"Порода убийц" - читать интересную книгу автора (Коннолли Джон)

Глава 4

На следующее утро я спал допоздна, но, проснувшись, не почувствовал себя отдохнувшим. Сон был очень ярким, воспоминания о нем — отчетливые, объемные — не отпускали меня, и, несмотря на прохладу ночи, пот ручьями струился по телу.

Прежде чем посетить офис Братства, стоило позавтракать. Красный сигнал на почтовом ящике я заметил, только усевшись в машину. Было довольно рано для почты, но я как-то не подумал об этом. Я прошелся по дорожке и уже почти потянулся к ящику, когда что-то темное и подвижное закопошилось на жестянке. Это был маленький коричневый паук со странным знаком на спине, напоминающим очертания скрипки. Понадобилась пара секунд, чтобы распознать пришельца: скрипконосец, один из отшельников[2]. Я быстро отдернул руку — они могут кусаться. Странно: скрипконосцы не встречаются так далеко на севере. Я пристукнул его палкой, но тут же в щели ящика показался еще один экземпляр, затем другой, третий...

Я осторожно обошел вокруг ящика и увидел еще больше пауков. Часть из них цеплялись друг за друга, остальные потихоньку передвигались к земле на тонких шелковых нитях. Я набрал в грудь воздуха и палкой распахнул дверцу ящика.

Посыпались сотни крошечных паучков — одни сваливались прямо на землю, другие карабкались и в борьбе прокладывали себе дорогу в копошащемся клубке, взбираясь на тела своих собратьев. Все пространство почтового ящика буквально кишело ими. В центре стояла картонная коробка с круглыми отверстиями в стенках, через которые они стали вываливаться наружу, как только туда проник луч солнца. Я увидел пауков, скорчившихся на дне ящика и расползшихся по всем углам, их лапки были поджаты к животам, пока собратья активно пожирали их.

Я пошел к машине и достал из багажника канистру с бензином, плеснул бензин на ящик и вокруг него, затем на землю поблизости, свернул из газеты факел, поджег его и поднес к ящику. Он моментально вспыхнул, паучки вываливались сплошной лентой из импровизированного ада. Я отступил назад, когда загорелась трава, и пошел за садовым шлангом. Подсоединив его к крану я поливал траву, чтобы не дать огню разгуляться, и стоял, наблюдая, как горит почтовый ящик. Уверившись, что ничего живого не осталось, я направил на него струю воды. Раздалось шипение, пошел пар. Я надел пару перчаток, вытряхнул останки пауков в черную сумку и выбросил ее в мусорный бак, а потом еще долго стоял у границы своего участка, вглядываясь в деревья, и мысленно сбрасывал щелчками воображаемых пауков, которые, я чувствовал их кожей, все ползали и ползали по мне.

Я позавтракал в ресторанчике «У Бинтлиффа» на Портленд-стрит и заодно продумал план на день. Я сидел в одной из больших красных кабин наверху. Надо мной медленно вращался вентилятор, позади негромко играл джаз. В этом ресторане такое калорийное меню, что движение «На страже нормального веса» должно постоянно выставлять пикет у его дверей: имбирные оладьи с лимонным соусом, апельсиновый французский тост, омар по-бенедектински — в общем-то, все это не назовешь диетическими блюдами, скорее всего, такое меню вызовет возмущение многочисленной армии диетологов. Я ограничился свежими фруктами, тостом из пшеничного хлеба и кофе, испытав удовлетворение праведника и некую грусть. Стоявшее перед глазами зрелище ползающих пауков заглушило аппетит. Возможно, это дети подшутили, но шутка жестокая, ужасно неприятная.

Уотервилл, где располагался офис Братства, находился между Портлендом и Бангором. После Бангора я мог бы отправиться на восток к Иллсуорсу, где проходило федеральное шоссе № 1. Именно там было обнаружено тело Грэйс Пелтье. А от Элсворта до дома Марси Бекер, подруги Грэйс, которая так и не появилась на похоронах, было рукой подать. Я допил кофе, бросил прощальный взгляд на тарелку с недоеденным французским тостом из хлеба с изюмом и корицей — такой же несли к столику у окна, — встал и направился к машине.

На другой стороне улицы на ступеньках, ведущих в помещение почтамта, сидел мужчина. На нем были коричневый костюм, желтая рубашка и красно-коричневый галстук, поверх наброшено темно-коричневое пальто. Короткие рыжие волосы, чуть тронутые сединой, торчали во все стороны, практически стояли дыбом, словно он был подключен к розетке. Он ел рожок мороженого. Его рот совершал размеренные движения, человек поедал мороженое методично, ни на секунду не прерывая и не замедляя акт жевания, даже чтобы насладиться вкусом. Было в этой манере нечто отталкивающее, напоминающее повадки огромного насекомого. Я почувствовал на себе его взгляд, когда садился в машину. Пока я выруливал на дорогу, его глаза неотрывно следили за мной. В зеркале заднего вида я наблюдал, как голова незнакомца поворачивалась мне вслед, а челюсти продолжали работать без устали, как у огромного жука.

Официальный офис Братства располагался на Мэйн-стрит, 109А, в центре делового квартала Уотервилла. Отдельные районы Уотервилла довольно привлекательны, но центр города не из их числа, в основном поскольку сильно напоминает невзрачный торговый комплекс, составляющие части которого в случайном порядке обрушились с небес на землю, да так и остались, сократив тем самым огромную центральную часть города до размера ярко освещенной парковки. Впрочем, достаточно кирпичных зданий окружал знак, приветствующий приезжих, прибывающих в центральную часть Уотервилла. Среди них и скромные офисы Братства. Они занимали два верхних этажа в пустующем здании над витринами «Табачного Джо», расположившись между парикмахерской и кафе.

Я оставил машину на площадке торгового центра и перешел дорогу напротив кафе. Рядом со стеклянной дверью офиса Братства был звонок, здесь же поблескивала линза системы видеонаблюдения. На металлической вывеске было выгравировано: «Братство — Да ведет тебя Господь». На полочке сбоку лежала груда брошюр. Я прихватил одну, опустил в карман, затем нажал кнопку звонка и услышал надтреснутый голос. Он был подозрительно похож на голос мисс Торрэнс.

— Чем могу помочь?

— Я пришел к Картеру Парагону.

— К сожалению, господин Парагон сейчас занят.

Я был здесь впервые, однако уже испытывал ощущение, сходное с дежа вю.

— Но я пришел сюда, ведомый волей Господней, — возразил я. — Вы же не собираетесь мешать исполнению Его намерений?

Единственным звуком в ответ было клацанье прерванного соединения. Я снова позвонил.

— Да? — раздражение в ее голосе было нескрываемым.

— Могу ли я подождать мистера Парагона?

— Это невозможно. Это служебный офис. О любых встречах с мистером Парагоном надо договариваться в письменном порядке. Удачного дня.

У меня было такое ощущение, что приятный день для миссис Торрэнс понимала совсем не так, как я. Меня также поразило, что за все время нашего разговора мисс Торрэнс ни разу не спросила, как меня зовут и по какому вопросу я обращаюсь. Возможно, во мне заговорила подозрительность профессионального детектива, но мне показалось, что она уже знала, кто я такой. Точнее, знала, как я выгляжу. Откуда бы?

Я обошел квартал со стороны Темпл-стрит и оказался на заднем дворе офиса Братства. Там была маленькая площадка для парковки, через потрескавшийся бетон проросли сорняки, над парковкой возвышалось усохшее дерево, поодаль виднелись две емкости с пропаном. У здания была белая дверь, на окнах — жалюзи. Черная металлическая пожарная лестница так одряхлела, что любому обитателю здания стоило бы предпочесть бороться с пламенем самостоятельно, нежели воспользоваться ею. Судя по некоторым признакам, этим выходом пользовались не так уж часто. На стоянке виднелась одна машина — джип «эксплорер 4x4». Заглянув в окно офиса, я заметил на полу коробку. Скорее всего, в нее были свалены пачки религиозных брошюр, стянутые резинками. Не надо быть гением дедуктивного метода, чтобы определить, что это и есть сердце Братства.

Я вернулся на Мэйн-стрит, купил пару газет, последний выпуск журнала «Роллинг Стоунз» и отправился в кафе «У Йоргансена», где уселся за высоким столиком у окна. Оттуда мне было прекрасно видно дверь дома 109А. Я заказал кофе и булочку и, устроившись на стуле поудобнее, принялся читать и ждать.

Во всех газетах писали о находке у озера, хотя никаких особых подробностей, кроме тех, что я уже знал из телевизионных репортажей, не было. Впрочем, кто-то раздобыл старую фотографию Фолкнера и первых четырех семей, которые отправились с ним на север.

Глава общины был высокий мужчина, просто одетый, с длинными темными волосами, очень прямыми черными бровями и впалыми щеками. Даже на фотографии плохого качества было заметно, что это человек, обладающий харизмой. Ему было около сорока, жена — чуть старше. Сыну и дочери около семнадцати и шестнадцати лет соответственно, на фото они стояли перед родителями. Видимо, Фолкнер довольно рано стал отцом.

И, хотя я знал, что фотографию сделали в шестидесятые, складывалось впечатление, что эти люди могли принадлежать любому времени — такими застывшими и узнаваемыми были их лица и позы. Было что-то вневременное в их фигурах и в их вере в возможность отстраниться от мира — два десятка обычных людей, мечтающих об утопии посвящения себя служению во славу Господа. Из краткой подписи следовало, что местный землевладелец, человек весьма набожный, сдал им в аренду участок на условиях предоплаты из расчета один доллар за акр. Ближайшим поселением был городок Орлиное Озеро на севере, но жизнь в нем постепенно замирала, лесопилки закрывались, население уменьшалось. Туризм мог бы оживить этот край, но в 1963 Фолкнер и его последователи были предоставлены сами себе и сами были вынуждены обеспечивать себе условия выживания.

Я стал разглядывать религиозную брошюрку. Если вкратце описать ее содержание, это была чистой воды агитка, цель которой сводилась к тому, чтобы вызвать у любого читателя жгучее желание поскорее избавиться от всей имеющейся при себе наличности, а также всякой мелочи на банковском счете. На обложке была интересная иллюстрация в средневековом стиле — скорее всего, сцена Страшного Суда: рогатые черти разрывают тела грешников, а на все это сверху взирает Господь в окружении праведников, которые при жизни творили добрые дела и не жалели пожертвований. Я заметил, что в среднем на одного праведника приходилось около пяти греховодников. С учетом всего, шансы на спасение для большинства моих знакомых выглядели неутешительно. Под картинкой была цитата: «И увидел я мертвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими» (Откровение, 20:12).

Я с облегчением отложил брошюрку, довольный, что приобрел «Роллинг Стоунз». Следующий час я провел, решая, кто из современных музыкантов — хороших и не очень — имеет шансы на спасение и лучшую долю в загробном мире. Я составил внушительный список, когда вскоре после половины второго из офиса Братства показались мужчина и женщина. Картера Парагона я узнал сразу, зачесанные назад волосы, блестящий серый костюм, елейные манеры. Я просто удивился, что он не оставляет за собой серебристый след.

Его спутница были приблизительно того же возраста, чуть старше сорока, наверное. У нее были прямые темные волосы до плеч, формы тела скрывало темно-синее шерстяное пальто. Ее лицо нельзя было назвать привлекательным: челюсти квадратной формы облекали излишне развитые мускулы на них, как будто она постоянно скрежетала зубами. На лице с мучнисто-белым макияжем выпускника клоунской школы алел рот, но, даже будь она клоуном, вряд ли кто-то стал бы смеяться, глядя на нее. Туфли без каблука не делали женщину меньше: роста в ней было добрых пять футов и десять, а то и одиннадцать дюймов[3], и она возвышалась над Парагоном дюйма на четыре. Взгляд, которым они обменялись, направляясь к Темпл-стрит, был весьма необычным. Казалось, мужчина находится в подчинении у дамы: я заметил, как он поспешно отступил, когда она, закрыв дверь на замок, повернулась к нему, словно боялся попасть ей под ноги.

Я положил на стол купюру в пять долларов, вышел на Мэйн-стрит и направился к своему «мустангу». Пришлось побороть искушение обратиться к ним на улице: было очень интересно узнать, куда они последуют. Красный джип выкатил на Темпл-стрит, проехал мимо меня по стоянке и устремился на юг. Я двигался за ним, сохраняя дистанцию, пока мы не добрались до проезда Кеннеди. Мы миновали здания Уотервиллской средней школы, Пайн-Ридж гольф-курсов, затем джип свернул на Уэб-роуд. Пока было возможно, я выдерживал дистанцию в две-три машины между нами, но направо свернул только «эксплорер», я отстал, насколько было допустимо и, я миновав летное поле, уже было подумал, что потерял их, обнаружив перед собой длинный участок пустой дороги. Я развернулся на сто восемьдесят градусов и поехал назад по той же дороге как раз вовремя, чтобы заметить, как в двухстах ярдах от меня справа вспыхнули тормозные огни джипа. Он свернул на Род-роуд и сейчас как раз направлялся на подъездную дорогу к какому-то дому. Я подоспел вовремя, чтобы заметить, как закрылись черные стальные ворота, и красный корпус автомобиля скрылся из поля зрения за скромным двухэтажным зданием белого цвета с черными жалюзи на окнах и черным орнаментом на фронтоне.

Я припарковался напротив ворот, подождал минут пять, а потом нажал кнопку переговорного устройства. Я заметил, что и здесь за посетителями следит «рыбий глаз» встроенный системы видеонаблюдения, и прикрыл его рукой.

— Да? — послышался голос мисс Торрэнс.

— Посыльный из службы доставки UPS, — ответил я.

Пока мисс Торрэнс пыталась сообразить, что случилось с видеокамерой, несколько мгновений царила тишина, потом голос сообщил, что сейчас она выйдет ко мне. Я не исключал, что она может пригласить меня в дом и закрыл глазок камеры рукой, стараясь не попадаться в зону видимости. Только когда мисс Торрэнс была практически у ворот, я сменил положение. Выражение лица у нее, мягко говоря не назовешь радушным, но, скорее всего, так она встречала всех посетителей. Даже Иисус Христос не мог бы рассчитывать на более радушный прием.

— Меня зовут Чарли Паркер, я частный детектив. Я хотел бы поговорить с мистером Парагоном, — эти слова стали чем-то вроде мантры, правда, не содержали в себе никакого значения.

Выражение лица мисс Торрэнс оставалось таким непроницаемым и твердым, что, материализуй его в предмет, им можно было бы обрабатывать алмазы:

— Я уже сказала вам, сейчас это невозможно, — последовал ответ.

— Действительно, мистер Парагон прямо какой-то неуловимый, — заметил я. — Вы что, сдуваете его и прячете в коробку, когда он становится не нужен?

— Боюсь, мне больше нечего добавить, мистер Паркер. Пожалуйста, уходите, или я вызову полицию. Вы преследуете господина Парагона.

— Нет, поправил я, — я преследовал бы его, если бы нашел. Сейчас же я досаждаю вам, мисс Торрэнс. Вы ведь мисс Торрэнс, не так ли? Вы чем-то недовольны? Определенно, у вас очень недовольный вид. Настолько недовольный, что я тоже начинаю расстраиваться.

Она одарила меня злобным взглядом и мягко добавила:

— Убирайтесь к чертовой матери, мистер Паркер. Я доверительно наклонился к ней:

— Знаете, Господь может услышать, как вы такое произносите.

Она круто повернулась на каблуках и пошла прочь. Сзади она выглядела намного лучше, чем спереди.

Я немного постоял, заглядывая сквозь решетку забора, словно нежеланный гость на вечеринке. Кроме джипа во дворе виднелась еще одна машина, видавшая виды голубая «хонда-сивик». Вряд ли мужчина с таким положением, как у мистера Парагона, будет ездить на подобном авто, скорее уж мисс Торрэнс разъезжала на ней, когда не возила босса. Я уселся в своем «мустанге», прослушал какие-то классические произведения на музыкальной станции NPR и продолжил чтение «Роллинг Стоунз». Я как раз начал сомневаться, не слишком ли поспешил приобрести сотню презервативов за 29,99 долларов, когда в проезде показалась белая «акура». Здоровенный мужчина в черной куртке и синих джинсах, с черным шелковым галстуком поверх белой рубашки подошел к окну моего автомобиля и постучал в стекло. Я опустил окно, взглянул на его значок и фамилию рядом с фотографией и улыбнулся. Эта фамилия была мне знакома по отчету о Грэйс Пелтье. Детектив Джон Лутц, офицер, который вел расследование, — собственной персоной. Правда, он относился к Третьему отделению по расследованию уголовных преступлений, которое контролировало дела в Мачиа, в то время как формально Уотервилл относился к территории, за которую отвечало Второе отделение.

Все интереснее и интереснее, как говорила Алиса в известной детской книжке.

— Нужна помощь, детектив Лутц? — поинтересовался я.

— Выйдите, пожалуйста, из машины, — попросил он и отступил назад. Большой палец правой ладони был на ремне, а остальные отвели назад полу куртки, приоткрыв рукоятку револьвера сорок пятого калибра. Ростом он был больше шести футов, в отличной физической форме: плоский живот под рубашкой, ни грамма жира. Карие глаза, темные усы аккуратно подстрижены. Судя глазам, ему можно было дать лет сорок с небольшим.

— Повернуться спиной ко мне, руки на машину, широко раздвинуть ноги, — приказал он.

Я собирался что-то возразить, когда он неожиданно врезал мне так, что я развернулся и отлетел к машине. Стремительный и сильный удар застал меня врасплох.

— Полегче, — прохрипел я, — будут шрамы.

Он ощупал меня, но не обнаружил ничего. Я не был вооружен, и это, похоже, огорчило Лутца. Он нашел только бумажник.

— Можно повернуться, мистер Паркер, — сказал он, когда закончил. Я увидел, что он разглядывает мою лицензию, пару раз взглянул на меня, словно пытаясь высмотреть какие-то признаки сомнительности, чтобы найти повод задержать меня.

— Почему вы крутитесь вокруг дома господина Парагона, мистер Паркер? Почему вы преследуете его персонал?

Он не улыбался, голос звучал низко и ровно. Он даже говорил как Картер Парагон.

— Я хотел договориться о встрече.

— Зачем?

— Я заблудшая душа, мне нужен поводырь.

— Если вы ищете дорогу к себе, делали бы это в другом месте.

— Куда бы я ни пошел, все тот же я.

— Как нехорошо.

— Я научился жить с этим.

— Как мне кажется, у вас не такой уж большой выбор, а у господина Парагона он есть. Если он не хочет вас видеть, вам следует принять это и отправляться отсюда подобру-поздорову.

— Вам что-нибудь известно о Грэйс Пелтье, детектив Лутц?

— Какое вам до этого дело?

— Меня наняли для расследования обстоятельств ее смерти. Кто-то мне сказал, что вам кое-что известно об этом деле.

Я специально сделал паузу, так что вся двусмысленность фразы какое-то время явно висела в воздухе, словно наполняя его тиканьем часового механизма, установленного на бомбе. Пальцы Лутца крепко обхватили ремень, но это было единственным знаком того, что его спокойствию приходит конец.

— Мы сделали вывод, что мисс Пелтье покончила с собой, — ответил он. — Мы никого не разыскиваем по этому делу.

— Вы опросили мистера Парагона?

— Я говорил с ним. Он никогда не встречался с Грэйс Пелтье.

Лутц слегка сместился влево. Он стоял спиной к солнцу, оно как раз светило поверх его плеча прямо мне в глаза. Я поднял руку, чтобы сделать некое подобие козырька и прикрыть глаза от ослепляющего света, и его рука тут же дернулась к оружию.

— А-ах ты, — выдохнул он.

— Излишняя поспешность, детектив, — я осторожно опустил руку.

— Иногда вокруг мистера Парагона крутятся опасные люди, — ответил он. — Часто порядочные граждане оказываются в опасности из-за своей праведности. Наш долг — защищать их.

— Разве это не работа полиции Уотервилла?

Он пожал плечами:

— Секретарь мистера Парагона предпочла обратиться ко мне. У полиции Уотервилла немало других дел.

— А у вас нет?

Впервые за весь разговор он улыбнулся:

— У меня сегодня выходной, но для мистера Парагона я всегда найду время.

— Закон всегда на страже.

— Это точно, и я сплю с открытыми глазами, — он протянул мне бумажник. — Так что уезжайте отсюда, и не попадайтесь мне больше на глаза в этих местах. Если нужно договориться о встрече, обращайтесь в рабочее время, с понедельника по пятницу. Я уверен, его секретарь с радостью вам поможет.

— Ваша вера в нее достойна восхищения, детектив.

— Вера всегда достойна восхищения, — ответил он и направился к машине.

Я был уже точно уверен в том, что мне не нравится детектив Лутц. Интересно, что будет, если его подразнить. Я решил узнать.

— Аминь, — сказал я и добавил, — если вам все равно, я предпочту остаться и почитать свой журнал.

Лутц остановился, затем быстрым шагом вернулся ко мне. Я видел, как на меня надвигается удар, но стоял, прислонившись к машине, и все что я мог сделать, так это увернуться вбок, чтобы удар пришелся по ребрам, а не в живот. Он ударил меня с такой силой, что мне показалось, я даже услышал треск сломанного ребра, волна боли накрыла меня и докатилась до кончиков пальцев ног. Я соскользнул по крылу машины и опустился на дорогу, тупая боль заливала живот и пах.

Тошнота подкатила к горлу. Лутц наклонился и нажал пальцами точки за ушами. Он использовал специальную болевую технику, и я просто завизжал от боли, когда он заставил меня встать.

— Не стоит придуриваться со мной, мистер Паркер, — заявил он. — И не надо насмехаться над моей верой. А сейчас полезай в машину и проваливай отсюда, мистер.

Давление стало меньше. Лутц подошел к своей машине, уселся на капот, ожидая, когда я уеду. Я обернулся на дом Парагона и заметил в окне верхнего этажа женщину, она наблюдала за мной. Забираясь в машину, я готов был поклясться, что видел улыбку мисс Торрэнс.

Белая «акура» следовала за мной, пока я не выехал из Уотервилла и не отправился на север по шоссе И-95. Но боль и унижение, которые я чувствовал всем телом, не давали забыть о детективе всю дорогу до Элсворта. Полевой отдел полицейского управления графства Хэнкок, база подразделения «Джей» полиции штата, занимался всем, что было связано с обнаружением тела Грэйс Пелтье. Он размещался в небольшом здании около федерального шоссе № 1, рядом стояло несколько синих патрульных машин. Сержант Фортин сообщил мне, что тело нашел патрульный Воизин на участке с названием «Счастливые акры». Он предназначался под застройку новых домов. Воизин был на выезде, но Фортин договорился, чтобы тот подъехал ко мне на то место. Я поблагодарил его и, следуя указаниям, отправился на север в сторону «Счастливых акров».

Компания «Истейт Экзекьютивс» рекламировала участок как будущее «перекрестье дорог и прекрасных пейзажей», хотя пока вокруг были лишь изрезанные грузовиками колеи, а из пейзажей в основном засохшие или поваленные деревья. На том участке, где была обнаружена машина Грэйс, ветер трепал остатки оградительной ленты, и это все, что указывало на место, где молодая женщина свела счеты с жизнью. Тем не менее, что-то настораживало меня, не давало покоя. Посмотрев по сторонам, я заметил, что с того места, где я стоял, не было видно дороги. Я вернулся к «мустангу», проехал по колее приблизительно до того места, где стояла машина Грэйс, включил фары, вышел на дорогу и оглянулся. Машина по-прежнему была невидна, так же не было заметно и света фар за деревьями.

Когда я стоял на обочине, синяя патрульная машина затормозила возле меня, из нее вышел полицейский.

— Мистер Паркер? — уточнил он.

— Патрульный Воизин? — я протянул руку, и он пожал ее.

Он был приблизительно моего роста и возраста, с редеющими волосами и широкой улыбкой, на лбу небольшой треугольный шрам. Он перехватил мой взгляд и потер шрам правой ладонью.

— Дамочка заехала каблуком, когда я ее сцапал за превышение скорости, — объяснил он. — Я попросил ее выйти из машины, она стала упираться. Н-нагнулся, чтобы ей помочь, и получил каблуком по лбу. Иногда вежливость до добра не доводит.

— Ну да, как говорится, сначала пристрели женщину.

Его улыбка погасла слегка, но потом снова расцвела в полную силу.

— Вы издалека? Из пришлых? — поинтересовался он.

— Из пришлых, — давненько я так не представлялся. В этих краях «из пришлых» означало быть из любого места на расстоянии получаса езды. Так же говорили о тех, кто не мог проследить семейные корни как минимум лет на сто назад. Были жители, чьи деды были похоронены здесь на кладбище, а их все равно воспринимали как «пришлых», хотя что все-таки лучше, чем слыть «поселенцем». Это было излюбленное ругательное словечко для горожан, которые отправились на восток, чтобы попробовать сельской жизни.

— Я из Скарборо.

— Хм, — мой ответ не произвел на Воизина никакого впечатления. Он прислонился к машине, достал из нагрудного кармана пачку «Куолити Лайтс», предложил закурить мне. Я отказался, наблюдая затем, как он закуривает сигарету: с таким же успехом он мог бы выбросить сигареты и раскурить упаковку.

— Знаете, если бы мы были персонажами какого-нибудь фильма, вас бы точно приняли за плохого парня из-за манеры курить.

— Правда? Я запомню.

— Так, один из признаков преступников.

Каким-то образом, в основном из-за меня, разговор принял явно напряженный характер. Я молча наблюдал, как Воизин оценивающе разглядывал меня сквозь облако сигаретного дыма, как будто взаимная неприязнь материализовалась в табачных клубах.

— Сержант сказал, что вы хотите поговорить со мной об этой женщине, Пелтье.

— Точно. Я слышал, это вы первым оказались на месте происшествия.

Он кивнул:

— Там было полно крови, но я разглядел пистолет у нее в руке и подумал: самоубийство. Это была первая мысль, и я оказался прав.

— Из того, что я слышал, это, возможно, не окончательное решение.

Он поморгал, потом пожал плечами:

— Вы были знакомы?

— Немного, — ответил я. — В прежние времена.

— Соболезную, — он даже не попытался придать голосу соответствующую интонацию.

— Что вы сделали, когда ее обнаружили?

— Позвонил дежурному, а сам стал ждать.

— Кто прибыл после вас?

— Еще один патруль, потом «скорая». Врач прямо сразу и констатировал смерть.

— А следователи?

Он откинул голову, как человек, который вдруг вспомнил, что упустил что-то важное. Это был странный театральный жест.

— Конечно. Из убойного отдела.

— Помните, кто это был?

— Естественно. Джон Лутц.

— Он подъехал до или после второй патрульной машины?

Воизин ответил не сразу. Я видел, что он внимательно рассматривал меня сквозь сигаретный дым, прежде чем, наконец, выговорил:

— До нее.

— Быстро же добрался, — я постарался произнести это настолько нейтральным тоном, насколько возможно. Воизин снова пожал плечами:

— Наверное, был где-то неподалеку.

— Видимо, так. В машине было что-нибудь?

— Простите, не понял, сэр.

— Кошелек, сумка, чемодан?

— Была дорожная сумка с одеждой, косметичка, бумажник, все такое.

— Больше ничего?

Что-то в горле Воизина словно запершило, прежде чем он ответил отрицательно.

Я поблагодарил его. Он закончил курить, втоптал каблуком окурок в землю. Воизин уже почти забрался в машину, когда я окликнул его:

— Как вы нашли ее?

— Что вы имеете в виду?

— Как вы заметили машину с дороги? Я не мог разглядеть свой автомобиль, а он стоит почти на том же самом месте. Мне просто интересно, как же вам удалось обнаружить машину, ведь ее практически скрывали деревья.

Он не сразу ответил. Профессиональная вежливость испарилась, и я толком не мог понять, что ее сменило. Да уж, Воизин непростой человек.

— Здесь на дороге часто превышают скорость. Я порой тут прячусь, поджидаю нарушителей. Так я ее и обнаружил.

— Ага, теперь понятно, это все объясняет. Спасибо, что уделили мне время.

— Всегда пожалуйста, — ответил он, захлопывая дверь. Я наблюдал, как он повернул на дорогу и отправился на север, а затем вышел на пустынное шоссе и стал так, чтобы Воизин долго еще видел меня в зеркале заднего вида.

В сгущающихся сумерках на дороге из Элсворта в Бар-Харбор движения почти не было: туристический сезон еще не начался. На улицах тихо, большинство ресторанов закрыто. Неподалеку от парка на улице виднелось оставленное оборудование для земляных работ. На месте, где обычно был газон, громоздились кучи земли. Впервые я видел, что заведение «Шоколадная империя Бена и Билла» пустует. Там даже предлагали пятидесятипроцентную скидку на все сласти. Сделай они нечто подобное после Дня памяти павших в войнах, народ бы просто передавил друг друга.

Мотель «Акадиа Пайнз» находился у слияния Мэйн-стрит и Парк-стрит. Типичное туристическое заведение, явно недорогое. Двухэтажное здание в форме буквы "Г", покрашенное белой и желтой краской, на сорок номеров. Когда я заехал на парковку, там стояли только две машины. Было что-то сиротливо-отчаявшееся в вывеске, бьющейся на ветру: «Свободные номера». Я вышел из машины, отметив про себя, что острая боль в боку превратилась в тупую и ноющую. В свете фар отпечатки костяшек пальцев Лутца на коже все еще были заметны.

В холле за столом сидела женщина в бледно-голубом платье, рядом с ней лежала открытая телепрограмма, по телевизору шли новости. Она попивала маленькими глотками из кружки с изображением рядов танцующих медвежат, удерживая ее пальцами с облупившимся красным лаком на ногтях. Крашеные иссиня-черные волосы, лицо, испещренное морщинами, руки немолодой женщины: скорее всего, ей было около пятидесяти пяти, но не больше. Когда я вошел, она попыталась улыбнуться, правда выглядело это так, будто кто-то воткнул пару рыболовных крючков в ее верхнюю губу и осторожно потянул за них.

— Привет, — сказала она. — Ищете комнату?

— Нет, спасибо. Я ищу Марси Бекер.

Повисшая пауза содержала в себе тома информации. В офисе было тихо, но я почти физически слышал ее безмолвный крик и наблюдал, как она пытается выбрать среди возможных сценариев дальнейшего разговора. Вы ошиблись, я понятия не имею ни о какой Марси Бекер. Ее сейчас нет, и я не знаю, когда она появится. В конце концов, она выбрала третий вариант.

— Марси нет. Она здесь больше не живет.

— Понятно, — произнес я. — А вы миссис Бекер?

Снова повисла пауза, но наконец хозяйка кивнула в знак согласия.

Я достал из кармана свое удостоверение личности и показал ей:

— Меня зовут Чарли Паркер, миссис Бекер. Я частный детектив. Меня пригласили для расследования обстоятельств гибели женщины по имени Грэйс Пелтье. Я так понимаю, что Марси была ее подругой, не так ли?

Пауза. Кивок головой.

— Миссис Бекер, когда вы последний раз видели Грэйс?

— Я не помню. — У нее был сухой надтреснутый голос, она закашлялась и затем повторила, на этот раз чуть более уверенно. — Не помню.

Она сделала глоток.

— Это было, когда Грэйс приезжала за Марси, миссис Бекер? Пару недель назад?

— Она никогда не приезжала за Марси, — быстро произнесла миссис Бекер. — Марси ее не видела... я даже не знаю сколько.

— Ваша дочь не была на похоронах Грэйс. Вам это не кажется странным?

— Не знаю, — ответила она.

Я следил за ее пальцами: они медленно скользнули под прилавок, ее руки напряглись, когда она нажала кнопку тревожного вызова.

— Вы беспокоитесь о Марси, миссис Бекер?

На этот раз пауза была невыносимо долгой. Когда она заговорила, губы произнесли «нет», но глаза — «да».

За моей спиной открылась дверь. Повернувшись, увидел невысокого лысого мужчину в свитере с высоким воротником и синих брюках из полиэстера. В руках у него была клюшка для гольфа.

— Я помешал вашей игре? — поинтересовался я.

Он переложил клюшку в другую руку. Похоже, это был девятый номер. Он спросил:

— Могу чем-нибудь помочь?

— Надеюсь. А может быть, я смогу вам помочь.

— Он спрашивал о Марси, Хал, — произнесла миссис Бекер.

— Я разберусь Франсин, — заверил ее супруг, хотя выглядел он при этом не очень убедительно.

— Сомневаюсь, мистер Бекер. Во всяком случае, с одной дешевой клюшкой для гольфа вряд ли. Струйка пота пробежала по его лбу и стекла на глаза. Он сморгнул ее, затем поднял клюшку, ухватил ее двумя руками и скомандовал:

— Убирайтесь отсюда!

В правой руке я по-прежнему держал свое раскрытое удостоверение. Левой осторожно достал визитку и положил ее на стойку:

— Хорошо, мистер Бекер, будь по-вашему. Но, прежде чем я уйду, позвольте вам кое-что сказать. Я думаю, кто-то убил Грэйс Пелтье. Возможно, вы сказали мне правду, но, если это не так, полагаю, ваша дочь кое-что об этом человеке знает. Если я смог до этого додуматься, то додумается и тот, кто убил ее подругу. И, если тот человек придет к вам с вопросами, он вряд ли будет так же вежлив с вами, как я. Помните об этом после моего ухода.

Клюшка приблизилась ко мне на пару дюймов:

— Говорю тебе, мистер, в последний раз: убирайся отсюда!

Я закрыл бумажник, сунул его в карман куртки и пошел к двери, а Хал Бекер описывал клюшкой круги, чтобы сохранить расстояние между нами. Открыв дверь, я не удержался и добавил:

— Что-то подсказывает мне, что вы непременно позвоните.

— Не очень-то на это рассчитывай, мистер.

Пока я заводил машину и выезжал на дорогу, он все еще стоял в дверях с поднятой клюшкой, как расстроенный дилетант, безнадежно продувший партию в гольф.

На обратном пути в Скарборо я еще раз мысленно перебирал в голове то немногое, что узнал сегодня. Итак, мисс Торрэнс никого не подпускает к Картеру Парагону; детектив Лутц, похоже, оказывает ей всяческое содействие по причинам более важным, чем просто выполнение профессионального долга. Я чувствовал, что в обстоятельствах, при которых Воизин обнаружил тело Грэйс, было тоже что-то мутное, и причастность Лутца к этому только усугубляла мое беспокойство. И еще я узнал, что Хал и Франсин Бекер очень напуганы. Есть немало причин, по которым люди не хотят, чтобы их дочь допрашивал частный детектив. Возможно, Марси была порноактрисой или продавала наркотики ученикам старших классов. А может быть, дочь велела им помалкивать насчет места ее обитания до тех пор, пока то, что ее тревожит, не развеется само собой. Мне оставалось поговорить с Эли Уинн, подругой Грэйс из Бостона, но Марси Бекер продолжала интересовать меня как особа, весьма достойная отдельного разговора.

Судя по всему, Кертис Пелтье и Джек Мерсье имели все основания не соглашаться с официальной версией гибели Грэйс. Но я тоже чувствовал, что все, с кем пришлось пообщаться за последние сорок восемь часов, или что-то утаивали, или лгали мне. Пора разобраться в ситуации, и у меня возникла идея, с чего начать. Несмотря на усталость, я не стал покидать Скарборо, а вместо этого повернул на Конгресс-стрит, потом на Дэнфорс и припарковался у дома Кертиса.

Он открыл мне дверь в тапочках и ночном халате. На кухне работал телевизор, поэтому я был уверен, что не разбудил старика. Он жестом пригласил меня войти и закрыл за мной дверь.

— Что-нибудь нашли? — спросил Кертис.

— Нет, но надеюсь, что в ближайшее время кое-что прояснится.

Я прошел за ним на кухню и сел на то же самое место, на котором сидел накануне. Пелтье отключил звук телевизора. Он смотрел «Ночь охотника» с Робертом Митчемом в роли безумного священника с татуировкой на пальцах.

— Мистер Пелтье, — начал я, — что послужило причиной разрыва ваших отношений с Джеком Мерсье?

Он не стал отводить глаза, они лишь чуть дольше оставались закрытыми. Когда он снова взглянул на меня, вид у него был более усталым:

— Что вы имеете в виду?

— Это были личные или деловые причины?

— Когда у вас общий бизнес с приятелем, все, что касается бизнеса, имеет и личный характер, — на этот раз, ответив, он отвел взгляд.

— Это не ответ на мой вопрос.

Я продолжал ждать. Тишину кухни нарушал звук его дыхания. На экране слева от меня дети плыли в лодке по реке, а священник следовал за ними по берегу.

— Вас предавали друзья? — наконец спросил Пелтье.

Настал мой черед вздрогнуть.

— Один или два, — спокойно произнес я.

— Так один или два?

— Два.

— И что сними случилось?

— Первый умер.

— А второй?

Я слышал, как застучало мое сердце в те несколько секунд, которые понадобились мне, чтобы ответить. Слова прозвучали невыносимо громко:

— Я убил его.

— Или он в самом деле совершил подлость по отношению к вам, или вы суровый судья.

— Я был когда-то очень вспыльчив.

— А сейчас?

— Глубоко дышу и считаю до десяти.

— И помогает?

— Не знаю, никогда не мог досчитать до конца.

— То есть, я так понимаю, не помогает.

— Вы правы. Не хотите мне рассказать, что произошло между вами и Джеком Мерсье?

Он покачал головой:

— Нет, но мне кажется, у вас возникли собственные мысли о том, что могло произойти между нами.

Он был прав, но мне так же не хотелось озвучивать мои подозрения, как и Пелтье рассказывать мне правду. Даже допускать мысль, подобную той, что пришла мне в голову, в обществе человека, который совсем недавно потерял единственную дочь, было величайшей бестактностью.

— Это были личные причины? — спросил я в мягкой форме.

— Да, еще какие личные.

Я внимательно рассматривал черты его лица, форму головы, ушей, явно греческого носа. Насколько я мог вспомнить Грэйс, ничто в ней не напоминало внешность Пелтье. А вот сходство с Джеком Мерсье угадывалось. Я был почти в этом уверен. Меня прямо поразило это сходство, когда я стоял у него в библиотеке и рассматривал фотографии на стене, запечатлевшие моменты триумфа юного Джека. Да, я мог заметить черты сходства между ними, но не был уверен в своих подозрениях, и, даже если бы это оказалось правдой, произнести вслух такое означало бы ранить сердце пожилого человека. Видимо, Пелтье догадался, о чем я думаю и как к этому отношусь, потому что последовавший ответ все объяснил.

— Она была моей дочерью, мистер Паркер, — произнес он, и его глаза превратились в бездонные колодцы, исполненные гордости и неизбывной боли от всколыхнувшегося чувства предательства. — Моей дочерью во всем, что имеет значение. Я растил ее, купал, качал на руках, когда она плакала, забирал из школы. Она росла на моих глазах, я поддерживал ее во всем, целовал ее на ночь каждый раз, когда она ночевала дома. Он почти не имел к ней никакого отношения, во всяком случае при жизни. Но сейчас мне надо, чтобы он кое-что сделал для нее и для меня, а может и для себя самого.

— Она знала?

— Вы имеете в виду, рассказал ли я ей об этом? Нет, но вы-то догадались, вот и она тоже догадалась.

— У нее были какие-либо отношения с Джеком Мерсье?

— Он оплачивал ее научную работу, потому что у меня не было такой возможности. Все делалось официально через Фонд поддержки образования, который Джек основал. Но, мне кажется, это и подтвердило ее догадки. Когда Грэйс стала пользоваться помощью фонда, они встречались несколько раз, обычно на мероприятиях, организованных фондом. Кроме того, Мерсье позволял ей пользоваться некоторыми книгами из своей библиотеки, которые ей были нужны для диссертации. Но тема его отцовства никогда не обсуждалась. Мы так договорились давным-давно — Джек, моя жена и я.

— Вы продолжали жить с женой?

— Я любил ее, — просто ответил он. — Даже после того, что она сделала, я любил ее. Конечно, все уже никогда не было как прежде, но мы продолжали жить вместе, и я оплакал ее, когда она умерла.

— А Мерсье был женат, когда у них... — я замялся, не зная, как выразиться.

— Когда у них был роман? — закончил он. — Нет, он познакомился со своей женой через несколько лет после этого, а поженились они еще спустя год.

— Она знала о Грэйс?

Пелтье вздохнул:

— Не знаю, но, думаю, он рассказал ей об этом. Он такой человек. Это Джек сообщил мне о них, не моя жена. Джеку просто надо было облегчить душу. Он обладал всеми слабостями, свойственными человеку с совестью, но не обладал силой.

Это было первым проявлением прорвавшейся горечи.

— У меня есть еще один вопрос, мистер Пелтье. Почему Грэйс выбрала для своей диссертации тему баптистов-арустуков?

— Потому что двое из них были ее родственниками.

Он произнес это как само собой разумеющееся, как будто ему не приходило в голову, что это может иметь какое-то значение.

— Вы раньше об этом не упоминали, — сказал я, стараясь говорить как можно спокойнее.

— Я не думал, что это важно, — его голос сорвался, и он вздохнул. — Или, может, я думал, что, если расскажу об этом, мне придется рассказать и о Джеке Мерсье и... — он с отчаянием махнул рукой.

— Мы познакомились с Джеком из-за баптистов-арустуков. В то время мы еще не были друзьями. Мы познакомились на лекции об истории общины, пришли туда в первый и последний раз. Мою двоюродную сестру звали Элизабет Джессоп, троюродную сестру Джека — Лилл Келог. Вам эти имена о чем-нибудь говорят?

Я вспомнил содержание заметки во вчерашней газете и фотографию семейств, сделанную перед их отъездом на север Арустука.

— Элизабет Джессоп и Лилл Келог состояли в коммуне баптистов, — ответил я.

— Правильно. В своем роде Грэйс приходилась родственницей обеим и по линии Джека, и по моей. Вот почему она так интересовалась причиной их исчезновения, — он покачал головой. — Извините меня. Надо было с самого начала все вам рассказать.

Я положил руку на его плечо и осторожно сжал его:

— Нет, это вы извините, что мне пришлось вас расспрашивать.

Я уже шел к двери, когда его рука остановила меня.

— Вы думаете, что ее смерть как-то связана с найденными на севере телами?

Он сидел напротив меня, такой маленький, такой беззащитный. Я испытывал какое-то неизъяснимое сочувствие к нему: мы с ним оказались проклятыми созданиями, которым пришлось пережить смерть своих дочерей.

— Я не знаю пока, мистер Пелтье.

— Но вы будете расследовать это дело? Будете искать истину?

— Буду, — заверил я его.

Оказавшись у порога, я все еще слышал его дыхание. Старик по-прежнему сидел в той же позе — голова низко опущена, плечи мелко дрожали от рыданий.