"Смерть - дорогое удовольствие" - читать интересную книгу автора (Дейтон Лен)Глава 5Предместье Сен-Оноре, полвосьмого вечера. Пятница. Крошечная галерея искусств трещит по швам. Шампанское, бесплатное шампанское, льется на высокие замшевые башмаки и поношенные сандалии. Двадцать пять минут я провел, добывая треугольные кусочки копченого лосося с круглых тостов, что не является похвальным занятием для взрослого мужчины. Бирд, постукивая по одному из абстрактных панно, разговаривал с Жаном-Полем. Я медленно пробивался к ним, но тут меня схватила за руку зеленоглазая молодая женщина. – Где художник? – спросила она. – Кое-кто заинтересован в приобретении «Существа, которое боится машин», а я не знаю, стоит ли оно сто тысяч франков или пятьдесят. Не успел я обернуться к ней, как она уже схватила кого-то другого… Когда я наконец добрался до Бирда и Жана-Поля, большая часть моего шампанского оказалась разлитой. – Здесь есть несколько совершенно жутких людей, – сказал мне Жан-Поль. – Пока снова не включат этот давящий на психику рок-н-ролл… – начал Бирд. – Его уже танцевали? – спросил я. Бирд кивнул. – Терпеть не могу рок-н-ролл. Прошу меня извинить и все такое, но я его терпеть не могу. Женщина с зелеными тенями вокруг глаз, помахав мне издали через море голов, крикнула: – Они сломали один из золотых стульев. Это имеет значение? Мне было жаль видеть ее столь расстроенной. – Не беспокойтесь, – крикнул я. Она кивнула и облегченно улыбнулась. – Что происходит? – спросил Жан-Поль. – Вы владелец этой галереи? – Дайте только время, – пообещал я, – и, может быть, я и вам предоставлю возможность устроить персональную выставку. Жан-Поль улыбнулся, показывая, что оценил шутку. – Послушай, Жан-Поль, – неожиданно сурово сказал неожиданно Бирд, взглянув на него, – персональная выставка сейчас может оказаться для тебя роковой. Ты совершенно к ней не готов. Тебе нужно время, мой мальчик, нужно время. Научись ходить, прежде чем научиться бегать. – Бирд повернулся ко мне. – Ходить учатся прежде, чем бегать, не так ли? – Ну нет, – возразил я. – Любая мать скажет вам, что большинство детей начинают бегать раньше, чем ходить; трудно именно ходить. Жан-Поль подмигнул мне: – Я должен отказаться, но в любом случае спасибо. Бирд продолжал гнуть свое: – Он не готов. Вашим ребятишкам из галереи придется подождать. Не торопите молодых художников. Это несправедливо. Несправедливо по отношению к ним. Только я собрался высказать все напрямик, как подошел невысокий коренастый француз и с чем-то обратился к Бирду. – Позвольте прежде вас представить, – сказал Бирд, который не любил отступлений от правил. – Это главный инспектор Люазо. Полицейский. Я прошел с его братом большую часть войны. Мы пожали друг другу руки, потом Люазо обменялся рукопожатием с Жаном-Полем, хотя ни один из них не проявил большого энтузиазма в связи с этим ритуалом. Французы, в особенности мужчины, обзавелись такими ртами, которые дают им возможность легко и непринужденно пользоваться своим языком. Англичане же управляют своими ловкими острыми языками, и рты их становятся сжатыми. Французы пользуются губами, поэтому рты французов не напряжены, а губы выдаются вперед, Отчего их щеки немного западают и лица кажутся худыми, скошенными назад, как странные ведерки для угля. У Люазо было именно такое лицо. – Что делает полицейский на выставке искусств? – спросил Бирд. – Мы, полицейские, не такие уж невежды, – ответил Люазо с улыбкой. – Известно, что в свободное от работы время мы даже потребляем алкоголь. – У вас ведь нет свободного от работы времени, – сказал Бирд. – В чем дело? Вы ждете, что кто-нибудь сбежит с ведерком от шампанского? Люазо лукаво улыбнулся. Мимо прошел официант, держа поднос с шампанским. – А нельзя ли узнать, что делаете здесь вы? – спросил Люазо Бирда. – Никогда бы не подумал, что это ваш жанр. Он постучал по одному из больших панно, на котором изображалась прекрасно выписанная обнаженная фигура. Ее блестящая кожа казалась сделанной из полированного пластика. На заднем плане просматривались странные сюрреалистические объекты, большинство из которых рождало ассоциации, связанные с фрейдизмом. – Яйца и змея написаны хорошо, – сказал Бирд. – А девушка получилась неудачно. – Нога выходит за край рисунка, – объяснил Жан-Поль. – Ее плохо видно. – Девушка, которая смогла принять такую позу, могла быть калекой, – предположил Бирд. Теперь в комнате толпилось еще больше народу, и нас прижимали все ближе и ближе к стене. Главный инспектор Люазо улыбнулся: – Но Люазо говорил, как любой полицейский офицер. Вы легко узнаете их по манере говорить. Жизнь, проведенная в погоне за уликами, придает их речи особую ясность. Факты упорядочиваются прежде, чем излагаются, как в письменном отчете, и некоторые ключевые слова – такие, как номера автобусных маршрутов и названия дорог, – подчеркиваются, так что их могут запомнить даже молодые полицейские. Бирд отвернулся к Жану-Полю, ему хотелось обсудить картину. – Все же следует отдать ему должное, техника – Он скопировал ее с фотографии, – фыркнул Жан-Поль. Бирд наклонился, чтобы получше рассмотреть. – Черт побери! Поганая свинья! – выругался он. – Это и в самом деле мерзкая фотография. Так и есть. Вы только посмотрите! – Бирд ткнул пальцем в уголок бутылки и обратился к стоящим вокруг людям: – Посмотрите, это вырезано из цветной рекламы. – Он принялся рассматривать другие части картины. – Пишущая машинка тоже, и девушка… – Прекратите тыкать в сосок, – сердито сказала женщина с зелеными тенями. – Если вы еще раз дотронетесь до картины, вас попросят удалиться. – Она повернулась ко мне: – Как вы можете стоять спокойно и позволять им это вытворять? Если бы художник видел, он сошел бы с ума. – Он уже сошел с ума, – резко ответил Бирд, – если думает, что люди собираются платить деньги за кусочки из книжки с картинками. – Все вполне законно, – возразил Жан-Поль. – Это – Мерзость, – парировал Бирд. – Objet trouve – это кусок принесенного водой дерева или красивый камень – словом, нечто такое, что отыскал художник, чтобы показать другим незамеченную доселе красоту вещи. А что хорошего в рекламе? Что в ней можно найти, если эту чертову рекламу вам суют под нос каждый раз, стоит вам только куда-нибудь посмотреть?! – Но у художника должна быть свобода, чтобы… – У художника? – прорычал Бирд. – Наглый обман. Мерзкая, отвратительная свинья! Мужчина в вечернем костюме с тремя шариковыми ручками в нагрудном кармане обернулся. – Я не заметил, чтобы ты хоть раз сегодня отказался от предложенного шампанского, – сказал он Бирду. Он обратился к Бирду на «ты». Хотя среди молодежи такое обращение было общепринятым, употребление его по отношению к Бирду воспринималось как оскорбление. – Лично я, – вмешался Жан-Поль, чуть помедлив, прежде чем нанести удар, – пил сотерн с сельтерской водой. Мужчина в вечернем костюме наклонился, чтобы схватить его, но главный инспектор Люазо бросился между ними, тут же получив удар по руке. – Тысячу извинений, главный инспектор, – поспешил сказать мужчина в вечернем костюме. – Ничего, – ответил Люазо. – Мне следовало быть более осмотрительным. Жан-Поль толкал Бирда по направлению к двери, но продвигались они очень медленно. Мужчина в вечернем костюме склонился к женщине с зелеными тенями вокруг глаз и громко провозгласил: – Они не имели в виду ничего дурного, они пьяны, но будь уверена, что им придется немедленно уйти. Он оглянулся на Люазо, чтобы посмотреть, отметил ли тот его глубокое понимание человеческой природы. – Он с ними, – сказала женщина, кивая на меня. – Стоило ему появиться, как я подумала, что это из страховой компании. Я услышал, как Бирд сказал: – Не собираюсь брать назад своих слов, он мерзкая свинья. – Может быть, – тактично обратился ко мне мужчина в вечернем костюме, – вы будете добры убедиться в том, что ваши друзья благополучно достигли улицы? – Если они выбрались отсюда вместе, то на улице смогут сами о себе позаботиться, – вежливо ответил я. – Поскольку вы не понимаете намека, – продолжал вечерний костюм, – позвольте мне объяснить… – Он со мной, – вмешался Люазо. Мужчина отступил. – Главный инспектор, – поморщился вечерний костюм, – я неутешен. – Мы в любом случае уходим, – сказал Люазо, кивая мне. Вечерний костюм улыбнулся и повернулся к женщине с зелеными тенями. – Вы идите, куда хотите, я остаюсь здесь, – сказал я. Вечерний костюм повернулся, как перчаточная марионетка. Люазо положил руку мне на плечо. – Мне казалось, что вы хотели поговорить о получении из префектуры вашего – У меня нет проблем с получением – Именно так, – сказал Люазо и двинулся сквозь толпу по направлению к двери. Я последовал за ним. У входа стоял стол с книгой вырезок из журналов и каталогов. Женщина с зелеными тенями окликнула нас и протянула руку сначала Люазо, потом мне, слегка согнув при этом запястье, как делают женщины, когда надеются, что мужчина поцелует им руку. – Пожалуйста, распишитесь в книге посетителей, – попросила она. Люазо склонился над книгой и сделал запись аккуратным почерком невротика «Клод Люазо», а в графе для комментариев в качестве причины посещения поставил: «Стимулирующее». Женщина пододвинула книгу мне. Я вписал свое имя, а в качестве комментария я привел слово, которое всегда пишу в тех случаях, когда не знаю, что сказать: «Бескомпромиссный». Женщина кивнула. – И ваш адрес, – добавила она. Я уже был готов заметить, что никто не записывал свой адрес в книге, но когда моим адресом интересуется молодая женщина приятных форм, я не считаю нужным скрываться. Я записал адрес: «Для передачи адресату: „Маленький легионер“, улица Сен-Фердинанд, семнадцатый округ». Женщина фамильярно улыбнулась Люазо: – Адрес главного инспектора я знаю: «Уголовный следственный отдел, Сюртэ Насьональ, улица Соссе».[15] В офисе Люазо царила та суматошная, но преисполненная дружелюбия атмосфера, которой наслаждаются полицейские. В помещении на видном месте стояли два небольших серебряных кубка за победу в командных соревнованиях по стрельбе: Люазо привел свою команду к победе в 1959 году. На стенах висели несколько групповых фотографий, на одной из них был изображен Люазо в военной форме, стоящий перед танком. Люазо снял с пояса большой автоматический M1950 и положил его в ящик. – Нужно взять что-нибудь поменьше, – сказал он. – Этот портит мне костюм. Тщательно заперев ящик, он просмотрел другие ящики своего письменного стола, перетасовывая их содержимое и со стуком захлопывая, пока не выудил и не положил перед собой регистрационный журнал-досье. – Это ваше досье, – сообщил Люазо, вынимая оттуда фотоснимок, оказавшийся моим – Мне подходит, – ответил я. – Мне бы тоже подошла, – сказал Люазо. – Восемьсот новых франков в неделю, и большую часть времени вы тратите на развлечения. – Вновь появился интерес к досугу, – пояснил я. – Никогда не замечал подобной склонности у тех, кто работает на меня. Он подтолкнул ко мне пачку сигарет «Галуаз». Мы закурили и взглянули друг на друга. Люазо было около пятидесяти лет. У него было короткое мускулистое тело с широкими плечами, лицо испещряли мелкие шрамы, части левого уха недоставало. Волосы совершенно седые и очень коротко подстрижены. В нем чувствовалась энергия, но он не был склонен тратить ее понапрасну. Люазо повесил пиджак на спинку стула и очень аккуратно закатал рукава рубашки, сразу став похожим не на полицейского, а, скорее, на полковника десантных войск, планирующего внезапный удар. – Вы наводили справки о клинике Дэтта на авеню Фош. – Все говорят мне об этом. – Кто и почему? Я сказал: – Ничего не знаю о его клинике и не хочу знать. – Я отношусь к вам, как к взрослому человеку, – сказал Люазо. – Если вы предпочитаете, чтобы я относился к вам, как к прыщавому юнцу, можно сделать и так. Мне хотелось бы знать, на кого вы работаете. Однако, чтобы вытянуть это из вас, потребовалось бы подержать вас пару часов в курятнике. Так что пока я скажу вам следующее: меня интересует дом на авеню Фош, и я не хочу, чтобы вы даже попытались выйти на него с подветренной стороны. Держитесь подальше. Скажите тем, на кого вы работаете, что этот дом – на авеню Фош – останется маленьким секретом главного инспектора Люазо. – Он сделал паузу, размышляя, что еще мне сказать. – В это дело вовлечены могущественные силы. – Зачем вы мне все это говорите? – Я думал, вам следует это знать. – Он пожал своими галльскими плечами. – Почему? – Вы не понимаете? Эти люди опасны. – Тогда почему вы не притащите их в свой офис вместо меня? – О, они слишком умны для нас. Кроме того, у них есть высокопоставленные друзья, чтобы защищать их интересы. И только если эти друзья их подводят, они могут прибегнуть к принуждению, шантажу и даже к убийству, но всегда делают это умело. – Говорят, что лучше знать судью, чем знать закон. – Кто говорит? – Где-то слышал. – Вы соглядатай, – сказал Люазо. – Да, – согласился я. – И при том чертовски хороший соглядатай. – Звучит так, будто вам это нравится, – мрачно заметил Люазо. – Это мой любимый вид спорта. Динамичный и в то же время малоподвижный. Игра, требующая мастерства, в которой есть элемент везения. Игра, не зависящая от времени года, не требующая специального оборудования… – Не умничайте, – печально сказал он. – Это политическое дело. Вы знаете, что это значит? – Нет. Я не думаю о том, что это значит. – Это значит, что, вполне возможно, в один из дней следующей недели утречком вас выудят из тихой заводи канала Сен-Мартин и отвезут в институт судебной медицины,[16] где обитают мальчики в передниках мясников и в резиновых сапогах. Они составят опись того, что найдут в ваших карманах, отошлют вашу одежду в Управление по делам неимущих, привяжут вам бирку с номером, заморозят до минус восьми градусов и сунут на полку с двумя такими же глупыми ребятами. Старший полицейский офицер позвонит мне, и я пойду и опознаю вас. Я этого терпеть не могу, потому что в это время года там тучи мух, огромных, как летучие мыши, а запах доносится аж до вокзала Аустерлиц. – Он сделал паузу. – И мы даже не станем расследовать ваше дело. Постарайтесь это понять. Я сказал: – Я понял. Я стал экспертом по распознаванию угроз вне зависимости от того, как они обставлены. Но прежде чем дать паре полицейских веревки, бирки и карты канала Сен-Мартин, убедитесь в том, что для участия в деле вы выбрали людей, не являющихся незаменимыми в вашей фирме. – Увы, вы меня поняли неправильно, – произнес Люазо, но глаза его утверждали обратное. Он пристально смотрел на меня. – Мы оставим все, как есть, но… – Просто оставьте все, как есть, – прервал его я. – Скажите своим полицейским, чтобы они захватили плащи с зашитой в край свинчаткой, а я возьму свои плавательные пузыри. Люазо постарался придать своему лицу как можно более дружелюбное выражение. – Не знаю, когда вы созреете для клиники Дэтта, но до тех пор я решил вести за вами постоянное наблюдение. Если это политическое дело, тогда пусть политический отдел запросит информацию. Нам нет смысла стремиться перерезать глотку друг другу. Согласны? – Согласен. – В последующие несколько дней с вами могут вступить в контакт люди, которые будут утверждать, что работают на меня. Не верьте им. Если вы захотите что-либо узнать, приходите прямо ко мне. Я 22–22.[17] Если не застанете меня, то здесь будут знать, где я. Скажите оператору: – Ладно, – ответил я. Французы все еще используют эти глупые кодовые слова, которые невозможно использовать, когда вас подслушивают. – И последнее, – сказал Люазо. – Не знаю, что вам такое посоветовать, чтобы вы хорошенько запомнили, поэтому добавлю только одно: если вы разберетесь с этими людьми и благополучно не исчезнете… – он взглянул на меня, чтобы убедиться, внимательно ли я слушаю, – то я лично гарантирую, что обеспечу вам – По обвинению в… – В том, что вы причинили главному инспектору Люазо хлопоты, превышающие его служебные обязанности. – Вы могли бы пойти дальше, чем вам позволяют ваши полномочия, – сказал я, пытаясь создать впечатление, что и у меня могут быть влиятельные друзья. Люазо улыбнулся. – Конечно, я так и сделаю. Мое нынешнее положение я приобрел за счет того, что всегда процентов на десять превышал полномочия. Он поднял телефонную трубку и тут же опустил ее. Где-то в соседнем помещении легонько звякнул звонок. Должно быть, это был заранее условленный сигнал, потому что тотчас появился его помощник. Люазо кивнул, показывая, что наша встреча окончена. – До свидания, – сказал он. – Было приятно снова увидеть вас. – Снова? – Вспомните конференцию НАТО по вопросам фальсификации грузовых деклараций, которая проводилась в Бонне в апреле 1956 года. Вы там представляли одну известную организацию, если я правильно помню. – Вы говорите загадками. – Вы бойкий парень, – сказал Люазо. – Еще десять минут – и вы убедите меня в том, что я сам никогда там не был. – Он повернулся к помощнику, ожидающему меня, чтобы проводить вниз: – Пересчитайте огнетушители после того, как он уйдет. И ни в коем случае не пожимайте ему руку, иначе может случиться, что вас найдут где-нибудь в предместье Сен-Оноре. Помощник Люазо проводил меня до двери – прыщеватый паренек в очках с круглой металлической оправой, которая слишком глубоко врезалась в его лицо, как пени, вросший в ствол дерева. – До свидания, – сказал я, расставаясь с ним, и слегка улыбнулся. Он посмотрел сквозь меня, кивнув часовому-полицейскому, который поправил автомат на плече. Оставив в покое Недалеко от угла стоял припаркованный «ягуар». Когда я обогнул угол, фары вспыхнули, и машина двинулась мне навстречу. Я был еще на порядочном расстоянии, когда дверца открылась, женский голос сказал: – Садитесь. – В другой раз, – ответил я. |
||
|