"Оборотни" - читать интересную книгу автора (Пентикост Хью)

Глава 2

Утверждение, что "Бомонт" – образ жизни", вдалбливалось в меня ежедневно, с тех пор как я поступил сюда на работу.

Чаще всего я слышал об этом от Алисон Барнуэлл, очаровательной женщины, тогдашнего пресс-секретаря отеля.

Но месяц назад Алисой вышла замуж и распрощалась с нами. Я полагал, что Шамбрэн возьмет на ее место опытного специалиста, хорошо знакомого с подобного рода деятельностью, но он предложил эту должность мне.

– Возможно, у вас нет опыта, Марк, но за год вы уже многому научились и поняли, что свойственно нашему отелю, а что – нет. Новому человеку потребуется не меньше времени, чтобы освоиться. Если вы не против, я хотел бы работать с вами.

Естественно, я тут же согласился, но день, когда Диггер Салливан отправился на поиски мин в номер Жираров, ясно показал, что я еще не стал "зубром" в своем деле.

"Ж" – Жирары.

Досье я унес в свой кабинет, расположенный на одном этаже с кабинетом Шамбрэна. Шарль Жирар пользовался неограниченным кредитом. Жил он на улице Клебер в Париже.

За прошедшие пять лет останавливался в отеле дважды, каждый раз один. В настоящее время впервые приехал с мадам Жирар.

Никаких особых знаков я не обнаружил, не считая ссылки на прилагаемые вырезки из газет. Вырезки лежали в конверте из плотной бумаги.

Мои знания французского ограничивались школьным курсом, поэтому я смог прочитать только те статьи, что публиковались в лондонских и нью-йоркских газетах. Первые из них относились к маю 1960 года, когда в Париже убили полковника Жоржа Вальмона.

Полковник Вальмон, черноволосый, симпатичный мужчина, если судить по двум имеющимся в досье газетным снимкам, активно поддерживал генерала де Голля. Он являлся советником президента Франции по алжирской проблеме.

Генерал стремился к независимости Алжира, но встретил яростное сопротивление со стороны живших в Алжире французов, и особенно офицеров расквартированных там частей французской армии. Террористическая организация, созданная этими офицерами, в 1960 году подняла в Алжире кровавые мятежи, а затем протянула щупальца и во Францию, поставив целью уничтожение верных сторонников политики де Голля. В повседневную жизнь страны прочно вошли уличные стычки, взрывы бомб, политические убийства.

Судя по всему, полковник Вальмон занимал одну из первых строк в списке на уничтожение. Попытка покушения на его жизнь, предпринятая секретной армейской организацией (ОАС), закончилась неудачно. Вальмон временно ушел в подполье. Но десятью днями позже его изрешетили пулями в дешевенькой квартирке на Левом Берегу. Враги нашли и убили его. Для того времени – обычное дело, но далее оно приняло неожиданный оборот.

Вальмон, вдовец, жил вместе с дочерью, Жульет. Она тоже переехала в квартирку на Левом Берегу. В ходе расследования убийства полковника показания мадемуазель Вальмон произвели эффект взорвавшейся бомбы. В те дни белокурая красавица Жульет (волосы достались ей от матери-американки) часто появлялась на публике с Диггером Салливаном, известным автогонщиком. Правда, лондонские газеты чаще называли его американским авантюристом. Казалось, что Салливан и Жульет вот-вот объявят день помолвки.

Когда Вальмон ушел в подполье после первого покушения, только Салливан, как показала Жульет, знал, где находится полковник (не считая, разумеется, ее самой). Жульет Вальмон настаивала, что никто более не имел ни малейшего понятия о его местонахождении.

Утром того дня, когда убили Вальмона, Жульет пошла в магазин, чтобы купить еду. Менее квартала отделяло ее от обшарпанного дома, в котором они поселились, когда она услышала автоматную очередь. Жульет сразу поняла, что она означает, побросала пакеты с едой и бросилась к дому.

Увидела, как из подъезда выбежал-мужчина, прыгнул в спортивный автомобиль с мощным двигателем и умчался. Она настаивала, что этот мужчина – Салливан, хотя и видела его только сзади. Не так уж много мужчин, даже издалека, можно принять за Салливана. Не запомнила Жульет и номерного знака, но клялась, что у подъезда стоял точно такой же автомобиль, что и у Диггера.

Жульет взбежала по ступенькам и нашла отца, рассеченного автоматной очередью, на полу. Припала к нему, понимая, что надежды на спасение нет. Умирающий смог произнести только одно слово: "Майкл". Ее отец, настаивала Жульет Вальмон, назвал имя убийцы.

Днем позже парижская полиция арестовала Диггера. Его искали уже более двадцати часов, когда он сам пришел в префектуру. С каменным лицом выслушал предъявленное обвинение и отказался сказать что-либо в свое оправдание.

На суде, к всеобщему удивлению, не задал Жульет ни одного вопроса, не попытался поставить под сомнение ее версию.

Казалось, знаменитый американец обречен.

Но потом пришла очередь свидетелей защиты, и адвокат вызвал Поля Бернарделя, известного французского промышленника. На заводах Бернарделя изготовлялись популярные во Франции недорогие малолитражки. Бернардель увлекался автогонками, и его машины участвовали во многих соревнованиях. Там-то и завязалось знакомство Бернарделя и Салливана, со временем переросшее в дружбу. Показания Бернарделя не оставили камня на камне от обвинительного заключения. Бернардель твердо заявил, что в день убийства Салливан находился в его загородном поместье. В тот миг, когда в квартире Вальмона прогремела автоматная очередь, он испытывал новую гоночную машину Бернарделя. Поместье находилось в двухстах километрах от Парижа. Они весь день возились с машиной и не имели возможности послушать выпуски новостей. Об убийстве полковника Вальмона узнали только на следующее утро. Диггер возвратился в Париж, как только услышал, что полиция разыскивает его, и добровольно сдался властям. Никто не позволил себе усомниться в честности Бернарделя. Обвинению пришлось признать, что Салливан не мог убить полковника Вальмона.

Прокурор попытался добраться до него другим путем.

Только Диггер и Жульет знали, где скрывается полковник, и Диггера попытались обвинить в том, что он выдал Вальмона его врагам. Но прокурор не смог сформулировать даже мотив преступления. Салливан не интересовался политическими процессами во Франции, тем паче не принимал в них ни малейшего участия. Он полюбил, по крайней мере, увлекся Жульет, подружился с полковником. Он был богат, так что не мог польститься на деньги.

Несмотря на все, Жульет твердила, что видела, как Салливан выбежал из подъезда и умчался в машине, на которой она сама часто ездила. А его алиби-фальшивка. Последнее утверждение явно противоречило здравому смыслу. Дело в том, что Поль Бернардель был убежденным голлистом, то есть находился по одну сторону баррикады с полковником Вальмоном.

Кроме того, они дружили еще с юности. Так что Бернардель никогда бы не стал прикрывать убийцу Вальмона.

Диггера Салливана полностью оправдали.

И лишь Жульет Вальмон отказалась поверить в его невиновность. Теперь ей совершенно ясно, заявила она репортерам, что Салливан ухаживал за ней с одной целью – втереться в доверие к полковнику, чтобы при удобном случае подставить его под пули террористов. Она назвала показания Бернарделя ложью и поклялась, что не пожалеет жизни ради того, чтобы доказать свою правоту.

Согласно газетным материалам, прокурор положил немало усилий, чтобы поставить под сомнение показания Бернарделя.

После вынесения оправдательного приговора он дал понять, что не откажется от поисков истины и приложит все силы, чтобы Диггер понес заслуженное наказание.

Прокурора звали Шарль Жирар.

Последняя вырезка перенесла меня в настоящее. Шесть месяцев назад Жульет Вальмон вышла замуж за Шарля Жирара.

И вот четыре главных героя этой загадочной истории объявились в тихом, умиротворенном королевстве Пьера Шамбрэна – в отеле "Бомонт".

"Чревато крупными неприятностями" – так охарактеризовал ситуацию Шамбрэн.

Что ж, подумал я, приятно отвлечься от приевшихся показов мод, деловых банкетов, костюмированных балов.

На столе загудел сигнал аппарата внутренней связи. Мой секретарь Шелда Мэйсон, ранее секретарь Алисон Барнуэлл, решила пообщаться со мной. Она все еще не могла определиться в отношении меня, и это несколько нервировало, потому что Шелда была чертовски красива. Я чувствовал, что ее место – на страницах журналов мод, а не в крохотной клетушке на четвертом этаже. Я бы с большим удовольствием приглашал ее в ресторан или на концерт, а не просил принести ту или иную бумагу, но опасался, что где-то затаился поклонник, которому могла не понравиться моя фривольность.

У поклонников таких девушек, как Шелда Мэйсон, чувство собственника обычно гипертрофированно.

Похоже, Шелду умиляло происходящее в отеле "Бомонт".

– Мистер Мюррей Кардью шлет наилучшие пожелания, – сухо сообщила она, – и ожидает увидеть тебя через двадцать минут в баре "Спартанец". Он обещает угостить хересом, если, конечно, ты принесешь все материалы, касающиеся встречи господина Поля Бернарделя в субботу вечером.

– Скажи мистеру Кардью, что я приду.

– Мистер Кардью не ждет ответа, – вразумила меня Шелда.

– Его хватил бы удар, если б ты ответил "нет". Материалы по встрече Бернарделя я приготовила.

Шелда сидела за столом в изящном зеленом костюме, подчеркивающем достоинства ее фигуры.

– Я тебя ненавижу. – Улыбаясь, она протянула мне тонкую папку.

– В чем я провинился?

– Ты прошел мимо меня в кабинет, словно и не заметив, что я здесь. Я не привыкла, чтоб меня не замечали, мистер Хаскелл. Ты же знаешь, что я сгораю от любопытства.

– По какому поводу?

– Идиот! – Ну где еще секретарь награждает босса таким эпитетом? – Что Великий Отец Белых сделал с Майклом Дигби Салливаном? Заточил в Бастилию?

– Он думает над этим.

– Тогда у меня еще есть время.

– Для чего?

– Мой дорогой Марк, ты, конечно, слишком глуп, чтобы понять, что Диггер Салливан – мечта любой девушки. Я надеюсь, что мне удастся убедить тебя познакомить меня с ним. Иначе придется подстеречь его в баре "Трапеция". Как ты думаешь, я красивее, чем она?

– Она?

– Жульет Жирар. – Шелда обворожительно улыбнулась. – Я могла бы рассказать тебе всю историю, Марк, и тебе не пришлось бы рыться в газетных вырезках. Кто-то из нас должен приглядывать за вновь прибывшими.

Кстати сказать, ее обязанности и состояли в том, чтобы ежедневно просматривать регистрационную книгу и сообщать мне, не требует ли кто из новых гостей нашего особого внимания. Она ничего не сказала мне о Жирарах, хотя те жили в отеле уже несколько дней.

– Я не видел мадам Жирар, но поставил бы на тебя.

– Благодарю вас, сэр.

– Что Жирары делают в Нью-Йорке?

– ООН, – ответила Шелда. – Шарль Жирар-специальный прокурор, представляющий интересы французского правительства. США отказываются выдать Франции бежавших оттуда членов ОАС, обвиняемых в подготовке покушения на генерала де Голля. Перед Жираром поставлена задача найти брешь в международном праве, не допускающем выдачи лица, нарушившего закон по политическим мотивам.

– Почему ты работаешь в отеле, а не в государственном департаменте? – полюбопытствовал я.

– Потому что ты симпатичнее госсекретаря, это во-первых, – с улыбкой ответила она, – а во-вторых, я надеюсь, что в следующую выборную кампанию Пьер Шамбрэн будет баллотироваться в президенты нашей страны. Между прочим, Мюррей Кардью обгрыз уже не один ноготь, дожидаясь тебя.

Я неохотно направился вниз, в бар "Спартанец"; где ждал меня Мюррей Кардью. Отделанный дубовыми панелями бар предназначался только для мужчин. Посещали его главным образом пожилые люди. Он напоминал клуб – с сигарным киоском, где продавались также особые сорта трубочного табака, газетной стойкой и угловыми столиками, где седовласые джентльмены часами играли в триктрак.

Мистер Мюррей Кардью ежедневно приходил туда перед ленчем и уходил под вечер, чтобы переодеться к обеду. Когда я поступил на работу в "Бомонт", Шамбрэн побеседовал со мной о Мюррее Кардью.

– Вы думаете, у нас полные досье на наших гостей? – начал он. – На фоне Мюррея Кардью мы просто дилетанты. Он сможет сказать вам, откуда взялись деньги у каждого из них, нарисовать родословное древо любого, он в курсе всех сплетен, не говоря уже о достоверной информации. Кардью стал бы величайшим шантажистом, если б захотел обратить в деньги известные ему сведения. Но он джентльмен старой школы.

– И он слишком богат, чтобы нуждаться в деньгах, – смело добавил я, предположив, что беднякам в "Бомонте" делать нечего.

Шамбрэн улыбнулся и выудил из картотеки досье Мюррея Кардью. Мистер Кардью, занимавший одноместный номер на семнадцатом этаже, не платил по счетам уже семь или восемь лет. Питался он в отеле, иногда приглашал гостей к обеду.

Их имена также имелись в досье.

– Разумеется, ему нужно немного денег на одежду, чаевые, посещения оперы или музеев. Он получает их от меня, как безвозвратную ссуду.

– Почему? Он ваш давний друг?

– Очень давний, – кивнул Шамбрэн. – Но стал бы я убирать скульптуру Эпштейна из колонного зала, если б мне сказали, что освободившееся место можно использовать с большой выгодой для отеля? Мюррей Кардью неотделим от отеля, его традиций. И день, когда он не появится в баре "Спартанец" (а такой день, конечно, придет – ему уже около восьмидесяти), ознаменует конец эры.

Трудно объяснить, какое впечатление производил на меня Мюррей Кардью. Мне только тридцать. Мюррей Кардью на семнадцать лет старше нашего века. Я однажды слышал его рассказ, как маленьким мальчиком он проводил лето в Саратоге. О Ричарде Кэнфильде, знаменитом владельце казино, о Викторе Герберте и его оркестре, выступавшем в роскошных отелях, об Уитни и Вандербильтах, только начавших создавать промышленные империи, о Берри Уолле, светском льве, который как-то выиграл пари, за один день появившись на людях в сорока костюмах… Мюррей Кардью одевался в стиле той эпохи. В "Спартанце" он появлялся неизменно в черном пиджаке, полосатых брюках, галстуке из серого шелка с широкими, как у шарфа, концами, украшенном заколкой с черной жемчужиной. Добавьте к этому перламутрово-серую жилетку с белыми перламутровыми пуговицами и гетры, серые – зимой, белые, из хлопка, – летом. Если он надевал пальто – подозреваю, его единственное – с красивым меховым воротником, то обязательно с котелком и тростью из черного дерева с серебряным набалдашником. Молодежь видела в нем комика, участника костюмированного бала. Мне он казался воплощением достоинства. Стройная фигура, легкая походка, седые, тщательно уложенные волосы, аккуратно подстриженные усы… Всем своим видом Мюррей Кардью показывал, что появление в обществе – дело серьезное, не терпящее пренебрежения даже в мелочах. Картину дополняла белая гвоздика в петлице пиджака, за которой он заходил в цветочный магазин в вестибюле отеля ровно без четверти час, разумеется, каждый день. Никогда не менялось и меню его ленча: сандвич – ветчина на поджаренном ржаном хлебце – и полбутылки шампанского.

По заведенному порядку Мюррей Кардью съедал сандвич, запивая его шампанским, в полном одиночестве. Прием начинался лишь после того, как мистер Новотны, старший официант "Спартанца", заменял пустую тарелку и бокал на маленькую чашечку черного кофе, а Мюррей Кардью вставлял сигарету в серебряный мундштук. Словно по сигналу, завсегдатаи один за другим подтягивались к его столику.

Каждый минут десять болтал с ним, а затем уступал место следующему. Около трех часов дня мистер Новотны приносил коробку гаванских сигар. Оценив их по лишь ему одному ведомым критериям, Мюррей Кардью выбирал сигару, доставал из кармана жилетки золотые ножницы и обрезал кончик. Мистер Новотны чиркал спичкой. Зажигалок Мюррей Кардью не признавал. Запах газа, которым заправлялись зажигалки, уничтожал тонкий аромат занимающегося табачного листа, высушенного на далекой Кубе.

В пять часов мистер Новотны возникал у стола с бокалом и бутылкой импортного хереса. Мюррей Кардью пристально смотрел на этикетку и одобрительно кивал. Уже более пятидесяти лет он пил херес одной и той же марки, но без его кивка бутылка на стол не ставилась.

В начале седьмого Мюррей Кардью покидал "Спартанец" и удалялся в свой номер. Вновь он появлялся через два часа.

Никто не знал, как он их проводит, но предполагалось, что он спит перед обедом. Обедал он обычно в "Гриле", где обслуживал его сам Кардоза. Один или с гостями, Мюррей Кардью всегда надевал к обеду смокинг и белый галстук. Что там говорить, этот странный старик, сохраняющий традиции другой эпохи, являлся неотъемлемой частью "Бомонта"!

Мюррей Кардью сидел за своим привычным столиком. Он заметил меня, едва я вошел в "Спартанец", но не подал и виду, дожидаясь, пока я не подойду к столу.

– А, мистер Хаскелл. – Голос у него был тихий, мелодичный. Я взглянул на полупустой бокал хереса.

– Надеюсь, я не задержал вас.

– Отнюдь, юноша, отнюдь. Присаживайтесь. – Он поднял руку, подзывая Новотны. Тот мгновенно подошел и остановился у стола, ожидая дальнейших распоряжений. – Рекомендую вам попробовать этот херес.

– С удовольствием, – ответил я.

Мистер Новотны не шевельнулся-Мюррей Кардью еще не разрешил обслужить меня.

– Современные правила приличия не требуют от вас непременно принять мое предложение, мистер Хаскелл, – продолжил старик. – Я в курсе того, что молодежь вашего поколения отдает предпочтение мартини. Меня, слава богу, обошло это поветрие. Я никогда не жил ради мгновения, мистер Хаскелл. Я наслаждаюсь аперитивом в это время дня, но не забываю о том безмерном удовольствии, которое получу от прекрасного обеда и марочного вина. На своем примере я убедился, что мартини оказывает пагубное воздействие на небо.

– С удовольствием выпью хереса, мистер Кардью, – ответил я, хотя терпеть не мог хереса.

Мюррей Кардью кивнул Новотны, тот отошел от стола и тут же вернулся с бокалом и бутылкой.

– Любимая марка мистера Кардью, – бесстрастно пояснил он.

– Отлично. – Я не стал спорить.

Мюррей Кардью молчал, пока я не пригубил херес. От меня требовался комплимент.

– Если бы все марки хереса обладали таким букетом, я бы тут же отказался от мартини.

Он довольно кивнул.

– Насколько мне известно, этого хереса в подвалах отеля предостаточно. Мистер Шамбрэн предупредил вас, что мне понадобится ваше содействие?

– Я полностью в вашем распоряжении, сэр.

– Посол Франции, месье Делакру, обратился ко мне по весьма деликатному делу, – продолжал Мюррей Кардью. – Несколько дней назад мы провели вместе немало часов на Ривьере. Отличный шахматист этот Делакру. Какие мы разыгрывали сражения! И, должен признать, частенько мне удавалось взять верх. Но все это не имеет отношения к нашему разговору, разве что объясняет, почему посол обратился ко мне.

– Мистер Шамбрэн всегда говорил, что по правилам этикета лучшего эксперта, чем вы, не найти.

– Милый человек этот Шамбрэн. – В голосе Мюррея Кардью слышалась нотка снисходительности. В конце концов Шамбрэн не принадлежал к светскому обществу. Кардью поднял бокал, но лишь коснулся его губами. Я понял, что он будет растягивать остатки хереса, пока я не осушу свой бокал.

– Как вам известно, в субботу вечером должны состояться прием, бал и ужин в честь месье Поля Бернарделя, главы французской торговой комиссии, который приехал на переговоры с американскими бизнесменами.

– Я знаю, сэр.

– Суть вопроса – как рассадить гостей за ужином, – продолжал старик. – Месье Бернардель выставил только одно требование, но выполнить его не так-то просто. В Америке у него есть давний и близкий друг, который, кстати, в данный момент живет в этом отеле.

– Диггер Салливан?

По лицу Мюррея Кардью пробежала тень. Прозвища его оскорбляли.

– Майкл Дигби Салливан, – поправил он меня. – Фигура известная среди автогонщиков и создателей автомобилей.

Месье Бернардель руководит большой автомобильной фирмой, он представитель знатного французского рода. Салливану же, несмотря на все его обаяние, в этом смысле похвастаться нечем. Его отец был ирландским авантюристом, выходцем из простой семьи, хотя и отличился на войне. Мать снималась в кино. Талантливая киноактриса, так по крайней мере мне говорили, но ее отец торговал кухонной утварью то ли в Айдахо, то ли в Айове.

– К сожалению, не знаю, где именно, – ввернул я.

– Это не важно. У Салливана нет связей ни среди политиков, ни в светском обществе. При обычном раскладе он никогда не оказался бы за главным столом. Но таково требование месье Бернарделя. Он хочет, чтоб Салливан сидел по его правую руку. Вот тут и начинаются наши затруднения.

– Какие же, сэр?

Мюррей Кардью посмотрел на меня, как на слабоумного.

– За стол сядут восемь человек, мистер Хаскелл. Месье Бернардель и Салливан – это двое, месье и мадам Делакру, уже четверо, принцесса Барагрэйв, в девичестве Мабель Гровеснор, и ее сестра, мисс Айлин Гровеснор, дамы для месье Бернарделя и Салливана, то есть шестеро. Остаются два места. По дипломатическому протоколу их должны занять месье и мадам Жирар, потому что во французском правительстве месье Жирар занимает должность, соответствующую нашему генеральному прокурору.

– Черт побери! – воскликнул я. Глаза старика блеснули.

– Грубовато, мистер Хаскелл, но я согласен – черт побери!

– Тогда вы должны посадить Жираров куда-то еще.

– Именно здесь на сцену выходите вы, мистер Хаскелл.

– Я?

– Мое участие в этом деле, Хаскелл, обусловлено моей давней дружбой с месье Делакру. Секретарь французского посольства попросил, чтобы я помог рассадить гостей. Среди них преобладают американцы, и я без лишней скромности заверил секретаря, что для меня это не составит труда. Но главный стол – прерогатива секретаря, Жана Лакоста. Он ярый приверженец дипломатического протокола. Он, конечно, осведомлен…

– О том, что Салливана обвиняли в убийстве отца мадам Жирар? Что Бернардель спас Салливана? Что Жирар был прокурором на этом процессе и что он и его жена публично назвали алиби Салливана фальшивкой и заявили, что еще докажут свою правоту?

– Вижу, вы подготовились основательно. – Мюррей Кардью сухо улыбнулся. – Интересное получается сочетание, не так ли?

– Да разве они могут сидеть за одним столом? – воскликнул я. – Месье Бернардель не может этого не понимать. Раз присутствие Жираров неизбежно, он должен был принять меры, чтобы встретиться с Салливаном позже и в другом месте.

– Надо отметить, что месье Бернардель выразил свое желание относительно Салливана до того, как узнал о присутствии на приеме Жираров. Однако, когда ему сказали об этом, он отказался что-либо менять, полагая, что любое другое решение расценили бы однозначно: Салливан лишился его доверия и поддержки.

– А Жирары? Уж они-то наверняка предпочтут не оказаться за одним столом с Салливаном.

– Господин Жирар, как и наш юный друг из посольства, твердый сторонник общепринятых правил поведения в обществе.

Он не хотел бы сидеть за этим столом, но просьба о смене места будет истолкована не иначе, как слабость с его стороны. Абсурдная точка зрения, но приходится ее учитывать.

– Значит, особого веселья не получится?

– Совершенно верно. Не вечер, а мучение для всех, кто будет сидеть за главным столом.

– Ну, если никто не хочет уступить…

– Тогда, – прервал меня Мюррей Кардью, – мы не станем принимать во внимание их требования.

– Но как?

– Поправьте меня, мистер Хаскелл, если я в чем-то ошибусь.

Программа вечера остается без изменений. Для начала на столах расставят карточки с фамилиями гостей.

– Да, сэр.

– После торжественной встречи месье Бернарделя, за несколько минут до того как гости войдут в колонный зал и рассядутся за столы, им раздадут листы, на которых указано, кто где сидит. Они найдут свой стол и, войдя в колонный зал, сразу направятся к нему. Я прав?

– Да, сэр.

– О карточках с фамилиями гостей и этих листах должен заботиться отель, не так ли?

– Да, сэр. Это входит в мои обязанности.

Мюррей Кардью кивнул, улыбнулся.

– Заполняя посадочные листы, мистер Хаскелл, вы определите Жираров за стол номер шесть вместо первого стола.

А на их место, за стол номер один, мы посадим английского автогонщика Джеффри Сэйвилла и его жену.

– Но этот Лакост, секретарь посольства, обнаружит подмену, как только увидит листы.

– Вот это ляжет на вас, Хаскелл. Он не должен увидеть посадочных листов. Вам придется не справиться с вашими обязанностями.

– Простите, сэр?

– Попросту говоря, вы дадите маху. Эти посадочные листы появятся в самый последний момент. Когда Лакост захочет их увидеть, вы сошлетесь на задержку. Ему не останется ничего другого, как проверить столы. Он убедится, что все карточки с фамилиями гостей расставлены в полном соответствии с его указаниями. Но как только он покинет колонный зал, вы, Хаскелл, или кто-то еще, кому вы это поручите, переставите карточки, чтобы они уже не входили в противоречие с посадочными листами, которые появятся словно по мановению волшебной палочки. Карточки Сэйвилла и его жены перекочуют на первый стол, Жираров – на шестой. Когда все рассядутся и месье Лакост поймет, что произошло, он не поднимет скандала.

Это было бы невежливо по отношению к виновнику торжества.

Но, несомненно, потребует вашего немедленного увольнения.

– Хорошенькое дело! – воскликнул я.

Улыбка Мюррея Кардью стала шире.

– Я думаю, вы можете не беспокоиться за свое место, Хаскелл, так как идея исходит от Пьера Шамбрэна, вашего непосредственного начальника.

Ох уж этот мистер Мюррей Кардью! Что же касается господина, который подписывал мой еженедельный чек, то хитростью он мог потягаться с самим Макиавелли.