"Приди ко мне, любовь" - читать интересную книгу автора (Клейпас Лиза)

Глава 4

По всему городу слышался звон колокола Первого городского прихода.

Люси откинула отделанную кружевом простыню, быстро выбралась из постели и подбежала к окну. Спросонья она не могла понять, что происходит, и вглядывалась в темноту ночи. Над спящим городом плыл прозрачный туман, а небо было затянуто густыми, низкими облаками, которые в районе Лексингтон-роуд имели странный красноватый оттенок.

«Красные облака», – думала Люси. Ее глаза расширились, когда она увидела, как на улицу начали выбегать люди. Легкий теплый ветер доносил запах дыма. В городе был пожар, и все спешили на помощь; даже женщины и дети в такой ситуации могли быть полезны.

Не обращая внимания на корсет, который лежал на сиденье стула, Люси надела серо-голубое платье и быстро застегнула его. Конечно, если бы был корсет, оно сидело гораздо лучше, но нельзя было терять ни минуты. Перехватив волосы лентой, она бросилась по лестнице вниз.

Лукас Кэлдуэлл уже был там. Свернув длинную веревку, он положил ее в ведро. Это ведро ему выдали, когда он был членом пожарной бригады. Его белоснежные волосы и усы, обычно гладко приглаженные, сейчас торчали в разные стороны.

– Я готова, папа, – чуть дыша произнесла Люси. Страх, охвативший ее, отступал перед спокойствием отца. Он всегда оставался практичным и терпеливым, даже перед лицом катастрофы.

– Хозмеры остановили свой экипаж возле дома, они захватят нас, – ответил он, мягко похлопывая Люси по плечу, пока они шли к двери.

– Папа, будь осторожен! Ты всегда лезешь вперед, вместо того чтобы уступить дорогу более молодым. Помни, кроме тебя, у меня никого нет, и если с тобой что-нибудь случится…

– Я всегда делаю только то, что необходимо. Никакого героизма. Но Кэлдуэллы никогда не бегали от трудностей.

– Да, я знаю, – сказала Люси и, взглянув на отца, вдруг осознала, возможно, впервые, как быстро он стареет. Глубокие морщины избороздили щеки и шею, а кожа покрылась светло-коричневыми пятнами.

– Пожалуйста, будь осторожен, – снова попросила она.

Лукас рассеянно кивнул в ответ. Все его внимание было приковано к густым клубам дыма, поднимавшимся вдали. Дождя явно будет недостаточно, чтобы потушить или хотя бы приостановить пламя.

По дороге к месту пожара они обменялись несколькими фразами с Хозмерами. Их трое сыновей с нетерпением, присущим молодости, ждали момента, когда они смогут столкнуться лицом к лицу с опасностью. Люси судорожно вцепилась в край сиденья, ее длинные каштановые волосы развевались на ветру. Вскоре они добрались до места.

Горел дом Эмерсона. Крыша и верхний этаж уже были охвачены огнем, который поднимался все выше и выше и, казалось, касался неба. Множество людей суетились возле дома. Некоторые пытались проникнуть на первый этаж, чтобы спасти мебель и одежду. Пожарная бригада изо всех сил старалась взять пламя под контроль, но было уже слишком поздно. Прямо перед домом нетерпеливо били копытами несколько белых тяжеловозов, которые возили паровой насос. Весь двор был завален бумагами и документами, которые удалось вынести из дома.

– Бедняга, – пробормотала миссис Хозмер, седеющая рыжеволосая женщина с некогда голубыми, но теперь уже поблекшими глазами. Она была резкой, но доброй. Люси увидела мистера Эмерсона, стоявшего возле пылающего дома. Выгоревшие волосы почти полностью закрывали его лицо, на поникшие плечи был накинут уже успевший промокнуть плащ. – Как это ужасно, тем более для него, так любящего порядок во всем.

– У него много друзей, – уверенно заметил Лукас Кэлдуэлл, помогая Люси выйти из экипажа. – Я не сомневаюсь, что Эмерсоны быстро с этим справятся.

– Хорошо бы, – сказала Люси и быстро поцеловала отца перед тем, как присоединиться к цепочке женщин и детей, которые передавали одежду и посуду из окон дома в безопасное место. Мужчины, покрытые потом и гарью, пытались спасти хотя бы самую дорогую мебель. Даже стоя снаружи, Люси почувствовала, как запылали от жара огня ее щеки.

– Никто не видел коробку с документами миссис Эмерсон? – громко спросила сестра Даниэля Абигаль. – Она была в библиотеке. Миссис Эмерсон говорит, что положила туда несколько важных договоров и контрактов.

Двор тщательно обыскали, но коробки не нашли. На какое-то время воцарилось тягостное молчание. Все стояли в нерешительности, боясь войти в охваченный пламенем дом.

– Я найду, – сказала Люси, поправляя ленту в волосах.

– Но это опасно.

– Пока это возможно: внизу еще нет огня.

Люси бросилась к открытому окну, подтянулась и влезла на подоконник. Вся комната была настолько заполнена дымом, что Люси с трудом различала предметы.

Дверная ручка была еще достаточно холодной. Люси осторожно приоткрыла дверь и прошла в коридор, где бегали мужчины, прилагая усилия для спасения ценностей. Там было довольно много народа, но в этой суматохе никто не заметил ее. По стене Люси пробралась к следующей двери, ведущей в библиотеку. Войдя в комнату, она обошла огромный письменный стол, но наткнулась на стул и что-то уронила на пол. Люси присела и стала ощупывать пол. Каково же было ее ликование, когда она наткнулась на прямоугольный металлический предмет! Это была коробка с документами.

Схватив уже теплую коробку, Люси поспешила к двери, за которой слышались крики и топот. Люси закашлялась так сильно, что с трудом могла перевести дыхание. Не успела она выйти в коридор, как вдруг горящая балка упала с потолка, едва не задев ее. Люси в шоке смотрела на горящее дерево, не в состоянии двинуться с места. И вот уже начал рушиться весь потолок. Люси теряла самообладание, ее охватывал неуемный страх, сердце готово было вырваться наружу. Ей непременно нужно было выбраться из дома. Боясь, что платье загорится, она стала осторожно обходить бревно. Но в эту секунду чья-то нога толкнула злосчастное бревно, а руки так сильно обхватили ее плечи, что коробка с документами упала на пол.

– Какого черта вы-то здесь делаете? – поинтересовался хриплый мужской голос.

Подняв глаза, Люси встретила решительный взгляд Хита Рэйна. Она была сильно напугана, да еще он так свирепо смотрел на нее, что Люси не смогла произнести ни слова в свое оправдание. Лицо Хита, черное от сажи, было покрыто мелкими капельками пота, покрасневшие от дыма глаза прищурены. Рукава рубашки были высоко закатаны, так что на руках отчетливо проступали напряженные мускулы. Он был так рассержен, что, казалось, готов вытолкать ее с такой же силой, как только что толкал горящее бревно.

– Я хочу, чтобы вы как можно скорее убрались отсюда вместе со своим длинным поджаренным хвостом, – крикнул он. – Куда смотрят ваш отец и ваш чертов жених? Если они не надерут вам зад, клянусь, это сделаю я!

– Я здесь по очень важному делу! – с нетерпением прервала его Люси. Наклонившись за коробкой, она замешкалась, так как сильный приступ кашля мешал ей двигаться.

Хит, бормоча проклятия, взял у нее тяжелую коробку, обхватил Люси за талию и поволок через коридор. Входная дверь уже была охвачена пламенем. Носом и щеками Люси снова касалась его пшенично-золотых волос, потемневших от пота. Она чувствовала жесткую, неограниченную силу его рук. Казалось, у него напрочь отсутствовало чувство страха. Люси всегда презирала женщин беззащитных и бессильных, но рядом с Хитом она ощущала себя именно такой. Как только они миновали дверь, Хит опустил ее на крыльцо и вручил металлический ящик. Люси показалось, что ящик стал намного тяжелее, чем раньше; она едва удерживала его трясущимися руками.

– Сначала вы тонете в реке, потом пытаетесь сгореть на пожаре, – сказал Хит, разворачивая ее лицом к выходу и подталкивая по направлению к ступенькам, ведущим на улицу. Голос его смягчился и звучал уже не так сердито. – Одному Богу известно, что еще взбредет вам в голову.

– Я прекрасно обошлась бы и без вас!

– В аду, может быть. А теперь держитесь подальше отсюда.

Она не посмела ответить ему колкостью, когда увидела, что он снова направляется в дом. Спустившись по ступенькам, Люси направилась к сваленной посередине двора мебели и тут поняла, что у нее подгибаются колени и ноги не слушаются. Она осторожно положила коробку с документами на диван и стала наблюдать, как мужчины вытаскивают из дома мебель. Теперь уже никто из них не решался вновь войти в дом. Верхний этаж был полностью сожжен, и огонь принялся за нижний. Он будет пожирать все на своем пути, пока не превратит дом в груду углей.

Люси подошла к отцу. Он стоял рядом с Эмерсоном и наблюдал за пылающим домом. Мистер Эмерсон был явно в шоке, его полные отчаяния глаза с грустью смотрели на потрескивающие угли. Казалось, что он не вполне понимает, что происходит. Люси отвела взгляд, сердце ее наполнилось жалостью, она была не в состоянии наблюдать это неподдельное горе. Поодаль Люси увидела гибкую фигуру Даниэля. Он и еще несколько человек осматривали, что удалось спасти. Тут же Люси укорила себя за то, что у нее даже в мыслях не было узнать, не случилось ли с ним что-нибудь. Она решила подойти к нему, как только все уляжется.

– Моя рукопись, – неожиданно произнес Эмерсон. Его голос звучал настолько тихо, что с трудом можно было расслышать слова. – Моя последняя рукопись. У меня нет другой копии, кроме той, что в доме. Моя рукопись!

– Не волнуйтесь, мистер Эмерсон, – послышался чей-то успокаивающий голос. – Я уверен, что кто-нибудь вынес ее.

– Кто? Где она? – Казалось, Эмерсон сходит с ума. – Она хранилась в библиотеке, в белой шкатулке. Где же она?

Во дворе царила суматоха, каждый пытался найти рукопись, но ее нигде не было.

– Моя рукопись, – шептал Эмерсон дрожащим голосом. Его лицо побелело как бумага; он лишь отмахивался от людей, говоривших ему слова утешения. Отойдя от них, он прямо наткнулся на Хита Рэйна. Тот сидел на земле, сложив руки на коленях. Прищурившись, он поднял голову и посмотрел на Эмерсона. Этих двух людей разделяла целая пропасть: один – старый и слабый, но умудренный жизненным опытом, другой – сильный и совсем молодой, у которого вся жизнь впереди. Один с Севера, другой с Юга. Но было между ними нечто, что объединяло их. Оба они питали уважение к печатному слову, и Хит прекрасно понимал цену этой утраты. Несколько минут прошло в молчании. Затем Хит поднялся и, бормоча откровенные проклятия, направился к дому.

Остолбенев, Люси смотрела, как он схватил с земли мокрое одеяло и взбежал по ступенькам. Никто не пошевелился, чтобы остановить его.

– Нет, – сказала Люси, но слишком тихо. Хит приближался к адскому пеклу. В панике Люси закричала:

– Нет!

Если Хит и слышал ее крик, то проигнорировал его и, не обернувшись, скрылся внутри. Люси сделала шаг вперед, но отец остановил ее, с жаром твердя, что все смотрят на нее. С трудом дыша, Люси пыталась не закричать от боли, пронизывавшей ее сердце. Замерев словно статуя, она не отводила глаз от двери. Где-то внутри здания раздался страшный грохот, возвестивший, что еще одна часть крыши обвалилась. Отец положил руку ей на плечо. Но она откинула ее, не сводя глаз с двери, как будто только это могло заставить Хита появиться вновь. Казалось, что прошла целая вечность, а его все не было.

– Люси, в чем дело? – Она услышала голос Даниэля и повернулась к нему. Он выглядел уставшим.

– Я… кон… мистер Рэйн там, – наконец хрипло произнесла она. – Разве ты не переживаешь?

– Переживаю? – словно эхо повторил Даниэль, с силой сжимая ее локоть и глядя прямо в глаза. Смятение и раздражение горели в его глазах. – Мне думается, все переживают, но не так сильно, как ты. В чем дело, Люси?

– Но он же человек! Почему же никому нет дела до того, что происходит? Почему никто не хочет понять?

Даниэль ответил резким, не терпящим возражений тоном:

– Во время войны ты была еще совсем ребенком, и ты не можешь понять этого. Такие, как он, убивали нас. Если бы ты только могла себе представить, что они творили с нами. Они вели себя ничуть не лучше, чем дикие индейцы. Они снимали скальпы с наших солдат, а иногда сдирали даже кожу! А знаешь ли ты, какой беспредел творился в их вонючих тюрьмах? Они обращались с заключенными, как со скотиной: морили голодом, не давали лекарств – нет, я никогда не забуду этого и никогда не прощу их. Что же касается именно этого конфедерата, то, возможно, он дьявольски красив, но он такой же мерзкий, как и все прочие. И я не собираюсь переживать за него.

– Но не только они вели себя так. Я слышала, как солдаты Союза обращались с южанами, – сказала Люси, вытирая слезы, текущие по ее щекам. – Как они жгли их дома, что они делали с их женщинами.

На мгновение Даниэль просто остолбенел. Затем резко, пронизывая ее взглядом, почти закричал:

– Повтори, что ты сказала?

– Я думаю, что ни одна из сторон не была права.

– Ты просто переволновалась, – холодно прервал ее Даниэль. – Поэтому я не собираюсь возвращаться к этому разговору. Ты не должна судить о вещах, которые выше твоего понимания. Если бы ты была на войне, то у тебя не возникало бы сомнений на их счет, но, по-моему, ты и без того знаешь достаточно, чтобы ненавидеть их. И на твоем месте я бы уже давно перестал переживать из-за этого мятежника, тем более спасти его теперь может только чудо.

Люси закусила губу, когда Даниэль отошел от нее. Почему вдруг все стали казаться ей чужими? Даниэль, отец, жители города – как будто она никогда не знала их раньше, как будто она стояла на краю сцены, наблюдая за этим странным представлением, и ей никак не удавалось понять, о чем идет речь. Единственное, что она понимала сейчас, это то, что Хит в горящем доме и что она переживает за него. И для нее было не важно, кем он был и что он совершил в прошлом, просто она не хотела, чтобы он погиб. Она сжала виски руками, пытаясь подавить растущую боль, и не отрываясь смотрела на огонь, хотя глаза болели от яркого пламени.

В дверном проеме что-то мелькнуло, и в следующую секунду Хит выскочил из дома, держа белую шкатулку. Его силуэт вырисовывался на фоне желтых языков пламени, когда он бежал через две ступеньки по лестнице. В это время рухнула крыша. Толпа безмолвно следила за Хитом; некоторые отворачивались, когда он проходил мимо. Его лицо, грудь и руки были сплошь покрыты сажей. Некогда белая рубашка была порвана, и сквозь дыры проглядывало тело, загорелое и покрытое потом, испещренное шрамами от давно заживших ран. Он немного прихрамывал, и эта хромота придавала ему еще более устрашающий вид. Он был похож на дикого раненого зверя, готового к прыжку. Исподлобья глядя на всех, он подошел к мистеру Эмерсону и отдал ему рукопись.

– Спасибо, – сказал Эмерсон, наклоняя голову и принимая шкатулку с нежностью родителя, берущего дитя. – Я ваш должник.

– Не стоит. Это вовсе не означает, что теперь я лучше отношусь к вам и к вашим идеям, – прохрипел Хит и, отойдя от него, направился к лесу, который начинался недалеко от дома.

Люси не смела поднять глаз, чтобы не выдать своих чувств.

Приближалось утро. Горожане суетились во дворе, пытаясь привести в порядок вещи Эмерсонов и гоняясь за газетами, письмами и бумагами, которые ветром разнесло по всему двору. Огонь наконец погас, и на месте бывшего дома не осталось ничего, кроме почерневших стен и нескольких футов обожженных камней и углей. Украдкой Люси смотрела в ту строну, куда ушел Хит, и, улучив момент, когда никто не смотрел на нее, пошла за ним. Она знала, что должна оставаться с отцом или с Даниэлем, но ей не терпелось найти южанина, она ни за что не успокоится, пока не найдет его.

Хит сидел на большом плоском камне, двумя руками обхватив голову, локтями облокотившись на колени. Он слышал, как шуршали под ногами Люси опавшие листья, но не обернулся.

– Вы не должны были делать этого, – горячо сказала Люси, протягивая ему ковш с водой. Он пил долго, и Люси, присев на корточки, смотрела, как вода тоненькими струйками стекает по его шее и груди. Она достала несколько намоченных платков и, замешкавшись лишь на секунду, начала вытирать грязь с его подбородка. Хит украдкой наблюдал за ней. – Эти бумаги, что бы там ни было написано, не стоят вашей жизни, – продолжала Люси тем же нравоучительным тоном.

– С этим можно поспорить, – сказал он, но голос его сорвался, и он начал кашлять.

– Это просто смешно, – строго сказала Люси, ее карие глаза горели от негодования. Теперь она дотрагивалась до его лица с большей уверенностью. И Хит наверняка не упустил бы случая подшутить над ней, если бы не был до предела вымотан. Наблюдая за ней, он думал, что ей, наверное, и в голову не приходит, какой собственницей она выглядит, сидя вот так перед ним и стирая грязь с его щек.

– Прошло уже столько времени с тех пор, когда со мной нянчились вот так же, – медленно выговорил он.

– Сколько?

– Почти двадцать лет. Моя мама точно так вытирала мое испачканное лицо. Люси остановилась.

– Закройте глаза, – мягко попросила она и, стерев вокруг глаз сажу, спросила:

– Зачем вы рискуете жизнью здесь, когда вам надо быть дома?

Хит сильно схватил ее за руку.

– Ну, хватит.

Оба они понимали, что речь идет не о носовом платке. Но все же она выпустила платок из руки и, не сопротивляясь, подождала, пока он сам отпустит ее руку.

– Почему вы вечно окружаете себя какими-то тайнами?

– Тайнами…

– Но вы ведь никогда не рассказывали мне о себе.

– А что бы вам хотелось знать? – спросил он, нахмурившись.

И они оба замолчали. Люси понимала, что затронула запрещенную тему. Ей не следовало хотеть знать о нем больше, чем она уже знала. Ей не следовало задавать ему вопросов; ей даже не следовало быть здесь, рядом с ним. Но когда еще у нее появится такая возможность?

– Где вы жили в Виргинии? Чем занимался ваш отец?

– Я из Ричмонда. Мой отец был юристом, но потом он вынужден был бросить практику и вернуться на плантации в округ Хенрико.

– Плантации? Но вы же говорили, что у вас не было рабов.

– Конечно, не было.

– Но если Рэйны владели плантациями, тогда как же…

– Да нет же, не Рэйны, – сказал Хит, – а Прайсы. Имя моего отца Хайден Прайс. И я никогда не жил с ним на плантациях. Я жил в Ричмонде с мамой, Элизабет Рэйн.

– Так ваши отец и мать не были женаты? – Люси чувствовала, как покраснели ее уши. Ей не хотелось, чтобы он так пристально смотрел на нее, как будто следя за ее реакцией на каждое его слово.

– Нет. Она была его дальней родственницей, они повстречались во время семейного праздника. Он был уже женат. И поселил ее в Ричмонде, когда она сказала, что беременна. Понятно, что никто из его семейства не хотел иметь с нами ничего общего.

Люси думала о том, как, наверное, нелегко приходилось ему в детстве. Расти в отеле, сызмальства терпеть незаслуженные унижения и лишения.

– Отец приезжал к вам?

– Изредка. Он следил лишь за тем, чтобы я был хорошо одет и получил хорошее образование, не более того. Впрочем, для законных отпрысков он делал не больше. Когда мне исполнилось восемнадцать, он послал меня за границу, продолжать образование. Но через месяц после моего отъезда восстала Южная Каролина, а дальше… дальше вы уже знаете.

– А после войны?

– Как последний дурак я поехал к ним на плантации, думая, что им нужна моя помощь, чтобы поднимать хозяйство. И им, конечно, нужна была помощь. Но не моя.

Без дома. Без семьи. Люси готова была разрыдаться, когда вспомнила о своих бестактных поучениях о том, что ему надо жить дома.

– А как же он умер? – снова спросила она, но, молча покачав головой, он отказался отвечать. Глаза его наполняли грусть и сомнения. – А почему вы приехали именно сюда?

– Я не могу вам этого сказать.

– Почему нет? Потому что вы сами не знаете?

– Потому что я не хочу вам говорить об этом.

Неожиданно Люси улыбнулась:

– Это потому, что вы слишком противоречивый.

Хит расслабился и закрыл глаза.

– Может быть, вы и правы.

– Я чуть не лишилась рассудка, когда вы снова побежали в дом, – укоризненно произнесла она. – Зачем вам это понадобилось? Что вы хотели этим доказать?

– Я хотел сохранить рукопись Эмерсона для потомков, – сказал Хит, с такой точностью подражая нудному Бронсону Алькоту, что Люси рассмеялась.

– Насмешник, здорово у вас получается.

– К тому же я не боюсь огня. А потом, кроме меня, помнится, там не нашлось желающих.

– И вам не было страшно?

– Самое страшное в моей жизни уже произошло. Чего же мне теперь бояться?

Эти слова, сказанные так запросто, вызвали у Люси жалость к Хиту. Она не удержалась и снова стала гладить его растрепанные, пропахшие дымом волосы, но он не прореагировал на ее нежные поглаживания.

– Самое страшное? Что же произошло с вами?

– Когда я был подростком, в нашем отеле случился пожар. Я вернулся домой под утро. Словом, было уже слишком поздно. Моя мама спала наверху, и никто не смог спасти ее.

Люси что-то прошептала. Кончиками пальцев она продолжала гладить его золотистые волосы.

– Синда? – сказал Хит после долгого молчания. Его голос звучал немного хрипло и лениво.

– Да?

– Я все еще киплю от злости за то, что вы полезли в этот чертов дом.

– Да, но ведь и вы полезли туда.

– Я – совсем другое дело, – сказал он и посмотрел на нее. Люси сразу же убрала руку, как будто ее обожгли. – Да, и не забывайте, что я более опытен в таких делах.

Люси озабоченно нахмурилась:

– Хит, вы считаете меня ребенком?

– Нет. Но очень хотел бы этого.

С этими словами он приподнялся и кончиками пальцев коснулся нежной шеи Люси. Его лицо светилось нежностью, а взгляд был настолько проницательным, что Люси смотрела на него как завороженная, не смея пошевелиться. Она не сопротивлялась, когда он обнял ее, крепко прижал к своей груди так, что она чувствовала запах его кожи.

– Синда, – шептал он. – Вам не нужно было приходить сюда.

Люси вся трепетала, настолько нежно он произнес ее имя.

– Но я должна была убедиться, что с вами все в порядке.

– И все же вам не следовало.

Когда еще ее будут обнимать так нежно? Казалось, Хит наслаждался, прижимая ее к себе. Его прикосновения были какими-то особенными, и Люси вдруг подумала о том, что никогда не испытывала ничего подобного с Даниэлем. Конечно, его объятия были такими мягкими и знакомыми, но они никогда не вызывали в ней сладостной, палящей радости.

Неужели ее тянуло к Хиту потому, что он был недоступен? Потому, что он был южанином? Ее пальцы проскользнули под его разорванную рубаху.

– Что со мной происходит? – прошептала она.

– Ничего особенного. Вы женщина и хотите, чтобы в вас нуждались. – Он мягко улыбнулся. – И нуждаетесь в том, чтобы вас хотели.

– Но Даниэль именно так ко мне и относится.

– Тогда почему он старается подавить в вас самое прекрасное?

– Самое прекрасное? – недоверчиво переспросила она. – Вы имеете в виду мой характер?

– Мне нравится ваш характер.

– А мои рыдания?

– Просто вы слишком мягкосердечны.

– А мои витания в облаках?

– Ваше воображение, – ненавязчиво поправил он. – Я не стал бы менять ничего. Кроме одного. Вы не кажетесь горячо любимой, вы не выглядите удовлетворенной.

Потрясенная до глубины души, она отвернулась от него.

– Не говорите больше ничего. Вы правы, мне иге нужно было идти за вами.

– Но вы ведь пришли. И оба мы знаем почему. Вы хотите, чтобы я снова спас вас.

– Что? – Его слова ошеломили ее.

– Представьте, что вы моя, – с жаром произнес он, обвивая руками ее талию. – Только на минутку. Представьте, что, кроме меня, у вас никого нет, и я тот, кому вы обещали руку и сердце. Сделайте это ради меня. Я никогда не попрошу об этом снова.

Это были ее тайные мечтания. Но как он узнал? Он знал ее настолько хорошо, что всегда мог выбрать момент, когда она просто не могла отказать ему. Она попыталась подумать о Даниэле. Но его образ лишь всплыл на мгновение и снова исчез. И уже не отдавая себе отчета, она прижалась губами к Хиту. Поцелуй Хита был медленным и горячим, уводящим от реальности. Она ощущала его теплоту и нежность. Она позабыла, что не принадлежит ему, забыла, что не должна хотеть его. Опьяненная этим волшебным поцелуем, она позволила себе позабыть обо всем на свете.

Хит склонился над ней и осторожно прижал к гладкой поверхности камня, подложив одну руку под шею. Она успела лишь увидеть на небе только зарождающийся восход солнца и осознать, к чему может привести их близость, если она не остановит его. Люси попыталась освободиться от его объятий.

– Не надо. Все в порядке. Не бойся, – нашептывал ей Хит, наслаждаясь чарующим вкусом ее нежной кожи, которой он касался губами. Телом он прижимал ее, а его губы мешали ей говорить… Сквозь одежду она почувствовала, как его бедра коснулись ее. К ее удивлению, для нее было естественно лежать именно так, близко ощущая его тело. Руки Люси касались широкой спины Хита, пока пальцы не почувствовали длинный поперечный шрам. Медленно Люси подняла руку и прикоснулась к шраму на виске. Она смотрела Хиту прямо в глаза, которые буквально полыхали синим пламенем.

– Где? – почти беззвучно спросила она. – Где вы получили его?

– На войне.

– Все?

– Да. Они раздражают вас?

– Нет. Мне просто жутко думать о том, что кто-нибудь мог причинять вам боль.

– Но я сам не очень-то осторожничал, – сказал он, улыбаясь.

– Хит, позвольте мне уйти.

Он не мог дать ей уйти, не мог совладать с собой. Сила воли изменила ему.

– Еще одну минутку, только одну.

Люси закрыла глаза. Когда он снова поцеловал ее в шею, мурашки пробежали по всему телу. Его губы находили самые чувственные места и ласкали их.

– Почему вы приехали на Север? – снова спросила она, пытаясь отвлечь его внимание. Ее руки упирались в его широкую грудь.

– Потому что вы здесь. Люси засмеялась:

– Нет, не поэтому. Это потому… О, Хит… – Теперь его губы были прямо около ее груди. Она чувствовала, как он расстегивал пуговицы на ее платье. – Пожалуйста, не надо.

– Я только хочу поцеловать вас.

– Но я не хочу.

Его губы приближались к запретным плодам. Она чувствовала, как сжимаются ее соски, отзываясь на ласкающие прикосновения его языка. Люси не смогла сдержать сладострастного стона. В ее мыслях царила полная неразбериха; конечно, она не должна была поощрять его действия, но то, что он делал, было настолько приятно, что скоро она перестала думать о приличиях. Ее пальцы тонули в его мягких волосах, и она еще сильнее прижала его голову к себе, когда почувствовала его руку на своей груди. Почти незаметно его рука проскользнула внутрь платья, словно в чашу заключила ее трепещущую грудь, большим пальцем мягко надавливая на сосок.

Она растворялась в теплом, незнакомом доселе потоке ощущений: приятное давление его тела, неуемная страсть его горячих поцелуев, потрясающая сила его мускулов, он, наверное, смог бы переломить ее. Но в то же время его объятия были такими нежными! Хит прерывисто дышал, сердце его лихорадочно билось.

– Вот как это бывает, когда мужчина действительно хочет тебя, Син, хочет больше всего на свете, готов на все, только бы ты была его.

– Нам пора остановиться.

Он снова закрыл ее губы обжигающим поцелуем. Про себя Люси думала: «Ну все, еще один, самый последний поцелуй». Но ее руки все сильнее сжимали его плечи, когда он шептал ей на ухо:

– Люси, моя Люси… Боже, как я хочу тебя…

Его рука снова легла на ее грудь, нежно лаская. Ее сердце молило, чтобы это длилось вечно. Но как только она прижалась к нему всем своим телом, послышался истошный женский крик.

Вырванная из потока наслаждения, Люси открыла глаза. Ее губы горели. Словно пьяная, она смотрела в сторону, откуда раздался крик. Всего в нескольких шагах от них стояли побледневшие Даниэль и Салли.

Хит, зло выругавшись, в одно мгновение сел и заслонил собой Люси.

– Мы… мы искали тебя, Люси, – запинаясь, наконец выдавила Салли; затем она быстро развернулась и побежала прочь.

Даниэль стоял неподвижно, в упор глядя на них. Постепенно первоначальный шок сменил приступ ненависти. В лесу царила тишина, было слышно, как на землю падали листья. Полные горечи карие глаза с упреком смотрели в голубые. Затем Даниэль едва заметно скривил губы.

– Мне бы следовало всадить вам пулю в лоб, – сказал он Хиту хриплым голосом. – Но вы недостойны этого.

Люси закрыла лицо руками, прислушиваясь к удаляющимся шагам Даниэля. Жар страсти мгновенно схлынул, оставив ее наедине с холодящим чувством страха.

Люси никогда не забудет унижения, которое ей пришлось пережить, когда они возвращались домой. Хозмеры как один молчали. Загородив своего младшего сына рукой, как наседка крылом, миссис Хозмер злобно смотрела на Люси, как будто та нарушила моральные устои ее семьи. После приезда домой Люси сидела одна в гостиной, старый Лукас Кэлдуэлл спустился вниз, чтобы открыть магазин. Мысли ее разбегались. Невидящими глазами она уставилась в стену, пытаясь снова и снова собрать воедино все происшедшее в эту злосчастную ночь. Автоматически Люси приготовила завтрак и накрыла на стол, утирая потоки слез, льющиеся по щекам. Старый Кэлдуэлл почти бесшумно поднялся по лестнице. Он и Люси словно боялись начать разговор.

– Как дела? – наконец спросила Люси дрожащим голосом. Ситуация казалась ей совершенно не правдоподобной. Как могли они говорить об обыденных вещах, когда вся ее жизнь пошла кувырком?

– Так себе, – ответил отец, с глубоким вздохом усаживаясь за стол. Люси наблюдала за ним, пока он ел, но сама даже не могла подумать о еде. Наконец Лукас отложил вилку и решительно посмотрел ей прямо в глаза. – Зная твое отношение к Даниэлю, я просто не могу поверить в то, что случилось. Но мало того… – Он был возмущен и до крайности раздражен. – Заниматься этим на глазах у всего Конкорда! – Люси кивала ему в ответ, прикрывая глаза рукой, не в силах выдерживать его презрительного взгляда. – Меня потрясло твое поведение, заметь, именно твое, а не его, потому что всем известно, что южане думают о женщинах-северянках. Конечно, он не мог упустить удобного случая. Я допускаю, что он вовсе не плохой человек, но это не умаляет его вины.

– При чем тут он? – почти прокричала Люси: нервы ее были на пределе. – Ведь все неприятности свалились мне на голову!

– Позволь мне договорить, – прервал ее Лукас. Лицо его стало жестким, но голос остался спокойным. Люси замолчала, бессмысленно глядя в тарелку. – Сегодня утром мистер Брукс остановился возле магазина и сказал, что его жена и дочь даже не войдут в магазин, если за прилавком будешь стоять ты. Он опасается, что ты будешь на них дурно влиять. И остальные, я уверен, думают то же самое.

– Тогда я просто больше не буду работать в магазине.

– Теперь уже все равно; то, что произошло, не может не сказаться на моем бизнесе, и до тех пор, пока ты не выйдешь замуж и не восстановишь свою репутацию, рассчитывать на успех в делах не приходится.

– Они не имеют права судить меня!

– Это верно. Но все равно они будут делать это. И то, что ты сделала, в равной степени отразится как на мне и моих делах, так и на твоей репутации.

– Ты, должно быть, ненавидишь меня за это? – прошептала она. Как ей снова хотелось стать маленькой девочкой и вернуться в то время, когда все проблемы можно было разрешить просто хорошим советом, долларовым счетом или даже конфетами.

– Я не ненавижу тебя, но ты меня разочаровала. Кроме того, меня волнует, что ты собираешься делать дальше. Даже если Даниэль все еще хочет жениться на тебе, его семья ни за что тебя не примет. Они ценят репутацию превыше всего.

– Ну и прекрасно, – мрачно произнесла Люси. – Тогда я останусь старой девой, как Абигаль Коллиэр. И просто буду жить вместе с тобой.

– Люси. – Старый Лукас не знал с чего начать. Затем откашлявшись, он все-таки продолжил:

– Если ты останешься жить со мной, я разорюсь. Я не могу позволить себе такой роскоши.

– Ты это серьезно? – Люси в отчаянии вытирала слезы. – Неужели то, что я сделала, настолько плохо? Настолько ужасно?

Он ничего не ответил. Он замкнулся. И только складки вокруг рта стали еще глубже. Люси сидела не шевелясь. Лицо ее было холодным и непроницаемым, словно из камня. Конечно, магазин был всего лишь предлогом. Просто отец не хотел жить рядом с ней после того, что она совершила. Он не хотел иметь дочь с запятнанной репутацией. Никогда еще она не была так одинока.

– Ты хочешь сказать, что я не могу больше оставаться здесь, – медленно выговорила она. – Тогда где… Что же мне делать?

– Мы можем попробовать разыскать твоих родственников по матери в Нью-Йорке, которые бы тебя приняли, хотя я сомневаюсь, что нам это удастся, ведь она порвала отношения со всеми, когда вышла замуж за меня, а не за своего кузена. Но тогда, может, тебе пожить у дяди и тети в Коннектикуте?

– Нет, – выдохнула Люси, качая головой. – Это не выход. У них слишком маленький дом. Я, конечно, их очень люблю, но они… они такие строгие… – Люси не посмела продолжать, чувствуя укоризненный взгляд отца.

– Мне следовало воспитывать тебя с большей строгостью, – сказал он. – Я слишком избаловал тебя. Теперь я это понимаю. Но ты единственный ребенок, и я ни в чем не мог отказать тебе. Ради твоей матери…

– Пожалуйста, не надо о ней, – глотая слезы, сказала Люси, повернувшись к отцу спиной и закрыв лицо руками.

– Есть еще один выход, – сказал Лукас. Перед тем как продолжить, он выдержал долгую паузу. – Ты можешь выйти за мистера Рэйна.

Люси резко повернулась и в изумлении уставилась на него:

– Что ты сказал?

– Он приходил ко мне часа два назад и просил твоей руки.

– И ты выдашь меня за конфедерата?

– Он сказал, что сможет обеспечить тебя. И я ему верю.

Люси не могла прийти в себя от услышанного. В одно мгновение ее мечта стать женой Даниэля Коллиэра стала несбыточной. Они были бы самой красивой парой в городе, вызывали бы лишь восторг и восхищение. У них было бы достаточно денег, чтобы выезжать в Бостон на званые обеды и на спектакли; чтобы устраивать приемы, вращаться в высших кругах Конкорда. Теперь она не сможет иметь все это. А что ее ждет, если она выйдет за Хита Рэйна? Все будут смотреть на нее свысока. И даже крошка Салли будет относиться к ней с сочувствием, будет жалеть ее. И много лет ей придется быть незаметной и держаться в тени, пока они соизволят смириться с тем, что она вышла замуж за южанина.

– Нет, я не хочу, – почти в панике сказала Люси. – Ты не можешь меня заставить выйти за него, ты не можешь!

– Конечно, я не выдам тебя против воли, – успокоил ее отец.

– Тогда откажи ему. Я не хочу даже разговаривать с ним. Скажи ему, что я не желаю быть его женой и никогда не…

– Я сказал, что мы дадим ответ через несколько дней. Подожди, Люси, обдумай все хорошенько. Ты не испытала еще и малой толики того, что тебя теперь ждет.

Не прошло и дня, как новость уже облетела весь город. Даже будучи лучшей подругой Люси, Салли не могла заставить себя не обсуждать утреннее происшествие со всем городом. Люси старалась не выходить из дома, потому что каждый раз, когда она появлялась на улице, ее встречали холодные или слишком любопытные, или, что было хуже всего, сочувствующие взгляды. К ней относились с таким презрением, что в конце концов она стала воспринимать это как должное и уже не удивлялась. Люди, с которыми она была дружна, которые относились к ней с такой теплотой, теперь не замечали ее, как будто она совершила страшное, отвратительное преступление. Она даже представить себе не могла, насколько все это будет ужасно.

С того злополучного утра Люси больше не видела Даниэля, но ее постоянно мучила мысль, о том, что он думает об этой истории. Люси не могла поверить в то, что он отнесся к этому безразлично, если, конечно, он хоть сколько-нибудь любил ее. Наверное, она смогла бы убедить его в том, что не сделала ничего дурного, но в этом ли была причина скандала? Спустя несколько дней Люси осознала, что люди пеклись не о ее целомудрии, их вовсе не интересовало, была ли у нее близость с южанином. Их возмущало то, что она связалась с конфедератом, которого каждый воспринимал как личного врага. Старые раны только начинали рубцеваться, прошло слишком мало времени после войны, чтобы они могли простить ей содеянное. Конечно, никто не осмелится прямо сказать ей, что она предательница, но все именно так и думали и относились к ней соответственно.

Спустя неделю отец сказал ей, что пора принимать решение. Несмотря на то что ночь была необыкновенно холодной, Люси, как была, без шляпки или шали, стремглав выбежала на улицу. Не успев обдумать свои действия, она обнаружила, что стоит на пороге дома Коллиэров.

Нэнси, молодая ирландка с зелеными глазами и почти черными волосами, впустила ее в дом и проводила в гостиную. Люси сидела одна в тихой безмятежной комнате, обставленной массивной богатой мебелью красного дерева. Взгляд ее замер на закрытой двери, из-за которой доносилось шушуканье семейства Коллиэров. Наконец вышел Даниэль и плотно закрыл за собой дверь. Люси немного успокоилась, видя, что он такой же бледный и измученный, как и она. Его карие глаза, такие близкие и родные, поблекли и опустели.

– Я вынуждена была прийти сюда, – сказала она, голос ее дрожал. – Мне необходимо поговорить с тобой.

Он опустился на другой конец дивана. Все его тело было напряжено.

– Ты знаешь меня достаточно хорошо, – процедил он, – и прекрасно понимаешь, что я думаю по этому поводу.

– Даниэль, – прошептала она, охваченная неподдельным ужасом. – Просто любить, когда все в порядке и нет проблем, но настоящая любовь, ведь мы по-настоящему любили друг друга, проверяется трудностями, и она не проходит, несмотря ни на что. – Внезапно она прервала речь и разрыдалась. Даниэль даже не пошевельнулся. – Не казни меня больше, – кричала она. – Это была ужасная ошибка, я виновата перед тобой. Но всю оставшуюся жизнь я буду верна тебе и буду делать только то, что ты мне прикажешь. Господи, никогда ты не был мне так нужен, как теперь! Пожалуйста, прости меня, прости! – Она умоляла его ей самой незнакомым, надорванным голосом до тех пор, пока не почувствовала его руку на своем плече. Тогда она всхлипнула и бросилась к нему. На долю секунды она почувствовала потрясающее облегчение. Но… но его руки молча отстранили ее.

– Мне жаль тебя, – произнес он. Было что-то леденящее в его взгляде и голосе. – Я очень сожалею о том, что произошло, но не хочу жениться только из жалости. К сожалению, это единственное, что я испытываю по отношению к тебе. Да, я любил тебя раньше, когда думал, что ты само совершенство. Но после того, что ты сделала, я не хочу иметь с тобой ничего общего. Извини.

Даже находясь в полном отчаянии, она поняла, что это конец. Продолжать разговор было бесполезно; он ни за что не простит ее. Медленно Люси отодвинулась от Даниэля и поднялась. Ноги не слушались ее. Он тоже поднялся и автоматически поддержал ее, когда она пошатнулась.

– Не прикасайся ко мне, – сказала она. Оба они были в шоке от того, как зловеще прозвучал ее голос. – Подавись своей жалостью. Я в ней не нуждаюсь. – Неуверенно она направилась к выходу, а затем, будто дьявол вселился в нее, буквально вылетела из дома. Оставалось единственное место, куда она могла пойти теперь. Всю дорогу она пыталась сосредоточиться, но в мыслях царил полнейший хаос.

Хит появился в дверях, когда она только приближалась к дому на маленькой кобылке по кличке Дэппер, которую ей подарил отец много лет назад. Хита не удивил ее приезд, он даже воздержался от каких-либо комментариев. И вдруг Люси подумала, что нынешняя опала дает ей определенную свободу. Теперь, что бы она ни сделала, брови достопочтенных горожан не поднимутся выше от удивления, а языки уже не зашевелятся быстрее. Когда она вошла в дом и села в кресло напротив огня, отчаяние отступило, словно сковавший ее холод вины остался в другом мире. Не говоря ни слова, Хит сел напротив. Она почувствовала на себе его взгляд, как всегда, оценивающий и спокойный. Люси резко подняла голову.

Прошла лишь неделя, но как она изменила ее! Всего того, что она пережила за эту неделю, сполна хватило бы на всю жизнь! Она сильно похудела, мягкая пышность ее фигурки теперь почти исчезла. Лицо, опухшее от слез, заметно вытянулось. Круглые щеки ввалились, а упрямая нижняя челюсть и скулы сильно выделялись. Удивленные брови опустились, и детское выражение глаз, казалось, исчезло навсегда. Но что-то другое, более манящее и привлекательное появилось теперь в ее взгляде.

– Я хочу что-нибудь выпить, – сказала она. Про себя Люси заметила, что голос ее стал не таким приглушенным и жестким. Она чувствовала себя гораздо лучше, как будто этот визит вернул ей самообладание, которого ей так не хватало. Прекрасно поняв, что Люси имела в виду, Хит поднялся и вернулся с маленьким фужером, наполненным виски. Люси сделала глоток и почувствовала, как жидкость горячим огнем разливается внутри. – Весь город против меня, – сказала она с горечью, делая еще один глоток. – Все стараются причинить мне боль. Отец сказал, что мне нельзя больше жить вместе с ним. Бизнес… – Она ничего не сказала о Даниэле. Ее приход в дом Хита говорил сам за себя. – Как-то ты сказал, что ад – самое холодное место. Ты был прав.

Хит молча взял кочергу и подбросил дров в печку. Пламя усилилось; его отблески падали на часть лица без шрама, оставляя другую в тени. Он казался безучастным, но это было не так. Хит понимал, что сердце Люси было переполнено гневом, и гнев этот в немалой степени направлен на него. Конечно, только обстоятельства из ряда вон выходящие заставили ее принять его помощь. Им двоим, да и всем остальным было ясно, что он ее единственное спасение, если она, конечно, не хочет отвернуться от всех, бросить родной город, близких людей, он как никто другой понимал, насколько ей это было бы тяжело. Бесспорно, он хотел, чтобы она принадлежала ему, но не такой ценой. Он боялся ее ненависти, он не хотел, чтобы их связывала лишь благодарность и чувство долга. Как ни тяжело было это сознавать, но опять судьба даровала ему желаемое, но этот мед был с изрядной порцией дегтя.

– Я думала над твоим предложением, – продолжила Люси, сама не узнавая своего голоса. – Забавно, не правда ли, что ты – единственный во всем городе можешь восстановить мою репутацию, хотя именно ты приложил немало усилий, чтобы испортить ее. Если твое предложение все еще в силе, я принимаю его. Если нет, я уеду из города и буду жить в Коннектикуте у дяди и тети. По правде сказать, для меня все едино, поэтому не мучайся из-за меня.

– Нет. Почему ты говоришь, что я уже мучаюсь? – сказал Хит, но она пропустила мимо ушей его упрек.

– Так предложение все еще в силе? – спросила она. Хит медлил с ответом, казалось, целая вечность прошла, пока она наконец снова услышала его голос:

– Только при условии, что ты наденешь белое платье.

– Именно это я и собираюсь сделать, – мрачно пробормотала Люси. – Я имею на это полное право. Хотя все наверняка скажут, что красный цвет в этой ситуации был бы более уместен.

– Синда, – медленно выговорил он. – Ты отдаешь себя человеку, который опозорил тебя.

– Но не только ты виноват в том, что произошло, – сказала Люси после долгих раздумий. – В конце концов, я же не кричала и не сопротивлялась. И в этом моя вина.

– Я не верю в вечную вину и в вечное страдание, – усмехнулся Хит. – Но так как в это веришь ты, думаю, моя женитьба на тебе полностью искупит мой грех.

Люси почувствовала острую боль. Она смотрела на дно опустевшего фужера. Итак, он знал, что она выходит за него, чтобы наказать себя. Зачем ему это? В его словах не было жалости, а лишь веселость и полное понимание. Она попыталась представить будущую жизнь с ним, но не смогла. Про себя она решила, что ничего уже не имеет значения.

– Я хочу еще выпить, – сказала она.

– Нет. Нет, голубушка. Сейчас я отвезу тебя домой, пока ты не напилась, а то завтра и не вспомнишь, о чем мы сегодня говорили.

– Я взрослая женщина. И могу сама решать, что я хочу, а чего нет. И если тебе не нужна такая жена, тогда забудь все, о чем мы здесь говорили. Потому что больше я не собираюсь слушать ничьих указаний…

– Тихо. – Он взял фужер и помог ей подняться. У нее было странное ощущение, что он умеет читать ее мысли. – Не нужно порывать со всеми правилами одним махом, делай это постепенно, голубушка. Ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится после того, как выйдешь замуж. Но сейчас я отвезу тебя домой.

– Потому что я сама этого хочу, а не потому, что ты так считаешь, – пробормотала она, уже полностью обессиленная.

– Да, конечно, – согласился он, ведя ее к выходу. Ей хотелось попросить не смеяться над ней, хотя сейчас она на него не обиделась бы и за это, потому что он был единственным человеком во всем мире, во взгляде которого не читалось осуждения, единственным, кто не злорадствовал и не насмехался над ней. С другой стороны, именно он и был главной причиной всеобщего презрения, окружавшего Люси. Но это ей было безразлично. Имело сейчас значение лишь то, что он знал правду, и то, что верил ей.

– О Господи! – шептала Люси, качая головой. – Я собираюсь замуж за конфедерата. Кэлдуэллы никогда не смирятся с этим.

– Милочка, – мягко произнес Хит, его белые зубы сверкнули, – это ужасно, но не более чем моя женитьба на янки.

– Ты ведь не собираешься возвращаться к себе на Юг? Я не хочу. Одна из причин моего согласия выйти за тебя – желание остаться здесь. Ты должен знать об этом.

– Нет. Я никогда не вернусь обратно. – Его пальцы сильно сжали ее руку. – Это обещание я никогда не нарушу.

– Мне больно, – сказала она, выдергивая руку. Люси потерла руку и взглянула на его плечо, оно было совсем рядом. Неожиданно ей захотелось прижаться к нему и, может быть, даже поплакать, прислонившись щекой к его груди, чтобы слышать стук его сердца и спрятаться от всего мира в его объятиях. Но что-то, наверное, гордость, не позволяло ей искать успокоения в нем. Возможно, как раз ее гордость была единственным источником ее сил. Впервые за всю жизнь она начинала понимать, что не настолько нуждается в других людях, как ей казалось раньше.