"«Белая чайка» или «Красный скорпион»" - читать интересную книгу автора (Кирицэ Константин)ЧАСТЬ II РАЗ… ДВА… ТРИ…Ион Роман, облюбовав себе кресло в самом центре холла, весело, а иногда с удивлением наблюдал за происходящим. Жизнь постояльцев отеля протекала сейчас под знаком двух событий — неожиданного отъезда господина Винченцо Петрини и столь же неожиданного появления солнца. Возбужденный и говорливый сицилиец обстоятельно прощался с каждым. Всем своим видом он показывал, как глубоко опечален тем, что расстается с таким щедрым солнцем и такими милыми друзьями. Как бы оправдываясь, он приглашал всех на свою виллу в Палермо, под лучи доброго и вечного солнца Италии. Даже профессор Марино выдавил из себя подобие улыбки, когда Винченцо Петрини обратился к нему с прощальной речью. Ион Роман с любопытством отметил про себя не только это подобие улыбки, столь необычное на лице Марино, но и маленький толстый конверт, который был украдкой сунут итальянцу и под многочисленные кивки перекочевал во внутренний карман его пиджака. При этом Марино церемонно благодарил отъезжавшего, вычурно поднимая плечи, а затем направился прочь через дверь, ведущую в рощицу. Через ту же дверь, привлеченные солнцем и пляжем, вышли остальные — Жильберт Паскал и Елена, Эмиль Санду, архитектор Дориан почти одновременно с Сильвией Костин и задумчивый, нерешительный, погруженный в свои мысли журналист Владимир Энеску. — Arrivederci, caro amico! [12] — весело прозвучал голос Петрини. — Я с наслаждением… — И я с громадным удовольствием… — ответил Ион Роман на комплимент сицилийца. — Искренне сожалею о вашем отъезде. — Chi lo sa?! [13] Палермо — это рай для всех и каждого. Si! Si! [14] А черная бухгалтерия у нас в страшном почете, и такой эксперт, как вы, за каких-нибудь три года может стать знаменитым и богатым. Si! Si!.. E per adio, una sincera parola: la mia casa e vostra casa [15]. Ион Роман немного путано его поблагодарил и проводил взглядом, медленно привстав с кресла. Сицилиец покидал гостиницу с одним лишь саквояжиком в руке. Портье нес остальной багаж — сущую ерунду: чемодан, чуть-чуть побольше саквояжа, и не слишком раздутое, длинное, кожаное портманто, из тех, что часто используются морскими путешественниками для перевозки своего гардероба. И больше ничего. «Вещей на три-четыре дня, — определил Ион Роман. — Тогда почему же он так сожалел о своем отъезде?» Вспомнился разговор, который ранним утром состоялся у Винченцо Петрини с Палермо. Непонятный разговор, смысл его можно было толковать по-всякому — семейный, деловой, дружеский, банальный, полезный, важный — как угодно. Сицилиец в разговоре использовал лишь утвердительные и отрицательные междометия, вопросы и восклицания. Ион Роман миновал двери отеля в тот момент, когда сицилиец садился в такси, точнее, собирался садиться, потому что был вынужден ненадолго задержаться. С противоположной стороны дороги раздался голос преподавателя физкультуры Дана Ионеску: — Подождите минуточку, дон Петрини! Я с вами, если вы, конечно, не против!.. Вслед за этим спортсмен показался в окне и спрыгнул оттуда прямо на середину шоссе, слегка напугав сицилийца. Одет он был по-спортивному — белая майка с короткими рукавами, серые фланелевые брюки, белые кожаные тапочки. Дон Петрини еще несколько раз помахал рукой, после чего машина тронулась и быстро исчезла за поворотом. Ион Роман стоял перед дилеммой, вернее, был перед ней поставлен. До отъезда сицилийца у него еще был выбор — порт или пляж — вариант номер один или вариант номер два. Отъезд, хотя и ожидался с утра, с тех пор как сицилиец попросил в бюро обслуживания выписать ему счет, заставлял сыщика двигаться в одном определенном направлении. Беспокоило именно то, что он был — Могу поспорить, — весело сказал актер, — что, если бы я не дал крюка у пляжа, я бы еще застал дона Петрини. Хорошо, что я с ним попрощался утром, прежде чем ехать в театр. Удивляюсь, как вы устояли перед соблазном отправиться вместе со всеми в Теплую бухту. Ион Роман решил форсировать события: — И я готов поспорить, что тебе придется еще раз попрощаться с доном Петрини. Смотри, что я нашел в кресле после его отъезда… Ион Роман протянул брелок-компас, на котором болталось несколько ключей к американским цилиндрическим замкам. — Минуточку… — ответил актер, бегло осмотрев связку. — Бензин есть… А голод еще терпим… Вы тоже поедете? Ион Роман развел руками: мол, раз он нашел ключи, то ему и возвращать их владельцу. — Тогда — по коням! — скомандовал Пауль Соран. — Это будет настоящая погоня. Надеюсь, сердце у вас в порядке. К счастью, Ион Роман был здоров как бык. Будь у него хоть малейшее кардиологическое отклонение, неизвестно, чем бы завершилась эта безумная гонка. В момент старта он взглянул на часы — 17.25. Через 25 минут они были в порту. В зале для отбывающих пассажиров собралось всего несколько человек. Среди них был и Винченцо Петрини. Он одиноко сидел в баре со стаканом виски. Услышав свое имя, он вздрогнул и застыл с открытым ртом и выпученными глазами. Но увидев улыбку Пауля и слегка мрачноватую физиономию Иона Романа, резко вскочил со стула: — Примчался еще раз со мной попрощаться! — обратился он к Паулю Сорану. — Какой сюрприз! Виски? Коньяк? Отказались оба, ибо приглашение предназначалось обоим. Пауль Соран объяснил сицилийцу причину приезда, а Ион Роман, нервно сглотнув, протянул ему связку ключей. — Ищите другого пострадавшего, — сказал тот. — Это румынские ключи от конторских сейфов. Они могут принадлежать либо господину Дориану, либо адвокату Паскалу… А может, это ваши ключи, и вам просто захотелось еще раз со мной попрощаться? Ион Роман попытался как можно убедительнее улыбнуться, застигнутый врасплох вопросом сицилийца. — Я был бы рад возможности оказать вам услугу, — спокойно ответил он. — Если бы портье не сказал мне, что видел их у вас… — Grazie, mille grazie… [16] — поклонился дон Петрини. — Лучшей услуги, чем, ваше присутствие здесь, и быть не может. Пароход, как нам сообщили, отправляется с опозданием. Еще не закончилась заправка топливом. В лучшем случае мы отчалим в девять. Не сидеть же тут просто так — без стаканчика, без закуски, без кофе… У Пауля Сорана это предложение энтузиазма не вызвало — он даже не знал, что ответить. А Ион Роман был откровенно удручен. Это читалось без труда на его физиономии… — Не знаю, удастся ли мне найти потом такси, — пытался он отговориться. — Не хотелось бы вас стеснять… — Что вы! — встрепенулся сицилиец. — Мне доставит огромное удовольствие. — Мне надо ехать, — настаивал Ион Роман, думая о варианте номер два. — Я обещал сделать на пляже несколько фотоснимков. Жалко было бы не воспользоваться таким солнцем… Предлог звучал, конечно, явно надуманно, но, по счастью, Ион Роман имел при себе фотоаппарат — маленькую, почти игрушечную камеру. Несмотря на свою нервозность, дон Петрини проявил к аппарату большой интерес. — Вы фотограф-любитель? — спросил он. — Отменный аппарат. Вы уже снимали на пляже? — Всего несколько раз, вчера, после обеда, — ответил Ион Роман. — Снимки сделаны без всякой подготовки, так сказать, скрытой камерой. — Великолепно, — обрадовался дон Петрини, и в этот момент фотоаппарат выскользнул у него из рук. — О! mama mia! — запричитал сицилиец, изображая великую скорбь на лице. — Я срочно пришлю вам новый фотоаппарат, самый лучший из тех, что можно найти в Италии. Пауль Соран поднял с пола фотоаппарат, раскрывшийся при падении, и протянул его Иону Роману. — Если вы доверите мне пленку, — продолжал дон Петрини, — я сделаю все возможное, приглашу самых великих мастеров фотографии, чтобы спасти то, что еще можно спасти… — Не думаю, что можно что-то спасти, — угрюмым и сварливым тоном сказал Ион Роман. — К счастью, у меня есть с собой еще одна пленка… Последние слова предназначались Паулю Сарану, который понял намек и сразу же взял инициативу в свои руки: — Я пообещал господину Роману как можно быстрее доставить его на пляж, то есть до захода солнца… Пока они жали друг другу руки, дон Петрини заставил Пауля Сорана поклясться, что тот очень скоро, еще до конца осени, навестит его в Палермо. Иона Романа он отпустил только при условии, что получит адрес, чтобы выслать обещанный фотоаппарат. — А Раду и Дана вы больше не видели? — спросил его Пауль Соран, уже стоя в дверях зала ожидания. — Что передать им? А что сказать Энеску? — Дан ехал со мной до города, — подмигнул сицилиец. — Я более чем уверен, что у него свидание. Наверное, безымянная девушка передумала и больше не хочет разводиться… Остальным — наилучшие пожелания. И мадемуазель Елене… и ее величеству Сильвии. Само собой разумеется, господину Энеску, папа`, конелюбу, всем-всем и даже господину Эмилю… все же… У мотоцикла Ион Роман собрался с духом: — На обратном пути у меня, наверное, будет сердечный припадок… Пауль Соран от души рассмеялся. Было 18.10. Тем фактом, что Ион Роман выдержал сумасшедшую гонку, оказалась обусловлена одна из удач в его карьере. 18.30 Сыщик растянулся под первым же навесом, который ему попался на пляже. О, там было лучше, гораздо лучше, чем на заднем сиденье мотоцикла. С него сошло сто потов, и уже не нужна была соленая морская вода. Пауль Соран расположился на солнце в нескольких метрах от навеса. В пять секунд он сбросил с себя одежду, и, растянувшись на песке, казался полумертвым от усталости. — Слишком сильно гнал! — с укором напомнил Ион Роман. — На кой? Нас никто не подгонял… особенно на обратном пути… — Вы же сами сказали, что хотите застать солнце. Я принял это за чистую монету… — Десять минут погоды не делают, — пробормотал себе под нос Ион Роман. Откуда-то появился журналист Владимир Энеску с таким видом, будто был третьим пассажиром на мотоцикле. — Нога? — спросил Пауль Соран. — Не нравится мне она, — сказал, он после беглого осмотра. — Такое впечатление, что ты себе хуже делаешь. Почему не в горизонтальном положении? — А ты почему здесь? — парировал журналист. — Все остальные в воде. — Я — после погони, — объяснил Пауль Соран. — Гнал, как сумасшедший… притом, не один. Никакой нужды не было, вернее, у меня была нужда в риске, холодном воздухе, острых ощущениях. — Чтобы забыть о чем-то? — журналист, пристально посмотрел на него. Пауль Соран с подозрительным видом приподнялся на локте: — А ты откуда знаешь? Или этот метод и тебе не чужд? Кажется, я угадал, но ты тоже угадал. Мы устроили заваруху в театре. Я — зачинщик. После вчерашнего успеха мы потребовали изменить условия контракта, разумеется, в нашу пользу. Эти не захотели, мы пригрозили забастовкой и решили сегодня на спектакль не являться. То есть сегодня вечером будет представление без актеров… — И ты думаешь, они уступят? — послышался голос Иона Романа. — Невозможно, чтобы не уступили! — возмутился Пауль Соран. — Мы просили всего десятипроцентную надбавку. Они и так достаточно гребут. За пару месяцев… сотни тысяч лей. — А если не уступят? — Владимир Энеску более отчетливо повторил вопрос Иона Романа. — Если расторгнут контракт? Ваши действия — забастовка — дают им на это право. — Знаю… — дрожащим голосом ответил Пауль Соран. — Могут расторгнуть контракт, имеют право. Это меня и грызет. Потому что зачинщик — я. Вместо того чтобы помочь своим ребятам, принес им одни неприятности. Мы не можем не победить! Все козыри на нашей стороне. Победим! Даю голову на отсечение. В словах и мыслях Пауля Сорана чувствовалась железная решимость. — А ты не мог бы что-нибудь для них написать? — спросил Ион Роман Владимира Энеску. — Я как раз об этом подумал, — ответил журналист. — Излишне говорить, что я на вашей стороне. Но когда сталкиваются две неуступчивые силы, есть опасность, что упрямство станет самоцелью. Вы не хотите. Они не хотят. Проигрывают обе стороны, не желая учесть интересы друг друга. Все зависит от того, кто легче перенесет поражение. Вы или они. — И об этом я думал, когда начинал нашу акцию, — сказал Пауль Соран. — Так же рассуждал. Но есть еще элемент, участвующий в игре, — их престиж, не столько в наших глазах, сколько в глазах города. Весь город говорит о представлении. Если они раскошелятся, то потеряют несколько десятков тысяч лей, но зато подымут свой престиж и потом быстро получат назад свои деньги. Вот что я попытался вбить им в голову… — Совершенно справедливо, — вполголоса признал Владимир Энеску. — Но, знаешь, твердость в некоторых случаях тоже импонирует толпе и повышает престиж… Будем надеяться — это не ваш случай. Охота искупаться… И, слегка прихрамывая, он двинулся вдоль пляжа, к Большому омуту. 18.45 Расположившись невдалеке от навеса, Ион Роман принялся изучать в бинокль морскую гладь. Пловцы были далеко в море. Лишь один из них не поддался, искушению и плескался по соседству с суденышком «Белая чайка». Менее чем в двухстах шагах от берега пловца можно было разглядеть — это был Раду Стоян. Остальные были так далеко, что представляли собой лишь точки, чуть заметные невооруженным глазом, различимые лишь по цвету шапочек. Шесть веером расходящихся к горизонту шапочек, из них одна, самая отважная, то и дело возникавшая среди волн — небесно-голубая шапочка профессора Мони Марино. Он находился в центре полукружия веера, хотя в движении пловцов и не было никакой симметрии. Каждый из них, казалось, блуждал в своей собственной акватории. Да, каждая шапочка стремилась к самостоятельности. Шестерка не представляла собой дружную группу пловцов, ищущих приключений. Среди всех шестерых даже не ощущалось сколько-нибудь заметного разделения на пары. Внимание Иона Романа привлек силуэт парохода. Ему даже удалось разобрать название — «Альбатрос». Пароход шел в сторону Констанцы под румынским флагом. «Вероятно, из Сулины или из Сфынтул Георге», — мысленно сказал сам себе сыщик и вновь перевел взгляд на поверхность моря. И снова одного за другим нашел всех пловцов, которые, казалось, замерли на своих местах. Крайней слева была красно-белая шапочка адвоката Жильберта Паскала, затем, время от времени сливающаяся с пеной волн и теряющаяся в ней белая шапочка учительницы Сильвии Костин, за ней уходящая к горизонту лазурная шапочка Марино, гораздо ближе к берегу и правее плыла оранжевая шапочка Елены Паскал, затем, еще правее, но примерно вровень с ней шла зеленая шапочка адвоката Эмиля Санду, и, наконец, крайней справа была черно-белая шапочка архитектора Дориана. Между двумя крайними пловцами расстояние должно было быть порядка одного километра, а самую дальнюю лазурную шапочку Марино и разноцветную шапочку Раду Стояна, плескавшегося возле «Белой чайки», разделяло метров пятьсот. «Серьезные пловцы», — подумал Ион Роман и попытался найти в районе Большого омута Владимира Энеску. Однако пляж представлял собой пересеченную местность, покрытую дюнами и кустарником, неподвластными силе линз. Вроде бы за Большим омутом виднелась точка. Это была как раз черная шапочка Владимира Энеску. Точка застыла на месте, как буек. Солнце спускалось к горизонту. «Очень скоро оно достигнет кромки воды», — подумал Ион Роман и в тот же момент обнаружил в зените громадное скопление черных, как смола, туч. Поверхность моря была еще зеркальной, хотя дождь уже начался. Невидимый щит прикрывал солнце от нашествия туч. Остальная часть неба была темной, злой, наполненной громами и молниями. На глазах разворачивался фантастический спектакль, настоящее чудо природы — черный, как сажа, небосвод и голубой диск, кроваво-красный в центре, сопротивляющийся черному, клокочущему натиску. Капли дождя загнали Иона Романа под навес. Пауль Соран, однако, остался на песке, будто нарочно подставляясь под дробь дождя. Подперев голову руками, он лежал неподвижно и даже не вздрагивал от ударов холодных капель. Со стороны он казался спящим, а может, и в самом деле дремал. Ион Роман не стал его беспокоить. Кто знает, какие драмы переживал артист из-за событий в театре. Может быть, холодные уколы капель пойдут ему на благо… В любом случае это лучше сумасшедших гонок по маршруту гостиница — порт и обратно… В бинокль он обнаружил, что пловцы вроде бы несколько приблизились к берегу, хотя по их движениям трудно было понять, возвращаются ли они. Для невооруженного глаза они все еще были отдаленными точками, различимыми только по цвету шапочек. Далеко-далеко, на самом горизонте, начали закипать буруны. У волнореза в Теплой бухте тоже пошло волнение. Зеркало воды еще не разбилось, но между Большим и Злым омутами море содрогалось, и его цвет все время менялся. Парусник неуверенно и забавно покачивался, как громадный конек на изгибах воды. В воздухе витало предвестие беды. Голубой диск с кроваво-красным центром уменьшался. Буруны, надвигающиеся от горизонта, приближались к берегу, настигая пловцов, гром и молнии все сильнее сотрясали небо, которое светилось ярким, неестественным светом. В это самое мгновение над морем раздался ужасающий животный крик. В мире, полностью подчиненном силам природы, протяжное «ы-ы-ы» прозвучало как последний выброс какой-то сверхъестественной энергии. Ион Роман инстинктивно сосредоточил все внимание на «Белой чайке» — вопль донесся оттуда. В линзах бинокля как на ладони ему открылась страшная картина. Красивое лицо Раду Стояна исказилось отчаянием, стало нелепым, на лице, всегда напоминавшем рождественских ангелочков, застыла отвратительная маска ужаса. Глаза вылезли из орбит, рот раскрылся. Голова Раду болталась как маятник, словно не в силах была противиться какому-то неумолимому приговору. Руки хватались за воздух скрюченными, словно когти, пальцами. Ион Роман подскочил к Паулю Сорану. — Вставай! Бегом! Тонет! Пауль Соран рванулся с песка и выхватил бинокль из рук Иона Романа. — Рядом с яхтой, метров на десять правее. Он направил линзы на указанное место, смотрел несколько секунд и вернул бинокль жестом бессилия. — Совершенно ничего не видно. Море, как зеркало. — Как не видно? — крикнул Ион Роман, взглянув в бинокль. — Вон Раду Стоян! Снова появился на поверхности… Бинокль уже не был нужен. И невооруженным глазом можно было различить, как на короткое мгновение, всего на несколько секунд, над водой появилась голова человека. — Раду! — бешено вскрикнул Пауль Соран. — Это невероятно! Он закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул. Затем, не говоря ни слова, стрелой понесся по мокрому песку и с разбегу бросился в воду. Ион Роман взглянул на часы и машинально отметил время. Было 19 часов 4 минуты. Молодой человек стремительно пересек залив, но, когда приблизился к волнорезу возле песчаной косы, там снова закипели буруны. Яхта едва покачивалась на воде, а всего лишь в каких-то тридцати метрах от нее, ближе к берегу, буруны достигали четырех-пяти метров в высоту. Пауль Соран отчаянно боролся с волнами. Временами казалось, что он не в состоянии их одолеть, столь велика была их злая сила. И все-таки ему удалось, предприняв несколько почти самоубийственных маневров, прорваться. Миновав волнорез, он вынырнул у яхты и ухватился за борт руками, чтобы восстановить силы. Ион Роман видел, как он регулировал дыхание, пытался расслабить мышцы, но по его усталым и бессильным движениям невозможно было поверить, что он сможет начать поиски. Наконец он соскользнул в воду. Но уже через несколько секунд появился на поверхности, опять схватился за канат, чтобы восстановить дыхание. Отдых у яхты длился, по подсчетам сыщика, не более минуты. В момент, когда Пауль Соран. поднял руку в знак того, что может снова приступить к поискам, Ион Роман жестами направил спасателя в то самое место, где в последний раз видел Раду Стояна. Там Пауль Соран сделал несколько коротких погружений, ныряя по определенной схеме в направлении бурунов. Ион Роман понял план спасателя. Тело Раду Стояна не могло долго оставаться на одном и том же месте. Волны могли либо выталкивать, либо засасывать тело, и песчаная коса служила естественным барьером, возле которого можно было его обнаружить. Иногда стихия, клокотавшая у косы, успокаивалась, и тогда Пауль Соран бросался на поиски друга. — Найдет? — раздался голос рядом с Ионом Романом. Сыщик узнал голос журналиста Владимира Энеску, но был слишком поглощен отчаянными поисками Пауля Сорана, чтобы дать какой-нибудь ответ. У него даже мелькнула мысль об абсурдности любого ответа. Владимир Энеску забыл про свой вопрос, ужасно нервничал и извиняющимся тоном пробормотал: — Если бы не нога, я бы его спае, во всяком случае попытался бы спасти. Я был ближе… Вдруг Пауль Соран надолго скрылся под водой. Ион Роман взглянул на часы — 19 часов 18 минут — и с горечью прошептал: — Он его нашел через четырнадцать минут… — Четырнадцать минут! — ужаснулся Владимир Энеску. — Не слишком ли поздно? Пауль Соран возвращался к берегу, стараясь удержать над водой голову своего друга. Он греб одной рукой, плывя на спине и используя каждую волну для продвижения к цели. Он не стал тратить сил на преодоление волнореза, а нашел тихое место ближе к Большому омуту. Но и там ему пришлось схватиться со стихией. Затем он пересек заливчик по диагонали в направлении пляжа. Ни одна волна не нарушала зеркальной глади Теплой бухты, все они остались за волнорезом, но движения Пауля Сорана были столь медлительными, словно он пробивался сквозь трясину. Единственное, что его заботило, — это чтобы голова друга все время находилась над водой. Достигнув берега, он сумел лишь приподняться на колени и сразу же упал, как подкошенный. Ион Роман и Владимир Энеску, даже не взглянув на спасателя, бросились к Раду Стояну и осторожно перенесли его под навес. Лицо молодого человека сохраняло маску ужаса. Пауль Соран тем временем полз по мелководью и по песку и замер лишь тогда, когда его голова уперлась в колючки кустов. Он был похож на пьяного. В его бессвязном бормотанье с трудом можно было разобрать вопрос: — Он… Ж-ж-жив?.. Но никто его не услышал, и никто не увидал на его лице выражения бессильной ярости. Он попытался подняться на локти, чтобы посмотреть, но не смог и тяжело откинулся на спину, прямо на сырой песок, — Нужно немедленно вызвать полицию, — послышался голос Иона Романа. — Немедленно! — Сначала «скорую помощь»! — возразил было журналист. — «Скорой помощи» здесь уже, к сожалению, нечего делать… Может быть, ты быстрее дойдешь до телефона. Прежде чем двинуться в путь кратчайшей дорогой, Владимир Энеску вспомнил о Пауле Соране. На тяжкий вопрос, застывший в его глазах, журналист ответил горьким утвердительным взглядом, и ему почудилось, что он оставляет на пляже не один, а два трупа. Пловцы приближались к берегу. Невдалеке от волнореза, около «Белой чайки», они сгруппировались и во главе с Марино каким-то чудесным образом проникли без затруднений в Теплую бухту. Наверное, они что-то видели или предчувствовали и потому выходили из воды неуверенно, боязливо. Небо чернело, и рев морских волн нарастал. 21.00 После восьми часов вечера грянула буря, и почти целый час завывание ветра и рев бурунов угрожали погубить сушу. Беспрерывные молнии выхватывали из темноты деревья, отчаянно сопротивлявшиеся безжалостному урагану. Гигантские волны вздымались, взбивали хлопья пены и проваливались в черную бездну. На землю обрушилась стихия, злая сила которой была столь яростной и сокрушительной, что вызывала своего рода восхищение. Вместо того чтобы закрыть глаза и уши, попрятаться от шума по углам, люди, поддавшись какому-то смутному порыву, как завороженные, приникли к окнам, содрогаясь от ужаса перед слепым гневом природы. Никто не хотел включать свет, никто не потянулся к своим ближним, чтобы укрыться от внешнего хаоса на семейных островках с их особым укладом и законами. Буря приковала всех к себе какой-то неодолимой силой. В разгар бури в холле погасли все огни, но надвигающийся мрак стал уже настолько желанен, что никто не заметил, что света больше не было. Как только ураган закончился, тьма стала гнетущей, и жгучий болезненный страх вышел наружу. Людей охватила острая жажда света, она проявилась в ненужных жестах, в громких возгласах, в изумленных речах, неосознанно прорывавшихся у каждого. Газовые лампы, срочно извлеченные из подвалов, распространяли бледный, скудный свет, превращавший каждый предмет, каждое движение в нечто загадочное, угрожающее и в то же время трусливое. Три лампы в холле гостиницы казались робкими оазисами света, причудливыми сферами, вырванными из мрака. Они населяли призраками подозрительные, темные пространства вокруг. Под одним из таких оазисов за низким круглым столом в почти невидимом в темноте кресле восседал Ион Роман. Он сидел и молчал, подперев подбородок руками и уставив взгляд куда-то в темноту, а рядом с ним на одной из табуреток в неудобном положении замер капитан Винтила Винтила из местной сыскной полиции. Служебная машина уехала за несколько минут до начала бури, а они, покончив с самыми необходимыми формальностями, сидели словно потрясенные и подавленные яростью урагана. Тяжелые, мучительные вопросы беспокоили Иона Романа, а после бури, после суровых объятий мрака они стали превращаться в навязчивые идеи. Вопросы, одни вопросы ленивой чередой возникали у него в голове, но, когда он пытался найти хотя бы один ответ, мысли таяли, жадно поглощаемые всевластным мраком. — От этой бури с ума сойдешь, — сказал он тихим голосом, будто защищаясь от других опасностей, скрытых во тьме. — Такого я еще не видел, — ответил капитан Винтила. — Час в аду — просто целая вечность… И снова замолчали. Тишина казалась мучительной. — Это невыносимо! — нарушил молчание Ион Роман. — Хоть бы свет зажгли… — Надо бы позвонить на телефонную станцию… Возникла восковая фигура работника бюро обслуживания. Он нелепым жестом показал на телефон в углу и скрылся в темноте. Капитан Винтила вскоре вернулся: — Телефонная линия тоже вышла из строя. Разрушения, видно, большие… Вдруг сидящих в холле ослепил свет автомобильных фар. Полицейские укрылись за стойкой бюро обслуживания. Им казалось, что лучи света пронзают насквозь, словно огненные копья. Фары погасли так же неожиданно, как и зажглись, и гостиная вновь превратилась в царство теней. Раздался звук шагов, слегка скрипнула и приоткрылась дверь… и Ион Роман заморгал глазами. Привидение показалось бы ему более правдоподобным, чем появление человека, вошедшего в холл. Следователь по особым делам, Александру Тудор собственной персоной. — Не может быть! — замотал головой сыщик. — Именно вы? Этого я никак не ожидал, хотя и желал от всей души, Не могу поверить своим глазам… Услышав имя вновь прибывшего, капитан Винтила смутился как ребенок. Он обалдело смотрел на протянутую ему руку, и, если бы не гортанный звук, изданный Ионом Романом, всю ночь простоял бы по стойке «смирно». Он с силой пожал руку и пробубнил несколько слов. — Вам нужна комната? — послышался голос дежурного. — Да, — ответил Тудор. — Но особенно мне нужен свет… Если у вас больше нет ламп, я возьму одну из холла. — Есть еще две лампы, но только у одной стекло целое. У той, что поменьше… Гость из Бухареста махнул рукой в, знак согласия и стал изучать видимое пространство гостиной. — Есть ли еще другая лестница, по которой можно спуститься в холл? — спросил он Иона Романа. — Нет, только эта. Еще одна ведет со второго этажа наружу, на терассу, к опушке рощицы. Тудор в раздумье кивнул головой, затем повернулся к дежурному и показал на стол, за которым до этого сидел Ион Роман: — Насколько возможно, прошу, чтобы нас не беспокоили… И надеюсь, что мне подготовят люкс на втором этаже. — Люксов нет, — вспомнил дежурный. — Остальные номера — обычные. Хорошо, если не ушла горничная… Тудор хотел еще что-то спросить, но передумал. Он двинулся в сопровождении сотрудников к оазису света в центре гостиной. — Вы приехали на машине? — поинтересовался Ион Роман, устраиваясь в кресле. — На машине и на импровизированном пароме. Уже почти неделю никому не удавалось преодолеть Дунай на машине. Да… Ураган застал меня при въезде в город. Я бы прибыл часом раньше, но вынужден был укрыться. Повсюду выдранные с корнем деревья, сорванные крыши, поваленные столбы. Да… Кто этот Винченцо Петрини, который уехал сегодня после обеда? И куда уехал? На первый взгляд казалось, что вопрос был задан скорее из любопытства, но точность, с которой он был сформулирован, и тот факт, что одной фразой был поставлен крест на апокалипсической буре, немного обеспокоил Иона Романа. — Сицилиец, — ответил он, — по его собственным словам, знаменитый археолог, около двух лет, тоже по его словам, проработал строительным подрядчиком в Румынии. Сегодня неожиданно отбыл в Стамбул. — Значит, уехал? Сегодня после обеда? — Это как раз и неясно, — сказал Ион Роман. — Я отправился за ним в порт. Он ждал парохода, то есть отправления парохода. Это было около семи. Начальник порта подтвердил, что пароход покинет порт в девять часов. Поднялся ли сицилиец на борт? Не знаю, телефон не работает. Действуем на ощупь. — Да… — задумчиво произнес Тудор. — Из-за этого и газеты сюда не дошли… А, судя по всему, здесь что-то случилось. — Почему вы так думаете? — вздрогнул Ион Роман. Тудор как бы не заметил вопроса. Может быть, и не расслышал. Он медленно откинулся на спинку кресла: болезненный, неверный свет раздражал его — предпочтительнее полумрак. Голос его прозвучал устало: — Ты знаешь Аваряна? — Вы имеете в виду ювелира из пассажа? — Да… именно его. В ночь с воскресенья на понедельник, то есть прошлой ночью, около двух часов в магазине произошла кража со взломом. С витрин на первом этаже ничего не взяли. Опустошен только сейф на втором этаже. И все. — Сейф Аваряна?! — недоверчиво переспросил Ион Роман. — Невозможно! Аварян хвастался на каждом углу, что если бы он его бросил даже на пустыре на целую неделю, то потом нашел бы невредимым. Никто бы с ним не справился. Ни фомкой, ни динамитом, ни противотанковой пушкой, смеялся он. Как же его сработали? — Без динамита, без фомки, без противотанковых орудий, — ответил Тудор. — Сейф обнаружен пустым, с отпертой и распахнутой дверцей. — Если это не имитация кражи со взломом… — с некоторой неуверенностью в голосе предположил Ион Роман. — Окончательных и абсолютных заверений на этот счет дать нельзя. Взлом, однако, катастрофически подействовал на Аваряна, что является пока единственным достоверным фактом. У него сердечный приступ, и утром он был доставлен в больницу в бессознательном состоянии. Это — официально засвидетельствовано. При известии о краже симптомы сердечного приступа проявились моментально. При этом присутствовали три человека, а медицинское заключение не вызывает ни тени сомнения… Можно ли говорить об имитации кражи? Ион Роман поискал глазами во мраке взгляд Тудора, потухший, словно в полусне. — Если это настоящая кража со взломом, — сказал сыщик, — тогда единственный человек на всей планете, способный на такой подвиг, — это Нико Никола. Другой бы и на пушечный выстрел не осмелился бы подойти к сейфу Аваряна. — Даже Флорика Флореску? — осмелился подать голос капитан Винтила. — Даже он! — категорически отрубил Ион Роман. — Ни он, ни Блютер, ни Сэзер, ни Тругборд. Это все равно, что сравнивать боксера-тяжеловеса с бойцом в весе мухи. — Так считают и эксперты, — сказал Тудор. — То есть все остальные эксперты. Единственно, они отрицают и причастность Нико Николы. Считают его просто легендой. Ион Роман поднялся из кресла и, стремясь придать своему голосу как можно более убедительный тон, проговорил: — Нико Никола — не легенда! Его кражи со взломом действительно кажутся из области легенд — без шума, без следов, без насилия. За всю свою карьеру он совершил не более десяти ограблений. Однако точных сведений привести вам не могу. Достоверно известно, однако, что первые три были результатами пари, заключенных среди знаменитых коллекционеров. Вероятно, что кому-то из них был известен его талант, если можно так выразиться. Этот человек спорил на баснословные суммы, что извлечет из сейфов своих друзей или соперников самые дорогие драгоценности. В свое время эти дела произвели в мире сенсацию. Но журнал, где публиковались репортажи, был заподозрен в выдумке и фальсификации. Со временем, однако, Нико Никола перестал проявлять альтруизм и за свои услуги более не удовлетворялся несколькими процентами, судя по всему, его тоже охватила страсть к собирательству. Он совершил несколько краж сам, всякий раз оставляя свою подпись, чем привел в ужас мир ювелиров и коллекционеров. А далее, может быть, уже появляется легенда. Говорят, что одна французская газета поместила предупреждение, подписанное Нико Николой, в котором указывались имена некоторых знаменитых коллекционеров и предметы, разумеется, самые редкие и ценные, которые их вскоре «покинут». Он использовал именно этот глагол: покидать, для того чтобы возвысить свои деяния. Но поскольку предупреждение появилось первого апреля, выбор даты до некоторой степени укрепил версию легенды и никто не принял его всерьез. Шутка, розыгрыш, решили все. Но пять дерзких ограблений: первое — в Аргентине, потом — во Франции, в Англии, в Соединенных Штатах и наконец в Индии — все за один год — заставили по-новому взглянуть на знаменитое предупреждение… С тех пор прошло десять лет, и до прошлой субботы никто более не слышал о Нико Николе… Ион Роман сделал паузу, как бы прося согласия продолжать. — Разумеется… — кивнул Тудор. — Нам всем следует знать эту историю с самого начала. Перед твоей поездкой на побережье ты был довольно немногословен, а я был слишком занят… — Не знаю, какие подробности можно еще добавить, — смутился Ион Роман. — Постараюсь быть как можно более точным… Эта история началась в субботу после обеда, ближе к вечеру, в шесть часов четыре минуты. Дежурил Виктор Мариан. Зазвонил телефон, и он снял трубку. Приглушенный голос, вероятно, прикрыли рот платком, сообщил, отчетливо, по слогам: «Ни-ку Ни-ку-ла-е в Ма-ма-е», Виктор переспросил, и голос точь-в-точь повторил ту же фразу: «Ни-ку Ни-ку-ла-е в Ма-ма-е». После этого трубку повесили, Виктор просмотрел картотеку, но никакого Нику Никулае, как он записал это имя, не обнаружил… — И конечно, был вынужден обратиться к тебе, — с улыбкой перебил его Тудор. — Так точно. Я был на четвертом этаже, в спецотделе, изучал одно старое дело. Он разыскал меня и повторил полученное им сообщение. Наверняка никакого Нику Никулае в моем архиве нет. Но Виктор, вы его знаете, начал разматывать все по ниточке. Зачем звонил неизвестный? И зачем ему было менять голос? Почему он говорил по слогам? Я несколько раз прослушал сообщение, и мне пришла в голову мысль, что речь шла о Нико Николе. В этом случае сообщение действительно имело определенный смысл. Речь шла не о каком-то мелком жулике. Я не знаю ни одного сыщика в мире, который, услышав о Нико Николе, не превратился бы в легавую… После некоторого молчания послышался шепот Тудора: — Далее если допустить, что данный персонаж существует реально, а не в легенде, не опровергается ли категорически его присутствие здесь его знаменитостью?.. Что могло понадобиться гению стальных сейфов в бухарестском ювелирном магазине? Капитан Винтила ерзал в своем кресле. Наконец он осмелился поделиться своей мыслью: — Позвольте… Может быть, до этого додумался какой-то местный гений. Привлекая внимание полиции к Мамае Никола мог спокойно действовать в Бухаресте. — Мне тоже не дает покоя эта мысль, — признался Ион Роман. — Я дал провести себя за нос, как новичка, хотя… — Еще остается вопрос о стиле ограбления, — помог ему Тудор. — Если бы точно узнать, как все происходило… — с надеждой в голосе произнес Ион Роман. — Больше, чем написано здесь, ничего не известно. Пока. Виктор Мариан продолжает расследование. Ион Роман взял протянутую Тудором газету и начал читать обведенное красным карандашом сообщение из рубрики «В последний час»: «…Сенсационное ограбление ювелирного магазина Аваряна… К нам только что поступило сообщение: в ночь с воскресенья на понедельник в два часа пополуночи совершено сенсационное ограбление в знаменитом ювелирном магазине Аваряна. Несколько неизвестных проникли в магазин, вскрыли сейф и выкрали драгоценности, по всей видимости, на огромную сумму. Взломщикам удалось безнаказанно скрыться, хотя они были застигнуты на месте преступления городовым, совершавшим обход. После предупредительного выстрела храбрый страж общественного порядка, несмотря на полученное ранение, сделал еще несколько выстрелов вслед грабителям. Когда материал готовился в набор, стало известно, что агенты сыскной полиции напали на очень серьезный след. В вечернем выпуске мы вернемся к этому делу, опубликуем подробности и сенсационные разоблачения…» — Да… — произнес Ион Роман. — Не больно много, особенно, если учесть, что последние фразы — всего лишь дань рекламе… Вы ознакомились с рапортом дежурившего городового?.. Эти журналисты почти всегда преувеличивают. — Рапорт довольно путаный, — ответил Ту дор. — Городовой услышал голоса; сигнал тревоги, поспешил в пассаж, но был кем-то сбит с ног. Затем он увидел, как некий субъект прыгнул из окна магазина. Сделав предупреждение, он выстрелил как раз, когда тот поворачивал за угол, на улицу. И на этом — все! Никаких следов грабителей. Темноватая история… — Рапорт не кажется мне таким уж путаным, — решился возразить Ион Роман. — Все-таки в нем есть кое-какие подробности. — Лишь на первый взгляд… — сказал Тудор. — Подробности кажутся важными потому, что они эффектны. Нападение, предупреждение, выстрелы… В рапорте, однако, отсутствует самое главное: сколько человек принимало участие в ограблении?.. Куда исчезла лестница, с помощью которой они влезли в окно второго этажа, потому что в магазин они проникли именно оттуда…. Когда было совершено ограбление? — Когда было совершенно ограбление? — удивленным тоном повторил Ион Роман вопрос Тудора. — Вот именно! — ответил тот. — Неизвестно, что сделал дежурный городовой, после того как поднял тревогу. Выходил он из пассажа или нет. Для того, например, чтобы поднять тревогу. А что, если он застал преступников в начале ограбления? Или в магазине оставался сообщник, пока вызванные на помощь городовые рыскали вокруг пассажа?.. У Виктора задача прояснить все эти детали… и другие, может быть, еще более сложные. — Известно, что именно украли? — спросил после минутного колебания капитан Винтила. — Это тоже неясно, — ответил Тудор, — Пока от Аваряна нельзя ничего добиться, а оба продавца-ювелира из магазина не знают или делают вид, что ничего не знают о содержимом сейфа. — А если он был пуст? — рискнул задать еще один вопрос капитан. — Маловероятно… — в присущем, ему категоричном стиле отверг эту гипотезу Тудор. — Приступ у Аваряна и само наличие подобного сейфа не позволяют принять твое предположение. Что-то там должно было быть. — Каким бы ни было содержимое сейфа, — размышлял вслух Ион Роман, — Аварян, насколько я его знаю, не мог не заключить страхового договора. — Я тоже подумал об этом, — сказал Тудор. — И идя по этому пути, столкнулся с другой загадкой. Договор является тайным. Застрахована определенная ценность, обозначенная как X, на определенную сумму, обозначенную как Z. Оба элемента в договоре не раскрываются. X и Z, и все. Стоимость страховки, а, значит, и застрахованной вещи, должна быть огромной, поскольку взносы, своевременно выплачиваемые Аваряном, намного превосходят размеры того, что предусматривается другими аналогичными сделками. Например, соперник Аваряна, застраховавший весь свой запас драгоценностей в том же страховом обществе, выплачивает в качестве годового взноса сумму, в восемь раз меньшую, чем Аварян. Договор заключен конфиденциально между Аваряном и особым уполномоченным Административного совета общества… — В таком случае вам известно название общества… — чуть ехидно сказал Ион Роман. — Общество именуется «Универсал», а особого уполномоченного зовут Жильберт Паскал. Эн является одним из вице-президентов и основных акционеров. — И несколько дней как живет в этой гостинице вместе со своей дочкой, — добавил Ион Роман. — Это еще одна из причин, приведших меня сюда, — признался Тудор. — Прежде, чем его беспокоить, попросил бы вас ввести и меня в суть местных событий. Ион Роман уже почти забыл о несчастном случае и вопросах, терзавших его всего каких-то толчаса назад. Он вновь ощутил, что находится, в салоне гостиницы, подавленный мраком и обступаемый неясными, утомительными вопросами. — Несчастный случай, — начал он. — Около двух часов назад прямо на наших глазах утонул парень из здешней компании, некий Раду Стоян, 25 лет, первоклассный пловец. Утонул у нас на виду, в спокойном море, примерно в двадцати метрах от пустой яхты. Я наблюдал, всю сцену в бинокль и, может быть, поэтому нахожусь под особым впечатлением от случившегося. Мне до сих пор еще не приходилось видеть на лице человека такую печать ужаса, как у него в тот момент, когда он звал на помощь»… После этого он ушел под воду, потом еще раз появился на поверхности, и все… — И никто не бросился ему на помощь? — спросил Тудор, словно заразившись состраданием Иона Романа. — Разве не было других пловцов? — Были. На берегу, как раз возле меня, находился его друг. Но пока он доплыл, пока нашел его — а море между тем разбушевалось, — прошло почти четверть часа. На берег его вытащили уже без признаков жизни. Несколько секунд Тудор молчал, обдумывая услышанное, а затем тихо, как бы про себя произнес: — Быть может, смерть наступила не в результате погружения под воду, а из-за сердечного приступа… Как ты думаешь, будет нам какая-нибудь польза, если мы узнаем действительную причину смерти? Вопрос звучал не праздно. Ион Роман слишком хорошо знал Тудора, чтобы понять или, лучше сказать, почувствовать, что этот вроде бы случайно оброненный вопрос означал требование выложить все, о чем думали сотрудники в связи с этим несчастным случаем, включая самые нелепые гипотезы и малейшие сомнения, если таковые имелись. И все равно сыщик колебался. Боялся, что его состояние и его навязчивые мысли вызваны излишним сентиментализмом, от которого он никак не мог избавиться, сколько бы ни призывал на помощь логику. — Как я себе представляю, несчастный случай кажется тебе сомнительным, по меньшей мере, странным, — ободрил его Тудор. — Верно… — наконец решился Ион Роман. — Странный этот несчастный случай. В нескольких метрах от стоящей на якоре яхте, в спокойном море, думаю, что даже начинающий, который вовсе не умеет плавать, при всем желании не сможет утонуть. А потом эта гримаса ужаса на лице и вопль, будто зарезанного животного… Вам не кажется, что?.. — Сердечный приступ??? — Тудор заставлял сыщика раскрывать свои мысли до конца. — Совершенно справедливо… — согласился Ион Роман. — Есть кое-что еще… На ногах у него в самом низу, у лодыжек, видны синяки кольцеобразной формы. С полной уверенностью сказать не могу. Стемнело раньше, чем обычно, а кроме того, я был… не в себе. — Ты где-нибудь говорил об этих следах? — Нет… Никому ничего. Даже судебно-медицинскому эксперту, специально чтобы никак не повлиять на него. Но просил сделать полное исследование трупа и дать точное заключение. — Кто-нибудь еще заметил эти следы? — Не знаю… Разве что журналист Владимир Энеску. Он разглядывал несколько раз лодыжки трупа. Даже наклонялся. Но и это могло просто показаться… — М-да… — сказал Тудор, думая уже о другом. — Лучше дождемся заключения судмедэксперта. Пока нет достоверных данных, не будем воображать, что перед нами особо трудный случай. Не будем, хотя бы ради часа спокойной жизни, если это можно назвать спокойной жизнью, превращать несчастный случай в убийство лишь на основании предчувствий и смутных наблюдений… В конце концов надо забыть, что мы здесь на задании. Твой итальянец, насколько я понимаю, при несчастном случае не присутствовал. Его ты оставил в порту. Но, мелеет быть, не помешало бы проверить, отбыл ли он, и сделать это как можно быстрее. Тудор вперил взгляд в капитана Винтилу, который сразу же вскочил на ноги, и продолжал осипшим голосом: — Если он не отбыл, что весьма вероятно, ему надо устроить дополнительный досмотр. Полный и доскональный. И не только ему. Всем пассажирам, отбывающим вместе с ним. Здесь необходимые полномочия, а вот, пожалуйста, ключ от машины… Капитан Винтила, застыв в безукоризненной стойке «смирно», принял пакет и невзрачный ключик, будто ему вручали правительственную награду. Через несколько секунд раздался шум рванувшейся с места машины. 21.30 — Мне его рекомендовали как толкового парня, — сказал Тудор, когда за капитаном Винтилой закрылась дверь… Так вот. Нам нужны кое-какие меры подстраховки. Мы не знаем, что находилось в сейфе Аваряна, не знаем,что представляет собой некий X — назовем так этот предмет необыкновенной, вне всякого сомнения, ценности. И поскольку первая нить тянется в порт, первые наши меры следует предпринимать там… — Простой досмотр? — удивился Ион Роман. — Не более. В рамках общего досмотра всех пассажиров. Мы не можем задерживать человека, тем более иностранца, не предъявив ему обоснованного обвинения. Где мог быть этот Винченцо Петрини сегодня в два часа ночи? — Хотите, чтобы я прямо сейчас вам сказал? — вспылил Ион Роман. — Понятия не имею… Тудор снова откинулся в полумрак кресла, на этот раз чтобы скрыть улыбку. — Да, прямо сейчас… хотя это чисто формальный вопрос. Если бы этот господин Петрини не был здесь и если бы в полночь ты не держал его, так сказать, в собственных руках, ты бы давно сгонял в порт… после того как прочел сообщение об ограблении. Считаешь, надо исключить господина Винченцо Петрини из списка подозреваемых. — К сожалению, да… — с некоторой грустью признал Ион Роман. — Хотя это человек весьма странный, и кое-что в нем вызывает подозрения. Археолог, коллекционер, не профан по части драгоценностей, как он дал понять, любитель изящного, что еще… Прототип подозреваемого. — Даже если выставляет напоказ эти свои качества? — Да, тогда это не очень вяжется, — признал Ион Роман. — И не уловка ли это… В любом случае с семи часов вечера до времени ограбления в Бухаресте мы были вместе… Или я в метре позади него, или он в метре позади меня. Если только он не нашел себе сообщников в Бухаресте… — А кто же вскрыл сейф, если, по-твоему, это мог сделать только Нико Никола? Или еще один такой мастак объявился на земле? В голосе Тудора прозвучал заметный оттенок иронии, но Ион Роман его не уловил. — Нет! Второго такого нет на свете, это я вам говорю как специалист в области подобных краж. Категорически заявляю, нет! Я знаю сейф Аваряна. Это в своем роде единственный в стране, а с учетом секретного шифра, и в мире. Никто другой не вскрыл бы его. Раз господин Винченцо Петрини не одно и то же лицо, что и Нико Никола… то существует еще один подозреваемый, вторая ниточка. Другой итальянец, господин профессор Мони Марино. Его с нами в театре не было, и, следовательно, он не возвращался вместе со всеми за полночь. К счастью, он пока еще в гостинице… — Допустимо ли так легко перескакивать с одного на другого? — В случае с Нико Николой можно представить себе все, что угодно, — ответил Ион Роман. — С Винченцо Петрини можно перескочить прямо на вас. Надеюсь, вы понимаете, это преувеличение. Наряду с гениальностью, способностью не оставлять следов и обходиться без насилия Нико Никола обладает еще одной способностью, во всяком случае, по легенде: никто его не видел в собственном обличье, нигде, даже в Скотланд-Ярде, нет его фотографии. Он всегда действует под какой-нибудь маской. Даже возраст его неизвестен. Может быть, и национальная принадлежность вымышленная. Кто знает, где он живет, под чьим именем и под какой профессией скрывается? Лишь одно можно сказать наверняка — это не нищий. По одной примете его не выловишь, — улыбнулся Тудор. — В этом мире хватает небедных людей… Да… История страшноватая, не столько из-за кражи со взломом, которая, пока не будет доказано обратного, может все-таки оказаться инсценировкой или делом рук какого-нибудь местного гения, сколько из-за этого таинственного сообщения. Кто и зачем произнес имя Нико Николы за двадцать четыре часа до необычного по всем признакам ограбления? — Ответ находится где-то в Бухаресте. А мы рассиживаемся здесь… — сказал Ион Роман. Однако эта его мысль угасла еще до того, как он успел ее полностью выразить словами. Вспомнив ужас на морском берегу, он покрылся крупными каплями холодного пота. — Понятно… — кивнул Тудор, заметив перемену на лице сыщика. — Наверное, не мешало бы нам на этот случай принять некоторые меры предосторожности… — Не знаю, что можно сделать… Стоит мне вспомнить несчастный случай — все, начинают терзать вопросы. Куда исчез Дан Ионеску, приятель Раду Стояна? В четверть шестого вечера он уехал в город на такси с сицилийцем, уехал неожиданно, иначе бы заранее обеспечил себя транспортом. С тех пор он не подавал признаков жизни уже более пяти часов. — А почему тебя так беспокоит его отсутствие? — спросил Тудор. — Его что, ночью не было? — Нет, не в этом дело. Вечером до полуночи он был героем импровизированной пьесы. Тысяча человек видели его рядом с возлюбленной — безымянного парня возле безымянной девушки. Не думаю, что эта история вам интересна. Не все ребята ночью были на месте. Если только они, выехав отсюда после половины второго, чудом не прибыли в Бухарест уже в два часа. Но такое возможно совершить лишь во сне. Случилось нечто иное. У Дана Ионеску есть, вернее, был костюм для подводной охоты. Костюм исчез. Вероятно, вчера его кто-то взял, как он думает. Было много народу, экскурсантов, шатавшихся по гостинице и пансионату, где живет Дан Ионеску. Или костюм у него увел один из этих гостей, или кто-то над ним подшутил… Однако, после того, что случилось с Раду Стояном, исчезновение костюма… Нет! Мне не хотелось бы ничего преждевременно подозревать… Но не могу отделаться и от другого вопроса: почему Раду Стоян не поплыл в открытое море вместе с остальными? Почему задержался у «Белой чайки», где нашел свою смерть? Почему именно там?.. Как видите, нелегкие вопросы, а есть еще и другие, а еще и эта погода, от которой ноют кости и ощущение, что мы находимся в пустыне… Без света, без телефона, без… Тудор попытался его успокоить: — Не стоит волноваться. Я совершенно уверен, что когда появятся иные заключения или мнения о причине смерти, найдется средство нас проинформировать скорейшим образом. — А нельзя ли принять во внимание в случае с Раду Стояном и гипотезу самоубийства? — неожиданно спросил Ион Роман. — Парень, похоже, чем-то маялся… — Мне это представляется невозможным. Любое самоубийство практически осуществляется в долю секунды. В одно мгновение можно нажать на спусковой крючок, проглотить таблетку, броситься с пятого этажа, спрыгнуть со стула… Если бы сам по себе акт самоубийства по времени длился больше, на свете было бы мало самоубийц. Вопреки здравому смыслу пловец может попытаться покончить с собой в воде, стараясь утонуть. Но если при этом ему не будут благоприятствовать определенные условия — удаленность от берега, одиночество, буря — или если он не привяжет себе бог знает какие грузы к ногам, его жест станет просто попыткой самоубийства. Или он сам выйдет на берег, или его другие вытащат… — Примерно то же самое подумал и я, хотя и не умею плавать, — с трудом вымолвил Ион Роман. — Не лучше ли вам перекинуться парой слов с журналистом Владимиром Энеску, он тоже был свидетелем несчастного случая, он один из первых жильцов гостиницы, к тому же проявляет большой интерес ко всему, что вокруг происходит. Немного поколебавшись, Тудор произнес: — Отнесем эту беседу к мерам подстраховки, чтобы не казалось, что мы форсируем события. И хорошо бы, также для подстраховки, познакомиться с адвокатом Жильбертом Паскалем, вице-президентом страхового общества «Универсал». 21.45 Ион Роман, вернувшись к столу посередине гостиной, выглядел еще более уставшим, чем ранее… — Владимира Энеску в комнате я не нашел… может, он и спит, но поверить в это трудно. Я несколько раз стучал в дверь, никто не ответил… Ох уж мне эта авантюра — сновать во мраке по коридорам гостиницы. Все время спотыкаешься, ждешь, что стукнешься обо что-нибудь… — Или тебя кто-то стукнет, — закончил его мысль Тудор. — Вот именно… — подтвердил сыщик. — Господин Жильберт Паскал дал мне ответ, причем весьма быстро. Я попросил его удостоить нас своим вниманием на несколько минут. Даже в темноте я заметил, как он пожелтел… В этот момент на лестнице послышались шаги. В луче света появился адвокат. Он двигался с осторожностью, вытянув вперед правую руку. Прежде чем ступить, шарил рукой, пробовал ногой в определенном участке пространства, чтобы обнаружить возможные препятствия. Мрак его явно угнетал. Ион Роман холодным официально-вежливым тоном представил Тудора, который, в свою очередь, предложил ему кресло напротив Иона Романа. Адвокат ничего не спрашивал и не требовал никаких объяснений. Он послушно занял место в предложенном кресле и ждал. Ион Роман попытался взглядом дать понять Тудору, что, если гостя ни о чем не спрашивать, он в состоянии молчать до утра. Такое же впечатление сложилось и у Тудора. Тон, которым адвокат произнес несколько приличествующих моменту слов, отсутствующий вид, неуверенные движения рук — все свидетельствовало о том, что этот человек переживает страх. Любое сказанное слово, даже смертный приговор, было бы для него облегчением. — Мы бы попросили вас помочь нам некоторыми сведениями, — начал Тудор. — Но прежде просим простить, что побеспокоили вас в неурочное время. — Пожалуйста, пожалуйста… — поспешил проявить любезность и понимание адвокат. — Могу быть в вашем распоряжении даже и четверть часа, если это необходимо… Тудор не придал никакого значения метаморфозе, вдруг произошедшей с адвокатом, этой щедрой и неожиданной четверти часа, от которой у Иона Романа, глаза полезли на лоб. Без всякого вступления он прямо спросил: — Вы состоите в деловых отношениях с Игорем Аваряном? Теперь выражение изумления переместилось с лица Иона Романа на физиономию адвоката, делая его еще больше похожим на состарившегося ребенка. — И-и-и-игорем А-а-аваряном? — забормотал он. — Ю-ювелиром!.. Конечно. Мы заключили с ним несколько страховых договоров. — Несколько? — переспросил Тудор, — Да, несколько… Так пожелал клиент — несколько договоров на различную стоимость страховки. — Среди этих договоров, — продолжал Тудор, — есть один особый, предусматривающий необычную сумму страховки, да? — Вот именно… — без всякого колебания ответил адвокат. — Могли бы вы сообщить нам некоторые подробности, касающиеся условий и содержания этого особого договора? Адвокат Жильберт Паскал скрестил руки на груди и, словно сожалея, произнес: — Как ни грустно, это невозможно. Совершенно невозможно! Только с согласия Административного совета… но в первую очередь с согласия клиента. — Даже в исключительных случаях? — настойчиво спросил Тудор. — Только в исключительных случаях! — невозмутимо и самоуверенно ответил адвокат. — Обычно подобные договоры конфиденциальны и абсолютно не подлежат огласке. По своим социальным аспектам они относятся к категории договоров с высокой степенью риска. Однако будьте уверены, это никак не противоречит писаным и неписаным законам. Нечто вроде пари, заключаемого двумя сторонами, тайного пари. Лишь громадные суммы, о которых в них идет речь, вынуждают ту или иную сторону заверять их юридически, Бывают случаи, когда подобные договоры заключаются только устно… — Не будет ли с вашей стороны некорректным поступком или виной перед Административным советом ответить на единственный вопрос: какая из сторон этого особого договора потребовала его заверить? И на этот раз адвокат Жильберт Паскал ответил без колебаний: — Общество «Универсал». Оно настояло на юридическом заверении… — То есть… — Тудор покачал головой и сделал небольшую паузу, — при самом поверхностном анализе общество является главным, даже единственным юридическим лицом, заинтересованным в устном контракте. Мне кажется немного странным. — Вы просили меня ответить на единственный вопрос, — напомнил адвокат. Тудор несколько мгновений изучал его внимательным взглядом. — Да… — наконец вымолвил он. — Единственным объяснением может быть то, что некоторые детали биографии Аваряна вынудили вас настаивать на юридическом заверении. Но и в этом случае появляется загадка… если вы только не думали о возможном оправдании не перед Аваряном, а перед третьей, неизвестной и весьма грозной стороной… Адвокат Жильберт Лаская в замешательстве слушал предположения Тудора. Однако все-таки умудрился вполголоса вставить: — Не имею возможности сказать вам ничего, кроме того, что я крайне изумлен… Тудор резко перешел в наступление: — Не знаю, добрую ли я весть вам сообщу. Однако будьте уверены, что это правда, и я официально уполномочен сообщить ее вам. Он намеренно выждал паузу и, казалось, загипнотизировал адвоката, так как тот перестал даже дышать. — Да… — наконец нарушил молчание Тудор. — В магазине Аваряна произошла кража со взломом… Он снова выждал паузу. Жильберт Паскал на глазах приходил в себя. Он обладал великой силой, талантом или инстинктом менять свое обличие. Он облегченно вздохнул и далее сделал попытку улыбнуться. Ион Роман, который уже ничего не мог понять в этом единоборстве, раскрыл блокнот и стал делать вид, что ведет какие-то записи, что, однако, не произвело на адвоката никакого впечатления. — Да… — вновь прервал молчание Тудор. — С витрин ничего не исчезло, их даже не открывали. Сейф же, находящийся на втором этаже, обчищен. Улыбка на лице адвоката стала комичной. Лицом он теперь напоминал умственно отсталого мальчика, который на вопрос «Который час?», хихикая, отвечает: «Ага, не обманешь…» — Невозможно, — подобрал он другое выражение. — Но невозможно, и чтобы это было шуткой. Правда? — Стоимость страховки была действительно столь велика? — попытался вырвать у него ответ Тудор в момент, показавшийся самым подходящим. — Не имею возможности ответить… Но хотел бы кое о чем спросить. Вы действительно доктор права Александру Тудор? Это не мистификация?.. Речь адвоката стала невнятной. Он даже не смотрел на Тудора и не ждал от него никакого ответа. — Если это действительно вы, значит — все правда. Простите меня, пожалуйста. Не имею возможности вам ответить. И думаю, что с этого момента это было бы и бесполезно..Пожалуйста, позвольте мне покинуть вас до истечения четверти часа… И не ожидая ответа, адвокат, медленно поклонившись, ушел. На обратном пути он двигался, как и раньше, осторожно, на ощупь, но, казалось, быстрее. — Поначалу я подумал, что он — тряпка, — сказал Ион Роман, когда в гостиной смолк звук удалявшихся шагов. — И как раз тогда, когда ему приставили нож к горлу, он из размазни превратился в скалу… — Да… — произнес Тудор, ни к кому не обращаясь. — Что-то с ним произошло. Мне тоже показалось, что он вначале себя не помнил, как осужденный под виселицей, но дурная весть его отрезвила, как жестокий удар порой приводит в чувство «поплывшего» боксера. Однако причины его беспокойства кроются в иной области… потому что в том, что касается дел, это совершенно замечательная личность. Ион Роман не понял, в каком смысле это было сказано — в положительном или отрицательном. 22.00 Капитан Винтила прибыл в порт в тот самый момент, когда объявили, что пароход на Стамбул непременно и бесповоротно отойдет через полчаса. В порту была собственная электростанция, но и здесь лампы излучали неверный, болезненный свет. На полную мощность работал лишь один агрегат станции, два других держали в резерве. Поставив начальника таможни в известность о чрезвычайной ситуации и получив от него заверения, что будет произведен новый таможенный досмотр, исключающий всякую ошибку, капитан Винтила отправился на поиски Винченцо Петрини. Он легко его обнаружил среди пассажиров, торчавших в баре, по похожему на редингот пиджаку и брюкам гольф. Он сразу же подошел, и отрекомендовался, сообщив свое звание и характер выполняемой задачи: — Капитан Винтила. У меня несколько деликатная задача, поэтому приношу извинения… Чрезвычайная ситуация, продиктованная обстоятельствами, выявившимися в последний момент, заставляет нас провести дополнительный досмотр багажа каждого пассажира… Винченцо Петрини с большим трудом удержался от энергичного протеста. Его лицо помрачнело, а в глазах зажглись злые огоньки. — А почему, скажите на милость, вы обращаетесь именно ко мне? — пронзительным голосом спросил он. — Почему не объявите в мегафон? Капитан Винтила почувствовал, что сказал что-то не то. Оправдываясь, он стал говорить первое, что пришло ему в голову: — Это общий досмотр, ему должны подвергнуться все пассажиры без исключения… Я подошел к вам, чтобы вы не скучали, пока до вас дойдет очередь… — Ничего подобного, я не согласен! — твердо произнес сицилиец. — Другими словами, я под конвоем. На каком основании? — Вы меня не так поняли… — улыбнулся капитан Винтила. — Я знаю, что вы жили в гостинице «Люкс», и лишь хотел сообщить вам новость, по правде говоря, печальную, но о которой все же можно поговорить. Может, даже с пользой для меня… — В гостинице что-то случилось? — недоверчиво спросил Винченцо Петрини. — Или просто предлог… Мужской голос начал вещать в мегафон: «Просим пассажиров на Константинополь повторно пройти таможенный досмотр со всем багажом. Пароход отходит через полчаса. Досмотр совершенно обязателен». — В гостинице что-то случилось? — повторил свой вопрос Винченцо Петрини, но уже иным тоном, словно сделанное в мегафон объявление его успокоило. — Что-то плохое? — Трагическое… — сказал капитан Винтила. — Один из молодых людей, некий Раду Стоян, утонул. Мне кажется, вы его знали… Но он запнулся, так как лицо сицилийца мгновенно побледнело, будто вся кровь отхлынула от щек. — Не может быть! — с болью и дрожью в голосе прошептал он. — Не может быть! Он был хороший пловец. Может, все это предлог для ваших штучек? — К сожалению, нет! — с ноткой суровости в голосе ответил капитан Винтила. — Он утонул в начале восьмого, совсем рядом с яхтой. С искаженным болью лицом итальянец бессильно опустился в кресло. Трясущимися руками он открыл дорожный саквояж и достал бутылку коньяка «Наполеон». Затем сделал знак одному из кельнеров, бесполезный знак, потому что человек в смокинге уже приближался к столу с двумя хрустальными рюмками, похожими на перевернутые колокольчики. «Наполеон», — проговорил капитан, выкатив глаза из орбит. — Я уже лет семь его не видел. — Коньяк «Наполеон», — медленно повторил сицилиец. — Мы познакомились за бутылкой коньяка «Наполеон». С ним и с остальными ребятами. В погребе ресторана было пять бутылок. Это — последняя. Остальные мы распили вместе. Медленными движениями он отвинтил тяжелую металлическую пробку, вытянул вторую, затем уверенно и элегантно разлил коньяк в рюмки. Водрузил пробки на место и оставил бутылку на столе. Похоже, исполнялся некий ритуал. Он поднял рюмку, посмотрел сквозь нее на свет, ставший между тем более ярким, дал стечь нескольким каплям, а затем прошептал сдавленным голосом: — Sttibi terra levis[17]. Капитан Винтила машинально повторил его слова по-румынски: — Пусть земля тебе будет пухом. Он поднес рюмку к губам, и рот его наполнился почти забытым терпким ароматом. Лицо сицилийца, потемневшее от скорби, полные бессильного страдания глаза помешали словам восхищения сорваться с языка капитана. Не ломал же итальянец комедию. На глазах у него были слезы, которые он был не в силах сдержать. Вновь раздался мужской голос, усиленный мегафоном. В баре уже никого не было, кроме двух любителей коньяка «Наполеон». Дон Петрини вздрогнул и вроде, бы понял, что объявление имеет к нему отношение. — Ужас, господи, боже ты мой! — прошептал он. — Ужас!.. У меня будет просьба. Передайте ребятам из пансионата эту бутылку коньяка, Дану или Паулю. И попросите их выпить за Раду… Больше он не сумел ничего сказать. Даже слов прощания. Глаза снова наполнились слезами, вены на шее вздулись и, казалось, вот-вот лопнут. Он взял саквояж, чемодан, портманто и, пошатываясь, медленно двинулся к выходу. Даже коньяк свой не допил, о чем известно было только кельнеру, караулившему его рюмку. Свой же коньяк капитан Винтила выпил до последней капли, но все равно не смог избавиться от горького, металлического привкуса, который вдруг появился во рту. 22.15 Из «разведки» Ион Роман вернулся ни с чем. — Никаких изменений, — сказал он. — Все те же бледные блики света на окнах и те же тени. Дан Ионеску все еще не вернулся, а Пауль Соран все так же лежит ничком на кровати, а возле него сидит хозяйка дома, охраняет его как тигрица. А вот, должно быть, машина судебно-медицинского эксперта. В окне блеснули фары и послышался шум заглушаемого мотора. Но вошел не эксперт, а один из санитаров, сопровождавших тело. — Я, собственно говоря, вместо телефона, — стал объяснять санитар. — Господин доктор очень занят с трупом и послал меня сюда с устным докладом. Говорит, что ему еще много придется повозиться, пока можно будет что-то с уверенностью сказать. С этим он меня и прислал. Пока еще нельзя определить, отчего погиб этот парень. Есть сложности, и он просит вас подождать. Говорит, что сложности большие и. может быть, понадобятся вскрытие. Он очень нервничал, наш доктор. Сказал, что вам не помешало бы находиться в состоянии повышенной готовности, что так было бы лучше, даже если бы ему пришлось потом извиняться за это перед вами… Так, подождите, все ли я сказал?.. Значит, ему еще надо повозиться, ничего нельзя с уверенностью определить… еще неизвестна причина… большие сложности… состояние готовности… он не побоится извиниться… Он сказал, повторить все это, а затем сразу же возвращаться. Тогда будьте здоровы!.. И санитар немедленно исчез. Ион Роман, казалось только этого и ждал. — Видели?.. — живо проговорил он. — Я с самого начала подумал, что там, у яхты, случилось нечто, а не просто несчастный случай… — Там могло быть все, что угодно, — попытался его успокоить Тудор. — Сердечные приступы, особенно, когда они происходят в открытом море, тоже относятся к разряду несчастных случаев. Это не значит, что мы должны игнорировать сигнал тревоги, посланный нам медицинским экспертом. В общем-то это единственная более или менее ясная вещь в докладе санитара… — Не скажете, который сейчас, час, точно? Вопрос Иона Романа был абсолютно неуместным и на первый взгляд бессмысленным, но не беспричинным, подумал Тудор. Что же он хотел этим сказать? Вероятно, появился кто-то посторонний… Повернув голову, он увидел тень, приближающуюся к столу. Ион Роман, занимавший более выгодную позицию, заметил ее раньше. Выйдя на свет, тень превратилась в серьезного и представительного мужчину, со следами благородного утомления на лице, хотя, с другой стороны, было видно, что это маска. И кашель, которым он объявил о своем прибытии, был неестественным. — Разрешите… — сказал он с еле заметным поклоном. — Я — архитектор Андрей Дориан. — Просим… — проговорил Ион Роман со скучающим видом. — Садитесь. Вероятно, чтобы создать видимость человека, который проработал всю ночь, архитектор Дориан надел на себя весьма элегантный домашний халат вишневого цвета, совершенно не вязавшийся с безукоризненными брюками от вечернего костюма и легкими штиблетами, настолько узкими, что в них, кажется, не влез бы и ребенок. Такая гардеробная комбинация Дориана никак не походила на небрежную, рабочую форму одежды. — Быть может, я доставлю вам некоторое беспокойство, — начал он, сопровождая свои слова неуверенными и невыразительными движениями, присущими растерянному человеку. — Я убежден, что здесь у вас иная задача, но ситуация, в которой я оказался, вынуждает меня обратиться к вам, как к представителям полиции. Тудор разочарованно отвел взгляд. Изумленный Ион Роман уставился в глаза архитектору, пытаясь обнаружить в них отблеск насмешки. Но Дориан не сморгнул. — Вам кто-то угрожал? — спросил наугад Ион Роман. — Или вас кто-то оскорбил? — О, нет! — словно отводя саму мысль о чем-то подобном, архитектор сделал небрежный жест рукой. — По таким вопросам я бы не стал вас беспокоить. Не потому что вы сочли бы их за пустяки, а потому что я бы их сам урегулировал, разрешил со всей решительностью, на какую способен. Тудор медленно сменил положение в кресле, и, не глядя на архитектора, спросил: — Наверное, вы хотите подать жалобу… — Совершенно верно, — заявил Дориан. — У меня, вероятно, сегодня, то есть уже вчера, исчезла очень ценная вещь: золотая табакерка, инкрустированная брильянтами, которая когда-то принадлежала одной настоящей княгине… — Вы можете ее точно оценить? Архитектор Дориан не ожидал подобного вопроса. Он стал пристально вглядываться в полумрак, в котором притаился Тудор, но не смог там ничего рассмотреть. Неуверенным тоном он ответил: — Мне весьма затруднительно… речь идет не только об ее номинальной стоимости. Но, если вы настаиваете и если это действительно необходимо, я бы мог назвать определенную сумму… — Вы хорошо посмотрели в комнате? — спросил доктор Тудор. — Поискали в других костюмах? В пижаме, в халате, под кроватью? Подумав, что за вкрадчивым тоном Тудора таится до поры до времени скрываемая ирония, архитектор искренне рассердился и враждебно ответил: — Я полагал, что обращаюсь к представителю органов власти, специально учрежденных для подобных ситуаций. Но если я перепутал, допустил досадную ошибку, то готов просить у вас прощения… Дело идет о пропаже ценной вещи… — Вы не совершили никакой ошибки, — успокоил его доктор Тудор. — Раньше или позже мы все равно должны были бы познакомиться… — Как это изволите понимать? Тудор не обратил внимания на вопрос и спокойно продолжал наступать: — Поскольку речь идет о пропаже, а не о потере, может быть, вы кого-нибудь подозреваете… Обслуга гостиницы… — О нет, только не это! — прервал его архитектор. — Я ежегодно приезжаю в эту гостиницу, персонал не меняется, а у меня никогда ничего не пропадало. Я абсолютно доверяю служащим этой гостиницы, до последней горничной… — Как угодно… Значит, обслугу мы исключаем. — Видите ли… — прежде чем продолжить фразу, архитектор несколько раз сглотнул, — я не думаю о краже в подлинном смысле слова. Точно так же и о розыгрыше. Мне кажется, скорее здесь имело место… Быть может, кто-то из жильцов испытал искушение… был до такой степени зачарован… — Кого вы конкретно имеете в виду? — О, нет. Сам по себе факт, что табакерка вызвала чье-то восхищение, еще ничего не значит. Например, господин Энеску, у которого очень развитый, пожалуй, даже утонченный эстетический вкус… или господин Винченцо Петрини, знаменитый коллекционер… — Когда вы обнаружили исчезновение табакерки? — неожиданно спросил Тудор. — Когда я уходил на пляж, она еще была… Но, поскольку я не имею обыкновения курить после купания, а тут еще этот жуткий, нелепейший случай, я обнаружил ее пропажу всего несколько минут назад. У меня впечатление, что она исчезла на пляже… — Да… — подумал вслух Тудор. — Господин Винченцо Петрини не в состоянии… — Позвольте! Позвольте! — встрепенулся архитектор. — Я не желаю, чтобы вы подумали, будто я намекаю на господина Владимира Энеску. Господин Жильберт Паскал тоже восхищался табакеркой, но это ни малейшим образом не означает… — Именно о нем я и подумал! — ответил Тудор. — С самого начала. Архитектор Дориан помолчал в замешательстве, а затем произнес: — Значит, вы можете вообразить, что… — Нет… — перебил его Тудор. — Именно в силу своей ответственности я опасаюсь выносить необоснованные обвинения. Я подумал о другом: может, вы забыли табакерку в номере господина адвоката Паскала несколько минут назад. Архитектор Дориан с надменным видом поднялся из кресла: — Это инсинуация, и само по себе… — Ну, что вы! — строгим голосом успокоил его Тудор. — Я лишь напомнил об обычном дружеском визите, который вы нанесли господину адвокату Паскалу. — То есть?.. — снова попытался возмутиться архитектор Дориан. — А, понимаю. Вероятно, вам сообщил господин Энеску… — Пока не имел чести с ним познакомиться, — улыбнулся Тудор, — в этом отношении можете быть спокойны. Вы сами нам сообщили. Включая то, что хотели бы скрыть. Вместо того, чтобы с вызывающим видом покинуть холл, как ему хотелось в первый момент, и как того ждал Ион Роман, архитектор Дориан предпочел вновь усесться в кресло. Господин Тудор избавил его от неприятных догадок, прямо спросив: — Вас очень беспокоит кража со взломом, совершенная этой ночью в столице? — Ужасно! — ответил архитектор Дориан, решив больше ничего не изображать. — Вы тоже член Административного совета общества «Универсал»? — Более того! — подтвердил Дориан дрожащим голосом. — Я один из поручителей, подписавших договор. Если общество обанкротится, условия договора буду обязан выполнить я, что означало бы… Архитектор смог вовремя сдержать себя. — В таком случае, — продолжал настаивать Тудор, — вы имеете право или обязаны сообщить нам некоторые подробности договора. — Это невозможно! — после секундного размышления отрубил архитектор. — Кроме того, даже я не знаю многих подробностей. Понимаю, это покажется странным, но это правда. В тексте договора некоторые детали не упоминались… Но я надеюсь, что кража со взломом всего лишь злая шутка… — И все же возникает весьма странный вопрос, — сказал Тудор. — Поставив свою подпись, вы стали поручителем договора, который был чреват для вас риском, и, судя по всему, огромным. Банкротство, как вы сказали, на самом деле можно было бы обозначить еще более суровым словом — «крах»… Явно волнуясь, архитектор снова поднялся из кресла, а Тудор продолжал свой вопрос: — Совершенно непонятно, как человек может идти на риск банкротства или тем более краха, не выдвинув перед другой стороной определенные условия, которые бы такой риск оправдывали… — Считайте, что это было пари, да так оно и было на самом деле! — сказал архитектор Дориан гоном, свидетельствующим о намерении завершить беседу. — А я и не пытаюсь считать по-другому, — улыбнулся Тудор. — Однако любое пари является результатом двух противоположных мнений… а в данном случае одно из этих мнений остается загадкой… — Я думаю, вы понимаете, — выговорил архитектор Дориан, вновь обретя спокойствие, — добровольный характер нашей беседы, равно как и ее серьезный характер. Даже если бы я был уверен, что, раскрой я условия договора, грабитель был бы схвачен, даже если бы и вы были этом уверены, никто не смог бы меня обязать говорить. Единственное мое обязательство — соблюдать то, что я подписал. И все. — Понимаю… — был вынужден признать Тудор. — Но все-таки у нас есть оправдание — эту беседу начали не мы. Что же до вашей жалобы… — Я ее снимаю! — решительно заявил архитектор. — Если совершенная в Бухаресте кража со взломом не злая шутка, то табакерка теперь — всего лишь песчинка в море. Следовало бы ее выкинуть в окно, чтобы на час пораньше узнать, стоит ли она чего-нибудь. И он ушел, не попрощавшись. — Сразу пришел в себя, когда ему приставили нож к горлу. Явился мартышкой, а ушел гордый, как лев. Почему им так нравится слушать, как их отчитывают? Сыщик ждал какого-нибудь ответа — согласия, несогласия — любого. Но Тудор молчал. Никакого ответа у него не было. Дело о краже в столице принимало громадные размеры и значительно усложнялось. Оставались и другие вопросы. В душе потихоньку поселилось слепое, гнетущее беспокойство. 22.35 От лампы рассеивался бледный свет и удушливый запах газа. Газ чувствовался и там, куда свет не достигал. Владимир Энеску искал укрытия от страхов, принесенных бурей, в своих записках. Он склонился над дневником и почти два с половиной часа исступленно исповедовался, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Пока ручка не выпала из рук и не возникло чувство, что его собственное тело становится чужим. В чем был, не раздеваясь, он бросился на кровать, как будто ожидал просветления, ответа, мысли. Он знал, почему больше не пишется. Властно надвинулись тяжелые воспоминания, вызывая слабость в коленях и озноб… В памяти воскресла картина распростертого на песке трупа, и он, будто наяву, увидел перед собой искаженное ужасом лицо, с которым его друг уходил в небытие, увидел его ноги, стройные, почти женские, с чуть заметными багрово-синими кольцевидными пятнами внизу у лодыжек. Может быть, об этом следовало написать в газету?.. Он с трудом встал с кровати и пошел к двери. Показалось, что он слышал стук, когда работал, но тогда никого не хотелось видеть. Он осторожно, почти бесшумно открыл дверь, посмотрел по сторонам. По концам коридора висели тусклые лампы, которые лишь сгущали темноту и придавали ей еще большую загадочность. Ему показалось, что, двинься он по коридору, его тело натолкнется на невидимые препятствия. Мрак между двумя источниками света был непроницаем, а стоявшая тишина казалась тяжелой, грозовой. Он вернулся в комнату и подошел к окну, но выглядывать не стал. Смутно воспринимал: шум машин, приглушенные сигналы, отблеск фар, странные тени, походившие на дозорных. Он был уверен, что случилось что-то очень серьезное и желал оставаться в неведении как можно дольше, чтобы стать последним, кто узнает о происшедшем. Он привык, или, может быть, приучила профессия, откладывать открытие жестоких, горьких истин даже тогда, когда в их бесспорности легко было убедиться, откладывать до последнего, может быть, затем, чтобы не попасть в ловушку предвзятости. Иногда ему казалось, что между его воображением и логическим восприятием заключен договор, по которому последнее могло включаться в игру лишь тогда, когда воображение уставало. «Идиоты! — говорил он сам себе. — Сиюминутные открытия. Но что же все-таки случилось, раз там такая суета?» Он снова почувствовал, как начинают дрожать колени, а липкий пот покрывает все тело. Стало жарко. Он со злостью сорвал с себя свитер. Рубаха вымокла до нитки, ее следовало сменить. Шкаф стоял у двери. С непонятным сожалением Владимир Энеску отошел от окна. Лампа начала коптить. Света она больше не давала, ее чадный огонек отбрасывал одни только тени, подобные сгусткам тьмы. Дверь шкафа была заперта. Он не помнил, запирал он ее или нет, не помнил и где ключ. В карманах ключа не было, в замке дверцы тоже, может быть, он его оставил на столе или на какой-нибудь полке, куда-нибудь засунул или потерял на пляже. Надо было взламывать дверцу. Стараясь не слишком шуметь, он приставил левое плечо к одной створке, взялся правой рукой за другую и стал пытаться их раскрыть, постепенно наращивая силу. Дверцы поддались неожиданно и с большим шумом. Раздался металлический щелчок замка, а затем, словно эхо, послышался другой, странный звук. Не эхо… Тихо стучали в дверь номера. А за окном, казалось, собиралась новая буря. Под вспышки ослепительных молний все ближе и ближе раздавались оглушительные раскаты грома… Стук в дверь тоже становился все настойчивее и громче. Задергалась дверная ручка. Делать было нечего. Нужно реагировать. В два бесшумных прыжка журналист оказался у двери, схватил ручку и резко рванул дверь на себя. Перед ним стоял Ион Роман. — А-а-а. Это вы… — успокоился Владимир Энеску и пригласил гостя войти. — Прошу простить. Этот мрак — сущее наваждение… — Я к вам уже приходил, — с упреком сказал Ион Роман. — Час назад, но никто не ответил. Хотя вроде виднелся свет… — Мне показалось, что я слышу стук в дверь, но я не в состоянии был встать с кровати. Ноги будто бы свинцом налились… — Под впечатлением… несчастного случая? Тон вопроса Иона Романа был странным, а выдержанная им пауза могла подразумевать своего рода официальное предупреждение. Владимир Энеску испугался, что не сдержит себя и взорвется. — Было бы лучше, если бы вы остались счетоводом, — произнес он. — Думаю, вы понимаете, что я хочу сказать… Не знаю, что меня вынудило сказать вам об этом. Ион Роман ничего на это не ответил. Ни словом, ни жестом, ни взглядом. По примеру Тудора он укрылся в полумраке. — Коль скоро вы здесь… — продолжал журналист, наугад перелистывая толстую тетрадь в черной кожаной обложке. — И поскольку у меня больше нет сил марать бумагу… Иногда полезно просто выговориться… Не странно ли? Я исписал десятки страниц, часто за этим занятием меня заставал рассвет, но не хотелось выпускать перо из рук. Здесь собраны мои идиотские впечатления… Не идиотские, а банальные, ибо ничего значительного за неделю, которую я тут провел, не случилось. Ничего значительного, но при этом я исправно делал записи каждый вечер, словно творил молитву… И больше не в состоянии вывести даже восклицательного знака… — Понимаю… — сказал Ион Роман. — Вы, как бы сказать, вели своего рода дневник. Это уже кое-что… — Не что иное, как набор пошлостей. Странно — писал о всякой ерунде, а когда дошел до драмы, меня словно паралич разбил… — Это эмоции, — попытался помочь Ион Роман. — Вы были друзьями, проводили вместе время… Все произошло внезапно, в один кошмарный момент. — Мне подумалось то же самое — сцена кошмара, но главную роль в ней сыграл кто-то другой… Я видел, как Раду в бессилии заметался в нескольких метрах от яхты… Я бы доплыл к нему, но помешал водоворот Большого омута. Я еле выбрался на берег. А Пауль уже преодолел вал и приближался к лодке… — Я видел Раду в бинокль, — сказал Ион Роман. — Помню его лицо: сплошной ужас, маска дикого ужаса… Владимир Энеску больше не мог сдерживаться. — Нет! Я не верю, что Раду утонул. Не могу в это поверить. Я обратил внимание на его ноги, когда Пауль вытащил его на берег. Именно поэтому я не могу написать ни строчки. На его лодыжках будто бы побывали железные кандалы. Видны следы. Раду не утонул. Его утопили. Кто-то утащил его на дно. — Я тоже об этом подумал, — сказал Ион Роман, тронутый искренностью журналиста. — Я видел, что вы рассматривали его лодыжки. И был уверен, что вы заметили эти кольцевидные следы… — Да, — признал сыщик. — Я их заметил. Может быть, даже искал. Но мы не имеем права руководствоваться одними чувствами, впечатлениями или внешними признаками. Мы должны искать факты, которые бы содержали в себе ответы на некоторые холодные, ясные и безжалостные вопросы: кто? зачем? — Я понимаю вас. Меня тоже преследуют эти вопросы. Но я не вижу никакого ответа… — За прошедшую неделю ничего не случилось? — спросил Ион Роман. — Вы дольше всех живете в гостинице. Не обратили ли внимания на какие-нибудь факты или события, которые могли бы подсказать нам ответ? Как правило, человека не убивают в момент ярости или секундного затмения. Почти каждое убийство является следствием постепенного процесса, особенно в нашем случае, если, конечно, факт убийства подтвердится. Для того, чтобы утопить человека на глазах у свидетелей, требуется значительное хладнокровие, нужны подготовка и решительность, так как дело это весьма рискованное. — Это — не результат минутной вспышки ярости… — Вы могли бы здорово нам помочь. Попытайтесь вспомнить, не приключилось ли за последние дни с Раду Стояном чего-нибудь особенного, какой-нибудь конфликт, ссора… Владимир Энеску бросил тетрадь на кровать: — Не хочу даже думать об этом! Это значило бы искать преступника здесь, среди нас. Это слишком!.. Такое преступление не может быть совершено на почве заурядного конфликта или ссоры… Может быть, я непоследователен и нелогичен. Но я предпочел бы несчастный случай… — И я бы предпочел несчастный случай, — сказал Ион Роман. — Но мы не можем руководствоваться предпочтениями. Парень погиб на наших глазах, и это нас кое к чему обязывает… Не только к бдению у тела усопшего… — Не знаю… — вымученно произнес Владимир Энеску. — Не знаю. Раду действительно за последние дни сильно изменился. Казался беспокойным, неуверенным, испуганным, но причины для этого были, и вполне обычные… Извечные конфликты чувств… — Кое-что я тоже заметил, слышал разные разговоры. Если бы вы могли припомнить детали… Журналиста опять было охватило чувство протеста, он напрягся и покрылся испариной. — Только не это! — ужаснулся он. — Это все равно что подсматривать в чужую постель и при этом еще фотографировать. Если бы я был хоть в чем-то уверен… Ион Роман понял, что дальнейшие разговоры бесполезны. Лучше было оставить журналиста одного… с вопросами, возникшими в ходе беседы, с растущим беспокойством и коварной бессонницей. Уже у порога он обронил: — Дай бог, чтобы нам не пришлось идти дальше этой сентиментальной беседы, чтобы мы оба заблуждались. Но я сильно опасаюсь, что очень скоро придется заглядывать не только в чужие постели, но и под них… Владимир Энеску внезапно обрел ясность мысли. Слова Иона Романа подействовали на него, как ушат холодной воды. Как их надо было понимать? Как угрозу? Как предупреждение? Как сигнал тревоги? В руках он продолжал мять толстую тетрадь в черной обложке. 22.50 — Я убежден, что он мог бы нам помочь, — сказал Тудор, когда Ион Роман закончил свой отчет. — Все зависит от того, как он воспримет твои последние слова. Сигнал тревоги? Как предупреждение? Как угрозу? — Ей-богу, — произнес сыщик, — хотелось вырвать тетрадь, и не знаю, совладаю ли я с этим желанием. У меня предчувствие, что из нее можно много выудить… А вот, должно быть, капитан Винтила… Машина затормозила на полной скорости, а грохот захлопывающейся дверцы напомнил звук выстрела. Капитан по диагонали пересек холл, не заметив, что по пути опрокинул несколько табуреток. Он пытался сохранять спокойствие и тщательно подбирал слова: — На обратном пути я заехал в морг, — произнес он. — То, что я там узнал — гораздо важнее того, что случилось в порту. Поэтому позвольте начать с конца… Судмедэксперт пришел к твердому убеждению, что смерть Раду Стояна была вызвана не попаданием воды в дыхательные пути, а сердечным приступом. Специальное исследование будет лишь простой формальностью. Термин «твердое убеждение» принадлежит эксперту. Следует отбросить версию самоубийства. Версия убийства не исключается. Однако пока еще нельзя окончательно поставить крест и на версии несчастного случая. — Существует ли возможное объяснение этого несчастного случая? — спросил Тудор. — Или только гипотеза? — По мнению судмедэксперта, есть только одно возможное объяснение, — ответил капитан Винтила. — Похоже, что он зацепился ногами за какую-то уплывшую в море веревку, или за икорный канат, или за трос от бакена, — сказал Тудор. — Точь-в-точь слова доктора, — не скрывая своего восхищения, поспешил подтвердить капитан. — Яхта была слишком далеко от него, — вмешался Ион Роман, — чтобы предположить якорный канат. А бакена там и в помине не было. Остается только возможность уплывших веревки или троса. Но разве это можно доказать? Думаю, что невозможно… — Да… — сказал Тудор. — Очень трудно обнаружить состав преступления при вероятности несчастного случая. Но, думаю, есть и другой путь, чтобы отвергнуть или подтвердить версию несчастного случая. Поэтому немного притормозим. И он попросил капитана продолжить рапорт. — Слушаюсь, — подчинился офицер. — В настоящий момент изучаются следы на лодыжках и общие результаты вскрытия. Очень скоро нам подошлют подробный, точный и окончательный отчет. — Мог ли это быть несчастный случай? — громко спросил Ион Роман. — Только сейчас я понимаю, что мы балансируем на проволоке. Лично я именно так себя чувствую… — Верю, — кивнул Тудор. — Тяжела попытка превратить несчастный случай в убийство. К счастью, однако, это чисто логическая проблема, и тяжесть ее во многом будет воображаемой, субъективной, а значит, несущественной. Отбросить эту версию никогда не поздно, это не принесет никому вреда. Отсутствие фактов сразу устранит как предпосылку, так и саму проблему. Но это не сравнить с гораздо более тяжелой попыткой превратить убийство в несчастный случай. Тут дело перемещается из субъективной и малозначащей области воображения в область осязаемой действительности — социальной этики… Граница между этими двумя областями достаточно ощутима. На основании имеющихся данных можно говорить не о выборе, а просто-напросто об исполнении долга! Наступило молчание, прерванное стуком шагов. Кто-то спускался по лестнице. Это был журналист Владимир Энеску. Он направился прямо к столу в центре холла. — Кажется, я вам помешал, — начал он. — Постараюсь быть предельно краток. Прийти к вам меня побудили две вещи. Во-первых, опасение, что версия несчастного случая, которую не доказать и не опровергнуть, может стать причиной какой-нибудь драмы. Но еще меня охватывает страх, даже ужас, при мысли о том, что преступление может быть сочтено несчастным случаем. Я никого не хочу оскорбить, но скажу, что из двух зол — несчастного случая и преступления — все внимание надо обратить на второе, большее. — Вы никого не оскорбляете, — успокоил его Тудор. — Кроме того, таков и наш вывод. И мы признательны… — Сказать по правде, — проговорил журналист, — мне казалось, что моя идея произведет эффект взрыва. Я ведь не подслушивал ваш разговор… Поэтому я ужасно рад… Этот деликатный ответ на неловкую благодарность заставил Тудора вглядеться в журналиста повнимательней. — И во-вторых, — продолжал Владимир Энеску, — выбрав эту идею, я должен смириться с тем, что из нее логически вытекает — с дознанием, но поверьте, я не в состоянии выдержать допрос, главным образом из страха, что буду неточен, рассеян, сентиментален и вообще буду себя вести по-дурацки. Прежде чем прийти к такому решению, я долго боролся с собой. И спешу сообщить вам о нем, пока не передумал. Может, через пару минут я уже буду об этом сожалеть. Вот, пожалуйста! Почерк разборчивый… И он протянул Иону Роману черную тетрадь. Сыщик моментально выхватил ее у него из рук. — Вот за это действительно спасибо, — сказал он. — Мы понимаем, как трудно было решитъся. — Честно говоря, я ждал подобной оценки, — улыбнулся Владимир Энеску. — Там много глупостей и всякой личной чуши. Не берите это в расчет. Наверное, атмосфера, в которой мы жили, всякие возникшие мелочи, отношения между нами и прочие пустяки могут вас заинтересовать. Не думаю, что это окажется очень полезными, но в любом случае я был бы вынужден наговорить вам кучу вещей, и в результате вышло бы то же самое… В конце концов… Он не закончил свою мысль, а лишь смущенно пожал плечами. — У нас будет возможность еще раз прочесть эти записки? — спросил Тудор. — Не понимаю, — сказал журналист. — До завтрашнего утра вы сможете их. прочитать несколько раз. Или вы… — Да… — кивнул Тудор. — Я предполагаю возможность прочитать их в другом виде, в напечатанном, например. Позволю себе добавить, что такая возможность, вероятно, и толкнула вас на сей шаг, но это отнюдь не означает, что наша признательность неискренна. Лучше раньше, чем позже… — Да… — невольно признался Владимир Энеску. — Намерение опубликовать записки предопределило мое решение на несколько часов дать вам тетрадь. Вы нащупали нужную струну. Поэтому и звук получился чистый. — Вы и в своих чувствах склоняетесь к версии убийства, или это чисто этический выбор? — неожиданно спросил Тудор. — Думаю, что это — этический выбор, — ответил Владимир Энеску. — Руководствуясь чувствами, я склонялся бы к версии самоубийства, а никак не несчастного случая. Раду казался очень подавленным, даже отчаявшимся… — Самоубийство в воде? — удивился капитан Винтила. — В данных условиях это просто невозможно. — Не самоубийство в воде, — отпарировал журналист, — а экстравагантное самоубийство, для которого вода служит только декорацией. А что, если он принял яд на берегу? Я ничего не утверждаю, просто выдвигаю предположение, пришедшее мне только что в голову… — Очень интересно… — задумчиво проговорил Тудор. — И как идея самоубийства… но и как идея убийства! — Об этом я не подумал! — признал журналист. — Но, кажется, я оказался не столь краток, как обещал поначалу. Мне нужно сходить в пансионат. В комнате Пауля горит свет, а я — настоящий преступник. — Надо бы давно навестить его… — Только если ты заслужил благосклонность тигрицы, — предупредил Ион Роман. — Она меня еле впустила. А если увидишь господина Дана Ионеску, пришли его сюда на несколько минут. Простая формальность… — У меня тоже просьба, — сказал капитан Винтила. — Чтобы мне с дамой на воротах не встречаться. Господин Винченцо Петрини просил меня отнести ребятам из пансионата эту бутылку коньяка. На него очень подействовало известие о смерти Раду Стояна. Он словно постарел лет на десять и, честное слово, расплакался, как ребенок. Не в состоянии был даже вытереть слезы. Он достал из саквояжа эту бутылку, и мы вместе помянули Раду, вылив сначала несколько капель, чтобы земля ему была пухом. Я и не догадывался, что на свете есть такие чудесные напитки… — А-а! — воскликнул Владимир Энеску. — Коньяк «Наполеон»! Сколько из-за него в первый вечер ребята настрадались! Дон Петрини заказал две бутылки, ребята, для формы, заявили, что заплатят хотя бы за одну… и сицилиец доставил им это удовольствие. Потом поливал цветы коньяком «Наполеон», grand fine champagn! [18] Так что эта бутылка — не подарок, а долг. Но я сильно опасаюсь, что она уже не доставит им радости. 23.10 — Что в зале ожидания порта? — спросил Тудор после ухода журналиста. — Ничего особенного, — ответил капитан Винтила. — Начальник таможни заверил, что и сигареты пассажиров проверены, и каблуки на ботинках, и зонтики, и зубная паста. Тотальный досмотр, исключающий всякую ошибку, но и без всякого результата. По ходу вскрылась некоторая мелочёвка — наркотики, новые лекарства, тайная корреспонденция, валюта, но все — в незначительных количествах… — Тайная корреспонденция?! — заинтересовался Ион Роман. — А у нашего сицилийца ничего такого не обнаружено? — Нет. У него досмотр был самым простым из-за незначительного багажа. Только в саквояже, который он нес в руке, оказались несколько странные вещи — вырезки из старых газет на разных языках, множество мелких афиш, тоже пожелтевших и тоже для полиглотов. Цирковые рекламы, как сказал таможенник. Особого внимания он на них не обратил. Одну задержал, но не думаю, чтобы она представила интерес… — Я тоже не думаю, — согласился Тудор. — Тем более мелочёвка с лекарствами и наркотиками. — И все-таки Марино украдкой вручил сицилийцу туго набитый конверт, — вспомнил Ион Роман. — Что же такое в нем могло быть и куда он исчез. — Пустой конверт, был найден в портфеле среди реклам и афиш, — ответил капитан Винтила. — Может быть, господин Марино не дал, а вернул нечто господину Петрини, а именно: афиши и рекламы. Если они кажутся вам важными… — Все равно здесь делать больше нечего. А впрочем, если при контроле багажа был зафиксирован и пустой конверт, я думаю, что мы можем сбросить с души один камень… чтобы получше прочувствовать второй… Да… Одежду жертвы обыскали? Вещи, номер? — Предметы повседневного обихода, — ответил Ион Роман. — В комнате тоже не удалось напасть на какой-нибудь след. Две книги, я их пролистал. Между страницами — ничего. Чистое белье, небогатый, но элегантный гардероб, карманы пустые, бумажник, содержащий 2800 лей в банкнотах различного достоинства, паспорт в ящике тумбочки, фотографический портрет в кармашке чемодана, там же — проездной билет на два трамвайных маршрута и телефонная книжка, в которой я не обнаружил ни одного знакомого имени, ни адвоката Жильберта Паскала, ни Елены. Подобные номера он, вероятно, держал в памяти… — И здесь все проверено, — согласился Тудор. — Или почти все. Купальный халат? Плавки? — Халата у него не было! — уточнил Ион Роман. — А про плавки я забыл. Я имею в виду кармашек, который бывает на некоторых плавках. В тот момент я о нем забыл… — Может быть, там ничего и нет, — сказал Тудор, — но пока мы сами не посмотрим и не пощупаем… — Слушаюсь! — раздался голос капитана Винтилы. — Постараюсь вернуться с заключением судмедэксперта. — Прекрасно! — одобрительно сказал Тудор, а затем, повернувшись к Иону Роману, попросил: — Разузнайте, страдал ли Раду Стоян болезнью сердца? — Можно узнать и побольше, — ответил Ион Роман. — Если вы мне позволите побеспокоить некоторых лиц. — Только в том случае, если ответ на первый вопрос будет отрицательным… А пока можно рассчитывать только на благосклонность и понимание окружающих. Точно так же, как мы не можем игнорировать идею журналиста об экстравагантном самоубийстве, мы не можем игнорировать и возможность обычного сердечного приступа. — Я тоже слушаюсь, — улыбнулся Ион Роман. — Постараюсь служить примером хороших манер. Тудор вяло поднялся из кресла. Черная тетрадь тяжело повисла в его руке, словно была наполнена свинцом. — Если не появится ничего нового или очень важного, я не хочу, чтобы мне мешали. Меня интересуют эти заметки. Прежде всего из-за желания нащупать какую-то ниточку. Я сюда как с неба свалился, и мы блуждаем в темноте не только в прямом смысле. Если бы найти хоть в этих записках проблеск света. И раз уже нам передали их добровольно и, кажется, только до утра, надо с толком использовать эту оказию. Мне надо всего пару часов покоя, почерк действительно разборчивый. 23.25 Горничная, с первого этажа, мощная, высокая девица с крупным носом и круглыми вылупленными глазами, всем своим видом показывала, что страшно рада иметь дело с полицейским. — Мне господин Бану из бюро обслуживания сказал, что я вам нужна, — улыбнулась она Иону Роману. — Чтобы вы знали, мне страшно много известно. Я была здесь и в день и в ночь всю прошлую неделю. Ион Роман хмуро взглянул на нее, убеждаясь, что такую следует быстро и жестко осадить, пока она не стала выкладывать все подробности о нижнем белье жильцов. — Не стоит присаживаться, — отрезал он угрюмым голосом. — Я хотел бы только узнать, можно ли сейчас поговорить с господином адвокатом Паскалем или с мадемуазель Еленой, не доставив им слишком большого беспокойства. — А вам больше шло, когда вы были счетоводом, — мстительно выпалила горничная. — Но будь по-вашему… Господин адвокат сейчас у господина архитектора, оба сидят за столом, но не разговаривают, курят. Словно соревнуются, кто больше… А барышня одна в номере с тех пор, как началась буря. Часа полтора простояла перед зеркалом совсем голая, все причесывалась, а последние полтора часа опять перед зеркалом. Одевается и сразу раздевается. Перемерила почти все платья и все прочее. Теперь, стало быть, она наполовину… Раздосадованный, что не смог ее вовремя остановить, Ион Роман почти заорал: — Если она не легла, немедленно позови ее сюда!.. То есть попроси спуститься на несколько минут, — добавил он, взял себя в руки и строго произнес: — А ты больше из комнаты не ходи! Блудливый взгляд носатой девицы вмиг потускнел, а лицо приняло плаксивое выражение, словно ее собирались бить. — Как же это? А если мне кто-нибудь позвонит? — Звонок не работает, — отрезал сыщик. — А если ты кому-нибудь понадобишься, разыщут в комнате. Ясно, нет?.. Попроси ее спуститься. Надувшись, горничная ушла. Иону Роману даже показалось, что в темноте она состроила ему рожу. Не прошло и несколько минут, как Елена безо всякого сопровождения уже стояла перед ним. Извиняясь за причиненное беспокойство, он старался придать своему голосу как можно больше теплоты, а затем пригласил ее в кресло под лампой. — Очень, очень любопытный денек, — сказала Елена, как школьница, поправляя складки на юбочке. — Господи, ну и дела. Я с трудом понимаю, где нахожусь. Неужто моя очередь заступать в наряд по казарме, а? У Иона Романа не было настроения искать потаенный смысл иронии. Он молча кивал, но, воспользовавшись первой же паузой, вставил: — Знаю, что сейчас не самый подходящий момент для беседы… — начал он кротко. — Да что вы, мне и в голову не приходит жаловаться, — с деланной наивностью перебила она. — Сколько можно сидеть одной среди платьев и мебели… Да еще это зеркало. Смех! — Время позднее, — сказал Ион Роман. — Но мы обязаны как можно быстрее получить некоторые данные о Раду Стояне. Будьте уверены, у нас веские основания… — О ком? — спросила Елена, делая большие глаза. — О том, который утонул? А почему вы именно меня спрашиваете? Ион Роман изумленно развел руками и понял, что его заход не удался. Он почувствовал, как у него вдруг исчезли остатки доброжелательности и вежливости. — Разве вы не были вчера вечером в театре? — спросил он. Вчера вечером?! — Она словно силилась вспомнить. — А-а-а, да! Конечно, да. Мы были все вместе, вы вроде бы тоже. Нас всех, кажется, Пауль пригласил. Ах, лучше бы было не ходить! Ее вздох на этот раз был глубже, за ним последовал короткий плач, прерываемый глухими гортанными всхлипами. Через пару минут на лице Елены вновь сияла улыбка, а глаза, без каких-либо признаков недавних слез, часто и неуверенно мигали. Ион Роман решил подражать Тудору — задавать вопросы и выслушивать ответы, не поднимая глаз или глядя на какой-нибудь предмет. — Я думал, между вами давняя дружба… — В какой-то мере, — ответила Елена. —Мы познакомились очень давно, я уже забыла, где и когда. Он был милый и симпатичный мальчик, но немного назойливый. Нет, не вообразите себе бог знает что! Что вы! Ему просто нравилось меня видеть. Он говорил, что любит смотреть на меня, как на цветок. Представьте себе, он даже за руку меня ни разу не взял за все время нашего знакомства. Но и я ему руки не предлагала! Ион Роман чувствовал себя жертвой какого-то розыгрыша. Ему хотелось посмотреть по сторонам, чтобы обнаружить тех, кто над ним посмеивается. Но на лице девицы ему не удалось найти ни следа насмешки или притворства. И голос ее был на удивление естественным. Когда же он обманывался — в последние 24 часа или теперь?.. Ему все-таки удалось взять себя в руки: — Вы не знаете, Раду Стоян когда-нибудь жаловался на сердце? — холодно и прямо, как на допросе, спросил он. — Кто? — Елена немедленно подчинилась суровому вопросу. — Раду? У Раду болело сердце? Да это, честное слово, просто смешно. Это все равно, что сказать, что я уродина или что Сильвия Костин — красавица. Будьте же серьезны, господин… как вас… — Ион Роман, — невольно отрекомендовался сыщик. — Очень приятно! — немедленно расплылась в улыбке Елена. — Кажется, это же имя назвала и Тинкуца, когда просила сойти вниз. Но, в самом деле, зачем вы меня вызвали? Только затем, чтобы узнать, была ли я знакома с Раду? Ион Роман вышел из себя: — Вы можете хотя бы две минуты побыть серьезной? Кончайте этот… — Он чуть не произнес «балаган», но вовремя удержался. В конце концов, какое ему было дело до интимных отношений этой девицы? Тем более что он пока не мог различить, где истина, а где одна видимость: Елена будто не слышала его вопроса. Ее глаза стали пустыми, а рот начал совершать некий ритуал, который должен был неминуемо завершиться плачем. Он решил ее встряхнуть новым вопросом: — Стоп! Секундочку! Сегодня, после обеда, у вас было свидание с ним, на пляже или в море? — Сегодня? — Елена вновь подчинилась ледяному тону. — У меня никакого свидания с ним не было. И не могло быть. Мы еще в театре условились больше не встречаться. Не совсем же он был дурак. Кто вам наплел такое, господи? В ее голосе и поведении, казалось, появились злость и желание бороться. Ион Роман решил воспользоваться этим и сказал: — Барышня! Мы хотим, чтобы в той мере, насколько вам это известно, вы ответили нам, болело ли сердце у Раду Стояна, и было ли у вас сегодня после обеда свидание на пляже. Больше нас ничего не интересует. Без лишних слов, да или нет? — Нет и нет! — не колеблясь ответила Елена. — Не-е-е-т! И не сердитесь, но мне не хотелось бы, чтобы меня еще спрашивали об этом Раду Стояне. Елена поднялась. Никто бы не поверил, что ее лицо может принять такое жестокое, злобное и агрессивное выражение, как в тот момент. — Сожалею, — ответил Ион Роман, не глядя на нее, — но пообещать вам этого не могу, особенно после услышанного. Был бы признателен, если бы вы попросили господина адвоката Жильберта Паскала спуститься на пару минут… 23.50 Адвокат Жильберт Паскал снова повел себя так, будто над ним был занесен невидимый меч. Не проронив ни слова, он уселся в кресло, видно, решив вообще не открывать рта. Молча выслушал извинения Иона Романа. Сыщик намеренно затягивал паузу, пока адвокат не сделал первого беспомощного движения — провел руками по ногам, добравшись почти до пяток. — Я к вашим услугам, — пробормотал он. — Всего лишь несколько вопросов… но очень важных, — сгустил краски Ион Роман. — Вы были знакомы с Раду Стояном? — Я ждал этого вопроса, — ответил адвокат. — Само собой разумеется, я его. знал, как и всех подчиненных, всех служащих, особенно способных. Если вас это интересует, могу вас заверить, что Раду Стоян был очень одаренным работником. Впрочем, он и очень быстро рос по службе. У него были и свои недостатки, не касающиеся работы… как и у каждого человека. В настоящий момент о нем можно говорить беспристрастно, и если до сих пор я допускал некоторые высказывания в его адрес, то я беру свои слова обратно и очень о них сожалею. Я уже сказал — у каждого человека свои изъяны… Что это был молодой человек с большим будущим, так это наверняка! Иону Роману не хотелось влезать в область, разговор о которой ему казался неудобным. Он ограничился тем, что изрек наконец мучивший его вопрос: — Вы случайно не знаете, страдал ли Раду Стоян каким-нибудь заболеванием сердца? Адвокат Жильберт Паскал медленно выпрямился. Его лицо посуровело, губы шевелились и вздрагивали. Момент был тягостным, решение принималось нелегко: — Я вам дам точный ответ, но сначала попросил бы, насколько это, разумеется, возможно, дать мне аналогичный ответ на вопрос, который меня с некоторых пор мучает: ваш вопрос — Нам действительно очень важно это узнать… — Спасибо, — с болью в голосе сказал адвокат. — Я так и думал, что там у яхты произошло что-то страшное и непонятное… Нет, Раду Стоян никогда не страдал заболеванием сердца. Повторяю: это очень точный ответ. Наши служащие обязаны ежегодно проходить медицинский осмотр, результаты которого заносятся в специальную карточку ввиду возможности заключения особого страхового договора. Его карточка относится к категории «0-2», самой выгодной для страхующегося. Я думаю, вы меня понимаете. За ничтожный годовой взнос, установленный в таком размере, естественно, только для лиц, относящихся к категории «0», означающей, что они совершенно здоровы, их наследники могут получить громадную компенсацию, размеры которой относятся к категории «2», то есть сотни тысяч лей. В данном конкретном случае, разумеется, речь идет о возможном договоре, о самой идее договора, которая, однако, могла быть очень легко воплощена в официальный документ. — Понимаю… Следовательно, Раду Стоян абсолютно точно не имел никакого кардиологического заболевания. — Абсолютно точно! — еще раз подтвердил адвокат. — Вот, собственно, и все, из-за чего я вас побеспокоил, — извиняющимся тоном проговорил Ион Роман. — Спасибо, — сказал адвокат. — Но именно в этой связи, я думаю, должен дать вам еще один ответ, вернее, уточнение. Речь адвокату давалась явно с трудом. Его руки, челюсти и губы беспрерывно вздрагивали. — Да! — наконец решился он. — Произошла ошибка. Мадемуазель Елена пока еще не является моей дочерью, вопреки тому, что здесь считают. Она мне приходится двоюродной племянницей, но очень скоро я ее удочерю… Раньше или позже это бы выяснилось, и мне было бы еще более неловко. Такого саморазоблачения Ион Роман не ожидал. Но манера, в которой оно было сделано, а особенно отчаянные попытки адвоката сохранить остатки достоинства, побудила его безразлично пожать плечами. Словно освободившись от тяжелейшего груза, адвокат нашел в себе силы улыбнуться: — Благодарю вас, — сказал он. — Я был бы счастлив узнать, по мере возможности, разумеется, что с помощью честных и добровольных ответов дело прояснится. 24.00 Владимиру Энеску не составило большого труда нейтрализовать тигрицу, сторожившую Пауля Сорана. Пара комплиментов, обворожительная улыбка, интригующий взгляд произвели должный эффект — женщина исчезла во мраке пансионата. Зато сам Пауль Соран никаким уговорам не поддавался. Он, не двигаясь, лежал на кровати, не в состоянии связать двух слов. Иногда бормотал что-то бессмысленное, бросал на своего гостя странные взгляды, упорно отказывался его слушать. Чувствуя себя бесполезным и смешным в этой комнате-склепе, Владимир Энеску дважды собирался уходить, но всякий раз его уже на пороге в последний момент молящим голосом останавливал Пауль Соран. И он оставался, думая, что ему, наверное, суждено пройти через эту муку. Он нашел себе место в темном углу, возле открытого окна. Контуры гостиницы еле угадывались по желтому свечению окон. Спустя некоторое время в одном из окон возник силуэт Сильвии Костин. Виднелось лишь смутное очертание, еле различимое дрожащее пятно на желтом фоне, но это могла быть только она. Между двумя окнами небольшое расстояние, а мрак еще более сокращал его, и если бы она прошептала… пугливо и устало текли его мысли. Неожиданно сверкнула молния, предвещая новую бурю. В болезненном мертвенно-белом свете он отчетливо увидел прячущееся за занавеской лицо Сильвии. — Опять начинается? — вопрос Пауля Сорана привел журналиста в чувство, словно холодный душ. — Или это отголоски, проклятое напоминание?.. — Слава богу, ты пришел в себя, — набросился на него Владимир Энеску. — Вероятно, ты в сговоре с дьяволом — оживаешь в полночь. Пауль Соран приподнялся на локтях и удивленно осмотрелся: — Быть не может! — запротестовал он. — Какая полночь? Скажи, сколько на твоих? Владимир Энеску присел возле него на кровать. — Столько же, что и на твоих. Час дьявола, пропади он пропадом. Скажи, ты что-нибудь помнишь? Пауль Соран прикрыл глаза, и его лицо на мгновение исказилось жестокой гримасой. — Я помню все, — прошептал он. — Я только и делаю, что вспоминаю и вспоминаю. Каждую секунду, каждую долю секунды. Воспоминания, словно стрелы, вонзаются в душу. Зачем я потащился в порт? Если бы я остался с Раду и остальными… — Кончай самобичевание, — прервал его Владимир Энеску. — С тобой или без тебя, Раду все равно бы не спасся. — Ты с ума сошел! — Пауль Соран вмиг оказался на ногах. — Намекаешь, что это был не несчастный случай или я ошибаюсь? — А ты ни минуты не думал — Почему же, думал… — чуть слышно произнес Пауль Соран. — Я почти все время думал о самоубийстве… Но иногда мелькала и другая мысль, куда более ужасная. Боюсь, что это всего лишь кошмарная фантазия… Может быть, все гораздо проще. Знаешь, что пришло мне в голову? Я представил себе, что читаю в газете сообщение о случившемся. Будто сам этого не видел, а теперь читаю, и передо мной не образы, а строки. Закончив чтение, я наверняка бы сказал: «Нелепый случай! Такой хороший пловец!» И все. А больше никаких мыслей на этот счет у меня не возникло бы. Если бы я не знал Раду, если бы не любил его, если бы все не произошло на наших глазах, я легко бы поверил и забыл! — Хорошо, что у тебя есть силы взять себя в руки, — позавидовал Владимир Энеску. — Хорошо, что ты свалился там, на пляже, и закрыл глаза, а открыл их только здесь, чтобы не видеть ничего в этой темноте. — Вряд ли твои слова помогут прояснить дело, — сказал Пауль Соран. — Оно темнее мрака или, как говорил поэт, таинственнее тайны мрака… — Тогда тебе лучше снова сомкнуть веки, пока ты окончательно не придешь в себя… — Пожалуй, последую твоему совету, — согласился Пауль Соран. — Чувствую себя как на ящике с динамитом, когда малейшее сотрясение может вызвать взрыв. Просто-напросто хочу поберечься, наверное, я трус… Не могу избавиться от одной навязчивой идеи: где Дан? — Я уже давно сам себя об этом спрашиваю… И нахожу лишь один ответ: в Мангалии, у своей безымянной красавицы. Еще до того, как журналист закончил фразу, Пауль Соран сделал протестующий жест рукой. — Нет! — уверенно произнес он. — В Мангалию он не поехал. Во-первых, потому, что попросил бы у меня мотоцикл… — Твое «во-первых» звучит неубедительно, — перебил его журналист. — Зачем ему было просить мотоцикл? Можно поехать на такси… — Согласен… — кивнул Пауль Соран. — Но есть еще и «во-вторых». Утром, до того, как мы расстались, то есть до того, как я пошел в театр, Дан просто-напросто потребовал, чтобы я был вечером, после семи, на полчаса в его распоряжении… Я сказал, что у меня спектакль, и тогда он взял с меня честное слово, что я его подожду в театре во время антракта. Раду был свидетелем. Больше он ничего не захотел мне сказать. И даже просил ни о чем не спрашивать. Он был тверд и решителен, таким я его раньше не знал… — Тогда его опозданию есть объяснение, — сказал Владимир Энеску. — Видимо, в городе его застигла буря… — Не спеши! — остановил его Пауль Соран. — Перед обедом я говорил с Раду по телефону и попросил его сказать Дану, что спектакля не будет и что вечером я буду ждать его в пансионате. — А если Раду не передал ему? — Я тоже задавал себе этот вопрос, — ответил Пауль Соран. — Но ты-то сам можешь себе представить, чтобы Раду забыл или сделал вид, что забыл о просьбе? — Ты прав, — признал Владимир Энеску. — Более того, — продолжал Пауль Соран. — Я еще попросил Раду передать хозяйке, что мы будем ужинать все вместе, втроем, из-за отмены спектакля, а хозяйке сообщил об этом Дан, так что… — Веско! — сказал Владимир Энеску. — Но в этом случае задержка Дана становится несколько странной… А он тебе ничего не сказал относительно встречи в антракте? — Абсолютно ничего! Впечатление у меня об этом смутное. Скорее это результат самого поведения Дана. Можно было подумать, что речь шла не о каком-то романтическом тайном свидании, а о какой-то крайне необходимой встрече. Не знаю, понимаешь ли ты меня… Я же тебе уже сказал: он буквально потребовал, словно приказ мне отдал… Не хочешь глоток коньяку?.. — А я-то думал, что ты не слышал мой рассказ про бутылку и слезы сицилийца! — слегка поддел друга Владимир Энеску. — Один я в любом случае пить не буду, и, честно говоря, вообще не хочется… Пауль Соран бесцельно взглянул на часы, затем растянулся на кровати, уставив лицо в потолок: — Мне тоже ничего и никого не хочется… Владимир Энеску было подумал, что его выставляют вон, но, когда увидал, что Пауль Соран лежит без движения с закрытыми глазами и с плотно стиснутыми губами, выражавшими бессилие и боль, он пожал плечами и сам решил его оставить в покое. Лишь на пороге задержался на несколько секунд в уверенности, что и в третий раз услышит просьбу остаться. Ему хотелось ее резко отклонить. Но на этот раз просьба не прозвучала, и он покинул пансионат. 0.20 Одиночество и особенно убийственный мрак, к которому, казалось, Ион Роман был приговорен, угнетали его. Не получалось даже намека на какую-то здравую мысль. В голове роились кошмарные видения, которые, тягуче растворяясь, заставляли его открывать глаза. Возвращение Владимира Энеску показалось ему благом. — Нашли Дана Ионеску? — сразу же забросил удочку сыщик. — Он вернулся? — Нет, представьте себе! — ответил журналист и подробно рассказал о своем разговоре с Паулем Сораном. — Невероятно! — окончательно очнулся Ион Роман. — Мне совсем не нравится эта несостоявшаяся встреча. Почему он ее назначил и не пришел? И какого черта его понесло в город? Кто его вызвал? Ведь он совершенно не собирался никуда ехать, а потом вдруг вскочил в такси к сицилийцу, и готово… Владимиру Энеску пришла в голову новая мысль: — А что если у него в городе было свидание с безымянной девушкой? Пошли в кино, а когда закончился сеанс, разразилась буря. Они укрылись в каком-нибудь ресторанчике и позабыли обо всем на свете. Возможно он пытался дозвониться… — Очень возможно, — перебил его Ион Роман, — но почему он отправился в город так неожиданно? Пара секунд для поездки в город значения не имеет. Может быть, его эта девушка вызвала по телефону или кто-нибудь еще?.. Надо узнать в бюро обслуживания. Дежурный припомнил, что во время обеда Дана спрашивал по телефону какой-то мужчина. Услышав, что в холле Дана нет, он сразу же попросил Раду. Больше никто ни до, ни после его не спрашивал. — Это был Пауль! — воскликнул Владимир Энеску. — Он хотел сообщить, что спектакль отменен и что в театр заходить за ним не надо… Следовательно, у него была другая встреча в городе, заранее назначенная… Но мне вообще-то пора идти… Владимир Энеску показал рукой в окно, в котором появился свет стремительно приближающихся фар. Когда капитан Винтила вошел в холл, там уже был только Ион Роман, понуро застывший в оазисе блеклого света. Журналист без особого сожаления покинул его. — Есть новости? — спросил Ион Роман. — Важные? Капитан медлил. Наконец он произнес: — Не знаю, как их классифицировать… Причина смерти официально засвидетельствована: острая сердечная недостаточность. Как и время смерти — время, которое отметили и вы— 19 часов 4 минуты… — Это что, совершенно точно? — сурово спросил Ион Роман. — Совершенно точно, — ответил капитан Винтила. — Врач сказал, что причина смерти неотделима от выражения лица. Они относятся к одному и тому же времени, какое указывали и вы. Смерть наступила в момент, когда вы в бинокль увидели его лицо, заверил меня судмедэксперт, а весь процесс длился всего несколько секунд. По этой части не может быть никакой ошибки… — Следовательно, Пауль Соран уже не мог его спасти, — заключил Ион Роман. — Как бы ни спешил. — Даже если бы его немедленно вытащили из воды, сказал врач. Конечно, если бы в тот момент на берегу оказалась «скорая помощь» с самым современным реанимационным оборудованием и если бы спасать его начали сразу же, как только он оказался на берегу, тогда, может быть, и был бы какой-то шанс. Но это, сказал врач, из области чудес. Сыщик вздохнул с облегчением: — Все-таки это какая-никакая новость, и мы должны сообщить ее спасателю. Чтобы ему не казалось, будто он что-то не сделал для спасения своего друга. Я слышал, как он там, на пляже, несколько раз пробормотал: «Если бы только я доплыл раньше, если бы немного пораньше…» — Мы можем ему сказать даже больше. Цитирую вам слова врача из медицинского заключения: «Клиническая смерть Раду Стояна наступила еще до того, как лицо, вытащившее его на берег вошло в воду». Он сказал мне, что этот пункт необходим для того, чтобы ободрить спасателя, избавить его от чувства вины. Это сделано после того, как я спросил врача, не может ли спасатель перейти в категорию подозреваемых… — Что означает… — вставил Ион Роман, которому не терпелось услышать полный отчет капитана. — Да… Версия самоубийства путем отравления отпадает. Но следы на ногах более напоминают те, что остаются от сжатия пальцами, а не веревочными петлями. И ни в коем случае не металлическим тросом. Однако нельзя исключать, что они оставлены резиновыми кольцами от ласт. — Ясно… — сказал Ион Роман. — Следы могли быть оставлены только пальцами, что означало бы, что мы имеем дело с убийством, или резиновыми кольцами, что не опровергало бы полностью версию несчастного случая… — Судмедэксперт еще более категоричен, — счел необходимым уточнить капитан Винтила. — Все зависит от одного-единственного факта, который должен быть официально установлен с помощью свидетельских показаний, а именно: были ли у Раду Стояна эти следы на ногах, когда он входил в воду, или нет, то есть пользовался ли он незадолго до этого резиновыми ластами из комплекта для подводной охоты или нет. Если нет, то отпадает версия несчастного случая, или, лучше сказать, следы могут объясняться только захватом пальцами… — Если что-то в этом роде будет установлено, то это прямо наводит на вывод об убийстве! — сказал Ион Роман. — Вероятно, такие показания можно будет получить… и я теперь понимаю тех свидетелей, которые в ходе дачи показаний колеблются и по десять раз передумывают, прежде чем давать категоричный ответ. Я, например, точно помню, что у Раду Стояна никаких следов на ногах не было. Я это твердо знаю, потому что сравнивал его ноги с женскими, когда он еще находился в гостинице перед отходом на пляж. Те же очертания, та же стройность линий, может быть, больше размером, но все равно вписывались в стандарт совершенства. Если бы я увидал на них какой-нибудь синяк, мне, вероятно, такое сравнение не пришло бы в голову. Остается единственная возможность — он пользовался ластами от водолазного снаряжения в промежуток времени между его уходом из гостиницы на пляж и моим прибытием туда. Но это можно легко установить… Капитан Винтила достал из кармана картонную коробочку, вынул из нее какой-то комок и стал его с величайшей предосторожностью разворачивать. Это был листок мокрой, совершенно набухшей от воды бумаги, покрытый синими пятнами. — Вот что я обнаружил в кармашке плавок, — сказал он. — Похоже на письмо или записку, написанную чернилами… Прочитать было уже ничего не возможно. Вода превратила буквы в синие расплывчатые пятна. Лишь местами можно было различить где черточку, где крючок, а где размазавшуюся точку. Несколько различимых знаков, если сопоставить их с общей площадью чернильных потеков, указывали на то, что в записке были всего две-три строчки, написанные на середине листка. — Как жаль, что ничего нельзя разобрать! — посетовал Ион Роман. — В любом случае, на письмо это никак не похоже. Это, скорее, похоже на записку, на сообщение, на… А не какая-то ли цифра была на месте этого пятна? Ион Роман поместил листок под лампу таким образом, чтобы свет падал точно на пятно, которое, как показалось, раньше было цифрой. — Вроде бы семь, — неуверенно произнес он. — А ты что думаешь? Семь или четыре? — Больше похоже на семерку, — ответил капитан Винтила. — Что бы эта цифра могла означать? — Поскольку на этой бумажке всего не более трех строчек, что могут означать три строчки, кроме просьбы о свидании? И что может означать эта цифра, кроме времени свидания?.. А коль скоро свидание было назначено с помощью записки, должен существовать и посредник, доставивший записку по назначению… Голова Иона Романа заработала как часовой механизм. Через минуту перед ним стояла носатая горничная. Ему уже не было нужды притворяться сердитым. Взгляд и голос достаточно выдавали состояние крайнего напряжения и суровый настрой. Горничная начала дрожать. — Хочу с самого начала с тобой договориться. Краткие, ясные и, главное, честные ответы. То, что ты ответишь сейчас, повторишь и на суде. Договорились? Горничная испуганно кивнула. — Если настроена говорить правду, — сжалился Ион Роман, — то нечего бояться. Тебя кто-нибудь сегодня посылал с запиской через дорогу? До обеда или даже после обеда, перед тем, как идти на пляж? — Сегодня?! — всполошилась горничная. — Никто меня никуда не посылал ни с какой запиской. — А когда посылали? — не отступал Ион Роман. — Всего один раз, в пятницу… — Кто, к кому? — коротко спросил он. — Барышня Елена послала меня с запиской к господину Дану Ионеску. Но велела мне держать язык за зубами, а то она страшно рассердится… И я до сих пор держала… — К Дану Ионеску или к Раду Стояну? — недоверчиво переспросил Ион Роман. — Ты, случаем, не путаешь? — Что же, я его не знаю, что ли? — обиженно воскликнула горничная. — Господин Раду — это тот, которого уже нет, бедного. Красив был, как ангел. Я бы на месте барышни уцепилась за него руками и ногами. Такого красавца, как он, бедняга, я никогда не видела и не увижу!.. Ни ему, ни кому другому я никаких записок не носила. Только господину Дану Ионеску, всего один раз, в пятницу. Капитан Винтила задал другой вопрос: — Записка предназначалась ему самому, или он должен был передать ее кому-то другому? — Голову на отсечение дать не могу, — ответила горничная, — но сильно мне сдается, что она была как раз ему самому… — Что тебя заставляет так думать? — снова спросил капитан. — А вот смотрите… Я ему передала записку поздно, как раз тогда, когда он входил в номер господина Петрини, чтобы поиграть в карты. Время позднее. А после… то есть, когда они уже закончили играть в карты, должно быть, под утро, на заре господин Дан вернулся в гостиницу по лестнице, которая со стороны пляжа… Барышня Елена оставила дверь незапертой… Раз господин Раду не попытался… А коли господин Дан вошел вовнутрь и запер дверь, я думаю, записочка предназначалась ему… Только не втяните меня в какие-нибудь неприятности. Ион Роман был просто ошеломлен и выпалил первое, что взбрело на ум: — А другую записку ты никому не относила? — Ни в коем случае, и думать не смейте, — уже более уверенным тоном ответила горничная. — Даже не знаю, как барышня Елена все это подстроила, они ведь друг с другом никогда не встречались. Только в воскресенье ночью чуть скандал не вышел. Господин Петрини ввалился к ней в номер, а господин Раду еще не ушел. Господин Петрини был в халате, но ловко выкрутился — сказал, что перепутал комнаты, и при этом ржал, как жеребец. Только через час настал его черед… — В воскресенье, после театра? — Ион Роман никак не мог прийти в себя. — Господин Петрини? — Откуда мне знать, после чего. Но говорю вам, положа руку на сердце: в ночь с воскресенья на понедельник господин Петрини был у барышни Елены… В субботу, на рассвете, был господин Эмиль, как мне показалось… В пятницу, тоже перед самым рассветом, я уже сказала, прокрался господин Дан. А в четверг ночью господин Пауль. Только господин Энеску не удосужился, хотя девица эта, чтобы вы знали, один раз даже выскочила перед ним в чем мать родила… Ион Роман был не в состоянии слушать дальше. Он велел горничной немедленно возвращаться на свое место, но она не ушла, пока не поклялась всеми святыми и обоими родителями, что ничего не утаила, а если что и забыла, то не нарочно. 0.50 Тудор сразу же почувствовал, что за время его отсутствия что-то произошло, но не стал торопить события. Он вручил Иону Роману тетрадь в черной обложке, сопроводив свой жест пояснениями. — На первый взгляд довольно безобидные записки и весьма однообразные. Есть пассажи, которые можно пропустить, но есть и такие, которые следовало бы перечитать. Вот примерно мои впечатления. Эти заметки, когда их прочтешь и сопоставишь с ситуацией, в которой мы находимся, не только любопытны, но и необходимы, особенно в том, что касается взаимоотношений некоторых лиц… Господин Энеску не ошибся, предложив их нам, и правильно сделал. Не знаю, как бы иначе нам удалось освоиться в здешней атмосфере и обстановке. Думаю, хорошо бы тебе это тоже почитать, если не помешают какие-нибудь срочные дела… Ион Роман не дослушал Тудора и за несколько минут выложил ему все новости: исчезновение Дана, заключение судмедэксперта, неразборчивая записка в кармашке плавок и неожиданные показания носатой горничной. — Ой! — вспомнил он. — Забыл сказать. Елена пока еще не дочь господина адвоката Паскала, а только племянница… — Я начал это подозревать, читая записки журналиста, — ответил Тудор. — Вот почему он такой испуганный к нам пришел. Вероятно, боится скандала… В деловой же области чувствует себя на коне. — А в той самой области чувствует себя на козе. Гнильца всегда где-то найдется… Даже в золотом яблочке. — сказал капитан Винтила, до кончиков ушей покраснев от собственной смелости. Тудор свободно развалился в кресле. Но Ион Роман все равно ощущал его озабоченность и беспокойство, что начальник проявлял крайне редко. Даже голос его изменился, стал более резким. — Не оседлать бы нам самим козу, причем задом наперед. Думаю, пришла пора взглянуть на вещи прямо, не закрывая глаза на то, что Раду Стоян был убит. Кто-то, безжалостный, захотел его утопить, и случилось то, что всегда случается в подобных случаях. Сердце обреченного не выдержало испуга и отказало. Мне понятны соображения судебно-медицинского эксперта, впрочем, я его знаю долгие годы как одного из самых сильных спецов в своем деле. Поэтому-то я и ожидал его заключения, чтобы точно знать, от чего плясать. Хотя оно было сделано и не в рекордно короткое время, но выводы следует считать безошибочными, что гораздо важнее. Следовательно, мы уверенно можем исходить из того, что Раду Стоян был убит. — В заключении есть еще одно уточнение, — добавил капитан Винтила. — Наряду с причиной смерти указывается и время смерти… — Совершенно верно! — продолжил его мысль Тудор. — И это в обычаях нашего судмедэксперта. Он указывает время с тем, чтобы мы могли сократить список подозреваемых. Если бы существовало хоть малейшее сомнение в отношении точности времени, последнее не фигурировало бы в заключении. Следовательно, мы имеем еще одно достоверное исходное данное — время смерти. — В таком случае, — вступил в разговор Ион Роман, — это значит, что все лица, находившиеся на берегу, могут быть зачислены в невиновные. Я имею в виду лиц, находившихся на берегу в тот момент, когда Раду Стоян позвал на помощь, то есть Пауля Сорана и Владимира Энеску. — Если их присутствие на берегу нельзя оспорить, — подчеркнул Тудор, — тогда эти три человека и по существу и по форме невиновны. — Это я знал с самого начала, — проговорил Ион Роман, — но боюсь, что наш список невиновных этим не ограничится. Поскольку уточнение времени доказывает невиновность лиц не только бывших на берегу, но и находившихся в открытом море, а именно: господина Марино, который заплыл дальше всех, адвоката Жильберта Паскала, Елены, учительницы Сильвии Костин, адвоката Эмиля Санду и архитектора Дориана. В момент предсмертного крика Раду Стояна все они находились в нескольких сотнях метров от яхты. На это Тудор так же решительно ответил: — Если их присутствие в открытом море нельзя оспорить, тогда все эти шесть лиц по существу и формально являются невиновными. Ион Роман несколько раз глубоко вздохнул и только после этого поделился своей ужасной мыслью: — В таком случае остается один-единственный подозреваемый, поскольку и у дона Петрини железное алиби — его я оставил в портовом зале ожидания. Остается один-единственный подозреваемый — Дан Ионеску, бесследно исчезнувший в полшестого вечера… Но сицилиец высадил его в городе, и я не вижу, когда и как он мог без машины или мотоцикла добраться до Теплой бухты… Тудор, казалось, находился на пороге какого-то решения. Наконец он произнес: — Если мы приняли версию, что убийца относится к кругу постояльцев гостиницы и пансионата, — что представляется наиболее правдоподобным, судя по данным, которыми мы к настоящему времени располагаем, — тогда главным подозреваемым остается действительно Дан Ионеску. Я не говорю — единственный подозреваемый, потому что мы пока не можем игнорировать и другую версию и, главное, потому что могут появиться доводы против невиновности ex principio [19] других лиц… Но для того, чтобы выдвинуть Дана Ионеску на роль главного подозреваемого, мы должны быть в курсе его действий, а главное, должны узнать, где он вращался в момент преступления… Это надо выяснить как можно быстрее, буквально за час, если позволят обстоятельства… Капитан Винтила вскочил на ноги: — Только если его кто-то видел в городе… — с сомнением сказал он. — Нет! — остановил его Тудор. — В городе тяжело напасть на след. Вот что нас интересует в первую очередь: надо точно узнать, добрался ли Дан Ионеску до города. И это может сказать только шофер такси. Дальше сам разберешься. Все зависит от того, что скажет шофер… А перед этим тебе, возможно, не мешало бы заскочить и в пансионат. — Слушаюсь! — вытянулся по стойке «смирно» капитан Винтила, а затем добавил: — Может быть, стоит взять помощника, очень смышленого парнишку из нашего отдела… — Ради бога! — благословил его Тудор. 01.05 Владимир Энеску обнаружил Сильвию в своем номере. Она его ждала. Испуганный взгляд, похолодевшие руки, тревожное дыхание, это была именно она, а не видение, как показалось в первый момент. — Я стояла у окна, — прошептала она, — и видела, как ты выходил из пансионата. Не было сил больше терпеть. Он протянул к ней руки, но она отступила: — Нет. Я и так умираю от волнения. Расскажи мне, что происходит. Все шепчутся, ищут друг друга, что-то выспрашивают. Он не помнил, что ответил. Но увидел, что она скользит к двери, протянутыми руками словно пытаясь отвести какую-то невидимую опасность. Когда она открыла дверь, он снова позвал ее шепотом: — Иди-и же ко мне… Она пролепетала «спокойной ночи» и, как когда-то, коснулась щекой его щеки. Давно ли она ушла, спрашивал Энеску сам себя спустя какое-то время. Щека все еще горела. Он вспомнил, что окно раскрыто настежь. Хотелось холодного воздуха, хотелось все забыть, хотелось физической боли. Он облокотился на подоконник и выглянул в ночь. Силы природы готовили новую бурю. Пучки молний пронзали небосвод, угрожающе нарастала канонада грома. Воздух стал неприятным, холодным, почти жидким. Темнота поглотила все. Здание пансионата словно растворилось в темноте. Виднелось лишь бледное пятно, желтый овал, как на полотнах Ван Гога. Вероятно, это было окно комнаты Пауля. Незаметно и оно исчезло во мраке. Ночи удалось погасить все чуждые ей огни. Она признавала только молнии. Темнота была скорбной и обволакивающей. Белые пики вспышек уничтожали воспоминания о других, иных ночах, рождали тревожные, непонятные образы, навевавшие тоску и безумие. Одна из молний на мгновение вернула из небытия здание пансионата — громадную полураскрытую книгу. Другая высветила белую фигуру, что-то вроде привидения, пытающегося выбраться из-под земли. Журналист подождал еще, и другие молнии позволили увидеть отчаянную борьбу призрака. У Владимира Энеску побежали мурашки по телу. Возле пансионата был не призрак, а действительно двигалось что-то белое. Молнии переместились на край неба, потускнели так, что невозможно было определить, что именно двигалось. Внезапно разлилось странное свечение, исходившее непонятно откуда. Белый силуэт превратился в ржавую смесь света и тени, направлявшуюся отчетливо к правому углу здания гостиницы. В грохоте грозы можно было отчетливо различить звуки шагов. Через несколько мгновений силуэт исчез за углом, продолжая двигаться к роще, рядом с гостиничной террасой. Владимир Энеску понял, что нельзя терять ни секунды. У него был выбор: либо прыгнуть в окно, либо спуститься по лестнице, ведущей на террасу. Темнота делала прыжок опасным, а, кроме того, еще чувствовался вывих. Он избрал второй путь, тем более, что выход на нужную лестницу располагался в коридоре как раз против его комнаты. Он бесшумно вышел и, держась за перила, в несколько прыжков спустился с лестницы. Дверь на террасу была не заперта. Он распахнул ее и двинулся неслышным шагом в направлении рощицы, где скрылся белый силуэт. Лишь почувствовав, как острый гравий впивается в подошвы ног, он сообразил, что вышел босиком, но позабыл обо всем, когда впереди, на неопределенном расстоянии, снова увидел белую фигуру. Призрак стоял на тропинке, ведущей через рощу к Теплой бухте коротким путем. Он постарался восстановить в памяти этот маршрут, чтобы избежать препятствий. Тем временем свечение в небе исчезло. Не видно было ни зги, мрак вновь стал липким, угрожающим. Где-то вдали сотрясался и стонал воздух, мигали молнии, отбрасывая ненужные блики света. Он шел на звук шагов, раздававшихся впереди, но вроде слышал шаги и у себя за спиной. Снова муращки пробежали по коже, и он на мгновение застыл на месте. Либо он во власти галлюцинации, либо окружен с обеих сторон… Он затаил дыхание. Впереди отчетливо слышался треск веток и шуршание гравия. Доносившийся сзади звук стал уже громким. И вдруг все стихло. Лишь боязливый шелест листвы и глухие отзвуки грома. Шаги затихли. И впереди и позади. Израненные подошвы вновь ощутили остроту камешков. Он понимал, что надо неслышно уйти с тропинки в сторону, чтобы избежать опасности. Шаг, второй, третий, вправо, без всякого шума. Его остановил омерзительный болотный смрад. Откуда это?.. Из заброшенного колодца неподалеку. Он на цыпочках миновал колодец и легко заскользил по травянистой тропе. Шаг, еще один, еще шаг, без шума, по мягкой траве, еще один. Наткнувшись на какое-то дерево, он прислонился к стволу и почувствовал, что по спине льется пот, а на ступнях — кровь. Даже при свете дня не удалось бы сделать столько совершенно неслышных шагов, целых семь или восемь. Он оглянулся, и ему показалось, что впереди мелькнул луч света. Может быть, не стоило искать приключений на свою голову. Хотя бы Сильвии надо было сказать… Но вдруг все его мысли остановились. Где-то впереди, невдалеке, послышался шум и раздался шепот: — Кто там? Журналист ответил: — Ш-ш-ш. 01.15 Во второй раз шепот, донесшийся и до капитана Винтилы, шедшего позади журналиста, зазвучал громче и нетерпеливее: — Кто там? И в ответ то же приглушенное «ш-ш». Затем он услышал тяжелый топот, жутковатый полувдох-полустон, затем какой-то шум, хрип и как будто испуганный возглас. — Кто там? — рявкнул капитан и зажег фонарь. Струя света, однако, натолкнулась на непреодолимые препятствия. Секунда поиска, и он снова спросил: — Кто там? Но это уже был чужой голос, хотя Винтиле казалось, что он тоже одновременно выкрикнул этот вопрос. Луч фонаря, подобно ищейке, вынюхивал тропу. Она обнаружилась справа, в направлении, откуда донесся вопрос. С момента, когда раздались шум, стон и хрип, прошло всего несколько секунд. В этот момент оглушительный грохот потряс воздух, и на землю обрушилась неистовая буря. Винтила тоже заорал как оглашенный. Он только чувствовал, что кричит, но слышать ничего не слышал. Шатаясь от порывов ветра, он продвигался по освещенной фонарем тропе. Сначала увидел колодец, а затем в нескольких метрах слева, скрюченное, неподвижное тело. Посветил направо и примерно в десяти метрах от колодца обнаружил прислонившегося к дереву Владимира Энеску. — Кто здесь? — сквозь грохот бури расслышал он вопрос журналиста, а, может, просто угадал по тому, как исказилось лицо последнего. Капитан Винтила быстро осветил себе лицо, потом, схватил за руки и подвел Владимира Энеску к колодцу. Ад не утихал ни на секунду, воздух сделался холодным и сырым, словно предвещал потоп. Разговаривать можно было только крича друг другу в ухо. — Что случилось? — спросил журналист. — Там, слева от колодца… — показал капитан Винтила лучом фонаря. В луже крови, уткнувшись лицом в кучу песка, лежал Пауль Соран. Кровь струилась из жуткой раны под левой лопаткой. Владимир Энеску спешно разорвал свою рубашку и перевязал рану, рукавами закрепив повязку. Капитан и журналист понимали друг друга без слов. Фонарь был больше не нужен. Дорогу освещали вспышки молний. Капитан Винтила взял Пауля Сорана под мышки, а Владимир Энеску — за ноги. Они передвигались осторожно, избегая резких движений. На выходе из рощи на них водопадом обрушился дождь. Стало ничего не видно и не слышно. Они сами толком не поняли, как добрались до террасы. Оба едва держались на ногах. В защищенном от дождя месте они положили Пауля Сорана лицом вниз на цементный пол. Капитан, пошатываясь, пошел в здание, чтобы поднять тревогу, а журналист без сил свалился рядом с другом. Через две минуты Тудор осветил террасу автомобильными фарами. Картина была не из приятных. Два человека лежали распростертыми в крови — один почти голый прикрыл рукой глаза от яркого света, а другой продолжал лежать без движения с кровоточащей раной на спине — повязка давно съехала. Подлетел Ион Роман с аптечкой для первой помощи. — Со мной ничего страшного, — сказал Владимир Энеску, тяжело поднимаясь с плит террасы. — Всего несколько царапин. Он помог Иону Роману остановить кровотечение, обработать и перевязать рану Пауля Сорана. Оба двигались как заведенные. Главное было не потерять время. Тудор подогнал машину к террасе, прямо к тому месту, где лежал Пауль Соран, и не заглушая мотора, вышел. — Ну, как? — поинтересовался он. — Еще жив, — ответил Ион Роман. — То есть, кажется, жив, но кто знает… Рана справа от сердца. — Разденьте его! — приказал Тудор. — Нет смысла тратить время на обыск карманов. Немедленно положите его в машину! Тудор еще не успел закончить фразу, как Пауля Сорана прямо в плавках и бинтах погрузили в машину. Капитан Винтила, с ног до головы выпачканный грязью и кровью, но сохраняя стойку «смирно», ожидал дальнейших распоряжений Тудора. Ион Роман уселся за руль. Только Владимир Энеску, совершенно обессиленный, апатично наблюдал за происходящим. — Ты тоже поедешь, — сказал Тудор капитану Винтиле. — Надо найти самый короткий путь туда и обратно. Помощники приедут на другой машине. Запросите по радио особые полномочия ввиду чрезвычайных обстоятельств. С этого момента других заданий для вас не существует. Будете выполнять только то, что поручу я! Капитан Винтила попытался что-то сказать, но Тудор его обрезал: — Я сказал, с этого момента никаких других заданий! Машина сразу же набрала скорость. Фонарь Тудора задержался на одежде Пауля Сорана: некогда белая футболка, об изначальном цвете которой можно было догадаться по нескольким пятнам, грязные измятые брюки, тоже не в лучшем виде, и цвет их тоже вызывал сомнения и пара совершенно белых теннисных туфель. — Вымажись он даже фосфором, лучшей мишени не придумать, — в раздумье проговорил Владимир Энеску. 01.45 Уже четверть часа оба томились в холле гостиницы. Они расстались всего на две минуты. За это время Владимир Энеску успел сбегать переодеться, а Тудор — осмотреть одежду жертвы. Журналист пытался вспомнить все подробности драмы. Несколько раз у него садился голос и его охватывал озноб. Но, закончив рассказ, он вдруг обрел спокойствие и ясность мысли. — Я вел себя как дурак! — признался он. — Не знаю, что на меня нашло! Лучше было бы сначала заскочить сюда и рассказать вам, что происходило. — Не знаю, что лучше, — ответил Тудор. — В такие моменты человек оказывается во власти других чувств — им движет либо храбрость, либо страх. Идти вперед или закрыть глаза… Только потом включается разум и возникают вопросы. — Со мной именно так и произошло! — воскликнул журналист. — Уже на полпути меня начали донимать вопросы. — По счастью, — продолжал Тудор, — вас заметил капитан Винтила, который поддался естественному порыву. Ничего нам не сообщил и рванулся вслед за вами. Неизвестно, во что вылилась бы эта драма, не захвати он фонарь… Журналиста снова затряс озноб. — Я почувствовал опасность, — выговорил он, — я чувствовал, что-то происходит, поэтому и сошел с дорожки. Но все равно не могу поверить… — Не хотел бы вас больше задерживать, — отрезал Тудор, — но, по всей вероятности, вы последний человек, видевший Пауля Сорана перед тем, как события приняли драматический оборот. Я бы попросил вас постараться определить его душевное состояние. Не казался ли он нервным, нетерпеливым, беспокойным, как человек, ожидающий какой-то встречи? — Вот-вот! — кивнул Владимир Энеску. — С ним что-то происходило или уже произошло. Не думаю, что я сейчас смог бы точно определить. его тогдашнее состояние. Но в какой-то момент мне показалось, что он меня выставляет за дверь… после того как он посмотрел на часы или спросил, который час. Думаю, что так и было: он ждал рандеву. Чтобы вы меня лучше поняли… Он, как только что вы, употребил оборот «не хотел бы тебя больше задерживать», что есть своего рода приглашение уйти. Он даже был более резок. Упал на кровать и пробормотал: «Я не хочу ничего и никого…» Тудор проглотил колкость журналиста, медленно кивнув головой, но, когда почувствовал, что тот сейчас уйдет, остановил его дружелюбным, почти отеческим взглядом. — Ладно… — проговорил он. — Я еще хотел вас спросить: вы не пытались себе представить на минуту, кто же все-таки был нападавший, что это за личность? Владимир Энеску вздрогнул: — Вы о ком-нибудь конкретном думаете? — К сожалению, я не могу думать ни о ком, — ответил Тудор. — Особенно после того, как прочел ваши записи… — Кто же это еще может быть? Кто, кроме Дана? — Это простая арифметическая выкладка, — взглянул на него Тудор. — От девяти отнять восемь — получается единица. Это — элементарная арифметика, а поэтому все кажется просто. От девяти отнять восемь — получается один, и этот один — убийца. Вот что сразу приходит на ум. Раз Дан Ионеску отсутствует, раз он единственный, кто отсутствует, значит, только он может быть убийцей. Но разве только он отсутствует. Разве здесь не отсутствуют и другие, десятки, сотни, тысячи человек? Конечно, я преувеличиваю, но хочу, чтобы вы меня правильно поняли… — Я вас прекрасно понял, — сказал Владимир Энеску. — Когда я сам себя спрашиваю, зачем было Дану Ионеску убивать Пауля Сорана или Раду Стояна, у меня голова идет кругом. Не нахожу никаких причин. Они даже знакомы раньше не были. Все трое здесь впервые встретились… — Поэтому я вас и спрашиваю, чтобы попытаться выйти из сферы слишком элементарной арифметики и найти побудительный мотив для этих преступлений. В вашем дневнике его нет, или не просматривается. Не знаю, насколько я был точен, — почти оправдывающимся тоном проговорил Владимир Энеску, — но искренним я был всегда без исключения. Даже подумал о том, чтобы опубликовать эти записки… Тудор вернулся к ключевому вопросу: — Значит, помимо математического вычисления, вы не видите пути к обнаружению убийцы?.. Как вы поняли, я не разделяю чисто арифметический метод… — Я не вижу другого пути! — сердито сказал Владимир Энеску. — И не могу поверить, чтобы простые недоразумения могли привести к столь гнусным и чудовищным преступлениям. Я имею в виду недоразумения, о которых упоминалось в записках. Может быть, на самом деле существовали более серьезные, но никому не известные конфликты между Даном и всеми остальными. — Не знаю, были ли конфликты, но источник конфликтов был или мог быть, причем не выходящий за рамки всего того, о чем рассказано в записках. Попытаемся превратить этот источник в побудительную причину… Где находился Дан Ионеску во время бури? Как он завлек Пауля Сорана к колодцу? Куда он делся после нападения?.. Вот вопросы, которые расшатывают элементарный математический подход, конечно, не отвергая его окончательно. — Вы правы, — сказал журналист. — Но все-таки мне кажется, что ваш вопрос преследовал и иную цель — проверить… так сказать… проверить мои умственные способности или образ мышления… — Почти любой вопрос, — сказал Тудор, — является проверкой умственных способностей и образа мышления. Но не будем забывать, что прямое и главное назначение вопроса — это выяснить истину… — Особенно когда существует дневник… прочитанный заранее, — резко отпарировал Владимиру Энеску. 02.30 Ион Роман обнаружил Тудора в бывших апартаментах Винченцо Петрини, где тот пытался сушить у лампы клочок бумаги. — Слушаю тебя, — не оборачиваясь, бросил он вошедшему. — Ножевое ранение. По всей видимости, сердце не задето. Но парень в тяжелом состоянии из-за потери крови. Одно переливание уже сделали, и я ушел оттуда после того, как он открыл глаза. Сейчас делают второе переливание. Если оно пройдет успешно, раненый будет вне опасности. У него еще рана на голове, над правым ухом, но основание черепа цело. Простая ссадина, но, к сожалению, тоже кровоточит. Врач, однако, меня заверил, что рана на голове опасности не представляет… Поэтому ею даже не занимаются. — И поэтому мы пока не можем даже узнать, чем она нанесена, — докончил Тудор. — Что еще? — Сплошные предположения, — ответил сыщик. — И только одно наверняка. Опоздай мы на десять минут, его надо было бы уже везти не в больницу, а прямо в морг. — Счастливое стечение обстоятельств… — в раздумье произнес Тудор. — Будем надеяться, что он скоро поправится. Что еще? — У вас неограниченные полномочия, соответствующие документы будут получены завтра утром, то есть сегодня утром, с первым поездом, который прибудет около семи, если железнодорожное сообщение не нарушено… Капитан Винтила напал на след шофера. В холле находится другой наш сотрудник, который никого не впустит и не выпустит без ваших указаний. Все двери в гостиницу были заперты. Это проверено. Что-нибудь еще на записке проявилось? Листок в руке Тудора высох и пожух. Он с величайшей осторожностью расправил его на газете. — Появилась еще одна записка, — ответил он. — Я ее нашел в нагрудном кармане футболки Сорана. При определенном усилии весь текст поддается прочтению: «Обязательно приходи в час ночи в рощу к колодцу. Ты знаешь, кто тебя зовет, не так ли?» И все. Без даты, без подписи. К сожалению, от воды чернила расплылись и буквы исказились. Точное графологическое исследование представляется трудным, но не невозможным. На газете рядом лежали обе записки. Размеры листков и размещение строчек были одинаковыми. Один был в голубых потеках. На другом линии букв расплылись, утратили первоначальные контуры и тоже превратились в голубые пятна, но их можно было разобрать и связать между собой. — Вы нашли это в кармане футболки Пауля Сорана? — бессмысленно спросил Ион Роман. — При вторичной проверке, — ответил Тудор. — Первый раз мне на ум не пришло обыскать футболку. Впрочем, эта записка и носовой платок — все, что я нашел в карманах его одежды… И мы даже не можем осмотреть место преступления… Не знаю, правда, могло ли это помочь нам… Буря и дождь не стихали ни на минуту. Казалось, разверзлись небеса, извергая потоки воды, грохот и молнии. — Черт бы побрал эту бурю, — выругался Ион Роман. — И в городе, и на шоссе погибель. Люди с ног сбились, чтобы электрические и телефонные провода починить… кто знает, когда у нас будет свет и связь… Его донимали неприятные вопросы, но он пытался о них не думать, чтобы дать себе еще немного отдыха. Однако Тудор испытывал потребность поговорить. — Не знаю, какова может быть побудительная причина этих преступлений, но их организация — из области фантастики. Два смертных приговора в анонимных записках, приведенные в исполнение с необычайной жестокостью и уверенностью… тебе не кажется? — Меня больше волнует их автор, — буркнул сыщик. — Опять занимаешься элементарной арифметикой? — удивился Тудор. — Я даже не стараюсь догадки строить о побудительных мотивах или ставить предполагаемого убийцу в условия этой ужасной бури, я просто-напросто пытаюсь вычислить его по дневнику журналиста Владимира Энеску. Некий тип без привязанностей, поверхностный, легкомысленный, склонный по своей профессии и, вероятно, по своей природе, к животным проявлениям, к показным жестам, именно в силу выраженности этих черт, каким он предстает перед нами в описании Владимира Энеску, не подходит для совершения таких холодных, продуманных преступлений. — Не знаю, каким его изобразил журналист, что там у него о нем говорится. Но я его хорошо помню: сильный, гибкий, ловкий, как пантера… Позволю себе, исходя из этого, идти дальше. А что если он сходил с ума по бывшей дочке Паскала, даже в постели у нее побывал. И узнал, что Пауль Соран, и Раду тоже… — Думаю, это ты слишком хватил, — прервал его Тудор. — И я тоже так думаю, — признался сыщик. — Но почему, черт подери, он исчез и куда, черт подери, он исчез… Простите меня, но когда на память приходят эти двое… Наверное, лучше бы вы мне тоже дали дневник Энеску, чтобы я немного успокоился… Тудор усталым движением протянул ему тетрадь. — Прекрасное успокоительное средство, — сказал он. — И как раз это меня больше всего заинтриговало. Ничто не предвещало трагедии… — А кто знает, сколького он еще не заметил? — сказал Ион Роман. — У него же нет глаз на затылке… — Это дневник человека из данной среды, не со стороны, — встал на защиту журналиста Тудор. — Иногда он даже весьма педантичен в своих точных и верных описаниях поведения интересующих нас персонажей. Мы знаем, кто чем ежедневно занимался, состояние каждого передано случайно подмеченными жестами и выражениями, которые не могли быть ложными, притворными. Автор позволяет представить, что ты жил или мог бы жить среди этих людей. Себя он тоже не щадит. И все-таки ничто не предвещало трагедии… Ион Роман выложил загодя подготовленный, самый тяжелый вопрос: — А в Елене он разобрался? В свете того, что нам добровольно засвидетельствовала горничная? Ведь я и сам, честно говоря, не мог на нее подумать. Смотрел как на фею… Тудор стал припоминать. — Очень странно, — задумчиво вымолвил он. — Нет, он не разобрался, иначе бы написал об этом в дневнике. Но кое-что там есть: впечатления, факты, жесты, а главное, бессознательное самоустранение автора, которое вселяет в тебя некоторое подозрение или недоверие к ней… — Посмотрим, произведет ли это на меня такое же впечатление, — проворчал сыщик. — Не слишком ли вы благосклонны к нему… Ион Роман углубился в чтение записок Владимира Энеску. Тудор откинулся на спинку кресла и застыл в неподвижности. 04.30 Ион Роман медленно закрыл тетрадь и украдкой посмотрел на кресло, в котором затих Тудор с открытыми глазами и умиротворенным видом. К чтению дневника Ион Роман приступил часа два назад и за все это время не заметил в кресле никакого движения. Он глянул в окно и увидел, что буря кончилась. Молнии уже не сверкали, гром не гремел и дождь не барабанил в окно. Когда же стихия успела угомониться? — Буря кончилась с четверть часа назад, — произнес из темноты Тудор, как бы отвечая на немой вопрос в глазах сыщика. — Я подумал, что тебе лучше было все дочитать до конца. — Не знаю, что и сказать, — пожал плечами Ион Роман, — можно понимать и так и эдак. Как в фильме, когда происходит… — Наплыв кадра, — помог Тудор. — Да… Наплыв кадра. И наверное, вы правы, мне надо еще поразмышлять. Порой мне действительно казалось, что я сижу где-то в кино, только иногда пленку меняют. Масса подробностей. Люди обрисованы правдоподобно, но не сложилось ли у вас впечатление, что автор иногда заблуждается насчет их сути? Чересчур много в некоторых случаях отсебятины. И обо мне, и о других… — Это точно! — согласился Тудор. — Иногда отсебятина, ее, правда, многовато, как ты говоришь, но преувеличения — не выдумка, а это крайне важно. Можем ли мы довериться голым фактам? Вот в чем вопрос… Вон, кажется, капитан Винтила на подходе, а с ним и рассвет… Через минуту капитан Винтила появился в номере. Он выглядел отдохнувшим. — Опоздал всего на пять минут, — начал он, — потому что брился, а это, думаю, тоже входит в число моих обязанностей. С трудом, но нашел таксиста, в Тузле, на вечеринке. Еще добраться до порта, и шофер сократил путь… минут на десять. А хвастал, что на полчаса, чтобы получить побольше на чай, чего и добился… Вот и все. Ион Роман взглянул на Тудора. — Каково? — сказал он. — Я так и думал, что он не поехал в город, предчувствовал, что он где-то здесь, в окрестностях гостиницы… Но когда он увидел, как напряглось и превратилось в каменную маску лицо Тудора, слова застряли у него в горле. Капитан Винтила тоже понял, что произошло нечто серьезное, необычайно серьезное. — Уму не постижимо! — раздался наконец возмущенный голос Тудора. — Абсурд! Быть не может!.. Вы понимаете, что имела место еще одна запланированная встреча? В этой преисподней было решено устроить не две, а три встречи, и встреча Дана Ионеску могла быть первой по счету. В комнате наступило гробовое молчание. С каждым мгновением тишина становилась все более жуткой, угрожающей, предвещая страшный взрыв. Но взрыва не последовало. Тудор вновь обрел свой усталый и спокойный тон: — Немедленно провести доскональный обыск в комнате Дана Ионеску. Выполняйте! Капитан Винтила, казалось, превратился в стальную струну. В один прыжок он был уже у двери. Короткий жест остановил его. — Сколько человек с вами? — спросил Тудор. — Двое, — ответил капитан. — Самых лучших. — Пусть один патрулирует перед гостиницей, а другой сзади. Все время, но так, чтобы они ни разу не встречались. Когда один доходит до угла, другой должен быть за углом, наискосок. Никого не впускать, никого не выпускать. Я достаточно ясно объяснил? — Вполне! — капитан отдал честь и исчез за дверью. — Уже почти шесть часов, — обратился Тудор к Иону Роману. — Только теперь мы можем по-настоящему прочувствовать, насколько ценны для нас записи Владимира Энеску. Мы в какой-то мере уже знакомы со всем здешним народом. Один из них или несколько подготовили и совершили эту гадость. — Прошу прощения, — вздохнул Ион Роман. — Но я уже ничего не понимаю. Кто? Почему?.. Неужели Дана Ионеску тоже вызвали на свидание со смертью?.. Это какая-то чертовщина, заговор против молодости. Не могу поверить… И все произошло на моих глазах. Это меня доконает… Сыщик несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь сосредоточиться. — Все, пришел в себя, — извинился он. — Простите, ради бога. Уже пять часов, и я мог бы начать допросы. Туман за окном рассеялся. Дневной свет был уже не молочным, а холодным и блестящим, как стекло. После стольких часов тяжкого, зловещего, всепоглощающего мрака бриллиантовая игра дневного света казалась чем-то нереальным и вместо того, чтобы ободрять, вселяла страх. Тудор, поежившись, отошел от окна. Остановился посреди комнаты и в ожидании уставился на дверь. Ион Роман, как автомат, повторил его движения. В комнату влетел капитан Винтила. — Обыск еще не закончен… — доложил он. — Пришлось прервать, под мою ответственность. В ящике тумбочки я нашел вот эту записку. Содержание ее заставило меня немедленно доложить… Тудор взял у него из рук записку и положил на стол рядом с двумя другими. Листки были совершенно одинаковыми. Текст на последнем листке, написанный элегантным, почти женским почерком, чересчур правильным и симметричным, словно специально отработанным, чтобы восхищать совершенством своих линий, можно было прочесть без всяких усилий: «Пишу на бегу. Жду тебя ровно в шесть часов там, где условились, у омута. Ты ведь знаешь где?» Как и на других записках, как и на других смертных приговорах, никакой подписи не стояло. — Первая встреча!.. — взволнованно прошептал Ион Роман. Тудор повернулся к капитану Винтиле: — Срочно соберите группу специалистов, нключая подводников со всем необходимым снаряжением. Пусть обшарят оба омута и все вокруг. А мы продолжим обыск теперь уже вширь. Я достаточно ясно излагаю? — Вполне! — как всегда браво отозвался капитан Винтила. Через минуту донесся шум отъезжающей машины. Обыск, проведенный в пансионате, не дал никаких результатов. В 7 часов 35 минут капитан Винтила вернулся в номер Тудора. Он обмяк и походил на восковую фигуру. Несмотря на явные усилия совладать с собой, голос его дрожал: — Разрешите… В шесть часов сорок пять минут в кустах возле Злого омута найдена мокрая и скомканная одежда мужчины: рубашка с короткими рукавами, майка, брюки, носки и плетеные туфли. В семь часов тридцать минут в одной из выбоин омута водолазы обнаружили труп мужчины… в плавках. Один из водолазов немедленно опознал труп. Это — бывший водный спасатель Дан Ионеску, о чем свидетельствует и фотография в паспорте, найденном в пансионате «Миорица»… А теперь позвольте присесть, хотя бы на четверть часа… Винтила продолжал стоять по стойке «смирно» еще несколько секунд, пока не расслышал вторичное приглашение Тудора сесть. |
||
|