"Все страхи мира" - читать интересную книгу автора (Клэнси Том)

Глава 25 Решение

– Так для чего собираются их использовать? – спросил второй помощник, глядя с мостика на палубный груз.

– Говорят, для потолочных балок какого-то храма. По-видимому, храм невелик, – заметил первый помощник. – Сколько же еще будут расти эти волны?..

– Надо бы сбавить скорость, Пит.

– Я уже дважды говорил с капитаном. Но он заявил, что не может нарушать график.

– Тогда объясни это чертову океану.

– Не знаю, к кому обращаться.

Второй помощник, исполняющий обязанности вахтенного офицера, только фыркнул. Первый помощник – следующий по старшинству после капитана – поднялся на мостик, чтобы оценить обстановку. Вообще-то это входило в обязанности шкипера, но капитан спал у себя в каюте.

Лесовоз "Джордж Макриди" пробивался через огромные тридцатифутовые волны, стараясь поддерживать скорость в двадцать узлов. Впрочем, старался безуспешно, хотя дизели работали на полную мощность. Небо было затянуто облаками, и лишь изредка между ними проглядывала луна. Вообще-то шторм стихал, но ветер продолжал дуть со скоростью шестьдесят миль в час, а волнение продолжало увеличиваться. По мнению обоих офицеров, это был типичный шторм, характерный для северной части Тихого океана. Но все же он отличался некоторой необычностью. Было тепло – десять градусов по Фаренгейту, но летящие брызги замерзали на лету и били по окнам мостика подобно дроби на утиной охоте. Правда, повезло, что волны катились навстречу судну. "Джордж М." был грузовым судном, а не пассажирским лайнером, и у него отсутствовали стабилизаторы, уменьшающие бортовую качку. По правде говоря, корабль не так уж и бросало. Надстройка была расположена в кормовой части, что заметно смягчало килевую качку. Это обстоятельство мешало офицерам полностью осознать, что действительно происходит на носу, тем более что видимость из-за туч летящих брызг была плохой.

У качки были свои особенности. Когда корабельный форштевень врезался в подножие особенно высокой волны, скорость падала. Однако в результате огромных размеров судна оказывалось, что нос сбавлял скорость быстрее кормы, и, когда силы торможения пытались замедлить движение судна, по его корпусу пробегала дрожь. Металлический корпус словно протестовал против такой жестокости, и во время особенно резких толчков его длина даже сокращалась на несколько дюймов, во что было трудно поверить.

– Когда-то я плавал на авианосце, так он в центральной части уменьшался в длину больше чем на фут. Однажды мы…

– Прямо по курсу, сэр! – выкрикнул рулевой.

– Черт побери, девятый вал! – успел воскликнуть второй помощник.

Внезапно гигантская пятидесятифутовая волна появилась всего в сотне ярдов от тупого носа "Джорджа М.". Это не было чем-то совершенно неожиданным. Порой две волны сливались вместе, их высота на мгновения увеличивалась, а затем волны снова расходились… Нос корабля поднялся вверх на волне средней высоты и рухнул на ее обратном скате вниз перед накатывающей зеленой стеной.

– Держись!

Нос не успел подняться. Зеленая пенящаяся стена просто нахлынула на носовую часть корабля, словно не встречая препятствий, и покатилась по всей длине в пятьсот футов, до самой надстройки. Офицеры следили за ней будто зачарованные. Судну не угрожала никакая опасность – по крайней мере они пытались убедить себя в том, что не угрожала немедленная опасность. Сплошная зеленая масса воды катилась мимо тяжелых грузовых кранов и мачт, двигаясь вперед со скоростью тридцать миль в час. Судно снова содрогалось от непомерной перегрузки: его нос врезался в нижнюю часть волны и скорость упала. Более того, нос все еще оставался под водой, потому что основание волны было намного шире ее верхней части, которая готова была разбиться об окрашенный в белое стальной утес, возвышавшийся прямо на ее пути.

– Сейчас! – крикнул вахтенный офицер рулевому. Гребень волны не достиг уровня мостика и разбился об окна кают старших офицеров. В следующее мгновение вверх взлетела вертикальная белая стена брызг, отрезавшая находившихся на мостике от окружающего мира. Это продолжалось всего секунду, но она показалась им долгой минутой. Затем видимость восстановилась, и они увидели перед собой корабельную палубу, находящуюся точно на том же месте, где ей и надлежало быть, хотя и под слоем воды, стекающей в шпигаты. "Джордж М." накренился на пятнадцать градусов и выровнялся.

– Сбавить скорость до шестнадцати узлов, ответственность беру на себя, – распорядился первый помощник.

– Слушаюсь, сэр, – отозвался рулевой.

– Пока я на мостике, я не допущу, чтобы мой корабль развалился, – заметил старший офицер.

– Разумное решение. Пит. – Второй помощник уже подошел к аварийной панели, чтобы убедиться в исправности судовых механизмов, – в случае аварии или затопления на панели вспыхнул бы сигнал тревоги. Но аварийные лампочки не горели. В этом не было ничего удивительного – лесовоз спроектировали таким образом, чтобы он мог выдержать куда более суровые штормы, однако это не значило, что на море можно терять бдительность.

Загудел телефон.

– Мостик, первый помощник слушает.

– Что там произошло, черт побери, – послышался голос старшего механика.

– Всего лишь большая волна, чиф, – коротко ответил Пит. – Есть проблемы?

– Всего лишь? Она так шарахнула в переднюю переборку, я уж решил было, что выбито окно, – похоже, треснул иллюминатор. Почему бы не сбавить скорость? Неприятно, когда тебе в постель хлещут волны, понимаешь?

– Я уже распорядился.

– Отлично. – Стармех положил трубку.

– Ну, что тут у вас? – раздался голос капитана. Он появился на мостике в пижаме и халате, успел заметить, как вода с палубы исчезала в шпигатах.

– Большая волна, пятьдесят-шестьдесят футов. Я сбавил ход до шестнадцати узлов. Двадцать – слишком много при такой волне.

– Правильно, пожалуй, – проворчал капитан. Каждый лишний час у причала обходился в пятнадцать тысяч долларов, и хозяевам не нравилось напрасно расходовать деньги. – Увеличьте скорость, как только будет возможно. – И он исчез, чтобы не застудить босые ноги.

– Будет исполнено, – ответил Пит, глядя на пустой дверной проем.

– Скорость пятнадцать и восемь, – доложил рулевой.

– Хорошо.

Оба офицера уселись в высокие кресла и взяли чашки с кофе. Вообще-то в происшествии не было ничего пугающего, теперь оно казалось даже захватывающим. Брызги от форштевня, врезающегося в волны, казались удивительно красивыми в лунном свете. Первый помощник посмотрел вниз на палубу. Лишь через несколько секунд он понял, что произошло.

– Включить палубное освещение!

– В чем дело? – Второй офицер поспешил к распределительному щиту, и прожекторы залили палубу ярким светом.

– А, один все-таки остался…

– Один… – Вахтенный офицер взглянул на палубу. – О-о… Три остальных…

Первый помощник изумленно потряс головой. Какими словами описать силу простой воды? А ведь это была прочная цепь, и волна разорвала ее, словно гнилую нитку. Впечатляюще.

Второй помощник снял трубку телефона и нажал кнопку.

– Боцман, наш палубный груз только что смыло за борт. Осмотрите переднюю часть надстройки и сообщите мне о причиненном ущербе. – Он знал, что добавлять о необходимости осмотра изнутри, не выходя на палубу, не потребуется.

Через час стало ясно, что они отделались на удивление легко. Бревна, смытые волной, ударили в то место надстройки, которое было укреплено мощными стальными бимсами. Повреждения оказались незначительными, понадобится всего лишь сварка и окраска. Впрочем, кому-то придется рубить новое дерево. Три бревна из четырех были смыты за борт. Японскому храму придется подождать с новой крышей.

Три огромных бревна, скрепленных вместе железной цепью, остались далеко позади "Джорджа М.". Они все еще были сырыми и теперь начали впитывать морскую воду, становясь еще тяжелее.

Кэти Райан следила за тем, как автомобиль ее мужа отъехал от дома. Время, когда она жалела его, прошло. Теперь она чувствовала себя оскорбленной. Он не хотел говорить об этом – не пытался как-то объяснить, извиниться, вместо этого хотел сделать вид, что.., что? Иногда он говорил, что плохо себя чувствует, очень устал. Кэти хотелось откровенно побеседовать с ним, но она не знала, с чего начать. Мужское эго – хрупкая вещь, доктор Кэролайн Райан знала это, а такая тема – самое чувствительное в нем. Наверно, это сочетание усталости и спиртного. Джек – не машина. Он сжигает себя. Кэти заметила первые симптомы несколько месяцев назад. И на службу ему приходится так далеко ездить. Почти три часа ежедневно. Правда, у него шофер, но все равно… Три лишних часа в добавление к напряженной работе вместо того, чтобы пораньше приезжать домой, где его ждут и любят.

Так помогаю я ему или наношу вред? – спрашивала она себя. Может быть, отчасти здесь и моя вина?

Кэти вошла в ванную и посмотрела на себя в зеркало. Ну что ж, она больше не краснощекий подросток. Вокруг рта и у глаз появились морщины. Следует подумать об очках. Во время работы у нее случались приступы головной боли, и она знала, что причиной могут быть глаза, – в конце концов, она хирург-офтальмолог, – но у нее, как и у всех остальных, вечно не хватало времени, чтобы посетить своего коллегу тут же в Институте Вильмера. Это глупо, признала Кэти. У нее по-прежнему красивые глаза. По крайней мере их цвет не изменился, хотя способности к преломлению пострадали от напряжения, связанного с работой.

Все еще стройная и тонкая. Не мешало бы сбросить фунта три-четыре или, что еще лучше, добавить их к груди. У Кэти была маленькая грудь, как и у всех женщин из ее семьи, а в мире ценились женщины с грудью, превосходящей размерами вымя коровы Элзи Борден. Ее любимая шутка о том, что размер бюста обратно пропорционален размеру мозга, возникла как защитный механизм. Она мечтала о большой груди подобно тому, как мужчины мечтают о большом члене, однако Бог или унаследованные гены не наградили ее мощным бюстом. Был еще способ исправить положение, но Кэти не могла пойти на унизительную операцию – к тому же ей не нравился слишком большой процент осложнений, связанных с впрыскиванием силикона.

Что касается остального.., прическа, разумеется, всегда выглядела растрепанной, но тут уж ничего не поделаешь – хирургическая дисциплина категорически запрещала ей обращать внимание на волосы. Впрочем, они все еще были светлыми и шелковистыми, и когда Джек обращал на них внимание, то восхищался ими. Морщинки не портили лица, оно оставалось красивым. Ноги всегда были стройными, а благодаря тому, что ей приходилось много ходить по больницам Хопкинса/Вильмера, даже окрепли. Кэти заключила, что, глядя на нее, собаки не станут лаять ей вслед. Она по-прежнему была привлекательна и знала, что так считают и те, с кем работала. Ей нравилось, что порой студенты-практиканты влюблялись в нее. По крайней мере никто из них не избегал ее обходов.

Вдобавок ко всему Кэти была хорошей матерью. Она много внимания уделяла детям, беспрестанно заглядывая в комнаты Салли и маленького Джека, даже когда они спали. Последнее время, когда муж так мало бывал дома, Кэти старалась заменить его, подыгрывала сыну в футбол (узнав об этом, Джек ощутил глубокую вину). Когда было время, она вкусно и хорошо готовила. По дому все делала сама и лишь немногое, по выражению Джека, "сдавала в подряд".

Кэти все еще любила мужа и не упускала случая напомнить ему о своих чувствах. Ей казалось, что у нее отличное чувство юмора. Она не упускала возможности прикоснуться к Джеку – как у любого хорошего врача, у нее были легкие руки. Кэти нравились беседы с мужем, ей хотелось знать его мнение по самым разным вопросам, она не скрывала, что дорожит этим мнением. У Джека не было оснований сомневаться в том, что он оставался ее любимым мужчиной. Более того, Кэти любила его с преданностью жены. Она пришла к выводу, что в семейной жизни делала все правильно и не допускала ошибок.

Тогда почему он.., почему он не может?..

Лицо в зеркале смотрело на нее озадаченно, скорее с удивлением, чем с обидой. Что еще я могу сделать? – спросила она свое отражение.

Ничего.

Кэти попыталась выбросить все это из головы. Начинался новый день. Предстоит собирать детей в школу. Надо приготовить завтрак, пока они не проснулись. Конечно, эта часть жизни несправедлива. Она – хирург, даже профессор хирургии, однако одновременно она и мать, которой приходится выполнять материнские обязанности, не разделяя их со своим мужем, – по крайней мере ранним утром рабочего дня. Вот тебе и эмансипация. Кэти надела халат и пошла в кухню. Впрочем, положение могло быть еще хуже. Дети любили овсянку и предпочитали растворимую, причем ароматизированную. Она вскипятила воду для каши, поставила ее на малый огонь и отправилась будить детей. Десять минут спустя Салли и маленький Джек умылись, оделись и пришли в кухню. Салли была первой и тут же включила телевизор на канал диснеевских фильмов. Кэти использовала эти десять минут тишины и спокойствия, чтобы выпить кофе и заглянуть в утреннюю газету.

В правом нижнем углу на первой странице была статья о России. Может быть, подумала Кэти, это одна из причин, так беспокоящих Джека, и решила прочитать ее. Вдруг она сможет поговорить с ним, узнать, почему он такой.., встревоженный? Может быть, все дело именно в этом?

"…обеспокоены неспособностью ЦРУ представить сведения по этой проблеме. Ходят также слухи о ведущемся расследовании. Представитель администрации подтвердил сообщения о том, что видный сотрудник ЦРУ подозревается в финансовых нарушениях и неразборчивости в своих отношениях с женщинами. Имени этого сотрудника нам не назвали, но утверждают, что он занимает очень видное положение и в число его обязанностей входит координация информации для руководства страны…"

Неразборчивость в отношениях с женщинами? Что это значит? Кто этот "сотрудник ЦРУ"?

Это он.

Видное положение.., координация информации…

Это Джек. Ее муж. Именно в такой форме указывают на человека, занимающего должность его уровня. В миг прозрения она поняла, что речь идет о нем.

Джек.., неразборчив в отношениях с женщинами? Мой Джек?

Это невозможно.

Но так ли уж невозможно?

Неспособность удовлетворить ее, усталость, увлечение алкоголем, невнимательность. Может быть, это и есть причина, по которой он.., кто-то еще увлек его?

Нет, не может быть. Только не Джек. Только не ее Джек. Но в чем же дело?.. Она все еще привлекательна – это общее мнение. Хорошая жена – какие тут могут быть сомнения? Джек ничем не болен. Она сразу заметила бы симптомы; она – врач, и хороший врач, и знала, что не упустила бы ничего важного. Она очень старалась нравиться Джеку, показать, что любит его и…

Может быть, при всей маловероятности это все-таки возможно? Да.

Нет. Кэти отложила газету и взяла чашку с кофе. С ее Джеком этого быть не может.

Наступил последний час последней фазы обработки плутония. Госн и Фромм следили за станком на первый взгляд равнодушно, но на самом деле они едва сдерживали волнение. Жидкий фреон, что омывал вращающийся металл, не позволял им рассмотреть цилиндр, обработка которого заканчивалась. Это раздражало их, хотя оба понимали, что, если бы они и могли наблюдать за процессом обработки, никакой пользы это бы не принесло, а потому они следили за экраном компьютера – там было видно, что допуски находились в пределах двенадцати ангстрем, предписанных Фроммом. Они ведь должны верить компьютеру, правда?

– Еще несколько сантиметров, – произнес Госн, когда к ним подошли Бок и Куати.

– Вы так и не объяснили, как действует вторичная фаза устройства, – сказал командир. Он уже давно называл бомбу устройством.

Фромм повернулся, не слишком обрадованный тем, что его отвлекли от созерцания конца работы, хотя и знал, что нужно быть довольным этим.

– Что вас интересует?

– Мне понятно, как развивается первичная фаза, но не вторичная, – повторил Куати просто и убедительно.

– Ну хорошо. Теоретическая сторона этого вопроса понятна, если вам удалось познакомиться с принципом. Видите ли, именно в этом и заключалась трудность – открыть принцип. Сначала считали, что, для того чтобы произошла вторичная фаза реакции, требуется всего лишь высокая температура – это отличает центр звезды, ja? На самом деле это не совсем так, первые теоретики упустили из виду давление. Подобное может показаться странным, когда оглядываешься назад, но в изыскательских работах так бывает довольно часто. Ключ к тому, чтобы инициировать вторичную фазу, заключается в следующем: использовать энергию следует так, чтобы превратить ее в давление в тот самый момент, когда вы используете колоссальную температуру, и одновременно изменить направление ее потока на девяносто градусов. Это совсем непросто, когда речь идет о семидесяти килотоннах энергии, – самодовольно произнес Фромм. – Тем не менее представление, что на практике инициировать вторичную фазу невероятно трудно, – вымысел. Идея Улама и Теллера оказалась простой, как это часто случается с интуитивными озарениями. Давление и есть температура. Им удалось понять, что секрет заключается в том, что никакого секрета нет. После того как вы постигли принцип действия, остальное – всего лишь инженерная проблема. Трудно произвести расчеты, необходимые для того, чтобы бомба сработала, – сами технические проблемы достаточно просты. А вот главная трудность состоит в том, чтобы оружие было небольшим по размерам и весу, поддающимся транспортировке. Эта трудность решается чисто технически.

– А соломинки зачем? – спросил Бок, зная, что его соотечественник захочет ответить на этот вопрос. Этот Фромм, подумал Бок, самодовольный сукин сын.

– Не могу быть полностью уверенным, однако мне кажется, что это мое изобретение – никому раньше это не приходило в голову. Материал – идеален. Трубочки легкие, полые внутри и легко поддаются изгибу. – Фромм подошел к сборочному столу и взял одну трубочку. – Они сделаны из полиэтилена, и, как видите, внутреннюю их поверхность мы покрыли родием, а наружную – медью. Длина одной "соломинки" шестьдесят сантиметров, а ее внутренний диаметр – три миллиметра. Вторичный источник окружают многие тысячи таких "соломинок". Они связаны в пучки, изогнутые на сто восемьдесят градусов в форме спирали. Спираль – идеальная форма. Она направляет энергию и одновременно сохраняет способность излучать тепло во всех направлениях.

Каждый инженер, подумал Куати, это неудавшийся учитель.

– Но каково их назначение?

– Also31.., в момент взрыва первичного заряда происходит

мощный выброс гамма-излучения. Затем следует рентгеновское излучение. В

обоих случаях речь идет о фотонах с высокой энергией, квантовых частицах,

несущих энергию, но не обладающих массой…

– Световые волны, – сказал Бок, вспомнив уроки физики в гимназии.

Фромм кивнул.

– Правильно. Световые волны исключительно большой энергии с иной – более высокой – частотой. Итак, у нас колоссальное количество энергии, излучаемой первичным источником. Какую-то ее долю мы можем отразить или повернуть по направлению к вторичному источнику с помощью созданных нами каналов. Большая часть энергии, разумеется, будет потеряна, однако в нашем распоряжении находится такое гигантское ее количество, что для наших нужд достанет и малой толики. Рентгеновские лучи устремятся по "соломинкам", теряя по пути определенное количество энергии, которая поглощается металлическим покрытием, косые поверхности в свою очередь тоже отразят эти лучи, что приведет к дальнейшему поглощению. Да и полиэтилен тоже поглощает немало энергии. И что происходит в результате?

– Поглощается такое количество энергии, что, разумеется, должен произойти взрыв, – Бок опередил своим ответом Куати.

– Совершенно точно, герр Бок. Когда "соломинки" взрываются – на деле они превращаются в плазму, но ведь мы не станем спорить из-за мелочей, когда в нашем распоряжении такой гигантский запас энергии, правда? – плазма распространяется радиально по отношению к их осям, превращая таким образом осевую энергию от первичного источника в радиальную. Происходит взрыв, направленный внутрь к вторичному источнику.

В голове Куати словно вспыхнул ослепительный свет.

– Блестяще. Однако вы теряете половину энергии, которая распространяется наружу.

– На это можно ответить так: и да, и нет. При этом все еще создается энергетический барьер, а он-то нам и нужен. Далее, урановые пластинки, окружающие массу вторичного источника, также превращаются в плазму – под воздействием того же энергетического потока, хотя и медленнее, чем "соломинки", из-за их большей массы. У этой плазмы намного большая плотность, и она давит внутрь-. Внутри корпуса вторичного источника образуется два сантиметра безвоздушного пространства, поскольку отсюда уйдет воздух. Таким образом плазма, устремляющаяся внутрь, получает возможность "стартовать с хода".

– Значит, вы используете энергию от первичного источника, повернутую под прямым углом, для того, чтобы она оказала на вторичный источник такое же воздействие, какое сначала осуществлялось с помощью химических взрывчатых веществ? – осенило Куати.

– Превосходно, командир! – воскликнул Фромм с едва заметной ноткой снисходительности. – Итак, теперь у нас относительно тяжелая масса плазмы, давление которой направлено внутрь. Вакуум предоставляет ей возможность "разбега", позволяет ускориться перед тем, как врезаться во вторичный источник. Сила удара сжимает его. Вторичный источник состоит из дейтерида и гидрида лития, причем к тому и другому подмешан тритий. Все это окружено ураном-238. И вот вся эта система подвергается мощному сжатию со стороны надвигающейся отовсюду плазмы. Кроме того, разумеется, ее бомбардирует поток нейтронов от первичного источника. Под воздействием высокой температуры, колоссального давления и потока нейтронов литий расщепляется и переходит в тритий. Немедленно начинается реакция синтеза трития, при которой вместе с освобождающейся энергией выделяется огромное количество нейтронов высокой энергии. Эти нейтроны бомбардируют уран-238, вызывая стремительную реакцию распада, что еще больше увеличивает мощность вторичного источника.

– Ключ ко всему, по словам герра Фромма, – пояснил Госн, – заключается в управлении энергией.

– Да, "соломинки", – кивнул Бок.

– Вот именно, – произнес Госн. – Это поистине гениально. Подобно строительству моста из бумаги.

– И какова взрывная сила вторичного источника? – спросил Куати. Он слабо разбирался в физике, но окончательная цифра была ему понятна.

– Первичный взрыв эквивалентен семидесяти килотоннам тринитротолуола. Мощность взрыва вторичного источника составит около четырехсот шестидесяти пяти тысяч тонн ТНТ. Я могу привести только приблизительные цифры, потому что возможны незначительные отклонения при детонации взрывного устройства, а также потому, что мы не в состоянии произвести испытание, чтобы оценить действительную мощность взрыва.

– Вы уверены, что взрыв произойдет в соответствии с вашими расчетами?

– Абсолютно, – ответил Фромм.

– Но вы сами сказали, что без испытаний…

– Командир, с самого начала я знал, что произвести испытания не удастся. Мы столкнулись с той же проблемой в ГДР. Именно по этой причине схема взрывного устройства разработана с подстраховкой – иногда она составляет сорок процентов, а иногда – для гарантии от случайностей – превышает номинальную в сотню раз. Вы понимаете, конечно, что американское, английское, французское или даже советское оружие той же мощности размером будет раз в пять меньше нашего устройства. Сокращение размеров и увеличение эффективности возможно лишь в результате широкой программы испытаний. Физические принципы ядерной бомбы просты и очевидны, а вот техническое совершенствование требует практической работы. Вот герр Госн говорил о строительстве моста. Античные мосты, построенные древними римлянами, – это весьма громоздкие сооружения. По современным стандартам на их строительство идет слишком много камня, и в результате затрачивается излишний труд, правда? За многие столетия мы научились строить мосты более эффективно, используя меньшее количество материалов и затрачивая куда меньше труда для достижения той же цели. Однако не забывайте, что некоторые римские мосты сохранились до сих пор. Они так и остались мостами. Хотя мой проект ядерной бомбы, на которую затрачено слишком много материалов, тоже недостаточно технологичен, но тем не менее термоядерная бомба есть и она выполнит свое предназначение.

В это мгновение послышался сигнал. Головы присутствующих повернулись в сторону станка, который закончил обработку. На контрольной панели вспыхнул зеленый свет. Фромм подошел к станку, распорядившись, чтобы техники удалили из системы охлаждения фреон. Прошло минут пять и их глазам предстал предмет, который доставил столько хлопот. Работа была закончена.

– Превосходно, – произнес Фромм. – Мы проведем тщательный осмотр плутония и начнем сборку. Meine Herren, самое трудное осталось позади. – Он подумал, что в ознаменование такого события неплохо было бы выпить пива, и вспомнил, что все еще не получил палладий. Столько мелочей, и ни одну нельзя упустить. Таков, однако, долг инженера.

– Как это произошло, Дэн? – спросил Райан по телефону, защищенному от прослушивания. Он не успел получить дома утреннюю газету и обнаружил оскорбительную статью у себя на столе как часть выпуска "Ранней птички".

– Уверяю тебя, Джек, мы не имеем к статье никакого отношения. Информация просочилась из твоего ведомства.

– Так вот, я только что обложил начальника службы безопасности. Он клянется, что из Лэнгли не было никакой утечки. Черт побери, Дэн, что это за "весьма высокопоставленный сотрудник"?

– Это значит, что Хольцман любит пользоваться прилагательными. Извини, Джек, я и так был с тобой слишком откровенен. Мы не имеем права обсуждать еще не законченное расследование. Ты ведь не забыл этого?

– Это меня не интересует. По чьей-то инициативе организована утечка материала из совершенно секретного источника. Если бы в мире господствовал здравый смысл, мы арестовали бы этого Хольцмана и подвергли допросу! – проворчал Райан в трубку.

– Сбавь обороты, дружище.

Заместитель директора ЦРУ поднял голову и заставил себя сделать глубокий вдох. В конце концов, разве Хольцман виноват в случившемся?

– Ну хорошо, я успокоился.

– О каком бы расследовании ни шла речь, Бюро не имеет к нему отношения.

– А ты не темнишь?

– Честное слово, – ответил Мюррей.

– Не сердись, Дэн, я верю тебе. – Райан начал успокаиваться. Если ФБР не имело отношения к расследованию и не была замешана его собственная служба безопасности, то эта часть статьи скорее всего просто выдумка.

– Как по-твоему, Джек, кто мог проболтаться? Райан не удержался от хриплого смеха.

– Кто? Десять или пятнадцать человек в Капитолии. В Белом доме еще пять, да и у нас человек двадцать – может быть, даже сорок.

– Тогда вторая половина статьи может быть просто маскировкой или кто-то решил свести счеты. – В устах Мюррея это не звучало вопросом. По его мнению, по крайней мере треть утечки информации происходила для сведения счетов или из соображений личной мести. – Значит, источник – действительно твой агент?

– Похоже.

– Понятно. Слушай, я мог бы поговорить с Хольцманом тихо и мирно. Он – хороший мужик, достойный доверия, настоящий профессионал. Мы убедим его в частной беседе, что он подвергает людей опасности.

– Мне придется спросить разрешения у Маркуса.

– А мне у Билла. Я знаю, что он согласится.

– Хорошо, сейчас я пойду к директору. Потом позвоню. – Райан положил трубку и снова направился в кабинет директора.

– Да, я уже видел эту статью, – ответил Кабот.

– Бюро ничего не знает об этом расследовании. Наша служба безопасности – тоже. Из этого можно сделать вывод, что скандальная часть статьи – чистый вымысел, но кто-то проболтался относительно Спинакера, а из-за таких промахов гибнут агенты.

– Что ты предлагаешь? – спросил директор ЦРУ.

– Мы с Дэном Мюрреем неофициально побеседуем с Хольцманом и убедим его в том, что он затрагивает чувствительные темы. Попросим его отступить.

– Попросим?

– Да, попросим. Журналистам нельзя приказывать – если только ты не платишь им жалованье. Мне еще не приходилось идти на подобное, но у Дэна есть опыт. Это он предложил такой выход.

– Мне придется посоветоваться наверху, – заметил Кабот.

– Черт побери, Маркус, но мы и есть этот "верх"!

– Вмешиваться в деятельность прессы – здесь следует спросить их мнение.

– Великолепно – садись в машину, поезжай и спроси разрешения, только постарайся быть как можно вежливее. – Райан повернулся и вышел из кабинета еще до того, как Кабот успел покраснеть в ответ на оскорбление.

Райан шел к двери своего кабинета, и руки у него дрожали. Неужели он не может поддержать меня хотя бы в каком-нибудь вопросе? В последнее время все шло наперекосяк. Джек грохнул кулаком по столу, и боль заставила его опомниться. Зато операция Кларка развивается в правильном направлении. Все-таки это лучше, чем ничего.

Не намного лучше. Джек посмотрел на фотографию жены и детей.

– Провались все это пропадом! – выругался он. Кабот отказывается поддерживать его, сам он стал никуда не годным отцом для своих детей, да последнее время и муж-то он стал никудышный.

Лиз Эллиот прочитала статью на первой странице газеты с немалым удовлетворением. Хольцман написал именно то, что от него ожидали. Оказывается, репортерами так просто манипулировать. Теперь перед ней открылся совершенно новый мир, поняла она с некоторым опозданием. Поскольку Маркус Кабот оказался таким слабым, а внутри ЦРУ никто не сумеет поддержать его, она получит возможность контролировать деятельность разведывательного ведомства. Разве это не здорово?

Теперь для нее стремление убрать Райана с поста заместителя директора стало чем-то более важным, более значительным, чем возможность свести с ним счеты, – каким бы приятным это ни казалось. Райан осмелился отклонить несколько запросов из Белого дома, время от времени обращался прямо в конгресс по внутренним вопросам.., мешал ей установить более тесный контакт с ЦРУ. Устранив его с пути, она сможет отдавать приказы – в виде "предложений" – Каботу, а тот будет выполнять их без всякого сопротивления. Деннис Банкер останется со своим Министерством обороны и идиотской футбольной командой. Брент Талбот пусть распоряжается у себя в госдепе. А Элизабет Эллиот получит в свое распоряжение весь аппарат национальной безопасности – потому что президент благосклонно относится к ней в любое время дня.., и ночи тоже.

Загудел телефон.

– Прибыл директор Кабот.

– Пусть войдет, – сказала Лиз. Она встала из-за стола и пошла к двери.

– Доброе утро, Маркус.

– Здравствуйте, доктор Эллиот.

– В чем причина вашего приезда? – спросила она, приглашая сесть на диван.

– Эта статья в газете.

– Да, я тоже прочитала ее, – сочувственно заметила советник по национальной безопасности.

– Тот, кто допустил утечку этой информации, подверг серьезной опасности нашего ценного агента.

– Я знаю. Кто-то у вас в Лэнгли? Ведь там говорится о служебном расследовании.

– Нет, это не у нас.

– Вот как? – Доктор Эллиот откинулась на спинку кресла и поправила свой синий шелковый галстук. – Тогда чьих же это рук дело?

– Мы не знаем, Лиз. – Кабот казался еще более смущенным, чем она ожидала. А вдруг ему пришло в голову, что это он – объект расследования? – промелькнула у нее игривая мысль. Интересная идея, стоит подумать. – Мы хотим поговорить с Хольцманом.

– Зачем?

– Мы и ФБР побеседуем с ним – неофициально, разумеется. Попытаемся убедить, что он поступает безответственно.

– Кому пришла в голову такая мысль, Маркус?

– Райану и Мюррею.

– Неужели? – Она сделала паузу, словно обдумывая предложение. – Мне кажется, что этого делать не следует. Вы ведь знаете, какими упрямыми бывают репортеры. Если уж обращаться к ним, надо уметь делать это.., гм… Если хотите, я могла бы поговорить с ним сама.

– Это очень серьезный вопрос. Спинакер – ценный агент. – Кабот повторялся, стоило ему начать волноваться.

– Мне это известно. Райан дал это ясно понять, рассказывая о его сообщении, – когда вы болели. Эти данные так и не удалось проверить?

Кабот покачал головой.

– Нет. Райан летал в Англию, чтобы уговорить англичан выяснить ситуацию, но на это потребуется время.

– Как по-вашему, что мне сказать Хольцману?

– Скажите ему, что он подвергает опасности очень важную операцию, ставит под угрозу жизнь ценного агента. Его могут раскрыть, и политические последствия окажутся катастрофическими, – закончил Кабот.

– Да, это может оказать нежелательное воздействие на политические отношения, верно?

– Если Спинакер прав, предстоит огромная политическая перетряска в России. Стоит нам продемонстрировать, что мы догадываемся о положении Нармонова, – и мы ставим нашего агента в трудное положение. Не забывайте, что…

Эллиот прервала его рассуждения.

– Кадышев – наш главный козырь. И если его накроют, нам будет некуда отступать. Вы объяснили все очень ясно и понятно, Маркус. Спасибо. Я займусь этим сама.

– Этого будет нам достаточно, – произнес Кабот после короткой паузы.

– Превосходно. У вас есть для меня еще что-нибудь?

– Нет, я приехал только по этому вопросу.

– Думаю, настало время показать вам кое-что. Мы занимались этой проблемой довольно долго. Очень чувствительный вопрос, – добавила она.

Маркус понял смысл этих слов.

– Что это? – спросил он с подозрением.

– Еще раз повторяю, это совершенно конфиденциально. – Эллиот достала из ящика стола большой конверт из плотной бумаги. – Смотрите, Маркус, строго конфиденциально. Эта информация не должна выйти за пределы Белого дома.

– Можете на меня положиться. – Директор ЦРУ был явно заинтригован.

Лиз открыла конверт и передала ему несколько фотографий. Кабот посмотрел на них.

– Кто эта женщина?

– Кэрол Циммер. Вдова сержанта ВВС, который погиб в результате чего-то там… – Эллиот добавила несколько подробностей.

– Райан нашел женщину на стороне? Черт меня побери!

– Мы не могли бы получить дополнительную информацию от ваших сотрудников?

– Если вы имеете в виду получить информацию так, чтобы он не заподозрил этого, то нет, очень трудно. – Кабот покачал головой. – Сотрудники службы безопасности, его телохранители, Кларк и Чавез, не скажут ни слова. Будут молчать. Это его хорошие друзья.

– Райан дружит с телохранителями? Вы это серьезно? – Эллиот была изумлена. Ей казалось, что это – все равно что заботливо обращаться с мебелью.

– Кларк – ветеран оперативной службы, Чавез – новый сотрудник, работает телохранителем, заканчивает колледж, собирается стать оперативником. Я просматривал их досье. Кларк уходит на пенсию через несколько лет, и должность офицера службы безопасности – это возможность соблюсти приличия. В свое время он провел ряд интересных операций. Хороший человек, превосходный сотрудник.

Эллиот это не понравилось, но со слов Кабота было ясно, что придется примириться.

– Мы хотим убрать Райана.

– Это будет непросто. В Капитолии он пользуется популярностью.

– Но вы говорили, что он отказывается повиноваться вашим приказам.

– В конгрессе подобное заявление не будет иметь веса. На него просто не обратят внимания. Уж если вы действительно хотите убрать Райана, пусть президент потребует его отставки.

А вот это совсем никуда не годится, подумала Эллиот, и ей сразу стало ясно, что ожидать помощи от Маркуса Кабота не приходится. Впрочем, на его помощь она и не рассчитывала. Кабот слишком нерешителен.

– Если хотите, мы займемся Райаном сами.

– Пожалуй, это лучше всего. Если в Лэнгли станет известно, что я замешан в историю с его увольнением, это будет выглядеть как личная месть. Я не могу допустить такого, – возразил Кабот. – Это может подорвать моральный дух в управлении.

– Хорошо. – Лиз встала, и Кабот последовал ее примеру. – Спасибо, что поставили нас в известность.

Две минуты спустя она снова сидела в своем кресле, положив ноги на выдвинутый ящик стола. Все идет отлично, подумала она. Точно по плану. Я начинаю действовать все лучше и лучше.

– Ну и что?

– Это было опубликовано сегодня в вашингтонской газете, – сказал Головко. В Москве было семь часов вечера, небо затянуто тучами, стало холодно, как бывает холодно только в Москве. То обстоятельство, что ему приходится докладывать о статье, напечатанной в американской газете, тоже не слишком согревало его.

Андрей Ильич Нармонов взял перевод из рук первого заместителя председателя КГБ и прочел его. Затем презрительно бросил обе страницы на стол.

– "то это за чепуха?

– Хольцман – видный вашингтонский журналист. У него доступ к ответственным сотрудникам администрации Фаулера.

– И, наверно, увлекается вымыслами подобно нашим журналистам.

– Нет, мы так не считаем. По нашему мнению, из тона статьи следует, что эту информацию он получил из Белого дома.

– Вы так считаете? – Нармонов достал носовой платок и высморкался, проклиная простуду, подхваченную им из-за смены погоды. Уж для болезни у него не было времени, даже для такой пустяковой. – Я не верю этому. Я лично рассказал Фаулеру о наших трудностях, связанных с уничтожением ракет, а остальная политическая болтовня в статье и остается болтовней. Вы знаете, что мне приходится иметь дело с горячими головами в военных мундирах – этими идиотами, натворившими без моего ведома черт знает что в Прибалтике. И американцы знают это. Мне кажется невероятным, что они всерьез воспринимают подобную чепуху. Уж, надо думать, их разведка дает им правдивую информацию – а я рассказал Фаулеру правду!

– Товарищ президент. – Головко сделал паузу. Привычка начинать обращение со слова "товарищ" не исчезает так быстро. – Подобно тому, как у нас существуют политические деятели, которые не доверяют американцам, у них тоже есть элементы, ненавидящие нас и подозревающие во всяческих темных делах. Перемены происходят слишком быстро. Многие просто не успевают усвоить их. Мне представляется вероятным, что есть американские политические деятели, которые верят этой статье.

– Фаулер тщеславен, он намного слабее, чем хочет казаться, чувствует себя неуверенно как политический деятель – но он вовсе не дурак, а только дурак поверит тому, что здесь написано, особенно после нашей встречи с глазу на глаз. – Нармонов передал перевод статьи Головко.

– Мои аналитики придерживаются иной точки зрения. По нашему мнению, вполне возможно, что американцы действительно верят этому.

– Поблагодарите своих сотрудников за их точку зрения. Она отличаются от моей.

– Если американцы получают такие данные, это значит, что в нашем правительстве действует их шпион.

– Ничуть не сомневаюсь, что это так и есть – в конце концов, там ведь тоже действуют наши агенты, правда? – но в этом случае я не верю этому, причем по очень простой причине. Никакой шпион не может сообщить чего-то, что я не говорил, верно? А я не говорил такого никому. Информация в статье не соответствует действительности. Как вы поступите со своим агентом, который снабжает вас лживыми сведениями?

– Товарищ президент, нам это очень не понравится, – заверил его Головко.

– Несомненно, что американцы придерживаются такого же мнения. – Нармонов задумался, затем на его лице появилась улыбка. – Знаете, что это может значить?

– Мы всегда рады выслушать новые идеи.

– Тогда попытайтесь думать как политический деятель. Статья в американской газете вполне может указывать на то, что внутри их правительства идет борьба за власть. То, что в статье говорится о нас, может оказаться чисто случайным.

Головко задумался.

– До нас доходили слухи, что Райан, заместитель директора ЦРУ, не относится к числу любимчиков Фаулера…

– Райан? Ах, да, припоминаю. Достойный противник, Сергей Николаевич?

– Это уж точно.

– И честный. В тот раз он дал мне слово и сдержал его. Уж это политический деятель запомнит надолго, подумал Головко.

– Значит, Райан не нравится им? – спросил Нармонов.

– По нашим сведениям, столкновение личностей.

– Вот этому я верю, Фаулер и его тщеславие. – Нармонов поднял руки. – Это и есть ответ на ваш вопрос. Как вы думаете, из меня получится неплохой аналитик разведывательной службы?

– Получится, господин президент, и очень хороший, – заверил его Головко. Конечно, ему пришлось согласиться с президентом. Но более того, Нармонов высказал соображение, которому Головко и его сотрудники не уделили должного внимания. Он вышел из кабинета руководителя государства с тревожным выражением глаз. Когда председатель Комитета государственной безопасности Герасимов несколько лет назад обратился к США с просьбой предоставить политическое убежище, если Головко должным образом сумел оценить происшедшее, именно Райан принимал в этом самое непосредственное участие. Это тут же сказалось на зарубежных операциях КГБ. В Америке было свернуто шесть агентурных сетей и еще восемь – в Западной Европе. К их восстановлению только приступили. В результате способности КГБ проникнуть в деятельность американского правительства оказались явно недостаточными. Но были и хорошие новости: сотрудники КГБ начали знакомиться с частью американских дипломатических и военных каналов связи. В течение удачного месяца подобрали ключ к четырем или даже пяти процентам американских сообщений. Однако расшифровка кодов не может заменить нелегальных, хорошо законспирированных агентов, а именно для выяснения того, что происходит внутри американского правительства, требовались усилия таких агентов. Там происходило что-то странное. Головко не знал, что именно. Может быть, президент прав. Возможно, это отзвуки борьбы за власть внутри правительства. Но это могло оказаться и чем-то иным. То, что Головко не мог понять смысл происходящего, еще больше запутывало ситуацию.

– Едва успел вернуться вовремя, – сказал Кларк. – Сегодня проверили автомобиль?

– Если сегодня среда… – ответил Джек. Проверка его служебного автомобиля с целью обнаружения микрофонов подслушивания делалась еженедельно.

– Тогда можно говорить?

– Да.

– Чавез оказался прав. Все очень просто, надо только сунуть соответствующему чиновнику на лапу. Один из бригады технического обслуживания в этот день заболеет, а нам двоим поручат заняться Боингом-747. На мою долю выпадает уборка – вымыть умывальник и туалет, пополнить бар и тому подобное. Завтра я представлю тебе официальную оценку, но вкратце могу сказать прямо сейчас – да, мы можем сделать это, и вероятность обнаружения минимальна.

– Ты знаком с тем, что последует в результате обнаружения?

– Ну конечно. Большой международный скандал. Меня сразу уволят на пенсию. Об этом нечего беспокоиться, Джек. Я могу уйти когда пожелаю. Жаль только Динга. У парня отличные способности.

– Предположим, нашу операцию раскроют?

– Тогда я объясню на превосходном испанском языке, что какой-то японский репортер попросил меня сделать это и дал за работу массу песо. В этом весь фокус, Джек. Они не поднимут шума, если придут к выводу, что это дело рук одного из своих. Произведет плохое впечатление – унижение, подрыв репутации и все такое.

– Джон, ты – хитрый, изворотливый сукин сын.

– Хочу достойно служить своей стране, сэр. – Кларк расхохотался. Через несколько минут он свернул с шоссе. – Надеюсь, мы не опоздали.

– У меня был длинный и трудный день, Джон.

– Я прочитал эту статью в газете. Что мы собираемся предпринять?

– Белый дом поговорит с Хольцманом, попросит его не вмешиваться.

– Неужели кто-то из нашего управления взялся за перо?

– Вряд ли. И ФБР тоже не имеет никакого отношения к этому.

– Значит, попытка замаскировать смысл статьи?

– Похоже на это.

– Какая глупость, – заметил Кларк, въезжая на стоянку. Кэрол оказалась дома, убирала после обеда. Рождественская елка Циммеров уже стояла на лужайке. Кларк начал переносить из машины подарки. Часть их Джек купил в Англии; Кларк и Нэнси Каммингс помогли завернуть их в цветную бумагу – Райан не умел делать этого. К сожалению, они вошли в дом в тот момент, когда там слышался детский плач.

– Ничего страшного, доктор Райан, – сказал ему один из мальчиков в кухне. – Джеки натворила что-то. Мама в ванной.

– О'кей, – кивнул Райан и направился в ванную, предупредив кашлем о своем появлении.

– Все в порядке, заходите, – послышался голос Кэрол. Джек вошел и увидел, что Кэрол склонилась над ванной. Жаклин плакала монотонным плачем ребенка, понимающего, что получила поделом. На полу лежала брошенная детская одежда, а воздух был положительно наполнен ароматом цветов.

– Что случилось?

– Джеки решила, что мои духи ничем не отличаются от ее кукольных духов, и вылила на себя весь флакон. – Кэрол подняла голову, на мгновение прекратив мыть девочку.

Райан поднял с полу рубашку Джеки.

– А ведь правда.

– Целый флакон – такой дорогой! Плохая девочка! Плач Жаклин усилился. Наверно, ее уже успели отшлепать. Райан был рад, что опоздал и не присутствовал при экзекуции. Ему приходилось иногда наказывать и своих детей, но он не выносил, когда при нем другие родители наказывали своих. Это была одна из его слабостей. Даже после того как Кэрол подняла вымытую девчушку из ванны, благоухание не исчезло.

– Боже, ну и аромат! – Джек взял на руки маленькую Джеки, которая так и не перестала плакать.

– Восемьдесят долларов! – повторила Кэрол, но гнев ее уже стих. У нее был большой опыт ухода за детьми, и она знала, что от них всегда надо ждать шалости. Джек отнес крошку в гостиную. При виде многочисленных подарков плач стих.

– Вы балуете нас, – заметила Кэрол.

– Просто был в магазине и занимался покупками.

– Ты не приезжаешь к нам на Рождество, у тебя своя семья.

– Я знаю, Кэрол, но разве я могу пропустить Рождество и не заехать к вам?

Вошел Кларк с последней охапкой подарков. Это, обратил внимание Райан, он купил сам. Молодец, Кларк.

– Но мы ничего не приготовили для тебя, – сокрушенно заметила Кэрол Циммер.

– То есть как это ничего? Джеки поцеловала меня.

– А меня? – спросил Джон.

Джек передал ему девочку. Действительно, странно. Многие относились к Джону Кларку с опаской из-за его устрашающей наружности, но детям Циммера он казался всего лишь большим плюшевым медведем.

Через несколько минут Райан и Кларк сели в машину и уехали.

– Ты так хорошо к ним относишься, Джон, – сказал Райан.

– Ничего особенного. Ты не представляешь, как приятно покупать подарки маленьким девочкам! Думаешь, просто приобрести бюстгальтер танцовщицы с острова Бали – именно его захотела Мэгги, включила в свой список. Представляешь, женский бюстгальтер! Как чувствует себя отец, который входит в магазин и покупает что-то такое для своей дочери!

– Да, куклу Барби ей уже не купишь!

– Тем хуже, доктор, тем хуже.

Джек повернулся, и на его лице появилась улыбка.

– Этот бюстгальтер…

– Да, Джек, если я найду этого парня, ему крышка. Райан не сумел удержаться от смеха, но он знал, что может это себе позволить. Его дочка еще не ходила на свидания. Когда она вырастет, непросто будет отпустить ее из-под своего крыла и следить, как она уходит с кем-то. А такому мужчине, как Джон Кларк, это еще труднее.

– Завтра в обычное время?

– Да.

– До свидания, док.

Райан вошел в дверь своего дома в 20.55. Ужин стоял на обычном месте. Как всегда, он налил стакан вина, отпил несколько глотков, снял пальто и, прежде чем подняться наверх, повесил его в шкаф. По пути он встретил Кэти, спускающуюся вниз, и улыбнулся ей. Он не поцеловал жену. Чувствовал себя слишком усталым. В этом все дело. Если бы только у него было время, чтобы отдохнуть. Кларк прав, всего несколько дней, чтобы снять напряжение. Это все, что ему нужно, подумал Джек, переодеваясь.

Кэти открыла дверцу шкафа, чтобы достать свои записи, которые она оставила в пальто. Она уже почти повернулась, когда почувствовала что-то, даже не поняв что. Кэти Райан озадаченно наклонилась вперед и поняла. Откуда этот запах? Она наморщила нос и повела им из стороны в сторону. Выражение ее лица могло показаться смешным до того момента, как она обнаружила источник запаха. Он исходил от пальто из верблюжьей шерсти, повешенного Джеком в шкаф, дорогого пальто, которое она купила ему в прошлом году.

Это не был запах ее духов.