"Дело о взбесившемся враче" - читать интересную книгу автора (Константинов Андрей)ДЕЛО О ВЗБЕСИВШЕМСЯ ВРАЧЕКое— как выбравшись из переполненного вагона, я поспешил к эскалатору. «Блин, вот обязательно надо этому Спозараннику, чтобы я был в Агентстве ни свет ни заря! -клокотало в душе. — Ну какая разница, приеду я к 10.00 или на час позже. Ведь ничего же не случилось! Да даже если бы и случилось, это проблема репортеров, а не расследователей! Вот зануда!» Я все-таки опоздал. На целых семь минут! Спозаранник, наверное, караулил меня у входа в Агентство. Потому что первый, кого я увидел, входя в наш офис на улице Зодчего Росси, был именно Глеб Егорыч. — Вы опоздали, Максим Викторович, — без всяких эмоций констатировал Глеб, — хотя я вас в пятницу предупреждал. Мне придется составить докладную записку руководству. — Глеб, ну что ты придираешься? Не так уж я и опоздал, всего на пять минут. — Я еще старался сдерживаться, чтобы не высказать Спозараннику все, что я думаю о нем самом, о его занудстве, идиотизме, педантичности и о его дурацких записках. Глеб ничего не ответил, развернулся и ушел в свой кабинет, наверное, писать очередную кляузу. Ну и хрен с ним. Я зашел в кабинет расследователей, поздоровался с ребятами и пошел в репортерский отдел узнать, что новенького случилось в городе за минувшие выходные. В репортерском царила обычная утренняя суета: Соболин с всклокоченными волосами носился от одного телефона к другому, Завгородняя, сидя на столе с задранной чуть ли не до пояса юбкой и покачивая ножкой, ворковала с каким-то ментовским чином, Шах что-то строчил на компьютере, стажерка Оксана, чуть не сбив меня с ног, умчалась в коридор с криком: «У меня в районе заказуха! Срочно надо ехать! Где машина?!!» В общем, все как обычно. Кроме репортеров в кабинете сидел Гвичия, задумчиво созерцая коленки Завгородней. — Привет, Князь, — подошел я к бывшему десантнику. — Ты решил перейти к репортерам? — А? — попытался отвлечься Зураб от ножек Завгородней. — Конечно, пойдем покурим! Покурить нам не удалось: в дверях появился Спозаранник, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего. — Максим Викторович, вам придется срочно ехать в порт, — безапелляционно заявил Глеб Егорович. — Ваша задача выяснить, сколько получили докеры за то, чтобы объявить о начале забастовки. — А если им никто не платил? Вдруг они сами так решили? — попытался я отмазаться от не очень приятной поездки. — Не говорите ерунду, — поморщился Спозаранник, — докеры и так получают около тысячи долларов в месяц. Чтобы они забастовали — профсоюзам явно заплатили изрядную сумму. По нашим сведениям, забастовка напрямую связана с переделом порта. Леха Склеп и так уже имеет там изрядный процент, но он мечтает получить единоличный контроль над портом. Вместо того, чтобы пререкаться, вам бы следовало уже быть там. Мне эти сведения нужны как можно быстрее. Делать нечего, придется ехать. При мысли о том, что мне опять придется спускаться в этот ад, именуемый «Петербургским метрополитеном», появилось острое желание принять на грудь граммов этак триста. Мысль, конечно, заслуживала внимания, но пришлось ее временно отложить, а то могли появиться и другие мысли, к примеру — на фига мне эти докеры, Спозаранник и его дурацкие задания. А это уже попахивало не просто докладной… За всеми этими размышлениями я и не заметил, как подошел к станции «Гостиный двор». Подумав немного, решил идти на станцию «Невский проспект», авось там народу поменьше. Однако и здесь толпа была изрядная. Плюнув на возможность потерять пуговицы на рубашке, я протолкался к самому краю, чтобы уж наверняка попасть в вагон. Непрерывно сигналя, из-за поворота показался поезд. Стоящие у кромки люди инстинктивно попытались слегка отодвинуться. И в этот момент кто-то резко ударил меня под коленки, а затем толкнул вперед. Потеряв равновесие, я не смог удержаться и рухнул вниз. На мое счастье, до поезда оставалось еще несколько метров, и я успел скатиться и лечь между рельс. Сверху, истошно визжа тормозами, меня накрыл поезд. Проехав еще немного, он остановился. Сверху слышались крики. Сколько я пролежал под поездом — не знаю. Время как будто остановилось. Но что самое странное, я не ощущал ни страха, ни ужаса, да и вообще ничего не ощущал. Лежал себе, как в могиле (ну и сравненьице, однако…). Наконец поезд медленно сдал назад, и я опять увидел яркий свет. — Живой? услышал я чей-то голос. — Еще не знаю, — ответил я и попытался повернуться. — Лежи, не двигайся, — тут же раздалось над головой, — сейчас врач подойдет. Но лежать мне не хотелось, к тому же начала болеть нога, и мне необходимо было срочно выяснить, не сломана ли она. Какое-то время я безуспешно пытался встать, не опираясь на ноющую коленку. Кое-как поднялся и посмотрел наверх. У места, где я стоял до тех пор, пока кто-то не решил, что я могу очень натурально сыграть Анну Каренину, образовалось небольшое свободное пространство. Там стоял милиционер и смотрел на меня. Впрочем, на меня смотрели все. На некоторых лицах читалось разочарование: ну вот, мол, ни крови, ни мозгов наружу… И почему людей так тянет поглазеть на чью-то смерть? Впрочем, если бы они не были столь любопытны, если б не читали с патологическим интересом о зверствах маньяков или репортажи с мест боев (как в горячих точках, так и на городских улицах) — мы бы остались без работы. «Ну, нашел время философствовать!» — одернул я себя и взялся руками за бордюр перрона. Мент, видя, что лежать я не собираюсь, благородно протянул руку помощи. Вскоре я уже стоял наверху. Тут же откуда-то появился мужик — белый как мел, но в синей форме. «Машинист», — догадался я. — Ты цел? — почти шепотом спросил он и зачем-то начал меня ощупывать. — Да цел, — пробурчал я, — и не цапай ты меня! Голубой, что ли? Машинист перестал меня ощупывать, его лицо понемногу начало приобретать природный цвет. — Ты какого хера под колеса сигаешь? Надоело жить — пошел бы да повесился! А мне из-за тебя в тюрьму? — Мужика слегка потряхивало, но во взгляде читалось отчетливое желание съездить мне по морде, и только присутствие стража порядка удерживало его от этого поступка. А вокруг уже становилось тесно от обилия работников метро. Чуть ли не каждый о чем-то спрашивал, кричал машинист, что-то говорил мент. Но я ничего не слышал. Теперь трясти стало уже меня. Очень живо перед глазами встала картина — окровавленные куски мяса, когда-то бывшие моим телом, мозги на рельсах и колесах поезда, газетные полосы с описанием самоубийства подающего надежды инвестигейтора, похороны, речи коллег у свежевырытой могилы… Меня кто-то взял за руку и потащил за собой. Что удивительно, я даже не пытался вырваться, шел, как баран на бойню. Через некоторое время, миновав толпу, мы поднялись на эскалаторе в пункт милиции. Здесь уже сидели какие-то товарищи в погонах с двумя просветами. — Рассказывай, — заявил один, видимо, старший. — «Однажды в студеную зимнюю пору я из лесу вышел…» — начал я. — Ты че Ваньку валяешь? Ты говори, какого хрена под колеса сиганул? Частое общение с представителями правоохранительных органов — это большой опыт. Мне сразу стало ясно, что «глухарь» этим господам не нужен, а значит, если я скажу, что отнюдь не сам «сигал» под колеса, меня начнут убеждать, что мне все показалось. А очень хотелось выпить, трясучка не отпускала. В это время в пункт, где и так было не развернуться, вошел молодой парень в «гражданке». «Дознаватель», — понял я. Парень не спеша достал бланк протокола, пристроился у краешка стола и приготовился записывать. — Фамилия, имя, отчество, место работы, — лениво начал он. — Да пошли вы со своими отчествами! — не сдержался я. — Вот моя визитка, вызывайте завтра и поговорим, а сегодня я не в духе. Все! Мне выпить надо, я пошел. Чины из милиции, чуть не столкнувшись лбами, склонились над визиткой. — Агентство журналистских расследований, — прочитал один. — Это «Золотая пуля», что ли? — Да, «Пуля»! — заорал я. — Долго вы меня здесь мурыжить будете? У меня, может быть, стресс, и мне срочно требуется принять лекарство! — Ага, под названием «Столичная», — хмыкнул следователь. Это вы «Столичную» пьете, а я «Флагман» предпочитаю. Все, я пошел. — И куда это ты, интересно, пошел? — лениво поинтересовался один из начальников. — К едрене фене! — Я все больше заводился, краем сознания понимая, что этого делать не стоит, но ничего с собой поделать не мог. — А что вы сделаете? Задержите? Вперед на мины! Больше трех суток вам меня не продержать, да и то вряд ли. А после выхода я вам такую пресс-конференцию устрою на тему прав человека и деятельности свободной прессы в Питере… — А при чем здесь деятельность прессы? — искренне удивился подполковник. — А это я позже придумаю. Ну что вы, не видите, что я не в лучшем виде и от меня сейчас толку, как от презерватива советского производства? Завтра я приду в себя и отвечу на все вопросы. — Да ладно, — принял решение один из «двухпросветных» золотопогонников, — трупа нет, и слава Богу. Пускай идет. Если понадобится, из-под земли достанем. Я вышел из метро и вдохнул. Жаркий, насыщенный запахами бетона и пыли (ремонт Невского проспекта все еще продолжался) воздух не принес облегчения, скорее, наоборот. Я еще раздумывал, куда идти, а ноги уже понесли меня через переход к ближайшему кафе. Выпив два по сто «Флагмана», выкурив пять сигарет и «закусив» все это маленькой чашечкой кофе, я понял, что худо-бедно могу соображать, и двинулся к Агентству. Сразу у входа в родную контору я столкнулся с Шаховским. Тот оглядел меня цепким взглядом и пощупал зачем-то рукав куртки: — Живой? — Затем потянул носом и констатировал: — Живой. Иди к Обнорскому, ему уже звонили из ментовки, сообщили… Кипя праведным гневом, изрядно подогретым сорока градусами, я ринулся в кабинет шефа. У меня уже было несколько версий насчет того, кто хотел меня убить. — Ну-ну, заходи, прыгунчик, — проворчал Обнорский. Что— то в его тоне меня насторожило, но я решил не обращать внимания на тон: мало ли что там у шефа произошло. Может, ему опять не удалось Лукошкину затащить к себе домой для вычитки очередного шедевра и пришлось спать в холодной и одинокой постели… — Андрей, я уверен, это Склеп! — выпалил я и плюхнулся на диван. — Ага, как же, размечтался, — поморщился Обнорский. — Но склеп тебе не светит, разве что ма-а-а-аленький прямоугольный памятник. Ты где уже с утра нажраться успел? Да еще до такого состояния, чтоб под поезд упасть! У меня аж дыхание сперло от злости. И это после того, как меня чуть не убили! Да что они тут себе думают?! Тоже, блядь, нашли алкаша с вокзала! Злость усугублялась явно ложным обложным обвинением — я уже неделю ничего крепче пива не пил! Несколько секунд я не мог вымолвить ни слова, сидел с красным от натуги лицом, хватал ртом воздух и пялился на Обнорского. Тут в кабинет вошли Спозаранник, Повзло и Скрипка. Ну вот, сейчас еще Глебушка чего-нибудь добавит. Мне вдруг стало все равно, и я замолчал. — Ну, чего молчишь? — уже громче спросил шеф. — Где нажрался, я спрашиваю! — А пошел ты!… — только и смог вымолвить я, встал и пошел к выходу, бросив напоследок: — Какой же ты… Выйти я не успел — пока проталкивался между Скрипкой и Повзло, удивленно смотревших на меня и не спешивших уступить дорогу, раздался голос Спозаранника: — Погоди, Максим. Я замер от удивления: мало того, что Глеб — впервые на моей памяти! — назвал меня по имени, без отчества, так это еще и было произнесено с неподдельным сочувствием. Теперь уже все уставились на Спозаранника. И удивления на лицах присутствующих было даже побольше, чем у меня. Таким тоном Глеб не разговаривал никогда! Бывало, орал (такое случалось всего раз, да и то я знал об этом лишь по рассказам других), иногда смущался, но чтобы сочувствие… — Я встретил сегодня Кононова на пороге Агентства около десяти часов, — уже обычным своим тоном сообщил Глеб, — и могу с уверенностью сказать, что спиртным от него не пахло. В половине одиннадцатого я лично приказал ему ехать в порт. Во сколько он упал под поезд? — В десять сорок пять, — начиная что-то понимать, ответил Обнорский. — Мне думается, что даже с талантами Кононова, — сухо заметил Спозаранник, — напиться до потери сознания за пятнадцать минут довольно сложно. — А мне менты сказали… — отводя глаза, произнес Обнорский. — Ага, — усмехнулся Повзло, — а то ты ментовских начальников не знаешь! Они, бывает, такого наговорят… — Ладно, Максим, прости за наезд. Я был не прав. — Обнорский встал и протянул руку. Поколебавшись, я пожал ее. — Ну все, конфликт замяли. Присаживайтесь, будем разбираться. Через несколько минут, когда была восстановлена хронология событий — во сколько я пришел в Агентство, во сколько вышел, во сколько попал под поезд, где был после (я честно признался, что зашел в кафе), — Обнорский достал из сейфа дорогущий представительский коньяк и налил мне треть фужера. Я не стал изображать кокетничающую институтку и выпил коньяк залпом. После этого я попытался внятно и без эмоций рассказать о происшедшем на станции. У меня почти получилось. — Насколько я могу понять, — осторожно сказал Повзло, — там действительно было много народу, и тебя могли столкнуть неспециально. — Да какое там «неспециально», — передразнил я, — я же говорю: было два толчка! Сначала под колени, чтобы лишить равновесия, а потом в спину! — А вот с одним моим знакомым была такая история, — встрял Скрипка. — Он два раза падал на рельсы перед электричкой и оба раза успевал откатиться. А потом всем говорил, что его хотели убить и сталкивали специально. Милиция заводила дело, но никого не могла найти. А в третий раз он упал прямо под колеса и откатиться уже не успел. — Ты это к чему? — не понял Повзло. — А к тому, что в последний раз рядом с ним вообще никого не было, — победно сообщил Скрипка, — ближайший человек стоял от упавшего метрах в трех! — Ты что, — опять начал злиться я, — тоже думаешь, что я сам под поезд сиганул? — Да ничего он не думает, — попытался успокоить меня шеф, — вот, лучше выпей еще. Я хотел было гордо отказаться, но очень уж хороший был коньяк. После непродолжительной дискуссии на тему: кому на хрен надо было меня толкать, я вынужден был согласиться, что в последнее время особо горячих тем не расследовал. Раньше, конечно, было, но очень уж давно… В конце концов мы зашли в тупик. — Ладно, подвел итог Обнорский, — сегодня мы уже все равно ничего придумать не сможем. Надо все тщательно проанализировать, собрать кое-какие материалы, поговорить с работниками метро… — Да что они смогут сказать? — вскочил я, меня слегка пошатнуло. — Максим, — мягко сказал шеф, — я тебя понимаю, но согласись, что лучше не пороть горячку. Сходи домой, поменяй штаны, они у тебя порваны, помойся… В общем, приди в себя. А завтра поговорим. Думаю, что и у нас уже кое-что будет. И, можешь мне поверить, своих людей я убивать не позволю. Ты мне веришь? — повысив голос, спросил шеф. — Верю, — согласился я. Обнорский не раз уже доказывал, что за сотрудников Агентства может и горы свернуть. — Вот и ладненько, — сказал шеф. — Судя по воплю в коридоре, стажерка Оксана уже вернулась с убийства, поэтому водитель пока свободен и отвезет тебя домой. Возражать было бесполезно. В коридоре я еле отмахался от Зудинцева с Кашириным, попытавшихся затащить меня в кабинет расследователей для пристрастного допроса. Мне действительно очень хотелось попасть домой, отмокнуть в ванной, выпить крепкого кофе и привести мысли в порядок. Часа через три я уже был в полном порядке и даже успел немного подремать. Налив себе чашку кофе (четвертую), я сел на кухне, закурил и задумался. Ничего путного в голову не приходило. Кроме того, ужасно хотелось холодного пива. А чего, интересно, еще может хотеться в такую жару? Но одному пить стремно, и я вспомнил про знакомого опера из Красногвардейского угрозыска. Недавно я от кого-то слышал, что он уже месяца три как перевелся в УВД метрополитена. Нового номера его телефона у меня не было, но это не проблема… Через час я уже разговаривал с Гаврилой (фамилия моего знакомого — Гаврилов, отсюда и прозвище, на которое тот нисколько не обижался). В пять часов мы пили пиво в маленьком кафеюшнике у «Елизаровской». Цены здесь были очень даже доступные, а пиво не разбавляли. Мы пропустили по паре кружек, съели по салатику и горячему, закурили, и я подумал, что можно приступать к тому, ради чего повел Гаврилу в кафе. — Ты представляешь, — небрежно сообщил я, — меня сегодня под поезд столкнули. — Та-а-ак, — Гаврила даже пивом поперхнулся, — и как ты выбрался? — Между рельс упал, поезд надо мной остановился. — А ну-ка, давай подробно. — Ты что-то знаешь? — у меня проснулся охотничий интерес. — Давай сначала ты, а потом уже я. Я хотел возмутиться, но вдруг подумал, что меня для показаний и так вызовут, и Гаврила сможет их прочитать. А вот я его для дачи показаний не вызову (жаль, конечно). Придется понадеяться на его обещание. Я принялся рассказывать. А в конце добавил, что мы в Агентстве уже пытались просчитать, кому могла понадобиться моя фамилия на надгробии, но так ничего и не просчитали. — Скорее всего, ничего и не вычислите, — хмуро сообщил Гаврила. — Я тебе кое-что расскажу, но, ради Бога, нигде… — Обижаешь, начальник, — сразу взбодрился я. — Давай вещай, что там у вас в подземном царстве творится. На следующий день я встал с больной головой и сушняком во рту. Попытался вспомнить подробности прошлого вечера, но тут услышал шум в ванной и стал судорожно осматривать комнату в поисках женских предметов. Таковых не обнаружилось, и я несколько озадачился. «Лучше пойти и посмотреть, кто там, а не мучить больную голову», — принял я правильное решение и, с трудом встав на ноги, поплелся к ванной. Дверь оказалась незакрыта, и я заглянул внутрь. Занавеска была задернута, но под душем стояло явно женское тело. Поглазев пару минут и так и не вспомнив, кому из моих знакомых девушек могли принадлежать столь объемная грудь и не менее объемная задница, я вздохнул и пошел на кухню. Вскоре я услышал, как выключили воду, и поспешил в комнату, чтобы накинуть халат. Из дверей вышла, едва не задев бедрами косяк, девушка лет этак тридцати пяти. — Привет. — Ничуть не смущаясь того, что на ней было надето лишь полотенце, да и то в качестве чалмы на голове, девушка прошла в коридор. — Постой, — окликнул я ее, — а ты что, так ко мне и пришла? — А ты не помнишь? — поинтересовалась она, впрочем, не очень-то и удивившись. — Не помню, — честно признался я. — Мы же раздевались в коридоре. — Мы? — скептически спросил я. — Моя-то одежда в комнате. — Ага, — усмехнулась незнакомка (я так и не смог вспомнить, как ее зовут, хотя некоторые подробности вчерашних мытарств постепенно стали проявляться), — ты же средь ночи вскочил и собирался куда-то бежать, ловить маньяка. Потом, правда, передумал. Маньяк! У меня в голове щелкнуло, и я наконец вспомнил! Ведь Гаврила рассказывал мне вчера, что в метро в последние месяцы произошла целая серия подобных происшествий. Начальство, как это обычно бывает, тщательно скрывает серийность попавших под колеса, но среди оперов ходят слухи о маньяке из метро. Версия о массовых самоубийствах хоть и является официальной, но не выдерживает критики. Слишком странно вели себя погибшие — кто-то выкрикнул перед смертью: «Помогите!»; один мужик попытался выскочить, но не смог; женщина успела крикнуть: «Столкнули!». Но все происшествия случались на разных станциях, а начальство упорно не замечало странностей и прекращало дела. У меня появилось острое желание бросить все и бежать в Агентство. Но пришлось все же сперва напоить даму кофе. (Ну это ж надо было так напиться! Даже имени не помню!) Исполнив долг джентльмена, хотя по виду дамы можно было понять, что этот самый долг она видит в другом, я быстро собрался, и мы вышли из дома. Распрощавшись с ней у метро и взяв телефончик (который сразу же выкинул), я бросился на улицу Росси. Когда я добрался до Агентства, мой боевой пыл несколько угас. Хотя, надо думать, он угас еще вчера. Мне уже почти явственно виделись скептические рожи начальства, когда я заявлю о маньяке, основываясь лишь на разговоре с Гаврилой. Поэтому я решил пока ни о чем никому не говорить. На входе я чуть не сбил с ног Зудинцева, явно кого-то высматривавшего. — Ну что, отошел? — пожав мне руку и окинув цепким взглядом опера, спросил он. — Отошел, покладисто согласился я. — Пойдем поговорим? — Извини, Георгий, некогда, — попытался я обойти Зудинцева, — у меня сроки поджимают, надо срочно доделать одно дело, а то Глеб меня убьет. — Подожди, — от бывшего опера отвязаться было не так-то просто, — не кипешись. У тебя должны быть какие-то версии… — Да ладно тебе, я уже и сам думаю, что могли и случайно столкнуть. — Да? — скептически произнес Георгий и внимательно посмотрел мне в глаза. Все-таки, опыт — его не пропьешь: мне казалось, что Зудинцев просвечивает меня насквозь и ему известны все мои мысли. — Во всяком случае, я уверен, что в ближайшее время это не повторится. — Я действительно почему-то считал, что пока меня трогать не будут. На чем было основано мое убеждение? — я и сам не знал. — Ну, смотри… — протянул Георгий. — Только прошу тебя, не занимайся самодеятельностью. Это никогда до добра не доводило. — Слушаюсь, ваш бродь! — саркастически произнес я. — Вы такой старый и опытный, а я маленький и глупый… — Ну, теперь я вижу, что ты в порядке, — хмыкнул Зудинцев, — но все-таки не лезь один. Да, с Зудинцевым лучше не лукавить. Но из этого разговора я вынес мнение, что помощью сотрудников Агентства мне пользоваться не надо. Дураку понятно, что все Агентство уже знает о происшедшем со мной. Стоит мне произнести слово «метро», как начальству доложат о том, что я занимаюсь самостоятельным расследованием случившегося со мной инцидента. Лучше все сделать по-тихому. Я сел за комп и задал в поиск задачу: «метрополитен», «погиб под поездом». Пока компьютер шерстил сводки Агентства, выискивая требуемую информацию, я для подстраховки открыл какой-то левый материал и свернул его в уголок. Мол, если кто-то решит посмотреть, что это там Безумный Макс на компе изучает, то увидит отнюдь не материалы по метро. Может, это и маразм, но лучше перебздеть, чем недобздеть. А то еще запретят вообще пользоваться базами — от Обнорского можно ждать и не такого. Ага, поиск закончился. Ну ни фига себе! 132 документа! Это что, все убийства? Но убийств оказалось гораздо меньше, все остальное было не то. Так, посмотрим… Попавших под колеса поезда оказалось семь человек. Оп-па! А это уже интересно! Пятеро из семи — практически одного возраста, 56-58 годов рождения. Была еще бабушка 77 лет и парень 19 годочков. Но последний отпадал: в сводке отмечалось, что у парня были исколоты все руки и упал он под поезд поздним вечером, а за его полетом следили пять человек. С бабушкой тоже было все ясно: по заключению врачей, она умерла еще на перроне от кровоизлияния в мозг, а на рельсы упал уже труп. А вот с остальными пятью требовалось разобраться. Даже странно, почему в Агентстве никто не обратил внимания на столь частые случаи попадания под поезд. Но потом я посмотрел на даты и понял — они погибали в течение почти полугода, а в городе каждый день что-то происходит. Да и анализировать — дело не репортеров, а наше. Но у нас все функции анализа выполняет единственный и неповторимый Глеб Егорыч. Неудивительно, что маньяка просмотрели. Я переписал фамилии и решил «пробить» потерпевших по адресной базе данных, чтобы узнать, где они жили. В том, что это именно «терпилы», у меня уже не возникало никаких сомнений. Быстренько пробежав глазами список адресов, я решил начать с Игоря Капланова, Геннадия Степцева и Нины Кармыш. Все они при жизни проживали в одном районе и недалеко друг от друга. На мое счастье, из начальства в Агентстве был лишь Скрипка, который в очередной раз пытался заставить Горностаеву курить «в положенном месте». Проскочив мимо них и сообщив по дороге Зудинцеву, что вернусь часа через три, а если срочно понадоблюсь, пусть звонит на мобильник, я выбежал на улицу. У Кармыш меня ждала неудача — соседи сообщили, что после ее смерти муж поменял квартиру и уехал в Тверь. У Степцева дверь открыло очаровательное создание лет двенадцати. — А почему не спрашиваешь: «Кто там?» Вдруг грабители? — поинтересовался я. Девочка усмехнулась и покачала головой. Затем обернулась, слегка кивнула — и сразу в поле зрения оказался здоровенный кавказец, сиречь, кавказекая овчарка. Пес умными глазами посмотрел сначала на меня, потом на хозяйку, как бы спрашивая: мне его сразу на британский флаг порвать или погодить? — Вам кого? — положив руку на загривок собаки, спросила девочка. — Ты, наверное, Рита? — спросил я. — Мы разве знакомы? удивилась она. Заочно, — не стал я вдаваться в подробности. Не объяснять же ей, что в адресной базе данных я получил информацию о всех прописанных в квартире. — Мама дома? — Нет, она в больнице. — Заболела? — сочувственно поинтересовался я. — Нет, — рассмеялась Рита, — работает. Вы так и будете топтаться на пороге или сообщите мне свое имя и цель прихода, чтобы я решила, стоит вас впускать в дом или нет? «Умненькая девочка», — подумал я и решил, слегка подкорректировав, изложить свою историю. Согласно моей интерпретации, я просто расследовал странные случаи в метро, и мне сейчас нужны подробности жизни погибших. А так как отец девочки погиб в метро, то я и пришел поговорить с родственниками. Рита выслушала, внимательно рассмотрела мое удостоверение, визитку и спросила: — А вы можете у Серегина автограф взять? — Конечно, могу, — заверил я ее. — Ну, тогда заходите, — разрешила она. Да, иногда слава моего шефа творит настоящие чудеса, даже без его присутствия. Мы прошли в квартиру. Пес следовал за мной, а когда мы вошли на кухню, улегся на пороге. Да уж, с таким защитником Рите бояться нечего. Где-то я слышал, что кавказца даже пистолетная пуля не способна остановить, разве что в голову попадет. — Так что вы хотели узнать об отце? — спросила Рита, наливая воду в чайник. — Честно говоря, сам не знаю, — признался я, — просто расскажи о нем: кем работал, где работал, кто к нему в гости приходил? Если это не секрет, конечно. — Да какой там секрет, — отмахнулась Рита, — работал врачом, как и мама. В последнее время, перед… — она замялась, — перед тем случаем, стал, кроме больницы, подрабатывать в какой-то клинике. Но ему там тоже мало платили, я слышала, как он маме жаловался. Общался в основном с врачами. — А ты знаешь кого-нибудь из его друзей? — спросил я. — У нас альбом есть, институтский, там даже адреса указаны. Сейчас я принесу. Рита ушла в комнату, оставив меня под присмотром пса. Я встал, чтобы выключить чайник, но тут же вернулся на табуретку — кавказец вскочил и предупреждающе зарычал. Вернулась Рита с большим альбомом. — У них недавно была годовщина выпуска, и они сделали себе фотографии, — пояснила хозяйка, — а потом вставили их в свои старые альбомы. А под каждой фоткой — адрес. Я сразу перевернул листы с фотками из институтских времен и стал изучать снимки полугодовой давности. Под каждой фотографией стояла фамилия и короткая справка о том, чего добился выпускник со времени окончания института. Вот, например, послужной список некоего Степцева. Черт, я же совсем недавно уже слышал эту фамилию… Озаренный внезапной догадкой, я стал листать страницы и на четвертой нашел Кармыш, а на следующей Капланова. Но это же невероятно! Я вскочил, даже не обратив внимания на зарычавшую собаку. — Тэнгиз, тихо! — прикрикнула Рита. — Нашли что-то интересное? — Не то слово! Тут у вас еще куча трупов! — Я был так поражен, что совсем забыл, что разговариваю с ребенком. — Принеси мне мою сумку из коридора. Рита шмыгнула в коридор и тут же вернулась с сумкой. Я достал свой список. Еще пару минут я сверял его с информацией из альбома и вскоре уверился, что все погибшие в последнее время в метро (кроме наркомана и бабушки) — выпускники одного и того же курса Первого мединститута. Это не могло быть совпадением. От свалившейся на меня удачи аж руки задрожали. Значит, это не маньяк работает в метро! Кто же? Внезапно свихнувшийся врач из того же выпуска, чем-то обиженный на однокурсников? Но тогда при чем тут я? Об этом следовало крепко подумать. Я выписал адреса оставшихся в живых, попрощался с Ритой, пообещав ей принести полное собрание сочинений Серегина с его автографами, и покинул квартиру. На следующий день после посещения квартиры Степцева я пришел в Агентство и попытался все-таки добиться аудиенции у нашего «звездного» шефа. Обнорский выслушал меня, хмыкнул, забрал справки и сказал, что подумает об этом. На досуге. Вообще шеф показался мне каким-то вялым — он явно думал о чем-то другом, но никак не о работе. Честно признаться, я не сильно расстроился тем обстоятельством, что Обнорский прохладно отнесся к моей информации. Иного я почему-то и не ожидал. Поошивавшись по Агентству и поизображав бурную деятельность, я решил сходить в гости к одному из выпускников «рокового» курса Первого меда — Гоче Начхебия. Жил он в центре, и кто-то у него явно был дома — перед выходом я позвонил ему, и трубку сняли. Разговаривать я не стал, а поспешил на улицу Некрасова. — Кто там? — раздался из-за двери женский голос. — Я из Агентства «Золотая пуля», вот мое удостоверение. — Я поднес к панорамному «глазку» свою ксиву. — А чего вы хотите? — Мне бы хотелось поговорить с Гочей Георгиевичем. — Он умер, — после непродолжительного молчания ответил тот же голос. — Как умер? — поразился я: в списке погибших в метро Начхебия не значился. — Попал в аварию. — Дверь так и не открыли, но и прогонять не торопились, что обнадеживало. — Может, вы все-таки откроете? — взмолился я. — Честное слово, я не грабитель и не террорист. Мне очень надо с вами поговорить. За дверью воцарилось молчание, там явно раздумывали, и я решил выкинуть козырь. — Кроме Гочи, в последнее время погибли пять его однокурсников. После моих слов послышалось клацанье замков, и вскоре дверь открылась. На меня смотрела женщина лет тридцати пяти с красными, видимо от слез, глазами. Выйдя из квартиры Начхебия, я уселся на лавочку и закурил. Итак, в моем списке появилось еще три фамилии: у Гочи отказали тормоза, Сергей Нарышев умер от отравления, Наталья Ламитина попала под машину. Все это мне рассказала жена Гочи Лена. Ее муж погиб восемь дней назад, и на похороны пришли почти все бывшие в городе выпускники рокового курса. На поминках, как водится, вспомнили общих знакомых, ушедших из жизни. Ни у кого не возникло мысли о том, что их однокурсников кто-то методично убирает. Смерти происходили не в один месяц и вполне могли тянуть на случайность. Я заглянул в свой список и выбрал следующую фамилию. Мне было необходимо поговорить с кем-то из однокурсников погибших, а не с их родственниками. Уже через пятнадцать минут я был у дома на улице Исполкомовской и звонил в дверь. — Ну и кого там черт принес? — поинтересовались из-за двери. Голос был молодой (но не детский) и чертовски приятный. — Кого может принести черт? — ответил я. — Конечно же, прелюбодея. — А если я замужем? И муж дома? — Мое сердце мне подсказывает, что дома вы одна, — безапелляционно заявил я. Моя уверенность была основана на вполне конкретных фактах — в квартире были прописаны две женщины с одинаковыми фамилиями и с небольшой разницей в годах рождения (то есть, с большой долей вероятности, сестры). Это, впрочем, не означало, что в квартире не мог проживать мужчина. — Раз сердце подсказывает, значит, так оно и есть, — рассмеялись за дверью. — А если вы маньяк? — Нет, — после некоторой паузы заявил я. — Где вы видели маньяка, у которого есть сердце? — К счастью, я вообще маньяков не видела, — ответила хозяйка, открывая дверь. Моему взору предстала очень даже симпатичная женщина в коротеньком халатике. Я с удовольствием осмотрел сначала ноги, затем бедра, потом грудь и поднял глаза на лицо, обрамленное длинными каштановыми волосами. Да уж, никакого сравнения с моей последней, с позволения сказать, подружкой. — Ну и как, — ничуть не смутившись, поинтересовалась хозяйка, — нравится? — Очень, — честно ответил я. — Ну тогда заходите, — позволила она и немного посторонилась. Проходя в дверь, я невольно прижался к ней всем телом, и меня бросило в жар. Мне уже не хотелось проходить дальше… Или — если уж идти вместе с ней, то не отлипая. Со всеми вытекающими. О том, что мое желание написано у меня на лице, стало понятно сразу, как только я увидел глаза хозяйки: она с едва заметной улыбкой смотрела на меня. Кроме того, у меня возникла мысль, что она специально встала именно так, как стоит. Через несколько секунд хозяйка отстранилась и позволила мне пройти в квартиру. Закрыв дверь и повернувшись, она протянула руку: — Вера. А как зовут прелюбодея? — Максим. Можно просто — Макс. — Ну пойдем, прелюбодей. — Вера пошла вперед, указывая дорогу. — Только ты сразу свыкнись с мыслью, что тебе придется сначала совратить невинную душу и довести ее до грехопадения. И не скажу, что это будет легко. Девушка нравилась мне все больше. Правда, последние ее слова слегка охладили мой пыл. А то я уж было начал подумывать о том, что к основной части прелюбодейства мы можем перейти не отходя от кассы, вернее, от двери. И что это меня в последнее время тянет начинать в коридорах? Пришлось вспомнить о деле, в том числе и о том, что выпускницу «рокового» курса звали Лариса. А значит, меня встретила ее сестра. Опять родственник! Я же собирался поговорить с кем-то из выпускников! Впрочем, должны же быть в нашей работе и приятные стороны! В конце концов я могу подождать Ларису и в квартире. Мы прошли на кухню (а куда же еще?), и Вера взялась за чайник. Ну нет, ни кофе, ни чай я пить больше не могу — чай не водка, много не выпьешь. — Вер, а у тебя пива не найдется? — робко спросил я и сразу попытался обосновать свою тягу к спиртному. — В такую жару горячее пить — какой-то моветон. — Пива у меня нет, — с сожалением (как мне показалось) произнесла Вера. — Но внизу есть магазин… — Понял, — сказал я, вставая и устремляясь к двери. Но опомнился и обернулся. — А ты вообще-то пиво пьешь? — Пью, конечно, но лучше шампанское, — усмехнулась она. — Насколько я помню, именно этот напиток больше всего подходит для совращения невинных душ. Определенно день обещал закончиться очень даже неплохо. И плевать, что в кармане осталась последняя пятисотка, а до получки еще неделя. А с другой стороны, вдруг удастся провести сегодняшние траты под статью «оперативные расходы»? Подобные мысли проносились у меня в голове, пока я несся вниз по ступенькам. Купив две бутылки шампанского, коробку конфет, фрукты, кусок ветчины (однако жрать охота) и сыр, я устремился обратно. День обещал закончиться очень даже неплохо. Хотя на окраине сознания билась мысль о том, что ее сестра (к которой я, собственно, и пришел) может вернуться. Ну и хрен с ним, комнат-то три… Пока я бегал в магазин, Вера успела переодеться в платье. На мой взгляд, халатик был предпочтительней, но так тоже неплохо. Пока мы вместе накрывали на стол, то есть резали ветчину и сыр, Вера интересовалась моей работой. Я, как обычно, что-то заливал о крутых расследованиях, задержанных маньяках и профессиональных киллерах. Но осознавал, что Вера мне не очень-то верит — обычных в таких случаях «ахов» и «охов» не было и в помине. Зато были полные мягкого юмора замечания и уточнения. Но это меня ни в коем случае не обижало, скорее, наоборот. Под ничего не значащий треп мы сели за стол, я открыл шампанское. — За что пить будем? — спросила Вера. — За тебя, конечно, грех не выпить за такую красоту, — пошел я в наступление. — Что-то в прошлый раз, когда мы с тобой встречались, ты не был со мной столь галантен, — заметила Вера. — Мы встречались? — Было дело, — сказала Вера. — Неужели ты думаешь, что я могу вот так просто впустить в квартиру одинокой женщины совершенно незнакомого мужчину? — рассмеялась она. — Погоди, — я поставил бокал на стол, — как одинокая женщина? А Лариса? — Так ты к ней пришел? — Вера тоже поставила бокал. — А я-то думала, ты наконец меня вспомнил… Выражение ее лица изменилось. Теперь на нем была написана досада. До меня дошло, что мы знакомы. Вернее, она со мной знакома, а я, такая сволочь, ее в упор не помню! Что я в таком положении мог сделать? Правильно! Честно признаться в том, что я ее не совсем помню (то есть, помню — как такую девушку можно забыть!), но когда мы встречались и где, как отрезало! А к ее сестре я пришел строго по делу. И ни разу Ларису в глаза не видел. А вот как увидел Веру, так сразу вспомнил, что мечтаю о ней вот уже несколько недель. Мол, хоть и был пьян, но не смог ее забыть. Ну и так далее. Через какое-то время Вера немного оттаяла и спросила: — А что за дело? И я рассказал ей о происшествии на станции «Невский проспект». И обо всем, что узнал потом. И о своих догадках, что некто убивает однокурсников ее сестры. Но вот почему… — А ведь верно, — задумчиво сказала Вера, — что-то слишком часто Ларискины однокурсники стали под поезда попадать. — Вот-вот, — обрадовался я, — а еще были Гоча Начхебия, Наталья Ламитина и Сергей Нарышев. Они тоже были однокурсниками твоей сестры. И тоже погибли. Хотя и не в метро. Я думаю, что и твоей сестре угрожает опасность. — Ну, Лариске вряд ли что-то угрожает, — усмехнулась Вера. — Она сейчас в Швейцарии, в какой-то крутой клинике — бабки зашибает. И будет там еще почти год. На моем лице, видимо, проступила досада. И Вера сразу спросила: — Ты хотел у нее что-то узнать об однокурсниках? — Хотел, — признался я, — она могла натолкнуть меня на мысль, зачем убирают ее однокурсников? Она ведь знает их всех — как они живут, чем дышат, какие у них проблемы. А теперь придется идти к кому-то другому. Я взял со стола бокал и залпом выпил. А потом посмотрел на Веру. — Но все это может подождать до завтра, — я пытался исправить ситуацию. — Хоть я и не помню, где и когда мы с тобой встречались, но сегодняшний вечер я хочу провести с тобой. Вера задумчиво смотрела в свой бокал. Повертела его в руке, стуча о стенки льдом (мы решили не выпендриваться с ведерком, а просто положить лед в бокалы, хотя в шампанское лед класть и не принято), тряхнула волосами, выдохнула и выпила. — Все мужики сволочи, — констатировала она, — не я первая это сказала и, к сожалению, не последняя. Ты падла редкостная, но ты мне нравишься. Еще с того самого дня рождения у Самойлиных. И вот тут я вспомнил. Еще в то время, когда я занимался бизнесом, мы с Гошей провернули пару сделок, довольно удачных. А потом его кто-то кинул, и он остался на бобах. Ему надо было срочно ехать выкупать товар, а денег не было. Он бросился к партнерам, у которых лежал его товар под реализацию. В том числе и ко мне. По договоренности, я должен был отдать ему деньги за его товар через два месяца, но мне стало жаль парня, и я отдал деньги досрочно. И поимел от своей Юльки за этот шаг шикарный скандал. Тем более что часть уже оплаченного товара «зависла» на прилавке и продаваться не желала. А Гоша в тот раз выкрутился, затем опять поднялся. Через некоторое время он пришел ко мне с каким-то предложением, но я уже ушел из бизнеса да к тому же разводился с Юлькой. В общем, мне было не до него. Но Гоша не забыл моей доброты и, встретив меня месяца три назад, пригласил на свой день рождения. В тот раз я как-то очень быстро нажрался и напрочь забыл все, что происходило на празднике. Я налил в бокалы шампанское, кинул лед. Обошел стол, подошел к Вере и… встал на колени. — Если можешь, прости меня, — сказал я (между прочим, совершенно искренне). — За что? — удивилась Вера, принимая бокал. — За то, что забыл тебя. Я не помню, что между нами было в тот вечер. Да и вряд ли могло что-то быть. А я очень хочу, чтобы было. Ты мне нравишься, мы вполне взрослые люди и… Договорить мне не дали, закрыв рот очень приятным способом. Бокалы упали на пол, а Вера опустилась рядом со мной… Я закурил две сигареты и передал одну Вере. Мы уже давно переместились с пола кухни на широченную кровать, где нам было не в пример удобнее. И тут замузицировал мой мобильник, оставленный в куртке. Я вскочил и бросился в коридор. — Ты чем занимаешься? — спросила трубка голосом Гвичия. — Трахаюсь, — честно признался я. Уж кому-кому, а Князю в этом конкретном случае я мог сказать правду. — Хорошее дело, — согласился Зураб, — но тебя тут разыскивает какая-то девушка. Говорит, что ты ей Серегина обещал. «Рита», — понял я. — Князь, будь другом, отдай ей один экземпляр нашего подарочного набора собрания сочинений шефа. — Ты что? — возмутился Гвичия. — Это у нас для очень важных информаторов! — Она очень важный информатор! — Я попытался привнести в свой голос как можно больше убежденности. — Но у нас осталось всего два… — Князь, — не дал я ему договорить, — я завтра же куплю еще и сам возьму у Андрея автографы. — Ну, смотри. Князь отключился, а я вернулся в комнату. Вера все еще блаженствовала в кровати, покуривая. Я залез под одеяло и попытался отобрать у нее сигарету. — Погоди, — отмахнулась Вера. — Ты знаешь, а ведь Лариса рассказывала мне о скандале, который произошел на последней их встрече. — Что за скандал? — Я уже как-то и забыл, для чего, собственно, сюда пришел. — У них полгода назад была встреча однокурсников. В каком-то ресторане гуляли, — начала Вера. — Лариса рассказывала, что Игорек Каштанов вдруг взъелся на Сергея Немолова и начал обвинять его, что тот в начале перестройки воровал бюджетные деньги мешками, а теперь зарабатывает на бедных пенсионерах. — Погоди, — не понял я. — А каким образом зарабатывает? — Ну, не грабит, конечно, — усмехнулась Вера и взяла еще одну сигарету. — Немолов сейчас заместитель председателя комитета по здравоохранению Питера. Знаешь, какие там денежки бродят? — Да уж, слышал, — усмехнулся я. Здесь я попал в свою сферу. — Лоббирование интересов определенных фармацевтических фирм. Предоставление этим фирмам эксклюзивного права на поставки лекарственных препаратов для льготников. Солидные деньги. — Шаришь, — одобрительно сказала Вера. — Но Капланов обвинил Немолова в том, что тот в конце восьмидесятых выбивал деньги на ремонт больниц, ничего не делал, а денежки присваивал. Игорек и сам был в этом замешан, он тогда работал в одной из городских больниц. А потом Немолов где-то зарвался, появилось уголовное дело. Заодно потянули и тех, кто в этой афере участвовал. Немолов отмазался, а вот Капланов и еще несколько человек поимели кучу неприятностей. Хоть и не сели, но с работы повылетали. Я всех нюансов не знаю, да и не хочу знать. Мерзко это все. — Мерзко, — согласился я и потянулся к ней, — в отличие от тебя. Ради справедливости следует сказать, что в моем порыве была изрядная доля возбуждения отнюдь не сексуального свойства. Я понял, что нашел «маньяка». Ларчик просто открывался — Немолов убирает свидетелей своей противоправной деятельности. В последнее время в отношении чиновников слишком часто возбуждались уголовные дела. А если Немолов собирается занять место председателя Комитета по здравоохранению (по слухам, в отношении прежнего председателя уже возбуждено дело и начальствовать ему читалось от силы месяц), то давнее дело, неожиданно реанимированное, может сыграть решающую роль и погубить Немолову всю карьеру. На следующее утро я пришел в Агентство без пяти минут десять, что являлось почти абсолютным рекордом. Первым делом я зашел в кабинет Спозаранника, поздороваться. А если честно, посмотреть на его удивленную рожу. Спозаранник не оправдал моих надежд: ответив на мое приветствие, он напомнил, что следующий номер «Явки с повинной» выходит в свет через неделю, а я должен сдать в номер статью о брачных аферистах. Я буркнул в ответ, что статья почти готова, и поспешно ретировался в свой кабинет, чтобы позвонить одному своему знакомому из ФСБ. После обычных для «рыцарей плаща и кинжала» отговорок и экивоков мне все же удалось уяснить, что деятельность Немолова действительно попадала в поле зрения компетентных органов. Почему его не раскатали на полную катушку — выяснить не удалось, но мне этого было и не надо — главное, что информация Веры подтвердилась. А значит, надо привлекать «тяжелую артиллерию». Я пошел в репортерский отдел. Мне нужна была Завгородняя. К счастью, Света оказалась на месте. Я отозвал ее в коридор и сразу приступил к делу. — Света, — как можно проникновеннее сказал я, — мне нужна твоя помощь. — Че-его-о? — протянула Завгородняя, почему-то отстранившись. Видимо, решила, что я прямо сейчас сообщу ей о своих сексуальных проблемах, вылечить которые может только она. — Да не переживай ты, — поспешил успокоить я ее, — на твою невинность я покушаться не собираюсь. — Почему? — искренне удивилась Завгородняя. Извечная женская логика: если мужчина ей не нравится и она не хочет с ним спать, то это одно, а вот если наоборот, то это уже ущемляет ее женское достоинство. — Давай поговорим об этом позже, — попытался исправиться я. — Мне нужна твоя помощь в очень серьезном расследовании. — Это я с радостью, — тут же загорелась Света. — Только Володю предупрежу… — Ни в коем случае! — Обнародования своих планов я вовсе не желал. — Понимаешь, я вроде нашёл выход на наркодилеров, поставляющих в Питер кокаин… Света сразу подобралась. Я бил не в бровь, а в глаз — все Агентство знало, что в последнее время Завгородняя обращает самое пристальное внимание на факты задержания наркодельцов, торгующих именно кокаином. Какая-то там была темная история с этим наркотиком сразу после выхода Светы из больницы. Подробностей никто не знал, но Светин интерес отмечали. — А что за дилер? осторожно спросила Завгородняя. — Пока не знаю, — ответил я. — Если точнее, то мне кажется, я нащупал его «крышу» в администрации города. Но об этом пока нельзя говорить в Агентстве. У меня есть данные, что этот чиновник состоит в родственных связях с одним из наших. — Я многозначительно посмотрел на Свету. — В тебе я уверен, а вот в остальных… Понимаешь, я немного засветился, и любое упоминание в семейном кругу, которое может допустить сотрудник Агентства, повредит ему… — импровизировал я на ходу. — Но наши ребята очень хорошо знают, что такое секретность, и не будут говорить об этом в кругу семьи, — вполне резонно заявила Завгородняя. Ты права. — Я лихорадочно искал аргумент, способный снять все недоразумения. — Я подозреваю Обнорского, — выпалил я. — Точнее не его, а кое-кого из его окружения… Похоже, я нашел правильный аргумент. Света ненадолго задумалась, тряхнула головой и спросила: — Что надо делать? Когда я объяснил, Завгородняя чуть не съездила мне по морде. Это ее желание отчетливо читалось на лице. — Да пойми ты, — попытался я втолковать ей очевидные (для меня) истины, — тебе не надо с ним спать. Ну разденешься, но ведь не до конца же: простыней закроешься. А через несколько минут после того как вы зайдете в сауну, ворвусь я и изображу ревнивого любовника. — Ага, — сомневалась Завгородняя, — а если ты не успеешь? — Ну как ты можешь так думать, Света? — Похоже, я обиделся по-настоящему (сам, от себя такого не ожидал). — Ты что, думаешь, я тебя могу подставить? В конце концов Света согласилась. Мы обговорили с ней детали, и я ушел писать статью об аферистах. Брачных. Тем же вечером я сидел на лавочке у сауны на Заневском проспекте. Именно здесь работал мой друг. С минуты на минуту должны были подъехать Немолов с Завгородней. Совращение чиновника прошло как по маслу, да и кто бы мог устоять перед нашей Светочкой! Света пришла к нему под видом журналистки, якобы с целью взять интервью у ответственного работника Комитета по здравоохранению. Постреляла глазками, сделала пару намеков, продемонстрировала грудь в вырезе блузки (бюстгальтер она летом не носила) — и чиновник «поплыл». Через час беседы он уже готов был ехать с Завгородней в ближайшую гостиницу, где можно снять номер на пару часов. А когда она сообщила, что любит финскую баню и даже знает хорошую сауну на Заневском, Немолов чуть из штанов не выскочил. В общем, сегодня вечером чиновник забрал Свету у Александрийского театра, и они поехали «мыться». Она уже отзвонилась и сообщила, что они минут через десять будут на месте. План был прост: когда Немолов со Светой будут не совсем одеты, я врываюсь в их кабинет и изображаю разъяренного мужа. Или любовника, что не так уж важно. Для большего антуража я буду размахивать газовым пистолетом, в настоящее время лежащим во внутреннем кармане куртки. Немолов, по моим прикидкам, должен испытать шок, а значит, расколоть его не составит труда. Ага, вот и такси подъехало. Чиновник вышел, открыл заднюю дверцу и галантно подал руку Завгородней. Работа работой, но я прекрасно понимал Немолова: отказаться провести вечер в компании такой девушки даже я не смог бы. Это ж надо, уговорить мужика в такую жару пойти в сауну! Что бы там ни говорили о Завгородней в Агентстве, она — талант… Выждав пятнадцать минут, я пошел ко входу в сауну. Сашка, распорядитель сауны и мой друг еще со школьных времен, проводил меня до двери номера, который предоставили Немолову. — Только, ради Бога, — попросил Сашка, — не разнеси ничего. — Не бзди, — заверил я его, — все будет в ажуре. Сашка недоверчиво покачал головой, но возражать не стал. Я достал пистолет, проверил (уже в который раз) обойму с шумовыми патронами и толкнул дверь. — Ах ты, сука! — заорал я с места в карьер. — Так и знал! Картинка моему взору предстала вполне приличная: Света сидела за столом, укутанная простыней, Немолов как раз вышел из бассейна, причем в трусах. Но сразу было видно, что появление какого-то типа с пистолетом его немного обеспокоило. — Макс! — завизжала Света, подыгрывая. — Это совсем не то, что ты думаешь! — А что же я должен думать? вполне натурально удивился я. — Ты сидишь в каком-то блядюшнике в чем мать родила, да еще в компании какого-то козла! А ты че уставился? — набросился я на Немолова. — Ты ваще кто такой? — Видите ли… — начал мямлить Немолов, подыскивая объяснение, — я не знал, что она замужем. — И кольца не видел? — ядовито поинтересовался я. Света, отправляясь на встречу с Немоловым, надела кольцо. Дальше все происходило согласно сценарию: Немолов с перепугу, что я прямо сейчас начну стрелять, готов был признаться в убийстве Листьева, Холодова и Старовойтовой. Клиент, что называется, созрел, и я уже собирался приступать к допросу, но нас прервали. В сауну постучались, и Сашка поинтересовался, не нужны ли нам девочки. Это означало, что у нас появились неожиданные проблемы — мы с Сашкой обговорили сигнал «бедствия» на случай неожиданностей. Я вышел посмотреть, что случилось, на всякий случай спрятав пистолет за пояс брюк. Передо мной стоял… Обнорский! Уж кого-кого, но его я никак не собирался здесь увидеть! — Ты что тут делаешь? — вытаращившись на него, спросил я. — Помыться пришел? — Ага, — еле сдерживая ярость (это было заметно невооруженным глазом), ответил он. — Точнее кое-кому шею намылить! Ты что вытворяешь?! — Видишь ли, Андрей… — начал я. — Вижу! — зарычал Обнорский и, схватив меня за воротник, притянул к себе. — Это что за самодеятельность? Мне больше делать нечего, как выслушивать матюги рубоповцев насчет того, что мои сотрудники ломают им перспективную разработку! Немедленно прекращай и доставь клиента домой. И не дай Бог он что-нибудь заподозрит! Я тебя собственноручно похороню! У меня из-за тебя… Мне так и не удалось узнать, что же у него из-за меня случилось. Скорей всего, накрылась встреча с Лукошкиной. Я попытался втолковать Андрею, что вышел на след серийного убийцы и теперь провожу допрос главного подозреваемого, но Обнорский почему-то не загорелся охотничьим азартом. — Ты идиот, Макс, — заявил он. — Немолов не мог убивать тех людей, он две недели назад вернулся из Австрии, где был два с половиной месяца. А до этого ездил в Голландию. Тебе надо было сперва выяснить, где он был в момент убийств, а уже потом проводить свои разработки. — Но ты же сам сказал, что им интересуется РУБОП… — Сказал. И не только РУБОП, но и ФСБ тоже. Но подозревают его в участии в преступном сообществе, занимающемся поставками «экстази» в Россию, а не в каких-то померещившихся тебе серийных убийствах. — Обнорский уже слегка успокоился, и я не стал с ним спорить, доказывая, что убийства мне не померещились. — За ним уже давно следят, и твоя выходка стала для оперов полной неожиданностью. Немолова ни в коем случае нельзя тревожить, иначе у них вся разработка медным тазом накроется. Делай что хочешь, но чтобы Немолов в ближайшее время оказался дома и в самом благодушном настроении. И меня не интересует, как ты это сделаешь. — Андрей, — попытался я привести последний довод, — у меня денег нет на такси. — Вот тебе двадцать баксов, отвезешь его домой. И чтобы никакой самодеятельности! В это время в коридор выглянула Завгородняя, и Обнорский заткнулся. Испепелив взором Свету, у которой хватило сил сказать лишь: «Ой!», он прошипел что-то насчет того, что это не Агентство, а какой-то рассадник блядства и идиотизма. Потом повернулся и ушел. Напоследок он так выразительно посмотрел на меня, что я понял: если я хочу дожить до завтрашнего вечера, то должен вывернуться наизнанку, но убедить Немолова, что произошла ошибка. Я закурил и посмотрел на Свету. Она стояла, широко открыв глаза, и ждала хоть каких-то объяснений. — Что там клиент? — поинтересовался я. — Попросил меня как-то уладить конфликт, — сообщила Света. — А что тут Обнорский делал? — Помыться приходил, — сообщил я. Внезапно мне в голову пришла одна мысль. — Мы сейчас войдем обратно, я буду разговаривать с Немоловым, а ты поддакивай. Поняла? В конце сделай вид, что рассержена, и гордо удались. Дальше уже мое дело. — А что ты с ним будешь делать? — поинтересовалась Завгородняя. — Да ничего, — отмахнулся я, — отвезу домой. Он ни при чем. Я попросил Сашку вызвать такси, и мы со Светой вернулись в сауну. Когда мы вошли обратно, Немолов уже был почти полностью одет и пытался завязать галстук. — Вы действительно врач? — смущенно спросил я. — Действительно, ответил Немолов. Он еще ничего не понял, но догадался, что выяснение отношений со стрельбой и мордобитием отменяется. — Что же ты мне сразу не сказала? — обернулся я к Свете. — А что я могла тебе сказать? — обиженно заявила Света. — Ты ворвался, как Отелло, и даже не спросил, что мы здесь делаем. Мы что, трахались? — перешла она в атаку. Я что-то промямлил, но Света уже вошла в образ, подхватила джинсы и футболку и гордо удалилась. Через несколько секунд она вернулась уже одетая, взяла куртку и вышла, громко хлопнув дверью. Мы остались с Немоловым одни. — Давайте я вас до дома довезу, — заискивающе произнес я. — Нет уж! — Я мог лишь позавидовать самообладанию Немолова: он очень быстро понял, что диспозиция изменилась, и теперь играл оскорбленную невинность. — Как-нибудь сам доберусь. — Не спорьте, — подбавил я металла в голос, — должен же я загладить свою вину. — После этих слов я как бы невзначай распахнул куртку и еще раз продемонстрировал рукоятку пистолета. Немолов решил не спорить, мы вышли и сели в ожидавший нас автомобиль. Доехали до центра, и я попросил остановиться у кафе. — Пошли, мужик, — заявил я не терпящим возражений голосом. — Замнем конфликт, как это водится у русских людей. Немолов вылез из машины. От Веры я знал, что он не чурается спиртного, даже более того. Именно на этом и строился мой план. Через час мы уже перешли на «ты» и вели вполне светскую беседу. — Ты пойми, Сергей, — втолковывал я своему новому знакомому, — когда встречаешься с такой женщиной, как Света, поневоле станешь параноиком. Ну откуда я знал, что ты ее обследовать будешь? — Я как бы упускал из виду тот факт, что обследование в сауне выглядит по меньшей мере странным. — Да понимаю я и ничуть не сержусь, — Немолов уже вполне пришел в себя, и в его голосе стали появляться менторские нотки. — Но нервы у вас не в порядке, это я вам как специалист говорю. Надо вам лечиться, братец. Могу вам посоветовать вполне приличную клинику. Ею как раз мой однокурсник заведует. — А вы поддерживаете отношения со всеми однокурсниками? — Я даже не разыгрывал заинтересованность. — Конечно, — высокомерно заявил Немолов, — не только поддерживаю, но и помогаю, чем могу. Что— то слишком быстро он оправился. Ну да хрен с ним, лишь бы говорил дальше. Я понимал, что нарушаю указание Обнорского, но Немолов был уже в благодушном состоянии, и наш разговор вполне мог тянуть на обычный треп двух знакомых за рюмочкой «чая». Я проснулся у Веры. Хозяйка уже куда-то убежала, оставив на кухонном столе записку: «Макс, цветы мне очень понравились, но четное число обычно кладут на могилку. Надеюсь, это не намек с твоей стороны? В холодильнике стоит коньяк — если тебе будет очень худо. Кофе — в кофеварке, бутерброды — в микроволновке. Позвони мне, пожалуйста, днем на мобильник. Вера». «Вот козел!» — подумал я про цветочника. Он, видимо, заметил, что я, когда покупал цветы, был не совсем трезв и вместо пяти роз подсунул четыре. Надо будет вспомнить, где я брал цветы. Впрочем, сейчас меня занимало другое: мое расследование зашло в тупик, и я не знал, куда мне дальше торкаться? После разговора с Немоловым (изрядно подпив, он стал выливать на своих однокурсников ушаты грязи) у меня не осталось ни одной реальной кандидатуры на роль серийного убийцы. Со слов Немолова, грешков у всех его однокурсников хватало (один он был чистенький, аки ангел Господень): кто-то торговал лекарствами из больницы, где работал; кто-то практиковал без необходимых лицензий; кто-то в свое время допускал врачебные ошибки, вылившиеся в плачевные последствия для пациентов. Но все это было бездоказательно, и у меня сложилось мнение, что многое из рассказанного Немолов просто выдумал, а если даже он говорил правду, то эти факты не могли стать поводом для широкомасштабной вендетты, объявленной кем-то своим бывшим однокурсникам. Я налил себе коньяка, поставил подогреваться бутерброды и закурил. Как это ни было обидно, но приходилось признать, что ни хрена у меня не вышло. Чтобы отработать всех оставшихся в живых однокурсников на предмет их алиби на время убийств (то есть, под микроскопом изучить их жизнь за последние полгода), нужна кропотливая работа, как минимум, человек десяти, и не на одну неделю. Да и потом, почему я решил, что убивает погибших именно их однокурсник? Но что-то не давало мне уйти от этой версии. Может, потому что других у меня нет? После того, как я выпил граммов сто коньяку и запил его двумя чашками кофе с бутербродами, я решил поставить крест на расследовании. В случае, если Обнорский спросит меня об этом деле, я честно доложу все, что узнал, и пускай уже он сам об этом думает. На то он и начальник, если разобраться. А у меня еще статья о брачных аферистах не закончена. Приняв это решение, я потушил сигарету и отправился в Агентство. Оказалось, что мысленно поставить крест на расследовании было гораздо легче, чем забыть о нем. В тот день, занимаясь текущими делами, я то и дело ловил себя на том, что продолжаю думать о странных смертях врачей. Меня не оставляла мысль, что решение лежит на поверхности, вот только мне оно не попадалось. Или я ему не попадался. Невольно вспомнилось изречение какого-то мудрого человека о том, что в основе почти всех преступлений лежат вполне объяснимые причины. И одной из главных является человеческая корысть. То бишь, денежки. В конце концов, я плюнул на свое решение и отправился к Родьке Каширину. Не вдаваясь в подробности, я отдал Родиону список оставшихся в живых однокурсников Вериной сестры и попросил пробить их на предмет участия в коммерческой деятельности. Вскоре Каширин вошел ко мне с результатом. — Практически ни на ком из этих людей фирм не зарегистрировано, — заявил он. — На мой взгляд, внимания заслуживает лишь Николай Калимов. Он числится соучредителем аж пяти фирм, а в одной является генеральным директором: ЗАО «Авиценна». В заявленных сферах деятельности: торговля медицинским оборудованием, маркетинговые исследования, научная деятельность в области диагностики и другие. Ну тут и идиоту понятно, что эти фирмачи просто продают за бугор наши научные разработки. Товар весьма ходовой, и подобным сейчас многие занимаются. Кроме того, у «Авиценны» открыты счета в пяти банках. Даже в «Лионском кредите». О размерах счетов данных нет, но они не выплатили последний кредит: два миллиона немецких марок. — А откуда ты взял данные о невыплаченном кредите? — поразился я. — От верблюда, — усмехнулся Родион. — В Интернете еще и не то можно найти. Я поблагодарил Каширина и уставился в его справку. Что с ней делать, я не знал, а потому засунул ее в сумку, чтобы подумать дома. Если я сегодня там окажусь. Мой рабочий день закончился в 11-м (антикварном) отделе Управления уголовного розыска ГУВД Петербурга, где я обсуждал с ребятами будущий материал о похищенных из музеев ценностях. Расположен отдел невдалеке от Лиговского проспекта, и, выйдя оттуда, я вспомнил, что офис «Авиценны» расположен именно на Лиговке. Была половина пятого вечера, и я решил зайти в фирму Калимова. Офис оказался не очень большим: всего каких-то пять кабинетов. У входа сидел охранник в цивильном костюме и в галстуке. Я поинтересовался, кто из руководства присутствует, и тот ответил, что Калимова нет, но есть коммерческий директор. Я попросил доложить обо мне, как о представителе немецкой фирмы «Зурис» (название я выдумал тут же), занимающейся разработками медоборудования. Вскоре я уже сидел в кабинете Альберта Самойловича Нелвица. — Наша фирма не очень известна, — начал я, — но в настоящее время мы стараемся навести контакты со всеми, кто занимается разработками в сфере медицинского оборудования в России. Мы много слышали об «Авиценне», и только хорошее. Я всего лишь представитель, но в мои обязанности входит оценивать потенциал возможных партнеров. Мне бы хотелось поговорить с Николаем Калимовым, чтобы составить мнение о ваших возможностях. — К сожалению, Николая Сергеевича нет в офисе, — улыбаясь, заявил коммерческий директор, — но вы можете задать мне все интересующие вас вопросы. Что конкретно интересует? — Конкретно — возможность получить разрешение на использование русских и советских разработок в сфере новейших технологий в медицинском оборудовании, — кинул я пробный шар. Если Родион ошибся в своем предположении, то я сейчас буду выглядеть не очень комильфо. — Вы пришли как раз по адресу, — оживился Альберт Самойлович. — Только наша фирма способна предоставить вам самый широкий спектр подобной продукции. К примеру, не так давно мы добились для одной известной итальянской фирмы право использовать в их последней разработке оборудования для лазерной коррекции зрения сразу три открытия российских ученых в этой области. Дальше разговор перетек в неудобное для меня русло. Я ни фига не понимал в медицинском оборудовании и тем более в открытиях в этой области. А поэтому просто кивал и поддакивал с умным видом Альберту Самойловичу. Но тот, видимо, решил, что я действительно что-то понимаю во всей этой лабуде, и предложил выпить коньячку. Наверное, чтобы более близко познакомиться с возможным перспективным клиентом. Я сразу оживился: вот уж тема застолья мне намного ближе. К тому же при распитии коньячка можно сменить тему на какую-нибудь иную, не медицинскую. После третьей я перевел разговор на Калимова. Альберт сразу потускнел. — Не понимаю я Колю, — доверительно сообщил Нелвиц, — у нас завис самый шикарный контракт за всю историю фирмы, а он занимается неизвестно чем. — А что за контракт? — невинно поинтересовался я, подливая Альберту «Камю». — С англичанами, — спокойно сообщил Нелвиц, он уже слегка «поплыл», а поэтому говорил откровенно. — Я точно не знаю в чем там суть, контрактом занимался шеф. Вроде речь идет о каких-то разработках в сфере диагностики. Мы уже не раз продавали такие изобретения, но все это были мелочи. А тут четыре с половиной лимона зелени! Ты представляешь? — Да, — протянул я, — сумма впечатляет. И что шеф? — А хрен его знает! — в сердцах сказал Нелвиц. У него уже, видимо, наболело. — Шляется хрен знает где, в фирме появляется раз в неделю. Ему в Англию ехать надо было еще полгода назад, а он в Питере торчит! Оп— па! У меня в мозгу прозвенел звоночек -примерно полгода назад и началась серия загадочных смертей! Похоже, я все же нащупал ниточку. На следующий день я с самого утра отправился к Рите. Гвичия мне сказал, что книги она забрала и была несказанно счастлива такому подарку. Дверь она открыла сразу, улыбаясь до ушей. — Спасибо вам огромное, — сияя, заявила она. — У меня уже весь двор перебывал. Автографы приходили смотреть. Все завидуют ужасно. — Я рад, что у тебя все хорошо, — сообщил я. — Мне опять нужна твоя помощь. В вашем альбоме есть фотографии Николая Калимова и Сергея Нарышева? Через пять минут я уже подходил к станции метро. Из телефонного разговора с женой Нарышева я знал, что перед смертью ее муж был в ресторане «Метрополь» со своим однокурсником. И хотя умер Нарышев лишь через три дня, но яды ведь разные бывают. С кем из своих сокурсников ходил в ресторан ее муж, женщина не знала. Вот я и хотел показать фотографию работникам ресторана. Если с Нарышевым был Калимов… Калимое действительно частенько посещал «Метрополь», а вот Нарышева официанты не вспомнили. Но это и не важно: в день визита Нарышева с загадочным сокурсником в ресторан Калимов там был! Метродотель вспомнил это абсолютно точно. В тот же день мне стало известно и еще кое-что. Наталья Ламитина была сбита на проспекте Художников, напротив автозаправки. Служащие заправки припомнили, что с места происшествия уезжала синяя иномарка. А по базе данных ГИБДД Калимов является владельцем «форда-мондео» синего цвета. Итак, головоломка решена: Калимов и есть убийца! Правда, у меня не было никаких доказательств, а только косвенные улики. Но мне было все ясно… Кроме одного: зачем преуспевающему бизнесмену понадобилось убивать своих сокурсников? И еще: при чем здесь я? Ответить на эти вопросы мог лишь сам Калимов. Моих изысканий вполне должно было хватить, чтобы прижать бизнесмена к стенке. Во всяком случае, мне так казалось. С другой стороны, в ментовке надо мной только посмеются. А если не посмеются, то вся слава за раскрытие серии убийств достанется ментам. К Обнорскому тоже идти бесполезно — после случая с Немоловым он даже слушать меня не станет. По той же причине нельзя обращаться и к другим ребятам из Агентства. На такое дело (расколоть бизнесмена на «доверительную беседу») можно было подвигнуть Шаховского. Тем более что ему не привыкать наезжать на бизнесменов. Но наш «штатный бандит» несколько дней не появлялся в Агентстве, где он пропадает — было неясно. Вот и получается, что рассчитывать я могу только на себя. — Глеб, мне нужен цифровой диктофон, — заявил я, входя в кабинет к Спозараннику. — Зачем? — без всякого выражения поинтересовался Спозаранник. — Ну ты же сам приказал мне узнать, сколько заплатил Леха Склеп докерам за забастовку, — удивленно произнес я. — А сегодня я встречаюсь с представителями профсоюзного комитета порта и думаю, что они могут что-то сказать. — Ладно, — немного подумав, сказал Глеб, — держи диктофон, надеюсь, ты знаешь, как им пользоваться. — Знаю, — обрадовано заверил я. — Не волнуйся, все будет тип-топ! Маленький цифровой диктофончик скрытого ношения — предмет настоящей гордости Спозаранника. Мне казалось, что придется выдержать целую битву. с Глебом, а все оказалось так просто. Через час я уже разговаривал с Калимовым. Вот тут мне пришлось потрудиться. Я не хотел заранее раскрывать свои козыри, и одновременно мне было необходимо встретиться с Калимовым. Я решил все же пойти ва-банк и сказал, что разговор будет касаться его английского контракта. Калимов надолго замолчал. Я уж начал беспокоиться, что связь прервалась, когда Калимов сказал, что согласен на встречу. Вечером этого же дня в сквере возле его дома. Он сказал, что выведет гулять собаку, и у меня будет 10 минут для разговора. Я заверил, что этого времени мне вполне хватит. К тому же у меня были реальные причины считать, что Калимов будет слушать меня гораздо дольше… В 11 часов вечера того же дня я сидел на лавочке во дворе дома, где жил Калимов. Диктофон я закрепил на груди, а микрофон вывел в рукав левой руки. В кармане куртки лежал газовик, заряженный патронами с нервно-паралитическим газом. На всякий случай. Бизнесмена еще не было, а я уже допивал третью бутылку пива. Наконец дверь подъезда открылась, и показался Калимов. Перед подъездом горел фонарь, и Калимова хорошо было видно. На поводке он вел пуделя. Тоже неплохо: если бы Калимов вышел на прогулку с ротвейлером или какой-нибудь собакой бойцовской породы, я бы, пожалуй, еще подумал, стоит ли начинать разговор. — Здравствуйте, — подошел я к бизнесмену. — Это я вам звонил. Где мы можем поговорить? — Пойдемте в скверик, — кивнул Калимов в сторону видневшихся невдалеке деревьев. — Там тихо, и нам никто не помешает. — Так о чем вы хотели поговорить? — спросил Калимов, когда мы сели на одинокую лавочку в сквере. Со стороны нас практически не было видно, кусты закрывали почти со всех сторон. — Я хотел поговорить о некоторых ваших однокурсниках, — начал я. Диктофон я включил еще по пути к скверу. — А если точнее, то о Гоче Начхебия, Наталье Ламитиной, Игоре Каштанове, Нине Кармыш, Сергее Нарышеве. Мне продолжить? — Насколько я понимаю, вы еще ничего не сказали, — заметил Калимов. — Вы ведь знаете, что они погибли? — продолжил я. Равнодушие Калимова меня слегка озадачило, но я решил продолжить. — У меня есть основания предполагать, что именно вы их убили. — И какие же это основания? — Голос Калимова был по-прежнему ровен. За три дня до смерти Нарышев посещал «Метрополь» вместе с вами, — решил пойти я с главных козырей, — обслуга вас помнит. А с места происшествия на проспекте Художников уезжала синяя иномарка. Того же цвета, что и ваш «форд». Работники заправки тоже опознают машину, если будет такая нужда. — Если это и правда, — резонно заявил бизнесмен, — то зачем мне все это? — Я полагаю, что дело касается какого-то открытия. — Это предположение родилось у меня только что, и я поспешил его высказать. Калимов вздрогнул, и я понял, что попал в точку. — Мне одно непонятно, зачем вы хотели убить меня? Этот вопрос, если признаться, мучил меня больше всего. Случай со мной никак не хотел укладываться в уже почти сложившуюся картину. — Так это был ты на «Невском проспекте»? — Калимов резко повернулся ко мне. Я отшатнулся. Собственно, я уже получил то, что хотел, — своим вопросом Калимов выдал себя с головой. Он это и сам понял и после паузы продолжил: — Ты похож на Мишку Карпова, а со спины особенно. Он был последним из тех… — Калимов замолчал. — Но ради чего? Вы, надеюсь, понимаете, что уже во всем признались? — Понимаю, — кивнул Калимов. — Но вы не милиционер, иначе меня бы уже повязали. Так кто вы? — Журналист, — пояснил я. — Я провел собственное расследование. Мне, знаете ли, очень не понравилось на рельсах, и я захотел узнать, кто меня туда столкнул. — Понятно, — протянул бизнесмен. Интонации его голоса изменились, но я не обратил на это внимания. — И все-таки, ради чего? — настаивал я. — Ради четырех с половиной миллионов долларов, — пожал плечами Калимов. — После заключения этого контракта я мог уехать в какую-нибудь теплую страну и забыть обо всем. Я имею все права на это изобретение, я тоже участвовал в разработке методики раннего обнаружения лейкемии и имею право на патент. — Это было еще в институте? догадался я. — И в разработке участвовали не только вы, но и ваши сокурсники? — Да, мы работали над этой методикой почти всем курсом. Но когда дело подходило к концу, нас осталось одиннадцать. Мы разработали неплохую схему ранней диагностики. Даже подали заявку в патентное бюро. А потом нашу работу похерили чиновники и партийные боссы. Ненавижу! — Калимов ударил кулаком по скамейке. — Сколько отличных идей погубили эти идиоты! — А какова была официальная версия отказа в патентовании? — осторожно спросил я. — Они сказали, что слишком дорого. Тогда действительно не было многого из того, что сейчас в порядке вещей. Того же лазера, спектрального анализа, электронных микроскопов. — А сейчас это все есть, и ваше изобретение получило новую жизнь? — спросил я. — Именно! воскликнул Калимов. — Новую жизнь! Я запатентовал методику на свое имя и предложил патент англичанам. Они заинтересовались, но стали проверять законность моих прав на изобретение. Это-то ерунда, я единственный законный правообладатель. Но эти пуритане стали проверять, не найдутся ли люди, способные опротестовать законность моих прав. Чертова заявка сохранилась, и они могли выйти на других. Но это мое изобретение! Мое! Ведь никому из них в голову не пришло возобновить процедуру регистрации! Так какое они право имеют на мои деньги?! Калимов повернулся ко мне всем телом. Глаза его горели, ноздри раздувались. Я попытался встать, но бизнесмен схватил меня за руку. — Нет, ты должен знать, что я не мог поступить иначе, — крепко держа меня за правую руку — так, что я не мог достать пистолет, заговорил он. — Ты правильно сказал: новая жизнь! Но новая жизнь всегда рождается с кровью и болью. Уж кому, как не мне, врачу, знать это! — Отпустите меня, — потребовал я, безуспешно пытаясь освободиться. Калимов был явно сильнее меня, и это мне очень не нравилось. — Не-е-ет, — рассмеялся он, — ты сам выбрал свою судьбу. Не надо тебе было копаться в этом деле. Калимов резко повернул мою правую руку, и она сразу потеряла чувствительность. Я попытался левой достать пистолет, но Калимов заметил мое движение и молниеносным движением выбил газовик. А потом ударом костяшками пальцев по плечевой кости обездвижил и вторую руку. — Ты не бойся, — прохрипел он, доставая одноразовый шприц, — тебе не будет больно. Просто уснешь. Я с ужасом понял, что, кажется, влип довольно серьезно, и мысленно обругал себя, что не позаботился о страховке. Но кто ж знал, что все получится так скверно! А теперь уже поздно пить боржоми, когда почки отвалились. Калимов уже воткнул иголку мне в ногу… И тут откуда-то сзади налетел вихрь, и Калимова от меня словно ветром унесло. Послышались чьи-то крики, мат, звонкие шлепки ударов. Мне уже было все равно, я медленно уплывал куда-то… Я вышел из больницы, немного постоял и двинулся прямо к ларьку: очень хотелось пива. Меня должны были выписать лишь завтра, но я убедил врачей, что буду только зря занимать койко-место. Чувствовал я себя превосходно, и меня отпустили, взяв расписку, что всю ответственность за свое здоровье я беру на себя. Пиво показалось мне необычно вкусным. Как будто я его сто лет не пил. Где-то это было недалеко от истины: за три дня, проведенных в больнице, мне раз пять промыли желудок, поставили штук двадцать капельниц и искололи всю задницу. К счастью, Калимов успел вколоть лишь небольшую дозу «лекарства» (как мне сказали врачи, это было снотворное из группы барбитуратов, что-то типа веронала или нембутала, только очень высокой концентрации), в ином случае мне бы уже не довелось больше попить пивка: вряд ли в аду подают «Балтику» или «Невское». Как оказалось, меня спасла недоверчивость Спозаранника. После того как я выпросил у него диктофон, он тут же позвонил Обнорскому на мобильник и доложил о происшедшем. Обнорский понял, что, несмотря на его приказ, я продолжаю охоту за призрачным (по его мнению) маньяком, и, раз взял диктофон, значит, собираюсь кого-то записывать. Шеф решил, что я могу влипнуть в какую-нибудь мерзкую историю, да к тому же и Агентство подставить. Он дал команду Зудинцеву и Каширину немедленно сесть мне на хвост и проследить, куда это я отправился. В общем, когда мы с бизнесменом входили в скверик, все подступы во двор были уже под контролем сотрудников Агентства во главе с Обнорским и бойцов из дружественной нам охранной фирмы «Бонжур-секьюр» во главе с Юрием Шиповым. Как только они заметили, что беседа переходит в странную возню, Обнорский и Зудинцев бросились на Калимова и помешали ему довести свой план до конца. Все это мне рассказали ребята из Агентства, зашедшие навестить меня в больницу на следующий день. Спозаранник даже соизволил сообщить, что диктофонная запись получилась превосходно, но тут же «подсластил» пилюлю, сказав, что микрофон во время драки сломался и мне придется покупать новый. А затем «добил» заявлением, что от меня ждут статью в ближайший номер «Явки с повинной». Обнорский в больнице не появился, и Каширин по секрету сказал, что меня по выздоровлении ждет весьма неприятная с ним беседа. Ну и черт с ним, в первый раз, что ли? |
|
|