"Теория литературы абсурда" - читать интересную книгу автора (Клюев Евгений Васильевич)
Глава 3.2. Стихотворный абсурд: малые формы
Данная группа стихотворных текстов представлена огромным набором текстов, принадлежащих все еще мало кому у нас известному классику английского абсурда Эдварду Лиру. Это:
«Чепуховые песенки, истории, ботаника и алфавиты» (1871),
«Смехотворная лирика» (1877)
и др.
Первая и вторая из перечисленных посвящены «детям и внукам графа Дерби, верным друзьям и ценителям «прыганья на одной ножке»[12]. Тексты же, которые мы намерены цитировать, были собраны в книге «Topsy-Turvy World», на которую уже неоднократно приходилось ссылаться. Все цитаты в дальнейшем даются в переводе автора данного исследования. Английские тексты цитируются по вышеназванному изданию. Круг текстов таков:
«Уточка и Кенгуру»,
«Мистер Папа-Шесть-Ног и Мотылек»,
«Метла. Лопата, Ухват и Шипцы»,
«Стол и Стул»,
«Сватовство Джони-Бони-Бо»,
«Новые одеяния»,
«Мистер и Миссис Дискобболтус»,
«Шляпа Сэра Шито-Крыто»,
«Чепуховый алфавит»,
«Как мило знать мистера Лира»,
Лимерики
Думается, что это достаточный набор для того, чтобы поддержать и расширить высказанные при анализе «Охоты на Снарка» соображения. С этой целью данный анализ и предпринимается.
Данные тексты также отличает отчетливая гиперструктурированность. Самый заметный в этом смысле признак – многочастность даже относительно небольших стихотворных композиций.
Так, «Уточка и Кенгуру» (40 строк) состоит из пяти частей, озаглавленных римскими цифрами, «Метла, Лопата, Ухват и Щипцы» (40 строк) – из четырех, пронумерованных тем же способом, а например, довольно объемное стихотворение «Мистер и Миссис Дискобболтус» (108 строк) – даже из двух крупных глав, каждая из которых соответственно поделена на 4 и 5 частей.
С подобным принципом членения мы на примере «Снарка» еще не встречались: в стихотворениях Эдварда Лира фактически пронумерована каждая отдельная строфа, что, видимо, должно представить «безумное содержание» в дискретном виде и таким образом компенсировать издержки приобщения к трудному «смыслу». Набор маркеров внешней упорядоченности, стало быть, увеличивается еще на одну единицу: номер строфы.
Из известных нам маркеров наиболее заметен рефрен.
Например, в стихотворении «Уточка и Кенгуру» это конструкции «Молвит Уточка – Кенгуру» (в переводе с небольшими вариациями), начинающая и завершающая практически три части: первую, вторую и четвертую, а также «И сказал Кенгуру…» (в переводе с небольшими вариациями), начинающая и завершающая две части – третью и пятую. Ср.:
1Молвит Уточка: «Кенгуру,Ваша Милость… какой прыжок!…………………………………………………. Прыжки – вот что мне по нутру!» –Молвит Уточка – Кенгуру2«Умчите меня за моря! –Молвит Уточка – Кенгуру. –…………………………………………………Забыв про эту дыру!» –Молвит Уточка – Кенгуру.3И сказал Кенгуру в ответ:«Это требует размышленья…………………………………………………..И ревматизм моему бедруГрозит!» – сказал Кенгуру.4Молвит Уточки: «Пустяки!Я обдумала это дело………………………………………………Я теперь, как моряк курю», –Молвит Уточка – Кенгуру.5И сказал Кенгуру: «В дорогу!Вышел месяц из-за куста.…………………………………………..И любил теперь как сеструУточку – Кенгуру.
Применительно к «Уточке и Кенгуру» следует оговорить один специальный структурный акцент, который хорошо заметен и наиболее последовательно «проставлен» именно в данном тексте. Имеется в виду так называемая тавтологическая рифма. С нею мы встречаемся и в других текстах – не менее последовательно, например, в «Мистер и Миссис Дискобболтус», где само по себе слово «Дискобболтус» часто приходится на абсолютный конец стихов, рифмуясь, таким образом, лишь само с собой (да и трудно представить себе, с чем такое длинное и «монстрообразное» слово могло бы еще рифмоваться!).
Понятное дело, рифма и вообще-то есть средство, призванное не только «украшать», но «держать» стихотворный текст (т.е. делать его структуру ощутимой), – что же касается рифмы тавтологической, то ее задача, кроме того, еще и в том, чтобы «ставить вехи» на пути движения абсурдного «содержания» – маркируя смены точки зрения (в частности!) максимально наглядным образом. И если обычная рифма просто подчеркивает структуру, то тавтологическая рифма ее задает: читатель, дважды, например, отметив случаи тождества, будет ждать их и в остальных случаях, а это как раз и означает, что «путь приобщения к тексту» ему ясен и что времени и сил на «изучение структуры» тратить не придется: время и силы можно употребить более «разумно», а именно – на постижение «смысла».
Приведенное соображение о «вехах» касается, вне всякого сомнения, и других типов повторов – впрочем, соображение это в одном из своих вариантов уже было представлено выше и еще будет представлено в дальнейшем.
Обратим внимание и на то, что повторы в «Уточке и Кенгуру» носят характер драматургических ремарок: текст организован подобно пьесе, – так что это действительно не повторы «для красоты», но единственно для «порядка» в структуре текста.
«Сватовство Джони-Бони-Бо» также строится вокруг «драматургического» рефрена (типичного, как мы уже видим, для абсурдных стихов), и это – Молвил Джони-Бони-Бо (с легкими вариациями), в конце каждой строфы повторяющегося дважды – при том, что, разумеется, «хватило бы» и одного повтора (если и этот один так уж необходим!). Рефрен из данного стихотворения – большая радость для того, кто стремится обосновать мысль о гиперструктурированности абсурдного текста как типа текста, с одной стороны, и мысль о так называемых «необязательных повторах», работающих исключительно на структуру, а отнюдь не на «содержание», – с другой стороны!
Ср.:
1……………………………………..Все имущество егоВ чаще леса одного!Все имущество его –То есть Джони-Бони-Бо,То есть Джони-Бони-Бо.2……………………………………………..«Это Леди Джингли-ДжонсВзобралась на низкий плёс,Это Леди Джингли-Джонс!» –Молвил Джони-Бони-Бо,Молвил Джони-Бони-Бо.3…………………………………………..Остров дик, и лес стеной!Станьте-ка моей женой,Дайте-ка мне рай земной!» –Молвил Джони-Бони-Бо,Молвил Джони-Бони-Бо.4………………………………………Пригодятся Вам весьма –Плюс моллюски задарма!Плюс от Вас я без ума!» –Молвил Джони-Бони-Бо,Молвил Джони-Бони-Бо.lt; …………………………………….. gt;10………………………………………………..Проливает Леди слёзы,Взгромоздясь на гребень плёса, –Курам насмех эти слёзыИз-за Джони-Бони-Бо,Из-за Джони-Бони-Бо!
Надеюсь, читатель поверит на слово, что в частях 5–9, пропущенных из экономии места и времени, схема повторов и сами повторы последовательно сохраняются Эдвардом Лиром.
Даже на приведенных примерах легко увидеть, что стабильно воспроизводящийся рефрен в каждой очередной строфе предваряется, так сказать, частным рефреном, или внутренним рефреном строфы. Вообще говоря, количество «пустой породы» в «Сватовстве Джони-Бони-Бо» превышает просто все мыслимые нормы: убери из текста повторы – он «сократился» бы на две трети! И речь идет не только о случаях идентифицированных повторов: вся структура текста пронизана и множеством других, «мелких» рефренов и рефренообразных конструкций. Например, конструкции «Пол-свечи и пол-кровати, и кувшин – без ручки, кстати…», «Там, где берег Коромандель», «И от тыкв желтым желто» последовательно кочуют из строфы в строфу. Да и сама по себе целая строфа «покоится» на многочисленных повторах.
Ср. хотя бы одну (произвольно взятую) строфу:
5Плача, Леди отвечала,Руки заломив с мольбой:«Слишком поздно! И к тому ж…Мистер Джони-Бони-Бо,Вы милы мне чрезвычайно,Но легко ль начать сначала,Если в Англии – мой муж?Слишком поздно, и к тому жГде-то в Англии – мой муж,Мистер Джони-Бони-Бо,Мистер Джони-Бони-Бо!
А в стихотворении «Метла, Лопата, Ухват и Щипцы» рефреном служит и вовсе «пустая структура» динь-да-дон, тра-ла-ла – вместе с последующей легко варьирующейся строкой:
1………………………………………………………………Мисс Лопата надела свой черный наряд,Синий – Миссис Метла (плюс чепцы).Динь-да-дон, тра-ла-ла!Что за песня была! 2…………………………………………………………………….Как Ваш носик блестящ, как головка кругла,Вы тонки и легки, как стрела!Динь-да-дон, тра-ла-ла!Чем Вам песнь не мила?3……………………………………………………………………………….Можно ль быть столь жестокой, Богиня-Метла, –Пусть даже Вы вся в голубом!Динь-да-дон, тра-ла-ла!Вы неправы, Метла!4…………………………………………………………….Но, несясь на рысях, стали так или сякВсе счастливы вместе опять.Динь-да-дон, тра-ла-ла!Вот такие дела.
Пожалуй, нет больше смысла приводить примеры рефренов: они есть в каждом из перечисленных в общем списке стихотворений.
Особняком стоят, вроде бы, лишь «Новые одеяния» и «Как мило знать Мистера Лира». Однако и их «исключительность» только кажущаяся. Оба стихотворения строятся в соответствии с риторической фигурой, известной поэтике как параллелизм, то есть опять же структурный повтор, – так что едва ли есть смысл обособлять их от прочих. Вот, скажем, как выглядит дважды целиком (с вариациями) воспроизводящийся период из «Новых одеяний»: перед нами первая презентация одеяний Некоего Старика – во время «второй презентации» одеяния эти чуть ли не в той же (уже однажды названной) последовательности начинают поедаться напавшим на Некоего Старика зверьем:
Убор головной был Буханкой Ржаной(Голова помещалась в дыре сквозной).Рубашку скроил он из Дохлых Мышей –И не было ткани теплей и нежней.Из Кролика – Трусики и Башмаки,Из Кожи – но чьей неизвестно – Чулки,Штаны и Жилет – из Свиных Отбивных(С Застежками из Шоколада на них!);Пиджак из Блинов был Вареньем украшен,Ремень из Бисквита на редкость изящен;А от бурь и ненастья надежной защитойБыл Плащ, из Капустных Листочков пошитый.
Перед нами не только грамматический, но и лексический (учитывая воспроизводимость объектов), а также логический (учитывая то, что философы называют «параллелизмом мыслительных структур») параллелизм. И так обстоит дело в большинстве стихотворений – правда, в исключительно редких случаях используется лишь какой-то один из видов параллелизма: так, в «Как мило знать Мистера Лира» это прежде всего логический параллелизм – параллелизм «схемы представления личности»: общая характеристика, внешность, привычки, занятия.
Обращает на себя внимание также и инвариантность номинаций (тоже один из «сильных» видов повтора!), принятых в анализируемых текстах. Раз употребленная номинация уже не варьируется, будучи постоянным маркером героя, местности и т.п. Среди наиболее частых номинаций отметим хотя бы:
рефренообразные топонимы (the Coast of Coromandel),
имена собственные (Mr. Yonghy-Bonghy-Bo),
прозвища (Mr. Daddy Long-legs)
и мн. др.
Результатом использования этого приема (на языке лингвистической прагматики он называется однотипная кросс-референция, или отсутствие номинативных подмен) оказываются своего рода стабильные лексические блоки, опять же призванные придать тексту внешний «порядок» при внутренней «беспорядочности».
Что же касается сугубо стихотворной фактуры (этот вопрос, как и в случае с «Охотой на Снарка» мы намеренно затрагиваем в конце анализа, хотя искушение начать с него было чрезвычайно большим: именно с этого ведь обычно начинают (и правильно, кстати, делают!) те, кто пытается «проникнуть в форму» художественного целого), то перед нами во всех случаях классические английские стихотворные размеры с рифмованными клаузулами (тип рифмовки чаще всего смежная и перекрестная) и обильными внутренними рифмами. Несколько примеров, просто для «порядка»:
«And we'd go to the Dee,
And the Jelly Bo Lee…»
(The Duck and the Kangaroo, p. 43)
«And the each sang a song, Ding-a-dong, Ding-a-dong…»
«Ding-a-dong! Ding-a-dong! If you're pleased with my song…»
«And my legs are so long – Ding-a-dong! Ding-a-dong!»
(The Broom, the Shovel, the Poker and the Tongs, p. 47, 48)
«By way of a hut, he'd a leaf of Brown Bread…»
(The New Vestments, p. 61)
Особо следует оговорить структурную организацию «Чепухового алфавита» – как уже говорилось ранее в примечаниях, излюбленного жанра абсурдистов: алфавитов такого плана в 40–70-х годах насчитывалось десятки.
Естественно, что для поэзии абсурда алфавит – идеальная форма. Строгий и заранее известный читателям (во всяком случае, взрослым, но и детям, уже знакомым с буквами, однако еще не научившихся читать) порядок следования равновеликих частей небольшого объема – что еще нужно? Эту форму можно «набивать» чем угодно: она выдержит и переживет любое безумие, оказывая достойное сопротивление какому угодно хаосу! К тому же, не надо думать о том, чтобы связывать части: части связаны изначально (и не нами), более того – смена частей тоже формальна, ибо это смена букв, а уж рефрены (хотя бы только анафорического свойства) «заданы» и подавно: в каждой части должно быть, по крайней мере несколько слов, начинающихся на одну и ту же букву! Причем «предметы», поименованные соответствующими словами, сами собой расположатся параллельно – во всяком случае, логически параллельно! Так сказать, свободной инициативе художника – в области формы! – практически не остается места, а абсурдисту только того и надо! Твердая форма для него – залог того, что в области содержания руки развязаны полностью: есть, что называется, где разгуляться.
В интересующем нас сейчас алфавите Эдварда Лира царит просто аптечный порядок: мало того, что «природные возможности» алфавита использованы полностью, – введено еще и множество дополнительных «упорядочивающих средств».
Так, каждая новая буква вводится стабильно воспроизводимой структурой: «A was…», «B was…», «C was…» («А была…», «Б была…», «В была…») и т.д. – по всему алфавиту, переведенному нами как в формах настоящего времени (в основном из-за стремления убрать «родовой признак» слова «буква» (ж.р.): для английского языка задача такая, само собой, иррелевантна), так и в формах прошедшего времени (там, где этого трудно было избежать ритмически).
Ср.:
А – это Арка моста:Под ней портних толпаЖила и шила из холстаСто галстуков для Па.Б – Белая Бутыль,Раздутая как шар:Па наливал в нее питьеИ залпом осушал. В был Воришка: онСтащил бифштекс – с тех порПа все ворчал: «Кошмарный тип!Он жулик. этот Вор!»
и т.д.
Сильное упорядочивающее «средство» (из дополнительных!), введенное Эдвардом Лиром – второй (после компонента собственно «буква»)регулярный компонент структуры алфавита: это «Па» (отец рассказчика, – с очевидностью, ребёнка). Это он, «Па», вступает в «причудливые отношения» с каждой очередной буквой, совершая при этом массу глупостей, «цитируемых» ребенком на полном серьёзе «человека, уважающего возраст». Такой сквозной герой, возникающий «где ожидали», вне всякого сомнения, есть сильное «цементирующее средство» для и без того железобетонной конструкции алфавита.
Однако это еще не всё. Эдвард Лир не ограничивается «природными» и «искусственно внедренными» свойствами и маркерами структуры алфавита. К алфавиту дается некий «довесок» – в виде своего рода «урока на закрепление пройденного материала»: каждая буква алфавита воспроизводится в этом «довеске» еще раз (!) и, естественно, реферирует к себе же самой, уже названной в, так сказать, основной части (эффект удвоения). Конструкция становится зеркальной.
«Довесок» представляет собой историю о том, как одна из букв, А, разодрав руку о сук, принимает в виде советов «первую медицинскую помощь» поочередно от каждой следующей (опять же в строгом соответствии с алфавитом!) буквы – при этом понятно, что советы – на фоне повторяющейся и уже «более чем знакомой» структуры – носят совершенно абсурдный характер. Да и роль букв – безо всякого предупреждения со стороны автора – меняется вдруг разительно: теперь это не буквы (как это было в первой части), а персонифицированные сущности: понятное дело, такая «грубая подтасовка» остается нами как бы и незамеченной, и виной тому – ригидные рамки структуры, из которой не выпрыгнешь!
Данная часть к тому же еще и целиком оформлена как параллелизм: лексический, грамматический и логический, мало того – зарифмована, что называется «вдоль и поперек» (концевые и внутренние рифмы), являя собой образец навеки сбалансированной конструкции, которую мы – для наглядности – приводим:
А, руку разодрав о сук, вдруг закричала: «Ай!»,Б: «Ох, Бедняжка! Ох, мой друг, уймись, не причитай!»,В: «Я возьму Виолончель, утешу – лишь позволь!»,Г: «Только Грушевый кисель и сливки снимут боль»,Д: «Доктор! Доктор нужен ей: он даст покой руке»,Е: «Лишь Еда спасет, ей-ей: яйцо на молоке!»,Ё: «Ёрш зажаренный пойдёт: держу пари, пойдёт!»,Ж: «И Желе на бутерброд… нет, с ложки – прямо в рот!»,З: «Зелень в дозах небольших: салат или укроп»,И: «Лечат Иглами ушиб – и лёд кладут на лоб»,Й: «Только Йод! Один лишь Йод от всяких лечит бед»,К: «Кенгуру!.. Пусть подойдёт – и пусть он даст совет»,Л: «Лампу! Отойдите прочь! Подать горячий чай!»,М: «М-да… Морошку истолочь – и дать. И вся печаль!»,Н: «Нет, и нет, и нет, и нет! Её спасет Нуга»,О: «Можно просто дать Омлет – и вся вам недолга»,П: «Чуть Поэзии: она – так развивает мысль!»,Р: «Рюмку доброго вина и пару дохлых крыс!»,С: «Спойте Соло кто-нибудь: так веселей страдать»,Т: «Тю-ю… Турнепса раздобудь: нарезать и подать!»,У: «Два Ушата с кипятком на рану вылить ей!»,Ф: «И Форель!.. Но дело в том, что с запахом форель»,Х: «Хорошо б давать ей Хрен, по ХХ ложек в час»,Ц: «Нет, Цикорий дать взамен: уж он бы точно спас!»,Ч: «Чашку кофе ей – и пусть сыграет в «чур-меня»,Ш: «Шапку дайте ей: боюсь, прохлада ей вредна»,Щ: «Нет, Щавель – и только так! Ну, может быть, Щенка!»(…хотел вмешаться Ъ, но не придумал как,Ы, ничего не говоря, вздохнула громче всех,а Ь надулся зря – и получился смех),Я так сказала:«Вот сюда – влезай, моя отрада!Тут Ящик: нужно два гвоздя –И всё, моя отрада!Мы заколотим в нем тебя –И больше слов не надо!»
Понятно, что в схему, организованную в такой степени, можно «вложить» практически любое содержание.