"Власть молнии" - читать интересную книгу автора

Глава XIV В ВЫШГОРОДЕ

За дверью раздались приближающиеся шаги, но ещё за несколько секунд перед тем Карсидар понял, что это Читрадрива вернулся с прогулки по городу. И точно: двери распахнулись, и в комнату вошёл гандзак. На его лице было написано явное недоумение. С самого порога он возбуждённо заговорил:

— Слушай, Карсидар, теперь я точно знаю, что мы попали не туда, куда стремились.

— В самом деле? — Карсидар прошёлся по комнате. — Почему ты так решил?

— Я был на местном базаре, он здесь торжком называется. Насмотрелся на изделия здешних ремесленников. Так они ни в какое сравнение не идут с теми штуками, которые у тебя в рукавном арбалете. С этими железными прутиками, свёрнутыми в кружочки. Уж я и так расспрашивал, и этак, но всё без толку. Не понимают меня, хоть плачь! К кузнецу попросил отвести — то же самое. Вроде сообразительный малый, а как начинаю рассказывать, он только смеётся. Единственная похожая на твои прутики вещица — дужка замка. Есть там такие зубчики, наподобие зацепов, их ключом придавишь, потом отпустишь — они и встанут на место. Но такое и у нас могут сделать…

Читрадрива осёкся, сообразив, что выражение «у нас», по крайней мере на время, утратило для них всякий смысл, затем докончил:

— Я хотел сказать, что это не так уж сложно. А вот когда пруток раздвигается и сдвигается, как живой, совсем другое дело. Для них это такая же диковинка, как и для нас.

Карсидар отвернулся, опустил голову и медленно подступил к выходившему во двор окну. Снаружи было пасмурно; со сплошь затянутого низкими серыми тучами неба сеялся то ли меленький дождичек, то ли мокрый снежок. Печальное зрелище. Отвратительное, можно сказать.

И в преотвратнейшем положении они очутились! Ничего себе, «не туда попали». А куда же?! И главное: как им отсюда выбраться?

Если бы хоть Читрадрива помнил, чем кончилось их пребывание в злосчастной пещере! Но гандзак был в полном неведении относительно этого, как, собственно, и Карсидар. Усиливающийся с каждой минутой ветер, полосующий Карсидара вместе с конём на куски — вот и все его воспоминания. Далее, по словам Читрадривы, он потерял сознание и очнулся лишь на рассвете от невыносимой боли в правом виске. Насколько они теперь понимали, это был тот самый момент, когда Менке отсёк Карсидару ухо. Карсидар смутно припоминал, что тогда ему мерещился чей-то дикий крик; очевидно, то кричал Читрадрива, чувствуя его боль. Когда же он опомнился, то увидел вокруг голую степь, кое-где покрытую жалкими ростками лозы, а на горизонте — зарево пожара. Он решил посмотреть, что там случилось, и, подойдя поближе к пожарищу, встретил восседавшего на Ристо Карсидара в окружении русичей.

Вот и всё. Больше ничего Читрадрива припомнить не мог, как ни старался. И не мог сказать ничего определённого ни про собственное видение насчёт разорванного на куски Карсидара, ни про похожее видение товарища, ни про дальнейшую судьбу Сола (что стало с мальчишкой? засосала ли его пасть дракона или он всё же сумел удержаться за щербинки каменного пола? куда он девался, если унёсся вместе с ними?..) И самое главное — как они попали из гор в степь, из пещеры — на открытый воздух, на свободу? Раз они вошли в эту дыру, и буйный ветер умчал их прочь от входа — должен же быть где-то выход из пещеры!

Однако где этот выход? Почему ни Карсидар, ни, тем более, Читрадрива не заметили около себя чего-нибудь вроде воронки, овражка небольшого или любой другой подозрительной складки почвы? Вокруг была лишь слегка холмистая степь. Да и не холмы это вовсе, а так — бугорочки, похожие на застывшие тёмные волны.

Но самое плохое заключалось в том, что не обнаружив эту проклятущую дыру в земле, они, похоже, никогда не смогут вернуться обратно… Ни-ког-да!

Вот уж впору вспомнить слова из сказки: прямо пойдёшь — назад не воротишься…

— Да, это плохо, — флегматично произнёс Читрадрива. — Но сейчас меня больше волнует другое.

Карсидар вздрогнул и решил вначале, что высказал последнюю мысль вслух. Правда, для читающего мысли гандзака прочувствовать движения его души не составляет особого труда. Но ведь они договорились!..

— Что же тогда? — весьма прохладно спросил Карсидар, всем своим видом выражая недовольство тем, что Читрадрива нарушил их уговор.

— Прежде всего, мы должны решить, что будем делать в этой стране.

— Это мы решим, когда разберёмся, куда угодили, — возразил Карсидар.

— А если не разберёмся? Ведь нельзя исключить и такое.

Карсидар ещё пуще нахмурился. Воистину, это был самый худший из возможных вариантов. Они и так здорово влипли, попав чёрт-те куда, в какую-то Русь, вместо Ральярга, о котором здесь слыхом не слыхивали. И вовсе никакой это не колдовской край, к колдунам здесь относятся ничуть не лучше, чем в Орфетане; пока что им не встретился ни один местный гандзак или, на худой конец, «хайаль-абир»…

— И всё же не стоит впадать в отчаяние, — сказал Читрадрива. — Мы здорово влипли, не спорю, но…

— Ты что, опять мои мысли читаешь? — произнёс полушёпотом Карсидар, едва сдерживая раздражение.

С недавних пор между ними установилось соглашение: не общаться мысленно, когда они остаются вдвоём. При свидетелях — пожалуйста. Но если в присутствии других это могло пригодиться, то в данном случае не приносило никакой пользы, а только действовало на нервы.

— Ничего подобного. — Читрадрива старался держаться как можно спокойнее, но было видно, что и он сильно расстроен. — Думаешь, твоё волнение не выплёскивается наружу? Как бы не так! Мне вовсе не обязательно влезать в твои мысли, чтобы догадаться, о чём ты думаешь. Это написано на твоём лице. А я лишь хотел сказать, что не стоит отчаиваться.

— Легко тебе говорить «не стоит»! — с горечью воскликнул Карсидар. — А мне каково?! Ведь это я затеял экспедицию в Ральярг! Я втянул вас в эту авантюру, я же за всех и в ответе! И за тяжело раненного Пеменхата, и за Сола, с которым невесть что приключилось. Нас же с тобой занесло к чёрту на рога, я сдуру к дикарям попал, и теперь, вдобавок к седине пятнами, у меня полуха недостаёт.

Карсидар задохнулся в приступе бессильного и оттого бессмысленного гнева. Он весь дрожал, как в лихорадке.

Читрадрива невозмутимо произнёс:

— Кстати, о седине. Знаешь, шлинасехэ, а ведь белых волосков у тебя поубавилось. Я серьёзно.

Карсидар оторвался от созерцания безрадостной картины потонувшего в грязи хозяйственного дворика и пробормотал:

— Ты о чём?

— О щетине, которая растёт на твоём подбородке. И о волосах на голове. Да ты сам посмотри.

Надо сказать, что зеркало, которое предоставили в их распоряжение, было не очень хорошего качества — небольшая, слегка желтоватая пластина полированной бронзы. Но даже в ней было видно, что волоски, пробившиеся на едва затянувшемся молодой кожицей подбородке, все одинаково тёмные. Да и седых прядей в волосах на голове явно стало меньше.

Карсидар по привычке осторожно потрогал щёки, провёл рукой пониже. Растёт щетина! А седина, значит исчезает? Странно, весьма странно. Она у него с детства — по крайней мере, Эдана, жена Векольда ясно помнила, что Шелих попал на хуторок уже седым. Может быть, он поседел, когда удирал от «могучих солдат»? Или чуть раньше — во время осады прекрасного города, призрак которого промелькнул перед его мысленным взором там, в ночной степи? Как бы то ни было, с течением времени число белых волосков должно увеличиваться, а не уменьшаться.

Но если на подбородке растительность абсолютно новая, и мало ли что бывает в таких случаях, то как же волосы на голове?! Карсидар был знаменит ими на весь Орфетанский край, из-за чего приходилось всё время таскать шляпу с бахромой. Её Карсидар потерял в пещере; да и прикрывать голову здесь не было никакой нужды, тут за ней никто не охотился… по крайней мере, пока. Вот Читрадрива и заметил, что седины поубавилось.

И подбородок больно скоро выздоравливает. Татары прижгли его калёным железом, после этого вроде бы след на всю жизнь должен остаться… Ан нет, не тут-то было! Струпья на третий день поотсыхали, неделя прошла — и уже не болит ни капли! Да ещё борода вновь пробивается! Настоящие чудеса. Хоть и подозрительно всё это, как ни верти…

Карсидар почувствовал, как под охватывающей голову повязкой зачесалось изуродованное правое ухо. О боги, вот ещё странность! Русичи ежедневно делали ему перевязку, но со вчерашнего дня старик, исполнявший здесь обязанности лекаря, заявил слугам Михайла, что прикладывать зелье больше нет нужды. Рана на ухе затянулась молоденькой кожицей, как и на подбородке.

— Слушай, Читрадрива, тебе не кажется, что я всё больше становлюсь похожим на ящерку, у которой запросто отрастает оторванный хвост? — резюмировал эти грустные размышления Карсидар и добавил мысленно: «Ящерица. Или лягва. Холодная и мокрая. Гадость какая!..»

Читрадрива хмыкнул и покачал головой:

— Сравнение с ящерицей здесь вряд ли уместно. Вот на кого ты действительно становишься похожим, так это на истинного колдуна-гандзака, который по всем статьям превосходит своего учителя. И если быть до конца откровенным, то чем дальше, тем труднее мне управляться с таким учеником.

Карсидар отвернулся. Не хватало ещё, чтобы Читрадрива отрёкся от него! И это когда он так нуждается в поддержке и участии!..

Гандзак несколько вымученно хохотнул:

— Брось, шлинасехэ. Я не оставлю тебя в любом случае. И вовсе не потому, что я такой независтливый. Я бы с радостью заимел хоть десятую часть твоей силы! Впрочем, тебе видней, хорошо быть таким могучим или плохо… И не потому я тебя не брошу, что в этом мире мы более одиноки, чем где бы то ни было, а значит, нам необходимо держаться друг за дружку. И не оттого даже, что могу дать тебе слово. В конце концов, нет такой клятвы, которую нельзя было бы нарушить. Просто наш народ знает, что такое полное одиночество и что есть верность. И я тебя не предам, шлинасехэ. Это в крови у нас обоих.

— Ты серьёзно? — устало пробормотал Карсидар. Хотя достаточно было лишь немного сосредоточиться на мыслях Читрадривы, чтобы понять: он не лжёт.

— Ай-ай-ай, мой принц! — Гандзак шутливо погрозил ему пальцем, точно маленькому ребёнку. — Только что ты подозревал меня в копании в твоих мыслях, а сам чем занимаешься?

Карсидар поднял руки:

— Ну, Читрадрива, ты победил меня одним лишь этим замечанием! Победил, несмотря на мою хвалёную силу.

— Не силой я взял, а умением обращаться с ней. Но не грусти, ты скоро научишься владеть собой. Недаром я вызвался быть твоим учителем. Это пойдёт на пользу нам обоим.

— Думаешь?.. — Карсидар со скептическим видом передёрнул плечами. Он решил, что Читрадрива имеет в виду всё тот же поиск выхода из «пасти дракона». — Я уже пытался позавчера. Сам знаешь, ничего хорошего из этой затеи не вышло.

Да уж, неожиданный эффект получился! Пока Карсидар расслаблялся и потихоньку пробовал представить, как может выглядеть выход, и прикидывал, где он должен располагаться, ничего особенного не происходило. Зато примерно через полчаса после того, как Карсидар бросил бесполезные упражнения, небо неожиданно заволокли сизовато-серые тучи (а денёк, надо сказать, был погожий), и повалил густой снег. Затем началось вообще что-то невообразимое: загрохотал гром, засверкали разлапистые молнии, и одна из них ударила в пристройку храма, где русичи собирались, чтобы помолиться своим богам. К счастью, дело было в то время, когда храм пустовал. Да и пристройка представляла собой башенку с колоколами; значит, кроме звонаря, там и быть никого не могло.

Тем не менее, в городишке поднялся ужасный переполох. Слухи о том, что сотник Михайло привёз из-за Днепра (так называлась река) колдуна, который живьём попалил бессчётное число проклятых татар, обрастали самыми невероятными подробностями. Из уцелевших молельных домиков до глубокой ночи разносился окрест густой гул набатных колоколов, хотя обычно звонили понемногу утром и вечером. А на следующий день к ним зашёл Ипатий и объявил, что впредь до возвращения из столицы Михайла и тысяцкого Остромира (тысяцкий — это такая должность, «начальник над тысячью воинов», как перевёл сметливый гандзак; они как раз остановились в доме его здешнего родственника) Карсидару лучше не выходить из дома. Хорошо ещё, что Читрадрива всячески скрывал свои способности, и, не имея прямых доказательств против гандзака, русичи не запретили ему прогулки по городу…

— Я как раз не имел в виду твою позавчерашнюю попытку. Хотя учти, с этим не всё так безнадёжно. Говорю же, ты ещё научишься владеть собой. Но я подумал вот о чём: а не предложить ли тебе через Михайла или Остромира свои услуги местному князю? Мне кажется, у русичей назревают крупные неприятности с плосколицыми дикарями. А ты в одиночку уничтожил их отряд и тем самым заставил уважать себя.

Карсидар вынужден был признать справедливость этих слов.

— Вот и попробуй наняться на службу к князю! — радостно подхватил Читрадрива. — Тебе ведь не привыкать, верно? А сумеешь войти к нему в доверие — мы сможем лучше разобраться во всём. Собственно, получить свободу — это не проблема…

— Конечно, не проблема! — Карсидар вспомнил ударивший прямо с неба порыв ветра, который разметал горящий шатёр. — Освободиться мы сможем запросто, да только два чужеземных колдуна в этой стране всё равно останутся двумя беспомощными щенками.

— Ну, себя ты явно недооцениваешь. — Читрадрива склонил голову набок и прищурился, словно примериваясь перед тем, как взвалить на плечи тяжёлый мешок. — Это лишний раз подтверждает, что очень многое тебе ещё только предстоит осознать. Во всяком случае, ты больше напоминаешь не щенка, а сказочного слепого великана. Такой превратит зелёный лес в гору дров, прежде чем отыщется конская подкова. Но дрова-то — живые люди, а не деревяшки!

— Тогда лучше вообще тихонько исчезнуть отсюда. Чем, к примеру, татары хуже русичей? — сказал Карсидар, решивший поискать какой-нибудь другой выход… Но тут же пожалел о произнесенных словах — в душе мигом поднялась волна ненависти и отвращения, и его едва не стошнило.

— Ай, зачем лукавишь! — Читрадрива вновь погрозил пальцем. — С татарами ты уже испортил отношения. Их предводитель Менке отрезал тебе полуха и вообще хотел посадить тебя на кол, содрать с живого шкуру и замышлял прочие гадости. А Михайло подобрал тебя, велел перевязать, отвёз в этот самый Вышгород…

— И держит нас здесь, как двух редкостных зверушек, — съехидничал Карсидар.

Возразить на это было нечего. Обнаружив в степи двоих подозрительных чужестранцев, сотник не повёз их прямиком в столицу, а направился вдоль реки вверх по течению. Здесь была расположена небольшая, но довольно мощная крепость Вышгород. Правда, кольцевые стены оказались на поверку шестью земляными валами, просто издалека, да ещё в тумане, Карсидар не сумел рассмотреть этого. Но вокруг первого вала шёл ещё глубокий ров; замок был построен основательно, да и место для него выбрано очень удачно.

Вот в этой крепости их и заточили… То есть, нельзя сказать, конечно, что посадили под замок. После переправы Михайло сразу известил о всём произошедшем тысяцкого. Остромир явился незамедлительно, разместил обоих гостей в хороших светлых комнатах, а сам, в сопровождении сотника, отбыл в Киев — как поняли друзья, столицу этой страны, которая называлась Русью. С Карсидаром и Читрадривой были внимательны, предупредительны, отменно кормили, верный Ристо был ухожен. До неудачного «эксперимента» по обнаружению второго входа в пещеру Карсидар мог наведываться на конюшню, прогуливаться по крепостным стенам, вволю любоваться окрестным пейзажем, а Читрадриве даже теперь разрешалось ходить по городку в сопровождении приставленных к ним слуг.

Приложив немалые усилия, друзья разобрали местное наречие и уже могли довольно сносно объясняться с русичами, поэтому Читрадрива приносил с каждой прогулки какую-нибудь интересную новость. Например, третьего дня он выяснил наконец, кто такие древляне, после чего сдержанно отчитал Карсидара за бессмысленное враньё Михайлу. «Древлян, древлян, — передразнил он. — Видишь, что за древлян?! Понимаешь теперь, как подозрительны твои слова?» А вот насчёт Хорса дело обстояло похуже — некоторые при упоминании этого имени плевались и делали странное движение правой рукой, некоторые же толковали нечто невразумительное насчёт света…

За подозрительной парочкой самозванных древлян зорко следили, глаз с них не спускали денно и нощно. Оружие, разумеется, вежливо предложили не носить. Карсидар решил воспользоваться вынужденным бездельем и дать Читрадриве несколько уроков фехтования, используя тяжёлые длинные палки. Однако на второй же день явился вездесущий Ипатий и, угрюмо ворча, попросил их бросить эту «забаву». В общем, они оставались под наблюдением, поскольку…

— Ты прекрасно знаешь, что русичи тебя боятся, — сказал Читрадрива и добавил с чувством:

— Ещё бы им не бояться! Уважают они тебя, твою силу и могущество. Может, Михайло с Остромиром берегут таким образом дорогого гостя…

— Не берегут, — оборвал Карсидар речь гандзака. — А берегутся сами. Узкоглазый серёжку оттяпал…

Опять зачесалось под повязкой, и он потрогал кармашек пояса, где лежала драгоценная вещичка.

— …вот они и пытаются защитить себя. Понимают, что если не сделать этого, если хоть пальцем тронуть нас — я им покажу!

— Если бы ты действительно хотел им показать, то уничтожил бы вслед за татарами. Разве нет?

— Что правда, то правда, — вздохнул Карсидар. — Но они ведь ничего плохого нам пока не сделали, да и внешне похожи на нас… Гм. Особенно на тебя, — он шутливо поклонился русоволосому и голубоглазому Читрадриве. — А уж каким удачным именем я тебя наградил. Дрив-древлянин!..

Тот фыркнул:

— Лучше не напоминай! А насчёт службы у князя подумай, не отказывайся заранее.

— Там посмотрим, — ответил Карсидар немного задиристо. — Вот вернётся наш благодетель Михайло…

Они вздрогнули, одновременно посмотрели в окно, а затем друг на друга. Со двора доносился отчётливый конский топот.

— Ты что, и события предугадываешь? — спросил Читрадрива.

Заскрипели петли тяжёлых ворот, во двор въехал небольшой конный отряд. Среди прибывших нетрудно было различить фигуры тысяцкого и сотника.

— Явились, не запылились, благо пыль дождём прибило, — проговорил Читрадрива. — Ну что ж, скоро нас призовут в гридницу. Узнаем, что решил насчёт колдуна и его подручного местный правитель.

Однако гандзак ошибся. За ними не прислали ни до обеда, ни после. Только вечером явился Ипатий и угрюмо буркнул:

— Ну, Хорсадар, Дрив, ступайте оба к Остромиру. Ждёт он вас.

Гридница была длинной прямой комнатой на манер парадного зала, только поменьше и не с каменными стенами, а с деревянными. Возможно, так строили из-за прохладного климата, ведь в деревянном доме теплее. «Думали, едем на юг, отогреемся, а тут, оказывается, хуже, чем в Орфетанском крае», — твердил гандзак, недовольный тем, что им с Карсидаром запретили драться на палках (эти упражнения согревали).

К стене гридницы прислонился Михайло. Он был без доспехов, но с мечом. А на стуле с высокой спинкой развалился нарядно одетый тысяцкий. Правда, спинка такой высоты лишь подчёркивала малорослость коренастого широкоплечего Остромира, и, несмотря на всю серьёзность момента, Карсидар едва сдержал улыбку.

— Эй, Ипатий, проверь, нет ли кого за дверью, — обратился сотник к бородачу, вошедшему в комнату вслед за Читрадривой и Карсидаром.

Ипатий выглянул за дверь, отрицательно мотнул головой и остался стоять около входа. Кроме них ни в гриднице, ни около неё никого не было.

— Хорошо. — Остромир подобрался, даже привстал немного на стуле, чтобы казаться выше, и сказал гостям:

— Слыхал я, что вы научились говорить по-нашему. Так?

— Верно, научились, — подтвердил Карсидар.

В глазах тысяцкого мелькнуло изумление. Он задумчиво подкрутил левый ус и обратился к Михайлу:

— А ты часом не напутал? Или они тебя поначалу обманули?

— Что ты, Остромир! — Михайло растерянно развёл руками. — Лопотали они бойко, это верно, да только всё по-своему, непонятно. Но чтобы так…

— Не подозревай за Михайлом худого, — поддержал начальника Ипатий. — Я сам могу подтвердить, что они выучились. При мне ведь дело было, я за ними, почитай, неотрывно наблюдал.

— Наблюдал, — тысяцкий тяжело вздохнул. — Как же ты не доглядел, что колдун молнией в святую церкву ударил?

Остромир вперил жёсткий взгляд в Карсидара и резко спросил:

— А ну, Хорсадар, сознавайся: кидал молнию в церкву?

«Не отвечай необдуманно, он не в духе. Видимо, что-то случилось в столице», — почувствовал Карсидар мысль Читрадривы.

Впрочем, он и сам насторожился, уловив витавшую в воздухе подозрительность, попробовал аккуратно проникнуть на самый краешек сознания сотника, как учил гандзак. И, прежде чем чуткий Михайло вздрогнул, Карсидар уже знал: точно, поездка не удалась. По крайней мере, её результаты оказались для русичей неожиданными.

— Что такое церква? — спросил он, чтобы слегка протянуть время. — Дом, у которого молнией разбило пристройку?

— Ты малоумным не прикидывайся! — строго сказал Остромир. — Знаешь ведь, куда метил, чёрная твоя душа. Аль ещё в какое место целился?

И тысяцкий обратился к Ипатию:

— Другого чего не разбило?

Бородач отрицательно мотнул головой, а Карсидар сказал как ни в чём не бывало:

— Не направлял я молнию в церкву вашу. Да и как я мог сделать это, сидя взаперти?

— На пристройке башенка была, — вставил слово Читрадрива. — А молния всегда в высокое место бьёт — в деревья и в дома.

Остромир глянул исподлобья на Михайла, проворчал:

— Ишь, и этот лопотать по-нашему выучился! Оба они одного поля ягоды. — После чего обратился к гандзаку:

— Ты не суйся в наш разговор, а то не посмотрю на ваше колдовское звание и допрошу обоих, как полагается! Живо мне всё выложите.

«А ты не пугай», — хотел ответить ему Карсидар, но был остановлен Читрадривой, который мысленно велел ему не раздражать лишний раз тысяцкого.

Видя, что гости не вступают в препирательство, Остромир немного смягчился и продолжал:

— Зря вы так поступили с церквой наших любимых святых. Слух о том докатился уже до самого митрополита…

— Святые — это ваши боги? — всё-таки не выдержал Карсидар.

Тысяцкий издал то ли вздох разочарования, то ли стон.

— Поганцы они оба, и Хорсадар, и Дрив, — заметил Ипатий.

А Михайло пояснил, как умел:

— Бог у нас один, и Он есть Господь Иисус Христос, как учит Евангелие. А святой — это человек, который ходил в Боге и поступал по Его заветам. Наибольшие из наших святых — это Борис и Глеб, княжичи, сыновья Володимира Великого. Были они схоронены в этой самой церкве, которую ты, поганый колдун Хорсадар, молнией разбил.

«Ты что-нибудь понял?» — мысленно спросил Карсидар.

«То же самое, что у нас, — отозвался Читрадрива. — Русичи считают, что бог у них один, а на самом деле богов этих много. Как и наши боги, Борис и Глеб жили с ними, даже были детьми их правителя. Однако не стоит заострять на этом внимания. Видишь, тысяцкий крайне мрачен. Определённо, случилось что-то нехорошее».

А вслух сказал:

— Вот ты постоянно твердишь, что мой товарищ ударил молнией в церкву. Но с чего ты взял, будто мы можем повелевать грозой? Нам это непонятно.

— Михайло? — обратился Остромир к сотнику.

— Да как не думать! — воскликнул тот. — Как не думать. Не было вас в Вышгороде — не было грозы зимой, не били молнии в церкву.

— Никогда-никогда? — спросил Читрадрива хитро прищурившись. Видимо, несмотря на чуткость Михайла он всё же потихоньку копался в его мыслях.

— Ну, по крайней мере, не на моей памяти, — признался сотник отворачиваясь. — Но вы явились сюда, и такое случилось. А тут еще, когда мы нашли Хорсадара… — Михайло на миг запнулся. Была в этой паузе какая-то странность, недосказанность. — Как же тут не заподозрить!

— А что случилось, когда вы нашли Карсидара? — спросил Читрадрива. По голосу чувствовалось, как он напрягся.

— Нешто ты не знаешь? — недоверчиво спросил сотник. — Чай, не глухой и не слепой, рядом был…

— Тоже ведь гром был да молния, — не вытерпел Ипатий.

— Ну!.. — предостерегающе одёрнул его сотник, но было поздно.

Карсидар наконец догадался, в чём дело, и так и замер, разинув от изумления рот. Перед его взором колебалось неясное видение: в нижней части крутого горного склона зияет отверстие пещеры, из неестественно-чёрных недр которой время от времени вырывается приглушённый рокот, похожий то ли на шум обвала, то ли на отдалённый раскат грома; а в глубине провала вспыхивают и тут же гаснут лиловые отблески.

«Гром и молния!» — едва не выкрикнул он.

«Да, гром и молния, — подтвердил Читрадрива. — Они были в „пасти дракона“. И русичи видели эти знаки ночью при нашем появлении здесь. Значит, они были рядом с выходом. А когда ты попытался определить это место, вновь появились молнии. Не знаю, в чём тут дело, но это явно неспроста».

— Мы оба были в беспамятстве, — просто сказал гандзак. — Иначе Карсидар, который позже сжёг татар, не позволил бы им себя захватить. Да и я, уж поверьте, не стал бы отсиживаться в кустах.

— А что, ты тоже?.. — осторожно поинтересовался тысяцкий, воздержавшись, впрочем, от того, чтобы добавить «колдун».

— Я бы попытался помочь другу, — сказал Читрадрива, избегая прямого ответа на вопрос Остромира. — Но я не знал, что он нуждается в помощи. Поэтому расскажите, что вы видели и слышали.

Ипатий хмыкнул. Михайло слегка выдвинул из ножен меч, сунул его обратно, вопросительно посмотрел на тысяцкого, который задумчиво разглядывал сцену пира, нарисованную на противоположной стене гридницы.

— Ладно, древлянский колдун, расскажу. Хоть вы с Хорсадаром порядочные лжецы…

«Слышишь?» — укоризненно подумал Читрадрива, заставив Карсидара покраснеть.

— Так вот, слушай. Подступил к Киеву Менке, один из татарских ханов. Начал предлагать нам поддаться. Ясное дело, эти собаки замышлять доброго не могут, пощады от них не жди, даже пленных они не милуют. Вот наш князь Михайло Всеволодович велел нам подглядеть…

При упоминании имени князя голос сотника странно дрогнул, что не ускользнуло от внимания Читрадривы. Карсидар же не заметил этого, его интересовало другое.

— Кто такой Менке? — спросил он.

Тут случилось неожиданное. Остромир вскочил, несколько раз прошёлся около своего стула и со стоном убежал в дальний угол гридницы.

— Менке, то большая собака, — шёпотом сообщил Михайло. — Шелудивый пёс, безбожный хищник, почти как Буняка.

Карсидару очень хотелось спросить, кто же в таком случае Буняка, но, чтобы не отвлекать рассказчика, он осторожно заглянул в его мысли. Впрочем, в голове Михайла вертелось загадочное слово «половец» да образ полудикого чудовища.

— Этот Менке дрался с нашими на Калке шестнадцать годов тому, — продолжал сотник. — Знаменитая была сеча! Мы бы порубали татар, да только половцы, которые тогда были с нами заодно, кинулись бежать и наскочили на наших воев. Как нарочно! Смешалось тут всё, татарские собаки осмелели, в лютых волков превратились. Много наших у той речки полегло, ой, много!.. Один Мстислав Романович — царствие ему небесное, храбрый был князь, — на каменном холме за возами от этих шелудивых оборонился да сдался на милость степовика Плоскини…

— Постой, постой, — прервал его Карсидар, окончательно запутавшийся во врагах и союзниках, в названиях народов и чуждых именах. — Скажи хотя бы, кто этот Плоскиня.

— Из наших он, степовой русич. Эх вы, а ещё говорите, что древляне! — с горечью сказал Михайло. — Ничего-то вы не ведаете. Так вот, этот степовой русич Плоскиня был заодно с татарами. Он из степи, татарские псы оттуда же. В общем, присягнул он им, ясно? Мстислав и решил сдаться ему. Всё же православный христианин, а не безбожник. Только окаянный Плоскиня решил, что присяга собаке крепче рода-племени (так его татарва застращала!), и выдал Мстислава с воями поганцам проклятым! Вот те и связали их, положили под доски, сели сверху трапезничать в честь победы, а потом проехались по доскам возами. И Мстислава Романовича, а заразом с ним и младших князей, под досками задушили.

Карсидар вспомнил, что Менке видел в мыслях эту самую картину. Припомнил он также, как подходил к нему человек, внешне похожий на русичей.

— Знаешь, Михайло, а ведь я видел в татарском лагере вашего, — сказал он, содрогаясь от отвращения.

— Не наш то был, а степовик, — уточнил сотник. — И окаянный пёс Менке был шестнадцать лет тому у Калки. И Остромиров брат… — последнюю фразу он произнёс едва слышным шёпотом.

Карсидар и Читрадрива переглянулись.

— Порубали-то воев Мстиславовых, когда князей задавили, — тихо продолжал Михайло. — И брата нашего Остромира также. В его доме-то вы живёте, в братнем наследии. Вот когда князь прослышал, что Менке подступил к Киеву, да наказал Остромиру выведать, что и как, тот и поклялся страшной клятвой, что жив не будет, а доберётся до этого пузатого татарина и самолично вспорет ему брюхо. А ты, Хорсадар, его опередил. Не дал отомстить, клятву исполнить. Так что не спрашивай у Остромира, кто такой Менке.

Сказав это, сотник выразительно посмотрел на Карсидара.

— Но что же вы видели ночью в степи? — Читрадрива решил вернуть разговор в прежнее русло.

— Так я и говорю. Переправились мы на левый берег, двинулись к лагерю. Больно близко подходить опасно, но что поделаешь! Остромир наказывал вслед за князем: «Глядите, ребятушки, хорошенько. Мне этого Менке хоть из-под земли достать надо». В общем, оставили мы коней на попечение Сбышатки — это чернявенький такой, помните? — да и пошли поближе. Ночь тёмная, хоть глаз выколи. Только вдруг неподалёку ка-ак загрохочет да ка-ак сверкнёт! И где-то подальше тоже блеснуло синим, только уже без грома.

— И ничего не синим, а лиловым, — вставил Ипатий, внимательно прислушивавшийся к разговору сотника с гостями.

— Может и лиловым, врать не буду, — неуверенно согласился Михайло. — Кой у кого глаза помоложе моих. В поле темно было, а тут сослепу… В общем, перепугались мы, к земле приникли. И надо же — мимо татары шмыгнули. Видать, тоже решили поглядеть на чудной сполох. Но пронеслись они чисто возле нас! Чуток левее взяли бы — и всем нам голов не сносить, потому как было их втрое больше нас.

— К коням вернулись ни живы ни мертвы, — добавил Ипатий, обращаясь к Читрадриве. — Тут как раз лагерь татарский загорелся, а потом и степь. Мы пошли поглядеть, что там и как. И нашли Хорсадара, а за ним тебя.

Гандзак принялся уточнять детали: как блестело в отдалении, точно ли не было там грома, да почему русичи не разделились и не пошли глядеть на второй сполох. Ясно было, что он ищет любые зацепки, чтобы поточнее определить место выхода из пещеры.

А Карсидар, во многом неожиданно для себя, утратил к этому интерес. Прежде всего, он был мастером; профессиональные навыки въелись в его плоть и кровь весьма основательно, и теперь он чувствовал: на русичей надвигается большая беда — а раз есть беда, есть и работа для наёмника. В своё время король Орфетанский, под угрозой мятежа и перед лицом нашествия дикарей, объявил всеобщее примирение, и Карсидар участвовал в битве на берегах Озера Десяти Дев. Теперь что-то похожее намечалось и здесь…

Ну, и дурак же он! Дубина настоящая. Мог бы сообразить, что раз мальчишкой удирал от «могучих солдат», на выходе из пещеры его ждёт всё та же война, а отнюдь не мирная жизнь, что и здесь может быть высокий спрос на людей его звания. Попал, что называется, из огня да в полымя, и Читрадриву с собой прихватил. Хорошо хоть Сол остался… Или нет?! Куда же он запропастился, в самом деле?..

— А третьей вспышки не было? — спросил Карсидар рассеянно.

«Это ты насчёт мальчика? — понял Читрадрива. — Вряд ли. Ночь была тёмная, свет видно хорошо. Они бы не проморгали».

— Третьей? — Ипатий ненадолго задумался. — Нет. Пожалуй, не было. А что?

Значит, Сол не попал сюда. От этого Карсидару сделалось грустно, и он поспешил переменить тему разговора, спросив:

— А что князь? Ведь вы в столицу ездили, в Киев.

Михайло, который рассказывал Читрадриве что-то насчёт расплавившегося оружия, поперхнулся на полуслове. Ипатий издал звук, похожий на протяжное «а-а-э-э».

— А бросил нас князь! — неожиданно весело сказал Остромир, выходя из самого дальнего угла гридницы к остальным. — Бросил, распрекрасный!

Читрадрива и Карсидар переглянулись, поражённые столь необычным известием.

— То есть как это бросил? — переспросил Карсидар. Услышанное просто не укладывалось в голове, противоречило всем его представлениям об ответственности правителя за жизнь подданных и судьбу своего государства.

«Вот! — послал ему мысль Читрадрива. — Вот что случилось в столице. Ясно? Это и есть дурное известие».

— Стой, Остромир, зачем?.. — попробовал остановить тысяцкого Михайло, но тот, не слушая подчинённого, продолжил со всё нарастающим раздражением:

— Как бросил? А просто! Князь Данило Романович вышиб его из Галича, а сынок его, Ростислав Михайлыч, высватал себе угорскую королевну да и поехал к ней. А между тем татары его вотчину, Чернигов то есть, спалили — Мстислав Глебович города не удержал. Вот наш Михайло Всеволодович и подумал: чего в Киеве татар дожидаться? — взял и драпанул в Угорщину вслед за сыном! Тьфу!!!

Остромир звучно плюнул на пол, подбежал к своему стулу, плюхнулся на него и, обращаясь к потолку, взмолился:

— Господи Исусе Христе, за что Ты караешь Русь так немилосердно?! Почто не даёшь нам князя толкового, который в годину тяжких бедствий пёкся бы не только о своей выгоде, но и о подданных?! Чем мы тебя прогневали? Чем, Господи-и-и?..

— А вы… без князя не можете оборониться? — без всякой задней мысли спросил Карсидар. Если честно, он не понимал, почему так отчаиваются эти люди. Как истинный мастер, Карсидар привык действовать в одиночку и рассчитывать только на себя. Какой командир? Карсидар сам себе и командир, и подчинённый. Сам за себя в ответе перед собой же.

— Без князя?!

Казалось, Остромир готов был испепелить презрительным взглядом наглого выскочку, и от более бурного проявления эмоций его сдерживало лишь осознание того, что Карсидар может испепелить весь городок на самом деле, а не в воображении.

— Эй, Михайло, а они всё же смахивают на древлян, — чуток поостыв, сказал тысяцкий насмешливо. — У древлян никогда не бывало своего толкового князя, оттого мы и верховодим над ними.

— Князь — это святое, — поддакнул Ипатий.

«Как и святые княжеские сыновья», — ввернул Читрадрива ехидную мыслишку.

— Нам бы хоть какого князя, — подытожил Михайло, — лишь бы согласился править нами и оборонять Русь от татар.

— Так уж и любого? — немедленно запротестовал Остромир. — Самые лучшие князья — Мономаховичи!

— Да где ж ты возьмёшь Мономаховичей? Кто из них к нам сунется? — возразил Михайло. — Ярослав вон был, да весь вышел. Умчал в свою Суздаль, как только прознал, что место в вотчине освободилось.

— А Михайло Всеволодович этот… который в Угорщину подался… он Мономахович или как? — поинтересовался Карсидар со всей возможной осторожностью. Он понял, сколь болезненно переживают эти люди предательство правителя, поэтому старался не раздражать их.

На этот раз Остромир воздержался от скептического замечания насчёт поразительной неосведомлённости древлян и устало разъяснил:

— Он сын Всеволода Чермного и происходит из черниговской династии. Чужак он, потому и бросил Киев татарам на потраву.

— А Ярослав Всеволодович урождённый киевский князь, что ли? Новгородец он, бросил нас и ушёл преспокойно в Суздаль, в вотчину свою, — с грустью проговорил Михайло и докончил:

— Даром что Мономахович… Значит, нужно не одно только родословие. Надо, чтобы князь не чужак нам был.

— Новгородец, новгородец… — Остромир потянул ворот рубахи, словно тот душил его. — Сделали предложение молодому новгородскому князю Александру Ярославовичу, чего же он медлит?

— Поехали послы, — сдержанно молвил Михайло. — Да только не близко Новгород, вот и не слыхать пока ничего. Но, надеюсь, скоро услышим.

— Дай-то Бог, — тихо проговорил Ипатий. — Говорят, Александр Новгородский хоть молод, да смышлён.

Карсидар, между тем, послал Читрадриве мысль:

«Ну как, видел ли ты что-нибудь подобное?! Насколько я понял, никто не хочет занимать престол в столице государства. Просто поразительно!»

«Ничего удивительного здесь как раз нет, — возразил гандзак. — Все панически боятся татар, с которыми ты так лихо расправился. И из трусости предпочитают бежать в провинцию. Поэтому я и говорил тебе: подумай насчёт службы у князя, не пожалеешь. Ведь если ты поможешь совладать с татарами…»

Карсидару действительно начинала нравиться эта идея. Плосколицых он люто возненавидел, русичи его побаиваются. Почему бы, в таком случае, не попробовать? Его и в самом деле зауважают ещё больше. Подумав так, Карсидар решил обратить внимание спорщиков на то, о чём они успели позабыть.

— Погодите. Что же получается? Кто сейчас князь? — спросил Карсидар. — К кому вы ездили и к кому нас повезёте?

— Князя в Киеве пока нет, — со вздохом сказал Остромир. — Был Михайло Всеволодович, да уехал в Угорщину. Надеемся, у нас будет в скором времени князь Александр, к нему вас и приведём.

— А пока переезд в столицу откладывается? — не очень уверенно сказал Читрадрива.

И едва Карсидар подумал, что гандзак продолжает потихоньку копаться не только в его мыслях, но и в мыслях русичей, сотник Михайло ответил:

— Нет.

— Нет? — удивился Карсидар. — Но раз сейчас нет князя…

— Зато есть митрополит Иосиф, — как бы невзначай произнёс тысяцкий. — Как я уже сказал, до него дошёл слух об учинённом тобой, Хорсадар, безобразном деянии. Мало того, что церкве Бориса и Глеба досталось от Андрея Юрьевича…

— Подождите, а это кто такой?! — едва ли не завопил Карсидар.

— Так, сынок Юрия Мономаховича. Он умыкнул из этой церквы икону Божьей Матери и увёз в свою Суздаль, — зло сказал Остромир, а Ипатий проворчал:

— Церковный тать!..

— Он не только это украл, не забывай, — строго молвил тысяцкий. — Но дело не в Андрее. Теперь вы причинили церкве наших святых ещё больший урон, самозванные древляне.

— Вот митрополит и хочет взглянуть своими глазами на дар, посланный нам поганцем Хорсом, — добавил Михайло. — А потому мы завтра же на рассвете едем в Киев. И если в ближайшее время какой-нибудь князь не возьмёт киевский стол в свои руки, митрополит уж решит, как с вами поступить.