"Следствие защиты" - читать интересную книгу автора (Ирвинг Клиффорд)

20

Репортеры и телеоператоры толпились в коридоре перед входом в суд Дуайта Бингема. Штат был готов представить дело об убийстве доктора Клайда Отта обвиняемой Джонни Фей Баудро.

– Вы удовлетворены составом суда, мистер Блакборн?.. Вы по-прежнему ожидаете оправдательного приговора?.. Будет миз Баудро давать свидетельские показания в свою защиту?

Вопросы сыпались отовсюду. Уоррен подумал, что год назад он жизни бы не пожалел за такого рода внимание.

– Ни я, ни моя клиентка ничего не можем сказать на этой стадии слушания дела. Но я уверен, что вам удастся выжать несколько слов из мистера обвинителя.

Боб Альтшулер в элегантном синем блейзере и строгом галстуке сделал шаг к микрофонам. Уоррен быстро провел Джонни Фей в зал суда.

Обвиняющая сторона начала свою часть как обычно – с выступления главного судмедэксперта, установившего причину смерти: одна из пуль 22-го калибра прошла сквозь надбровную дугу и переднюю долю мозга и вышла через затылочную кость; вторая – засела в средней легочной доле правого легкого. Смерть была мгновенной. Выстрелы, по всей видимости, были произведены из положения прямо напротив истца с расстояния приблизительно от четырех до шести футов.

Альтшулер спросил у медицинского эксперта, может ли он определить, двигался ли, стоял или лежал доктор Отт в тот момент, когда эти пули настигли его. Последовали утомительные технические подробности относительно углов попадания и возможного порядка выстрелов.

– Не могли бы вы, сэр, сократить подробности и сделать вывод, который был бы понятен нам, непрофессионалам, никогда не посещавшим медицинских школ?

– По моему должным образом взвешенному и обоснованному мнению, в момент убийства доктор Отт спокойно стоял на месте.

– У меня нет вопросов к свидетелю.

Уоррен все отлично помнил. “Он нападал на вас, когда вы его застрелили?” “Да”. “Он нисколько не колебался? Не останавливался?” “Нет”. Это была версия Джонни Фей, которую ей предстояло изложить суду в своем свидетельском показании. Если Клайд спокойно стоял, это означало, что особых оснований для стрельбы в него не было, и в то же время, что подзащитная солгала своим адвокатам.

Уоррен перешел к перекрестному допросу эксперта, однако доктор, который был не только судебным патологоанатомом, но и юристом, не уступил ни на йоту.

– Сэр, ваше мнение относительно того, что доктор Отт спокойно стоял в тот момент, когда пули настигли его, нельзя назвать установленным фактом, не так ли?

– В данном случае это можно считать именно фактом. Истец почти наверняка спокойно стоял на месте.

– “Почти наверняка” – это не значит “абсолютно точно”, так ведь?

– Хорошо, я внесу поправку. Как эксперт я нисколько не сомневаюсь в этом.

Чем больше Уоррен придирался к нему, тем тверже тот становился.

– А случалось ли когда-нибудь так, чтобы ваше мнение, сэр, оказывалось ошибочным?

– Нет, насколько мне помнится, хотя я и отдаю себе отчет в том, что оправдательный вердикт может считаться доказательством моей ошибки.

– То есть вы имеете в виду, сэр, что на другом процессе вы засвидетельствовали набор фактов или возможностей, а суд не поверил вам. Правильно я вас понял?

– Заявляю протест, – сказал вставая Альтшулер. – Он и не думал о том, во что поверил или не поверил другой cyд.

Уоррен повернулся к судье Бингему:

– Ваша честь, этот свидетель – эксперт, и ему разрешается отвечать так, как он сочтет нужным.

– Да, вроде того, – сказал судья. – Но не думаю, что я могу это разрешить. Протест поддержан.

– Больше нет вопросов, – сказал Уоррен, сев на место и начав покусывать кончик карандаша.

Джонни Фей бросила на своего адвоката мрачный вопросительный взгляд. Глаза Рика были спрятаны за поднятой ко лбу рукой.

В качестве вещественного доказательства суду были предъявлены фотографии тела жертвы, а затем Томми Руиз, сержант отдела по расследованию убийств, рассказал о своем прибытии на Ривер-Оукс. Он нашел обвиняемую ожидающей перед входом в дом. Прежде чем выйти ему навстречу, она стряхнула на газон пепел с сигареты. Сославшись на свои записи как на материал, послуживший основой для полицейского рапорта, Руиз процитировал слова, сказанные Джонни Фей: “Когда мы спустились по лестнице, я попыталась покинуть дом, но в коридоре, загородив мне дорогу, стоял Клайд... Я схватила кочергу, чтобы защитить себя, но он ее у меня отнял... Я не собиралась убивать его, но Клайд шел на меня, как старый медведь-гризли; шел, размахивая кочергою над головой”. Кочерга эта, как засвидетельствовал Руиз, действительно была обнаружена в восемнадцати дюймах перед белым кожаным диваном, стоявшим посреди гостиной. Тело доктора Отта находилось наполовину на диване, наполовину на полу.

С помощью учительской указки и большого трехцветного архитектурного плана, укрепленного на подставке, Руиз дал детальное описание особняка Отта. Альтшулер заставил свидетеля остановиться на громадных размерах гостиной (что-то фута тридцать два на сорок пять да плюс к этому одна ниша для рояля и другая – для книжного шкафа и дивана), на расположении мебели в комнате, на широкой мраморной лестнице, которая вела из вестибюля на второй этаж, и на просторном арочном проходе из гостиной в вестибюль и к входной двери.

Альтшулер спросил:

– Скажите, сержант Руиз, если бы в вестибюле или в коридоре стоял человек, то существовала бы для другой персоны какая-то сложность в том, чтобы пробежать мимо или – лучше скажем – обежать вокруг него? Я имею в виду, не слишком ли узко это пространство, чтобы один человек оказался там в состоянии увернуться от другого?

Рик Левин заявил протест: “Призыв к высказыванию предположения”.

Они с Уорреном договорились, что перекрестный допрос сержанта Руиза будет проводить Рик, а только адвокат, назначенный для этого, имел право заявлять протесты во время прямого опроса свидетеля.

– Поддерживается, – немного подумав, сказал судья Бингем. – Вы можете перефразировать свой вопрос, мистер Боб.

Альтшулер спросил:

– Сколько приблизительно людей среднего сложения, поставленных бок о бок, могло бы поместиться в этом арочном проходе, сержант Руиз?

– Десять или двенадцать, – ответил Руиз.

– Не стояло ли там какой-то мебели или других предметов, которые могли бы воспрепятствовать свободному выходу?

– Нет, сэр. Ничего.

– А какова общая площадь вестибюля?

– Восемнадцать футов на восемнадцать. Так что, полагаю, где-то свыше трехсот квадратных футов.

– То есть триста двадцать четыре квадратных фута там есть наверняка?

– Да, сэр.

– Что касается размеров спальни?

– О ней можно сказать то же самое.

– А в вестибюле была какая-то мебель, загораживавшая проход в том или ином направлении?

– Пара резных деревянных стульев, но они стояли у стены. Два маленьких резных столика с лампами под шелковыми абажурами, но и они также располагались вдоль стены, по обе стороны от двери. В сущности, там было большое свободное пространство.

– Когда вы прибыли в дом доктора Отта, сколько времени уже прошло после телефонного звонка миз Баудро в полицию?

– Около двадцати минут.

– Миз Баудро, на ваш взгляд, была пьяна или трезва?

– Протест! – прервал Рик. – Ее не подвергали никаким тестам. Призыв к высказыванию предположения свидетелем.

– Поддерживается! – провозгласил судья.

– Еще один вопрос. Тот белый кожаный диван в гостиной – как далеко он находился от мраморной лестницы?

Руиз внимательно вчитался в свои записи, затем сопоставил их с архитектурным планом особняка.

– Я бы сказал, около шестидесяти пяти футов.

Альтшулер отпустил свидетеля, и к перекрестному допросу перешел Рик. К несчастью для адвокатов защиты, Томми Руиз не принадлежал к числу лгущих или жульничающих полицейских. Рик оставил в стороне теоретический вопрос о возможности или невозможности для обвиняемой покинуть помещение, сосредоточившись на ее подавленном состоянии в момент прибытия полиции.

Альтшулер попросил разрешения на повторный опрос свидетеля.

– Сержант Руиз, вы только что засвидетельствовали, что вскоре после того, как миз Баудро встретила вас у входной двери с сигаретой в руке, на глазах у обвиняемой выступили слезы, и она показалась вам глубоко потрясенной. Скажите, в тот момент вы стояли близко к ней или на некотором расстоянии?

– Близко. Всего в нескольких футах.

– Почувствовали вы запах спиртного, исходящий от нее?

– Нет, сэр.

– Судя по ее виду, она понимала, что делает?

Рик снова выступил с протестом.

Своим раскатистым баритоном Альтшулер воскликнул:

– Ведь они сами открыли дверь ко всякого рода размышлениям на этот счет, ваша честь! Они спросили мнение сержанта о состоянии миз Баудро в момент прибытия полиции. Я не возражал. Теперь и я должен пройти этот путь.

Судья Бингем сказал:

– Очень сожалею, мистер Левин. Но мистер Альтшулер прав. Я вынужден отклонить ваш протест.

Он повернулся к Руизу:

– Вы можете отвечать.

– Мне показалось, что она точно знала, что делает, – заявил Руиз.

– Скажите, в самом начале или впоследствии не путала ли она слова, не делала ли каких-то странных движений и не говорила ли чего-то такого, что заставило бы вас предположить, что она сильно пьяна?

– Нет, – ответил Руиз, – она выглядела абсолютно трезвой и вполне владела собой.

Уже на улице, когда Джонни Фей шла, на несколько шагов опережая адвокатов, Рик задумчиво заглянул в спокойные глаза Уоррена:

– Похоже, это будет немножко круче, чем мы предполагали.

– Альтшулер готовится, – заметил Уоррен.

За ленчем вместе со своими адвокатами, в том же самом садовом ресторанчике, где Уоррен когда-то беседовал с судьей Бингемом, Джонни Фей сидела с мрачным видом.

– Я ничего не понимаю, – сказала она. – О чем была вся последняя часть? Что за грандиозная проблема с этим “пьяная или непьяная”?

Уоррен объяснил, что Боб Альтшулер совершил двойную атаку: на достоверность ее показаний и одновременно на ее “обязанность отступить”. Через несколько дней, несмотря на то, что было сказано перед телекамерами, Джонни Фей должна была выйти на место свидетеля.

– И на перекрестном допросе, – сказал Уоррен, – Альтшулер попытается доказать, что вы вполне могли покинуть дом, имея в виду, что у вас не было оснований для убийства Клайда. Если вы все еще были немного пьяны, как вы заявили вначале, тогда, значит, выбраться из дома вам было не так-то легко, и к тому же это могло бы объяснить, почему вы не сумели удержать контроль над курком. Состояние опьянения не отменяет состава преступления, но это не работает и против вас. Однако Руиз утверждает, что вы пьяны не были.

– Ну, может быть, когда он туда добрался, действительно не была. Но я чувствовала себя пьяной, когда мы с Клайдом вернулись домой. Я вам об этом рассказывала.

– Да, об этом вы нам рассказывали.

– Ну так что же мне теперь говорить? – Джонни Фей, казалось, встревожилась. – Была я пьяной или нет? И что там с этим коронером? Что это за чепуха со “стоял спокойно”?

Адвокаты промолчали. Рик закашлялся. Уоррен сделал глоток чая со льдом. Свидетельские показания судмедэксперта разрушали теперешнюю версию о самозащите.

Серебряные тени над глазами Джонни Фей блеснули, отражая солнечный свет.

– Вы, парни, говорили, что мне не о чем беспокоиться, что мы выиграем дело сходу. Так вы, сукины дети, солгали мне?

– Я сказал вам, что ваше дело можно считать верным, если вы будете говорить правду, – холодно возразил Уоррен. – Если бы вы всегда говорили правду – как любила повторять моя мама, когда я лгал, что не проливал сок на ковер, – то вы никогда не забыли бы, что сказали раньше. Словом, лучше бы вам именно так и поступать.

По окончании перерыва обвинение вызвало сержанта Джея Кьюлика, полицейского эксперта по отпечаткам пальцев. В свои неполные сорок лет Кьюлик был кудрявым мужчиной с подкрученными кверху усами и благопристойными манерами, свойственными людям его профессии. После того как он прочел небольшую лекцию, изобилующую специальными терминами, связанными с техникой анализа отпечатков, и вслед за тем, как было установлено, что на кочерге длиной в тридцать два дюйма и весом в три фунта были обнаружены отпечатки пальцев и Клайда Отта и Джонни Фей, Альтшулер попросил Кьюлика рассказать в доступной для непрофессионалов форме, в каких именно местах эти отпечатки расположены.

– Ее отпечатки имеются на всей кочерге, – сказал Кьюлик, – как у основания, так и в верхней и средней части. Причем и пальцев и ладоней.

– А отпечатки доктора Отта?

– Лишь в одном месте – у основания, на ручке. Отпечатки ладоней не найдены. Только следы пальцев обеих рук.

Альтшулер предъявил суду кочергу с наклеенными на нее ярлычками и приобщил ее к делу в качестве вещественного доказательства. Затем он попросил у судьи разрешения подойти поближе к свидетелю.

– Пожалуйста, встаньте, сержант, – сказал он. – Возьмите эту кочергу таким образом, чтобы ваши ладони ее не касались. Иными словами, только с помощью пальцев.

Кьюлик сделал это. Он явно очень неуклюже держал кочергу в руке.

Альтшулер отступил на шаг назад. Повернувшись лицом к Джонни Фей, он смерил ее суровым взглядом, в котором был немой укор. Стоя спиной к свидетелю, он громко сказал:

– Сержант, не удастся ли вам поднять эту кочергу над головой, по-прежнему держа ее одними пальцами. Можете вы сделать это?

– Это непросто, – ответил Кьюлик.

– Вы не можете этого сделать?

– Я могу, но не стану. Это очень неестественно.

Альтшулер вновь повернулся к нему:

– А теперь, сержант, возьмите кочергу естественным образом и поднимите ее над головой. Можете немного помахать этим оружием, если хотите.

Кьюлик сделал движение назад и коротко взмахнул кочергой в воздухе, словно намереваясь кого-то ударить.

– Если бы эту кочергу у вас сейчас забрали, сержант, и отправили в ваш офис на экспертизу, что вы обнаружили бы на ней?

– Отпечатки моих пальцев и ладоней.

– А на ней не оказалось ни одного отпечатка ладони доктора Отта, когда вы на следующий после убийства день проверяли ее в своей лаборатории, так ведь?

– Да, сэр. Ни одного. Только отпечатки пальцев.

– Есть ли у вас основания, сержант Кьюлик, считать, что доктор Отт когда-либо поднимал эту кочергу выше уровня плеч?

– Нет, сэр, такого быть не могло.

– И что же в связи с этим можно предположить, сержант Кьюлик?

– Заявляю протест! – громко выкрикнул Уоррен. – Очевидный призыв к предположению.

– Поддерживается, – объявил судья.

Альтшулер внимательно посмотрел в сторону присяжных, прикидывая, понял ли кто-нибудь из них, в чем дело, или нет. Удовлетворенный, он сказал:

– У меня нет вопросов к свидетелю.

Уоррен попросил о десятиминутном перерыве. Проигнорировав Джонни Фей, он вытащил Рика в коридор, где они зашли за угол. Уоррен был бледен.

– История с кочергой, – сказал он, – это какая-то волшебная сказка. Джонни Фей все это подстроила. Она поставила отпечатки пальцев Клайда после того, как застрелила его.

– Ты полагаешь, что присяжные в состоянии додуматься до этого? – спросил Рик.

– Если кто-то из них не додумается сейчас, то Альтшулер откровенно выскажет все в своей заключительной речи.

– Я знаю этого парня, Кьюлика, – сказал Рик. – Он честный малый и основательный свидетель. Тебе не удастся сбить его.

– Но я же должен что-то сделать. Только ума не приложу, что именно.

– Прибереги это для заключительного слова защиты, – предложил Рик. – Подчеркни, что отпечатки ладоней вполне могли быть смазаны до неузнаваемости. Но только не делай этого прямо сейчас, потому что Кьюлик заявит, что подобное вряд ли могло случиться. Просто отпусти свидетеля, будто сказанное им вовсе и не важно.

Уоррен угрюмо покачал головой.

– Что еще новенького предстоит узнать нам?

– Может быть, правду, – ответил Рик.

Следующей свидетельницей была Лорна Джерард. Полная и загорелая, с нервно подергивающимся уголком рта, она была той самой много раз разводившейся дочерью Шарон Ан-дерхилл. В ночь убийства Лорна Джерард ночевала в доме. Ничего не видела и ничего не слышала. Она в тот день приняла какое-то снотворное, к тому же дом был слишком велик.

Альтшулер спросил, знакома ли она с обвиняемой, Джонни Фей Баудро.

– Да, через моего отчима. Она была его любовницей. К стыду своему, должна признать, что несколько раз и я была в одной компании с ними.

– Расскажите нам об этих случаях, если вы ничего не имеете против, миссис Джерард.

За столом защиты Джонни Фей резко прошептала на ухо Уоррену:

– Заявите протест! Это не ее собачье дело!

Криво усмехнувшись, Уоррен негромко ответил:

– Тут нет оснований для протеста.

– Просто сделайте это!

Уоррен прошептал:

– Не могли бы вы сидеть тихо? Я хочу послушать.

Лорна Джерард рассказала, что через месяц после смерти Шарон Клайд взял миз Баудро в Даллас, где они все вместе ужинали в ресторане отеля “Анатоль”. Джонни Фей заявила: “Мы с Клайдом скоро поженимся”. Клайд добавил: “Может быть”. Эта женщина назвала его “последним дерьмом” и в гневе выбежала из зала. Клайд позднее сказал своей падчерице: “Я собираюсь избавиться от нее, как только смогу, обещаю тебе это. Дай только я по-своему управлюсь с этим делом”.

В другой раз, когда миз Баудро не было, он сказал: “Я ее боюсь”. Лорна Джерард поинтересовалась почему, но Клайд отказался объяснить это.

Судья Бингем отклонил протест Уоррена.

Джонни Фей нацарапала записку и протянула ее своему адвокату. Рик, сидевший по другую сторону от Джонни Фей, эту записку перехватил. Там было написано: “Это все показания с чужих слов! Протестуйте снова! Боритесь за меня!”

Рик прошептал:

– Этот вопрос направлен на установление связи между участниками конфликта и на выяснение мотива.

– Да... вы этих участников! – прошептала в ответ Джонни Фей.

Рик спокойно возразил:

– Один из них мертв и к тому же мужчина, а другая не в моем вкусе.

За неделю до смерти Клайда, как продолжала рассказывать Лорна Джерард, она приехала в Хьюстон навестить старых друзей. Живя в доме на Ривер-Оукс, она один раз слышала, как Баудро ругалась с Клайдом в соседней комнате. Лорна не смогла разобрать, о чем они говорили. Однажды, когда женщины сидели в парке, наблюдая за Клайдом, игравшим с приятелем в теннис, Джонни Фей попыталась выяснить у Лорны, какое содержание дает ей Клайд. Лорна не захотела отвечать. “Я до смерти люблю твоего отчима, – сказала ей Джонни Фей, – но временами он бывает просто сумасшедшим. Иногда я теряю с ним всякое терпение”.

– А не говорила ли она еще что-нибудь по поводу вашего отчима? – закинул удочку Альтшулер.

– Да, разумеется, говорила. За несколько дней до того, как она застрелила Клайда, Джонни Фей без умолку бормотала что-то, сидя рядом со мной, пока я пыталась смотреть телевизор. И тогда она мне сказала: “Когда твой отчим напивается, становится злым и впадает в беспамятство, мне хочется, пока он спит, перерезать ему горло”. Она сказала именно эти слова. И, наверно, она наговорила бы еще больше, но я тогда закрыла уши руками.

Помимо воли, Уоррен быстро взглянул на Рика, который сидел, моргая глазами. Джонни Фей никогда не рассказывала им ни об этом инциденте, ни о ссоре в далласском ресторане. Когда адвокаты спрашивали, бывали ли у нее еще какие-то размолвки с Клайдом, она отвечала отрицательно.

Альтшулер задал Лорне Джерард вопрос:

– Скажите, вы всерьез восприняли слова миз Баудро?

– Мне не показалось, что это была шутка.

– Видели вы когда-нибудь, чтобы ваш отчим ударил миз Баудро, и не приходилось ли вам слышать, как он угрожал ей физической расправой?

– Нет, он хотел просто расстаться с нею. Но он не знал, как это сделать. Она имела своеобразную власть над ним. Мне кажется, я представляю, что это было.

– Предлагаю изъять это из материалов суда, – резко сказал Уоррен.

Судья официально проинструктировал присяжных не принимать во внимание сказанное Лорной Джерард и рассматривать это просто как отрицательный ответ.

– Ваша мать умерла в 1987 году, не так ли миссис Джерард?

– Да.

– При каких обстоятельствах? – спросил Альтшулер.

– Ее убили.

– Не говорил ли вам когда-нибудь доктор Клайд Отт, кто, по его мнению, сделал это?

– Протест! – вмешался Уоррен.

– Поддержан. Не отвечайте, мадам.

– У меня больше нет вопросов к свидетельнице, – сказал Альтшулер.

К перекрестному допросу приступил Уоррен.

– Какое содержание выплачивал вам ваш отчим, миссис Джерард?

– Сто тысяч долларов в год.

– И вы также имеете собственный источник дохода, не правда ли? – спросил Уоррен. – Из состояния вашей матери.

– Да.

– Вы любили вашего отчима?

– Собственно говоря, нет. Я недостаточно хорошо знала его.

– А миз Баудро вы знали так же хорошо, как вашего отчима?

– Разумеется, нет.

– Вы имеете в виду, что были едва с нею знакомы? Вы это хотите сказать?

– Думаю, что да.

– И фактически вы не знали ее настолько хорошо, чтобы судить о том, когда она шутит, а когда говорит серьезно, не так ли?

– А! Если вы намекаете на то, что она сказала насчет Клайда тем вечером у телевизора...

Уоррен перебил:

– Миссис Джерард, я ни на что не намекаю. Просто ответьте на тот вопрос, который я вам задал.

– Для этого я знала ее достаточно хорошо.

Кашлянув, Уоррен сказал:

– Миссис Джерард, вы, должно быть, не раз слышали подобные вещи от других людей. И что же, вы всегда воспринимали их всерьез?

– Ее слова я воспринимала всерьез. У нее было особое выражение в глазах.

Уоррен мог бы попросить судью, чтобы тот посоветовал свидетельнице быть более ответственной и воздержаться от комментариев, однако он чувствовал, что ее предубежденность против Джонни Фей шла на пользу защите.

– Когда миз Баудро сделала то замечание, которое вы ей приписываете, насчет того, что она-де перережет горло доктору Отту, когда тот будет спать, вы находились внизу и смотрели телевизор?

– Да.

– Не припомните ли вы, что за программа тогда шла?

– Какой-то фильм, мне кажется.

– Не помните, какой именно?

– Нет.

– Вы смотрели его с удовольствием?

– Да, во всяком случае, пыталась.

– А где в тот момент находилась миз Баудро?

– Позади меня. Рядом со мною. Точно я не помню.

– Значит, вы сидели, а она стояла, верно я говорю?

– Да, кажется, так.

– Никаких “кажется”. Скажите нам, действительно ли она стояла и действительно ли сидели вы.

– Хорошо. Да, так оно и было.

– Вы умеете смотреть одновременно в двух направлениях, миссис Джерард?

– Нет. Конечно, нет.

– Разве не факт, что, если вы смотрели телевизор, а миз Баудро стояла за вашей спиной, у вас не было возможности увидеть то, что вы описали, как “особое выражение в ее глазах”, в тот момент, когда она, как вы утверждаете, сделала свое замечание? Пожалуйста, ответьте нам просто: да или нет.

– Да, я видела это. Не спрашивайте меня, каким образом. Я видела и все.

– И затем, после ее предполагаемых слов, вы, как вы сами сказали, заткнули уши, чтобы ничего больше не слушать?

– Это не “предполагаемые слова”! Она сказала их.

– Я не спрашивал вас об этом, миссис Джерард. Я спросил о том, действительно ли вы заткнули уши, чтобы ничего больше не слушать?

– Да, я это сделала.

– И вы не слышали больше ничего из сказанного ею?

– Нет, я не хотела слушать.

– Следовательно, если миз Баудро потом прибавила еще что-то вроде “я просто шучу” или “да я это несерьезно”, услышать ее вы уже не могли, верно я говорю?

– Но она не говорила ничего подобного.

Уоррен улыбнулся.

– У меня нет вопросов.

– Отличная работа, – сказал Рик, когда Уоррен вернулся к столу защиты, а судья объявил перерыв, чтобы Мари могла оторваться от стенографа и расслабить руки.

Джонни Фей отозвала своих адвокатов в уединенное местечко в коридоре. На щеках ее горели малиновые пятна.

– Мне не нравится, какой оборот все это принимает!

– Вам следовало раньше рассказать нам о таких вещах, – сказал Уоррен.

– Да это же все ложь! – воскликнула Джонни Фей.

– И у вас не было никакой ссоры в далласском отеле “Анатоль”?

– Да нет же, черт побери!

– Вы ничего не говорили о Клайде, когда Лорна смотрела телевизор?

– Вы думаете, я сумасшедшая? Слушайте: эта Лорна – параноидная шизофреничка. Вы понимаете, в чем тут дело? Она меня терпеть не может. Все это она попросту сочинила!

Ни Уоррен, ни Рик не произнесли ни слова. Джонни Фей убежала в туалетную комнату, расположенную в конце коридора.

– Похоже, наша клиентка по уши в дерьме, – сказал Рик.

– Вполне заслуженно. Это ложь от начала до конца. Нам следовало ожидать этого.

– Что же заставляло нас думать, будто ее дело простое?

– Да. Даже моя Уби могла бы его выиграть, как ты говорил.

– Твоя собака действительно могла бы выиграть это дело, если бы все, что говорила нам наша клиентка, оказалось правдой.

– Правда, – сказал Уоррен, – это то, что меньше всего ей свойственно.

– Не паникуй! Возможно, ты имеешь не нее зуб из-за Куинтаны, но ты обязан ей помочь.

– Я сделаю все, что могу, – сердито буркнул Уоррен.

После короткого перерыва свидетельские показания давал Кеннет Андерхилл. Это был беспутный сын Шарон, мужчина лет сорока, нигде не работавший и ни к какой работе не способный, в чем он сам охотно признался. Он был наркоманом и находился на излечении. Кеннет заявил, что дважды оказывался свидетелем ссор между Клайдом Оттом и миз Баудро. Первая ссора случилась в ресторане “Анатоль”, где присутствовала и Лорна Джерард. Кеннет подробно пересказал все обстоятельства того ужина, причем рассказ его в основном совпал с рассказом сестры. Другая ссора произошла на Ривер-Оукс, он не смог вспомнить точно, что именно там говорилось, но миз Баудро явно вела себя оскорбительно по отношению к Клайду.

Когда Альтшулер отпустил свидетеля, Уоррен сказал:

– У защиты нет вопросов.

Джонни Фей тут же пнула его под столом в лодыжку, да так, что Уоррен начал ловить ртом воздух. Достаточно громко для того, чтобы это могли услышать присяжные и судья, Джонни Фей прошипела:

– Он лжет! Какого черта вы сидите?

Стиснув зубы и нагнувшись, чтобы потереть свою ушибленную ногу, Уоррен спокойно сказал:

– Больше никогда этого не делайте. Теперь слушайте меня. Нам, по-видимому, придется смириться с этим, но всякая ссора – это палка о двух концах. Клайд провоцировал вас. Вы провоцировали его. Поняли?

– А ты провоцируешь меня. Понял?

Уоррен улыбнулся так, чтобы среди присяжных это заметили.

– Теперь заткнитесь, к чертовой матери, – сказал он. – Если вы еще раз меня пнете, я вообще уйду из зала.

На закате дня на место свидетеля обвинения поднялся доктор Гордон Баттерфилд. В намерения Альтшулера входило приглушить спорный вопрос об угрозе, высказанной Клайдом в хьюстонском “Рэкит-клаб”.

– Итак, после того как миз Баудро выплеснула вино, доктор Отт заявил: “Ты – сука, я с удовольствием убил бы тебя за это!” – что, по вашему твердому убеждению, не было сказано в буквальном смысле?

– Абсолютно нет, и у моей жены создалось точно такое же впечатление. Клайд сразу же после этого успокоился.

– Доктор Баттерфилд, как бы вы охарактеризовали доктора Отта?

– Трудолюбивый, жизнелюбивый, общительный человек. Лояльный, благородный и забавный. Вспыльчивый, но вместе с тем и отходчивый.

Альтшулер отпустил свидетеля.

– Всего один-два вопроса, – непринужденно сказал Уоррен. – Доктор Баттерфилд, “жизнелюбивый” – помимо всего прочего означает и любящий выпить?

– В каком-то смысле да.

– Компанейский?

– Да, думаю, что так.

– Сексуально неразборчивый?

– Можно сказать и это.

– “Вспыльчивый” – означает, что он легко выходил из себя, правильно?

– Да, но...

Уоррен перебил его:

– Вы уже ответили. А выйти из себя – это означает чрезмерно разгневаться и раскричаться, не так ли?

– Полагаю, так.

– Скажите, по вашим сведениям, имел доктор Отт стойкую привычку к кокаину?

Баттерфилд свирепо посмотрел на адвоката, и щеки его залились краской.

– Вы знаете мой ответ на это. Я уже говорил вам, когда вы приходили ко мне домой. Он был врач!

– То есть, вы хотите сказать нам, доктор Баттерфилд, что абсолютно невозможно, чтобы врач был кокаинистом?

– Такое случается весьма редко.

– У меня больше нет вопросов, – сказал Уоррен.

Судья Бингем постучал своим молоточком и объявил перерыв до девяти часов утра следующего дня. Когда все поднялись и присяжные начали покидать зал, Рик повернулся к Уоррену:

– Ты держался отлично.

Джонни Фей с горделивым любопытством разглядывала каждого из проходивших мимо присяжных. Когда она обернулась к своим адвокатам, надменная маска на ее лице сменилась выражением ярости.

– Ну что, счастливая парочка навозных лепешек? Вы же знаете, что Клайд нюхал кокаин, и у вас попросту не хватило ума, чтобы заставить его крепкозадого приятеля признать это. Вы позволили Кену – этому проклятому наркоману – болтать, что ему вздумается, – она презрительно усмехнулась – “У меня больше нет вопросов к чертову свидетелю”. На такое большое дело я могла бы пригласить любого адвоката в городе, а вместо этого я связалась с двумя такими ходячими клизмами, как вы! Две невинности! Одна при первой же возможности смывается на свой ипподром, а другая пускает слюни в пиво из-за того, что от него ушла жена, которую я теперь хорошо понимаю. Вы даже не задали этому тупице-отпечаточнику ни одного вопроса! Уж не заключили ли вы сделку с обвинителем? Это не суд, а какой-то фарс – дурацкое, беззаконное судилище! Думаю, мне все-таки придется побеседовать с судьей.

– Я не уверен, что он изъявит желание вас выслушать, – сказал Рик. – Теперь постарайтесь успокоиться.

– Успокоиться? А я спокойна! Я чуть не наложила от страха.

– Ну, этого вам делать не следовало, – сказал Уоррен. – Мы еще не рассказали свою часть этой истории. У нас есть еще ваше выступление. Как же мы можем проиграть?

После того как Джонни Фей и Рик ушли, Уоррен устало побрел по туннелю к зданию тюрьмы, чтобы навестить Гектора Куинтану. Он прихватил с собой испаноязычную газету и дешевую книжку с рассказами Гарсиа Маркеса.

– Мне не хотелось, чтобы ты думал, будто я забыл о тебе, – сказал Уоррен Гектору.

Гектор, сидевший за стальной решеткой, выглядел вялым и уставшим. Он сообщил, что плохо спит по ночам. Кровать у него комковатая и провисла в середине. Все бока у него болят. Один из двух приятелей Гектора по тюрьме, парень из Матамороса, только что был приговорен к двадцати годам за контрабанду наркотиков и переведен в Хантсвилл отбывать свой срок. Другой приятель из Мехико, который ожидал приговора по делу о непредумышленном убийстве и который вместе с Гектором мыл на кухне посуду, постоянно носит ему подарки: то зубную пасту, то брусок мыла “Айвэри”, то сигареты. И он всегда расспрашивает Гектора о его деле.

– Ты думаешь, он доносчик? – спросил Уоррен.

– Я не знаю. Я считал его своим другом. Теперь не знаю.

Вид у Гектора был такой, словно он вот-вот расплачется.

– Не разговаривай с ним. Я понимаю, что это жестоко, но иначе нельзя. Есть у тебя какие-нибудь вести от жены?

– В последнее время нет. – Он не писал Франциске, что попал в беду. Не хотел, чтобы она волновалась.

– Могу я для тебя что-то сделать?

Гектор покачал головой.

– Я нашел твоих друзей, Педро и Армандо. Они не могут навестить тебя, потому что должны показать документы, и еще они боятся, что их схватит иммиграционная служба. Но они передают тебе привет, большое abrazo[38]. Они будут свидетельствовать в твою защиту. Скажут, что у тебя не было пистолета.

Уоррен промолчал о том, что Педро и Армандо также занимаются поисками человека по имени Джим. Если они действительно этим занимаются.

– Я все думаю, – сказал Гектор. – Я разговаривал со своим другом из Мехико и с некоторыми другими парнями. Они говорят, что это плохо – выйти на суд. Суд может вынести смертный приговор. Я думаю, что, скорее всего, так и случится. Они нехорошо смотрят на меня. Мой друг говорит, что исправительная колония так переполнена, что в ближайшие годы они сократят всем сроки на una tercera[39]. На треть. Так что, может быть, мне нужно было сделать то, о чем вы говорили раньше.

– Что сделать, Гектор?

– Сказать, что это я убил. Пойти на сорок лет в тюрьму. Выйти оттуда раньше на una tercera.

Уоррен знал: Гектор понял лишь немногое из того, что произошло в суде при допросе Шивы Сингх. Он смотрел на присяжных. И слушал тюремных адвокатов.

– Гектор, такой выбор есть у тебя всегда. Сделать это никогда не поздно, до тех пор пока присяжные не удалятся из судебного зала для вынесения приговора. Но не бойся ты так! Мы можем выиграть процесс. Ты сможешь вернуться домой, в Эль-Пальмито.

– Я боюсь, – сказал Гектор.

Даже лучше, если он будет бояться, подумал Уоррен. Это его жизнь подвергается риску, его годы поставлены на карту. К тому же, оставалась проблема, связанная с тем, что все-таки именно в его руке находился тогда пистолет, оружие убийства. Ничто не сотрет этого из памяти присяжных. Уоррен почувствовал неожиданную слабость в сердце. Он призвал на помощь все свое мужество и сказал:

– Не волнуйся! Верь в меня!

Уоррен покинул тюрьму с противоречивым чувством. Для Гектора, сознавал он, я обязан сделать все, и я постоянно спрашиваю себя: достаточно ли я делаю? Но не для Джонни Фей. Покопавшись в собственной памяти, Уоррен увидел себя стоящим перед судьей Паркер после своего фиаско с Фриром. Предполагается, что мы должны делать все возможное, чтобы помочь нашим клиентам. Даже если они продавали кокаин детям.

“Я делаю все, что могу”, – сказал Уоррен Рику. Но так ли было в действительности? Он хотел исполнить свой долг, хотел триумфа, победы в судебном процессе. Поражение не разрушило бы его жизни, но оно отбросило бы его туда, откуда он начал. Однако какая-то, не поддающаяся контролю разума, часть Уоррена мечтала, чтобы Джонни Фей была признана виновной. Теперь он окончательно убедился, что ее утверждение о самообороне было ложью: либо она хладнокровно спланировала убийство Клайда Отта, либо застрелила его вгорячах, а затем со спокойным коварством рассчитала, как лучше всего принять на себя личину невиновности. По мнению Уоррена, Джонни Фей была виновна. И она обязана была заплатить за это. Сесть в тюрьму на всю жизнь. Да черт с тобой, проклятая барракуда! – думал он. Если ты выйдешь из суда свободной, а Гектор отправится на смерть, я сам с радостью прикончу тебя. Уоррен почувствовал себя моряком, выброшенным после кораблекрушения на остров Сомнения. Он сам хотел этого. Он сделал свой выбор. Безумие, снова подумал он, настоящее бузумие. Так потерпевший крушение моряк постепенно слепнет, глядя на медный диск солнца.

Если душа моя так раздвоена, если я до такой степени ненавижу Джонни Фей, то как же я могу ради нее делать все, на что только способен?

Но ведь это и значило быть адвокатом.