"Пес, который порвал поводок" - читать интересную книгу автора (Конант Сьюзан)

Глава 6

До Аулз-Хед можно доехать часа за четыре, если не останавливаться, но у нас случилась поломка на Мэнской автостраде — как раз возле, так сказать, ресторана. Там подавали, так сказать, кофе. Я вынула из бардачка своего «бронко» бумажную чашку. Едва попробовав, швырнула чашку в мусорный бак, вытащила термос с водой и наполнила для себя колпачок термоса, а для Рауди — его миску из нержавеющей стали. Термос и миска были те самые, которые я обычно брала с собой на собачьи выставки. Некоторые наши много хлопочут насчет того, чтобы вода на выставке была под рукой. Перемена воды может расстроить псу пищеварение. На ринге расстройство желудка унизительно для пса с чувством собственного достоинства и означает автоматическую дисквалификацию.

В Аулз-Хед мы приехали около двух. При жизни Марисы дом выглядел как иллюстрация к статье о пейзажном садоводстве в «Журнале Новой Англии». Дом находится на узкой, окаймленной соснами дороге с черным покрытием, которую туристы ошибочно считают типичной для штата Мэн. Настоящий Мэн — это проселочные дороги, ведущие к хижинам из толя. Это одноэтажные дома-клетушки. Бак изо всех сил старается восстановить реальность Аулз-Хед. У него еще полно работы. На досках еще остаются пятна белой краски. Пионы и лилии Марисы все еще цветут летом, но большую часть сада занимают теперь турнепс для оленей, подсолнухи и просо для птиц. Двойной ряд сосен заслоняет вид на дом с дороги. Туристы, которые обычно останавливались, чтобы полюбоваться садом, теперь едва могут разглядеть дом. Если они все-таки улавливают его краем глаза и слышат вой, то, верно, считают, что за деревьями живет один из тех знаменитых чудаков — любителей дикой природы из штата Мэн, о которых они читали в книжечках графоманов, выпускающих их за свой счет и выставляющих на продажу в сувенирных лавках. Хотя штат Мэн начинается только с Элсворта, а маленькую Аулз-Хед можно счесть одичавшей лишь по контрасту с Олд-Орчард-Бич, в чем-то они все же правы. Бак знает о собаках больше всех на свете, и если из-за этого человека можно считать чудаком, то он чудак и есть.

Я припарковала свой «бронко» возле некогда красного амбара. Гибриды волка с собакой не бегают на свободе, но я сочла, что Рауди может заварить бучу, если начнет совать нос в их вольеры, а потому взяла его на поводок. Бак, должно быть, услышал машину, вой и лай и, обладая к тому же шестым чувством присутствия новой собаки на своей земле, выскочил из дверей кухни. Пятьдесят пять, рост за метр восемьдесят, грубые черты янки — голубоглазый лось, одетый в изодранную его питомцами джинсовку, — неясное обтерханное видение..

— Ну привет, парнище! (Если бы лоси могли говорить, у них были бы столь же глубокие, славные голоса, как у Бака.) Да ты пес что надо! Как она тебя зовет?

Когда он говорит с собаками, у него загораются глаза. На свой полудикий манер он красивый мужчина.

Рауди, который даже тогда уже знал, что на людей не надо прыгать, поднялся на задние лапы, завилял пышным хвостом, водрузил передние на грудь Баку и попытался лизнуть его в лицо. Языки у лаек длинные.

— Рауди, — сказала я. — Привет, па.

— Откуда этот Рауди?

Бак был доволен. Его легко ублажить. Все, что надо сделать, — завести пса.

— От Фрэнка Стэнтона, из кембриджского клуба дрессировки. Слыхал?

— Так, сорока на хвосте приносила. Рауди из Нома, да?

— Рауди из Кембриджа.

— Рауди из Нома был одним из первых маламутов племенной книги, — сказал Бак. Он любил вещать. — Тысяча девятьсот тридцать пятый. Родословная линия Коцебу. Вот что такое этот пес. Большой Коцебу.

Сейчас я знаю, что Коцебу — потомок лаек, выведенных в тридцатые годы в собаководстве Чинук, Нью-Хемпшир. Родоначальники породы зарегистрированы, когда АКС впервые признал аляскинскую лайку. Я знаю и множество других фактов из истории аляскинских лаек. Гибриды Бака — на какую-то часть — маламуты.

Пока он читал лекцию, мы стояли снаружи, на холоде. Он не выносит невежества относительно собак, да и одет он был подходяще для ноября. Кульминацией его истории было падение породы маламутов. Вскоре после Второй мировой войны, в конце антарктической экспедиции, командир судна, которому полагалось отвезти собак домой, посадил всех ездовых собак на плавучую льдину, установил бомбу замедленного действия и отчалил, уничтожив таким образом большую часть генофонда породы, уже поредевшей на военной службе. Я не хотела дальше слушать и, когда Бак принялся рассуждать о том, были ли среди лаек-родоначальников волки, ухватилась за это.

— Кстати, о волках, — сказала я. — Не загнуто ли для вступления?

Когда я говорю, что Бак живет вместе с волками, то не имею в виду, будто все они постоянно обитают в доме. Они появляются там в порядке очереди, по расписанию. Каждый становится «домашней» собакой примерно раз в две недели, хотя Бак часто делает исключение для своего любимчика Клайда. Остальные живут в вольерах. Жалеть их не к чему. Вольеры — длинные зарешеченные загородки с цементными полами; каждая примыкает к зимней псарне. Многие, Бак в том числе, живут в домах, которые не отличаются столь педантичной чистотой, как эти вольеры и псарня.

Очередь быть «домашним» псом как раз выпала Клайду. Бак вывел его, но первые несколько минут и Бак, и я держали псов на поводках. Рауди, что по-английски значит буян, скакал вокруг, принюхиваясь и всячески соответствуя своему имени. Клайд, который выглядит как тощая, длинноногая, пугливая лайка, стоял смирно и всемерно старался не обращать внимания на Рауди. Мы спустили обоих с поводков и отступили. Рауди придвинулся ближе. Клайд медленно повернулся левым боком к Рауди. Тот попытался обнюхать его с тыла. Клайд приподнял верхнюю губу в ухмылке Элвиса Пресли, продемонстрировав комплект зубов вдвое крупнее, чем у Рауди, и исторг короткий низкий рык. До Рауди дошло. Он принял универсальную игровую собачью позу: зад приподнят, передние лапы согнуты, плечи опущены, — и Клайд отразил его, как зеркало. С минуту я смотрела на их возню, а потом пошла в тепло.

Интерьер родительского дома все еще напоминал тот, в котором я росла, за исключением того, что Мариса нанимала кого-нибудь на уборку. Сейчас повсюду клоки шерсти, и стоит об этом сказать, как Бак озабоченно спрашивает: «У тебя ведь нет аллергии?» Его носовые каналы настолько привыкли к раздражению, что он, верно, чихал бы и кашлял, если бы судьба завела его в закрытое помещение, где никогда не бывало собак. Особенно легко ему дышится на кухне.

Я всегда любила эту кухню. Раковина из настоящего сланца, а не из мыльного камня. Плита от Гленвуда. Есть каменный камин, а пол моя мать собственноручно выложила кирпично-красной плиткой в те дни, когда плитка считалась всего лишь практичной, а не модной. Занавески следовало бы заменить. Они красные. Мне понадобилось много времени, чтобы понять, что красный цвет должен означать опасность. Для меня он всегда означал безопасность — ведь именно красное носят в сезон оленьей охоты, чтобы не попасть под пулю.

Вошли Бак и Рауди. Клайд остался в своем вольере. Просить Бака о гостеприимстве — значит нажимать на него. Бак налил воды в большую потускневшую миску чистого серебра с гравировкой и поставил ее на пол у раковины. Мариса, собака которой выиграла эту миску, всегда ее начищала и, наполненную фруктами, держала на буфете в столовой, в окружении других призов. Бак никогда не чистит призовой посуды, а на той, которую он ставит собакам, — по нескольку вмятин.

Бак подсел ко мне за стол с чашкой того мерзкого растворимого кофе, который он любит.

— Так, давай поглядим его бумаги, — улыбнулся он.

— У меня их нет.

— Хорошо, что здесь нет твоей матери, — жестко отозвался он. Он не шутил. — Она бы очень в тебе, Холли, разочаровалась.

— Я их как раз достаю. У меня их только пока нету; — ответила я.

Если вам когда-нибудь понадобится вернуть псу хорошую форму, обратитесь к Баку. В воскресенье утром он заманил Рауди на свою новую игрушку — огромные электронные весы (неподъемные) и подтвердил мое впечатление, что мой новый пес не просто крупен, но и перебрал в весе. Мы приступили к программе упражнений — пятимильные прогулки по утрам и после обеда плюс два занятия дрессировкой в день. Между упражнениями Рауди играл с Клайдом и спал. Бак предложил решить проблему с кусанием поводка возле рук, заменив металлический тренировочный ошейник нейлоновым. По совету Бака я к тому же делала нечто такое, что вряд ли понравилось бы Марисе. Я угощала Рауди вкусненьким в награду за подзыв. Сработало. Хотя он все еще забегал вперед при вождении и не глядел на меня, становясь к ноге, к среде он уже недурно работал. Единственное, что осталось из подготовки, — выкупать и вычесать его.

Большинство наших не считает нужным купать собак перед состязаниями по кунштюкам. Фактически это не обязательно и перед настоящим испытанием на послушание, поскольку судят поведение, а не внешность собаки, но, по-моему, выход на ринг с неухоженным псом производит впечатление неопрятности. К тому же, если пес сам не догадался, не вредно дать ему понять, что грядет особое событие.

При купании собак в Кембридже мне приходится пользоваться собственной ванной, что означает: в следующий раз, когда мне нужно выкупаться и причесаться самой, я, если не буду внимательна, могу вымыть волосы шампунем от блох и употребить вместо кондиционера средство для лоска шерсти.

У Бака купать собак было легко, потому что Мариса выстроила в амбаре собачью купальню. Это маленькая комната с подогревом, с утопленной в полу цементной ванной, так что собакам никуда не надо карабкаться. Она установила и мощный разбрызгиватель, и он все хорошенько промывает. Тут же большая куча махровых полотенец, фен на длинном шнуре, стол для расчесывания и комплект парикмахерского оборудования: щетки, гребни, щипцы для когтей. Рауди только взглянул — и отступил. Когда я расстегнула кожаный ошейник, надела на него тренировочный ошейник и поводок и попыталась втащить его в ванну, он уперся передними лапами и зарычал так же грозно, как рыкнул на него Клайд. Я подумала, что знаю решение. Отпустила поводок, сбросила туфли и носки, закатала джинсы, ступила в ванну и поплескалась. Сказала ему, как мне было здорово. Указала на то, какого он лишился удовольствия. Замысел провалился. Он ушел к двери и заскреб по ней когтями.

На стенном крючке висел современный намордник, который Бак, верно, купил или получил в подарок, потому что при жизни Марисы таких еще не было. Он сделан из плетеной кожи и застегивается на карабин. Я натянула его на Рауди., подобрала поводок, обхватила пса за задние лапы и втолкнула в ванну. Я сильнее, чем кажусь. До меня дошло, что д-р Стэнтон придерживался сухой чистки.

Через пятнадцать минут уже работал фен, я вычесывала Рауди щеткой, а он, распростертый на полу, на ложе из полотенец, изнемогал от блаженства. Я чесала ему подбрюшье и внутренние части бедер мягкой щеткой, когда обнаружила татуировку, меньшего размера и много ближе к подколенку задней ноги, чем такие татуировки обычно делаются.

Собачья татуировка, конечно, не сердечко с надписью: «Не забуду мать родную» — внутри. Это идентификационный номер, обычно номер страхового документа хозяина или регистрационный номер пса в АКС, наколотый либо на внутренней части уха, либо на внутренней части бедра. Здесь значилось ВФ 818769, — по всей очевидности, не номер хозяйского документа. Я не удивилась, обнаружив, что пес татуирован. Доктор Стэнтон был заботлив. Единственное, что меня удивило, — отчего я раньше этого не заметила. Купала я Рауди впервые, но несколько раз вычесывала щеткой. Наверное, поместить татуировку возле подколенка и уменьшить было придумано, чтобы сделать ее почти незримой, пока специально не ищешь. Мне казалось, что спрятанная татуировка не отвечает одной из основных ее целей — вернуть пропавшую собаку, но косметический результат был великолепен.

Мы выехали в Кембридж в четверг, сразу после полудня, но из-за поломки на перевале, задержавшей нас на пару часов, приехали к состязанию впритык, и у нас не хватило времени зайти домой. У арсенала были включены все наружные прожекторы, и можно было видеть патрули. У входа туда-сюда расхаживали Стив с Индией. Широко раскрытые глаза Индии были устремлены на Стива. Она всегда выглядит так, будто спрашивает, не может ли сослужить ему какую-нибудь службу.

— Мы только что приехали, — сказала я и рассказала о поломке. Я позвонила Стиву в субботу, чтобы дать ему знать, где я. — Извини, я отлучалась по работе.

— Все в порядке, — откликнулся он и, поглаживая Рауди, добавил: — Ты делаешь свою часть дела.

— Этот пес не работа, — ответила я. — Он скорее лечение.

Я и впрямь так думала. Впервые с тех пор, как умерла Винни, я чувствовала себя такой счастливой. У меня был пес, жизнь была о'кей. Мне было очень жаль д-ра Стэнтона, но сознаюсь, что если бы вернуть его к жизни значило отдать ему Рауди, я, может быть, этого и не сделала бы, даже если бы у меня был выбор. Как я и сказала, я неразумна, когда дело касается собак.

Наше весеннее состязание по кунштюкам — большое местное событие. Мы объявляем о нем в «Шоу-Бюллетене», и на него съезжаются отовсюду. А осеннее — только для клуба. Когда мы с Рауди вошли, действовали два ринга: для приготовишек и для продвинутых. Предприготовишки, верно, были раньше, а чтобы устроить осенью состязания для Собак-Помощников, у нас всегда не хватает людей. На ближайшем к двери ринге Диана и Курчи работали в продвинутых. Когда Курчи, как сейчас, в ударе, он так великолепно становится к ноге без поводка, что можно поклясться — есть невидимый поводок, взбегающий от его красного ошейника к руке Дианы. Именно так он и вставал к ноге, когда я вошла. После Диана скорее всего скажет, будто он знал, что это всего лишь состязание по кунштюкам. На дальнем ринге тощий парень с большим псом смешанной породы, по имени Цезарь, работал в приготовишках. Цезарь отставал. Вокруг стояла куда большая толпа зрителей, чем я ожидала. Приятно было сознавать, что мы не из тех, кого легко запугать.

Арлен ошивалась у конторки. Волосы ее казались маслянистыми. Ей надо сбросить фунтов тридцать — сорок. Ей могла бы пригодиться программа похудания Рауди. Но внешность ее не волнует.

— Я думала, ты не решишься, — сказала она. — Ты следующая, и твоя собака — последняя. Винс тебя записал. Правда, он отлично выглядит?

Она разумела Рауди, а не Винса.

— Он и вправду милашка, — сказала я. — К приготовишкам?

Она кивнула:

— Дай им знать, что вы здесь.

Я сложила манатки — сумочку, запасной поводок, кожаный прогулочный ошейник Рауди, термос, миску — на одну из скамеек в дальнем конце зала и набросила сверху куртку. На ринге приготовишек Цезарь заканчивал работу на подзыв, последнее свое индивидуальное упражнение. Он, согнувшись, подошел на зов. Я надела нарукавную повязку, и стюард — парень из начинающих, который держит бассета, — заметил меня.

Перед тем как выводить Рауди на ринг, я сказала ему несколько слов.

— Ничего не забудешь. Просто постарайся, — шепнула я.

Судью, шатенку лет сорока в персиковом синтетическом костюме, я прежде не видела.

— Вы готовы? — спросила она. Она не любопытствовала. Это обязательный вопрос.

— Готова, — сказала я.

На поводке Рауди, как мне показалось, немного опережал, за исключением внешнего поворота в фигуре восемь, когда я ощутила, что он отстает. (Поскольку при хорошем вождении следует и на судью глядеть, и глядеть, куда идешь, не всегда видишь, что делает твоя собака.) Без поводка он, казалось, немножко медлит, исполняя команду «сидеть». Его проверочная стойка была великолепна, но это довольно легкое упражнение. Подзыв не легок, но пес все равно был близок к совершенству, а когда он закончил, то, подпрыгнув, сел и улыбнулся мне. Я отпустила его и обняла. Похвала между упражнениями на ринге не возбраняется. После перерыва — всего на пару минут нас позвали назад на групповые упражнения: посадку и укладку. Он так хорошо делал их всю неделю, что мне следовало быть подозрительной. Поскольку это было у приготовишек, а не у продвинутых, мы оставались на ринге, отойдя от собак. На посадке Рауди вертелся, что лишало нас очков. Я была почти уверена, что на укладке он постарается подползти к Лайон, которая оказалась рядом с ним, но он поймал мой взгляд и остался на месте.

Мы все покинули ринг и стали ждать. Двое вожатых с собаками все еще дожидались состязаний для продвинутых — потом предстояли групповые упражнения для продвинутых. После этого судьи должны подсчитать очки и проверить свои подсчеты. Наконец каждого, кто был квалифицирован, зовут обратно для получения лент и призов. Я не знала, каков наш счет, но была уверена, что нас квалифицируют.

Я пропустила обед, чтобы поспеть на состязания, и хотела есть и пить. Рауди, вероятно, тоже. В машине была бутылка воды, но еще в Мэне я обнаружила, что Рауди один из псов, которые будут есть и пить что угодно — салат, виноград, бананы, попкорн, томатный и апельсиновый сок, — поэтому я порылась под курткой, вытащила термос и миску и налила нам обоим апельсинового сока, которым наполнила термос у Бака. Апельсиновый сок показался мне на вкус странноватым, но я так хотела пить, что все равно его вытянула. После предыдущей поездки в Аулз-Хед я на неделю оставила термос в «бронко» и теперь подумала, что он, верно, заплесневел, а я не слишком хорошо его помыла перед тем, как влить туда нынче утром апельсиновый сок. Или, может быть, я по ошибке схватила не тот кувшин и взяла какой-нибудь из Баковых — с разведенным «Инвайтом», «Зукко» или, тоже возможно, пищевой добавкой со вкусом апельсина для кормящих сук, — но это меня не встревожило. Бак считает, что нельзя кормить собаку тем, что ты сам не станешь есть и пить, и наоборот. Рауди, кажется, не заметил вкуса, но мой ангел-хранитель знает свое дело. Если бы судья задержался, чтобы перепроверить подсчеты, я бы заново наполнила миску Рауди.

Случилось так, что нас позвали на ринг прежде, чем я это сделала. Приз предприготовишек достался золотистому ретриверу, которого водил Рик Лоусон. Никто не удивился. Как я и предсказывала, у продвинутых победил Курчи. У приготовишек победили мы. Вторыми были Стив с Индией — только потому, что она провалила подзыв, побродив вокруг, прежде чем подойти к Стиву. Сонливость напала на меня, как раз когда все сгрудились вокруг, ласкали Рауди и говорили мне, как счастлив был бы д-р Стэнтон. Это была правда. Я помню, что чуть не расплакалась, потом стала зевать, потом подумала, как же долго я была за рулем. Следующее, что приходит мне на ум, — бессвязные воспоминания о том, что оказалось больницей Маунт-Оберы.

На следующее утро в больничной палате было чересчур солнечно. Свет резал мне глаза, пока Стив рассказывал, что Рауди и я получили сверхдозу валиума. Позднее этим утром кто-то сказал мне, что Стив примчал Рауди в ветеринарную лечебницу, а меня велел Рэю отвезти в Маунт-Оберн. С приоритетами у Стива все в порядке.