Гэса в его начинаниях и помог не только в деле строительства, но и в наборе преподавателей для школы и создании интересных программ — несмотря на то, что все это обошлось Пендергасту в приличную сумму денег и несколько из старых друзей от него свернулись.

Школа оказалась не просто памятником Джиму Криспусу и не просто учебным заведением — она давала надежду всем тем, кто, несмотря на свою неграмотность, жаждал видеть своих детей образованными, хотел, чтобы у их детей был шанс найти свое достойное место в жизни.

У дорожки, ведущей ко входу, рядом с бассейном, была установлена простая гранитная плита, на которой было выбито: “Школа Джима Криспуса” и суфийское изречение: “Постигай мудрость”.

— Я думаю, люди приходят издалека, чтобы поглядеть на это чудо, — сказал Солтц.

— Я надеюсь, они видят не только архитектуру, — откликнулся Гэс. На площадках, покрытых зеленой травой и густо засаженных деревьями, шумно играли дети. Маленький мальчик, забравшийся на дерево, помахал Гэсу и Соленому, когда они медленно проезжали мимо, и Гэс приветственно махнул рукой в ответ и радостно, широко улыбнулся: — Будь благословенно, дитя!

Когда они приехали на вокзал, Гэс не позволил Солтцу провожать его к поезду. Он хлопнул своего старого друга по плечу и сказал:

— Береги себя, Соленый и... не нарушай правил движения.

Схватив свои вещи, Гэс выпрыгнул из машины и исчез в дверях вокзала. Солтц даже не успел проронить первую слезу.

— Додж-Сити! Додж-Сити! — выкрикивал проводник. — Следующая остановка — Додж-Сити!

Он подошел к Гэсу и приветливо сказал:

— Вам выходить, сэр.

Поезд остановился. Гэс, неся в руках саквояж и футляр с “банджо” внутри, сошел по стальным ступеням вагона на платформу, выложенную кирпичом. Странно, вот он вроде вернулся домой. Что при этом нужно чувствовать? Наверное, каждому, кто уезжал надолго из места, которое можно назвать “домом”, знакомо чувство, возникающее при возвращении. Все вокруг узнаешь, но все-таки все кажется другим и незнакомым.

Гэс купил одну из газет, которые продавал какой-то старик. На первой же странице его взгляд остановил кричащий заголовок: “Агентами ФБР в перестрелке убит Диллинджер. Его предала женщина в красном”.

— Продала, а не предала, — сказал Гэс вслух и брезгливо отбросил газету.

Однако, читай — не читай, грядет день охотника. Это чувствуется во всем. Старых одиночек убирают — чтобы сохранить в неприкосновенности синдикат. Агенты ФБР, устраивая засады и разделываясь с современными робингудами, легко добиваются сенсационной известности как “борцы с преступностью”. Но при этом не трогают синдикат, остающийся в тени — а ведь именно он пожирает и разлагает общество изнутри.

Ну и что делать в такой ситуации, спрашивал себя Гэс, садясь в такси. Таковы правила драки. Но добровольно никто не уходит. Таких как я, передающих дело другому, очень немного.

— Поехали в старую гостиницу, — сказал Гэс.

— В какую именно?

— “Отдых Ковбоя”.

— Боюсь, такой гостиницы у нас теперь уже нет. Я никогда и не слышал о такой. Наверное, снесли.

— А “Додж-Хаус” еще стоит?

— Да, сэр. Это не очень шикарная гостиница, но там чисто и вполне прилично.

Через несколько минут старенькое такси остановилось перед гостиницей. Все было знакомо, только на том месте, где над дверью когда-то располагалось полукруглое витражное окно, висела большая уродливая надпись: “Комнаты сдаются от 50 центов”.

На крыльце гостиницы была установлена скамейка-качалка, стояли другие скамейки, на которых в теплые дни наверняка сидят старики и глазеют по сторонам.

Гостиница оказалась уютной и удобной, как старые ботинки; комната, которую он получил, была большой и чистой, с высоким потолком, заклеенным, как и стены, обоями.

На следующее утро Гэс позавтракал бифштексом и яйцами в ресторане “Дельмонико” и вернулся к гостинице. Сел на скамейку, надеясь увидеть среди прохожих знакомое лицо, или что-нибудь, что приободрило бы его. Но Великая Депрессия поразила Додж-Сити точно так же, как и Канзас-Сити, как Нью-Йорк, как всю страну. Худые старые фермеры, одетые в латаные-перелатаные комбинезоны, неприкаянно бродили по улицам; на женщинах были древние платья, вытащенные со дна сундуков; а на то, что дети ходят босиком, уже никто не обращал никакого внимания.

Ко всем прочим бедам Канзас постигла засуха. Пшеница, уже начавшая всходить, выгорела, постоянные ветры срывали верхний плодородный слой почвы.

Краем глаза Гэс увидел администратора гостиницы, стоявшего у двери и разговаривающего с пожилым тучным человеком, у которого был вид представителя закона.

Гэс ничуть не удивился — он был уверен, что, хотя о его прибытии и не сообщали заголовки газет, им заинтересуются представители власти. Он был достаточно хорошо известен. Особенно здесь, в этом, городе, где его помнили еще со времен юности.

Шериф направился к Гэсу; подойдя совсем близко, чтобы привлечь внимание Гэса, громко прокашлялся.

Гэсу не хотелось иметь больше никаких стычек с законом, никаких больше кровавых схваток, не хотелось ненависти, не хотелось больше никого расталкивать локтями, чтобы добраться до кормушки. И он придал своему лицу спокойное и дружелюбное выражение. Он заговорил первым; голос его был ровным и спокойным.

— О, шериф Дарби, если не ошибаюсь. Гроувер Дарби?

— Так точно. А вы, если не ошибаюсь, Гэс Гилпин. Гэс, не протягивая руки для пожатия, сказал:

— Отличное утро, а?

— Ладно, нечего нам ходить вокруг да около. Что вас привело в наш город?

— Это мой родной город. Приехал вот — навестить.

— Все ваши родственники уже давно уехали в Калифорнию. Вам здесь нечего делать.

— Почему? На кладбище церкви Святого Олафа есть пара могил близких мне людей, — возразил Гэс. Голос у него был по-прежнему спокойным, примирительным.

— А вы не приехали сводить старые счеты?

— Нет, нет. — Гэс улыбнулся. — Жизнь слишком коротка, чтобы этим заниматься.

Глаза шерифа, полагавшего, что он постоянно находится при исполнении служебных обязанностей, ввинчивались в Гэса. Дарби пытался определить, насколько Гэс правдив и искренен.

— Вот что я вам скажу, Гилпин. Может быть, в Канзас-Сити вы и большой человек, но здесь, в моем городе, вы простой гражданин, не лучше и не хуже, чем все остальные. И если вы задумали устроить здесь что-нибудь такое — бросьте и думать. Чуть что не так — и вы горько об этом пожалеете.

— Это касается и вас, Дарби, — сказал Гэс. — Вы избраны шерифом, чтобы защищать граждан, и я, как гражданин, надеюсь, что защита эта распространяется на меня, как и на всех остальных.

— Насколько мне известно, вам моя помощь никак не нужна.

— Я... ушел от дел. Повесил “кольты” сушиться на солнышке и разобрал свой старый добрый автомат. Вот буду сидеть здесь, поглядывать по сторонам и мирно качаться на этой вашей качалке.

Шериф, ничего больше не сказав, ушел, а Гэс, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза.

В конце той же улицы, на которой стояла гостиница, располагался банк “Вэлли”. Именно в этом банке он когда-то пытался отхлестать хлыстом гадкого, похотливого ростовщика. Но теперь ему казалось, что это произошло не с ним, а с кем-то другим, в прочитанном когда-то давно рассказе. Интересно, жив ли вообще этот Хундертмаркс? Из дверей банка вышла согбенная женщина с тощей птичьей шеей. Она несла ведро с мыльной водой. Окатила водой тротуар перед банком. Потом устало потерла тряпкой медную ручку двери и вернулась в банк, прихватив с собой пустое ведро. Старая уборщица ему кого-то напомнила, но кого, понять он не мог.

Часы на городской мэрии громко пробили полдень. Гэс отправился на прогулку по городу, раскинувшемуся на низких холмах. Он отыскал старый салун, который когда-то содержал Дональд Додж. Но там царило полное запустение. Гэс вспоминал о тех временах, когда в этот салун приходил его брат Лютер; только здесь ему были рады, только здесь он находил приют. Конюшни, расположенные неподалеку, тоже давно были заброшены.

Но по городу по-прежнему ездило много телег и повозок, в которые были запряжены лошади. У большинства фермеров, живущих в округе, это был единственный способ передвижения, не считая собственных ног. А те, кто в свое время, купив трактор, грузовик или машину, не позаботились о том, чтобы сохранить старые телеги, обнаружили, что если запрячь лошадей в грузовичок или автомобиль, то они вполне заменят телегу — в них можно загружать зерно и возить его на старых, лысых шинах на пункты приема. Это выглядело очень забавно и очень печально. Но у фермеров сохранялось врожденное чувство юмора — оно позволяло улыбаться, даже когда сидишь на капоте раскуроченной машины, внутри которой оставался только руль, и погоняешь старых тягловых лошадей.

Гэс остановился перед банком. Вот там была когда-то жердь, к которой привязывали лошадей, там собирались старики лениво поболтать, пожевать табак, просто посидеть и пораздумывать...

Гэс заметил какого-то человека, который стоял внутри банка и смотрел на него сквозь стекло. Человек повернулся и вышел из банка на тротуар. Он гордо нес свой большой живот; на воротничок ниспадали толстые складки шеи; редкие волосы были гладко зачесаны в бесполезной попытке прикрыть лысину.

Гэс отказался пожать протянутую руку.

— Вы ведь Гэс Гилпин? Я слышал, что вы приехали в наш город, — приветливо сказал банкир. — Я — Джон Хундертмаркс. Все еще заведую этим старым банком.

— Наверняка вы теперь заведуете в этом городе не только банком, — сказал Гэс сухо.

— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду. — Улыбка Хундертмаркса несколько пригасла.

— Ну, я думаю, теперь вам принадлежат и элеваторы и многое другое. Наверное, и почти все дома на этой улице тоже. И земли, которые покидают разорившиеся фермеры, вы быстренько приобретаете.

— А вы, батенька, стали радикалом, как я погляжу, — сказал Хундертмаркс. — А преступник и хулиган, перелицевавшийся в радикала — это уже опасно.

— Ну конечно, опасно, — спокойно согласился Гэс. — Кстати, кто эта женщина, которая прибирает в вашем банке?

Банкир вспыхнул и отвернулся.

— Это вас совершенно не касается. И отойдя назад к двери, добавил:

— Гилпин, вам бы лучше убираться отсюда подобру-поздорову.

— Нечего вам меня прогонять. Мне бы очень не хотелось снова браться за хлыст.

Лицо банкира стало багровым. Он резко повернулся и зашел в банк.

Глядя на толстую спину удаляющегося банкира, Гэс широко улыбнулся. Ему стало несколько легче от того, что он хоть немного облегчил душу. Кровь живее побежала по жилам. Он сделал глубокий вздох и пошел прочь от банка. Шаг его стал уверенным и пружинящим.

После обеда Гэс снова сидел на крыльце гостиницы и смотрел на прохожих. И на большинстве из них он видел следы нужды и лишений, либо в одежде, либо на худых, бледных лицах.

Гэс отлично знал, что вряд ли в Америке сыщутся люди более законопослушные и патриотичные, чем фермеры, но похоже на то, что и их терпению приходит конец. На своем веку Гэсу довелось видеть много сцен насилия, и он прекрасно знал, что может вызывать вспышки насилия теперь, здесь. И в этом небольшом городе он чувствовал растущее напряжение.

То, что произошло в тюрьме Левенворт, могло случиться и здесь, в городе Хундертмаркса, если фермеры будут доведены до отчаяния.

Гэс пообещал себе, что он ни во что не будет вмешиваться. Он будет вести тихую, спокойную жизнь, будет избегать любых неприятностей и передряг.

Голос шерифа Дарби прервал его мысли.

— И что это вы там внимательно рассматриваете?

— Да так, ничего особенного. А почему вы спрашиваете? — Гэса несколько озадачил вопрос.

— Ну, Хундертмаркса беспокоит безопасность его банка. Вы так к нему присматриваетесь...

Гэс засмеялся, и смеялся долго. Его остановило лишь злобное ругательство, слетевшее с губ шерифа. В нем вспыхнула неконтролируемая ярость.

— Давай, катись отсюда, Дарби! Иди, собирай свои денежки, которые тебе платят за то, что не замечаешь азартных игр. Знаю, есть тут у вас одно местечко, где играют и в кости, и в карты. Там, за прачечной “Поффенбург”. Давай, давай, двигай!

У Дарби вытянулось лицо. Как этот сонливый гангстер сумел все уже вынюхать так быстро?

— А по дороге, герой закона, — добавил Гэс, — не забывай гладить доверчивых деток по головке.

Да, таким образом друзей себе не заработаешь, сказал себе Гэс. Но, вспомнив о Хундертмарксе, испугавшемся за свой банк — как же, приехал знаменитый гангстер из Канзас-Сити! — улыбнулся. Не он, Гэс, должен беспокоить Хундертмаркса, а группки озлобленных фермеров в драной одежде, бродящие по улицам.

В следующий раз размышления Гэса были прерваны появлением щуплого человека, одетого в твидовый костюм; на лацкане пиджака был приколот значок в виде крошечной сабли; черные туфли были отлично вычищены; обратил Гэс внимание и на масонский перстень. Взгляд человека был открытым, “в нем не было никакого страха; когда-то давно переломанный нос был вправлен неправильно и так и остался сбитым на сторону.

— Мистер Гилпин, — сказал этот человек, — меня зовут Росс Мак-Клэнэхэн. Мы когда-то учились вместе в школе.

— А, привет, Росс, — сказал Гэс дружелюбно, пожимая Россу руку. — Много воды утекло с тех пор, как нас учил азбуке старый Стаффи. Помнишь, как он лупил нас своим прутиком?

Росс рассмеялся. Он был рад тому, что Гэс его вспомнил.

— Рад, что ты вернулся в наш город. Ему нужны свежие силы.

Гэс пристально взглянул на Росса, но встретив открытый взгляд, успокоился.

— Я думаю, что Хундертмаркс держит тебя под прицелом, как и всех остальных в этом городе. И поэтому, если ты не хочешь иметь неприятностей, тебе придется говорить тихо, — спокойно сказал Гэс.

Взгляд Росса пробежал вдоль улицы и остановился на здании банка.

— А ну его к черту! Было время, когда дела у меня шли хорошо, теперь они идут плохо, но, уверен, все еще поправится.

— А чем ты занимаешься? — спросил Гэс, довольный тем, что в городе остались люди, еще не потерявшие надежды.

— Сейчас работаю в агентстве компании Форда, — сказал Мак-Клэнэхэн.

— А ты не знаешь, кто это работает уборщицей в банке?

— Знаю. Сэлли Маккой. Насколько я помню, мы вместе учились в школе.

— Учились, — сказал Гэс глухим голосом; им неожиданно овладела странная усталость.

— Я вот подумал — раз ты пока живешь у нас в городе, может, купишь машину? Будешь ездить, куда тебе надо. И за город можешь поехать, и вообще...

— Купить машину компании “форд”? Не знаю... “Форд” я себе никогда раньше не покупал... Это хорошие машины?

— Самые лучшие. Все знаменитые грабители банков ездят на “фордах”. За “фордом” ни на какой другой марке не угонишься! Нет такого шерифа в Канзасе, который мог бы догнать “форд”!

— Ну что ж, может быть, действительно купить? Я бы хотел машину желтого цвета. Есть такие?

— Да. Есть одна желтая, — сказал Росс, улыбнувшись.

— А это не такой седан, со складывающейся крышей?

— Именно, так! Уже целый год я не могу ее никому продать! — воскликнул Росс. — Я не хотел ее брать вообще, но Генри Форд сказал мне: или ты ее берешь и находишь на нее покупателя, или ты на меня больше не работаешь. Пришлось взять.

— Но мне нужен будет водитель. И не вообще любой водитель, а такой, что хорошо знает всю местность вокруг и умеет держать язык за зубами. И к тому же честный и... хочет оставаться честным.

— Мне кажется, мой сын Джек именно такой. Вполне подходит по всем статьям.

— Его зовут Джек, — откликнулся Гэс и добавил задумчиво: — Мне всегда везло с людьми, которых зовут Джек. Лучших людей всегда зовут Джек.

— Скажи, когда ты хочешь, чтобы он прибыл и...

— Никакой спешки нет. Завтра утром меня вполне устроит. А за машину я буду расплачиваться сразу и наличными, — сказал Гэс, словно извиняясь.

У Росса глаза полезли на лоб.

— Наличными? И сразу? Но... это дорогая машина... очень дорогая... она стоит почти две тысячи.

— Росс, я имею представление, сколько могут стоить такие машины, — сказал Гэс. — Ты мне скажи лучше, сколько твоему сыну лет?

— Шестнадцать. И все лето он будет свободен. А если надо, то и всю зиму сможет работать!

— Ну и прекрасно. Я рад, что тебя не беспокоит, что я научу его грабить старых вдов и местные банки.

— Гэс, меня совершенно не беспокоит, чем ты тут собираешься заниматься, точно так же, как тебя не беспокоит, чем занимаюсь я, правда?

На следующее утро, когда Гэс вышел из гостиницы, он увидел группу серых людей, одетых в старые, застиранные комбинезоны, которые собрались вокруг ярко-желтой спортивной машины. Она казалась совсем маленькой по сравнению с огромными лимузинами, к которым привык Гэс.

На тротуаре рядом стоял Росс и беседовал с людьми, обступившими машину, обсуждавшими ее необычный цвет и мощный двигатель; в одной руке Росс держал кожаный портфель.

В нескольких шагах от него стоял молодой человек в вельветовых брюках и спортивной рубашке; в нем ничего особенного не было, таких на улице не замечают — вот разве что большие оттопыренные уши привлекли бы внимание... Гэс перехватил уверенный взгляд юноши и решил, что этот парень хорошо видит не только дорогу, когда сидит за рулем, но и все вокруг.

Росс поприветствовал приближающегося Гэса. Широкая улыбка обнажила золотые коронки.

— Гэс, ты появился как раз вовремя. Ну, как тебе машина, нравится?

— Прекрасная машина. Все документы к ней положи в бардачок.

— Хорошо. Сейчас я тебе выпишу квитанцию. Россу хотелось поскорее получить деньги, но и напоминать Гэсу об обещании выплатить всю сумму сразу было неудобно.

— Не нужно мне никаких квитанций, — сказал Гэс и, вытащив из кармана две купюры по тысяче долларов каждая, вложил их в руку Росса.

— Ничего себе, — прошептал Росс, глядя на деньги — ему еще не приходилось держать в руках столь крупные купюры.

— Не волнуйся, они настоящие. И это... чистые деньги.

— А я и не волнуюсь по этому поводу. Жаль только, что я не могу сохранить их в качестве сувениров, — сказал Росс. — Знаешь, у меня есть вилка, которой пользовался Тедди Рузвельт, когда приезжал в Колорадо.

— Ну, я тоже путешествую налегке, — сказал Гэс, улыбаясь. — А это твой сын?

— Да. Джек, иди сюда. Познакомься. Это мистер Гилпин.

— Называй меня просто Гэсом, Джек.

Гэс обвел взглядом лица людей, стоявших вокруг машины. В них он не увидел ни злобы, ни ненависти, а только подавленность и растерянность, которые испытывает фермер, когда его сгоняют с земли.

— Ребята, не хотите прокатиться? Они обменялись взглядами.

— А почему бы нет? — сказал один за всех. — Делать-то все равно нечего.

Одного Гэс посадил между собой и Джеком, а трое других разместились на заднем сиденье.

Человек, сидящий рядом с Гэсом, сказал:

— Думаю, вы не помните меня, а вот я вас помню. Я Бенни Пикок. Когда-то я дружил с вашим братом Лютером.

— А, вот теперь припоминаю. Вы тогда женились на Моди Коберман, так? — сказал Гэс. — Скажите мне, засуха много наделала вам бед?

— Лучше сказать — окончательно нас погубила. Коровы болели. Зерно не всходило. У меня было двадцать акров земли, а теперь это все перешло Хундертмарксу.

— И что он будет делать с этой землей?

— А что он делает с остальными нашими фермами? Получит на все земли федеральные дотации, наймет людей, пригонит тракторы и будет все это обрабатывать. У меня остается небольшой клочок земли. Благодаря ему и содержу всю семью. Но если Хундертмаркс заграбастает все, тут, вокруг Додж-Сити, фермеров не останется. Все пойдут в издольщики.

— А как дела у Брюеров, Линквистов? Кого я еще помню?.. А, Поффенбургов? Как они поживают?

— Все сидят на федеральной помощи. Многие перебрались в Калифорнию. А что делать?

Джек вывел машину за город. Открылась безрадостная картина: заброшенные дома, пустые поля, занесенные пылью, полное запустение. Оставленные дома и постройки выглядели как гробницы тяжелому труду, который их возводил.

— Ну, может быть, после дождя все тут будет выглядеть не так мрачно, — сказал Бенни Пикок.

— Все еще вернется, — добавил один из фермеров на заднем сиденье. — Пройдет дождик — и все зазеленеет.

— Теперь мы наученные. Надо всегда откладывать кой-какие деньжата про черный день.

На некоторых фермах были еще видны следы жизни — висящее на веревках изношенное белье, постиранная потертая одежда; тощие цыплята, гоняющиеся за кузнечиками; исхудалые коровы, грызущие деревянные столбы заборов; женщина, одетая в старый мужнин комбинезон — последнее платье нужно беречь — и машущая вслед проезжающей машине; фермер, копающийся со своими сыновьями в земле и даже не поднявший головы...

На пути к холмам Гошен Гэс заметил во дворе какой-то фермы группу людей; вокруг стояли телеги, повозки и несколько машин.

— Это ферма Армсберов, — пояснил Бен, печально покачивая головой. — Похоже, что и они уже продают свою ферму.

— А ну давай подъедем, — грозно сказал Гэс. — Посмотрим, что там такое.

Джек свернул с дороги и, заехав на территорию некогда процветавшей фермы, остановился у казенной машины шерифа Дарби.

Дарби держал в руках какие-то бумаги; рядом с ним стоял Хундертмаркс, посматривающий на собравшихся людей и, наверное, прикидывающий в уме, какой доход он сможет извлечь из всех тех земель, которые скупил. Маленькое такое слово — доход, а столько в нем приятного смысла!

Гэс окинул взглядом те вещи, которые вынесли на продажу: на кухонном столе, выставленном во дворе, стояла вся посуда семьи; рядом — аккуратно сложенные одеяла, простыни, подушки... Рядом с кучей вещей стояли старый фермер и его работник. Они потеряли все — теперь оставалось лишь подсчитать, подписать бумаги и уехать.

— Ну, ладно, — сказал шериф. — Мне это все очень неприятно, как и всем остальным, но закон есть закон.

Шериф бросил взгляд на Гэса, который кивнул ему. Потом продолжил:

— Мне зачитать, что говорится в этих бумагах?

— А в них говорится, что можно разорять людей? — спросил Гэс.

Дарби взглянул на банкира.

— Начальная цена на эту землю — двести пятьдесят долларов, плюс восемьдесят долларов процентов. Всего вместе — триста тридцать три доллара, — сказал Хундертмаркс.

— А если кто-нибудь выставит такую сумму? — спросил Гэс.

— Я выставлю, — сказал Хундертмаркс, — не волнуйтесь.

— Я готов открыть аукцион, — сказал шериф, обводя взглядом собравшихся, среди которых были фермеры, живущие по соседству, и городской старьевщик, Мозес Петерсон.

Гэс присмотрелся к собравшимся. Жена старого фермера напомнила ему собственную мать — такая же истощенная работой. Сам фермер выглядел, как человек, готовый вот-вот сломаться под грузом свалившихся на него бед. А ведь он честно проработал всю свою жизнь! И Гэсу не хотелось бы видеть, как ломается честный человек. А, черт с ним, с тем спокойствием, которое он себе обещал! Или что-то делать, или помирать!

— Шериф, вы не возражаете, если я кое-что скажу? Не ожидая согласия шерифа, Гэс повернулся к собравшимся, выпрямился во весь свой рост и спокойно заговорил:

— Мне кажется, что вы все оказались в одном и том же положении. Что, если кто-нибудь пустит по кругу шляпу? Может быть, поможете этим бедным людям выкрутиться из трудного положения? Или вы будете держаться все вместе, или каждый из вас пойдет ко дну поодиночке! Так что выкладывайте все, что у вас есть.

Бен Пикок нерешительно снял свою пропитанную потом шляпу, залез в карман, нашарил там серебряный доллар и, положив его в шляпу, передал другому. Шляпа пошла по кругу, а Гэс продолжал говорить:

— Хочу вам сказать, что после засухи 1921 года я понял, что оружие в руках может придать сил. Не то, чтобы сила была сама по себе хороша, — вот посмотрите, как Хундертмаркс использует свою силу! — но каждый человек может стать значительно сильнее, если он запасется несколькими патронами и обыкновенным ружьем!

Шляпа возвратилась к Бену Пикоку. Он подсчитал собранные деньги — оказалось тридцать четыре доллара. Все молчали, ожидая, что произойдет дальше.

— Положите деньги на стол, Бен, — сказал Гэс. — Я никому не собираюсь угрожать. Я знаю, что все вы верите в добропорядочность, и что вы всегда поможете соседу. Раз аукцион открыт, я предлагаю триста тридцать четыре доллара за все, что здесь выставлено.

Гэс шагнул к Хундертмарксу, который переминался с ноги на ногу; его отлично начищенные ботинки покрылись пылью.

— Давайте, Дарби, что вы молчите? Аукцион это или нет? Может быть, кто-то предложит больше?

Дарби боялся посмотреть в сторону банкира. Обвел взглядом собравшихся людей. Они стояли, распрямившись, а в их глазах засветилась уверенность в себе.

Потрясенный старик-фермер и его жена все еще никак не могли поверить в то, что заезжий гангстер может прийти им на помощь, да еще скажет такие страшные слова. Разве не сказал он, что можно добавить себе силы оружием? И рядом с кучей одеял и постельного белья появилось старое ружье, с которым он когда-то ходил на охоту, и коробка — пускай и неполная — патронов. Почему он сам не подумал об этом раньше? Разве можно допустить, чтобы с нами поступали как с загнанными лошадьми? Разве мы уже никому не нужные мулы?

Дарби обеспокоенно взглянул в сторону Гэса и громко сказал:

— Я не допущу здесь никакого насилия. Никаких угроз! Все нужно делать по закону, а кто его будет нарушать, быстренько отправится за решетку. Я открывал торги на покупку земли, но может быть, кто-то хочет купить все эти вещи отдельно от фермы? Это все можно оценить не меньше, чем в пятьдесят долларов.

— Я делал заявку на все вместе — землю, ферму, вещи, — сказал Гэс. — Триста тридцать три доллара за землю с фермой и доллар за эти вещи. Ну, кто дает больше?

— Шериф, ты бы увез отсюда этого банкира. А то мало что может произойти, если он откроет свою пасть, — сказал молодой человек из толпы.

Еще минуту назад он был никто, песчинка в бескрайних прериях. А теперь стал человеком, полным решимости отстоять право фермера на землю. Он вдруг с полной ясностью осознал, что их просто грабят. И кто? Человек, которого они уважали, которым они восхищались и которому пытались подражать.

— Послушайте, шериф, дело, в конце концов, не в деньгах. — Голос Хундертмаркса звучал несколько сдавленно. — Речь идет об исполнении закона. А этот человек подстрекает к восстанию. Это какие-то большевистские штучки, полная анархия!

— Ладно, вали отсюда, кровопийца, — сказал высокий молодой человек. — А когда ты приедешь ко мне на ферму, чтобы согнать меня с моей земли, ты лучше пригони с собой целую армию, потому что я на защиту соберу всех своих друзей!

— Ребята, не надо горячиться! — стал увещевать Дарби. — Закон есть закон.

— Законы создаются людьми и для людей! — выкрикнул Гэс. — Может быть, даже ваш добрый сосед Хундертмаркс найдет возможность отсрочить ваши платежи по займам!

— Все, хватит, шериф! Я больше этого не потерплю! — взвизгнул Хундертмаркс. — Я требую, чтобы был оформлен ордер на арест этого Гилпина по обвинению в подстрекательстве к мятежу!

— Ну что ж, сделайте это, Хундертмаркс, и у меня появится цель в жизни, — сказал Гэс, глядя банкиру прямо в лицо; глазки толстяка беспокойно бегали. — И заодно я узнаю, много ли крови в такой насосавшейся туше.

При этих словах лицо Хундертмаркса, казалось, стало расползаться словно по швам.

— Все вы или будете платить свои долги, или съедете отсюда! — выкрикнул Хундертмаркс.

И тогда, будто по чьему-то сигналу, толпа оборванных фермеров стала надвигаться на шерифа и банкира. Долготерпению пришел конец.

Шериф и банкир стали отступать к своим автомобилям. Через мгновение завелись моторы, словно высказывая возмущение вместо владельцев автомашин, и автомобили укатили в город.

Старуха-фермерша потянула Гэса за рукав:

— Молодой человек, не могу поверить в то, что произошло. А я всегда учила своих ребят, что так поступать нехорошо.

Мальчики с близлежащих ферм, одетые в чистые, но поношенные старые комбинезоны, доставшиеся им от старших братьев, почувствовав, что гроза миновала, стали весело носиться друг за дружкой по двору.

— Вот для кого это важно! — Гэс показывал на детей рукой. — Им нужно объяснить, что иногда закон правилен и хорош, а иногда неправилен и плох, а вот человеческие отношения между людьми всегда хороши.

— Ну, мы вам очень, очень благодарны, — сказал старик-фермер.

— Как вы посмотрите на то, чтобы выпить чего-нибудь и пожелать всем здоровья и всяческих благ? — спросил Гэс.

Под одобрительный гул Гэс вытащил из машины литровую бутылку старого доброго виски и вручил ее Джорджу Копке, высокому худому человеку, который так неожиданно обрел смелость и высказал то, о чем думали все.

Джорж поднес бутылку к губам и выкрикнул:

— За свободу!

Отхлебнув из бутылки, он передал ее дальше.

— А теперь, ребята, — сказал он, сделав глубокий вдох после глотка виски, — надо следить за газетами. Когда сообщат, что идет распродажа, мы снова соберемся вместе и не допустим, чтобы хоть кого-нибудь пустили с молотка.

— Но так или иначе, нам нужны деньги, чтобы расплатиться с долгами, — сказал один фермер небольшого роста. — У меня и пятидесяти центов не осталось!

— А что там с федеральной помощью фермерам? Мы уже должны были ее давно получить!

— Скорее всего, эту помощь прибрал к рукам Хундертмаркс и никому ничего не сообщил, — сказал Гэс. — Я обещаю сделать все, что смогу, чтобы вы, наконец, начали получать эту федеральную помощь. Я не успокоюсь, пока вы не встанете на ноги.

— Разрази меня гром, если ты не классный парень, — заявил Копке. — Тебя надо в шерифы выбрать!

— Ну, если бы я был шерифом, можете быть уверены — ваши фермы не шли бы с молотка, — ответил Гэс. — Но боюсь, у меня биография такая, что никак не позволяет мне носить звезду.

— Ну, так или иначе, я бы голосовал за тебя, — сказал старик-фермер.

— Ладно, пора ехать. Джек, заводи мотор. Кто-нибудь едет с нами? — спросил Гэс.

— Нет, наверное, нет, — сказал Пикок. — Мы пока здесь останемся. Нам всем нужно кое о чем потолковать.

Джек завел мотор, и как только Гэс сел в машину, они отъехали. Машина направилась к дороге, которая вела к холмам Гошен.

— Мистер Гилпин... — неуверенно сказал Джек.

— Пожалуйста, зови меня Гэсом, и если ты собираешься сказать что-то похвальное обо мне, то не надо.

— Понятно, сэр.

Хундертмаркс нанес ответный удар на следующий же день. Городская газета “Сентинел” объявила о том, что за неуплату долгов должно пойти с молотка несколько ферм со всем имуществом.

Напряжение в городе усиливалось. Фермеров в поношенной одежде на его улицах становилось все больше, они собирались во все большие группы, говорили все громче и увереннее.

Гэс внес в общий котел сумму, достаточную для того, чтобы поддержать тех, кто был близок к полному разорению, потребовав при этом, чтобы имя жертвователя оставалось в секрете.

Никаких больше аукционов Гэс не посещал, но ему сообщили, чем они заканчивались: каждый раз собиралась толпа фермеров и их семей — несколько сот человек, — которая молчаливо встречала шерифа и Хундертмаркса, и банкиру ничего не удавалось купить, а дети скандировали: “Банкир, банкир, жирный факир, упал в вонючий кефир”, или “Осторожно, осторожно, шериф, твоя лодка наскочила на риф!”

Лопоухий Джек возил Гэса по всей округе; Гэс видел, в каком отчаянном положении находились фермеры; он привозил с собой кое-какие продукты для тех, кто особенно бедствовал. Иногда, когда они останавливались у очередной фермы, им предлагали скромную еду, и Гэс вызывал фермера на откровенный разговор. Не раз они с Джеком обнаруживали на ферме только несчастную вдову — муж умер, надорвавшись от непосильного труда, пытаясь выращивать пшеницу в сильную засуху, и теперь вдова едва сводила концы с концами. Гэс оставлял такой женщине немного денег.

Банкир был настолько расстроен происходящим, что у него открылась язва, однако шериф Дарби сохранял относительное спокойствие. Он решил сделать один телефонный звонок: он позвонил в Чикаго Мики Зирпу — Зирп, конечно же, поможет ему разрешить возникшую проблему.

— Зирп у телефона.

— Говорит шериф Дарби из Додж-Сити.

— Товар прибыл?

— А наш договор остается в силе?

— Да. Десять тысяч. Но все должно пройти без сучка и задоринки.

— Все будет в порядке. Привозите деньги.

Дарби был доволен — на эти деньги он сможет переехать в Калифорнию, выйти на пенсию и жить себе безбедно.

Гэс давно позабыл про своего извечного врага Зирпа и редко вспоминал про шерифа. Однажды он отправился к начальнику федерального бюро помощи фермерам.

— Когда фермеры смогут получить заем от государства?

— Деньги могут быть переведены фермерам уже сейчас. Но нужно содействие местного банка.

— А вы знаете, чем занимается местный банк? Он просто разоряет фермеров и пускает их по миру!

— Но я ничего не могу поделать. Такова процедура: деньги должны проходить через местный банк, чтобы не было никаких ошибок.

— К чему вся эта бюрократия? Ждать больше нельзя. Для фермеров это вопрос жизни и смерти!

— А вы могли бы им посодействовать в создании кооператива?

— Кооператив уже создан, — сказал Гэс. — Просто его еще никак не назвали.

— Дайте ему какое-нибудь название, и если вы мне принесете соответствующие выписки из банка, я сам прослежу за тем, чтобы ваш кооператив получил деньги, причитающиеся ему из федеральной помощи.

— Можно воспользоваться вашим телефоном? — спросил Гэс и, не дожидаясь разрешения, поднял трубку, позвонил Бенни Пикоку и рассказал, что надо сделать. Бенни сказал, что попробует сделать все, что требуется.

Гэс вернулся к машине.

— Поехали назад в Додж-Сити. Мне нужно кое-что объяснить членам кооператива. И дела, может быть, у них пойдут нормально. Джек не понял, о чем, собственно, идет речь. По дороге он спросил:

— Гэс, а почему ты сам не водишь машину?

— У меня одна рука искалечена, — сказал Гэс, не вдаваясь в объяснения. Зачем Джеку знать, при каких обстоятельствах Ромул Зирп раздробил ему пулей левый локоть? — Джек, ты забрал утром мою почту?

— Конечно. Было только одно письмо, — сказал Джек, вручая Гэсу простой дешевый конверт.

На нем стоял штемпель Канзас-Сити.

Дорогой Гэс!

Как дела? У нас все в порядке. Выполняя твою просьбу, мы разыскивали Вилли и Мэй и, наконец, нашли их в Гаване. Их последними словами были: Зирп нанял нас, чтобы обрабатывать мисс Криспус. Насколько нам известно, Зирп предложил десять тысяч за твою голову. Мы готовы действовать по первому твоему сигналу.

Твой друг Малыш Солтц.

— Плохие новости? — спросил Джек, увидев, что у Гэса начали играть желваки.

— Нет, все в порядке, — сказал Гэс после небольшой паузы. — Просто срочное дело. Нам надо побыстрее возвращаться в Додж-Сити.

— Понятно, — сказал Джек, и вскоре стрелка спидометра стала подбираться у цифре “130”.

— А что, больше из нее выжать нельзя? — спросил Гэс. Когда стрелка добралась до “150”, Джек сказал:

— Вот теперь все. Это все, на что она способна.

— Ну, как бы то ни было, нам надо добраться до города не позже чем через час, — сказал Гэс и закрыл глаза. Ему нужно было кое о чем подумать.

Так. Бесси специально накачивали наркотиками, но их не столько интересовало погубить Бесси, сколько навредить Гэсу. Только один человек был способен на такую подлость. И понять поступки этого человека Гэс никак не мог — да и как поймешь того, кому доставляет удовольствие приносить людям боль и смерть?

— Джек! Я хочу тебе кое-что сказать. Может быть, когда-нибудь тебе захочется рассказать кому-то, а может быть, даже и книгу написать о том, какая у нас была тут жизнь в двадцатых и тридцатых годах... И, может быть, тебе доведется слышать, что я, Гэс Гилпин, плохой человек, потому что убивал людей... Вот что я тебе скажу: я никогда никого не убивал просто так — я убивал только тех, кто собирался убить меня, и только после того, как они стреляли в меня первыми. — Гэс говорил медленно, и голос его звучал устало.

— Понятно... Гэс, — сказал Джек, но на самом деле он не слушал Гэса — все его внимание было сосредоточено на управлении машиной, которая, казалось, еще чуть-чуть — и взлетит в воздух.

Перебирая в голове события прошлого, Гэс вдруг понял, что, сам того не подозревая, он выполнял некое предназначение в жизни, но это предназначение уже почти выполнено до конца, осталось совсем немного... дела тут пойдут все лучше и лучше, люди поймут, что вместо того, чтобы отдавать свою судьбу на милость каких-то незнакомых людей — посредников, перекупщиков, банкиров, продажных юристов, — лучше все взять в свои руки... чтобы сохранять свободу, нужно постоянно быть начеку...

Машина мчалась по дороге с такой скоростью, что парень, сидевший за рулем, с трудом справлялся с управлением.

— Джек, или победить — или умереть, — сказал Гэс так тихо, что молодой человек, казалось, не расслышал его. Но после небольшой паузы Джек отозвался:

— Да, Гэс, я тоже так считаю.

Вскоре вдали показались огни города. Машина шла на прежней скорости. Гэс шевельнулся на сиденье:

— Ладно, Джек, давай, снижай скорость. Въедем в город поосторожнее... Я вот тут размышлял кое о чем, и вдруг понял, чего раньше почему-то не понимал... Ладно, это не важно. Поезжай по боковым улицам, а не по центральным.

— Хорошо, — сказал Джек, кивнув головой. — Могу я чем-то помочь?

— Нет, Джек. Ты еще слишком молод, чтобы соваться в такие дела.

— Гэс, я знаю все, что происходит в Додж-Сити, и я знаю, кто о чем думает. Так вот: у нас в городе все просто боготворят Гэса Гилпина. Кроме двух человек — шерифа и Хундертмаркса.

— Ну, есть еще один... он, правда, живет не в Додж-Сити. Настоящий монстр. Гадкое, вонючее животное, но я думаю, что и он сюда скоро приедет. Он не появился здесь раньше по одной простой причине — он не знал точно, где меня искать.

— А как он узнал?

— Вот это ты мне только что объяснил, — сказал Гэс довольно резко. — Ладно. Приехали. Подъезжай к бордюру. Я дальше пойду пешком.

Джек не понял, что имел в виду Гэс, и в полной растерянности остановил машину у тротуара.

Гэс вложил в руку Джека крупную купюру.

— Джек, закончишь школу — и иди учиться в колледж. Эти деньги тебе помогут. А теперь езжай, все в машине хорошо смажь, набери полный бак бензина — в общем, приготовь как следует. Завтра, может быть, нам понадобится отправиться в долгое путешествие. И ехать придется быстро. Помни, я на тебя полагаюсь.

— А вы меня не увольняете?

— Нет, что ты. Но... завтра будь осторожен. Не делай глупостей. Так сказать, не высовывайся.

— Может быть, все-таки вам нужна помощь?

— Нет. Я же тебе объясняю, — сказал Гэс терпеливо. — Тебе в мои дела совсем не нужно соваться. Я сам со всем справлюсь... или погибну.

— Я уверен, что справитесь. Но у вас одна рука не...

— Все будет в прядке, Джек. Езжай домой и ложись спать... Ты прекрасно водишь машину. У нас была не поездка, а сплошное удовольствие.

Гэс широко улыбнулся.

Когда машина отъезжала, Гэс нырнул в темноту боковой аллеи. Хотя он чувствовал напряжение, внешне это никак не проявлялось. Его инстинкт предупреждал: опасность! И он понял, что пришло время снова носить пистолеты под мышками.

Он тихо шел по темной аллее, внимательно всматриваясь в темноту. Подходя к гостинице с задней стороны, он увидел огонек сигареты. Гэс тут же остановился и, присмотревшись, различил фигуру человека, стоявшего позади гостиницы; человек этот что-то высматривал или поджидал кого-то.

Как определить — местный он или нет? И надо знать наверняка — от этого слишком многое зависит. А может быть, Гэс вообразил себе опасность, которая вообще не существует!

Человек стоял у служебного подъезда, на небольшой платформе, куда обычно ставили бидоны с молоком. К нему нельзя было незаметно приблизиться ни сзади, ни сбоку. Так. Что делать дальше? С тыльной стороны гостиницы, через небольшую улицу, находился молочный магазин. Постоим здесь и подумаем. У задней стены магазина стояло несколько ящиков с большими тяжелыми бутылками толстого стекла. В Канзас-Сити таких бутылок уже не увидишь, а здесь в них продают молоко. Наверное, эти бракованы или побиты. Луна, на мгновение вынырнувшая из-за облаков, осветила темные бутылки. Гэс, ухватив одну из них за горлышко, двинулся в сторону гостиницы, пошатываясь и распевая пьяным голосом:

— О, кайзер Вилли, кайзер Вилли,

Как мы тебя отменно били!

Огонек сигареты исчез. А Гэс громко разговаривал сам с собой:

— Эй, солдатик, ну что тебя так качает из стороны в сторону? Ты что, пил на дежурстве? Никак нет, сэр, ни капельки! Хе-хе... Эй, кто-нибудь хочет выпить с ветераном?

И не ожидая ответа, со вздохом добавил:

— Никто тут не хочет выпить с тобой, солдатик, так что пей себе на здоровье сам...

Гэс поднял бутылку к губам и сделал вид, что пьет. Закашлялся и сказал:

— Уууух! Хорошая штука этот виски. Как до войны, солдатик!

Спотыкаясь на каждом шагу, Гэс подошел совсем близко к платформе, на которой стоял человек с пистолетом в руке и следил за пьяным. Гэс остановился у телефонного столба и спросил у него, где он находится и что он делает здесь так поздно вечером, и кто его старший офицер. Не получив ответа, гаркнул:

— Черт побери, ты что, тоже не хочешь выпить? Смотри, все вылью!

— Эй, катись сюда, я выпью с тобой, — сказал человек, стоящий в темноте на платформе.

Акцент был не местным. С подвыванием, развязный. Типичный голос человека с самого дна.

Изобразив растерянность, Гэс сказал:

— О, кто это? Ты где прячешься?

Гэс увидел, как человек прячет сверкнувший сталью пистолет в карман и слезает с платформы.

— Ну, дай мне глотнуть, приятель.

— Так точно, сэр! Слушаюсь, капитан! — пробормотал Гэс, сделал шаг к незнакомцу и, не дав ему возможности рассмотреть свое лицо, нанес ему бутылкой страшный удар по голове. Бутылка не разбилась, но человек без звука рухнул на землю.

Гэс быстро оттащил его в сторону, к куче угля и, наклонившись над ним, зажег спичку. В открытых глазах уж не было жизни. Гэс тут же узнал убитого — Базз Боннанос. Левого уха нет, лицо очень худое, лоб как у обезьяны. Да, тут не ошибешься! Наемный убийца Базз. Отвратительная личность. Гэс все-таки попробовал нащупать пульс. Пульс не прощупывался. Череп оказался слишком тонким. Еще одна смерть. Гэс вытащил из кармана пиджака убитого пистолет, потом достал обойму — на каждой пуле насечки, которые вымазаны какой-то пакостью. Чтоб рваная рана еще и гнила. Вставил обойму назад в пистолет. Базз много лет зарабатывал себе на жизнь убийством. Хладнокровным убийством. И Гэса не мучили угрызения совести оттого, что ему удалось опередить Базза в страшной игре.

Гэс втащил тело на платформу, сложил руки трупа на груди и вложил в них бутылку. Пускай полиция поломает себе мозги, что же тут произошло... Воина против него, Гэса, началась. И пытаться скрывать первую жертву не имеет смысла.

Открыв заднюю дверь гостиницы и войдя внутрь, Гэс стал подниматься по лестнице. Неожиданно он почувствовал огромное облегчение — он знает своего врага. А это уже полдела. Базза мог подослать только Зирп.

И Гэс готов схватиться с Зирпом. Это надо было сделать уже давно.

Неслышно подойдя к двери своего номера, он стал прислушиваться и принюхиваться. Не пахнет ли сигаретами или чем-нибудь необычным? Вроде ничего. Скорее всего, он сбил их с толку своим отсутствием — ведь его не было в городе весь день и вернулся он только поздно ночью.

Войдя, Гэс быстро осмотрелся, плотно закрыл за собой дверь и задвинул засов. Опустил шторы и зажег лампу.

Достал свои пистолеты и тщательно их почистил. Потом вытащил автомат из футляра и, разобрав его, смазал все части и снова тщательно собрал. Перед отъездом из Канзас-Сити он поставил совершенно новый боек.

Закончив сборку и проверку оружия, Гэс стал массировать левую руку возле локтя. Потом лег в постель. Завтра утром Мики Зирп умрет. А если нет — то умрет Гэс Гилпин.

Он спал очень крепко, без снов. Совесть его была чиста.

Перед тем, как заснуть, Гэс посмотрел на часы — двадцать минут пятого.

Проснулся он в одиннадцать часов. Встал, принял душ. Когда он брился, раздался стук в дверь.

Схватив пистолет, Гэс стал рядом с дверью и спросил:

— Кто там?

— Это я, Бен, — ответил голос. — Бен Пикок.

— Ты один, Бен?

Странно, Гэс был уверен, что первыми этим утром явятся его враги. Но не мог же Бен предать его?

— Да, один. Я хотел бы поговорить с тобой.

Гэс открыл дверь и, приставив пистолет к груди Бенни, снова спросил:

— Ты один?

Бен, судорожно сглотнув, быстро кивнул. Но кивок получился едва заметный.

Гэс впустил его и тут же запер дверь на засов. Бен увидел Разложенное на столике оружие.

— Как ты узнал, что по твою душу прибыли? — спросил Бен, широко открыв глаза. — Я знал, что ты толковый парень, но как ты все-таки вычислил?

— Вычислил что?

— Ну, что Райнеке, человек, который занимается нашим кооперативом, переметнулся на сторону Хундертмаркса? Это произошло только вчера вечером.

— Неужели? А что, собственно, случилось?

— Хундертмаркс отказался выдать нужные бумаги.

— Ну, это не так уж страшно. — Гэс рассмеялся. — Я ожидал услышать вещи понеприятнее.

— Фермеры просто взбеленятся. Все будут считать, что Райнеке получил хорошую взятку.

— Так, наверное, и есть, — сказал рассеянно Гэс, лихорадочно обдумывая, что делать дальше.

Сначала нужно разделаться с Зирпом, а потом уже можно заняться Хундертмарксом. Но что если ему не повезет? Кто тогда будет помогать фермерам выбираться из того положения, в которые они попали?

— А остальные знают? — спросил Гэс.

— Да, конечно. Люди, как только рассвело, стали стекаться в город. И мне очень неспокойно, потому что начали прибывать и полицейские подкрепления. Уже прибыло человек двадцать, с оружием и всем прочим.

— А что, наши ребята захватили с собой свои ружья? — Гэс улыбнулся.

— Именно так, но по сравнению с тем, как вооружены полицейские — это так, пукалки. Что делать?

— А что ты хочешь сделать?

— Нам нужно получить эти бумаги. Никуда от этого не денешься. Мы не хотим никого обманывать. Но без этих бумаг нам придется сосать заднюю лапу.

— Ну, так что же решили? — настаивал Гэс.

— Что решили? Ты что, хочешь, чтобы люди, у которых семьи, вышли против вооруженных до зубов полицейских с дробовиками?

— Но среди этих полицейских есть такие же ребята, как мы с тобой. Они тоже дети фермеров.

— Ты хочешь сказать, что они не посмеют стрелять в нас?

— Не знаю. Может быть, посмеют, а может, и нет. Но если сначала с ними поговорить, объяснить, что к чему, и если после этого они все равно будут готовы убивать — ну, тогда, я думаю, надо будет и силу применить. И посмотреть, кто на что годен.

— Но это же простые фермеры! У них жены, дети!

— Ну и что? Зачем они живут? Ведь они все делают ради своих детей? Они хотят, чтобы их детям жилось лучше, чем им, чтобы их дети понимали, что к чему. Я не знаю этих полицейских, но неужели они превратились в бесчувственных убийц?

— А ты поведешь нас?

— Нет, я не могу. У меня есть дело, которое надо сделать немедленно.

— Я тебе верю, — сказал Бен осторожно. — Я знаю, что ты не мог бы нас предать.

— Спасибо, Бен. Сегодня в этом городе должно произойти такое, что нельзя откладывать. Но как только я разберусь с этим... делом, я сразу присоединюсь к вам. Постройтесь в колонну, человек десять в ряд, и двигайтесь к банку. И пока вам не нужно никого, кто бы вел вас и шел впереди. Расскажите полицейским, что происходит. А потом захватывайте банк, забирайте бумаги и все свои деньги. Вот и все.

— Нет, такого наши ребята не сделают. Они верят в закон и правопорядок.

— И я верю в закон.

— Понятно, — сказал Бен, глядя на оружие Гэса. В дверь снова постучали. Гэс, как и ранее, прижавшись к стене около двери, спросил:

— Кто там?

— Шериф Дарби. Открывайте.

— Вы один?

— Один.

Дверь открылась. Пистолет уперся Дарби под подбородок.

— Я знаю, что вы достаточно разумны, чтобы не убивать представителя закона, находящегося при исполнении служебных обязанностей, — холодно сказал Дарби и очень медленно вошел в комнату.

— Что вам надо, Дарби?

С пояса шерифа, и слева и справа, свисали две кобуры с пистолетами; каждая кобура была подвязана к ноге тонким ремешком.

— Так в чем дело, Дарби?

Пистолет Гэса по-прежнему находился у горла шерифа. — Ночью рядом с гостиницей произошло убийство. Я должен отвести вас в участок. Вы должны дать показания. — А какое отношение к этому убийству имею я?

— Нам известно, что убитый имеет некоторое отношение к вашему прошлому.

— А где гарантия того, что меня не пристрелят? — спросил Гэс, быстро взглянув на Бена.

— Я гарантирую вам безопасность, — сказал шериф.

— Бен мой свидетель. Не думаю, что вы рискнете убрать и его. Я мирно пойду куда надо, но сначала ты позвонишь Мики Зирпу. И скажешь ему, что мы выходим. Я хочу встретиться с ним лицом к лицу, на центральной улице.

— Ты просто сошел с ума! — Дарби скривил губы. — Ты просто чокнутый.

— Ну, конечно, чокнутый. Просто сумасшедший гангстер... Ладно. Бен проследит за тем, чтобы все было по-честному. Зирп, наверное, хорошо помнит, как он пытался подставить меня под гранаты у газового завода. А теперь твоя забота сделать так, чтобы все было более или менее по-честному. Пускай стреляет первым.

— Я никогда не слышал ни о каком Зирпе. — На лице у Дарби появилось выражение безнадежности. — Ты... Вы пойдете сейчас со мной в участок.

Гэс поднял немного пистолет, приложил дуло к ноздре Дарби и тихо сказал:

— Ты сам это все начал. Теперь сам будешь и расхлебывать. — Бен! — позвал Гэс. — Забери у него пистолеты; — Бен осторожно приблизился и еще более осторожно вытащил оружие.

— А теперь звони, — сказал Гэс.

Шериф съежился, на лбу выступил холодный пот; он косил глазами, пытаясь увидеть палец Гэса, лежащий на курке.

— Хорошо, хорошо, — прошептал шериф. — Я позвоню.

Гэс кивнул головой и сказал, обращаясь к Бену:

— Видишь? Что я говорил? Оружие в руках может помочь быстро разрешить проблему.

Шерифа подвели к столику с телефоном. Он поднял трубку и назвал телефонистке нужный ему номер. Глаза его бегали по комнате — он был похож на загнанную в угол крысу, пытающуюся отыскать путь к спасению.

— Мистер Зирп? Говорит шериф... У меня нет выбора... мне угрожают оружием... Да, здесь... Он хочет встретиться с вами на Фронт-стрит ровно в полдень... Позволит вам выстрелить первому...

После паузы, держа трубку у уха, спросил у Гэса:

— А где я буду в это время находиться?

— Ты будешь стоять рядом со мной, — сказал Гэс.

— Я буду рядом с ним... Мы выходим... Нет, выбора нет... Шериф повесил трубку.

— А ты башковитый парень, — сказал Гэс. — Поставленный перед фактом, ты принимаешь его, а не пытаешься увильнуть... Бен, ты помнишь, что я тебе говорил? Ты все понял? Будет немного шумно, подымется пыль... А эти продажные газеты, если бы я шел с вами, тут же раскричались бы: видите, с кем связались фермеры? С преступником!

— Ну что нам эти газеты! Мы сами знаем, что к чему, — сказал Бен. — Все наши ребята полностью тебя поддерживают! И готовы помочь тебе.

— Нет, не надо. Это мое личное дело. От начала и до конца... А теперь — понаблюдай за шерифом, а я пока закончу бриться. Гэс широко улыбнулся и ушел в ванную. Бен, державший пистолеты шерифа, направил их на Дарби и сказал:

— Дарби, советую не шевелиться. А не то нам придется срочно избирать нового шерифа... Я понимаю, что происходит! Ты узнал, что мы хотим выдвинуть Гэса на пост шерифа Додж-Сити, вот и попытался его подставить.

— Ты просто дурной грязный боров! — прошипел Дарби. — Я тебя быстренько упеку в тюрягу. Будешь там пуп надрывать в каменных карьерах! Дерьмо ты собачье! Ты думаешь, взял в руки пистолет — и уже настоящий человек? Ни хрена подобного. Как хлебал навоз, так и дальше хлебать будешь!

— Говори, говори, Дарби, если от этого тебе полегчает. Да, я фермерствовал всю свою жизнь, и до гроба буду этим заниматься.

Из ванной комнаты вышел Гэс. Он был одет в чистый, выглаженный костюм, волосы тщательно расчесаны.

— Да брось ты, Бен, — сказал он. — Я же тебе сколько раз говорил: спорить с такими бесполезно. Их нужно просто ногой под зад — и все тут.

Гэс, не открывая окна, осмотрел улицу. Странно, ни одной машины. И ни живой души перед гостиницей не видно. А, наверное, уже все прослышали, что тут будет происходить. Откуда это узнают? Да еще так быстро? В дальнем конце улицы он разглядел беспокойную толпу долговязых фермеров, с обветренными лицами и красными шеями. Боже, что они тут делают? Уходите, уходите отсюда, хотелось крикнуть Гэсу. Здесь, под самым вашим носом, будут стрелять!

Затем он увидел полицейских с оружием в руках, занимающих место перед банком.

Да, теперь понятно, почему фермеры не могут решиться на активные Действия. Никому не хочется, чтобы ему прострелили голову. Особенно если неизвестно, чем все это закончится.

На другом конце улицы собрались подростки и молодые люди. Они присматривались, выжидая, что произойдет дальше, прикидывая, что и как; пришел момент понять, чего стоят их отцы, чего стоит их страна. Часы на пожарной башне показывали без пяти двенадцать.

— Бен, тебе нужно обязательно поговорить с теми полицейскими. Тебе нужно им сказать, что и они и мы — все из одних и тех же мест, нас всех вырастила одна земля. У нас всех в душе одни и те же надежды, мы все хотим получать вознаграждение за свою работу, нам всем очень тяжело видеть, как гибнут наши надежды. Мы все надеемся на справедливость наших законов и нашего правительства! Бен! Тебе надо спешить! Тебе нужно говорить с ними открыто, честно, потому что если кому-то суждено быть убитым, то люди должны хотя бы знать, за что.

— Хорошо, Гэс, я постараюсь. — Бен отдал Гэсу пистолеты шерифа и направился к двери.

— Осторожнее, старина, не сломай ногу на ступеньках, — сказал Гэс в напутствие.

Время от времени поглядывая в окно, Гэс видел, как старый фермер в своем латаном комбинезоне выходит из гостиницы, потом идет по улице к банку, останавливается перед полицейскими, стоящими стеной, мощной, незыблемой и бесчувственной как бетон — разве может дойти до таких простое человеческое слово? Но Бен говорил и говорил, делая медленные, типично фермерские жесты; казалось, он обращается к своим сыновьям, объясняя, как нужно вспахать поле, что нужно сделать, чтобы дожди не смывали почву, рассказывая, что полям надо давать передохнуть, что их нужно должным образом поливать — а иначе на них не будет ничего расти...

Гэс видел застывшего на месте офицера в высокой шляпе; он стоял, как деревянный чурбан, а старый фермер взывал к нему, говорил, что фермеры требуют лишь возможности оставаться на собственной земле, что они хотят основать кооперативный банк, что они вернут свои долги, как только дожди смочат землю и засуха закончится.

Но офицер не слушал. Он превратился в камень. У него был приказ. У него было оружие.

Бен, почувствовав, что офицера ему не удастся ни в чем убедить, стал обращаться к молодым полицейским, не превращенным еще в бесчувственных роботов.

— Неужели вы будете стрелять в людей, многие из которых ваши соседи, только за то, что они захотят перейти улицу и войти в здание? Просто в здание коммерческого учреждения? А это вам не церковь или мэрия! И никому мы не собираемся мешать, никого не будем трогать! Нам нужно взять только некоторые бумаги! Вы что, будете швырять гранаты в своих соседей? Травить их газом? Вы будете стрелять из крупнокалиберных винтовок в своих родственников?

По настроению полицейских, по выражению их лиц Гэс не мог определить, готовы они стрелять или нет. Он видел, что офицер оставался без движения — наверное, он все-таки боится дать приказ стрелять, боится, что ему не подчинятся, если он такой приказ отдаст.

До двенадцати часов оставалась одна минута. Бен увидел, что его усилия ни к чему пока не приводят. Он ничего не выпрашивал, он не пытался командовать, он пытался говорить с полицейскими как с людьми, пояснить им, что и как, он пытался взывать к их человеческой порядочности. Если эти его слова не дошли до полицейских — ну что ж, дальше говорить бессмысленно. Нужно вернуться к толпе фермеров, а если потребуется — то и умереть.

Гэс видел, как Бен повернулся и медленно побрел к плотной группе людей, в поры которых навечно въелась пыль, лица которых были опалены солнцем. К толпе людей, которые не умеют красиво говорить, но умеют отличать правду от кривды.

— Ладно, шериф Дарби, — сказал Гэс, — пора и нам прогуляться немножко по Фронт-стрит.

Гэс вынул обоймы из пистолетов Дарби и отдал ему разряженное оружие.

— Может быть, ты будешь чувствовать себя немножко увереннее, если эти штуки будут болтаться у тебя на боках.

Они стали спускаться по лестнице. Впереди шериф — сзади Гэс. В руках он держал заряженный автомат.

— Надеюсь, ты переживешь эту передрягу, шериф, — сказал Гэс. И он действительно этого хотел.

— А я надеюсь, что ты — нет, — прорычал шериф. Они вышли на крыльцо главного входа гостиницы. Гэс вдохнул воздух всей грудью. Ему показалось, что он ощутил запах покрытых росой белых гардений. Наверное, скоро выпадет дождь, омоет пыльный город и оросит поля. Прекрасный запах!

— Шериф, иди слева от меня, чуть впереди и чуть в стороне, — сказал Гэс приятным голосом. Они спустились со ступенек крыльца, вышли на середину улицы. Гэс взглянул на молчаливую толпу фермеров, стоящих в конце улицы.

Джек следил за происходящим, стоя у гаража своего отца. В машине все что нужно было смазано, вода залита, баки полны бензина, мотор проверен. Она была готова к долгому путешествию.

Когда старые часы на башне стали отбивать двенадцать — Гэса охватила непонятная печаль, ностальгия по вольному ветру прерий.

Шериф шагал все медленнее и медленнее.

— Шериф, если ты вдруг окажешься позади меня, мне придется тебя тут же убить, — спокойно предупредил Гэс.

Шериф прыжком занял прежнее место — слева от Гэса, на шаг впереди.

Губы Гэса были плотно сжаты, глаза осматривали улицу, не пропуская никаких деталей. Гэс подвигал левой рукой, проверяя, насколько она ему послушна. Зирп ни за что не выйдет на честный поединок, он обязательно подстроит какую-нибудь подлость. Но если он рискнет высунуться — все остальное уже не имеет значения.

Пружины часов со скрипом и стоном разворачивались — часы отбивали двенадцать — пробили шесть, семь раз, восемь, девять... Гэс шел по середине улицы, приближаясь к банку, за которым располагался полицейский участок. Он шел очень медленно. Ну где же ты, Зирп?

В открытом окне банка Гэс увидел Хундертмаркса. Тот стоял, сложив руки на груди, улыбался и смотрел на Гэса. Ну давай, давай, бормотал Хундертмаркс, шагай, еще пару шагов — и все закончится!

А в дальнем конце улицы по-прежнему молчаливо стояли фермеры — лица напряженные, всматривающиеся в ряды блюстителей закона и правопорядка; фермеры застыли как река, скованная льдом, с нетерпением ждущая весны, теплых ветров, которые вскроют лед и позволят реке разлиться навстречу судьбе...

Еще шаг, потом еще один...

Еще шаг.

Раздался свисток, звучавший всегда ровно в полдень, и в ту же секунду прогремел выстрел. Тяжелая пуля, прилетевшая неизвестно откуда, ударила Гэса в спину и бросила его на колени... Все было прекрасно подстроено: Зирп руками Хундертмаркса совершал подлое убийство в спину. Банкир, отбежавший от окна на несколько шагов и уже невидимый с улицы, готовился выстрелить еще раз. Гэс стоял на коленях посреди пыльной улицы и медленно оседал. Автомат вывалился у него из рук. Боль парализовала его.

Люди, стоявшие на разных концах улицы и наблюдавшие за происходящим, были потрясены — неужели это все, неужели можно так просто убить человека? Неужели все закончилось?

Гэс, превозмогая боль, потянулся к автомату. Банкир уже был готов нажать курок — он целился в лицо Гэса, на котором застыло упрямое выражение. Но в тот момент, когда он уже нажимал курок, сухая старушечья рука подтолкнула ствол вверх — и выстрел ушел в небо. Банкир заорал на уборщицу:

— Ах ты старая сука, подлая стерва! Получай, что заслужила!

И он, с перекошенным лицом, ударил женщину прикладом по голове. Она рухнула на пол.

Но Гэс получил те несколько мгновений, которые ему нужны были, чтобы прийти в себя. Его сильная правая рука, которая помнила тяжкий фермерский труд, подняла автомат — и палец нажал на курок. Автоматная очередь разбила стекло, на котором золотыми буквами было выведено название банка; пули швырнули банкира о стену; расставив руки, будто крылья, Хундертмаркс съехал на пол и умер.

Дарби, успевший выхватить запасную обойму и вставить ее в один из своих пистолетов, нырнул на асфальт, откатился и выстрелил. Пуля окончательно раздробила левую руку Гэса. Второй раз выстрелить Дарби не успел — очередь из автомата Гэса прошила его. Словно портной прострочил на машинке ровный шов. Гэс расстрелял все патроны.

Над улицей повисла странная, вязкая тишина. Гэс поднялся на ноги. Левая рука болталась, как сломанная плетка. Гэс чувствовал, как его и спереди и сзади заливает кровь. Он вытащил пистолет все еще послушной ему, сильной правой рукой. Его качало во все стороны, но наконец он смог распрямиться и стать во весь рост. И двинулся дальше, вперед.

— Эй, Зирп, — выкрикнул он хрипло. — Выходи, Мики. Покажи, на что ты способен!

И неожиданно на улицу выскочил прятавшийся в подворотне Зирп. Кривой горбун улыбался дьявольской улыбкой — на, получай, Гэс Гилпин! Он выстрелил из своего многозарядного крупнокалиберного ружья. Крупная дробь завизжала по улице.

Гэс снова упал.

Все, подумал он. Нет, не все! В нем осталось еще достаточно жизни. Совсем немного, но достаточно!

А Зирп, передернув затвор своими тонкими нервными пальцами, подал следующий патрон и выстрелил снова. Дробь разорвала воздух, ударила в асфальт вокруг Гэса и вгрызлась в его тело.

Победить или умереть, сказал Гэс про себя и, лежа на земле, прицелился. Вот так, теперь спокойно, вот он, гадкий паук, на мушке, давай, кончай с ним!

И Гэс нажал на курок. Увидел, что пуля попала в цель — прямо в рот. Зирпа швырнуло головой на стену дома. Кирпич залило кровью и чем-то розоватым, похожим на мороженое.

Гэс стал отползать к бордюру. Он свое дело сделал. Сделают ли его друзья-фермеры свое?

Гэс подполз к телефонному столбу и, держась за него, немного приподнялся. Огляделся. На улицу вырулил желтый “форд”. За рулем сидел лопоухий Джек... как же его фамилия? Этот тугодум, который с трудом перемножал два и два, остановил машину рядом с Гэсом и, затащив его на сиденье, стал разворачиваться.

Гэс, посмотрев на фермеров, увидел, что они плотной массой двинулись к банку. Они не обращали ни на кого внимания, ни на увозимого Гэса, ни на полицейских, ни на окровавленные трупы. Они шли, чувствуя себя не роботами, готовыми умереть на работе, а свободными людьми, объединенными единым желанием, единым стремлением. Они зашли в банк, забрали нужные им документы, помогли уборщице подняться на ноги. Полицейские сняли свои шлемы и присоединились к фермерам...

Желтая машина, набрав скорость и легко взлетев на холм, помчалась в сторону заходящего солнца.