"Приговор Лаки" - читать интересную книгу автора (Коллинз Джеки)

Глава 35

На второй день Джини приехала в суд, облачившись в оранжевый комбинезон с глубоким вырезом и апельсинового цвета сапожки на высоком каблуке.

В ушах у нее болтались серьги с таким количеством бриллиантов, что любой поневоле начал бы сомневаться в их подлинности. На запястьях Джини позвякивали браслеты, а пальцы были унизаны множеством колец, которые, будь они золотыми, могли бы составить годовой бюджет какого-нибудь африканского государства средних размеров.

Сопровождала ее репортерская бригада из «Хардкопи» — одной из самых скандальных газет, с которой Джини договорилась об эксклюзивном интервью. Она сама определила, что даст его на ступеньках здания суда, поэтому, оказавшись на месте, Джини приняла подобающую случаю позу и начала речь. При этом она совершенно не слушала обозревателя, пытавшегося задавать ей какие-то вопросы, но зато лучезарно улыбалась десяткам папарацци, которые трудились в поте лица, снимая ее с разных сторон.

Увидев эту картину, Прайс пришел в ярость. Не менее бурно отреагировали и оба его адвоката.

— Эта корова выглядит как вегасская шлюха на пенсии! — пожаловался Прайс, когда, пробившись в зал, они втроем устроились в уголке. — Что мне хочется больше всего, так это разбить ей морду в кровь!

Она вывела меня из себя, я уже не могу справиться с собой! Просто бешусь от одного ее вида!

— Я вас понимаю, мистер Вашингтон, но, к сожалению, вы не можете себе позволить никаких резкостей, — сказал Димаджо, единственный, кто сохранял видимость спокойствия. Что касалось Гринспена, то его буквально трясло.

— Я вообще запретил ей приезжать сюда! — воскликнул он сдавленно-истерическим шепотом. — Она способна принести нам больше вреда, чем десять прокуроров. Своим дешевым спектаклем Джини настроит присяжных и публику против Тедди, и тогда поручиться за исход дела не сможет никто. Надо срочно что-то сделать, чтобы нейтрализовать ее!

— Это не так просто, — мрачно сказал Прайс, который слишком хорошо знал свою бывшую жену. — Джини просто торчит, когда на нее обращают внимание, а туг такой шанс прославиться на всю страну!

— Но вы можете отказаться платить ей, раз она не выполняет наших требований! — посоветовал Димаджо.

— Вряд ли это сработает, — покачал головой Прайс. — Кроме того, она наверняка получит деньги за интервью от газет и телевидения.

— Да, вы правы, — покачал головой Гринспен. — Похоже, нам от нее не избавиться. Что ж, попробую поговорить с ней еще разок…

— Поговори обязательно, — сказал Прайс. — В конце концов, это просто унизительно. Глядя на эту корову, которая была моей женой, люди могут подумать, что у меня нет никакого вкуса!

— Можно попробовать продать малоформаткам пару ваших свадебных фотографий, — предложил Гринспен. — Тогда все увидят, что со вкусом у вас все в порядке — вовремя женились, вовремя развелись. Кроме того, это может сыграть против Джини. Никому не нравятся женщины, которые способны так распустить себя.

— Нет. — Прайс покачал головой. — Я в этом не нуждаюсь. Я и так знаю, что со мной все в порядке.

Как-нибудь переживу.

Но про себя он решил поговорить с Джини сам.

Не питая никаких особых надежд на то, что она согласится не позорить его и Тедди, Прайс хотел попробовать убедить свою бывшую жену, чтобы она не позорила себя. Это был, пожалуй, единственный аргумент, над которым Джини способна была задуматься.

Во время одиннадцатичасового перерыва Прайс отвел Джини в сторонку и сказал:

— Послушай, Джин, мы договаривались, что в суде ты должна исполнить роль заботливой матери.

Как насчет того, чтобы выполнить свое обещание? И перестань так наряжаться — в этих тряпках ты похожа на какаду!

— Какая, к черту, заботливая мать, когда меня снимают для телевидения?! — с вызовом ответила Джини. — Этим ребятам нужен шик и блеск, потому что обыкновенные люди никого не интересуют. На телевидении меня просто обожают. Завтра я буду для них деть — они сами меня попросили…

— Ты будешь для них… что?! — переспросил Прайс.

— Петь. Я буду для них петь, и меня покажут в вечернем шоу, так что не пропусти. — Она победоносно захихикала. — Теперь в нашей семье две звезды, Прайс!

— О господи!.. — пробормотал он. — Наш сын в беде, а ты думаешь только о себе. Ты нашла золотую жилу и теперь разрабатываешь ее, а на Тедди тебе на, плевать!

— Что же я, по-твоему, должна отказаться от этой замечательной возможности? — с искренним негодованием спросила Джини. — Нет уж, это мой шанс, и я его не упущу. Я слишком долго ждала его, фактически с тех самых пор, когда ты вышвырнул меня.

— Я не вышвыривал тебя. Мы расстались потому, что не могли больше жить вместе. Все эти годы я тебе платил, и платил немало. Что тебе неймется?

— Ты не понимаешь, Прайс! — Джини вздернула свой двойной подбородок. — Да, благодаря тебе я не нуждаюсь в деньгах. Почти не нуждаюсь, — тут же поправилась она. — Но это мой шанс стать знаменитой, и тебе меня не остановить.

— Вот как? — возмутился Прайс. — А о сыне ты забыла? Скажи, ты хотя бы говорила с ним сегодня?

Утешила его? Успокоила?

— Утешила его?! Да я его совсем не знаю! — взвизгнула Джини, но тут же спохватилась и взяла на полтона ниже. — Только не говори об этом парням из «Хардкопи», ладно? — сказала она почти умоляюще. — Они считают, что мы с Тедди — настоящие друзья и что я устрою им интервью с ним. И знаешь что?

Я могу заставить их заплатить за это!

Прайс с презрением покачал головой.

— Дай себе передышку, Джини, — сказал он. — Посиди дома. Я не хочу, чтобы ты появлялась в суде… особенно в таком виде.

— Ничего не выйдет. Прайс! — отрезала Джини. — Тедди — мой сын. И я буду приезжать в суд каждый день!

К обеденному перерыву Мила уже не Находила себе места от беспокойства. Через каждые пятнадцать минут она спрашивала у адвоката, не привезли ли ему револьвер, но он отрицательно качал головой.

— Нет, ничего нет, — сказал он наконец. — Я звонил в свой офис пять минут назад, туда никто не приходил и не звонил. Кстати, кто должен был привезти револьвер?

— Один мой друг, — ответила Мила.

— Как он к нему попал?

— Не твое дело! — нервно огрызнулась она.

— Это мое дело, Мила, — терпеливо сказал Уиллард Хоксмит. — Я — твой адвокат, и ты с самого начала должна была рассказать мне все.

— Почему это я должна была что-то тебе рассказывать?

— Потому что помогать тебе — моя работа.

— А если я не нуждаюсь в твоей помощи?

— Черта с два ты не нуждаешься! — вспылил Хоксмит, теряя терпение. — Тебя обвиняют не в краже пакета чипсов, а в убийстве! Скажи же мне, наконец, кто на самом деле застрелил Мэри Лу Беркли — ты или Тедди?

— Я же уже сказала, — раздраженно бросила Мила. — Ее убил Тедди Вашингтон. И я могу это доказать. У меня есть револьвер, из которого застрелили эту чернож… эту Беркли. На нем отпечатки пальцев Тедди.

— Тогда передай этот револьвер мне.

— Я пытаюсь, только это не так просто, когда сидишь под замком.

Уиллард Хоксмит покачал головой. Он не знал, верить ей или нет. Главное — он не понимал, почему Мила не предъявила револьвер сразу, если он у нее действительно был.

«Идиотское занятие — защищать людей, у которых нет ни цента за душой», — подумал он с отвращением. Уиллард Хоксмит давно мечтал попасть на работу в какую-нибудь солидную юридическую фирму, но для этого нужны были деньги, а ему их вечно не хватало. «Интересно, — задумался он, — сколько может отвалить Прайс Вашингтон за собственный револьвер с отпечатками пальцев своего сыночка?»

Хоксмит был уверен, что много.

Ирен скрыла от Прайса, что была в суде в первый день. О том, что собирается пойти и на второе заседание, она также предпочла умолчать. Впрочем, Прайс ни о чем ее не спрашивал и даже не поинтересовался, почему ее не оказалось дома, когда грабитель забрался в особняк и изнасиловал Консуэллу. Очевидно, ему было просто не до того, и Ирен втайне возблагодарила за это бога. С другой стороны, даже Прайс не мог бы заставить ее оставаться дома, когда ее дочь, того и гляди, упрячут в тюрьму до конца жизни.

Еще одной причиной для беспокойства был интерес, проявленный к ней журналистами. Полиция, которая побывала в доме вчера, не обратила никакого внимания на ее происхождение. Правда, следователь, записывавший ее показания, спросил у нее имя и фамилию, а также номер карточки социального страхования, но это было чистой формальностью. Ирен, однако, не сомневалась, что, если пресса возьмется за нее всерьез, ее история очень скоро выплывет наружу, и тогда депортация будет для нее благом.

Машинально качая головой в такт собственным невеселым мыслям, Ирен посмотрела на судью — сурового пожилого мужчину с совершенно седыми волосами. «Что, если он приговорит Милу к пожизненному заключению? — неожиданно подумалось ей. — Или даже к смертной казни?» По калифорнийским законам это было вполне возможно.

При мысли об этом лоб Ирен покрылся испариной. Что она тогда будет делать? Ведь не может же она допустить, чтобы ее Милу просто так взяли и посадили на электрический стул, пусть даже она и совершила то, в чем ее обвиняют! Нужно было что-то придумать, найти какой-то выход…

Но в глубине души Ирен уже давно приготовила ответ. Если Миле будет угрожать пожизненное заключение или смерть, она пойдет к Прайсу и расскажет ему правду о дочери. О его дочери. Может быть, тогда у Милы появится шанс.

За два часа до конца судебного заседания в зал незаметно проскользнул Дюк Браунинг. Чтобы попасть сюда, ему пришлось заплатить целых пять долларов «за место» одному из завсегдатаев судебного присутствия, однако Дюк решил, что должен непременно взглянуть на Милу Капистани. Он хотел иметь четкое представление о человеке, который осмеливается угрожать ему и его драгоценной сестренке.

Мила не показалась ему красивой, но Дюк вынужден был признать, что в ней что-то есть — какая-то дикая, необузданная сексуальность, которая всегда его привлекала.

Интересно будет взглянуть на нее, когда ее вызовут для дачи показаний, подумал Дюк. Он непременно придет в суд, чтобы не пропустить этот момент, но сначала…

Мила даже не подозревала, что человек, сидевший в последнем ряду под балконом, готов ей помочь, но Дюк уже твердо решил, что сегодня вечером он убьет для нее Ленни Голдена — главного свидетеля обвинения.

И когда благодаря ему Мила выйдет на свободу, он вправе будет потребовать от нее соответствующей благодарности.