Комаров ВикторОставался один час

ВИКТОР КОМАРОВ

ОСТАВАЛСЯ ОДИН ЧАС

Динамик на стене вдруг ожил, и взволнованный голос сообщил: - Приборы показывают массовую перестройку напряжений! Воронов прервал свои объяснения и, даже не извинившись, стремительно выбежал из комнаты. Мареев последовал за ним. По винтовой лестнице они спустились в аппаратную. У пульта, где на большом табло отражались показания приборов, суммирующих данные, поступающие от многочисленных датчиков, размещенных на обширной территории, собрались сотрудники станции, свободные от дежурств. На табло одна за другой вспыхивали все новые и новые цифры, а линии на графиках, отражавшие, как понял Мареев из объяснений Воронова, состояние горных пород, меняли свою форму прямо на глазах. Все это Марееву ничего не говорило, но по тому напряжению, с которым собравшиеся в аппаратной следили за бегущими цифрами, он понял: происходит нечто из ряда вон выходящее. Бросив беглый взгляд на табло и, видимо, сразу оценив серьезность ситуации, Воронов отрывисто спросил: - Прогноз есть? - Затребован - так же кратко отозвался сотрудник, сидевший за пультом. Прошло несколько томительных мгновений. Наконец, на дисплее вспыхнула карта района. И на ней тревожная оранжевая точка - эпицентр надвигающегося землетрясения. Все переглянулись: расположение эпицентра совпадало с тем местом на карте, где находился Синегорск - молодой город с многотысячным населением. Стремительно бежавшие по экрану буквы складывались в грозное предупреждение: "Предполагаемая сила землетрясения - 11 баллов; характеристика - вертикальный толчок и горизонтальные колебания; ожидаемый момент первого толчка - 21 час 47 минут". Собравшиеся в аппаратной вновь взволнованно переглянулись - до начала катастрофы оставался ровно час!..

Вертолет долго "прицеливался", зависнув над маленькой площадкой, и наконец осторожно коснулся каменистой поверхности. Мощная струя воздуха от продолжавшего вращаться винта пригнула к земле низкорослый кустарник. Из открывшейся дверцы спрыгнул невысокий плотный человек в кожаной куртке и серо-голубых джинсах со спортивной сумкой в руке. Помахав на прощание пилотам, он направился к домикам станции... Целый день в горах было душно. Низкие облака прижали к земле теплый влажный воздух, было трудно дышать. Прямо-таки физически ощущалось, что атмосфера наэлектризована и вот-вот разразится гроза. Из-за неблагоприятных метеоусловий Николай Иванович Мареев - корреспондент московского научно-популярного журнала сумел добраться до сейсмической станции "Горная" только к самому вечеру. И доставивший его вертолет тут же улетел обратно, так как летчикам предстояло до наступления полной темноты совершить еще один рейс на астрономическую обсерваторию, расположенную на 600 метров выше. Мареев давно собирался побывать на "Горной", но командировка все как-то откладывалась: то не удавалось вырваться из редакции, то набегали неотложные очередные дела, то приходилось выезжать на всесоюзные и международные научные конференции, на которые нельзя было не поехать. К тому же главный редактор к работам, ведущимся на "Горной", относился скептически. Он любил повторять, что научно-популярный журнал должен освещать только общепризнанные, надежно проверенные научные результаты, а "полуфантастическим" поисковым исследованиям на его страницах не место. При этом, произнося слово "полуфантастическим", он иронически улыбался. К числу такого рода исследований главный относил и работы, которые в течение многих лет вел на станции "Горная" Михаил Сергеевич Воронов, занимавшийся проблемой прогнозирования землетрясений. И не только прогнозирования, но и предотвращения. Именно это направление главный и считал "полуфантастическим". Кандидат физико-математических наук Воронов был одним из тех научных работников, которых журналисты, пишущие о науке, называют генераторами идей. Он был типичным представителем не столь уж многочисленного племени ученых-романтиков, готовых увлеченно, с энтузиазмом трудиться над проблемами, на которые иные "реалисты" не потратили бы и часа. Мареев симпатизировал "романтикам", симпатизировал тем более, что прекрасно понимал: судьба таких людей в науке отнюдь не легка. Лишь немногим из них удавалось достигнуть вершин, чаще всего они уступали свои позиции в борьбе с более солидными и обстоятельными "реалистами", продвигавшимися вперед по лестнице познания хотя и медленно - со ступеньки на ступеньку, но зато надежно и основательно. Романтики же, фонтанируя идеями, наряду с полезными и плодотворными гипотезами обычно выдвигали и немало ошибочных. Развитию науки это, конечно, способствовало. А престижу самих романтиков - вредило. Каждая неудача сказывалась на их научной репутации, вызывала недоверие к их исследованиям вообще. Романтикам можно было сочувствовать, но ничего нельзя было изменить. Мареев и сам не раз обжигался, пробивая на страницы журнала материалы о работах, которые на первый взгляд выглядели весьма заманчивыми и перспективными, даже сенсационными, а затем оказывались несостоятельными. Впрочем, подобные "проколы" не изменили взглядов Мареева, и он всегда стремился поддержать тех, кто дерзал, кто пытался проложить новые пути в неизведанное. Воронов интересовал Мареева особо: это была фигура своеобразная, можно даже сказать, загадочная. О нем ходили всевозможные легенды, а достоверно известного было мало. Жил он на своей горной станции почти безвыездно, в столичных сферах появлялся редко, печатался мало и только в специальных научных журналах. А так как зачастую бывает, что популярность ученого во многом зависит от того, как часто его имя появляется в газетных публикациях и на страницах научно-популярных журналов, то о Воронове знали только специалисты. А специалисты в большинстве относились к нему скептически. Марееву помог случай. Главный уехал в заграничную командировку. Заместитель главного болел. И Николаю Ивановичу удалось уговорить ответственного секретаря, временно осуществлявшего в отсутствие начальства верховную власть в редакции... Направляясь к административному корпусу станции, Мареев размышлял, как лучше действовать дальше. На "Горной" Воронов был отнюдь не хозяином, а только старшим научным сотрудником. Заведовал станцией Сергей Пантелеймонович Слюсаренко - личность весьма солидная, доктор наук, человек, судя по рассказам, не то чтобы вредный, но в высшей степени обстоятельный, типичный "реалист", любивший, чтобы все совершалось постепенно, обоснованно, шаг за шагом, и, по-видимому, настороженно относившийся ко всякого рода научным "завихрениям". По крайней мере это слово он сам употреблял довольно часто. И можно было предполагать, что идеи Воронова Слюсаренко воспринимает без энтузиазма и особого хода им не дает. Все же как-то они уживались, и, насколько Мареев знал, обстановка на станции была довольно мирной. Во всяком случае каких-либо сообщений или даже слухов о стычках или трениях между ними не было. Правда, когда Слюсаренко наезжал по делам в столицу и его пытались расспросить об очередных идеях Воронова, он мрачнел и угрюмо отмалчивался. Сейчас Марееву встречаться со Слюсаренко не очень-то хотелось, предстоящий с ним разговор не вызывал положительных эмоций. Но и обойти начальника станции было невозможно, тем более что разрешение на беседу с Вороновым Мареев получил косвенным путем, через Институт сейсмологии, которому была подчинена "Горная". И у него не было уверенности в том, что это разрешение согласовано со Слюсаренко. При таких обстоятельствах действовать через его голову означало прежде всего повредить Воронову. Думая об этом, Мареев подошел к калитке в массивной каменной стене, которой, неизвестно зачем, со всех сторон была обнесена станция. Его ждали. Вероятно, о предстоящем посещении "Горной" московским корреспондентом из института все-таки сообщили, да и прилет вертолета вряд ли мог остаться незамеченным. Мареева тут же провели в кабинет начальника. Вопреки ожиданию Слюсаренко встретил его приветливо. - Опять Воронов, - ворчливо, но без тени раздражения сказал он, оценивающе поглядывая на Мареева. - "Генератор идей" - так вы, кажется, его называете? Вот он где у меня - этот ваш генератор. - Начальник станции выразительно рубанул рукой по затылку. Но глаза его при этом добродушно усмехались. - Что ж, побеседуйте. У нас тут за последнее время немало интересного. Его угрюмое лицо с крупными чертами, словно вырубленными топором, осветилось неожиданно мягкой улыбкой, и Мареев невольно подумал о том, как опасно судить о людях и взаимоотношениях между ними на расстоянии, основываясь на отрывочных суждениях малознакомых людей и собственных отвлеченных симпатиях и антипатиях. Как ни странно, сам Воронов встретил Мареева куда менее радушно. Когда журналист появился в его рабочем кабинете, он, склонившись над столом, что-то быстро писал и на приветствие ответил не сразу. Потом он все-таки поднялся из-за стола и протянул вошедшему руку, но весь его вид выражал явное неудовольствие. Мареев, однако, не обиделся, понимая, что отрывает хозяина кабинета от дела, к тому же от любимого дела... Сперва беседа складывалась трудно: Мареев спрашивал, Воронов отвечал подчеркнуто односложно, как бы давая понять заезжему корреспонденту, что их встреча не вызывает у него особого энтузиазма. Но, встретив внимательного и понимающего собеседника - Мареев по образованию был физиком, - к тому же доброжелательно настроенного, Воронов постепенно разговорился и даже увлекся. Мареев именно на это и рассчитывал. - Как вы, вероятно, знаете, - говорил Воронов, - электрические свойства горных пород - электропроводность и некоторые другие характеристики зависят от распределения напряжений. Это давно было замечено. А изменение картины распределения напряжений способно дать информацию о надвигающемся землетрясении. Вот нам и удалось в последние годы эту скрытую информацию расшифровать. Мы создали обширную сеть датчиков на разных глубинах, все сведения сходятся сюда на станцию, обработка идет по специальной программе на компьютере. - А прогнозировать подобным методом вы пытались? - поинтересовался Мареев. - Да, у нас тут вполне подходящий естественный полигон - землетрясения происходят довольно часто, правда, в последние пятнадцать - двадцать лет не очень сильные. И наши прогнозы неплохо оправдываются - процентов на восемьдесят. - Но это же грандиозно! - восхитился Мареев. - Такое еще никому не удавалось. - Многое еще предстоит проверить, - возразил Воронов. - К тому же программа для вычислений составлена с учетом специфики нашего района. В общем виде мы эту задачу решать еще не научились. - Ну, а что... в портфеле? - осторожно поинтересовался Мареев, впрочем, без особой надежды на сколько-нибудь определенный ответ - он не забыл, что Воронов не любит преждевременно делиться своими идеями с журналистами. Но Воронов неожиданно засмеялся и многозначительно постучал себя по лбу: - В этом?.. Есть кое-что. - Он лукаво взглянул на Мареева. - Не знаю только, стоит ли говорить? Ведь вы об этом сейчас же напишете. - Обязательно, - в тон ему произнес Мареев. - Обязательно напишу, если, разумеется, идея того заслуживает. - Заслуживает, заслуживает, - без ложной скромности отозвался Воронов. Но идея - это идея... - Что-нибудь из области активного воздействия на возможные землетрясения? - предположил Мареев. - Да, есть такая вполне реальная возможность, - заговорил Воронов, вновь увлекаясь. - И я убежден, что человек в силах решить эту задачу. Он вдруг замолчал. - Так в чем же дело? - осторожно спросил Мареев, когда молчание затянулось. - Мне говорят: нельзя разбрасываться, сперва надо закончить с прогнозированием, а уж потом заниматься активными методами. Тем более они весьма проблематичны. А я считаю, что вопрос нужно решать комплексно прогнозирование и активное воздействие - это две стороны одной и той же геофизической проблемы. Он вопросительно посмотрел на Мареева, как бы приглашая его высказать свое мнение. - Мне трудно судить, - сказал Мареев. - Подход как будто бы верный, диалектический. Но я ведь не знаю, о чем конкретно идет речь. - Конкретно? Ну хорошо. - Воронов вскочил и быстро заходил из угла в угол. - Это два противоположных процесса: напряжения изменяют электрические свойства горных пород, а изменяя электрические свойства, можно вызывать направленные деформации вещества земной коры. - Что-то вроде пьезоэлектрического эффекта? - Именно. Весь фокус в том, чтобы в определенных точках приложить к горным породам некоторую разность потенциалов, соответствующую сложившейся картине напряжений. - И эта картина изменится? - Да, таким путем можно снять угрожающие напряжения и тем самым разрядить "сейсмическую бомбу", подготовленную природой к очередному "взрыву". - Грандиозно! - вновь не выдержал Мареев. - Так за чем же дело стало? Воронов улыбнулся - снисходительно и в то же время немного грустно. - К сожалению, - сказал он, усаживаясь на прежнее место, - пока что все это в основном из области идей. - И ничего не сделано? - Я сказал: можно снять напряжения... Можно. В принципе. Впрочем, техническая возможность создания необходимых разностей потенциалов у нас уже есть. Мы заложили на довольно обширном полигоне большое число электродов. Подвели кабели. Смонтирована система управления с выходом на ЭВМ. Но нет главного - программы для "руководства" всем этим хозяйством. Воронов надолго замолчал. Мареев терпеливо ждал, когда он заговорит снова, чувствуя, что сказано еще не все. И действительно, спустя несколько минут хозяин кабинета снова вскочил и, принявшись быстро ходить по комнате, продолжил: - Понимаете, система очень сложная, с множеством обратных связей... Теоретические принципы как будто бы ясны, но, так сказать, качественно. Эти принципы еще не воплотились в точные математические формулы, которые можно было бы заложить в машину. - Но вы, должно быть, проводили какие-то эксперименты? - Кое-что... Но вот тут-то мы и подошли к главному препятствию. - Нет соответствующего математического обеспечения? - предположил Мареев. - Или необходимой вычислительной техники? - Да нет, препятствие это не технического и не вычислительного свойства... а скорее, так сказать, философского. Мареев удивленно посмотрел на Воронова. - Да, да, именно так, - подтвердил сейсмолог. - Дело в том, что в основе моей работы лежат довольно общие соображения, которые далеко не все разделяют... Мы любим повторять: человек - часть природы. Но при этом не всегда отдаем себе отчет в том, что это значит. - Что же тут неясного? - несколько удивленно переспросил Мареев. - Человек - часть природы, по-моему, этим все сказано. - Не совсем! - возразил Воронов. - Не просто часть, а часть, взаимосогласованная с целым! С природой. Взаимосогласованная!.. Природа породила человека, но он не оторвался от нее. Среда и организм - это единая система. - Не совсем понимаю, - сказал Мареев, - какое отношение... - Имеет, - перебил Воронов. - У нас нет программы, которая могла бы, учитывая распределение напряжений, управлять подачей электрических потенциалов к горным породам. Но есть "устройство", способное решать подобную задачу без программы. Точнее, по программе, вложенной в него природой. Это человеческий мозг. - Мозг? - удивился Мареев. - Именно... Именно мозг. Мозг способен воспринимать угрожающее распределение напряжений как нарушение того естественного равновесия, которое должно существовать между средой и организмом. Такова моя точка зрения. Но с ней не все согласны. - Что ж, - сказал Мареев, подумав, - с этим, разумеется, можно соглашаться или не соглашаться, но, честно говоря, не вижу, как эта ваша точка зрения может быть использована практически. - Распределение напряжений, так сказать их общая картина, с помощью соответствующих электрических сигналов подводится не к вычислительным устройствам, а непосредственно к мозгу оператора. А мозг в это время вырабатывает необходимые команды. - И вы пробовали? - На тренажере. - А на местности? - Пока нет. Дело в том, что в пределах территории нашего полигона находится Синегорск. И мы не имеем права на ошибки, сами понимаете. Тут надо действовать с огромной осторожностью и только наверняка. - А что - может случиться, что, разряжая четырехбалльное землетрясение, вы вызовете девятибалльное? - Ну, вероятно, это несколько преувеличено, - поморщился Воронов, - но, повторяю, ошибаться нельзя. - Понимаю... А эти ваши эксперименты на тренажере... Что вы при этом ощущали? - Что я чувствовал? Ничего конкретного. Как бы это лучше объяснить... Какой-то, что ли, дискомфорт. Некое общее беспокойство, тем более значительное, чем сильнее распределение напряжений отклонялось от нормы. - И каким же образом, исходя из столь расплывчатых ощущений, вы находили нужные команды? - Это происходит подсознательно. Точнее, я усилием воли стараюсь преодолеть, погасить это беспокойство. А подсознание само анализирует поступающую информацию и выбирает оптимальный вариант. - Он помолчал... Думаю, имеет значение и то обстоятельство, что я вырос именно в этой местности и составляю с ней, так сказать, единое целое. - Вы говорите об этом так, будто все проще простого. Сейсмолог пожал плечами. - А ведь, наверное, - продолжал Мареев, - подобные действия требуют огромных нервных усилий, колоссального напряжения? Воронов мягко улыбнулся и вновь пожал плечами, но ничего не сказал.

- Слушая вас, невольно вспоминаешь арабские сказки о могущественных джиннах. Или легенды о волшебниках, которые силой мысли могли управлять явлениями природы. С помощью психической энергии. - Психическая энергия? - рассмеялся Воронов. - Скажем лучше - сознание. Увы, сознание не способно непосредственно изменять объективную реальность. Тем более в больших масштабах. Только с помощью техники... В этот момент динамик, висевший над рабочим столом Воронова, неожиданно щелкнул, и взволнованный голос сообщил: - Приборы показывают массовую перестройку напряжений! Воронов на мгновение замер, а затем стремительно выбежал из комнаты. Секунду поколебавшись, Мареев последовал за ним. По винтовой лестнице они спустились в подземную часть станции, в аппаратную. Здесь уже собралось несколько человек. Они обступили пульт, где на большом табло отражались показания приборов, суммирующих информацию, поступающую от многочисленных датчиков. По выражению лиц Мареев понял, что происходит нечто угрожающее. И словно близким взрывом сознание опалило предупреждение, вспыхнувшее на экране: сила землетрясения - 11 баллов, момент первого толчка - 21 час 47 минут. Мареев бросил взгляд на часы - до начала катастрофы оставался ровно час... Он вдруг ощутил режущую боль в пояснице, с. ним всегда так случалось в минуты острого волнения. Одиннадцать баллов из двенадцати возможных!.. В памяти всплыли сообщения о катастрофических землетрясениях: Ашхабад, Скопле, Марокко, Агадир... Рушатся до основания даже самые крепкие здания, грохот, ужас, крики людей, стоны раненых, хаос, развалины. И все это за какие-нибудь несколько секунд. Но может быть, - у Мареева мелькнула надежда - ведь Синегорcк - молодой город, он строился совсем недавно и, конечно, с учетом сейсмической опасности. Журналист тронул за локоть сотрудника станции, стоявшего ближе других: - А Синегорск... - начал он. - Рассчитан на девять баллов, - мгновенно ответил тот, даже не дослушав Мареева до конца. Мареев уже не раз замечал, что в моменты высокого напряжения люди, не потерявшие головы, приобретают удивительную способность понимать друг друга с полуслова. - Здесь сильнее семи баллов никогда не бывало, - добавил сотрудник. Мареев взглянул на Воронова. Сейсмолог стоял возле пульта и, сняв трубку телефонного аппарата, нетерпеливо постукивал по рычажку. В аппаратную вошел Слюсаренко. - Что вы собираетесь делать? - с ходу спросил он у Воронова. - Передать предупреждение в Синегорск! - не поворачивая головы и продолжая терзать телефонный аппарат, резко ответил сейсмолог. - Паникуете? - глухо произнес начальник станции. - Одиннадцати баллов здесь не бывает - ваша система что-то напутала. Это же очевидно. А вы хотите поднять панику. В городе двести тысяч человек!.. - Вот именно - двести тысяч! - горячась, возразил Воронов. - Люди успеют выйти на открытые места... А что касается одиннадцати баллов, то все в жизни когда-нибудь случается в первый раз. - А если тревога окажется ложной? - Тем лучше... А если - нет? - Воронов еще раз ожесточенно постучал по рычажку и бросил трубку. - Связь отсутствует. Вы понимаете, что это значит? Нарушен кабель. Видимо, уже начались подвижки пластов. - Ну что ж, - согласился Слюсаренко. - Береженого бог бережет. - Он положил руку на плечо радиста "Горной": - Давай! По радио... - Мы и так уже потеряли целых четыре минуты, - добавил Воронов. - Четыре минуты? - удивился Мареев и, не веря, бросил быстрый взгляд на часы. В самом деле - только четыре минуты. А ему показалось, что с того момента, когда на дисплее вспыхнуло предупреждение о грозящем землетрясении, прошло по меньшей мере минут двадцать... В аппаратной стало вдруг неожиданно тихо. Казалось, время остановилось. Ничего не менялось и на экране дисплея. Тревожная точка рядом с Синегорском продолжала угрожающе мерцать, предвещая надвигающуюся катастрофу. Светились и две единицы на табло, складываясь в фантастические одиннадцать баллов. Вернулся радист. - Связи нет!.. - сообщил он, волнуясь. Таких сильных помех никогда еще не было. - Видимо, мощная электризация воздуха, - заметил кто-то из сотрудников. - Кстати, тоже один из возможных предвестников сильного землетрясения, добавил другой. Мареев снова взглянул на Воронова. Сейсмолог стоял бледный, схватившись рукой за край пульта словно для того, чтобы не упасть. Слюсаренко, наклонившись к Марееву, шепнул: - У него в Синегорске... - Жена? - отозвался Мареев. - Будущая... Лена. Наш врач. Вчера уехала в город и вернется только завтра. Мареев содрогнулся. Какие простые и обыденные слова: уехала, вернется завтра... Он сказал - вернется. Но если верить приборам - скорее всего не вернется. Одиннадцать баллов! Никто не вернется!.. И ничего нельзя сделать - стихия. Даже предупредить невозможно. Напряжение в аппаратной достигло предела. - Может быть, на машине? - неуверенно предложил радист. Ему тотчас возразили: - Сто восемьдесят километров горной дороги! Не успеть! Словно по команде, взгляды всех, кто находился в аппаратной, обратились к Слюсаренко. Как будто начальник станции мог что-то сделать. Но он угрюмо молчал... Вот когда пригодилось бы то, о чем только что рассказывал мне Воронов, подумал Мареев. И словно в ответ в наступившей тишине прозвучал голос Воронова: - Готовьте систему активного предупреждения! Слюсаренко удивленно поднял свои густые, сросшиеся на переносице брови: - Но... - Это единственный выход. К тому же эксперимент был удачным. - На тренажере. И в течение всего лишь одной минуты. А потом мы целый час приводили вас в сознание. Вот как, подумал Мареев. Вот почему он не ответил на мой вопрос. - Повторяю - другого выхода нет, - твердо сказал Воронов. - Но это же верная смерть! - Возможно... Но для меня одного... - Вы даже не успеете ничего сделать. У вас просто не хватит времени. - Должно хватить. Должно! - Воронов резко повернулся к сотрудникам, молча ожидавшим, чем закончится этот спор. - Готовьте! В аппаратной все пришло в движение - одни, заняв места за пультами, склонились над приборами, выводя аппаратуру в рабочий режим, другие извлекли из стенного шкафа шлем энцефалоскопа с многочисленными проводами и стали подключать его к системе контроля напряжений и системе управления. И только один Воронов продолжал стоять неподвижно с отсутствующим взглядом. Возможно, он уже сейчас проигрывал в уме разнообразные варианты той необычной игры, в которую ему предстояло включиться через несколько минут. Игры, в которой его противником должна была выступить сама природа, а ставкой была жизнь тысяч людей. Слюсаренко подошел к Воронову и с неожиданной мягкостью положил руку ему на плечо: - Еще не поздно отказаться... Михаил, никто не вправе требовать от тебя этого. Тем более что система активного воздействия - это пока скорее... научная фантастика. Воронов никогда не был в фамильярных отношениях со своим шефом, и, вероятно, именно это слюсаренковское "ты" на мгновение вернуло его к действительности. И он ответил в том же духе: - А ты хотел бы, чтобы я мог попытаться и не попытался? И это взаимное "ты" сблизило их теснее, чем долгие годы совместной работы. Слюсаренко сильнее сжал плечо своего ближайшего сотрудника: - Я понимаю... там Лена. - Лена?.. Лена, - отрешенно повторил Воронов. - Там люди. Слюсаренко нервно повел плечами и как-то странно посмотрел на Мареева, словно обращаясь к нему за помощью. Мареев выразительно развел руками: да и как он, совершенно новый здесь человек, мог судить о том, что верно и что неверно и как должны поступить эти люди в столь неожиданно сложившейся критической ситуации. Это могли решать только они, они сами. Однако Слюсаренко продолжал почему-то в упор смотреть на него. И чтобы избавиться от этого требовательного взгляда, Мареев отвел глаза и посмотрел на часы из отпущенных природой шестидесяти минут оставалось только пятьдесят. - Вот такая... ситуация, - прозвучал рядом тихий бас Слюсаренко. Мареев уже понял, что сейчас подлинным начальником "Горной" стал не Слюсаренко, а Воронов. В критические моменты бывает, что реальным руководителем оказывается не тот, кто облечен официальной властью, а тот, кто способен найти правильное решение и повести за собой людей. Видимо, почувствовал это и сам Слюсаренко. Именно это, должно быть, и потянуло его к Марееву - постороннему человеку, также оказавшемуся в роли наблюдателя... - Приступим! - распорядился Воронов и опустился во вращающееся кресло перед пультом. - А вы, - обратился он к радисту, - идите и все же старайтесь пробиться и передать предупреждение. Двое сотрудников со шлемом энцефалоскопа в руках, уже подключенным к системам оповещения и предупреждения, приблизились к Воронову и по его знаку стали осторожно прилаживать шлем. В этот момент в аппаратную стремительно вошла молодая женщина. - Что случилось? - тревожно спросила она, видимо сразу уловив напряженность обстановки. Сотрудники, колдовавшие над Вороновым, застыли со шлемом в руках. Сейсмолог приподнялся в своем кресле. Лицо его преобразилось: - Ты... Сегодня. "Лена" - понял Мареев. - Так, что тут все-таки происходит? - требовательно повторила девушка. Кто-то молча показал на экран дисплея. Должно быть, она сразу все поняла, так как, на мгновение оцепенев, рванулась к Воронову и схватила его руку: - Что ты хочешь сделать? Он виновато улыбнулся. Молча... - Нет! Нет! - вскрикнула она. - Я не хочу... Нет! Он взял ее за руку. - Лена... Их глаза встретились. И больше она не произнесла ни слова. Только отступила на шаг и застыла, неподвижно глядя на Воронова. Мареев невольно пригляделся к девушке. Красивой ее нельзя было назвать, но было в ней что-то такое, что останавливало взгляд. Легкий свитер и светлые джинсы плотно облегали ее легкую фигурку. Прямые волосы рассыпались по плечам. Узкий разрез глаз и чуть широкие скулы придавали ее окаменевшему лицу что-то азиатское. Губы были плотно сжаты... - Так надо, Лена, - тихо сказал Воронов и еще раз улыбнулся, но уже не виновато, а ободряюще. И она, видимо уже овладев собой, едва заметно кивнула ему в ответ. Воронов снова сделал знак своим помощникам, и они начали закреплять шлем у него на голове. Теперь он выглядел существом из какого-то другого мира. Опутанный проводами, он сидел в кресле, отделенный шлемом энцефалоскопа от всего окружающего, - человек, ставший решающим звеном в сложной электронной системе и готовый слиться с окружающей природой. Но видимо, мысли его все еще были здесь, в аппаратной. Он медленно повернул голову и еще раз посмотрел на Лену. Она снова кивнула ему и выбежала из комнаты. Секунду помедлив, Воронов глубже вдавился в кресло, протянул руку и резким движением нажал одну за другой две большие красные кнопки... Мареев машинально перевел взгляд на табло, затем на экран дисплея. Словно что-то мгновенно могло измениться. Но там все оставалось по-прежнему. Прошла минута. Другая... Ничего не происходило. Если что-то и совершалось, то оно было невидимо и неощутимо даже для приборов. И от этой неощутимости у Мареева возникло странное чувство нереальности происходящего. Будто он перенесся в далекое научно-фантастическое будущее. Или скорее во времена мистических ритуалов древних инков или египетских жрецов... Заклинание природы! Человек - против стихии!.. Но человек современный - во всеоружии научных знаний и технических возможностей... Воронов продолжал сидеть неподвижно, закрыв глаза, казалось, он погружен в гипнотический сон. Лицо его побледнело, нос сразу заострился, как у мертвеца. И только чуть заметно приподнимался и опускался в такт дыханию накладной карман на клетчатой ковбойке, а вместе с ним выглядывавшая из него шариковая ручка. Вернулась вскоре Лена в белом халате с медицинским чемоданчиком в руке и остановилась у входа, включившись в общее ожидание... И вдруг в аппаратной что-то изменилось. Неуловимо, но изменилось. Может быть, чуть сильнее Воронов сжал побелевшими пальцами подлокотники кресла, чуть подалась вперед Лена, чуть выше поднялись брови на лице Слюсаренко. Мареев скорее не увидел все это, а почувствовал. И сразу быстрее побежали на табло цифры, зазмеились линии графиков. И даже те, кто сидел спиной к табло, каким-то шестым чувством уловили это и повернули головы... Стихия, подумал Мареев, сама по себе она мертва. Грозные явления природы... Разве были они грозными, когда на Земле еще не было человека? Ураганы, наводнения, землетрясения... Грозными для кого? Только с появлением человека явления природы обрели определенный смысл... Мареев отчетливо, почти зримо, словно перед ним на экране замелькали кадры мультипликационного фильма, представил себе, как мощные электрические импульсы бегут по многочисленным кабелям к различным пунктам окружающей местности, как они заставляют деформироваться - сжиматься и разжиматься горные породы и гасят вот-вот готовое вспыхнуть пламя сейсмической катастрофы. И тут же на этом внутреннем киноэкране возник другой кадр: человеческий мозг, и. от него во все стороны бегут управляющие импульсы, а к нему стекаются сведения о состоянии горных пород, сигналы обратной связи... Нет, не человек - против стихии, а человек, слившийся со стихией, с окружающей средой. И получивший в результате этого слияния совершенно новые возможности... И снова в аппаратной что-то изменилось. Теперь все смотрели на экран дисплея. Там медленно, словно сопротивляясь, сменялись цифры. Вместо одиннадцати баллов катастрофического прогноза значились уже девять... Потом девятка уступила место восьмерке. Дальше перемены стали происходить во много раз быстрее. Семь, шесть, пять, четыре балла. На этом движение цифр прекратилось. Мареев перевел взгляд на Воронова, продолжавшего все так же неподвижно сидеть в своем кресле. Лицо его стало еще бледнее. И вдруг руки, сжимавшие подлокотники кресла, напряглись, сейсмолог весь сжался, словно совершая последнее усилие, и в то же мгновение все ощутили легкие колебания и слабый толчок. Накопившиеся в земной коре напряжения разрядились безобидным четырехбалльным землетрясением. Пальцы Воронова разжались, и руки бессильно повисли. И словно после стоп-кадра все вокруг пришло в движение. Вскрикнув, Лена со шприцем наготове бросилась к Воронову. Подняв рукав ковбойки, сделала укол. Ассистенты, торопясь, расстегивали ремни, стараясь как можно быстрее снять шлем. Но когда это было сделано, голова Воронова безжизненно качнулась и откинулась на спинку кресла. Лена, почти такая же бледная, как и Воронов, стояла рядом с ним на коленях и пыталась нащупать пульс. Потом медленно отпустила его руку и выпрямилась. Лицо ее застыло. Все молча окружили кресло, как солдаты окружают бойца, павшего в бою с врагом. Павшего, но одержавшего победу. Мареев почувствовал, как кто-то сжал его руку. Рядом с ним стоял Слюсаренко. - Признаться, я не верил в это, - сказал он тихо. - И помолчав, добавил: Он спас целый город. Вы должны написать... Мареев почувствовал, как спазма перехватила горло. - Да, да, - произнес он с усилием. - Велика сила человеческого разума... И духа... И в который раз за этот вечер Мареев посмотрел на часы. Они показывали девять часов сорок три минуты. Если бы не Воронов, то до начала катастрофы, грозившей унести тысячи жизней, оставалось всего четыре минуты.