"На острове Колибрия" - читать интересную книгу автора (Кофмен Реджинальд)

Глава VII. Прекрасная дама

Итак, они отправились в Колибрию.

Пришлось преодолеть еще некоторые затруднения, но мистер Вильям Ванастрен Копперсвейт, для которого судьба предназначала эти затруднения, был избавлен от них. Когда Билли сталкивался с затруднением, он просто заворачивал его в аккуратный пакет и с вежливым поклоном передавал своему крестному. Доббинс, убедившись, что на нем лежит патриотический долг, теперь уже только радовался, когда нужно было преодолевать препятствия.

Так Вильям получил свою должность, так они отплыли и так достигли благополучно островного королевства, которое его граждане любят называть, – правильно или нет, не входит в задачи настоящего повествования, – Англией Средиземного моря. До сих пор все шло вполне гладко, и только на почве Колибрии для наших друзей снова начались осложнения.

Здание Национальной оперы во Влофе представляет собой удачное подражание дрезденскому Гофтеатру. Оно было построено в 1895 году покойным Григорием VII, которого называли покровителем колибрийских искусств. Театр стоит на западной стороне площади Святого Иоанна Дамаскина лицом к прекрасному византийскому собору, посвященному имени того же псалмопевца, покровителя маленькой страны. В первый же вечер прибытия американского представителя к месту его службы Билли Копперсвейт потащил своего шефа в этот театр на представление «Тоски».

– Но я уже двадцать раз слышал «Тоску», – отказывался Доббинс.

Он готов был двигать горы для своего крестника, но сначала всегда должен был возражать. Кроме того, он хотел посвятить этот вечер расстановке своего тщательно перевезенного музея носов.

– Вы не слушали ее в Колибрии, – сказал Билли.

– Какая же разница: слушать ее в Нью-Йорке или здесь?

– Вот я и хочу, чтобы вы это выяснили.

– Я не люблю Пуччини. И в прощальном дуэте на крыше, в последнем акте, между сопрано и ее возлюбленным всегда происходит чуть не драка из-за будущих аплодисментов.

– Попробуйте-ка это, – обратился Билли к мистеру Доббинсу, предлагая ему стакан хваленого местного абсента.

– Это зелье не в моем вкусе, – проворчал Доббинс и… выпил.

В то время как он пил, он старался перевести разговор на другую тему. Но, как только он кончил, Билли сказал:

– В афишах упомянуто, что это «парадный спектакль». Возможно, что будет король. Весьма вероятно, что завтра он пошлет за вами, и поэтому полезно будет сегодня немного присмотреться к нему. Вам не улыбается предварительное изучение августейшего хобота?

Атташе миссии уже показал себя энергичным слугой вашингтонского департамента иностранных дел. Не успели он и Доббинс въехать утром в свою квартиру, как Копперсвейт уже умчался предъявлять верительные грамоты Доббинса. Он был принят бароном Расловым – премьер-министром и министром иностранных дел, коротеньким толстым человечком во фраке и с красной ленточкой в петлице. У барона были щетинистые седые усы и темные мешки под хитрыми серыми глазами. Он выразил надежду, что Доббинс и Билли найдут колибрийский климат более здоровым, чем некоторые безответственные лица это допускали в отношении обитателей Нью-Йорка. Он добавил, что влофский двор весьма наслышан о такте прибывшего американского представителя и надеется, что он будет иметь блестящий успех в своей деятельности.

Улыбка барона Раслова не понравилась Вильяму.

– Сегодня спектакль-гала. Идет «Тоска», – сказал министр, окидывая своим хитрым взглядом американца, открытое лицо которого было воплощенным отрицанием дипломатического искусства. – Я настоятельно советую вам присутствовать, мистер Копперсвейт. То, что вы при этом увидите, поможет вам разобраться в некоторых вопросах, касающихся нашей страны, которые, быть может, до сих пор вы понимали неправильно.

Билли выслушал это с порозовевшим, но невинным лицом и не счел входящим в свои официальные обязанности передать последние слова барона мистеру Доббинсу. Родственники Копперсвейта были против его поездки во Влоф. Как большинство его молодых земляков, он старался скрывать свои самые сокровенные чувства, но все-таки не сумел вполне умолчать о впечатлении, произведенном на него чарами «девушки с тамбурином», которая, по-видимому, была увезена домой в Колибрию, и светские родичи Билли были в страхе, как бы он не разыскал эту «певичку из кафе» и не женился бы опрометчиво на ней. Теперь он не желал подсказывать Доббинсу, как представителю родни, что они могут встретить ее в опере, и разве только тюремное заключение могло бы помешать ему быть на этом спектакле.

– Вам придется иногда видеться с королем, – настаивал он. – Почему бы не пережить поскорее первое потрясение?

Они пошли на «Тоску».

Американский представитель и его секретарь проследовали сквозь двойную шеренгу солдат и, войдя в театр, отыскали свои места, которые Билли, как истый житель Нью-Йорка, заблаговременно забронировал за собой в середине одного из первых рядов. Литерные ложи у сцены были пусты и пустовали в течение всего первого акта. Копперсвейт не стал смотреть на обычное искажение римской церкви святого Андрея. Он не стал притворяться, что слушает арию более чем посредственного тенора. Его голубые глаза лихорадочно бегали по рядам погруженного в полумрак зрительного зала. Но, насколько он мог судить, нигде не было видно ни одного знакомого лица.

Рядом с ним села женщина. Простое платье только подчеркивало ее прекрасную фигуру, и она была такая белокурая и была так мало похожа на остальных женщин кругом, что Билли мысленно прозвал ее «валькирией». Его, конечно, могла интересовать теперь только одна женщина, но от этой соседки он надеялся почерпнуть кое-какие сведения.

В прежнее время он был большой мастер налаживать такие ни к чему не обязывающие разговоры и задал даме какой-то незначительный вопрос. Он обратился к ней по-гречески и, к своему удивлению, убедился, что она его не понимает. Тогда он заговорил по-английски.

– Скажите, где король?

Она была удивлена, но улыбнулась. Билли подумал, что она должна очень нравиться мужчинам.

– Как я могу это знать? – вопросом ответила она.

Ее руки дрожали, она нервно теребила веер из перьев. Это заинтересовало Билли. Он решил, что у нее немецкий акцент. Потом он решил, что она смеется над ним.

Когда, после финального Те Deum упал занавес, раздались аплодисменты. Но они относились не к второразрядным исполнителям, а к худому, низкорослому и невзрачному человеку с бородкой, в жакетном костюме и в ермолке, который опустился в кресло неподалеку от американцев. Он, видимо, старался избежать такого внимания.

– Этот тип, – шепнул Билли мистеру Доббинсу, – любит, чтобы его чествовали, а делает вид, будто это ему неприятно. Как вы думаете, кто он такой?

У «валькирии» был, очевидно, прекрасный слух. Она услышала и ответила:

– Я только что прибыла в Колибрию, но мне уже называли его.

Итак, она вовсе не смеялась! Билли тотчас воспользовался представившимся случаем – ведь всякие сведения могли оказаться полезными:

– Кто же это?

– Это могущественный Тонжеров, лидер республиканской партии в парламенте. – Сказав это, она вдруг вздрогнула; в свете вспыхнувших люстр ее лицо пылало румянцем. – А там… там…

Но ей незачем было объяснять, кто были новоприбывшие. В королевскую ложу, которую Билли узнал по ее расположению и по декорировавшим ее флагам, вошел, улыбаясь, барон Раслов. За ним следовал невысокий, худой человек с седой бородкой и глубокими складками между косматых бровей, вытянутый в струнку старый солдат, которого публика приветствовала криками: «Обрадович! Генерал Обрадович!» Это был колибрийский герой, отличившийся в турецкой войне. За этим ветераном шли мужчина и женщина, представлявшие своим видом резкий контраст с блестящей формой военного. На них были крестьянские костюмы, и их появление было встречено криками и аплодисментами галерки. И, наконец, последним вошел коренастый человек средних лет со смуглым недовольным лицом.

На нем был голубой мундир с белыми шнурами. Поперек широкой груди шла черная с желтым лента, посредине которой красовалась многоконечная бриллиантовая звезда ордена Влофского креста. Его гладко выбритое лицо выражало силу, короткий мясистый нос и сжатый рот свидетельствовали о решительном характере. Но правый угол верхней губы был слегка оттянут кверху, как бы указывая на привычку относиться к людям с презрением и насмешкой. Этого человека нельзя было назвать красивым, но, если бы не эта черта, то общее впечатление решительности и силы даже располагало бы к нему. Во всяком случае и друзья и враги одинаково признавали гордость осанки его величества Павла III, короля Колибрии.

– Что ж! – пробормотал Вильям, на которого не так просто было произвести впечатление. – Я никогда еще не видел коронованной головы, но если бы у этой не была малость перекошена пасть и если бы она не выражала хронический кацен-яммер, то я считал бы ее в полном порядке. Как ваше мнение, дядя Фред?

Доббинс окидывал взглядом людей, расположившихся в королевской ложе. Крутя пальцами свои нафабренные усы, он шепнул:

– Не говори так громко!

Никто не любит, чтобы ему указывали, что он говорит громче, чем следует. Билли огрызнулся:

– О, – сказал он, – вы-то, конечно, видели только одну черту лица, а именно – нос.

Доббинс взглянул на своего спутника.

– Почему же нет? – спросил он и добавил: – Это универсальный ключ к характеру. Я прошу тебя, – продолжал он, – тоже взглянуть на него. Даже отсюда всякий может видеть, что носовой хрящ короток. – Доббинс, вообще не педант, всегда начинал говорить ученым языком, как только речь заходила о носах. – Верхняя челюсть велика, но не настолько, чтобы этим объяснить такие широкие носовые крылья. У большинства людей носовые крылья развиты гораздо меньше, чем у него и, насколько я успел заметить, у большинства колибрийцев. Это указывает на сильные лицевые мускулы. Так называемая «мышца смеха» заведует улыбкой, и ты сам видел!… Нос этого человека принадлежит к классу А, разряд шестой, подразделение тэта.

Но Билли уже случалось слышать такие вещи.

– Короче говоря, – резюмировал Копперсвейт объяснения мистера Доббинса, – у него нос как у мопса.

Как бы то ни было, королевский нос был довольно сердито задран кверху, когда публика с маленьким опозданием поднялась на ноги, а оркестр, тоже стоя, начал играть «Остров Эдем» – национальный гимн Колибрии. Последовавшие аплодисменты не звучали особым воодушевлением. Те рукоплескания, которые достались на долю республиканца Тонжерова, исходили, правда, только от части зала, но зато были искренни. Эти же были единодушны, но прохладны.

Наблюдательный взор Вильяма остановился на его красивой соседке. Она нервно дергала перья своего веера. Веер был дорогой, а она не была похожа на женщину, привыкшую небрежно обращаться с дорогими вещами.

– Я. не сказал бы, – шепнул Билли Доббинсу, – чтобы его величество был очень популярен среди своего народа.

– Тсс! – зашипел Доббинс, обрывая столь нескромные для дипломата слова; он улыбнулся своему протеже, но счел нужным предостеречь его. – Ты должен помнить, что здесь в Колибрии… гм… не только американцы понимают по-английски.

Билли пришлось вспомнить, что возле них находилось по крайней мере одно лицо, понимавшее по-английски.

– Он популярен! Король популярен! – воскликнула белокурая соседка Копперсвейта.

Доббинс был совершенно прав относительно голоса Билли: даже шепот этого молодого человека был слышен на расстоянии. Что касается «валькирии», то она говорила так громко, что кое-кто кругом начал вопросительно оглядываться на нее. Она была раздражена, могла наговорить лишнего, и это привело бы к неприятной сцене. Но в этот миг несколько молодых офицеров, одетых в такую же форму как и король, появились в литерной ложе напротив королевской, и с ними вошла девушка, при виде которой вся публика еще раз встала с мест.

В искренности приветственных криков, которые теперь потрясли театр, не могло быть сомнения. Мужчины махали руками, женщины аплодировали с риском порвать перчатки. Среди всего этого шума оркестр заиграл новую мелодию, и голоса всей публики – не исключая даже сторонников Тонжерова – подхватили слова:

Это была песня, впервые услышанная Билли в кафе «Колибрия» на Ректор-стрит в Нью-Йорке!

Девушка в литерной ложе раскланялась с публикой. Ее изящную фигуру облегал изумрудный атлас, к корсажу был приколот большой букет ландышей. Но несмотря на то, что ее иссиня-черные волосы увенчивала жемчужная диадема, а поперек груди шла лента Влофского креста, ее смуглая кожа была подернута таким здоровым румянцем, которому могла бы позавидовать любая крестьянка, и ее глаза – как тенистые лесные озера – были глазами «девушки с тамбурином».

– Да здравствует…

– Что это выкрикивают с таким увлечением уста почти всех присутствующих?

– Многая лета принцессе Ариадне!

– Принцессе?… – Билли резко повернулся к «валькирии».

Она встала вместе с остальными, но лицо ее было мрачно, и губы были сжаты так плотно, что потеряли всякую краску. Копперсвейт схватил ее за руку:

– Скажите скорее, кто это?

Прежде чем она могла ответить, со всех сторон послышалось грозное: «Тсс!» Оркестр вновь заиграл, опера продолжалась. Занавес готов был взвиться над сценой в комнате Скарпии во дворце Фарнезе.

– Но кто же… – возобновил свою попытку упрямый Вильям.

Белокурая соседка покачала своей гордой головой, но он не понял, приглашала ли она его соблюдать тишину, или же не знала, как ответить.

Его глаза вернулись к девушке в ложе и уже не отрывались от нее. Он не видел, как его соседка наскоро набросала записку, позвала капельдинера, дала ему золотую монету. В то время как со сцены лились звуки песни, бумажка была вручена королю, который прочел ее, нахмурился и передал премьер-министру барону Раслову.

Та, кого Билли прозвал «валькирией», видела все. Она видела, как нахмурился король, – она сидела достаточно близко, – видела масляную улыбку барона, скомкавшего бумажку в своей мягкой пухлой руке. Она видела, и ее прекрасное лицо приняло жесткое выражение, а минутой позже она таким же способом, но только еще более секретно, отправила записку Тонже-рову.

Какое дело было Билли до всего этого? Он поймал наконец взгляд девушки, певшей о колибри.

Когда снова упал занавес, изящный молодой офицер в голубом мундире и серых рейтузах прошел по боковому проходу, щелкнул каблуками перед Коппер-свейтом и отдал ему честь.

– Сэр, – сказал офицер, – прошу вас следовать за мной. Вас просит к себе ее королевское высочество принцесса Ариадна.