"Все страхи мира" - читать интересную книгу автора (Клэнси Том)

Глава 10 Последнее сопротивление

Лететь на запад всегда проще, чем на восток. Человеческий организм легче приспосабливается к продолжительному дню, чем к более короткому, а сочетание хорошей пищи и доброго вина еще более облегчает это. На борту президентского самолета "ВВС-1" было довольно большое помещение для конференций, которое использовалось по самому разному назначению. В данном случае там шел ужин с высшими чиновниками администрации Фаулера и избранными представителями средств массовой информации. Как всегда, пища была великолепной. Самолет "ВВС-1" является, вероятно, единственным самолетом в мире, на котором подают не только заранее приготовленную пищу. Стюарды президентского "ВВС-1" ежедневно закупают свежие продукты, из которых готовят пищу на борту самолета, мчащегося со скоростью шестьсот узлов на высоте восьми миль. Известно, что не один повар, оставив службу в военно-воздушных силах, стал шеф-поваром в престижном клубе или роскошном ресторане. Служба на кухне президентского самолета является отличной рекомендацией.

К столу подавали вино, прихваченное в Нью-Йорке, восхитительный розовый шабли, нравящийся президенту, – если только он не пил пиво. В кладовой "ВВС-1" хранилось три ящика такого вина. Два сержанта в белых куртках стюардов постоянно наполняли бокалы сидящих за столом. Подавали одно блюдо за другим. Обстановка была дружеской, разговор велся лишь для сведения гостей, и ни одно слово не появится в печати. Гости знали это – равно как и то, что нарушивший это правило никогда больше не получит приглашения.

– Как вы считаете, господин президент, – спросил журналист из "Нью-Йорк тайме", – сколько времени понадобится для осуществления всего этого?

– Приготовления ведутся уже сейчас, пока мы разговариваем. Представители швейцарской армии находятся в Иерусалиме, изучают обстановку. Министр обороны Банкер встречается с израильским правительством и ведет переговоры об ускорении прибытия американских войск в регион. По нашему мнению, результаты будут заметны до истечения двух недель.

– А что вы думаете о семьях, которым придется оставить свои лома? – задал вопрос репортер из "Чикаго трибюн".

– Им действительно придется перенести немало хлопот, однако с нашей помощью новые дома будут выстроены очень быстро. Израильтяне запросили у нас и получили кредиты на закупку сборных домов в Америке. Кроме того, они строят – за наш счет – свой собственный завод. Будут переселены десятки тысяч людей. Иногда этот процесс будет болезненным, но мы принимаем все меры для его облегчения.

– В то же самое время, – вмешалась Лиз Эллиот, – не забудьте, что качество жизни – это не только крыша над головой. У мира есть цена, но помимо этого мир приносит свои плоды. Впервые в жизни эти люди почувствуют настоящую безопасность.

– Извините меня, господин президент. – Репортер из "Трибюн" поднял бокал. – Мой вопрос не следует рассматривать как критику. Думаю, мы все придерживаемся мнения, что этот договор представляет собой дар небес. – Присутствующие кивнули в знак согласия. – Тем не менее способ осуществления его условий весьма важен, и наши читатели проявляют к этому явно повышенный интерес.

– Самым сложным этапом договора станет переселение, – спокойно ответил Фаулер. – Мы приветствуем решение израильского правительства, согласившегося на это, и приложим все силы, чтобы сделать процесс переселения семей как можно менее болезненным.

– Какие американские подразделения будут посланы для защиты Израиля? – спросил какой-то репортер.

– Вы задали хороший вопрос, – сказал Фаулер. Действительно, вопрос был интересным. Предыдущие журналисты упустили из виду самое значительное потенциальное препятствие на пути осуществления договора – согласится ли израильский кнессет ратифицировать его? – Вы, по-видимому, уже слышали, что мы создаем новую воинскую часть, вернее воссоздаем, – это Десятый кавалерийский полк армии США. Он формируется в Форт-Стюарте, штат Джорджия, и по моему указанию корабли флота национального резерва мобилизуются для того, чтобы перебросить полк в Израиль как можно быстрее. Десятый кавалерийский полк – знаменитая воинская часть, покрывшая себя неувядаемой славой. Это был один из "черных" полков, которому практически не было уделено внимания в вестернах, посвященных завоеванию Запада. Нам очень повезло, – на самом деле ничего случайного или хотя бы элемента везения в этом не было, – что первым его командиром будет заслуженный офицер афро-американского происхождения, выпускник Уэст-Пойнта полковник Марион Диггс. Этот полк составит ядро сухопутных войск. Воздушным компонентом станет полное авиакрыло истребителей-бомбардировщиков Ф-16, а также подразделение самолетов раннего оповещения АВАКС и обычный обслуживающий персонал. Наконец израильтяне дали нам разрешение пользоваться портом Хайфа, и у нас почти всегда в восточной части Средиземного моря будет находиться авианосная группа кораблей с подразделением экспедиционного корпуса морских пехотинцев на борту для оказания помощи в случае необходимости. Мысль о воссоздании Десятого кавалерийского полка пришла в голову Деннису Банкеру – откровенно говоря, мне бы хотелось, чтобы такая счастливая мысль пришла в голову мне. Что касается остального – ну что ж, попытаемся как-то финансировать это из ассигнований, выделенных на оборону.

– Вы действительно считаете это необходимым, господин президент? Я хочу сказать, ведется много споров о бюджете страны, особенно в вопросах оборонных ассигнований, и разве так уж важно…

– Разумеется, важно. – Советник по национальной безопасности резко поставила на место репортера, который осмелился вмешаться в сферы, непонятные для его крохотного умишка. По выражению лица Эллиот было видно, что она думает о репортере. – У Израиля серьезные и вполне реальные опасения за свою безопасность. Наше обязательство гарантировать безопасность Израиля является sine qua non14 этого соглашения.

– Боже мой, Марти, – прошептал еще один репортер.

– Мы компенсируем эти дополнительные расходы в других сферах, – заметил президент. – Я знаю, что возвращаюсь к очередному кругу идеологических споров о том, как мы платим за правительство, однако мне кажется, что здесь мы наглядно продемонстрировали, насколько оправданными являются правительственные расходы. Даже если придется чуть повысить налоги ради сохранения всеобщего мира, американский народ поймет нас и поддержит, – сухо закончил Фаулер.

Все репортеры взяли слова президента на заметку. Значит, он собирается еще увеличить налоги. Уже были дивиденды за мир – дивиденд-I и дивиденд-II. Это будет первый налог для мира, подумала одна журналистка с лукавой улыбкой. Такое предложение президента конгресс легко примет вместе с остальными законодательными актами. Но улыбка на лице журналистки имела и другую причину. Она заметила выражение глаз президента, когда он смотрел на своего советника по национальной безопасности. Ей уже приходили в голову такие мысли. Она дважды пыталась позвонить домой Лиз Эллиот по ее прямому телефону, который не значился в телефонном справочнике, однако всякий раз натыкалась на автоответчик. Может быть, ей стоило проявить большую настойчивость – организовать слежку за домом Эллиот на Калорама-Роуд и выяснить, насколько часто Эллиот ночует дома и когда отсутствует по ночам. Но ведь это не было ее делом, правда? Не было. Президент – одинокий мужчина, вдовец, и его личная жизнь не должна служить предметом внимания общественности, пока он благоразумно избегает выносить ее из своего дома и пока она не мешает ему исполнять свои служебные обязанности. Журналистка пришла к выводу, что это заметила лишь она одна. Ну и что, подумала она, если президент и его советник по национальной безопасности так близки, это, может, и к лучшему. Посмотрите, как удачно завершилось подписание Ватиканского договора…

Бригадный генерал Авраам Бен-Иаков читал текст договора в уединении своего кабинета. Он не принадлежал к числу тех, кому трудно формулировать собственные мысли. Он знал, что это прекрасное достоинство в некотором роде стало результатом его паранойи. Всю свою взрослую жизнь – а она началась у него с шестнадцати лет, когда он впервые взял в руки оружие для защиты своей страны, – Ави воспринимал мир поразительно просто: в нем существовали израильтяне, а потом – все остальные. Большинство из остальных являлись врагами или потенциальными врагами. Очень редко среди этих остальных попадались коллеги или даже друзья, хотя дружба для Израиля была в основном односторонней. Ави провел пять операций в Америке – против американцев. Слово "против" имело, разумеется, относительный смысл. Он никогда не собирался причинять вред Америке, просто ему хотелось узнать кое-что, известное американскому правительству, или получить что-то, имеющееся у американского правительства, в чем нуждался Израиль. Полученная информация никогда не будет использована во вред Америке, конечно, так же, как и военное снаряжение не будет применено против нее. Однако американцы, что вполне понятно, не любили, когда у них отбирали их секреты. Это ничуть не беспокоило генерала Бен-Иакова. Целью его жизни была защита государства Израиль, а не хорошие манеры. Американцы это понимали. Время от времени они делились информацией с Моссадом. Это делалось обычно по неофициальным каналам. А в отдельных случаях Моссад снабжал информацией американцев. Все происходило цивилизованным образом – больше того, существующие отношения походили на контакты между двумя соперничающими фирмами, делившими между собой как соперников, так и рынки сбыта, – иногда даже сотрудничали, но никогда до конца не доверяли друг другу.

Теперь этим отношениям предстоит измениться. Придется измениться. Теперь Америка посылала свои собственные войска для защиты Израиля. Это делало Америку отчасти ответственной за безопасность Израиля – но одновременно возлагало на Израиль ответственность за безопасность американцев (почему-то этого еще не осознали американские средства массовой информации). А это входило в сферу деятельности Моссада. Отныне придется делиться разведывательной информацией в гораздо большем объеме. Ави это не нравилось. Несмотря на эйфорию момента, Америка не была страной, которой хотелось бы доверять секреты, особенно те, на получение которых пришлось потратить силы, а иногда и кровь его офицеров. Скоро американцы пришлют сюда видного представителя своих спецслужб для отработки деталей сотрудничества в сфере разведки. Они пошлют, разумеется, Райана. Ави принялся делать пометки. Ему нужно было получить побольше сведений о Райане для того, чтобы заключенная сделка была как можно более благоприятной для Израиля.

Райан.., неужели это правда, что именно он дал толчок всему процессу? Это было важным вопросом, подумал Бен-Иаков. Американское правительство отрицает такое, но ведь Райан не пользуется любовью ни президента Фаулера, ни этой суки Элизабет Эллиот, его советника по национальной безопасности. Информация, которой располагал о ней генерал Бен-Иаков, была совершенно однозначной. Являясь профессором политологии в Беннингтоне, Эллиот приглашала представителей ООП читать лекции о положении на Ближнем Востоке – ради, по ее словам, справедливого и сбалансированного освещения событий! Разумеется, могло быть и хуже. Эллиот не была Ванессой Редгрейв, танцевавшей с автоматом АК-47 над головой, напомнил себе Ави, однако ее объективность простиралась настолько далеко, что она была готова вежливо выслушивать представителей организации, напавшей на израильских детей в Маалоте, перебившей, израильских атлетов в Мюнхене. Подобно большинству членов американского правительства, она утратила представление о принципах. Но Райан не относился к числу таких людей…

Итак, договор был делом его рук. Источники генерала Бен-Иакова оказались правы. Фаулер и Эллиот не смогли бы придумать что-то подобное. Им никогда не пришло бы в голову использовать религию в качестве ключа для решения проблемы.

Договор. Он наклонился над столом, делая заметки. Как только правительство Израиля допустило, чтобы его убедили принять это предложение?

Мы преодолеем…

Как просто, правда? Панические телефонные звонки, телеграммы от американских друзей Израиля, они начали покидать корабль, словно…

Но разве могло произойти что-то другое? – спросил себя Ави. Как бы то ни было, Ватиканский договор подписан и с ним все ясно. Наверно, ясно, поправил он себя. Уже начались волнения среди израильского населения, и следующие несколько дней будут очень напряженными. И причины этого были очевидны.

Израиль начал эвакуировать поселенцев с Западного берега реки Иордан. Воинские подразделения там останутся, точно так же, как американские части все еще находятся в Германии и Японии, но Западный берег превратится в палестинское государство, демилитаризованное государство с границами, гарантированными ООН, – эта гарантия, подумал Бен-Иаков, не иначе представляет собой роскошный лист пергамента в рамке. Подлинная гарантия будет предоставлена Америкой и Израилем. Саудовская Аравия и государства, расположенные вдоль Персидского залива, принимают на себя расходы по экономическому восстановлению Палестины. Будет также гарантирован свободный доступ в Иерусалим – именно там будут размещены основные силы Израиля, в больших и надежных базовых лагерях с правом патрулирования по собственному желанию. Сам Иерусалим станет суверенным владением Ватикана. Выбранный мэр города – интересно, сохранит ли этот пост израильтянин, сейчас его занимающий… Почему бы и нет? – задал себе вопрос Ави, ведь он совершенно беспристрастный человек, будет руководить гражданской администрацией, а вот международные и духовные проблемы окажутся в руках трех клерикалов, действующих под властью Ватикана. Безопасность в Иерусалиме обеспечивается моторизованным швейцарским полком. Ави мог бы фыркнуть при этих словах, однако Израиль создал свою армию по образцу швейцарской, и швейцарцы будут работать вместе с полком американской армии. По слухам, Десятый кавалерийский полк является отборной воинской частью. На бумаге все выглядело отлично.

На бумаге все обычно выглядит превосходно.

На улицах Израиля, однако, уже начались неистовые демонстрации. Предстояло переселить тысячи граждан Израиля, Уже пострадали – от рук израильтян – двое полицейских и один солдат. Арабы старались не показываться на глаза. Специальная комиссия, организованная саудовцами, попытается установить, какой арабской семье принадлежал тот или иной участок земли – эту ситуацию Израиль запутал до предела, захватив землю, которая могла принадлежать арабам, а могла и не принадлежать; кроме того.., впрочем, это не затрагивало сферу интересов Ави, благодарение Богу. Он все же Авраам, а не Соломон.

Так выйдет ли что-нибудь из этого? – подумал он.

Нет, из этого ничего не выйдет, попытался убедить себя Куати. Известие о подписании договора вызвало у него тяжелый десятичасовой приступ рвоты, а теперь, когда он прочитал текст договора, ему казалось, что он на пороге смерти.

Значит, мир? При продолжающемся существовании Израиля? Что же тогда стало результатом его жертв, его усилий, жизней сотен, тысяч борцов за свободу, погибших от пушек и бомб израильтян? За что они отдали свои жизни? Ради чего принес в жертву свою жизнь сам Куати? Теперь ничего не остается, как умереть, подумал он. Ведь отказывал же себе во всем. Мог бы жить жизнью обычного человека, с женой и сыновьями, хорошей работой, мог бы стать врачом, или инженером, или банкиром. Он знал, что обладает незаурядным умом и мог бы добиться успеха в любой сфере человеческой деятельности, которую выбрал бы, сочтя ее достойной приложения своих сил, – но нет, он выбрал для себя самый трудный путь. Целью его жизни стало создать новую нацию, найти дом для своего народа, возвратить ему человеческое достоинство, которого он заслуживал. Ему хотелось вести свой народ и одержать победу над захватчиками.

Чтобы его помнили.

Целью жизни для него стало именно это. Видеть несправедливость может каждый, но исправить положение способен лишь тот, кто войдет в историю, изменит ее течение, может быть, не в качестве главного героя, а просто человека, освободившего маленькую нацию…

Нет, это не правда, признался Куати. Для достижения такой задачи нужно бросить вызов великим державам, американцам и европейцам, которые навязали свои предрассудки его древней родине, а сделавшие такое не останутся в памяти как маленькие людишки. Если бы ему удалось добиться своей цели, его запомнили бы как равного среди великих людей, поскольку великие свершения принадлежат великим людям, а великие люди навсегда входят в историю. Но чьи свершения запомнит теперь история? Кто что отвоевал – или кого победил?

Нет, это невозможно, повторял себе командир. И все-таки его желудок утверждал обратное, когда он читал текст договора с его сухим официальным языком. Неужели палестинский народ, его благородный храбрый народ, поддастся на эту приманку, соблазнится этой подлой ложью?

Куати встал и пошел в туалет. Его снова тошнило. Это, мелькнула мысль, когда он склонился над унитазом, и есть ответ на вопрос. Через некоторое время Куати выпил стакан воды, чтобы смыть отвратительное ощущение рвоты во рту, но оставалось другое ощущение, которое смыть было невозможно.

На другой стороне улицы, в другом доме, принадлежавшем организации, Понтер Бок слушал передачу станции "Немецкая волна". Несмотря на свои политические взгляды, где бы он ни находился, Бок всегда думал о себе как о немце. Да, конечно, немецкий социалист-революционер, но все-таки немец. Радио сообщило, что у него дома – в его настоящем доме – было тепло, ясное безоблачное небо, прекрасный день, когда так приятно прогуливаться вдоль Рейна, держа Петру за руку и…

Слова, донесшиеся из радиоприемника, ледяными пальцами сжали его сердце.

"Убийца Петра Хасслер-Бок, приговоренная к пожизненному заключению, была обнаружена сегодня у себя в камере повешенной. Судя по всему, это явное самоубийство. Жена скрывшегося террориста Гюнтера Бока, Петра Хасслер-Бок, была осуждена к пожизненному заключению за зверское убийство Вильгельма Манштейна. Ей было тридцать восемь лет.

Возрождение футбольного клуба Дрездена поразило многих болельщиков. Во главе со звездой немецкого футбола Вилли Шеером…"

В темноте комнаты глаза Гюнтера расширились. Не в силах даже смотреть на освещенный индикатор радиоприемника, он повернул голову к открытому окну и устремил взгляд к вечерним звездам.

Петра мертва?

Он знал, что это правда, и не пытался убедить себя в обратном. Это было вполне возможно.., более того, неизбежно. Явное самоубийство! Ну конечно, именно так совершили самоубийство все члены группы Баадер-Майнхоф, особенно один, который застрелился.., тремя выстрелами в голову. В то время среди западногерманских полицейских ходила шутка о том, как самоубийца сжал пистолет смертельной хваткой.

Бок знал, что его жену убили. Его жена, его прелестная Петра мертва. Его лучший друг, самый верный товарищ, его возлюбленная. Мертва. Гюнтер понимал, что это сообщение не должно было так потрясти его. Разве можно было ожидать иного? Им пришлось убить ее. Она была связующим звеном с прошлым и потенциально опасным связующим звеном с социалистическим будущим Германии.

Убив Петру, они только упрочили политическую стабильность новой Германии, четвертого рейха.

– Петра, – прошептал он. Она была больше чем политическим деятелем, больше чем революционером. Он помнил каждый контур ее лица, каждый изгиб ее юного тела. Он помнил, как ждал рождения детей и какой улыбкой приветствовала его Петра после того, как родила Эрику и Урсулу. Они тоже исчезли, пропали из его жизни, словно тоже умерли.

В такой момент нельзя оставаться одному. Бок оделся и пересек комнату. Он обрадовался, увидев, что Куати все еще не спит, хотя выглядел он ужасно.

– Что случилось, мой друг? – спросил командир.

– Петра мертва.

На измученном лице Куати отразилась искренняя боль.

– Как это произошло?

– В сообщении говорится, что ее обнаружили повешенной в камере. – С запоздалым ужасом Бок понял, что его Петру обнаружили с петлей на тонкой хрупкой шее. Картина была слишком ужасной. Ему приходилось видеть подобную смерть. Он с Петрой привел в исполнение приговор одному классовому врагу и видел, что его лицо сначала побледнело, затем побагровело и… Образ был невыносим. Бок не мог позволить себе видеть Петру такой.

Куати печально склонил голову.

– Да будет милостив Аллах к нашему любимому товарищу. Усилием воли Бок подавил раздражение. Ни он, ни сама Петра никогда не верили в Бога, но Куати своей молитвой хотел для нее лучшего. Хотя для Бока это было не более чем сотрясением воздуха, слова Куати являлись выражением сострадания и доброжелательности – и дружбы. А сейчас Бок нуждался в этом больше всего.

– Сегодня плохой день для нашего дела, Исмаил.

– Хуже, чем ты думаешь, этот проклятый договор…

– Я знаю, – сказал Бок. – Да, я знаю.

– Как твое мнение? – Куати всегда мог положиться на честность и объективность Гюнтера, который относился ко всему с беспристрастием.

Немец взял сигарету и прикурил от настольной зажигалки. Он не сел, а принялся расхаживать по комнате. Ему нужно было двигаться, чтобы убедить себя, что он еще жив. Одновременно он заставил свой ум рассмотреть проблему с полной объективностью.

– Следует подходить к этому всего лишь как к части более крупного плана. Когда русские предали мировой социализм, они дали этим толчок ряду событий, направленных на укрепление власти капиталистических классов над основной частью мира. Мне сначала казалось, что Советы всего лишь задумали этот маневр в качестве хитроумного стратегического хода, надеясь получить экономическую помощь со стороны Запада, – следует иметь в виду, Исмаил, что русские – отсталый народ. У них даже коммунизм не действовал. Разумеется, коммунизм изобрел немец, – прибавил Бок не без иронии (он дипломатично умолчал, что Маркс был евреем), подумал и стал дальше излагать свою точку зрения бесстрастным голосом аналитика. Он был благодарен за возможность забыть о своих переживаниях и говорить подобно революционеру прошлого. – Но я ошибался. Это не было тактикой. Их шаг оказался предательством, полным и безоговорочным. Прогрессивные элементы внутри Советского Союза были обмануты еще больше, чем в ГДР. Сближение русских с Америкой оказалось подлинным. Они меняли идеологическую чистоту, верность идеалам на временное процветание, это правда, но отнюдь не собирались возвращаться на путь социалистического развития.

Америка со своей стороны запросила с них немалую плату за оказанную помощь. Она заставила Советы отказать Ираку в поддержке, сократить помощь, оказываемую вам и вашим арабским братьям и, наконец, принять американский план – раз и навсегда обеспечить безопасность Израиля. Совершенно очевидно, что израильское лобби в Америке готовилось к этому маневру заблаговременно. Согласие русских усложняет ситуацию. Теперь против нас выступает не только Америка. Нам угрожает заговор глобального масштаба. У нас больше нет друзей, Исмаил. Мы должны полагаться только на себя.

– Выходит, ты считаешь, что мы потерпели поражение?

– Нет! – Глаза Бока сверкнули. – Сейчас мы не должны останавливаться – они и так находятся в выгодном положении, мой друг. Если им удастся добиться большего преимущества, они воспользуются современной обстановкой в мире и выловят всех нас. Наши отношения с русскими очень плохие, но станут еще хуже. В будущем русские начнут сотрудничать с американцами и сионистами.

– Кто мог бы подумать, что американцы и русские…

– Никто. Никто, за исключением тех, кто осуществил этот план, правящие круги Америки и продажные собаки – Нармонов и его лакеи. Они оказались исключительно хитрыми, мой друг. Нам следовало предугадать надвигающиеся события, но мы не сумели. Ты не заметил этого здесь. Я не заметил опасности в Европе. Мы несем ответственность за недостаток бдительности.

Куати пытался убедить себя, что ему нужно услышать только правду, однако его желудок утверждал что-то совершенно другое.

– Как, по-твоему, можно изменить положение? – спросил командир.

– Перед нами союз двух невероятных друзей и их сообщников. Необходимо его разрушить. История показывает, что после распада союза бывшие союзники становятся врагами и испытывают такую подозрительность друг к другу, которая намного превосходит их обоюдное недоверие до заключения союза. Как этого добиться? – Бок пожал плечами. – Не знаю. Понадобится время… Возможности все еще существуют. Должны существовать, – поправился он. – Потенциал для разногласий очень велик. Многие по-прежнему думают вроде нас с тобой как в мире, так и в Германии.

– Но ты считаешь, что раздоры должны начаться между Америкой и Россией? – спросил Куати, как всегда захваченный рассуждениями своего друга.

– Там они должны завершиться. Было бы неплохо начать их там, разумеется, но это маловероятно.

– Может быть, это не так маловероятно, как ты считаешь, Гюнтер, – пробормотал про себя Куати, даже не заметив, что произнес эти слова вслух.

– Я не расслышал.

– Так, пустяки. Обсудим это попозже. Я устал, мой друг.

– Извини, что побеспокоил тебя, Исмаил.

– Мы отомстим за Петру, мой друг. Они заплатят за свои преступления! – пообещал ему Куати.

– Спасибо.

Бок вышел на улицу. Еще через две минуты он поднялся к себе в комнату. Радио все еще оставалось включенным. Передавали народную музыку. К нему вернулась память о происшедшем. Бок, однако, не смог заставить себя плакать. Вместо слез его охватила ярость. Смерть Петры была ужасной личной трагедией, но он чувствовал, что предан весь его мир, все его идеалы. Смерть жены являлась еще одним симптомом более глубокого и опасного заболевания. Если он сумеет, то отомстит за убийство Петры всему миру. Во имя революционной справедливости, разумеется.

Куати не мог уснуть. Его удивило, что он испытывает чувство вины. В голове роились воспоминания о Петре Хасслер и ее таком гибком, податливом теле – в то время она еще не была женой Гюнтера, – и он пытался представить ее мертвой, в петле… Как она погибла? По сообщению радио, покончила с собой. Куати верил этому. Они все такие хрупкие, эти европейцы. Умные, но хрупкие. Им подвластна страсть борьбы, но они не умеют терпеть. Их главным преимуществом является широта кругозора, основанная на более космополитическом окружении и высокой образованности. Тогда как Куати и его люди склонны обращать чрезмерное внимание на свои ближайшие цели, их европейские коллеги в состоянии видеть далеко идущие задачи. Момент неожиданной проницательности застал Куати врасплох. Он и его соратники всегда рассматривали европейцев как товарищей, но не как равных, считая их дилетантами в деле революции. Это оказалось ошибкой. Европейцам приходилось решать более трудные задачи в революционной борьбе, потому что им недоставало моря людского недовольства, из которого Куати и его товарищи черпали своих рекрутов. То, что им не всегда удавалось достигать поставленных целей, объяснялось объективными обстоятельствами, а не низким интеллектом или недостаточной преданностью делу революции.

Бок может стать блестящим руководителем операции, потому что отчетливо видит цели и препятствия, мешающие их достижению.

Так что же теперь? – спросил себя Куати. Это был вопрос, однако, чтобы дать ответ на него, потребуется время для обдумывания. На такой вопрос нельзя отвечать поспешно. Он подождет несколько дней.., пожалуй, с неделю, пообещал себе командир, пытаясь уснуть.

– ..для меня огромная честь предоставить слово президенту Соединенных Штатов Америки.

Собравшиеся конгрессмены встали в едином порыве со своих неудобных стульев в зале заседаний. В первом ряду сидели члены кабинета, начальники штабов родов войск и члены Верховного суда, которые тоже встали. В ложах присутствовали гости, включая послов Саудовской Аравии и Израиля, причем послы сидели рядом – впервые за всю историю. Телевизионные камеры передавали панораму огромного зала, который на своем веку был свидетелем как славной истории, так и бесславия. Аплодисменты продолжались до тех пор, пока руки присутствующих не покраснели.

Президент Фаулер положил на трибуну свои заметки и повернулся, чтобы обменяться рукопожатиями со спикером конгресса, президентом pro tempore 15Сената и своим вице-президентом Роджером Дарлингом. В охватившей зал эйфории никто не обратил внимания на то, что последним оказался Дарлинг. Затем президент обернулся, на его лице появилась улыбка и он помахал рукой, приветствуя переполненный зал. Шум усилился. Пошли в ход все жесты из репертуара Фаулера: взмахи одной рукой, двумя, руки протянуты вперед и, наконец, стиснуты над головой. Реакция зала была поистине единодушной, независимо от партийной принадлежности конгрессменов и сенаторов. Удивительно, отметил про себя Фаулер, его наиболее заклятые и громкоголосые противники в конгрессе и Сенате усердно выражали свое одобрение, и президент понимал, что их одобрение искренне. Ко всеобщему изумлению, в конгрессе все еще сохранился настоящий патриотизм. Наконец он взмахнул рукой, требуя тишины, и аплодисменты медленно стихли.

– Мои сограждане-американцы, я прибыл в это высокое собрание, чтобы доложить вам о недавних событиях, имевших место в Европе и на Ближнем Востоке, а также представить в Сенат Соединенных Штатов два документа с текстом договоров, которые, я надеюсь, будут одобрены вами без промедления и с энтузиазмом. – Новый взрыв аплодисментов. – Подписав эти договоры, Соединенные Штаты Америки в тесном содружестве со многими другими нациями – одни из них наши верные и старые друзья, другие – новые союзники, дружбой с которыми мы гордимся, – помогли установить мир в регионе, который стал источником мира на Земле, однако сам редко знал мир и нуждался в нем.

Заглянув в историю человечества, можно проследить эволюцию человеческого духа. Весь прогресс человечества, все сверкающие путеводные огни, освещавшие наш путь от варварства к цивилизации, усилия всех великих мужчин и женщин, которые молились, мечтали, надеялись и делали все возможное для достижения этого исторического момента, завершились кульминацией, грандиозным успехом, когда мы перевернули последнюю страницу в истории конфликтов между народами. Мы сумели достичь не исходного, а заключительного момента. Мы… – громкие аплодисменты прервали речь президента. Фаулера охватило легкое раздражение – он не рассчитывал, что его прервут на этом месте. Фаулер широко улыбнулся и жестом призвал зал к молчанию.

– Нам удалось достичь заключительного момента. Я счастлив сообщить вам, что Америка проложила путь к миру и справедливости. – Новые аплодисменты. – Да, Америка проложила этот славный путь, и это вполне заслуженно…

– Пожалуй, он немного перебарщивает? – спросила Кэти Райан.

– Немного. – Усмехнувшись, Джек привстал с кресла и протянул руку за вином. – Именно так и должен поступать президент, крошка. Тут существуют определенные правила – как в опере. Приходится им следовать. Вдобавок это действительно крупный – черт побери, колоссальный – успех. У нас на глазах наступает мир.

– Ты когда уезжаешь? – спросила Кэти.

– Скоро, – ответил Джек.

– Разумеется, за это нужно платить, однако история требует ответственности от тех, кто ее кует, – продолжала говорить фигурка Фаулера на экране их телевизора. – Наш долг – гарантировать мир. Мы должны послать американцев и американок для зашиты государства Израиль. Мы поклялись защищать эту маленькую мужественную страну от всех врагов.

– Что это за враги? – спросила Кэти.

– Сирия пока не слишком удовлетворена условиями договора, да и Иран тоже. Что касается Ливана – вообще-то в полном смысле слова Ливана не существует. Есть всего лишь место на карте, где гибнут люди. К тому же еще Ливия со всеми своими террористическими группировками. Так что есть еще враги, о которых следует беспокоиться. – Райан осушил бокал и пошел в кухню, чтобы снова наполнить его. Просто позор так расходовать хорошее вино, упрекнул он себя, так хлестать можно любое пойло…

– Придется пойти на финансовые жертвы, – услышал Райан голос Фаулера, когда вернулся в гостиную.

– Снова растут налоги, – недовольно заметила Кэти.

– А ты чего хочешь? Пятьдесят миллионов – это моя вина. Миллиардом больше, миллиардом меньше…

– А это действительно что-нибудь изменит? – спросила она.

– Должно изменить. По крайней мере всем станет ясно, верят религиозные лидеры в собственные заявления или они всего лишь пустозвоны. Мы сделали так, милая, что заманили их в их же собственную ловушку… Им придется сделать переоценку своих принципов, крошка, – произнес Джек после недолгого раздумья. – Они будут вынуждены действовать в соответствии со своими убеждениями, иначе разоблачат себя как шарлатаны.

– Ты думаешь…

– Я не считаю их шарлатанами. Мне кажется, они верят в то, о чем всегда говорят. У них нет другого выхода.

– Значит, у тебя скоро не останется работы? Джек услышал в голосе жены нотку надежды.

– Этого я не знаю.

После речи президента начались прения. Против Фаулера выступил раввин Соломон Мендель, престарелый житель Нью-Йорка, один из самых страстных – некоторые утверждали, даже яростных – защитников Израиля. Как ни странно, он ни разу там не был. Джек не знал почему и напомнил себе, что это нужно выяснить. Мендель стоял во главе небольшого, но весьма действенного израильского лобби в Америке. Лишь он единственный, или почти единственный, выразил одобрение – если не одобрение, то понимание – расстрела на Храмовой горе. На голове раввина была ермолка, а борода ниспадала на изрядно помятый костюм.

– Это – предательство государства Израиль, – произнес он в ответ на первый вопрос. К удивлению Джека, Мендель говорил спокойно и убедительно. – Вынудив Израиль покинуть свои законные владения, Соединенные Штаты отняли у еврейского народа его историческое право на землю предков и поставили под угрозу безопасность страны. Граждан Израиля будут выгонять из своих домов силой оружия – точно так же, как это было пятьдесят лет назад, – зловеще закончил он.

– Одну минуту! – взволнованно воскликнул другой участник дебатов.

– Господи, с какой страстью они выступают, – заметил Джек.

– Моя семья погибла во время Холокоста, – сказал Мендель тем же спокойным голосом. – Весь смысл существования государства заключается в том, чтобы обеспечить евреев кровом над головой и безопасностью.

– Но президент посылает американские войска…

– Мы посылали американские войска во Вьетнам, – напомнил раввин Мендель. – И тоже давали обещания и заключали договор. Израиль будет чувствовать себя в безопасности лишь в пределах границ, которые можно защищать, под прикрытием своих собственных войск. Америка силой принудила Израиль принять условия этого договора. Фаулер прекратил поставки военного снаряжения, необходимого для обороны Израиля, чтобы "дать понять" израильтянам, что от них требуется. Таким образом Израилю "дали понять" и там поняли: или принимайте наши условия, или поставки прекратятся совсем. Вот что произошло на самом деле. Я могу доказать это и готов выступить перед сенатским комитетом по иностранным делам с доказательствами.

– Так-так, – пробормотал Джек.

– Скотт Адлер, заместитель государственного секретаря, лично передал это требование президента, а Джон Райан, заместитель директора ЦРУ, отправился в Саудовскую Аравию. Райан обещал королю, что Америка усмирит Израиль. Ну это Райан, но как мог Адлер, еврей, поступить так… – Мендель недоумевающе покачал головой.

– У этого Менделя отличные источники информации.

– Это на самом деле так? – спросила Кэти.

– Не совсем, но то, чем мы занимались, должно было остаться в тайне. Никто не должен был знать, что я уезжал из страны.

– Я знала, что тебя не было в Америке.

– Но не подозревала, куда я отправился. Впрочем, это не имеет значения. Он пошумит-пошумит, тем дело и кончится.

Демонстрации начались на другой день. Это было их козырем, их последней ставкой. Руководителями являлись два русских еврея, которым лишь недавно разрешили выехать из страны, не испытывавшей к ним особо теплых чувств. После прибытия на свою настоящую родину они поселились на Западном берегу, в той части Палестины, которую отняли у Иордании силой оружия в результате Шестидневной войны 1967 года. Их многоквартирный сборный дом с комнатами, крошечными по американским стандартам, но невероятно роскошными по русским, стоял на одном из сотен скалистых склонов, усеявших регион. Обстановка была для них незнакомой и новой, но здесь их дом, а за дом борются, его защищают. Сын Анатолия – теперь он звал себя Натаном – стал офицером в израильской армии. Ту же стезю выбрала и дочь Давида. Еще недавно приезд в Израиль казался им настоящим спасением – и вот они снова должны покидать свои дома? Их жизни были полны потрясений, и это новое потрясение переполнило чашу.

Весь многоквартирный дом был населен выходцами из России, и для Анаголия и Давиды не составило труда создать хорошо организованный коллектив. Они призвали на помощь ортодоксального раввина – его пришлось пригласить со стороны, потому что в их доме не было представителя культа, – чтобы обеспечить духовное руководство, и начали марш к кнессету. Впереди несли флаги и священную тору. Даже в такой маленькой стране на это потребовалось время, но подобный марш неминуемо привлек внимание средств массовой информации. К тому моменту, когда потные и усталые демонстранты прибыли к своей цели, весь мир узнал об их походе и его причинах.

Израильский кнессет не является самым степенным и уравновешенным из всех парламентов мира. В его состав входят мужчины и женщины самых разных политических ориентации – от ультраправых до крайне левых, причем для умеренных депутатов места почти не остается. Там часто говорят на повышенных тонах, стучат и размахивают кулаками. Все это происходит под черно-белой фотографией Теодора Герцля, австрийца, который в середине девятнадцатого века увидел идеал сионизма в создании надежного прибежища, родного дома для его оскорбленных и униженных соотечественников. Страсти парламентских дебатов заходили временами так далеко, что многие наблюдатели удивлялись, как в стране, где почти все являются армейскими резервистами и, следовательно, хранят автоматическое оружие в собственных шкафах, никто из депутатов кнессета еще не прошит оглушительной очередью прямо в своем кресле. Интересно, что подумал бы сам Теодор Герцль при виде такого ожесточения? Проклятием Израиля являлась не излишняя оживленность дебатов, а то, что правительство без конца раскалывалось на враждующие стороны по самым разным вопросам, как политическим, так и религиозным. Почти каждая религиозная группировка имела свой участок территории, а следовательно, свое представительство в парламенте. Даже французский конвент по сравнению с кнессетом выглядел бы вполне умеренным и организованным, в результате на протяжении целого поколения у Израиля не было прочного правительства с последовательной государственной политикой.

Демонстранты, к которым присоединилось много сторонников, прибыли на площадь за час до начала дебатов по ратификации договоров. Уже представлялось вероятным – более чем вероятным, – что правительство падет, собравшиеся послали своих представителей к тем депутатам кнессета, кого им удалось найти. Депутаты, принявшие точку зрения демонстрантов, выходили из здания кнессета и в зажигательных речах отвергали договоры.

– Это мне не нравится. – Лиз Эллиот в своем кабинете наблюдала за экраном телевизора. Политический шторм, который разразился в Израиле, оказался намного мощнее, чем она ожидала, и Эллиот вызвала к себе Райана для оценки создавшейся ситуации.

– Что делать, – согласился заместитель директора ЦРУ, – такие эмоции нам не подвластны. Не так ли?

– Весьма полезный совет, Райан! – На столе советника по национальной безопасности лежали материалы опроса общественного мнения. Наиболее уважаемая израильская фирма, занимающаяся такими опросами, узнала мнение пяти тысяч человек и пришла к выводу, что 38 процентов всех опрошенных поддерживают договор, 41 процент выступает против него и 21 колеблется. Эти цифры более или менее отражали расклад сил в кнессете, где правое крыло по числу депутатов несколько превосходило левое, а умеренный центр постоянно раскалывался на небольшие группы, каждая из которых ожидала более выгодного предложения от той или другой стороны, чтобы присоединиться к ней и таким образом повысить свой политический вес.

– Скотт Адлер объяснил ситуацию несколько недель назад. Приступая к переговорам о заключении договора, мы знали, что израильское правительство неустойчиво. Бог мой, а когда за последние двадцать лет оно было устойчивым?

– Но если премьер-министр не сумеет убедить…

– Тогда придется приступить к осуществлению плана "Б". Ты хотела оказать давление на их правительство, правда? Такая возможность еще представится. – И все-таки подобное положение никто не рассматривал серьезно, подумал Райан. Однако суть проблемы заключалась в том, что даже самое подробное изучение этого вопроса ничем бы не помогло. Израильское правительство было образцом анархии на протяжении последних двадцати лет. При заключении договора исходили из предположения, что, когда договор станет свершившимся фактом, кнессет будет вынужден ратифицировать его. При этом не поинтересовались мнением Райана, хотя он и был в общем согласен с такой оценкой.

– Политический советник посольства утверждает, что баланс власти может оказаться в руках маленькой партии, находящейся под влиянием нашего "друга" Менделя, – заметила Эллиот, пытаясь казаться спокойной.

– Вполне возможно, – согласился Райан.

– Но это абсурд! – взвизгнула Эллиот. – Этот старый пердун даже не бывал там…

– Это у него религиозный бзик. Я проверил. Он отказывается ехать в Израиль до прихода Мессии.

– Господи! – Советник по национальной безопасности была потрясена.

– Совершенно точно. Ты права. – Райан засмеялся и был удостоен разъяренного взгляда. – Послушай, Лиз, у него есть право на собственные религиозные убеждения. Нам может казаться, что он слегка чокнутый, но конституция требует, чтобы мы проявляли к таким, как он, терпимость и уважение. Именно так мы живем в этой стране, ясно?

Эллиот, словно угрожая, махнула рукой в сторону телевизора.

– Но этот безумный раввин мешает нам! Неужели нельзя сделать что-нибудь?

– Что, например? – спросил Джек спокойно. Он заметил, что в ее поведении появилось что-то кроме паники.

– Не знаю – что-нибудь… – Эллиот не договорила, предоставив гостю делать свои выводы.

Райан подался вперед и подождал, пока ее внимание сосредоточится на нем.

– Вы ищете исторический прецедент, доктор Эллиот, который сводится к одному: "Неужели никто не избавит меня от этого священнослужителя, с которым столько хлопот?". Но если вы намерены сказать мне что-то, давайте будем говорить прямо и откровенно. Согласны? Значит, вы предлагаете вмешаться в деятельность парламента дружественной демократической страны? Или настаиваете, чтобы мы совершили что-то незаконное на территории Соединенных Штатов Америки? – Он замолчал, и ее глаза сузились. – Я не допущу ни первого, ни второго, доктор Эллиот. Предоставим им самим возможность решать. Если вам всего лишь пришла в голову мысль – просто мысль – оказать воздействие на ход демократических процессов в Израиле и я буду уверен в этом, президент получит мое заявление об отставке так скоро, как только я успею его привезти. А по поводу высказанного вами пожелания как-то повредить этому старому раввину из Нью-Йорка, хочу напомнить, что подобное пожелание подпадает под два, не меньше, законодательных акта о заговоре. Мой долг как рядового гражданина Соединенных Штатов – уж не говоря о правительственном чиновнике – состоит в том, чтобы немедленно сообщить о своих подозрениях соответствующим административным органам. Лицо Эллиот исказилось от ярости.

– Черт побери! Я не говорила ничего подобного…

– Вы попали в самую опасную ловушку, куда легко попасться, состоя на правительственной службе, мадам. Вам начало казаться, что ваше стремление улучшить мир является более важным, чем те принципы, на которых основывается деятельность нашего правительства. Я не в силах помешать вам лелеять подобные мысли, но могу вас заверить, что моя организация, пока я состою в ней, не будет принимать в их осуществлении никакого участия. – Райан понимал, что его слова сродни лекции, но он был убежден, что Эллиот нуждалась в ней.

– Я никогда такого не говорила! Чепуха, подумал Райан.

– Хорошо, вы не говорили и не думали ничего подобного. Я ошибся, Прошу прощения. Дадим израильтянам самим решить, ратифицировать этот договор или нет. У них демократическое правительство. Они имеют право сами решать свою судьбу. У нас тоже есть право подтолкнуть их в правильном направлении, напомнить, что уровень нашей помощи зависит от их согласия ратифицировать соглашение, однако мы не имеем права непосредственно вмешиваться в процесс управления их страной. Существуют границы, которые нельзя пересекать, даже если вы являетесь членом правительства США.

Советник по национальной безопасности заставила себя улыбнуться.

– Я с интересом выслушала вашу точку зрения на то, как правильно проводить государственную политику, доктор Райан. Вы свободны.

– Благодарю вас, доктор Эллиот. Между прочим, если хотите знать мое мнение, нужно дать событиям идти своим чередом. Договор будет ратифицирован, несмотря на то что вы видите на экране.

– Почему? – Эллиот взяла себя в руки, и ее голос был почти спокойным, хотя внутри все бурлило.

– Объективно говоря, эти соглашения полезны для Израиля. Население поймет это, как только успеет переварить информацию, и сообщит об этом своим представителям. Израиль все-таки остается демократической страной, а демократы, как правило, находят разумный выход. Об этом свидетельствует история. Демократический строй приобрел такую популярность в мире, потому что он действенен. Если мы ударимся в панику и предпримем поспешные шаги, ситуация только усложнится. Но стоит дать демократическому процессу свободу, и произойдет, по-видимому, разумное разрешение проблемы.

– По-видимому?

– В жизни нет гарантий, существуют одни вероятности, – объяснил Райан. Ну почему никто не понимает этого? – подумал он. – Но наше вмешательство приведет к неудаче с большей вероятностью, чем бездействие. Зачастую лучше всего воздержаться от действий. Это именно такой случай. Еще раз повторяю: на мой взгляд, нужно дать возможность их системе проявить себя.

– Благодарю за оценку ситуации, – она отвернулась.

– Как всегда, я делаю это с удовольствием.

Эллиот подождала, пока не захлопнулась дверь, и только потом села.

– Я прикончу тебя, заносчивый мерзавец! – пообещала она.

Райан сел в свой автомобиль у западного въезда в Белый дом. На этот раз ты зашел слишком далеко, приятель, сказал он себе.

Нет, ты поступил правильно. Она начала думать, что ей все дозволено, и нужно было вовремя остановить ее, пусть даже резко.

Для члена правительства такие мысли были исключительно опасными. Райан уже не раз встречался с подобным. В Вашингтоне, округ Колумбия, с людьми происходят ужасные перемены. Они приезжают сюда полные идеалов, и эти высокие мысли растворяются в сырой и туманной атмосфере города. Некоторые обвиняют в этом систему власти. По мнению Райана, это было одним из проявлений загрязнения окружающей среды. Сама атмосфера Baшингтона разъедает душу.

Что же делает тебя невосприимчивым, Джек?

Райан задумался, не замечая вопросительного взгляда Кларка зеркале заднего обзора. Автомобиль мчался в сторону Потомака. До сих пор он оказывался невосприимчивым, потому что никогда не уступал, ни единого раза. Неужели не уступал? Ведь были вещи, которые он мог бы сделать по-другому. А были такие, что в действительности не работали так, как ему хотелось.

Нет, ты ничем не отличаешься от других. Просто думаешь, что ты другой.

Но пока я смотрю в лицо такому вопросу и ответам на него, я в безопасности.

Точно.

– Итак?

– Я могу сделать многое, – ответил Госн. – Но не в одиночку. Мне нужна помощь.

– И безопасность?

– Это – важный вопрос. Мне нужно серьезно оценить все возможности. Пока мне известны только мои потребности. Я знаю, что мне все-таки кое в чем понадобится помощь.

– В чем именно? – спросил командир.

– С взрывчатым веществом.

– Но ведь ты сам эксперт в этой области, – возразил Куати.

– Для осуществления этой задачи, командир, потребуется особая точность, какой раньше не требовалось. Здесь нельзя использовать обычную пластиковую взрывчатку, в частности именно потому, что она пластиковая – меняет форму. Разрывные блоки, используемые в бомбе, должны быть твердыми, как камень, их формы нужно рассчитать до тысячной доли миллиметра, а сами очертания рассчитываются математически. Я могу овладеть теорией, но на это уйдут месяцы. Мне хотелось бы лучше потратить время на переработку ядерного заряда.., и…

– Да?

– Мне кажется, я могу улучшить бомбу, командир.

– Улучшить? Каким образом?

– Если мои первоначальные расчеты верны, этот тип атомной бомбы можно превратить из взрывного устройства в спусковой механизм.

– Спусковой механизм чего? – спросил Куати..

– Термоядерной бомбы, Исмаил, или, как ее еще называют, водородной. В ней используется реакция синтеза. Мощность заряда увеличится в десять раз, может быть даже в сто. Мы сумеем уничтожить Израиль – по крайней мере большую его часть.

Командир помолчал несколько секунд, обдумывая полученную информацию. Затем он заговорил тихо, почти шепотом:

– Итак, тебе нужна помощь. Где лучше всего найти ее?

– У Гюнтера должны остаться в Германии ценные контакты"

Если ему можно доверять, – добавил Госн.

– Я думал об этом. На Гюнтера можно положиться. – Куати объяснил почему.

– Ты уверен, что это правда? – спросил Госн. – Как и ты, я не верю в случайные совпадения, командир.

– Я видел фотографию в немецкой газете. Она показалась мне подлинной. – Германская бульварная газета сумела достать выразительную черно-белую фотографию, на которой были видны последствия смерти от повешения во всем своем кошмарном "великолепии". Главным доводом в пользу публикации оказалось то, что Петра на фотографии обнажена выше пояса. Нельзя отказать германским мужчинам в столь пикантном зрелище, как смерть убийцы и террористки, особенно если принять во внимание, что одного из них эта женщина кастрировала.

– Наша проблема в том, что нужно свести до минимума количество людей, посвященных в, эту тайну, иначе – извини меня, Исмаил.

– Однако нам понадобится помощь. Да, я понимаю это. – Куати улыбнулся. – Ты совершенно прав. Надо обсудить эти планы с нашим другом. Ты намерен взорвать бомбу в Израиле?

– А где еще? Не мне заниматься такими планами, но мне кажется…

– Я пока не думал об этом. Будем действовать постепенно и не спеша, Ибрагим. Когда ты едешь в Израиль?

– На следующей неделе.

– Подождем результатов обсуждения договора. – Куати задумался. – Хорошо, принимайся за работу. С этим нельзя торопиться. Сначала ты должен определить свои потребности. Потом мы постараемся удовлетворить их в самом безопасном месте, которое я сумею отыскать.

Казалось, на это потребуется целая вечность, однако вечность в политике может быть периодом от пяти минут до пяти лет. В данном случае не прошло и трех дней, как развернулись важные события. На площадь перед кнессетом пришло еще пятьдесят тысяч демонстрантов. С ветеранами израильских войн во главе они поддерживали ратификацию договоров. Раздавались выкрики, демонстранты размахивали кулаками, однако стычек на этот раз не произошло – полиция сумела разделить взволнованные стороны. Кончилось тем, что они старались перекричать друг друга.

Кабинет министров снова собрался на закрытое заседание, игнорируя шум за окнами и в то же время прислушиваясь к нему. Во время обсуждения на удивление тихо вел себя министр обороны. В ответ на запрос он признал, что дополнительные поставки вооружения будут как нельзя кстати: еще сорок восемь истребителей-бомбардировщиков Ф-16, боевые машины пехоты М-2/3 "Брэдли", противотанковые ракетные снаряды "Хеллфайр", а также доступ к принципиально новым танковым орудиям, разработанным американскими инженерами, которые совершают революцию в артиллерийской технологии. Американцы берут на себя основную часть расходов по строительству новой высокотехнологической базы в пустыне Негев, похожей на их собственный национальный тренировочный центр в Форт-Ирвине, Калифорния, где подразделения Десятого кавалерийского полка ведут непрерывную подготовку в качестве силы, противостоящей израильским частям. Министр обороны знал, какое воздействие оказывает на американскую армию этот НТЦ, – сейчас армия США находилась на пике боевой подготовки и армейского профессионализма после окончания второй мировой войны. По его мнению, после переоснащения новым вооружением и создания тренировочного центра мощь оборонительных сил Израиля вырастет на пятьдесят процентов. К этому он прибавил авиакрыло американских Ф-16 и механизированный полк. Обе части, как это было оговорено в секретном протоколе к Ватиканскому договору, переходили под израильское командование в случае чрезвычайной ситуации – причем эту ситуацию определял сам Израиль. Как указал министр иностранных дел, подобное не имело прецедента в американской истории.

– Итак, в результате заключения договоров национальная безопасность Израиля укрепится или ослабнет? – спросил премьер-министр.

– До некоторой степени укрепится, – был вынужден признать министр обороны.

– И ты готов заявить об этом?

Министр обороны задумался, его глаза встретились с глазами мужчины, что сидел во главе стола. "А ты поддержишь меня, когда я захочу стать премьер-министром?" – говорил его взгляд.

Премьер-министр кивнул.

– Я обращусь к демонстрантам. Эти договоры не повредят нам.

Его речь не успокоила всех, однако после ее окончания треть демонстрантов, выступавших против договоров, ушла с площади. Умеренные депутаты кнессета, чья поддержка была критически важной при голосовании, посоветовались со своей совестью и приняли решение. Соглашения получили одобрение и были ратифицированы большинством в несколько голосов. Еще до того, как Сенат Соединенных Штатов успел пропустить договоры через комитеты по делам вооруженных сил и иностранных дел, началось их осуществление.