"Поведение" - читать интересную книгу автора (Крылов Константин)

ЧАСТЬ III. ЭТИКА

Когда мы говорим об этике или нравственности, мы имеем в виду ту или иную систему норм поведения, регулирующую отношение человека к обществу во всех сферах деятельности. Этика позволяет в каждой конкретной ситуации разрешать конфликты, возникающие между нормами поведения, в частности — делать выбор между ценностями.

Из этого следует, что этические нормы описываются иным образом, нежели нормы и ценности, зависящие от сферы деятельности. Они являются более общими, поскольку должны быть справедливы для всех общественных отношений.

Следует подчеркнуть независимость этики от ценностей, связанных с отношениями. Ни один человек, строго говоря, не обязан делать добро ближним (или себе). Разумеется, если человек не приносит никому никакой пользы, к нему вряд ли будут хорошо относиться, — и, тем не менее, это еще не значит, что данный человек заслуживает морального осуждения. Это касается и всех остальных ценностей. Нельзя даже сказать, что человек во всех обстоятельствах обязан быть справедливым. Командир отходящего взвода, оставляющий за собой прикрытие, поступает несправедливо по отношению к тем, кого он посылает на смерть; но это все же лучше, чем если бы погибли все вместе.

Прежде всего, этическое суждение имеет своим предметом не отношения человека с другими людьми, а действия человека по отношению к другим людям. Причем речь идет исключительно о действиях "второго порядка", направленных на установление или прекращение тех или иных отношений.

Нет ничего «этичного» или «неэтичного» ("хорошего" или "плохого") в том, что человек находится в тех или иных отношениях с другими людьми, каковы бы они ни были. Но действия, направленные на изменение ситуации, могут быть этически оценены. Так, нет ничего плохого (или хорошего) в том, чтобы владеть чем-то (скажем, какой-то вещью); этическое суждение касается только одного: способа ее получения (была ли она куплена или украдена).

Но и это еще не все. Этическое суждение о единичном поступке субъекта невозможно. Например, несправедливый поступок субъекта мог быть вызван несправедливостью, допущенной по отношению к нему. В таких случаях этическое осуждение субъекта считается недопустимым. Таким образом, этическое суждение предполагает оценку не одного, а по крайней мере двух разных действий, а именно — действий субъекта, направленных на других людей, и действий других людей, направленных на данного субъекта. Более того, для вынесения правильного этического суждения следует знать всю совокупность действий "второго порядка", совершенных как индивидом, так и по отношению к индивиду. Единичное действие не подлежит этической оценке. Это значит, что, рассматривая любое единичное действие, пусть даже самое предосудительное (например, кража или убийство), мы не можем сказать, этично оно или нет.

Это не противоречит тому, как мы выносим этическое суждение в реальной жизни. Говоря о том, вправе или не вправе человек совершить тот или иной поступок, мы все время ссылаемся на обстоятельства, при которых он вынужден его совершить. (Например, убийство при самообороне и тем более при защите других людей рассматривается как нормальное и даже похвальное поведение.) Не существует действий, этичных или неэтичных "по своей природе".

Все понятия, касающиеся этической оценки тех или иных действий, заранее предполагают обстоятельства, при которых они совершаются. Например, заповедь "Не убий" значит буквально "Не совершай убийства", что не эквивалентно требованию не умерщвлять других людей ни при каких обстоятельствах (например, на войне).[31]

В общем случае, субъектами любого общественного отношения является индивид и какие-то другие люди, с которыми он находится в тех или иных отношениях (включая и самого себя). Поскольку этические суждения претендуют на всеобщность (они должны быть истинны для всех людей и любых отношений между ними), допустимо рассматривать все возможные отношения в совокупности, и говорить об отношениях между индивидом и обществом.[32]

В дальнейших рассуждениях будут использоваться условные обозначения. Так, индивид (то есть субъект этического суждения) будет обозначаться символом I, а общество — O.

Этическое суждение есть сравнение двух совокупностей действий по установлению или прекращению отношений. Индивид пытается устанавливать какие-то отношения с обществом; но и общество пытается устанавливать какие-то отношения с индивидом.

Обозначим совокупности действий по установлению или прекращению отношений между индивидом и обществом как функцию двух переменных f(I, O). Обозначим аналогичные действия общества по отношению к индивиду через f(O, I). В таком случае все этические суждения будут утверждениями относительно отношений f(I, O) и f(O, I).

Неэтичной (или противонравственной) можно назвать ситуацию неравенства, или неэкивалентности, f(I, O) и f(O, I). Соответственно, обратной (этичной) можно назвать ситуацию, когда эти совокупности действий каким-то образом сравнимы.

Что касается выражения "каким-то образом", оно обозначает следующее. Можно выделить четыре разных способа установления эквивалентности между f(I, O) и f(O, I). Эти четыре способа будем в дальнейшем именовать этическими системами.

Кроме того, сюда же можно отнести еще и четыре тавтологии:

В дальнейшем будем считать все тавтологии эквивалентными друг другу. Их можно выделить в отдельную группу.

Интерпретация смысла этих формул достаточно проста. Учитывая, что этические правила выражаются императивами (типа "я должен…"), нужно иметь в виду, что в левой части формулы всегда стоит императив. Поэтому выражение f(I, O) в левой части следует читать "я должен вести себя по отношению к другим…" Что касается правой части формулы, то в ней описываются факты. Поэтому то же самое выражение в правой части читается как "я веду себя по отношению к другим…"

Итак, все логически возможные этические системы можно интерпретировать следующим образом:

1. Я должен вести себя по отношению к другим так, как они ведут себя по отношению ко мне.

2. Я не должен вести себя по отношению к другим так, как они не ведут себя по отношению ко мне.

3. Другие должны вести себя по отношению ко мне так, как я веду себя по отношению к другим.

4. Другие не должны вести себя по отношению ко мне так, как я не веду себя по отношению к другим.

0. Как другие ведут себя по отношению ко мне, пусть так и дальше продолжают.

Как я веду себя по отношению к другим, так и дальше буду.

Не следует, однако, считать все эти правила равноценными вариантами одного и того же принципа. Разные этические правила порождают разные этические системы, которые являются основой разных цивилизаций. При этом блок цивилизаций, основанных на общем этическом фундаменте, образует некое единство, иногда не осознаваемое теми, кто находится внутри него, но зато хорошо видимое со стороны. Примерами могут служить понятия «Запада» и «Востока». Это, так сказать, блоки цивилизаций, основанных на разных этических системах (конкретно — на второй и третьей из нашего списка).

Не следует забывать о том, что так сформулированные правила, хотя и являются остовом любой этической системы, сами по себе не могут быть ориентирами для поведения человека. Роль конкретных указаний играют правила более низкого уровня, уточняющие, дополняющие, а нередко и ограничивающие действие основного правила.[33]

Для того, чтобы понять специфику конкретных этических систем, следует разобрать хотя бы наиболее очевидные следствия из указанных выше принципов.

Начнем с самого первого этического правила в нашей таблице. Оно таково:

Я должен вести себя по отношению к другим так, как они ведут себя по отношению ко мне.

Другими словами:

Поступай с другими так, как они поступают с тобой.

Или:

Будь как все.

Как все, так и я.

С волками жить — по-волчьи выть.

Это еще можно назвать этикой подражания. Человек, следующий такой этической системе, просто копирует (более или менее сознательно) поведение окружающих людей, и в первую очередь — отношение к себе лично. На практике подобное поведение не всегда кажется привлекательным или даже пристойным. Если окружающие ведут себя с данным человеком «нормально», то они могут ждать от него того же самого. Но если вокруг творится какое-нибудь бесчинство, он обязательно примет в нем участие, более того — будет считать это своим долгом, поскольку самый большой грех в рамках данной этической системы — "отрыв от коллектива".

В рамках этой системы невозможны такие ситуации, чтобы один человек был прав, а остальные неправы, или один человек поступает лучше, чем все остальные. Такая ситуация кажется (и является в рамках данной системы) абсурдной, противоречием в определении.

Подражание, вообще говоря — основа всякого поведения. Человек подражает как себе (повторяя собственные действия), так и другим (научаясь). Первая этическая система является в этом отношении наиболее естественной, хотя, может быть, и не самой приятной для жизни в обществе.

Первая этическая система представляется для живущих по ней людей чем-то вечным. "Такова жизнь, так было всегда" — вот что думают те, кто живет по этим законам. В рамках этой системы безразлично, когда происходит действие — было ли оно совершено, совершается ли сейчас или только предстоит. "Он пытался меня убить, или он пытается меня убить, или он собирается меня убить, он вообще может [имеет возможность, силу или желание] меня убить — значит, и я могу [имею право] его убить": это — типичное рассуждение в рамках первой этической системы. Или, в общей форме: "Все всегда делают так, значит, и я всегда буду делать так, и раньше делал, и сейчас делаю, и в будущем буду делать".

Источником зла в данной этической системе считается непослушание, своеволие, вообще всякие проявления неподчинения обществу, понимаемые как невнимание к окружающим. Всякие проявления "своего мнения" и т. п. считаются просто проявлениями равнодушия или презрения к обществу, а отнюдь не "голосом совести". Естественно, это ни у кого не может вызвать никаких симпатий: человек, поступающий не как все, просто всех презирает и ни с кем не считается — вот вывод, которые окружающие делают тут же. "Он всех нас опозорил" — говорят о таком человеке, и стараются в лучшем случае вразумить его, а чаще — наказать, или вовсе от него избавиться.

Цивилизации, целиком основанные на первой этической системе, давно перестали доминировать на планете. Она сохраняется в рамках некоторых культур, которые можно обозначить словом "Юг".[34] Однако подобное поведение не исчезло, более того — непрерывно воспроизводится в рамках так называемых «субкультур». Достаточно понаблюдать, как устроены отношения внутри молодежной компании, банды или любого другого маргинального коллектива, чтобы увидеть первую этическую систему в действии.

Рассмотрим второе этическое правило. Оно выглядит так:

Я не должен вести себя по отношению к другим так, как они не ведут себя по отношению ко мне.

Другими словами:

Не поступай с другими так, как они не поступают с тобой.

Или:

Если никто не будет, то и я не буду.

Не делай другим того, чего ты не хочешь себе.

Не делай того, чего боишься от других.

Это — так называемое "золотое правило этики", содержащееся уже в библейской литературе, и (в разных формулировках) дошедшее до наших дней. В рамках этого правила общество ("другие") тоже признаются образцом, но не образцом для подражания, а образцом для удержания себя от каких-то поступков. Оставаясь в рамках этого правила, можно не принимать участия в том, что тебе не нравится (пусть даже все так делают), но нельзя самому делать то, чего не делают другие по отношению к тебе.

Данную этическую систему можно назвать этикой страха. Роль этических законов здесь играют прежде всего разнообразные запреты, или табу. Они, как правило, мотивированы прошлым: достаточным аргументом против совершения какого-то действия является тот факт, что раньше так не делали, или перестали делать достаточно давно. Так что можно сказать, что вторая этическая система вообще ориентирует людей на прошлое как на источник знаний и основных ценностей. В отличие от первой этической системы, в рамках которой время вообще не играет роли, здесь оно принимается во внимание. При этом высокая ценность прошлого приводит (на уровне философской рефлексии) к высокой оценке мира ("космоса") и естественного порядка вещей.

В рамках такой этической системы возможен некоторый моральный прогресс: если человеку что-то очень не нравится, он может хоть как-то повлиять на окружающих, прекратив сам так поступать. Поскольку он сам является частью общества, у других людей (придерживающихся той же этики) возникает чувство, что они ведут себя не очень хорошо (поскольку какая-то часть общества так не поступает). Если от соответствующего поведения отказываются много людей, это начинает давить на остальных еще сильнее — и так до тех пор, пока не сформируется запрет.

К сожалению, такие общества консервативны, поскольку всякое новшество (особенно новое поведение) встречается в штыки: для того, чтобы всем начать поступать по-новому, кто-то должен первым подать пример, а если больше никто так себя не ведет, поведение новатора автоматически объявляется безнравственным, особенно если это поведение касается всех, а не является его личным делом. Кроме того, количество всякого рода запретов в таком обществе неуклонно возрастает с течением времени: если кому-то однажды что-то не понравилось и он сумел каким-то способом убедить остальных избегать такого поведения, то это сохраняется надолго, если не навсегда. Если обществу все-таки необходимо изменить свое поведение, всем необходимо договориться, а это трудно, если вообще технически возможно. Так что при необходимости резко поменять поведение такого рода общество чаще всего разрушается и на его обломках создается новое, с другим поведением.

Источником зла в данной этической системе считается эгоизм, выражающийся в жадности, желании получить слишком много. Жадность, ненасытность, стремление к удовольствиям считаются наихудшими из пороков.

В рамках данной этической системы жили (и живут до сих пор) консервативные общества Востока. Эпоха, когда они доминировали, закончилась, однако они продолжают существовать, более или менее успешно приспосабливаясь к изменениям в мире.

Теперь обратимся к третьей этической системе. Она формулируется таким образом:

Другие должны вести себя по отношению ко мне так, как я веду себя по отношению к другим.

Другими словами:

Не мешай другим поступать с тобой так, как ты сам поступаешь с ними.[35]

Или:

Как я, так и все.

Живи и давай жить другим.

Не мешай.

Если тебе что-то не нравится — отвернись.

Если играл и проиграл — обижайся на себя.

Это является сутью того, что называется "либеральной системой ценностей". Именно она легла в основу жизни современной западной цивилизации. На протяжении последних веков данная этическая система (и принявшая ее цивилизация) доминируют на планете.

На первый взгляд подобная система ценностей кажется весьма снисходительной, поскольку (если быть последовательным) в рамках подобной этики можно делать все что угодно. Но тогда все остальные имеют моральное право поступить с тобой так же, как ты до этого поступил с ними.

В такого рода обществе индивид может проявлять инициативу, не опасаясь немедленного осуждения со стороны общества просто за тот факт, что он сделал что-то новое и непривычное. Более того, такого рода этика прямо поощряет соревнование и конкуренцию. Движущим механизмом всей этой системы является желание иметь больше других, опередить их, короче говоря зависть. Третью этическую систему можно назвать этикой зависти. Роль этических законов низкого уровня здесь играют разнообразные рекомендации, сулящие те или иные награды за правильное поведение, — то есть не столько кнут, сколько пряник. Это и неудивительно, поскольку в рамках подобной этики гораздо страшнее не получить чего-то желаемого, нежели лишиться чего-то уже имеющегося. (Последнее, конечно, неприятно, но такую возможность зачастую считают "оправданным риском").

Данная этическая система ориентирует людей на настоящее, происходящее сейчас. Прошлое рассматривается как "уже прошедшее" и в силу этого уже не имеющее большого значения: "вчерашний обед — это сегодняшнее дерьмо". Разумеется, мир в целом (как сумма прошлого) перестает быть образцом гармонии и становится просто источником ресурсов. Зато огромное значение приобретает человек со всеми его желаниями и прихотями, которые становятся невероятно значимыми.

Источником зла в данной этической системе считается нетерпимость, неспособность и нежелание учитывать чужое мнение, чужие желания, настроения, проблемы, считаться с ними, то есть, в общем-то, терпеть от людей то, что делаешь и сам. Жадность, корысть, эгоизм, стремление к удовольствиям, обогащению или славе, напротив, пороками не считаются, и даже приветствуются как "двигатель общественного механизма".

Понятие терпимости не подразумевает немедленного подражания другим, как в первой этической системе. Подражание — дело сугубо добровольное. Терпимость сводится не к принципу "Делай, как мы", а к "Каждый сходит с ума по-своему". Можно не присоединяться к другим, но нельзя мешать другим, что бы они ни делали.

Наконец, мы рассмотрим последнюю, четвертую этическую систему.

Другие не должны вести себя по отношению ко мне так, как я не веду себя по отношению к другим.

Другими словами:

Не давай другим поступать с тобой так, как ты с ними не поступаешь.

Или:

Пусть все, но не я.

Не позволяй другим того (по отношению к себе), чего ты себе не позволяешь (считаешь невозможным) делать сам (по отношению к ним).

Не позволяй — ни себе, ни другим (по отношению к себе) делать то, что ненавидишь в себе и в других.

Данная этическая система пока не реализована в виде законченной системы, ставшей основой блока цивилизаций (наподобие трех предыдущих), хотя это вполне возможно (соответствующий цивилизационный блок можно было бы назвать "Севером"). Тем не менее некоторые ее свойства выводимы из определения.

Четвертая этическая система полностью противоположна первой по своей сути, поскольку первая гласит: будь как все. Она ориентирована на человека, который ведет себя определенным (этичным) образом несмотря на других, и очень часто вопреки другим.

Движущим механизмом данного типа этики является ненависть к злу. Таким образом, это этика ненависти и (одновременно) упрямства.

Данная этическая система ориентирована на будущее, на то, чего еще нет и что может случиться (и особенно на плохие варианты будущего) с целью предотвращения его. Подобного рода ориентация на будущее приводит (при философских обобщениях) к низкой оценке существующего мира (как сумме прошлого), равнодушному отношению к человеческим желаниям (как эфемерным, существующим только в настоящем) и высокой оценке сознания и ума.

"Если я не делаю и не собираюсь делать того-то и того-то с другими, то они не имеют никакого права так обращаться со мной" — так устроен моральный императив четвертого варианта этики. Это совершенно не означает, что, если «другим» все-таки удастся это сделать, то тем самым они дали право поступать с ними так же. Виноват прежде всего тот, кто допустил такое обращение с собой. Достаточно ясно, что в рамках данной этической системы сила является источником блага, а человек, который ничего не может, не может быть и хорошим человеком. С другой стороны, такие действия, как месть (ориентированная на прошлое), не считаются этичными. Четвертая этика исходит из того, что сделанного не вернешь. В рамках четвертой этики можно предпринимать усилия, направленные на нейтрализацию или уничтожение врагов, но только в том случае, если от них может исходить угроза в будущем.

Главным источником зла в рамках данной этической системы считается нежелание связываться со злом, потакание злу, готовность смириться с ним, потворствование ему (чем бы это не объяснялось).

Это потворствование может иметь разные источники, в том числе и личный эгоизм, а также и эгоизм коллективный. Общество как таковое для данной этической системы ничуть не лучше и не моральнее отдельного индивида. Его интересы могут быть столь же скверными (и, кстати, эгоистическими), как и интересы одного человека или группы людей.

Зло здесь понимается абстрактно, не как «вред» для индивида или общества, а как определенный принцип. Зло (в рамках данной системы взглядов) — это то, что при своей реализации стирает различие в уме между добром и злом, то есть уничтожает способность суждения. Это касается не только этического суждения, но и всякого суждения вообще. Зло противостоит не чьим-то интересам, а уму как таковому, уму как принципу. Зло — это то, что может уничтожить ум.

Теперь обратимся к нулевому варианту этики, то есть к ее отсутствию. Мы назвали этот вариант внеморальным, или аморальным. Он входит в общую систему этических правил в качестве "тривиального решения", и играет в ней ту же роль, что и нуль в математике.

Данный вариант может быть описан четырьмя тавтологиями, эквивалентными относительно друг друга:

Мне нет дела до других, как и им — до меня.

Другими словами:

Как другие ведут себя по отношению ко мне, пусть так себя дальше и ведут.

Как я вел себя по отношению к другим, так я и дальше буду себя вести.

Это позиция "честного безразличия" по отношению к чужим и своим действиям. Она сводится к признанию того, что "другие действуют, как считают нужным, и я тоже действую, как считаю нужным". Обижаться не на кого, любые претензии бесполезны, удивляться нечему, и можно от кого угодно ждать чего угодно. Единственные работающие критерии — внеморальные: действия могут быть эффективными или нет, вот и все.

Такого типа человек может всю жизнь вести себя согласно нормам данного общества, но только потому, что боится наказания, исходящего от других людей или от государства. Если по какой-то причине у него нет оснований опасаться неприятностей для себя, он способен сделать все, что угодно, не испытывая при этом никаких угрызений совести: он делает то, что считает нужным, и все.

Существуют как отдельные люди, так и сообщества людей (организации или даже "народы"[36]), практикующие подобное поведение как норму. Как правило, внутри таких сообществ существует жесткая система взаимного контроля, позволяющая своевременно предотвращать случаи опасного для коллектива в целом поведения и наказывать за проступки. Внеморальность таких людей сдерживается и внешними факторами, поскольку окружающие люди, как правило, не доверяют таким людям, справедливо ожидая от них "чего угодно".

Не следует, однако, считать подобную позицию «злом». Она не противостоит этике (как, впрочем, и ее противоположности): она вообще ничему не противостоит, а просто игнорирует этические принципы. С другой стороны, эта позиция сама является принципиальной, и не является просто «слабостью». Человек, придерживающийся ее, чувствует собственную правоту, точно так же, как и придерживающийся какой-то этической системы. Более того, данная позиция требует известного самоограничения: например, человек, занимающий ее, не вправе обижаться на какие бы то ни было действия окружающих по отношению к нему, поскольку он не имеет возможности осуждать ни свое, ни чужое поведение.

Очевидно, что реальное поведение людей не может полностью соответствовать идеальной симметрии этических правил. Сплошь и рядом мы поступаем несправедливо, и это не всегда является злом. В конце концов, справедливость — только одна из ценностей, и ее достижение любой ценой не всегда приемлемо. Тем не менее этически нормальный человек, почему-либо поступающий несправедливо, чувствует свою вину и раскаивается в этом, даже если другого выбора у него не было.

Но, кроме того, имеются люди, сознательно отрицающие этические правила и следующие другим правилам, которые можно назвать "законами зла". Такие люди вызывают у окружающих ненависть и страх, вне зависимости от того, сколько реального зла они успели причинить. Это и неудивительно, поскольку понятие "плохой человек" вообще применимо только к ним. Всех остальных (в том числе и многих, совершивших в своей жизни скверные поступки) можно считать не столько дурными, сколько слабыми людьми, испугавшимися каких-то неприятностей для себя, или не сумевшими выдержать сильного искушения. Их можно презирать за это, но и только. В большинстве случаев они понимают, что поступили дурно, и стараются либо искупить вину, либо не думать о ней (последнее, разумеется, бывает чаще). Человек аморальный способен на любое действие, но по крайней мере опасается неприятностей для себя и не будет вредить окружающим без очень веских на то причин. Но "плохой человек" не просто вредит другим людям, но еще и уважает себя за это. У него имеется жизненная позиция, не всегда, правда, осознанная. Некоторые негодяи даже формулируют ее для себя в явной форме. Эти жизненные позиции антиморальны, но по-своему логичны, поскольку являются негативными вариантами этических систем, и имеют уровень общности, равный уровню общности позитивной этики. Это значит, что они поддаются описанию на том же языке, на котором формулируются этические законы.

Соответствующие правила (лучше называть их жизненными позициями) всегда антисимметричны, то есть отрицание встречается только в одной части формулы (левой или правой).

Таких формул оказывается четыре: тавтология вида f(I, O) = f(I, O) не имеет асимметричного аналога, поскольку введение отрицания в любую часть высказывания превращает его в противоречие.[37]

Рассмотрим все варианты антиморальных жизненных позиций:

Я не должен вести себя по отношению к другим так, как они ведут себя по отношению ко мне.

Другими словами:

Я не буду делать для других того, что они делают для меня.

Это позиция обмана, которую еще можно назвать паразитической. Получая нечто, человек принимает это, не считая нужным за это чем-то заплатить.

Реализовываться эта жизненная позиция может по-разному, и проявляться в разных действиях — начиная от тривиальных (типа невозвращения долгов) и кончая весьма изощренными.

Эгоизм и неблагодарность, характерные для такого субъекта, растут по мере удовлетворения его аппетитов. Поведение окружающих, работающих за него, дающих ему деньги и терпящих его капризы, он склонен объяснять их обязательствами по отношению к нему (если это его родители, друзья, партнер по браку и т. п.), причем за собой он никаких обязательств не признает[38] и даже стремится свести к минимуму то малое, что ему приходится исполнять. Людей, не позволяющих себя обманывать и паразитировать на себе, такой человек может уважать и даже побаиваться, но держится от них подальше.

Как правило, такие люди в глубине души убеждены, что они выше[39] окружающих, и уже тем самым имеют особые права. Интересно, что окружающие часто соглашаются с этим. Во-первых, чужая уверенность заразительна. Во-вторых, такие люди часто бывают обаятельными, привлекают и даже завораживают. Более того, иногда они кажутся более симпатичными и приятными (на первый взгляд), чем "просто хорошие люди".[40] Это неудивительно: обаяние чаще всего сводится к тому, что человек "всем своим видом" возбуждает ожидания чего-то приятного. (В этом смысле щедрость, веселость, искренность обаятельны.) Но человек может возбуждать и ложные ожидания, в том числе и принципиально неисполнимые. И это может казаться более привлекательным, чем обычно. Другое дело, что этичные люди так себя не ведут — не потому, что сознательно воздерживаются от такого поведения, но потому что чувствуют, что этого делать нельзя. Паразит и эгоист этого не чувствуют. Очаровательный мерзавец и хладнокровная кокетка "всем своим видом" показывают, что они могли бы дать другим людям нечто совершенно потрясающее. Такое поведение воспринимается всерьез, хотя по сути дела это просто утонченная ложь. Впрочем, такие люди лживы во всем, и обычно не брезгают прямым обманом, поскольку не чувствуют при этом ни малейшей неловкости.[41]

Перейдем ко второму варианту антиморального поведения.

Я буду вести себя по отношению к другими так, как они не ведут себя по отношению ко мне.

Другими словами:

Я буду делать с другими то, чего они со мной не делают (не могут или не хотят).

Если предыдущее правило — это жизненная позиция паразита, то это — кредо насильника. Такой человек не ждет, что другие сделают ему что-то хорошее: он рассчитывает, что они не смогут ему помешать сделать с ними что-то плохое. Он вполне может быть честным, поскольку склонен не обманывать и выманивать, а отнимать то, что ему нравится.

Он не считает себя лучше других. Скорее, он убежден, что другие хуже него — то есть слабее (во всех смыслах этого слова). Мораль его проста: если человек не может удержать то, что имеет, то он и недостоин это иметь. Если я могу что-то отнять у него, значит, я вправе это сделать. Все решает сила (опять же в самом широком смысле слова).

Такие люди обычно не пытаются внушить к себе симпатию — скорее, они хотят, чтобы их боялись (или, на худой конец, не связывались бы с ними). В отличие от первого случая, где основным инструментом вымогательства служит конфетка (внутри пустая), такие люди предпочитают политику кнута — начиная от демонстрации обычной бытовой наглости и кончая ломанием костей. Тем не менее слабые и завистливые иногда восхищаются подобными людьми, лебезят перед ними. Иногда возникает даже своеобразный культ бандита и насильника, прославляемого в качестве "сильной личности".

Если говорить о массовом аморальном поведении, то это поведение оккупанта. Так ведут себя люди "со стороны", пришедшие в общество извне. В более мягком варианте это позиция "завоевателя высот", пытающегося таким образом пробиться наверх.

Мы не рассматриваем остальных вариантов антиморального поведения. Антиморальные жизненные позиции связаны друг с другом гораздо теснее, нежели этические системы. По сути дела, они являются разновидностями всего двух основных форм зла: насилия и паразитизма. Эти два явления, в свою очередь, поддерживают существование друг друга: систематическое насилие приводит к паразитизму, который, в свою очередь, порождает насилие как единственную доступную форму протеста.

Этические системы имеют отношение не только к поведению человека в обществе. Они принимают участие в формировании ряда понятий, в том числе и самого важного из них — понятия истины.

Глубокая связь понятий истины и справедливости ощущалась людьми всегда. Лучше всего эта связь выражена в русском языке, где существует слово правда, имеющее одновременно гносеологический и этический смысл. Более того, гносеологическое значение (правда как «истина», "соответствующее действительности высказывание") само имеет этическую сторону: стремиться к правде хорошо, искажать ее — плохо.[42] (Впрочем, русский язык в этом отношении не уникален: достаточно посмотреть на параллели в европейских языках, чтобы убедиться в этом.)

"Истиной" мы называем всякое представление, мнение или высказывание, соответствующее чему-то во "внешнем мире". При этом предполагается, что в самом этом высказывании содержится исчерпывающая информация относительно того, чему оно соответствует. Короче говоря, истина — это «эквивалентность» каких-то явлений в реальном мире и какого-то содержания сознания.

Однако, сознание и реальность — слишком разные вещи, чтобы говорить о каком-то соответствии между ними. Чем бы ни было сознание, оно устроено иначе, нежели реальность. Говорить о том, что "в уме" существуют какие-то «картинки», «отображающие» реальность (правильно или неправильно) — нельзя.

В таком случае, представление о «соотвествии» приходится пересмотреть. Предположим, что содержание сознания ни в каком смысле не «эквивалентно» явлениям во внешнем мире. Достаточно предположить, что между ними есть какая-то связь, или какое-то соотношение. Так вот, эта связь может быть двусторонней: наши представления как-то соотносятся с реальностью, и реальность как-то соотносится с нашими представлениями.

Эти два соотношения можно сравнивать. В частности, они могут быть эквивалентны: наши представления относятся к реальности так же, как реальность относится к нашим представлениям. Поскольку и то, и другое — отношения между одними и теми же объектами (сознанием и реальностью), их сравнение возможно.

"Истина", в таком случае — это ситуация, при которой отношение сознания к миру и мира к сознанию одинаковы. Напротив, «ложным» можно назвать любое представление, для которого это условие не выполняется. Например, если мы считаем, что во внешнем мире нечто есть, а мир относится к нам так, будто этого нет, то из этого следует, что мы находимся в заблуждении.

Это не значит, что все «ложное» обязательно ошибочно. В мире есть много непознанного, а в сознании есть много неистинного, но и не «ошибочного», а просто не соответствующего ничему в мире — например, наши цели и идеалы.

Итак, истина — это соответствие иному, прежде всего — симметричное соответствие бытия и сознания.[43]

Как только мы заговорили о симметрии, мы обязаны ввести критерии симметричности, удостоверяющие ее наличие. Эти критерии, сформированные в рамках этики, переносятся в область познания. Остается рассмотреть, как это происходит.

В процессе познания речь идет не об отношении человека и общества, а об отношении человека и мира. Поэтому в дальнейшем изложении будет применяться константа M (лат. mundus ‘мир’ ) вместо O.

Ниже мы изложим ряд соображений о понятии истины в рамках первой, второй и третьей этической систем.

Понятие истины в рамках первой этической системы (Юг)

Я должен вести себя по отношению к миру так, как мир относится ко мне.

Я должен уподобиться реальности.

Это определение истины как точного подобия мира. Чем точнее это подобие, тем лучше. В рамках подобного понимания мира нет места абстрактному знанию: общие утверждения не соответствуют ничему конкретному, а потому и не могут претендовать на истинность.

В рамках подобного понимания истины самыми верными и надежными знаниями являются хорошие чувственные восприятия. Разумеется, чувства часто обманывают — поэтому их следует изощрять, усиливать и развивать. Это касается как ушей и глаз, так и интуиции.

Знание такого рода слишком конкретно, чтобы быть выразимым и описуемым. Да оно и не нуждается в описании. Это знание охотника, чующего добычу, знание крестьянина, угадывающего завтрашнюю погоду. Поскольку обстоятельства меняются слишком часто, бессмысленно пытаться описывать или передавать это знание кому-то еще. Можно только научить узнавать — что достигается прежде всего опытом.

Если говорить об истине как о симметричном соответствии реальности и сознания, то данная формула утверждает, что наилучший способ достичь этого соответствия — совпадение сознания и реальности, их соединение. Если между человеком и окружающей реальностью ничего не стоит, а его сознание полностью открыто и познает действительность "как она есть", то такая ситуация наилучшим образом обеспечивает истинность его мнений. Всякое несовпадение бытия и сознания оценивается сразу же негативно — как причина возможных ошибок при познании.

Основным принципом познания в рамках Первой этической системы выступает, таким образом, принцип аналогии. Его некорректное использование приводит к тому, что мы называем "магическим мышлением", то есть к представлению о "всеобщей взаимосвязи" явлений.

Я не должен вести себя по отношению к миру так, как мир не относится ко мне.

Я не должен противоречить реальности.

В данном случае истиной является не только то, что точно соответствует фактам, но вообще все, что не противоречит фактам. Здесь уже возникает возможность появления теоретического знания. Общие положения не являются точным описанием конкретных фактов — но они (если только они истинны) не противоречат никаким фактам. Общие утверждения даже в чем-то предпочтительнее конкретных, поскольку уменьшают вероятность ошибки: существуют такие общие суждения, против которых не поспоришь.

Появление второй этической системы сделало возможным философию и теоретическую науку (например, языкознание). Однако она не дает возможности развиваться экспериментальному естествознанию, поскольку отказывает в истинности знаниям, добытым "противоестественным путем" (то есть, например, в ходе экспериментов, последовательно нарушающих "естественный ход вещей", а не воспроизводящих его). Не допускается и перенос принципов и методов одной науки на другую.

Опыт как источник познания никоим образом не игнорируется, но имеет совершенно другой смысл, нежели в предыдущем случае. Опыт не рассматривается как нечто подтверждающее то или иное мнение: опыт может только опровергнуть его. В этом смысле мнение не должно противоречить опыту — но не обязательно прямо ему соответствовать.

Таким образом понятие истины отступает от реальности, как бы делая шаг назад. Реальность и представление больше не совпадают. Приоритет, тем не менее, на стороне реальности — представление не имеет права противоречить ей ни в чем. Реальность, однако, оставляет место для того, чего в ней самой нет (например, для общих понятий или для богословия), и соответствующие познания тоже истинны (то есть, по крайней мере, не ложны).

Мир должен вести себя по отношению ко мне так, как я веду себя по отношению к нему.

Реальность должна уподобиться мне.

Здесь происходит гносеологический переворот: само понятие истины радикально меняется. Теперь «истинным» считается не только то, что соответствует фактам (такого рода рабское подражание реальности становится малоинтересным) или не противоречит им (это важнее, но все-таки еще не все), но и то, что позволяет создавать новые факты (в том числе и никогда ранее не происходившие).

Новые факты — это не более и не менее чем изменение мира. И западная цивилизация к этому действительно стремиться. Если цивилизации Юга пытались адаптироваться в рамках существующей природной среды, а цивилизации Востока — хотя бы не идти против природы, то Запад пытается покорить природу, переделать ее под собственные нужды. Рецепты этой переделки и являются научным знанием в западном смысле слова. Знание — это знание того, как вызвать некий эффект. Чем меньше шансов наблюдать этот эффект "просто так", в окружающем мире, тем ценнее это знание.

Сутью западной науки является не высокая теоретическая культура (хотя она, безусловно, имеет место), даже не математизация большинства наук (как бы ни был важен этот шаг), а экспериментальный метод. Эксперимент — отнюдь не воспроизведение природных явлений (в таком случае можно было бы ограничиться просто наблюдением таковых), но прежде всего попытка создать явления внеприродные, не встречающиеся в природе, проверить прочность "естественного порядка вещей" — с явным намерением взломать его хотя бы в одном месте, и получить знание о внеприродном.

Когда экспериментальное знание называют опытным, это означает только одно: возможность проведения успешного эксперимента (чего бы этот эксперимент не стоил). Опыт здесь понимается не как созерцательный опыт, но как опыт по преобразованию реальности. Назвать это «практическим» опытом, пожалуй, нельзя — поскольку практика тоже бывает разная. Она может даже принципиально исключать всякое преобразование мира.

В рамках данного подхода понятие истины еще больше отступает от реальности, делая второй шаг назад. Реальность и сознание здесь расходятся еще сильнее, поскольку приоритет на сей раз принадлежит сознанию: все, что оно способно непротиворечиво помыслить, может быть реализовано, даже если этого еще никогда не было в мире.

В этом смысле не стоит заблуждаться в вопросе об аналогичности восточного и западного теоретического знания. Формулы и уравнения, "описывающие реальность", описывают на самом деле то, что можно и чего нельзя сделать с реальностью, границы нашей власти над ней.

В этом смысле западная техника является наиболее адекватным выражением этого понимания истины — в то время как западная наука во многом сохраняет архаические черты. Разумеется, атомная физика, синтезирующая новые частицы, продвинулась дальше, чем, скажем, языкознание, не способное на синтез новых языков, или социология, не могущая ставить масштабные эксперименты на обществе. Тем не менее экспериментальная тенденция пробивается и в этих науках — хотя бы в форме "машинного моделирования" языка и общества.

Можно даже представить себе "Абсолютный эксперимент" (то есть научный опыт, который дал бы максимум познания о мире) как искусственно созданную ситуацию, не встречавщуюся доселе во Вселенной. Очевидно, это было бы равносильно творению нового мира — но именно таким путем можно было бы узнать о существующем мире все самое важное.