"Звезды на крыльях" - читать интересную книгу автора (Бабак Иван Ильич)

Встреча с родной школой

_{[глава начинается на 86 странице]}

Встреча вышла очень трогательной, теплой. Будто близкие родные встретили его, бывшего учителя их школы, а теперь летчика-фронтовика. Оказывается, его ждали. Записку в вымпеле прочли, хотя нашли ее не сразу. Догадались разобрать свечу и извлечь из нее «послание» только под вечер, перед его приездом.

Пока больше слушал гость. Перебивая друг друга, ему рассказывали о черных днях оккупации, о судьбах многих его коллег и школьников.

С болью рассказывали женщины о том, что многих юношей и девушек фашисты увезли в рабство. Учительница Анна Гавриловна Корнелюк принесла Бельскому открытку своей дочери Лили, которая училась у него в 9-м классе. Лиля писала из Германии: «Дорогая моя мамочка! Если бы ты знала, как мне хорошо теперь живется… Ежедневно утром, как поднимусь еще до восхода солнца справляться со своими обязанностями по хозяйству, стану лицом туда, откуда должно всходить солнце, и плачу от счастья… Если бы ты знала, какая у меня добрая и сердечная хозяйка! Ежедневно мне дарит все новую одежду, да все красно-синего цвета… Я так ей благодарна за эту одежду, мне так хорошо в ней чувствуется! Только руки мои потрескались, не высыхают они — от рассвета до полной темноты готовлю корма для свиней и другого скота.

Как подумаю, что в таком счастье живут где-то рядом и мои подружки, сердце словно разрывается, переполненное этим счастьем».

Очень даже понятна была ему эта нехитрая аллегория бывшей ученицы. Всматривается в мелкий, знакомый по ее контрольным работам почерк, и горько становится у него на душе. Он отчетливо улавливает душевную тоску по Родине своей воспитанницы. Мысленно представляет тот тяжелый труд, о котором пишет Лиля, бесправие и унижение в «раю» фашистского рабства…

Анна Гавриловна, думая, что ему неясен смысл написанного, старается объяснить:

— Иван Ильич, да понял ли ты о чем она пишет? Понял, что это за ежедневные «подарки» красно-синего цвета? Ведь это следы от побоев.

— Понял, понял, дорогая Анна Гавриловна, все понял… — ответил он.

Больно сжимается сердце фронтовика от услышанного. Как много зла принесла нашему народу война, развязанная фашистами! На миг вспомнились дни сорокового года в этом селе: да, хорошо, зажиточно, счастливо жили колхозники! Как изменила все война! Как она исковеркала судьбы многих наших людей!

…А люди ему все рассказывают, рассказывают. Мария Ивановна Бровко говорит о своих бедах, о своей горемычной жизни во время фашистской оккупации.

К дружной компании, разместившейся прямо во дворе, рядом с деревьями сада, подходит мужчина. Все сразу узнают в нем бывшего директора школы Петра Карповича Мериленко. Одет он нищенски: в лохмотьях, лаптях. В таком одеянии ему было легче скрываться от немцев.

И вновь объятия, поцелуи, слезы радости и горя — все сливается в одно общее торжество встречи.

Командование предоставило Бельскому целую неделю отпуска. Это награда за успешные боевые действия и отдых по случаю встречи с дорогими ему земляками.

Уже рассветало, когда к ним подъехала «эмка» начальника политотдела дивизии, на которой приехал Бельский сюда. Из машины вышел офицер штаба дивизии:

— Товарищ лейтенант! В полку очень напряженная боевая обстановка. Мне поручено передать, что вы имеете полное право использовать предоставленный вам недельный отпуск. Но командование просит прибыть в часть для ведения боевой работы.

Трудно было расставаться с друзьями. Но летчик понимал, что остается солдатом, что должен быть там, где он нужнее Родине. Поэтому, не задумываясь и не колеблясь, он ответил офицеру штаба дивизии:

— Я готов. Поехали!

Был уже рассвет. Его провожало чуть ли не все село. Люди желали ему здоровья, боевых успехов, а после победы — скорого возвращения в их школу. До глубины души взволновали Бельского эти добрые пожелания. Прощание было коротким. Время не ждало. Он уехал.

С восходом солнца Бельский вел уже группу из восьми самолетов в направлении Херсона, где в открытом море они должны были нанести удары по торпедным катерам. Вел самолеты, а в мыслях все еще мелькали эпизоды встречи с друзьями в Партизанах. Сердце все еще было переполнено радостью встречи.

Восходящее солнце показалось слева впереди. Будто из глубин моря поднималось оно, отбрасывая косые лучи на волны. Верхушки волн вспыхнули серебром, а море словно покрылось сверкающей чешуей. Вскоре летчики заметили несколько черных прямоугольников.

Вот они, эти торпедные катера!

— «Соколы»! Впереди цель — торпедные катера! Всем перестроиться в правый пеленг! Вести огонь только прицельно! Атакуем поочередно! — скомандовал Бельский летчикам своей группы.

Машины послушно разворачиваются и занимают исходные позиции для атаки, охватывая цель полукольцом в небе. Полупереворотом через крыло бросается в крутое пикирование самолет Бельского. Своей мишенью он избирает впереди идущий катер. Расстояние между самолетом и катером стремительно сокращается. Пора открывать огонь, но цель, быстро изменив курс на сто восемьдесят градусов, уходит под атакующий самолет. Бельский старается доворотом взять катер в прицел, увеличивая угол пикирования, но момент упущен.

Подобная же осечка происходит и у летчиков, идущих за командиром группы. Катера, искусно маневрируя на больших скоростях, уходят под атакующие их самолеты, вырываются из прицельного сектора. Тогда летчики сильно растягивают строй, превращая полукольцо в замкнутое кольцо, которое охватывает все катера. Теперь появляется удобная возможность для маневра: увеличенное расстояние позволяет вводить самолеты в атаку с меньшим углом пикирования, все время прочно удерживая цель в прицелах своих самолетов, а это, в свою очередь, дает возможность лучше бить по движущимся целям.

Катера то совсем ложатся на борт, выделывая замысловатые круги, то внезапно останавливаются, то вновь стремительно рвутся с места, чтобы вырваться из-под прицельного огня атакующих… Навстречу летчикам несутся с торпедных катеров огненные струи трассирующих пуль крупнокалиберных пулеметов. Чего только не делают катера, но любой предпринятый ими маневр не достигает успеха. Истребители не выпускают их из своих прицелов, поливая шквальным огнем из пушек и пулеметов. Каждый летчик поочередно облюбовывает мишень, на воду ложатся одна за другой тени самолетов, стремительно падающих вниз.

Бой разгорается. Истребители, как ласточки, носятся над морем. Вниз, вверх… Уже пять из восьми катеров разбиты. Как-то неестественно, погрузив нос или завалившись набок, колышутся они, как щепки, на волнах моря. Три катера еще мечутся, с отчаянностью выделывая причудливые маневры, но лишь один из них продолжает стрелять по самолетам из своих зенитных пулеметов. Бельский решает покончить с ним. Не торопясь, вводит самолет в пикирование и все внимание приковывает к прицелу. Навстречу ему потянулась огненная трасса, пущенная с катера: сначала — в стороне, потом все ближе и ближе несется навстречу самолету. Бельский нажимает одновременно на гашетки всех пулеметов и пушки — и в тот же миг самолет вздрагивает, перестает слушаться руля поворота. Стараясь сохранить спокойствие, он выводит самолет из атаки. Успевает заметить, как после него идущие самолеты сплошным огнем накрывают и этот катер. Мотор работает превосходно, показания приборов нормальные. Но что это? На полу кабины летчик увидел жидкость. «Видно, пробита охлаждающая система», — подумал он. Если так, это очень опасно. В любую минуту может загореться мотор.

С катерами фашистов покончено. Поэтому ведущий передает как можно спокойнее:

— «Соколы», я — Бельский, выполняем «тридцать три» (задание выполнено, уходим на аэродром). Мой самолет подбит. Маневрировать не могу.

Петя Гучек вплотную приблизился к своему командиру, так, что тот отлично видит его лицо. Он молча следит за самолетом ведущего. Немного в стороне следуют пары Василия Сапьяна, Григория Дольникова и Григория Сенюты. В эфире воцаряется абсолютная тишина.

Вдруг отчетливо раздается в наушниках голос какой-то далекой станции:

— Я — «Фронтовая»! Я-«Фронтовая»! «Большой» приказал всем «Соколам» прикрывать Бельского!

Мотор по-прежнему работает нормально. Это подтверждают и показания приборов. Бездействие руля поворота летчика особенно не волнует. С помощью элеронов и руля высоты хотя и медленно, но можно проводить необходимые маневры. Все же услышанное по радио настолько обрадовало, придало новых сил и уверенности Бельскому, что он готов хоть сейчас идти в бой. Услышанный голос по радио — это голос станции наведения командующего. Он беспокоится о нем, летчике.

Группа тем временем приближается к аэродрому. Летная полоса освобождена. Вблизи нее — спецмашины, среди них и машина «скорой помощи» с красным крестом на кузове. На посадку заходит первым командир группы.

Посадку выполнил нормально.

Технические специалисты осматривают машину и быстро устанавливают, что крупнокалиберной пулей перебит трос руля поворота. А что же с охлаждающей системой? Откуда появилась жидкость в кабине? Оказывается, механик Иван Алексеевич Петров допустил оплошность, наверное, единственную за всю войну: налил в систему жидкости больше положенного. Излишки ее после разогрева вылились через выпускной клапан в кабину.

Да, это задание было необыкновенным. Летчики сухопутной авиации очень неуверенно чувствуют себя над морем. Изрядно поволновался и Бельский. Еще вчера он был в Партизанах. А сегодня отделяет его от этой встречи бой над морем. Задание выполнено. Вновь возвращается мысленно к незабываемым часам, проведенным в Партизанах, к перипетиям боя.

От предоставленного ему отпуска он отказался. Слишком уж горячее время.

В воздухе вновь начали появляться большие группы самолетов противника. Впереди предстояли напряженные бои за Мелитополь.