Константин Мзареулов Зачарованный мир

Глава 1 РУИНЫ ОТЕЧЕСТВА

Несмотря на частые ураганы, с начала лета эти места не знали дождя, земля рассохлась, и каждый удар копыт взметал облачко удушливой желтой пыли, а сегодня пыли поднималось особенно много. По разбитой грунтовой дороге, извивавшейся среди прибрежных барханов, мимо изъеденных временем скал, мимо развалин парфянских поселений, сожженных магрибцами в позапрошлом столетии, мимо обрушившихся стен арабистанских крепостей, разгромленных хозарами в начале века нынешнего, мимо невообразимо древних руин, пропитанных чудовищной магией неведомых народов прошлых эпох, мимо чахлых полей и глинобитных хижин двигалась кавалерийская колонна – Гирканский полк возвращался с братоубийственной войны. Позади оставался долгий путь, уже показались горы, за которыми раскинулся Тахтабад, и лица воинов сияли счастливыми усталыми улыбками. Солдаты вполголоса переговаривались, радостно предвкушая скорую встречу с родными, но выражать свои чувства громче не решались, опасаясь потревожить задумчивое молчание мрачной фигуры, возглавлявшей полковую колонну.

Человек в серебристой чалме и алом плаще, накинутом поверх доспеха, ехал впереди всех на сером в яблоках жеребце по имени Алман, опережая на три конных корпуса даже командира полка сарханга Нимдада и остальных старших офицеров. Сумукдиар не занимал каких-либо постов в военной иерархии Атарпаданского Эмирата, однако по праву считался одним из лучших мастеров ратного дела, и потому, когда войско хастанцев перешло границу, намереваясь прорваться в Арзуан, встревоженный назирхекмандар без колебаний поручил ему возглавить брошенную навстречу врагу армию. Победа была достигнута столь быстро и столь малой кровью, что всем стало ясно: правители в Акабе не ошиблись, остановив свой выбор на этом человеке. Впрочем, многие искренне и не без оснований сомневались, является ли он человеком в подлинном смысле этого слова – слишком уж тесно Кровавый Паша был связан с силами, выходящими за пределы людского разумения.

Ужасающие слухи о его сверхъестественном могуществе проникли в каждый уголок Средиморья и докатились даже до северных фьордов, скифских степей, заснеженных полей Великой Белой Рыси и даже до франкских земель. Сын хозяина замка Ганлыбель, агабек Сумукдиар Хашбази Ганлы, был джадугяром – могущественным волшебником, третьим по силе среди чародеев Атарпадана. Посвященный в раннем детстве великому Ахурамазде, богу Света и Добра, Сумукдиар неожиданно для обучавших его жрецов превратился в демона воинствующей справедливости и предпочитал служить силам добра наиболее прямолинейным способом – сражаясь со Злом. Поскольку земные владыки из числа простых смертных всегда не жаловали столь непокорных и своевольных волшебников, молодой агабек Хашбази не был приближен ко двору. Убить его, конечно, не пытались, ибо печальный опыт неосмотрительных монархов прошлого многому научил нынешних повелителей, а потому Сумукдиара попросту предоставили самому себе, обращаясь к нему за помощью лишь в самые трудные времена. Недруги действовали исподтишка, распуская грязные сплетни, будто наследник Ганлыбельских владений не то продался языческим магам-волхвам Белой Рыси, не то спутался с парфянскими чернокнижниками, не то – как ни странно, кто-то верил в такую заведомую галиматью – даже содействует втайне темным колдунам Магриба.

Отвечать клеветникам самолюбивый джадугяр считал ниже собственного достоинства, а вместо этого еще ревностнее служил Ахурамазде, чтобы делами, а не словами побороть козни недоброжелателей. Много времени он проводил за манускриптами, вобравшими тайны древних знаний, и почти не покидал пределов Эмирата, лишь изредка выезжая в соседние страны, чтобы повидаться с друзьями или родичами. Только однажды он сильно удивил земляков, когда сколотил конную сотню добровольцев из гирканских сорвиголов и присоединился к армии Белой Рыси, направленной в Черные Горы далекой Бактрии. Прослужив два года в гарнизоне Шайтанда, дьявольского города, он из рядовых сотников быстро превратился в минбаши, то есть тысяцкого, а затем воевода Охрим Огарыш пожаловал ему чин, соответствующий парфянскому званию сарханг, или командиру полка. Там, в Бактрии, Сумукдиар крепко подружился со многими рыссами – князьями, волхвами, офицерами и простыми ратниками – и возвратился в родные края, умудренный опытом и с расширенным кругозором…

Внезапно, стряхнув тягостные мысли о минувшем, Сумукдиар тронул уздечку, замедляя резвую иноходь своего коня, поравнялся с Нимдадом и негромко сказал:

– Вот что, брат, здесь наши пути разойдутся. Веди полк в город, а я поверну к себе в Ганлыбель.

– Вряд ли марзабан будет доволен, если вы не приедете вместе с нами, – неуверенно произнес командир гирканцев. – Он может счесть это оскорбительной непочтительностью. Нас ждут. Наверняка горожане подготовили пышную встречу – будет пир, веселье…

– Говоришь, марзабан Эльхан может обидеться? – Волшебник рассмеялся, и усиленный эхом его хохот был столь же мрачен, как и гримаса на лице. – Думаю, что правителя Тахтабада мое отсутствие только осчастливит Ты же знаешь, как сильно сатрапы не любят таких, как я… До встречи, Нимдад!

Он съехал с дороги, уступая следовавшим за ним всадникам, спрыгнул на землю и, держа за узду жеребца аланской породы, направился в сторону моря. Оба – конь и человек, – тяжело нагруженные оружием и припасами, проваливались с каждым шагом в перемешанный с ракушечными панцирями песок. Возле скалы, из-под которой сочилась родниковая струя, Сумукдиар жадно напился, наполнил водой бурдюки и, не дожидаясь, пока разгоряченный конь утолит жажду, медленно зашагал к линии прибоя.

Взбудораженное злым северным ветром Гирканское море бушевало. Увенчанные пенистыми гребешками тяжелые свинцово-серые волны яростно, словно обкурившиеся дурманящего зелья заморские наемники, атаковали берег, швыряя на песок лохматые обрывки водорослей, обломки древесины, оглушенных качкой осетров и севрюг. Освежившись прохладой соленых брызг, Сумукдиар стал возле черты, где угасал натиск набегающих валов, и подставил лицо густому ветру, вдыхая пьянящий аромат моря и с бессильным недоумением взирая на буйство вод.

Ему были подвластны многие силы как этого, так и потустороннего миров, но только не море – грозная бушующая стихия, неиссякающая бездонность магических энергий. Конечно, сконцентрировав свою говве-а-джаду, волшебную силу, Сумукдиар мог отогнать воду вдаль от берега или успокоить неистовство шторма, но даже его сверхъестественного могущества не хватило бы, чтобы долго противостоять своенравию морских демонов. В юности Сумукдиар не раз приходил в бешенство, сознавая собственное бессилие перед мощью бескрайних водных пространств. Однако, став старше и рассудительнее, он понял, что море ему не враждебно. Просто он, посвященный в таинства света, огня и молний, был слишком далек от понимания этой силы, а потому оказался не способен подчинять своей воле мрачную бездну, в глубинах которой беспомощно угасали и свет, и огонь. Чтобы повелевать бунтующим голубым простором, требовалась иная, чем у него, магия и совершенно иной, несравненно более мягкий склад души.

Сумукдиар лелеял надежду однажды встретиться и подружиться с волшебником, которому подвластно море – вдвоем они смогли бы покорить все силы природы. Но только за долгие годы он так и не нашел себе такого друга.

Где-то позади, пробившись сквозь рев урагана, послышалось ржание, но то был голос не его Алмана. Медленно повернув голову, агабек увидел, как с песчаного гребня, спотыкаясь, торопливо спускаются трое. Своих лошадей они оставили наверху, тогда как Алман, обеспокоенный появлением незнакомцев, припустил галопом к хозяину. Впрочем, незнакома эта троица была только коню, а Сумукдиар прекрасно их помнил и потому имел все основания для лютой неприязни к двоим из них. Местные помещики Суби, Удан и Шадад владели землями, окружавшими замок Ганлыбель. Три года назад, когда Сумукдиар отправился в Бактрию, Удан и Суби затеяли тяжбу с его родителями, и тогдашний марзабан присудил отобрать у семьи Хашбази две деревни, оставив агабеков без родовых владений…

– Привет тебе, прославленный джадугяр, – льстиво начал, подчеркнуто низко кланяясь, высокий худой старикашка Шадад. – Немыслимо передать словами, как счастливы мы видеть, что ты возвратился с войны живой, невредимый и увенчанный лаврами триумфатора, какие не снились даже величайшим из ромейских полководцев…

Двое других также отвесили земные поклоны и выразили молодому наследнику рода Хашбази Ганлы свои чрезмерные восторги по поводу его благополучного и, главное, исключительно своевременного возвращения. Не удостоив их ответом, Сумукдиар сел на коня и, глядя сверху вниз, процедил сквозь зубы:

– Я тоже рад встретить тебя, дядюшка Шадад. Хотя не могу сказать, что получаю удовольствие при виде этой пары вонючих шакалов. Судя по их подобострастным рожам, вам требуется помощь. Не так ли?

– Ты прав, дорогой, ты всегда был умным и догадливым мальчиком, – со вздохом признал Шадад. – Нужен чародей, причем очень сильный…

– Я спешу домой, не видел отца целых два месяца…. В горах живет какой-то колдун, обратитесь к нему.

Снова вздохнув, Шадад поведал, что деревенский колдун способен только чуть-чуть изменять погоду, лечить простолюдинов и другую скотину, а также предсказывать пол младенца. А тут творятся такие ужасные дела, что без Сумукдиара никак не обойтись.

– Когда-то вы, насмехаясь над моим отцом, говорили, что не нуждаетесь в услугах его сына. – В нем снова проснулся Кровавый Паша, пощекотавший шпорами бока Алмана, так что конь едва не наехал на проворно отпрянувших богатеев. – Помнится, тогда вы долго испражнялись ослоумием…

Вся троица дружно повалилась ничком, и Суби истошно завопил, ломая руки:

– Прости нас, господин, мы не ведали, что творили! Иблис и Анхра-Майнъю ослепили нас, лишили рассудка! Поверь: никогда впредь никто в нашей округе не осмелится произнести не то что дурного – даже неуважительного слова в адрес великих повелителей Ганлыбеля!

Удан, самый молодой из них, низкорослый и кривоногий, тоже взмолился, простирая руки к раскаленному небу:

– О агабек, спаси нас от злых чар! Ведь ты же поклялся всегда и всюду сражаться с силами Тьмы…

Дело принимало интересный оборот, и Сумукдиар, добавив холода в голос, равнодушно осведомился, что у них там стряслось. Поспешно оторвав колени от песка, землевладельцы окружили джадугяра и наперебой поведали о жутком чудовище, которое с недавних пор поселилось в озере, расположенном между деревней Шарур и рощей на берегу реки Сефидруд. Услышав эти названия, Сумукдиар снова рассвирепел: Шарур принадлежал еще родителям его. бабушки по материнской линии, но проклятый Суби отсудил это село у Хашбази. А трое вконец обезумевших от страха помещиков продолжали сулить несметные сокровища, если он сумеет избавить округу от безжалостного дэва.

– Вот что, – сказал Сумукдиар строгим голосом. – Вашего поганого золота мне не нужно, а вот те земли и деревни, которые принадлежали родам Хашбази и Ганлы, вы вернете непременно. Ты, Суби, вернешь, мне Шарур, а ты, Удан, вернешь село Ахал.

– Господин, деревня Турагундай тоже станет твоей, – заверил его Шадад. – Только избавь от страшилища.

– Клянитесь, – невозмутимо потребовал Сумукдиар.

От души наслаждаясь этим мигом торжества, он поднял свой магический жезл, и, когда помещики произносили ритуальные слова, изумруд на кончике жезла ярко вспыхнул.

– Марзабан Эльхан ждет тебя в Шаруре, – сообщил Суби. – Там же оформим все фирманы о возвращении тебе семейных владений. Только, умоляю, поспешим.

Подняв тучу мелкой въедливой пыли – хорошо хоть ветер быстро уносил прочь эту мерзость, – четыре всадника поскакали к деревне. Шумное в обычное время село сегодня словно вымерло – и богатые дома, и саманные лачуги были закрыты на все запоры, и ни одной живой души не видно было на кривых улочках.

Эльхан, наместник эмира, правивший Тахтабадом, обосновался в хоромах шарурского старосты. Во дворе, обнесенном высоким каменным забором, дежурили полсотни вооруженных копьями и саблями, основательно перепуганных солдат из отряда городской стражи. Кивнув их командиру, которого немного знал – парень был местным и вышел в юзбаши не без протекции агабеков Хашбази, – Сумукдиар вошел в дом. Увидев его, марзабан – немолодой, в меру тучный мужчина в дорогом, расшитом золотыми нитями халате, – бросился навстречу, распахнув объятия. Пришлось ответить тем же.

– А вы все пошли вон! – рявкнул Эльхан, покончив с предназначавшейся для публики церемонией теплой дружеской встречи. – Кому сказал – вон! Нам надо переговорить наедине!

– О великий, – пискнул Суби. – Мы передаем агабеку принадлежащие ему по закону владения.

– Да хоть баб своих ему передавайте! – заорал вконец рассвирепевший марзабан, хватаясь за эфес сабли. – Чтоб я вас больше не видел!

Соседи-помещики гурьбой кинулись вон и застряли в тесном проходе. Развеселившийся Сумукдиар пинками сапога помог им покинуть комнату и крикнул вслед, чтобы подготовили с помощью писаря – сами-то неграмотные – все необходимые бумаги. Затем он сел, скрестив ноги, на ковер и обратил взор на правителя.

– Ты не теряешься, – буркнул Эльхан. – Вы с отцом сильно злы на меня за то, что я отклонил ваше прошение?

– Довольно-таки. Догадываюсь, что ты преследовал нас без особого желания и рвения, но ты все-таки подчинился местным мракобесам.

– Время такое, – вздохнул марзабан. – Эти проклятые твари без конца давят на нас… И на эмира тоже, к твоему сведению. Мы слишком долго не решались противиться жрецам кровавого культа, надеясь, что они успокоятся. Мы закрывали глаза, когда они творили свои отвратительные ритуалы в капищах Анхра-Майнъю. Мы искренне рассчитывали, что они, расправившись с несчастными хастанцами, удовлетворят свою злобу, однако им нужна абсолютная власть, и темные силы продолжают наступать. Чудовище в озере пробуждено их магией.

– Расскажи подробнее.

Марзабан признался, что знает немного. Чистое и прозрачное некогда озеро превратилось вдруг в мутное зловонное болото, из которого временами появляется ужасный демон, пожирающий людей и скотину, топчущий посевы и требующий подношений в виде золота, драгоценных камней, роскошных ковров и прочих сокровищ. Население окрестных деревень впало в панику, боится покидать свои дома…

– Я послал к озеру сотню стражников с тяжелым оружием, но стрелы и копья не причинили демону никакого вреда.

«Вернее, сказать: почти никакого», – мысленно уточнил Сумукдиар, но вслух произнес другое:

– Естественно. А что случилось с солдатами?

Вздохнув, Эльхан ответил, что из всего отряда вернулся лишь один солдат, который кое-как рассказал о побоище и вскоре помер от неизвестной, но ужасно мучительной болезни. Сумукдиар понимающе кивнул и сказал, что хотел бы поговорить со здешним колдуном. Марзабан, приоткрыв дверь, отдал какое-то невнятное приказание. Спустя минуту вошел небогато одетый крепкий еще старик – высокий, худой и жилистый. Вокруг его головы слабо светилось хварно – божественное сияние, свойственное лишь истинным чародеям и видимое лишь при помощи магического зрения.

– Салам алейкум, агабек Сумукдиар. – Старик церемонно поклонился.

– Алейкум ассалам, дедушка. Прости, я не знаю твоего имени.

– Нам, слабым колдунам низкого звания, опасно называть свое настоящее имя. В округе меня называют Ак-Годжа – Седой Старец.

– Неважно. – Сумукдиар усмехнулся. – Что известно тебе о демоне, который поселился в озере?

Узнать мнение этого старика было бы небезынтересно. Волшебники старших рангов мастерства, овладевшие высшими ступенями магии, поневоле занимались глобальными проблемищами, постепенно удаляясь от мелких будничных забот. В то же время простые деревенские колдуны были близки к природе и могли знать множество важных мелочей, ускользающих от взгляда гроссмейстеров чародейского дела.

Степенно разгладив длинную седую бороду, Ах-Годжа пошевелил губами, неслышно произнося охранительные заклинания, и лишь после этого сказал:

– В последнее время Магриб беспрерывно насылает на наши земли злых духов и по всему Востоку подняли голову самые темные силы…

– Я знаю, – кивнул Сумукдиар.

– Трудно не заметить этого… Так вот. Силы Зла стали достаточно могущественными, овладели многими душами, больше того – в своих берлогах пробуждаются страшные демоны, побежденные светлыми богами в давние времена… – Он замешкался, а потом, не продолжая прерванной фразы, сказал: – В озере поселился Су-Эшшеги, водяной ишак.

– Дэв? – Джадугяр недоверчиво поднял бровь.

– Нет, это не дэв, – Ак-Годжа решительно замотал головой. – Су-Эшшеги страшнее. Он похож на дракона и буквально источает смерть и злобу.

Сумукдиар задумчиво побарабанил пальцами по столу, поглядывая исподлобья то на старавшегося держаться спокойно колдуна, то на заметно перепуганного марзабана. Демоны, которых в народе называли водяными ишаками, были, конечно, противниками не слишком приятными, но и не слишком страшными. Для сильного волшебника, разумеется. Кстати, рыссы называли этих тварей ящерами.

Чародей поднялся, сказав:

– Проводишь меня к озеру?

– Конечно, – быстро, чуть ли не в один голос ответили Эльхан и Ак-Годжа.

Вообще-то Сумукдиар обращался только к деревенскому колдуну, однако присутствие на поле боя правителя тоже не помешало бы. Что ж, марзабан оказался храбрее, чем можно было предполагать. Хотя, если верить слухам, лет двадцать назад он был отважным воином….

Во дворе их встретили настороженно ожидавшие старейшины. Удан протянул дарственную на три деревни, и Эльхан не глядя подписался и приложил печать. Засунув футляр со свитком пергамента во внутренний карман плаща, джадугяр вложил ногу в стремя и вспрыгнул в седло. Алман коротко заржал.

– Ты берешь дарственную с собой? – удивленно проблеял Суби. – Но вдруг ты… вдруг с тобой что-нибудь случится?

– Тогда и с бумагой «случится» то же самое, – хохотнул Сумукдиар. – Паша-Эльхан, отправь гонца в Ганлыбель – пусть предупредит отца, чтобы не беспокоился.

– Ты уверен в себе, это успокаивает. – Марзабан через силу выдавил из себя улыбку. – Гасан, скачи в Ганлыбель. Юзбаши Саттар, прикажи отряду следовать за нами.

Кавалькада запылила в сторону озера. Предстоящая схватка не слишком тревожила Сумукдиара. Избрав своим поприщем военное колдовство, он непрестанно занимался поиском волшебного оружия, которое в больших количествах рассеялось по земле в отдаленную эпоху, когда беззаботные античные боги ретиво выясняли между собой родственные отношения. В замке у него скопилась прекрасная коллекция предметов, принадлежавших прежде высшим духам Эллады, Хиндустана, Фаластына и, конечно, Средиморья. Отправляясь на хастанскую войну, он надел волшебные доспехи и подпоясался мечом, которыми тысячу лет назад пользовался олимпийский бог войны Арес. Сейчас этого оружия было вполне достаточно, чтобы зарубить тупого и неповоротливого водяного ишака.

На холме, в трех сотнях шагов от озера, Сумукдиар велел спутникам остановиться, а сам поскакал вперед. Приближаясь к водоему, он ощутил своим внутренним, магическим восприятием нарастающее отвращение – здесь действительно обитала какая-то мерзость, порожденная мрачной магией Иблиса, демона Тьмы и Зла. Замедлив бег коня, Сумукдиар снял и опустил в седельную сумку роскошную парадную чалму, а вместо нее надел шлем с забралом, выточенным из прозрачного кристалла. Затем сбросил на землю мешки, бурдюки и прочую неуместную в бою поклажу, перекинул щит со спины на левую руку, выхватил меч из ножен и только после этого легонько щекотнул шпорами бока Алмана.

Круглое, около двухсот шагов в поперечнике, озеро было окружено высокими скалистыми утесами, торчавшими из песка, словно клыки дракона. Сохранилась легенда, будто именно здесь бог огня Атар, сын Ахурамазды, убил трехглавого дракона Дахану. Тот самый Атар, давший свое огненное имя Атарпадану, стране огней. Впрочем, рыссы уверяли, что дракона поразил их бог-громовержец Перун, а фаластынские иудеи – что бог Яхве убил огромным громовым мечом ужасного змея Ливийатана. И уж, конечно, жрецы каждого племени были убеждены (и убеждали в том остальных), что событие сие случилось именно в их землях! Как ни странно, Сумукдиар постепенно склонялся к мысли, что все они правы, но в то же время ошибаются в главном. Полное понимание тех давних битв между богами и демонами еще не снизошло на молодого джадугяра, но было совершенно очевидно, что мир этот устроен куда сложнее, нежели об этом говорится в манускриптах летописцев древности.

Отогнав посторонние мысли, Сумукдиар собрал говве-а-джаду в плотный сгусток – джаман, которым ударил по вершине самого высокого утеса. Острый кусок скалы, отломившись, шумно рухнул в мутную болотную жижу. Из взбудораженной трясины вырвались булькающие пузыри горючего газа, по поверхности разбежались кольцами волны, однако чудовище – чем или кем бы оно ни было– не спешило появляться. Видимо, Су-Эшшеги опасался встречаться с джадугяром и трусливо забился в какую-нибудь щель на дне трясины.

Тогда Сумукдиар переместил джаман повыше и слегка расплющил, превратив в подобие линзы, направившей лучи стоявшего в зените солнца на логовище водяного ишака. Собравшись ослепительным жгутом, солнечный свет вонзился в болото, и эта огненно-сверкавшая колонна принялась кружиться, перемешивая и превращая в пар вонючую жидкость. Теперь скрывавшейся в глубине твари не оставалось ничего иного, кроме как вылезти на берег и принять бой.

Громко визжа, Су-Эшшеги высунул из озера зубастую пасть, а потом и всю похожую на крокодилью башку и нацелил мутный взгляд на стоявших в полусотне шагов коня и всадника. Сумукдиар торопливо изменил направление бившего с неба светового копья, и оно ударило по чудовищу. Завопив от нестерпимой боли, Су-Эшшеги нырнул, но затем голова снова показалась над водой, приближаясь к берегу. На мелком месте водяной ишак стал виден весь – раздутое тело бегемота, козлиные ноги с раздвоенными копытами. Не дожидаясь, пока тварь приготовится к схватке, джадугяр подтянул поближе к себе свернутый в тугой шар джаман и пришпорил коня.

Он налетел на творение злых сил, загородившись щитом, и обрушил меч Ареса на толстую, прикрытую шипастой броней шею. Заколдованный клинок эллинского бога вошел в магическую плоть как раскаленный нож в мягкую глину. Отсеченная голова Су-Эшшеги покатилась по песку, а туловище задергалось в конвульсиях, извиваясь и постепенно затихая.

Победа досталась так легко и просто, что даже не принесла удовлетворения. Сумукдиар вновь закинул щит за спину, спрятал в ножны меч, к лезвию которого не пристало ни капельки демоновой крови, и взмахнул рукой. Повинуясь движению его кисти, отрубленная голова, плавно взлетев в воздух, описала дугу и опустилась в подставленную джадугяром сумку. Черепу Су-Эшшеги предстояло украшать стену одного из залов Ганлыбеля. С холмов, где остались зрители, звучали восторженные вопли.

Можно было возвращаться, но Сумукдиар имел обыкновение доводить любое дело до конца, а потому не мог оставить в нынешнем состоянии это озеро, буквально пропитанное злыми чарами. Он опять развернул джаман в виде линзы и тщательно испарил ослепительным лучом всю грязную жидкость. Столб света сверкал ярче тысячи солнц, однако прозрачный щиток шлема надежно защищал глаза от нестерпимого блеска. Когда впадина водоема полностью очистилась от жидкости, Сумукдиар выжег огненным жгутом всю тину со дна и только после этого убрал говве-а-джаду. Теперь ручейки и дожди постепенно заполнят озеро чистой водой, а темные силы не скоро осмелятся навещать эти места.

Он медленно поехал в сторону ожидавших его марзабана со свитой и равнодушно принял поздравления и заверения в вечной признательности. Столь быстро и без осложнений достигнутый успех трудно было воспринимать всерьез – обычная драка на большой дороге, не более того. Он молча кивал в ответ, а затем, отпустив поводья, позволил Алману неторопливо скакать к дому. Рядом с ним, оставив позади отряд стражников, ехали Эльхан и Ак-Годжа.

После затянувшегося молчания деревенский колдун сказал негромко:

– Зло ослаблено, но не уничтожено.

– Чего же ты хочешь?! – взорвался марзабан. – Чтобы я закрыл в Тахтабаде все капища Анхра-Майнъю или запретил устраивать шабаши в честь Иблиса? Дедеркинские жрецы и колдуны мигом натравят на меня чернь, и это будет погром с резней пострашнее прошлогоднего!

– У нас есть Гирканский полк, – напомнил Сумукдиар. – И вдобавок хорошие друзья в Тайной Страже.

– А у них есть очень влиятельные покровители, – пробурчал Эльхан. – И здесь, и, что хуже, в Акабе.

Ак-Годжа, сокрушенно покачав головой, заметил:

– Их могущество заключено отнюдь не в столичных дельцах, но в силах, бороться с которыми не способен даже самый лучший конный или пехотный отряд. Темную тучу направили на Восток злые колдуны Магриба, и колдовство это разбудило Хызра.

Услыхав это имя, Эльхан испуганно вскрикнул, но Сумукдиар произнес равнодушным скучающим голосом:

– Ты ошибаешься, Седой. Хызр, погонщик дракона Даханы, был повержен Атаром и погружен в вечный сон.

Впрочем, сказав это, джадугяр тут же усомнился в собственной правоте. В последнее время он частенько чувствовал присутствие исключительно сильного злого демона, каковым вполне мог оказаться печально прославившийся Хызр, хотя в такой оборот событий очень не хотелось верить.

Колдун настойчиво повторил:

– Хызр проснулся этой весной. Он вернулся в наш мир, и сегодня он правит всеми темными силами Средиморья.

– Значит, придется с ним повидаться, – резюмировал Сумукдиар. – Дело привычное, много времени он у меня не отнимет.

– Да уж, встретиться вам придется, – печально подтвердил Ак-Годжа. – Причем гораздо раньше, чем ты полагаешь. Первым делом он попытается перебить одного за другим всех главных волшебников: тебя, Салгонадада, Аламазана, тигранакертского мага Агафангела, саспира Серапиона…

– Пусть поторопится, – со зловещей угрозой в голосе произнес Сумукдиар. – Я готов.

Разговор закончился: отряд достиг развилки, где агабеку предстояло повернуть к Ганлыбелю. Задержав коня, он шепнул Эльхану:

– Если решишься закрыть храмы темного культа, я тебе помогу.

– Я бы хоть сейчас начал, – тоже негромко ответил марзабан. – Но на следующий же день эмира заставят прислать на мое место нового, более покладистого сатрапа. Будешь в Акабе – поговори об этом с Салгонададом. Медлить больше нельзя.

– Ну смотри сам. – Сумукдиар пожал плечами. – Они могут начать первыми, и тогда ты потеряешь не только должность, но и голову… А в Акабу я попаду не скоро.

– Завтра же отправишься, – натянуто улыбнувшись, заверил его правитель. – У меня точные сведения… Ну, в добрый путь – худаафиз.

– Худаафиз, – удивленно попрощался агабек и погнал Алмана к скалам, за которыми стоял его замок.

Окруженный толстой и высокой, в два человеческих роста, каменной стеной, Ганлыбель был выстроен на плоской вершине холма. За стенами, заслоняя купола и башенки дворца, колыхались раскачиваемые ветром кроны кипарисов. У главных ворот замка нетерпеливо расхаживали несколько фигур, на одной из которых Сумукдиар различил синий плащ отца.

Он спрыгнул с коня возле ворот и сразу попал в крепкие объятия старого Друида Хашбази. Челядь чинно выстроилась в сторонке, и лишь старший нукер Асархаддон приблизился с поклоном, чтобы поздравить молодого хозяина с благополучным возвращением.

Отец, покосившись на слугу, сказал с напускной строгостью:

– Займись обедом, Асар. Будем пировать… – и, обернувшись к сыну, добавил: – Ты сядешь за стол сразу или?..

– Сначала медитация.

Отдав Алмана конюху, он, поддерживая под локоть отца, вошел в дом. Старый дом, где появлялись на свет, жили, старились и уходили в мир теней многие поколения агабеков Ганлы. Дом, где не принято было различать людей по племени, где веками перемешивалась кровь гирканцев, парфян, магов, загроэламцев, а три десятилетия назад в него вошел Друид Хашбази – полуалан, полухастанец, носивший почему-то кельтское имя и парфянское родовое прозвище. Впрочем, сейчас, когда Хастания вдруг сделалась злейшим врагом Атарпадана, отец благоразумно объявил, что от самого рождения был чистокровным аланом. Правители Тахтабада и Акабы, помня о заслугах старика, всю жизнь строившего мосты, дворцы, крепости и водопроводы по всему эмирату, оставили Друида в покое, не вспоминая о примеси «вражеской» крови в его жилах.

Тридцать лет назад от брака последней наследницы древнего рода Ганлы и немолодого уже зодчего Хашбази родился мальчик Сумук, в раннем детстве поразивший жрецов яркостью ореола хварно. В том призрачном потустороннем мире, где обитала его Тень, сказали бы: генетические мутации стимулировали экстрасенсорную способность – там любят затуманивать ясную суть непонятными словами. Ни при чем тут мудреные слова – просто боги отметили его при рождении, дозволив постигнуть великое искусство магии.

Сумукдиар открыл дверь комнаты, куда не смел заглядывать ни один из обитателей Ганлыбеля – здесь были собраны все его магические талисманы. Он осторожно и любовно разложил по местам грозное копье олимпийской богини Афины Паллады и панцирь кельтского бога войны Белатукадора, повесил на стену принадлежавшие некогда Аресу двуручный меч и рогатый шлем с прозрачным забралом. Еще одно движение – и щит занял место рядом с мечом. Предмет этот, не раз спасавший Сумукдиара в самых страшных переделках, вызывал у агабека некоторую тревогу. Щит явно содержал грозное волшебство, и не возникало сомнений, что когда-то он принадлежал кому-то из древних богов. Но кому именно – эллину Аресу, его ромейскому близнецу Марсу, Белатукадору или кельтской же богине-воительнице Белисаме? Умные люди не раз по-хорошему советовали Сумукдиару меньше ломать голову над такими высокими материями. Возможно, они были правы.

Джадугяр со вздохом отвернулся от щита и медленно приблизился к огромному шару, продавившему своей тяжестью массивный гранитный постамент. Он повел рукой, и верхняя половинка шара взмыла в воздух, открывая вход. Сумукдиар сделал четыре шага и сел в кресло, которое словно ждало его возвращения. Эту камеру для медитаций он собственноручно вырастил из скорлупы драконьего яйца и старался проводить в ней каждый свободный миг, обновляя и наращивая свою говве-а-джаду. Крышка мягко опустилась, отсекая джадугяра от внешнего мира со всей его суетой, войнами, интригами, погромами, голодом, болью, изменами, битвами за власть и прочими несправедливостями.

В бледном сиянии, скудно источаемом внутренними стенами шара, заструились потоки всепроникающих магических сил, насквозь пронизывающих Вселенную. Расслабившись, гирканец впитывал энергию, прогонявшую усталость и сомнения, дарившую бодрость, уверенность, радостное ожидание. Он словно воспринимал цельную картину бескрайнего мира, раздираемого сражениями и любовью, мятежами и примирениями, ненавистью и трудом, гневом и надеждой, алчностью и жаждой познания. Он попытался коснуться хварно Ахурамазды, но вновь, как это неумолимо случалось в последние годы, не нашел своего покровителя: похоже было, что бог Света забыл или покинул людей. Сумукдиар отчаянно искал наугад, но встречал только развалины былых храмов, снова и снова убеждаясь: потусторонние силы заняты собственной борьбой, им нет сегодня дела до смертных с их ничтожными страстями и пожеланиями.

Он резко встал, и драконье яйцо покорно распахнулось, выпуская человека – он все-таки был человеком – в мир привычных образов и явлений. За дверью ждал верный старый Асархаддон, проводивший Сумукдиара в трапезную, где был накрыт стол для двоих Хашбази. Отец уже сидел на обычном своем месте, нетерпеливо позвякивая серебряным ножом по фарфоровому ободу привезенного из-за моря блюда. Теперь они обычно обедали вдвоем – мать умерла при неясных обстоятельствах, когда Сумукдиар сражался в Бактрии, и джадугяр подозревал, что таким образом Магриб отомстил ему за умиротворение Шайтанда. Что ж, когда-нибудь магрибским колдунам воздастся и за это изуверство…

– Садись, Сумук, – сказал Друид. – Теперь мы прозябаем, но смогли приготовить все то, что ты любишь.

– Спасибо, папа. Скоро заживем веселее, я вернул наши две деревни и еще одну сверх того. – Он протянул старому Хашбази бумагу с печатью и подписью марзабана. – Я тут, понимаешь, одного дохленького демона по дороге прикончил – вот Эльхан меня и отблагодарил.

Отец не без восторженного удивления прочитал долгожданный документ, недоуменно покачал головой, заметив: дескать, своей почти полувековой безупречной службой во славу Атарпадана он заслужил лишь право не быть убитым во время погрома, тогда как сын его, проводивший годы в сражениях или за чтением заумных книг, добивается желаемого одним взмахом меча.

– Меч всегда ценился выше, чем циркуль инженера, – со вздохом признал Сумукдиар. – Не переживай, папа, мы еще рассчитаемся с нашими врагами и обидчиками. Я не приучен забывать зла – во всех его видах.

Безнадежно махнув ладонью, Друид проворчал: мол, меньше всего озабочен местью. Младший Хашбази, покивав, отрезал себе солидных размеров кусок остывшей тушеной ляжки бегемота, нашпигованной чесноком. Отец мрачно наблюдал, с каким аппетитом сын двигает челюстями, потом вдруг спросил угрюмо:

– Сколько наших ты убил?

– Наших? – Сумук невинно поднял брови, имитируя недоумение. – Каких еще «наших»? Мы с тобой, как известно, аланы… – Затем, отложив вилку, буркнул: – Я никого не убивал – убивали солдаты.

Сокрушенно качнув головой, отец яростно выдохнул:

– Ну почему же снова вспыхнуло это проклятое братоубийство? – Разгорячившись, он начал слегка заикаться. – Что за глупость это позорное деление людей на трижды проклятые племена и народы! Все люди одинаковы, и у каждого племени есть свои подлецы и есть свои герои – дураку же ясно!

– Именно дуракам это и не ясно, – процедил в ответ Сумукдиар. – И поэтому по обе стороны границы именно дураки вопят во всю глотку: «Арзуан – наша земля!» Идиоты…

Отец презрительно фыркнул и продолжал с прежней запальчивостью, при этом он с типично средиморским темпераментом размахивал руками:

– До чего же глупы эти слова: «наша земля»! Земля эта была до нас и будет после… Не земля принадлежит людям, но мы принадлежим земле. И, что характерно, громче всех голосят о «нашей земле» как раз-таки те, кто ни единого дня на этой земле не жил, никогда эту землю не обрабатывал, но, напротив, проводил все дни в разнузданных развлечениях в своих роскошных дворцах! Подлецы и бездельники, никчемные уроды!.. Какая такая может быть «нация», если здесь исконно жили по соседству десятки и сотни племен? Ведь даже в двух соседних деревнях люди разговаривают на разных языках! Ведь эти племена всегда жили здесь и почти никогда не враждовали. А теперь некоторые особо рьяные «патриоты» готовы стать на четвереньки, чтобы заглянуть в поисках врага под собственную кровать… Только, вот беда, ставший на четвереньки теряет человеческий облик, окончательно превращаясь в животное… – Он стукнул кулаком по столу так, что зазвенели тарелки, и пробормотал сокрушенно: – О великий Ахурамазда, что случилось с людьми?..

К сожалению, вопрос этот, заданный отцом чисто риторически, имел вполне конкретный ответ, и Сумук прекрасно понимал, что же случилось с народами Средиморья. Он немногословно поведал о темном колдовстве, насылаемом злобными чародеями Магриба – то есть Запада, – колдовстве, которое разжигает рознь и ненависть, которое заставляет мирных людей забыть былую дружбу и превращает могущественные империи в легкую добычу для коварных завоевателей…

– Магриб, опять Магриб! – яростно вскричал Друид Хашбази. – Казалось бы, Джуга-Шах выжег каленым железом это змеиное гнездо, но проклятые слуги Иблиса снова восстали из пепла, и снова мирный Восток стоит у них как кость поперек ненасытной глотки… – Он поднял на сына пылающий взгляд и произнес неожиданно жалобным голосом: – Сумук, люди не должны жить ненавистью. Сделай хоть что-нибудь, ведь ты великий джадугяр.

Опустив глаза, Сумукдиар покачал головой:

– Увы, тут моя магия бессильна. Я посвящен богу Света и поэтому стал всего лишь воином. Я могу разрушать и убивать, могу и строить, хотя созидание дается мне трудно. Но переделать души людей – мне, папа, не по силам. Думаю, на это не способен никто из ныне живущих волшебников. Даже такие гиганты, как Светобор или Агафангел.

Отец выслушал его, удивленно подняв брови, лицо старика выражало крайнюю степень разочарования. После задумчивого молчания Друид заметил: дескать, он надеялся, что сын его всемогущ… Сумукдиар виновато развел руками и добавил:

– Всемогущими не были даже олимпийские боги, что же говорить о рожденных людьми магах… Только все вместе, да еще заручившись поддержкой большей части людей, мы сумеем снять злые чары.

Главная истина, которую должен постигнуть каждый джадугяр, проста, хоть и неутешительна: говве-а-джаду не рождает новые предметы или силы, но лишь управляет существующими. Потому и боги вынуждены бороться за души людей, чтобы затем, овладев помыслами огромных масс, творить желаемое. К сожалению, идеи Зла прокладывают себе путь быстрее и проще, нежели прекрасные, но несколько туманные принципы Света и Добра… Впрочем, не стоило посвящать отца в' такие дебри магических теорий.

Они молча доели холодные закуски, затем управились с шашлыком из севрюги, запивая горячие куски белым вином из винограда «шахского» сорта. Наконец, насытившись, но не в силах оторваться от деликатесов, Сумукдиар, отдуваясь, нанес на пласт лаваша тонкий слой буйволиного масла, густо намазал сверху черную икру, свернул лаваш трубочкой и решительно откусил. Одобрительно наблюдавший за его манипуляциями отец сказал, улыбаясь:

– Тебе давно пора жениться.

Разговор был старый, привычно безнадежный и обычно безрезультатный, так что эта тема стала обязательной во всех неторопливых беседах мужчин из рода Хашбази. Сумукдиар привычно ответил, не задумываясь:

– Кто же спорит. Только не думай, что хорошие невесты сейчас на улице валяются.

– Которые валяются на улице – нам не подходят, – со смешком сообщил Друид. – И танцовщицы тоже не подходят.

– На танцовщицах никто жениться не собирается!

– Надеюсь. А вообще-то поторопись. Староват я стал, мало осталось. Внуков хочу понянчить… Вот братец твой народил двоих и увез.

Сумукдиар понимал, что отец прав, но девицы Средиморья были все как на подбор особами весьма скучными и ограниченными. Впрочем, он не потерял надежды встретить однажды близкое к идеалу очаровательное существо – ту, которая стала бы единственной желанной подругой на всю жизнь.

А отец тем временем вернулся к прежней теме и спросил осторожно:

– Ты уверен, что не ошибся, когда возглавил армию против хастанцев?

– Это было необходимо, папа, – с мягкой настойчивостью ответил Сумукдиар. – Надвигаются грозные события, и нашим войскам нужно срочно набираться опыта. Сюэни разгромили Хиндустанское царство, без труда прошли через земли алпамышей и каракызов. Бикестан тоже не остановит Орду. Возможно, солдатам Средиморья придется принять бой уже в этом году, а мы и воевать толком не умеем.

– При чем же здесь война между Атарпаданом и Хастанией? – недоуменно спросил отец. – Не воевать надо, а примирить оба народа.

– Примирить этих фанатиков? – Волшебник скептически фыркнул. – Это удалось только Джуга-Шаху, а я не обладаю его талантами. И никто сегодня не обладает, потому что тогда люди верили в Единого бога и эта вера объединяла… Моя цель скромнее – найти тактику, которая позволит опрокинуть якобы непобедимых сюэней… – Он ухмыльнулся. – Не надо сомневаться и покачивать головой – я смогу это сделать. Помнишь, я рассказывал тебе про бой в Долине Шести Львов? Тогда магрибцы сделали все правильно и должны были разбить нас, но моя тактика оказалась лучше…

Он прикрыл глаза; и перед его мысленным взором, пробудив сентиментальное чувство, снова предстала окруженная Кушанским хребтом долина, вдоль которой рвались к Сарыгару банды Гуль-Ахмада. Магрибские советники долго и тщательно готовили это наступление, но в решающий миг дюжина огнедышащих драконов и две сотни лучников, переброшенные через считавшийся непреодолимым перевал, обрушились на фланг басмачей. Тогда рядом с ним сражались молодые сотники Нимдад, Златогор, Фавитос, Ибер… Гирканцы, рыссы, саспиры, хастанцы, аланы дрались в едином строю и добились блестящей победы. А две недели назад Гирканский полк сарханга Нимдада встретился в смертельной сече с Тигранакертским полком хмбабета Фавитоса!

Тряхнув головой, он прогнал эти мысли и, встав, сказал:

– Прости, папа, мне надо отдохнуть. Завалюсь и буду спать до полудня.

– Скорее Иблис будет спать, чем ты, – хохотнул отец. – Письмо из Акабы пришло – твой дружок Шамшиадад нижайше просит уважаемого джадугяра прибыть к обеду в Самшитовый Замок.

Ого! В Самшитовом замке размещался штаб мухабарата – Тайной Стражи эмирата.

– А ведь Эльхан тоже намекал, что меня в столицу вызывают, – вспомнил вдруг Сумукдиар. – Что им там от меня вдруг понадобилось? Неужели драконы яйца снесли?

Поцеловав отца, он поплелся в свои покои на втором этаже ганлыбельского дворца. Мысли текли с вязкой медлительностью, как шаги, которые он делал, натужно переставляя уставшие ноги.

Войны случались непрестанно, однако каждая новая не походила на предыдущие. Стратегия и тактика неуклонно менялись век от века по каким-то труднопостижимым законам военного дела, и требовалось предугадать, какие приемы станут главными в грядущих битвах. Военная наука жила и свирепела, как дикий зверь, оттачивающий свое смертоносное мастерство в схватках с лесными соперниками.

Несокрушимая фаланга величайшего полководца Эллады двурогого Аль-Искендера завоевала полмира, но была разбита стремительными маневрами ромейских легионов. Спустя два столетия таранный удар тяжелой парфянской конницы опрокинул легионы, и парсы раздвинули свою империю до самых границ Хиндустана. Но вот появилась Орда – и вся прежняя тактика стала неприменимой, а сюэни победоносно громят армию за армией, царство за царством.

В боях за Арзуан Сумукдиар действовал так, словно против него стояли не плохо вооруженные хастанские ополченцы, но закаленные в битвах кочевники. Получалось недурно, только победил он все-таки хастанцев, а не сюэней. Кто его знает, как повернется дело, когда объединенная армия Средиморья атакует Орду на другом берегу Гирканского моря.

Он захлопнул дверь, разделся, раскидав платье по углам, но ложиться не стал. Под черепом неуклюже ворочалось смутное беспокойство, напоминавшее о каком-то вопросе, который он сегодня так и не решил до конца. Отогнав усталость, Сумукдиар подошел к полкам, прогибавшимся под тяжестью фолиантов, одетых в неподвластные времени переплеты. В старой книге «Описание демонов», составленной неведомым хималайским мудрецом, он отыскал ключ к возникшей сегодня загадке.

Под картинкой, изображавшей тварь, очень похожую на Су-Эшшеги, говорилось, что Ящер, он же Речной или Болотный Дракон, он же (следовало еще два десятка имен), распространяет флюиды зла, которые могут вселиться в человека с глотком воды. Вселившись, они делают свою жертву одержимой манией убийства. Излагалась также легенда, будто бы все великие тираны, пролившие реки крови, испили когда-то такой «нечистой воды».

Перевернув еще несколько страниц, Сумукдиар наткнулся на другое имя, которое ему довелось услышать в этот день. Хызр. Запись оказалась столь любопытной, что агабек перечитал страницу трижды:

«Но все злодеяния этих порождений Тьмы представляются детским лепетом в сравнении с фигурой верховного демона – Хызра, обитающего чуть ли не на вершине горы Шахдаг, что в Северной Парфии, – писал хималаец. – Большую часть времени он пребывает в абсолютном покое, но в конце каждого столетия пробуждается и выбирается на волю. Хызр несет с собой помутнение рассудка, каждое его пришествие ознаменовано рождением огромного числа уродов, появлением на улицах городов «темного народа», который, побираясь и подворовывая, несет с собой смертоносный дух».

Захлопнув древнюю книгу, он задумчиво погладил ладонью инкрустированный серебром и жемчугом кожаный переплет. Слова, нанесенные на листы пергамента в позапрошлом тысячелетии, слишком уж точно описывали происходивший ныне ужас. Нет, Сумук не был напуган, но он смутился, а это случалось с ним не часто.