"Бандитский Петербург" - читать интересную книгу автора (Константинов Андрей)

Розовая плесень

– Сейчас уголовного мира нет. Посмотри, что творится, какой беспредел. Раньше в лагерях ну, одного, ну, двух хулиганов встретить можно было. А сейчас 1800 человек в лагере, из них 1200 сидят за хулиганство. Развязность, наглость, какую свет не видел. Причины? Ты меня извини, но это большевизм. Оттуда все пошло. Мне Гиль рассказывал, как Ленин без колебаний подписывал приказы на расстрелы заложников, вот и повыбили всех… Корня нет… Иной раз в метро едешь по делу, на машине-то нельзя – на лица смотришь, и редко-редко хорошее лицо мелькнет. Мое окно выходит в сквер, там гуляют дети из детского сада. Это же просто ужас – матом ругаются, дерутся. Кем они вырастут? Рэкетирами, дебилами, у которых одна мечта – автомат достать?

Мы когда работали – всегда сначала сидели, думали: как выкинуть что-нибудь такое, чего милиция не ждет. Сейчас так не работают. Сейчас все преступники служили когда-то в Советской Армии и были там «отличниками боевой и политической подготовки». Мы таких всегда называли «розовая плесень». Сейчас они себя показали во всей красе: весь этот рэкет – плесень, настоящая плесень. Украсть, и то не могут, разве что у старух. Потому что у человека, у которого есть настоящие деньги, – особенно не поворуешь. У него же – сигнализация, стальные двери, собаки… Тут голова нужна.

Мы с женой называем всю эту молодежь «балкончиками». Это после того, как один, с интеллигентным лицом парень, убил своих родителей, ограбил, положил на балкон и пьянствовал себе спокойно на Новый год. И таких «балкончиков» сейчас – миллионы, финансовые-то дела в государстве плохи, отсюда и рэкет, и преступность.

Раньше воровали только те, кому это по судьбе было положено. А сейчас воруют все – за малым исключением. Я не хочу тебя обидеть, но не воруют те, кому просто красть нечего. Не воруют – так наколки дают. Воровством-то это не назовешь, по большому счету, у себя воруют-то. В тюрьме сидит кто попало, сидят те, кто не сидеть должен, а работать. А сейчас такой народ – сколько бы ни платили, работать не будут. По своим детям сужу. Кто-то должен работать, кто-то воровать, как в любой нормальной стране.

У меня есть приятель, некто Туберман, я с ним не раз был в работах – он сейчас в Нью-Йорке бани купил, рассказывал мне про тамошние дела… Везде есть преступный мир. Но он должен быть маленьким, а не поголовным. Это просто безобразие, настоящий хаос… И самое печальное – ничего с этим не сделать. Никто хороших слов не понимает. Ни Малышев – я не имею в виду Сашу… [19] нет, я имею в виду Сашу, но не того, ни Миша-Хохол [20] – никто не поймет. Какие бы управления ни создавали, что бы в «600 секундах» ни показывали – ничего не поможет. Только жестокость…

Я пытался кое-что сделать. Вот и когда Миша поехал на разборку с чеченцами, – я заменил ему пистолет, вместо боевого положил свой, газовый. Все равно нашлись ухари, которые открыли огонь из автомата…

Сейчас нет уголовного мира, а следовательно, нет и никаких законов. О чем говорить, если в лагере само начальство хорошо относится к убийцам и очень плохо к мошенникам. Я за свою жизнь знал только двух умных начальников лагеря. Остальные, несмотря на погоны, – дебилы, не читавшие ни Толстого, ни Чехова, ни Достоевского. Они в театре ни разу не были. Погоны-то им кто повесил? Родная партия. А думать не научила. Мне-то всю жизнь приходилось – как тому крокодилу из мультфильма, который хотел девочку съесть, повторять себе: «Думай, думай, думай», – чтобы как-то следователей обхитрить. Они-то всю жизнь учились, а я – всю жизнь по тюрьмам…

В Питер сейчас понаехали со всего Советского Союза бывшего – «казанские», «тамбовские», «Никольские» – кого только нет, кошмар какой-то. И все хотят работу, причем безразлично какую – мокрую или не мокрую. Они же любого убьют не задумываясь. Между собой-то разобраться не могут. Если у Хохла вдруг появятся лишние ларьки, – Малышев их тут же сожжет – пошлет пацанов с факелами, лет по двенадцать-тринадцать…

Только силу и уважают, никак не мозги.

Перед арестом вот приходили люди, положили мне два пулемета под кровать. Я десять дней был весь на нервах. Зачем мне это нужно? Потом еще один мешок соломы [21] принес, только забрал – у меня обыск. Вот смеху было бы, если бы я по наркоте пошел… Я этого парня потом встречал в коридорах ГУВД, оказалось, что он на милицию работает…

Я уж не знаю, что тебе обо мне наговорили в милиции, но я даже иногда просто автоматически суюсь в разговоры, которые у меня дома происходят, – общество у меня, ты же понимаешь, такое, что услышать можно разное. Слышу однажды разговор: «Надо забрать колье у старушки». – «А если не отдаст?» – "А не отдаст – так ломиком ей по башке! ". Я им сразу сказал – вы что, с ума сошли? Разве так можно! Посоветовал валидол с собой взять, телефон не обрезать – человек-то старый, вдруг плохо станет. Даже порекомендовал чай пить с потерпевшей… И ни в коем случае никакого насилия. Старушка-то их сразу спросила: «Вы меня что, убивать будете?» Они ей: «Да нет, что вы, что вы!» Она попросилась в туалет, подумала там, а потом и говорит: «А колье-то я племяннице в Москву отдала». Обманула их старушка… Я не готовил это преступление и не контролировал его – это мне уже сейчас просто нацепляют внаглую за то, что я посоветовал бабку не убивать! Зато и эти люди не совершили тяжкого преступления. За убийство 15 лет бы получили. А так – пятерочку, отмучаются как-нибудь…

Или вот: приходил тут один урод – милиционеру голову отрезал, просил посоветовать, что теперь делать. Ну, я посоветовал ему нож выкинуть. Заложить – принципы не позволяют, но я просто ненавижу таких людей, меня трясет от них.

Такие вот дела. Когда я смотрю на современный преступный мир, мне кажется, что Запад вскоре сам поставит перед нами железный занавес – от страха перед нами, чтобы наш беспредел туда не перешел.