"Авдюшин и Егорычев" - читать интересную книгу автора (Ваншенкин Константин Яковлевич)6Алексей Егорычев ехал из госпиталя. Держа под рукой вещмешок с сухим пайком, он курил, щурясь от табачного дыма, и посматривал в окно. Он ехал в вагоне, который почему-то назывался «классным» – наверное, просто в отличие от теплушек, – в битком набитом вагоне, и слушал разговоры, и рассказы, и рассуждения о положении на фронтах. И говорили об этом люди – старики, мальчишки и инвалиды – обстоятельно, уверенно, убежденно. – Давно переключили задний ход на передний! – сказал парень в шинели с засунутым в карман левым рукавом. За время, которое провел Алеша в госпитале, у него порядочно отросли волосы – удалось уберечься от стрижки, – они уже не просто топорщились, а слегка вились, мягкие, волнистые. Справа на гимнастерке были у Алеши гвардейский значок и парашютный значок, а слева – орден Славы III степени и медаль «За отвагу». Они висели на колодках и, когда Алеша двигался, чуть-чуть позванивали. Вот ты и настоящий солдат, Алеша! Ничего не скажешь! Стучали колеса, какая-то старуха говорила парню с одной рукой: – Ничего, милай, мне в Лисогорске слазить, ты мою полочку и занимай! Алеша повернул голову. – В Лисогорске?… Что там такое, в Лисогорске? Лисогорск… Лисогорск… Лисогорск… И память выбросила ему на поверхность: идет эшелон, они учат адреса товарищей… Лисогорск, улица Челюскинцев, 14, квартира 3, Авдюшин… Алеша снова скрутил цигарку, жадно затянулся, закашлялся. Когда он, Лисогорск? Скоро? Теперь он, не отрываясь, смотрел в окно. И хотя пейзаж нисколько не переменился – те же сосны и ели, – он представлялся Алеше важным, полным глубокого значения. Это были окрестности города Лисогорска. Поезд миновал будочку обходчика, переезд с опущенным шлагбаумом, поплыл вдоль перрона, заполненного людьми, страстно жаждущими сесть на этот переполненный поезд. Алеша увидел черные по белой жести буквы ЛИСОГОРСК и вдруг, схватив мешок и шинель, стал пробиваться к выходу. – Дай-ка пройти, слышь! Дай-ка сойти сначала, кому говорю! – И вырвался-таки на платформу. Он надел шинель, запоясался, сдвинул пилотку на правую бровь, небрежно бросил вещмешок за левое плечо, вышел в город на грязную привокзальную площадь. – Где тут улица Челюскинцев? Он подошел к дому. Кажется, это был номер 14. Собственно, вся улица была из одинаковых стандартных домов. Они были похожи на его, Алешин, дом, только тот был бревенчатый, а эти оштукатурены снаружи. Правда, во многих местах штукатурка осыпалась, а там, где она сохранилась, она была грязная, в пятнах и потеках. Около подъезда, сидя на корточках, играл мальчик, совсем маленький. Алеша спросил все же: – Э, герой, этот дом номер четырнадцать? Мальчик поднял на него темные глаза и молча кивнул. Что-то – он не мог понять что – заставило Алешу остановиться. – Тебе сколько лет? – Тли. Алеша тоже опустился на корточки, задохнулся. – Как зовут? – Миса. – А фамилия? – Авдюсын. Молодая, очень молодая женщина выскочила на крыльцо, спросила прерывисто: – Вы к кому? Он поднялся. – Вы Клава? В углу на тумбочке стояла в рамке фотография – они с Николаем. Стоят, касаясь друг друга плечами, как в строю или как в самолете. У обоих чистые подворотнички. У одного две лычки на погоне, у другого погоны гладкие. У обоих на груди гвардейский значок, а рядом парашютик. А за фанерной стенкой шумит рынок, светит солнце. …Он осмотрелся. Кровать, маленькая кроватка для мальчика, стол, тумбочка, коврик и зеркало на стене, снимки. Швейная машина. Клава сказала: – Мама умерла, брат мне прислал машину… Она с заплаканными глазами накрывала на стол, принесла неизвестно откуда бутылку, подала огурцы, капусту. – Погодите, погодите! – начал Алеша. Она поняла: – Ну что вы! Теперь ведь легче стало… Он достал из мешка хлеб, тушенку, сахар – свой дорожный сухой паек. – Не надо, не надо, вам еще ехать! Наливайте. Он налил ей и себе в граненые стопки. Она вздохнула: – Ну, чтоб все было хорошо! – Выпила и опять коротко всплакнула. Он выпил, и его залила волна жалости и нежности к ней, такой молодой и милой. – А вас, Алеша, тогда же ранило? – Нет, меня когда уж ранило! Вместе с лейтенантом! А тогда страшный бой был. Ружье мы свое не нашли. Сбросили его неизвестно куда. Нас минометным огнем накрыли. Много тогда ребят полегло. Мы потом с Карповым танк подбили. Нашли ружье, не знаю уже чье. Я из ружья, а он еще гранатой его приложил. Ну ладно, выпьем! Он ослаб в госпитале и сейчас быстро захмелел и неожиданно стал рассказывать о себе, о своем поселке, о том, как он уходил в армию, о Ляльке и об Антонине, и она слушала его серьезно и внимательно, глядя на него заботливо и нежно, и так же серьезно и внимательно слушал его мальчик. Стемнело. Она зажгла свет – здесь и с самого начала не было маскировки. Она уложила Мишу, и они долго еще сидели у стола и разговаривали. Потом она сказала: – Я вам сейчас постелю на кровати, а сама на полу лягу. Он запротестовал: – Почему? Я на полу! – Нет, нет, вы еще на полу да на земле належитесь. Она постелила ему и вышла, он разделся, лег. Она, войдя, погасила свет, он напряженно слушал, как она раздевается. Он долго прислушивался, лежа с открытыми глазами, время от времени ровно дыша, притворяясь, что спит. Он отоспался в госпитале и теперь мог не спать. Но постепенно сказалась усталость и выпитая водка, и его сморил сон. А она еще долго не спала, глядя в темноту широко раскрытыми глазами. Когда он проснулся, она уже встала и возилась на кухне. Он умылся, сел за стол, они встретились глазами, и он подумал: «Дурак я, дурак». С Мишей на руках она пошла провожать его на станцию. Потом она устала, и Мишу нес он. На станции купил ему красного сахарного петушка на палочке, а она говорила: – Ну зачем же? Ведь дорого очень… Показался вдали поезд, и опять зашевелилась, зашумела толпа, страстно желающая сесть на этот переполненный поезд, и охрипшие, огрубевшие, одуревшие проводницы готовились, не надеясь на успех, отразить этот натиск – Ну, я поехал, – сказал он, и они неожиданно просто, без колебаний, расцеловались. – Кончится война, я приеду. Она снова коротко всплакнула и, держа на руках Мишу, смущенно улыбаясь, быстро-быстро закивала головой. |
||
|