"История одной жизни" - читать интересную книгу автора (Станюкович Константин Михайлович)XI«Граф» усадил Анисью Ивановну на стул и, предложив ей полакомиться пастилой, советовался с ней насчет того, что можно сделать для Антошки на семь рублей. Анисья Ивановна приняла живое участье в этом деле и кстати похвалила мальчика. Сегодня он сам вызвался ей помогать и делал все со старанием. Она предложила свои услуги по части белья. На два рубля она купит холста и сошьет ему по паре рубах, исподних и подверток. – А за два рубля, Александр Иваныч, можно купить в рынке сапоги, а на три – целый костюм для мальчика. Вот и обули и одели… – Вы говорите: можно? Отлично! Только за глаза трудно покупать… Идти-то ему не в чем. Но и это затруднение было улажено. Анисья Ивановна обещала попросить у дворника пальтецо и сапоги его сынишки. Он одного роста с Антошкой. «Граф» горячо благодарил хозяйку. Отдавая ей два рубля, он передал ей еще полтинник, чтоб покончить маленькие счеты. – Да вы не торопитесь, Александр Иваныч. Мне пока деньги не нужны, а у вас большие расходы. – Пожалуйста, – настоял «граф». – У меня есть в виду значительная получка, Анисья Ивановна. Непременно двадцать рублей должны прислать! – прибавил «граф». – Куда ж вы? Сейчас Антошка самовар принесет… Не угодно ли с нами чаю напиться? Анисья Ивановна сперва отнекивалась, но кончила тем, что согласилась выпить «чашечку» и пошла за стаканами и чашкой. Скоро на маленьком столе шумел самовар. Около стояли варенье, пастила и калачи. От ветчины все отказались. Антошка угощался на славу и только удивлялся, что «граф» ничего не ест, а пьет пустой чай и попыхивает папироской. Анисья Ивановна молча, прикусывая вареньем, выпила чашку и скоро поднялась, объяснив, что у нее дело… – А мерку я завтра с тебя сниму, Антошка! – проговорила она, уходя. – Вот, брат, дело и слажено… Завтра мы тебя обмундируем! – промолвил «граф». – А потом я тебя к одной княгине пошлю… – К княгине? Зачем мне идти к княгине? С письмом, что ли? – Нет, так. Она с тобой говорить будет… – Настоящая княгиня? – Настоящая… – Зачем же ей со мной говорить?.. – Расспрашивать будет… Ты ей всю правду говори, как жил у дяденьки, как ко мне убежал… – К чему ей это знать?.. – Она, быть может, денег даст или захочет определить тебя куда-нибудь… – Я бы от вас никуда не хотел! – решительно заявил Антошка. – Я и сам не отпущу тебя, если ты согласен со мною жить… Разве уж что-нибудь хорошее представится… – Ничего не представится. А я месяца в два, бог даст, выучусь писать и читать по-настоящему и тогда в газетчики поступлю. У меня есть один знакомый газетчик… Он схлопочет… – В газетчики? – протянул «граф». – Что ж, разве худое место? Небось жалованье дадут… А я у вас жить буду. – Положим, и в газетчики недурно… Всякие новости знать будешь. Но можно и лучше сыскать место, если подольше поучиться. Например, этак, знаешь ли, машинистом, а?.. Ты прежде поучись основательно… А уж мы с тобой как-нибудь да прокормимся. Много ли нам нужно? А к княгине ты все-таки сходи… Кто знает, она, быть может, что-нибудь и сделает… Кстати увидишь, как живут князья… Любопытно… – Небось очень богато… Мне сказывал один человек, будто они едят на серебряных и на золотых тарелках, а купаются в молоке… Это правда? – Не совсем… Твой человек несколько преувеличил… Но все-таки живут богато… – И лакеев страсть? – Есть-таки. Антошка примолк и минуту спустя спросил: – И откуда только у них деньги, у этих самых князей да графов? – Доходы получают с имений, с домов… А то и сами наживают. – А эти имения и дома откуда? – Гмм… Откуда?.. У одних перешли от родителей; другие купили на деньги, которые тоже от родителей достались… Ну, а третьи сами нажили… А как, лучше и не спрашивай… Это объяснение не вполне, однако, удовлетворило любознательность Антошки. Откуда, в свою очередь, у родителей явились имения и дома, так и осталось для него невыясненным. Но он не нашел удобным приставать к «графу» с дальнейшими расспросами о происхождении богатств и, переходя к другой занимавшей его мысли, спросил: – А что, граф, настоящие князья и графы делают? Ненастоящий «граф» весело рассмеялся. – А ты как думаешь, Антошка? – переспросил он. – Я думаю, что они ничего не делают. Да и что им делать? – Ты не ошибся… Собственно говоря, они ничего не делают… Не все, впрочем… Некоторые служат… получают жалованье… выходят в генералы… – Зачем, ежели они богаты… – А так… Лестно… Шапка белая… на груди кресты и звезды… мундир расшитый… Видал?.. – Видал… – Небось и ты хотел бы быть генералом? – Очень бы даже хотел… Но только из простых генералов не бывает… – Бывает… Ежели выучишься всему, что нужно, и ты можешь быть генералом… Конечно, это редко, но случается… – Ну?.. – Я тебе верно говорю. – А вы, граф, тоже прежде были богаты? – Был, Антошка… – То-то вас графом называют… – Только я не граф… – Из каких же вы будете? – Из дворян, из старинных дворян, Антошка! – Это из господ, значит?.. – Именно, мои друг… – Я так и полагал, что вы из важных… – Это почему? – Вид у вас такой графский… Сейчас приметно… Другой и видно богач, а виду нет… А вы богаты тоже были? – допрашивал Антошка. – Да… было состояние… – И много у вас денег было?.. Тысяч десять поди? – осведомлялся Антошка, имевший о богатстве довольно смутные представления. – Тысяч триста считай! – усмехнулся «граф». Антошка ахнул. В его воображении пронеслось что-то колоссальное. «Я бы таких денег не спустил!» – подумал он и спросил: – За такие деньги можно, например, дом купить? – Да еще какой! – Ишь ты! Куда же вы столько денег протратили? – Так, зря протратил… на всякие глупости и безобразия… Только и жил для того, чтоб себя потешить и другим показать: вот какой я дурак… Не понимал тогда, что это гнусно… – Для форца, значит? – старался уяснить себе Антошка. – То-то для форда, как ты выражаешься… И когда я ухнул свои триста тысяч, я еще задолжал на двести… Отец долги заплатил и отказался от меня… Проклял… Понял? – Понял! – шепнул Антошка, невольно вздрагивая при представлении об ужасе проклятия. – Ну, вот с тех пор я и сделался нищим… Антошка участливо посматривал на «графа». – А разве тогда никто вам не помог? – спросил он. – Никто… Да и к чему помогать такому мотыге? Решительно не к чему! – А я на месте отца помог бы! – решительно заявил Антошка. «Граф» усмехнулся. – Капиталу большого не дал бы, а отпускал бы на прожиток… А то вдруг так-таки и бросить человека. Пропадай, мол! «Граф» любовно взглянул на своего сожителя и словно бы про себя заметил: – Оно, пожалуй, и лучше вышло, что тогда меня все бросили… А то я так бы свиньей и остался! Этой «философии» Антошка, видимо, не понял и удивленно приподнял брови. По его мнению, получать барину на прожиток от сродственников ничего общего не имело со свинством. На то он и барин, чтобы ничего не делать… Видал он, слава богу, господ… Катаются себе да гуляют. Пречудесно! Однако он не сообщил этих соображений «графу» и с большим любопытством и некоторым соболезнованием спросил после минуты молчания: – А если б того не случилось… вы могли бы выйти в генералы? – Наверное. Все мои товарищи генералы… Я прежде офицером был. – Офицером? – протянул удивленно Антошка. – Хочешь посмотреть, какой я был? «Граф» достал из своего сундука старенький альбом и, передавая его Антошке, проговорил: – Вот узнай-ка, где я? Антошка стал рассматривать альбом, в котором было много офицеров, генералов в крестах и со звездами и красивых дам, несколько огорошенный таким обилием важных особ. – Это все ваши сродственники, граф? – Тут не одни родственники; есть и бывшие товарищи и знакомые… – И князья и графы есть? – Однако ты, Антошка, как посмотрю, имеешь к ним большое пристрастие… Уж не думаешь ли и ты графом быть со временем? – рассмеялся «граф». – Ну, а меня не узнал? – Нет! – отвечал несколько сконфуженный Антошка. – Вот, полюбуйся! И «граф» указал на фотографию молодого красавца брюнета, в полной парадной форме уланского офицера, веселого, жизнерадостного, с смелым, слегка надменным выражением в больших глазах. И поза на фотографии была вызывающая, самоуверенная… – Это – вы? – воскликнул полный восхищенного изумления Антошка, и его быстрые карие глаза перебегали с портрета на оригинал, желая уловить сходство. – Я… Собственной своей персоной… – Теперь и не признать! – Ну еще бы! – грустно протянул «граф». И по его преждевременно состарившемуся, испитому, землистому лицу, нисколько не напоминавшему красавца на портрете, пробежала тень… – Укатали, брат, сивку крутые горки! – промолвил «граф». Оба примолкли. – Однако ложись спать, Антошка… Завтра пораньше пойдем в рынок покупать тебе обмундировку… Ложись… О князьях и графах еще успеем поговорить… Только знаешь ли что?.. Не особенно завидуй им… Право, не стоит… Скоро они улеглись спать. Антошка хоть и полон был новыми впечатлениями и мыслями, но тем не менее довольно скоро сладко захрапел. В этот вечер, перед отходом ко сну, «граф» почему-то вдруг вспомнил о советах доктора и не выпил обычных нескольких рюмок водки, хотя бутылка и была им принесена в числе других закусок и спрятана в сундук, чтоб Антошка ее не видал. И – что еще было странней! – ему, еще несколько дней тому назад совсем равнодушному к смерти, теперь, напротив, очень хотелось жить. Долго ворочался «граф» на своем жестком блинчатом тюфяке, долго кашлял скверным, сухим кашлем, чувствуя, как ноет грудь, и долго думал об Антошкиной судьбе и об его полушубке. «Неужели „знатный братец“ до конца будет последователен и оставит просьбу без ответа? Неужели жалость недоступна его сердцу?» И в голове «графа» забродили воспоминания о «братце». Никогда они не были близки и дружны. Этот благоразумный, солидный и корректный Костя, любимец отца, всегда относился несколько свысока к беспутному Шурке и нередко читал ему нравоучения. И всегда он был какой-то жесткий и гордился и тем, что вышел из школы правоведения с золотой медалью, и своим умом, и своими блестящими успехами по службе. Когда бабушка оставила одному Шурке, своему любимцу, свое состояние, брат еще более озлился на Шурку, говорил с нескрываемым презрением, что дуракам счастье, и наотрез отказался взять половину наследства, которую Шурка великодушно предложил старшему брату. С тех пор они редко и видались. Шурка просаживал наследство, а Костя работал, усердно делая карьеру. Скоро он уехал в провинцию, назначенный двадцати семи лет прокурором окружного суда, и вернулся в Петербург, чтобы занять довольно видное место в то самое время, как младший брат должен был выйти из полка и избежал позора суда за подлог только благодаря тому, что отец заплатил за сына большую часть своего состояния… После этого Шурка обратился за помощью к брату, но получил от него жестокое письмо… О, это было одно из тех бессердечных и в то же время неумолимо справедливых писем, логичных и строго принципиальных, которые могут писать только очень сухие и мнящие себя непогрешимыми люди. И «граф» до сих пор не забыл этого письма – он даже сохранил его, – в котором старший брат привел веские соображения, почему он считает невозможным помочь человеку, делающему подложные надписи, хотя бы таким человеком был и родной брат, и почему он «покорнейше просит» не считать его братом и ни в какие сношения не входить. Далее он откровенно выражал сожаление, что отец заплатил по векселю, а не передал дела судебному разбирательству, и рекомендовал пустить себе пулю в лоб. Это было бы самое лучшее. С тех пор прошло пятнадцать лет. «Граф» знал из газет, что брат занимает очень видное место. О нем пишут в газетах. В иллюстрациях помещают его портреты. «Знатный братец» был знаменит, и пропойца-нищий раза два-три видел его на улице… видел и каждый раз вспоминал его со злобой. Он ненавидел его и глубоко презирал, считая его далеко не заслуживающим той репутации, какой он пользовался. Прослышав про его богатство, он был уверен, что «знатный братец», несмотря на всю свою корректность, далеко не разборчив в средствах, но только умеет ловко хоронить концы. «Наверное, ворует!» – решил «граф» и нередко в компании таких же пропойц, как он сам, ораторствовал по поводу несправедливости и неправды, которые царят на земле. – Укради что-нибудь какой-нибудь уличный воришка – и его в тюрьму, ему нет пощады, а если ворует видное лицо, как бы вы думали, что ему? Ничего! Даже если и попадется, то самое большее, что уволят и назначат в какой-нибудь совет… Так-то на свете творятся дела! Он все ждал, что «знатный братец» попадется и его уволят, но проходили года, и он крепко сидел на своем месте, хотя озлобленная уверенность «графа» как будто и имела некоторые основания. По крайней мере о бескорыстии Опольева ходили весьма нелестные слухи в бюрократических кругах, и многие удивлялись, как это министр верит в добродетели Опольева. С такими недобрыми воспоминаниями о своем «знатном братце» граф еще долго не засыпал. Он уж не надеялся больше на ответ. Никакого ответа не будет. Необходимо придумать новый источник для приобретения полушубка. |
|
|