"Все страхи мира" - читать интересную книгу автора (Клэнси Том)

Глава 8 Открывается ящик Пандоры

Переоборудованный "Боинг-747" взлетел с аэродрома военно-воздушной базы Эндрюз перед самым закатом. У президента Фаулера было полтора трудных дня – непрерывные инструктивные совещания и встречи, которые он не мог отменить. Но предстояло двое суток еще более трудных – даже президенты вынуждены подчиняться свойствам простой человеческой природы, а в данном случае восьмичасовой перелет до Рима совпадал с шестичасовой разницей во времени. Перелет из пояса в пояс, время между которыми отличается на шесть часов, исключительно труден. Фаулер был опытным путешественником и знал это. Желая смягчить воздействие смены поясов, он уже вчера и затем сегодня изменил время своего сна, дабы в течение полета оказаться настолько усталым, чтобы эти восемь часов проспать. Президентский самолет был снабжен всеми устройствами, какие только могли придумать компания "Боинг" и Военно-воздушные силы США. В этом тихом и плавно летящем самолете президент размещался в самом носу. Его кровать – в действительности ее заменял раскладной диван – была достаточно большой, а матрас выбрали по личному вкусу президента. Самолет был велик, что позволило оборудовать отдельные помещения для прессы и сотрудников аппарата президента. Если уж быть совсем точным, их отделяло почти двести футов. Журналисты находились в хвостовом отсеке, и пока пресс-секретарь Белого дома занимался ими, в президентскую спальню незаметно пробралась советник по национальной безопасности. Пит Коннор и Элен Д'Агустино обменялись при этом взглядом, который постороннему человеку показался бы бесстрастным, но в тесном сообществе Секретной службы был предельно красноречив. Сотрудник службы безопасности ВВС, приставленный охранять дверь, ведущую в президентскую спальню, уставился на переборку, стараясь удержать улыбку.

– Итак, Ибрагим, что ты думаешь о нашем госте? – спросил Куати.

– Он силен физически, бесстрашен и удивительно хитер, но я не знаю, где мы сможем использовать его, – ответил Ибрагим Госн. Он рассказал, что произошло с ними в Афинах.

– Сломал шею греческому полицейскому? – По крайней мере американец не был подставным лицом – если полицейский действительно умер и все это не оказалось хитроумной уловкой американцев, греков, израильтян или один Бог знает кого.

– Да, как спичку.

– Его связи в Америке?

– Крайне немногочисленны. Американская полиция охотится за ним. По его словам, группа, в которой он состоял, убила трех полицейских, а его брат недавно попал в засаду и погиб от их пуль.

– Да, он умеет выбирать врагов. Образование?

– Формально – никакого, но он умен.

– Что умеет делать?

– Почти ничего – из того, что могло бы нам пригодиться.

– Зато он – американец, – напомнил ему Куати. – Сколько таких у нас в отряде? Госн кивнул.

– Ты прав, командир.

– Какова вероятность того, что он подослан к нам?

– По моему мнению, очень невелика, но следует проявить осторожность.

– Хорошо. А теперь вот что тебе нужно сделать. – Куати объяснил Ибрагиму ситуацию с израильской бомбой.

– Еще одна? – Он был экспертом в таком деле, но нельзя сказать, чтобы поручение слишком уж ему понравилось. – Я знаю этого крестьянина – старый дурак. Знаю-знаю – его сын воевал против израильтян и тебе самому почему-то нравится этот калека.

– Этот калека спас жизнь нашего товарища. Фази истек бы кровью, если бы торговец не укрыл его в своей лавке. Никто не принуждал его. Это произошло в то время, когда у нас с сирийцами были натянутые отношения.

– Ладно. Все равно мне нечего делать до самого вечера. Понадобится грузовик и несколько человек.

– Наш новый друг, судя по твоим словам, силен физически. Возьми его с собой.

– Слушаюсь, командир.

– И не рискуй понапрасну.

– Иншалла. – Госн сумел почти закончить Американский университет в Бейруте – почти, потому что одного из его преподавателей похитили, а два других воспользовались этим как предлогом, чтобы покинуть Ливан. В результате Госн не сдал последние экзамены и не получил диплом инженера. Правда, он был ему и не нужен. Во время учебы Госн был лучшим учеником в своем классе и узнал из учебников так много, что лекции преподавателей мало ему помогали. Массу времени он проводил в лабораториях, которые делал сам. В движении за освобождение Госн никогда не был активным бойцом и не участвовал в боевых действиях. Он умел пользоваться стрелковым оружием, однако его искусство в обращении с взрывчатыми веществами и электронными приборами было слишком ценным, чтобы рисковать им. Кроме того, Госн выглядел молодо, был привлекателен, кожа его казалась очень светлой, поэтому он много ездил, в том числе и за границу. Обычно его задачей было провести разведку, изучить место будущих операций, составить карту, в чем ему помогали инженерный опыт и отличная память, он принимал решения относительно необходимого снаряжения и обеспечивал техническую поддержку бойцов, которые относились к нему с глубоким уважением – гораздо большим, чем это могло показаться со стороны. Никто не сомневался в его храбрости. Госн доказал это не один раз, обезвреживая невзорвавшиеся снаряды и бомбы, оставленные израильтянами в Ливане, и затем используя полученную из них взрывчатку для изготовления своих собственных бомб. Ибрагим Госн был классным специалистом, и его с радостью приняли бы в любую из дюжины профессиональных террористических организаций в разных странах мира. Он вышел из семьи палестинцев, покинувшей Израиль с появлением еврейского государства в уверенности, что вернется назад, как только арабские армии того времени быстро и легко расправятся с захватчиками. Однако счастливое возвращение постоянно откладывалось, и воспоминания его детства были связаны с переполненными, грязными лагерями для беженцев, где ненависть к Израилю была не менее прочной, чем вера в ислам. По-другому и быть не могло. Израильтяне не обращали на палестинцев внимания потому, что те добровольно покинули свою страну, а другие арабские нации делали вид, что не замечают их, хотя вполне могли бы облегчить жизнь беженцев. Госн и ему подобные превратились в пешки в огромной игре, участники которой никак не могли договориться друг с другом относительно правил. Ненависть к Израилю и всем, кто поддерживает его, была для беженцев таким же естественным актом жизни, как дыхание, а их целью стало изыскать средства покончить с сионистами и их союзниками. Госну и в голову не приходило задуматься о причинах.

Он взял ключи к грузовику "Газ-66", выпущенному в Чехословакии. Эта машина была менее надежна, чем "мерседес", зато достать ее удалось намного легче: несколько лет назад отряд Куати получил грузовик от сирийцев. В кузове была установлена А-образная опора, которую они соорудили сами. Госн сел вместе с американцем в кабину, а еще двое забрались в кузов. Водитель включил двигатель, и грузовик выехал из лагеря.

Марвин Расселл осматривал окружающую местность с интересом охотника, попавшего в новый район. Было жарко, но в общем-то не хуже, чем в бедлендах особенно засушливым летом. Растительность – или скорее ее отсутствие – напоминала ему резервации, где он жил в юности. То, что казалось унылым и мрачным для других, для американца, выросшего в подобной местности, было просто очередной пыльной пустыней. Правда, здесь не возникали такие ужасные грозы и всесокрушающие торнадо, как на американских равнинах. Да и горы были выше, чем плавные холмы дома. Расселлу еще никогда не доводилось бывать в горах. Здесь он увидел их впервые: высокие, сухие и настолько раскаленные, что при подъеме на них трудно дышать. Не всем, тут же подумал Марвин Расселл. Он сумеет забраться на вершину, потому что сильнее и выносливее этих арабов.

С другой стороны, арабы, по-видимому, полагались главным образом на оружие. Тут было столько оружия – сначала он увидел лишь русские АК-47, но вскоре заметил тяжелую зенитную артиллерию, батареи ракет "земля – воздух", танки и самоходные артиллерийские установки, принадлежащие сирийской армии. Госн заметил его интерес и начал объяснять.

– Все это для того, чтобы отразить нападение израильтян, – сказал он, основывая объяснения на том, во что верил сам. – Твоя страна вооружает израильтян, а русские вооружают нас. – Госн решил не говорить о том, сколь ненадежной стала эта помощь.

– На вас нападали, Ибрагим?

– Не раз, Марвин. Они посылают сюда свои бомбардировщики, диверсионные группы. Погибли тысячи моих соотечественников. Понимаешь, нас выгнали с нашей родины. Мы вынуждены жить в лагерях и…

– Понятно, приятель. Там, откуда я приехал, их называют резервациями. – Этого Госн не знал. – Белые вторглись на наши земли, земли наших предков, истребили буйволов, затем послали армию и уничтожили нас. Нападали главным образом на лагеря, где оставались одни женщины и дети. Мы пытались сопротивляться. Даже уничтожили целый полк под командованием генерала Кастора в окрестностях Литл-Биг-Хорн – это название реки, – тогда нами командовал вождь Безумная Лошадь. Но они продолжали теснить нас. Их было слишком много, слишком велик перевес в воинах, оружии. Они отобрали нашу землю, забрали у нас все и оставили ни с чем. Заставили нас жить подобно нищим. Нет, не нищим – подобно животным, словно мы даже не люди, потому что выглядим по-другому, по-другому говорим и у нас другая религия. Все произошло потому, что мы жили на земле, которая была им нужна, и они выбросили нас, словно вымели мусор.

– Я не знал этого, – произнес Госн, потрясенный тем, что палестинцы оказались не единственным народом, с которым американцы и их израильские вассалы так обошлись. – Когда это произошло?

– Сто лет назад, году в 1865-м. Мы сражались, приятель, делали все, что могли, но это было безнадежно. Понимаешь, у нас не было союзников. А у вас есть. Никто не поставлял нам пушки и танки. Поэтому они убили самых храбрых воинов, заманивали в ловушки и убивали – так погибли вожди Безумная Лошадь и Сидящий Бык. Затем нас окружили и голодом принудили к повиновению. Оставили нам пыльные, никуда не годные местности и заставили там жить. Посылали пищу – столько, чтобы не дать нам умереть с голоду, но и чтобы не окрепнуть. Когда некоторые из нас пытаются сопротивляться, пытаются стать мужчинами – я ведь тебе уже говорил, что они сделали с моим братом. Застрелили его из засады, будто дикого зверя. И даже засняли все это для телевидения, чтобы продемонстрировать, как поступают с индейцем, который становится независимым.

Да, этот человек действительно наш товарищ, понял Госн. Не подосланный агент, нет, и то, что он рассказал, ничем не отличается от судьбы любого палестинца. Поразительно.

– Зачем ты приехал к нам, Марвин?

– Мне нужно было скрыться, чтобы меня не арестовали, приятель. Понимаю, тут нечем гордиться, но что оставалось – ждать, пока меня тоже заманят в ловушку? – Расселл пожал плечами. – Вот я и решил, что поеду куда-нибудь, найду людей вроде себя, может быть, научусь чему-нибудь, узнаю, как вернуться обратно, помогу своему народу сражаться за свободу. – Он покачал головой. – Черт побери, это скорее всего безнадежно, но я не собираюсь сдаваться – ты понимаешь меня?

– Да, друг, понимаю. То же самое происходило и с моим народом – еще до моего рождения. Но тебе нужно понять – это не безнадежно. Пока ты стоишь на ногах и борешься, надежда жива. Именно поэтому они охотятся за тобой – тебя боятся!

– Надеюсь, ты прав, приятель. – Расселл смотрел в открытое окно, и пыль резала ему глаза в семи тысячах миль от дома. – А куда мы сейчас едем?

– Когда вы воевали с американцами, где брали оружие ваши воины?

– Главным образом подбирали брошенное ими.

– Вот и мы поступаем так же, Марвин.

Фаулер проснулся, когда самолет был на середине Атлантики. Ну что ж, подумал он, всегда что-то происходит впервые. Он еще никогда не занимался этим в самолете. Интересно, а кто-нибудь из американских президентов проделывал такое по пути в Рим для встречи с папой римским, и к тому же со своим советником по национальной безопасности? Он посмотрел в иллюминатор. Самолет летел недалеко от Гренландии, в высоких северных широтах, и за окном было светло. На мгновение он задумался – что сейчас, утро или все еще ночь? На борту самолета такой вопрос был почти метафизическим, конечно, здесь время изменялось куда быстрее, чем на часах.

Да и миссия его тоже была метафизической. Ее запомнят. Фаулер разбирался в истории. Событие было уникальным. Никогда раньше не происходило ничего подобного. Может быть, это было началом процесса или его концом, но его задача была простой и ясной. Он положит конец войнам. Имя Дж. Роберта Фаулера будет навсегда связано с этим договором. Все началось по инициативе его администрации. Его речь в ООН собрала нации мира в Ватикане. Подчиненные президента вели переговоры. Его имя будет стоять первым на документах. Его вооруженные силы станут гарантом мира. Он действительно завоевал место в истории. Это и есть бессмертие, то, к чему стремятся все, но добиваются единицы. Что удивительного, если он взволнован? – спросил он себя в бесстрастной задумчивости.

Теперь исчез страх, преследовавший президента. С самого начала он задавал себе этот вопрос – первая промелькнувшая в голове мысль еще в то время, когда он был прокурором и преследовал главу кливлендской семьи синдиката "Коза Ностра": если ты станешь президентом, вдруг понадобится нажать на кнопку? Сможет ли он сделать это? Сумеет ли решить, что безопасность его страны требует гибели тысяч – миллионов – других людей? Наверно, нет, подумал он. Для принятия такого решения он был слишком хорошим человеком. Его обязанности заключались в том, чтобы защищать людей, показывать им дорогу, вести по благотворному пути. Люди не всегда понимают, что его видение будущего единственно верное и логичное. Фаулер знал, что он холоден и бесстрастен при рассмотрении подобных вопросов, зато всегда принимает верное решение. В этом он был уверен. Ему нужно быть уверенным в себе, равно как и в причинах своих поступков. Если он когда-нибудь ошибется, он знал, что его убежденность окажется простым высокомерием, и подобное обвинение вставало перед ним часто. Единственное, в чем он не был уверен, это в своей способности столкнуться с ядерной войной.

Однако такой вопрос снят с повестки дня, не правда ли? Хотя он никогда не признается в этом во всеуслышание, ликвидировали эту проблему Рейган и Буш, потому что это они заставили Советы заняться своими собственными проблемами и противоречиями и в результате изменить поведение. И все это произошло в мирное время, потому что люди все-таки логичнее животных. Разумеется, конфликты еще будут возникать, но пока он правильно выполняет свои обязанности, они не выйдут из-под контроля. А то путешествие, в которое он отправился, покончит с наиболее опасным конфликтом, еще существующим в мире, с той проблемой, которую не сумела решить ни одна предыдущая администрация. То, чего не смогли добиться Никсон и Киссинджер, что не подчинилось отчаянным усилиям Картера, нерешительным попыткам Рейгана или Буша и его собственному предшественнику, действовавшим из лучших побуждений, – короче говоря, в чем все потерпели неудачу, теперь удалось Бобу Фаулеру. Сердце всякого теплеет при мысли о таком успехе. Он не только навсегда войдет в учебники истории, но и оставшиеся годы его пребывания на посту президента пройдут намного спокойнее. Это сделает бесспорным избрание на второй срок, гарантирует поддержку сорока пяти штатов, поддержку конгресса, а также осуществление широких социальных программ. Вместе с такими историческими достижениями завоевываются колоссальный международный престиж и безграничное влияние внутри страны. Это самая лучшая, самая надежная власть, достигнутая самым благородным способом, власть, которую можно использовать в самых лучших целях. Одним росчерком пера – в действительности несколькими перьями, ибо таков теперь обычай, – Фаулер станет великим, превратится в гиганта среди людей доброй воли и в человека доброй воли среди сильных мира сего. И никто не сумеет отобрать у него этот миг славы.

Самолет летел на высоте сорока трех тысяч футов со скоростью 633 узла. Спальня президента была размещена так, что он мог смотреть вперед, как и подобает президенту, а также вниз – на тот мир, проблемы которого он решает так успешно. Полет проходил тихо и плавно, и Боб Фаулер приближался к цели, которая внесет его имя в анналы истории. Он посмотрел на Элизабет. Она лежала на спине, правая рука под головой. Одеяло и простыни сползли до поясницы, обнажив ее прелестную грудь. Большинство пассажиров самолета не находили покоя в своих креслах, пытаясь уснуть, а он любовался женской грудью. Фаулеру больше не хотелось спать. Еще никогда он не чувствовал себя таким мужчиной – великим мужчиной, разумеется, но в этот момент он чувствовал себя просто мужчиной. Его рука опустилась на ее грудь. Глаза Элизабет открылись, и она улыбнулась, словно прочитав в сновидениях его мысли.

Совсем как дома, подумал Расселл. Только хижина была не из камней, а из блоков и крыша плоская, а не остроконечная, однако пыль точно такая же и унылый маленький огород ничем не отличался. И старик вполне мог быть из племени сиу, с усталостью во взгляде, сутулой спиной, изуродованными работой пальцами человека, побежденного другими.

– Это, должно быть, и есть то место, – сказал он, когда грузовик остановился.

– Сын старика воевал с израильтянами и получил тяжелые раны. Они оба наши друзья.

– Друзьям нужно помогать, – согласился Марвин. Ему пришлось выпрыгнуть из кабины, чтобы Госн смог спуститься на землю.

– Пошли, я познакомлю тебя со стариком.

К изумлению американца, все проходило очень официально. Он, разумеется, не понимал ни единого слова, но этого и не требовалось. Он с удовлетворением заметил, с каким уважением разговаривал его друг Госн со старым крестьянином. После нескольких фраз старик посмотрел на Расселла и поклонился, чем изрядно смутил его. Марвин пожал протянутую руку, как это принято у американцев, и пробормотал слова приветствия. Госн перевел, затем старый крестьянин проводил их в огород.

– Черт побери, – заметил Расселл при виде бомбы.

– Американская, марки 84, вес две тысячи фунтов, по-видимому, – сказал Госн и тут же понял, что ошибся: нос бомбы был каким-то другим.., разумеется, он смялся при падении.., но как-то странно… Он поблагодарил старика и знаком попросил его отойти к грузовику. – Сначала нужно откопать ее. Но осторожно, очень осторожно.

– Позволь мне, – попросил Расселл. Он сходил к грузовику и выбрал складную саперную лопатку.

– У нас есть люди… Американец оборвал Госна:

– Разреши, прошу тебя. Я буду осторожен.

– Не прикасайся к бомбе. Обкопай вокруг, а землю, прилегающую к ней, удали руками. Марвин, предупреждаю тебя, это очень опасно.

– Тогда отойди к грузовику. – Расселл посмотрел на него и усмехнулся. Ему нужно было показать Госну, что он не боится. Убить полицейского оказалось легко и не потребовало усилий. Здесь все было по-другому.

– Значит, мне уйти, оставив товарища в опасности? – риторически спросил Госн. Он понимал, что было бы разумно поступить именно так, и обязательно отошел бы в укрытие, если бы откапывали бомбу его люди, да и его, Госна, умелые руки были слишком ценными, чтобы подвергнуть их глупому риску, но в присутствии американца ему не хотелось показаться трусом. К тому же, стоя рядом, он мог следить за его действиями и убедиться, действительно ли американец был таким бесстрашным, как казался.

Госн не был разочарован. Расселл разделся до пояса, опустился на колени и начал копать грунт вокруг бомбы. Он даже постарался нанести огороду как можно меньший ущерб, о чем люди Госна никогда не подумали бы. Понадобился час, чтобы прокопать неглубокую траншею вокруг бомбы; по сторонам появились четыре аккуратные кучки земли. И Госн уже понимал, что в бомбе есть что-то странное. Это явно не модель 84. Она была примерно того же размера, но вот форма была совсем иной, да и кожух выглядел.., как-то необычно. У модели 84 оболочка изготавливалась из литой стали, поэтому при взрыве заряда внутри она превращалась в миллион острых, как бритва, осколков, способных рвать людей на части. Но эта бомба была не такой. В двух местах кожух проломился, и его толщина была явно меньше, чем нужно для бомб такого типа. Так что это такое?

Расселл подкопался вплотную к бомбе и теперь удалял грунт с ее корпуса. Он действовал умело и осторожно. Американец изрядно вспотел. Выпуклые мускулы играли у него на руках, и Госн смотрел на него с восхищением. Ему не приходилось встречать такого сильного человека. Даже израильские десантники проигрывали по сравнению с ним. Он уже перебросил две или три тонны грунта, но по-прежнему в нем не было видно признаков усталости, и он продолжал работать методично, словно машина.

– Остановись на минуту, – произнес Госн. – Мне нужно принести инструменты.

– Хорошо. – Расселл сел на землю и принялся рассматривать бомбу.

Госн вернулся с рюкзаком и фляжкой, которую передал Расселлу.

– Спасибо, дружище. Здесь действительно немного жарко. – Он выпил пол-литра воды. – Что теперь?

Госн достал из рюкзака кисть и начал обметать остатки земли с поверхности бомбы.

– Тебе лучше уйти, – предупредил он Расселла.

– Не беспокойся, Ибрагим. Если ты не против, я хочу остаться.

– Сейчас начинается самое опасное.

– Но ведь ты не ушел, – напомнил ему Расселл.

– Как хочешь. Я ищу взрыватель.

– Разве он не в носовой части бомбы?

– Там его нет. Обычно в носу находится один взрыватель – но здесь что-то не так. Вместо него заглушка. Второй устанавливается в середине и третий – в хвостовой части.

– А почему у нее нет стабилизатора? – поинтересовался Расселл. – Разве у бомб нет стабилизаторов – как оперения у стрелы?

– Его, наверно, срезало при падении. Мы часто находим бомбы именно в таком виде, потому что стабилизатор отваливается и остается на поверхности.

– Хочешь, я очищу хвостовую часть?

– Только осторожно, Марвин. Очень, очень осторожно.

– Ладно, приятель. – Расселл обошел своего друга и продолжил извлекать грунт из ямы у хвоста бомбы. Он уже заметил, что Госн на удивление хладнокровен. Сам Марвин никогда раньше не испытывал такого страха, как сейчас, рядом с полутонной взрывчатки, но он готов был скорее умереть, чем показаться испуганным в компании Госна. Ибрагим выглядел пареньком с тонкой, как спичка, шеей, но чтобы вот так работать с бомбой, нужно иметь бесстрашное сердце. Он видел, как Госн сметает землю легкими, нежными движениями, словно касается груди девушки, и старался действовать так же. Через десять минут хвостовая часть бомбы обнажилась.

– Ибрагим?

– Что, Марвин? – Госн даже не повернул головы.

– Здесь ничего нет. Одна дыра.

Госн поднял кисть и повернулся к Расселлу. Действительно, странно. Но оставалось еще много работы.

– Спасибо. Больше ничего не надо. Я все еще не нашел взрыватель.

Расселл отошел, сел на кучу грунта и допил остальную воду из фляжки. Затем он встал и направился к грузовику. Шофер и два бойца стояли вместе с крестьянином. Старик не сводил глаз с бомбы, зато остальные оказались более осторожными – они наблюдали, стоя за каменной стеной дома. Расселл бросил одному из них пустую фляжку и получил обратно полную. Поднял вверх большой палец, показывая, что все идет хорошо, и вернулся к бомбе.

– Оторвись на минутку и выпей воды, – сказал Марвин.

– Отличная мысль, – отозвался Госн и положил кисть рядом с бомбой.

– Нашел что-нибудь?

– Штыковой контакт и ничего больше. – И это необычно, подумал Госн, откручивая пробку. На бомбе не было маркировки, всего лишь серебристо-красный знак в носовой части. Вообще-то принято маркировать бомбы цветными кодами, но ему никогда раньше не встречалось такое. Так что же это за штука? Канистра с зажигательной смесью? Скорее всего нечто настолько старое и снятое с вооружения, что больше не встречается. В конце концов, эта штука лежит здесь с 1973 года. Может быть, уже давно вышла из употребления. Тогда дело обстоит очень плохо. Если это устройство, никогда прежде не попадавшееся, на нем может быть взрыватель неизвестной системы. Наставление, что учило обращению с подобными вещами, было составлено русскими, хотя и напечатано на арабском языке. Госн давным-давно запомнил его наизусть, но там не было описания подобного устройства. И это пугало. Госн сделал несколько глотков из фляги и вылил холодную воду на лицо.

– Не волнуйся так, приятель, – заметил Расселл, видя напряжение на лице Госна.

– Такая работа никогда не бывает простой, и всегда приходится испытывать страх.

– Но ты выглядишь таким спокойным, Ибрагим. – Это не было ложью. Сметая кистью землю с бомбы, Госн походил на врача, делающего нечто очень трудное, подумал Расселл, но все-таки выполняющего свой долг. У этого сукина сына, такого маленького, поразительное самообладание, подумал Марвин.

Госн повернулся к нему. На его лице появилась усмешка.

– Просто притворяюсь. На самом деле мне очень страшно. Знаешь, я ненавижу такую работу.

– И все-таки ты делаешь ее. Значит, умеешь держать себя в руках.

– Спасибо. А теперь пора браться за нее снова – пока я не испугался окончательно. Все-таки тебе лучше уйти.

– Хотел я ее… – Расселл плюнул на землю.

– Это будет непросто, – усмехнулся Госн. – И если ты сумеешь возбудить ее, реакция может оказаться тебе не по вкусу.

– Наверно, когда такие штуки приходят в экстаз, дрожит земля. Госн, видно, был знаком с американскими идиомами достаточно хорошо, потому что откинулся назад и громко расхохотался.

– Прошу тебя, Марвин, не шути так, когда я работаю! – А ведь мне нравится этот парень, подумал он, действительно нравится. Мы утратили чувство юмора, и это плохо. Ему пришлось подождать несколько минут, чтобы успокоиться и возобновить работу.

Прошел еще час осторожной очистки бомбы кистью, и Госн не обнаружил ничего. На корпусе были сварные швы, даже какой-то люк… Он никогда не встречал такого раньше. Но – никакого взрывателя или гнезда для его установки. Значит, он внизу, с той стороны, на которой покоилась бомба. Расселл снова взялся за откапывание и выбросил немало грунта, дав возможность Госну продолжить поиски. Однако все было напрасным. Он решил заглянуть под бомбу.

– У меня в рюкзаке фонарик…

– Вот он, бери. – Расселл передал фонарик Госну. Тот улегся на землю и попытался заглянуть в откопанную Расселлом пустоту. Там было темно, конечно, и он включил фонарик… Электрические провода и что-то еще, какая-то сетка.., решетка, точнее. По его расчетам он осмотрел восемьдесят сантиметров нижней поверхности… И если это настоящая бомба, поверхность ее не должна быть такой гладкой. Ясно. Госн бросил фонарик американцу.

– Мы напрасно потратили пять часов, – заметил он.

– Почему?

– Не знаю, что это за штука, но точно не бомба. – Госн сел, затрясся от нервного перенапряжения, но быстро овладел собой.

– Тогда что?

– Думаю, какое-то электронное следящее устройство или, может быть, система предупреждения. Возможно, подвесная съемочная камера – с объективом в нижней части. Но все это не имеет значения. Самое главное, что это не бомба.

– Что теперь?

– Заберем ее с собой. Эта штука, должно быть, ценная. Может быть, продадим русским или сирийцам.

– Значит, старик беспокоился понапрасну?

– Точно. – Они встали и пошли к грузовику. – Можете не беспокоиться, все в порядке, – сказал Госн крестьянину. Успокоить его стоит, но зачем забивать ему голову ненужными подробностями? Старик с благодарностью поцеловал грязные руки Госна и затем руки американца, что особенно смутило того.

Шофер развернул грузовик и подвел его задним ходом к воронке, стараясь причинить как можно меньше вреда растениям. Расселл следил за тем, как двое бойцов наполнили песком полдюжины мешков и кинули их в кузов. Затем обвязали бомбу тросом и начали вращать ручную лебедку. Бомба – или то, что она напоминала, – оказалась тяжелее, чем они ожидали, и Расселл взялся за ручку лебедки, еще раз продемонстрировав огромную физическую силу, – он вращал лебедку один. Арабы наклонили А-образную опору вперед, затем уложили бомбу между мешками с песком. Наконец ее закрепили на месте веревками, и работа была закончена.

Крестьянин, однако, не захотел отпускать их сразу. Он принес чай и хлеб, настаивая, что должен покормить бойцов перед отъездом, и Госн согласился, проявив при этом уместную благодарность. Перса тем как грузовик выехал с огорода, четыре ягненка прибавились к его грузу.

– Ты поступил правильно, дружище, – заметил Расселл, когда дом старого друза остался позади.

– Может быть, – устало ответил Госн. Нервное напряжение утомляло его намного больше, чем сама работа, хотя американец, судя по всему, легко справился и с тем и с другим. Два часа спустя они вернулись в долину Бекаа. Бомбу – Госн не знал, как называть ее по-другому, – небрежно сбросили перед мастерской, и все пятеро отправились отведать ягнятинки. К удивлению Госна, американец никогда не пробовал этого деликатеса, и он с радостью приобщил своего друга к новому для него арабскому блюду.

– У меня есть кое-что интересное, Билл, – заявил Мюррей, войдя в кабинет директора ФБР.

– Что именно, Дэнни? – Шоу поднял голову от письменного стола.

– В Афинах убили полицейского, и греки считают, что это – дело рук американца. – Мюррей проинформировал Шоу о подробностях.

– Сломал ему шею голыми руками? – спросил Билл.

– Да. Полицейский был небольшого роста, худым, – ответил Мюррей, – и все-таки…

– Господи… Ну хорошо, давай посмотрим. – Мюррей передал ему фотографию. – Ты считаешь, что нам знаком этот парень? Снимок далеко не лучшего качества.

– По мнению Эла Дентона, это может быть Марвин Расселл. Сейчас Дентон пропускает оригинал слайда через компьютер. Отпечатки пальцев или другие улики отсутствуют. Автомобиль взят в аренду третьим лицом, которое исчезло, а скорее всего никогда не существовало. Водитель неизвестен. Как бы то ни было, описание соответствует нашим сведениям о Расселле – невысокого роста, широкоплечий, очень сильный, цвет кожи и черты лица напоминают индейца. Одежда точно американская. Чемодан тоже.

– Выходит, по твоему мнению, он скрылся из страны после того, как застрелили его брата.., ловко, – заметил Шоу. – Он умен и хитер, правда?

– По крайней мере у него хватило сообразительности вступить в контакт с арабом.

– Ты так считаешь? – Шоу внимательно всмотрелся в другое лицо на фотографии. – Но почему араб? Может быть, это грек или представитель другого народа, живущего на берегах Средиземного моря. Для араба у него слишком светлая кожа, но лицо самое обыкновенное и, по твоим словам, он не проходил у нас. Интуиция, Дэн?

– Да. – Мюррей кивнул. – Я проверил досье. Конфиденциальный источник сообщил нам несколько лет назад, что Марвин тогда ездил в Европу и установил контакт с Народным фронтом освобождения Палестины. Афины – удобное место для того, чтобы восстановить связь. Нейтральная страна.

– И в то же самое время это удобное место для заключения сделки о поставке наркотиков, – предположил Шоу. – У нас есть последняя информация о братце Марвине?

– Очень мало. Наш лучший осведомитель снова попал в тюрьму – затеял драку с парой полицейских в своей резервации и проиграл.

Шоу недовольно покачал головой. Самым сложным в работе с конфиденциальными осведомителями было то, что большинство из них являются, конечно, преступниками, оказываются замешанными в незаконные действия и потому часто попадают в тюрьму. Это поддерживает их незапятнанное реноме среди друзей-преступников, но одновременно делает их бесполезными в качестве источников информации. Ничего не поделаешь, таковы правила игры.

– Хорошо, – произнес директор ФБР. – Ты хочешь предпринять что-то. Что именно?

– Нужно слегка надавить на прокурора, чтобы тот освободил нашего осведомителя на основании примерного поведения в тюрьме. Тогда мы сможем вернуть его в "Союз воинов". Если поездка Марвина связана с установлением контактов с террористическими целями, нужно немедленно, не теряя времени, начинать расследование. То же самое касается наркотиков. Из Интерпола уже сообщили, что у них нет никакой информации относительно водителя. Ни по какой картотеке, ни террористов, ни поставщиков наркотиков, он не проходит. У греков нет вообще никаких сведений. Попытки проследить, как был взят в аренду автомобиль, зашли в тупик. У них остался мертвый сержант и фотография двух безымянных мужчин. То, что они послали нам снимок, было шагом отчаяния. По их мнению, это американец…

– Отель? – спросил директор, в котором пробудился инстинкт сыщика.

– Действительно, им удалось обнаружить, что он останавливался в одном из двух отелей, находящихся поблизости. В тот день из них выехало десять человек с американскими паспортами, однако оба отеля маленькие, постояльцы непрерывно меняются и опознать его не удалось. Служащие отелей – забывчивый народ, особенно в таких местах. Кто сможет доказать, что наш друг когда-либо останавливался там? Греки обратились с просьбой проверить имена постояльцев, взятые из журнала регистрации, – закончил Мюррей. Билл Шоу вернул ему фотографию.

– Это несложно. Проверь.

– Уже делается.

– Предположим, мы установим, что эти двое имели отношение к убийству. Пока нужно основываться только на догадках. Ну хорошо: передай федеральному прокурору, что наш осведомитель заплатил свой долг обществу. Пора покончить с этими "воинами" раз и навсегда. – Шоу выдвинулся за свои заслуги в борьбе с террористами и по-прежнему ненавидел этих преступников.

– Понятно. В качестве объяснения я использую необходимость борьбы с наркотиками. Думаю, через пару недель мы добьемся его освобождения.

– Да, этого достаточно, Дэн.

– Когда президент вылетает в Рим? – спросил Мюррей.

– Очень скоро. Крупный успех, правда?

– Это уж точно, дружище. Кенни скоро придется искать себе новую работу. Вот-вот разразится мир.

– Кто мог бы подумать такое? – усмехнулся Шоу. – Ничего, мы всегда можем вручить ему револьвер и удостоверение нашего сотрудника – пусть зарабатывает себе на жизнь честным трудом.

Безопасность президента обеспечивали четыре истребителя "Томкэт" из ВМС, летящие на расстоянии пяти миль позади "ВВС-1", а самолет, ведущий радиолокационное наблюдение, следил за тем, чтобы никто не приближался к президентскому лайнеру. Обычные пассажирские рейсы были переведены на другие маршруты, а окрестности военного аэродрома, куда должен был приземлиться самолет президента, не просто прочесали, а пропустили через сито. На посадочной площадке президента уже ждали его бронированный лимузин, доставленный сюда несколькими часами раньше грузовым самолетом военно-воздушных сил С 141-В, и достаточно итальянских солдат и полицейских, чтобы отбить нападение полка террористов. Президент Фаулер вышел из своего личного туалета гладко выбритый, с румяным лицом, искусно завязанным галстуком и такой ослепительной улыбкой, которой не доводилось видеть ни Питу, ни Даге. Да и почему президенту не выглядеть таким отдохнувшим? – подумал Коннор. У старшего агента не было такого предубеждения относительно моральных аспектов поведения президента, как у Д'Агустино. Президент был мужчиной, и, подобно большинству президентов, очень одиноким – вдвойне одиноким из-за смерти жены. Эллиот, может быть, и впрямь высокомерная стерва, но она, несомненно, привлекательна, и если президенту нужна ее компания, чтобы снять напряжение от ответственности его работы, что ж, это его дело. Если он не сумеет время от времени давать себе отдых, то быстро сгорит, как уже сгорали многие, а это будет плохо для всей страны. Пока "Ястреб" не пошел на нарушение основных законов, Коннор и Д'Агустино обязаны охранять его личную жизнь наравне с неприкосновенностью. Пит понимал желания президента, тогда как Дага просто хотела, чтобы у него оказался более изысканный вкус.

Э. Э, ушла из спальни президента несколько раньше и успела переодеться в нечто особенно элегантное. Она опустилась за столик президента перед самым приземлением, чтобы выпить кофе с пирожками. Действительно, нельзя отрицать, что она привлекательна, особенно этим утром. Может быть, подумала специальный агент Элен Д'Агустино, Лиз – страстная женщина и хороша в постели. По крайней мере она и президент были самыми отдохнувшими пассажирами на борту самолета "ВВС-1". Засранцы из прессы – Секретная служба не выносила репортеров – ерзали и вертелись в своих креслах всю ночь и выглядели помятыми, несмотря на улыбающиеся лица. Самой измученной казалась сотрудница аппарата Белого дома, проработавшая ночь без перерыва – за исключением нескольких минут на кофе и посещение туалета, – она вручила наконец текст президентского выступления Арни ван Дамму всего за двадцать минут до посадки. Фаулер прочитал текст во время завтрака и остался доволен.

– Кэлли, это просто великолепно! – Президент одарил своей улыбкой усталую сотрудницу, которая умела писать с литературной элегантностью поэта. Затем он поразил всех присутствующих – обнял молодую женщину, не успевшую еще достичь и тридцати лет, с таким чувством благодарности, что у Кэлли Вестон выступили слезы на глазах. – Теперь отдохните и наслаждайтесь красотами Рима.

– Я была так рада, господин президент, что вы поручили это именно мне.

Самолет замер на отведенном ему месте. Тут же к нему подъехал трап. Мгновенно развернули красную ковровую дорожку, которая вела к более длинному и широкому ковру, примыкавшему к специально построенному возвышению. Президент Италии и премьер-министр заняли свои места вместе с послом США и сопровождающими лицами, включая измученных сотрудников протокольного отдела, которым пришлось готовить церемонию приема буквально на лету. Сержант ВВС открыл дверцу самолета. Сотрудники Секретной службы выглянули наружу, подозрительно посмотрели по сторонам в поисках опасности и встретили взгляды других агентов, которые прибыли в Рим заранее. Когда президент вышел из самолета, оркестр итальянских ВВС сыграл приветственный марш, отличный от традиционного американского туша с барабанным боем.

Президент начал в одиночку спускаться по трапу, шагая из действительности в бессмертие, подумал он про себя. Репортеры заметили, какими энергичными были его шаги, спокойным и уверенным его лицо, и не могли не позавидовать президентскому помещению на борту самолета, где он мог спать в королевском одиночестве. Сон является единственным надежным лекарством при смене часовых поясов, и было ясно, что президент отлично провел ночь. Костюм от "Братьев Брук" успели выгладить – на борту "ВВС-1" было для этого все необходимое, ботинки его сверкали, да и сам он выглядел великолепно. Фаулер подошел к послу США и его жене, а посол подвел его к президенту Италии. Оркестр заиграл "Звездное знамя". Дальше последовали традиционный обход почетного караула и короткая речь, всего лишь показавшая, каким красноречивым будет его выступление на церемонии подписания. На все это потребовалось двадцать минут. Затем Фаулер сел в свой лимузин вместе с послом, доктором Эллиот и личными телохранителями.

– Впервые это мне понравилось, – так оценил президент церемонию. Все согласились, что итальянцы провели встречу со свойственной им элегантностью.

– Элизабет, прошу вас быть рядом. Нужно обсудить некоторые аспекты соглашения. Мне понадобится и Брент. Как у него дела?

– Очень устал, но доволен собой, – сообщил посол Коутс. – Последнее заседание длилось больше двадцати часов.

– Что пишет местная пресса? – спросила доктор Эллиот.

– Газеты полны эйфории. Это действительно великий день для всего мира, – ответил посол. К тому же, напомнил себе Джед Коутс, это происходит в моей стране и я буду свидетелем исторических событий, что случается не так часто.

– Ну что ж, это очень приятно.

Национальный центр военного командования – НЦВК – расположен на кольце "Д" Пентагона рядом со входом, обращенным к Потомаку. Он является одним из немногих правительственных центров такого рода, которые действительно похожи на то, как их изображают в Голливуде. Это параллелепипед – размерами с баскетбольную площадку и высотой в два этажа. По сути НЦВК представляет собой центральный телефонный коммутатор для всех родов войск США, хотя и не единственный (ближайший запасной центр находится в Форт-Ричи, спрятанном в холмах Мэриленда), поскольку его легко уничтожить, зато он расположен наиболее удобно. Обычно сюда привозят почетных гостей, желающих посмотреть наиболее интимные места Пентагона, что крайне раздражает обслуживающий персонал, для которого это всего лишь место работы.

К НЦВК примыкает помещение поменьше. Там расположено несколько персональных компьютеров фирмы Ай-би-эм – старой системы с гибкими дисковыми накопителями 5,25 дюйма. Это и есть "горячая линия" – прямая линия связи между президентами США и СССР. Ответвление в НЦВК, хотя и является главным, представляет собой всего лишь одно из нескольких. Это обстоятельство малоизвестно в Америке, однако об этом намеренно сообщили русским. Прямая связь между двумя странами потребуется даже в случае продолжающейся атомной войны. Если Советы будут считать, что единственный канал связи проходит здесь (как полагали некоторые "эксперты" три десятилетия назад), они постараются сохранить его и тем самым выведут район из-под ядерного удара.

Это, подумал капитан первого ранга Джеймс Росселли, было еще одним примером теоретически разработанной чепухи, которую никто не ставил под сомнение, но которая издавала зловоние в Вашингтоне, и особенно в Пентагоне. Для Росселли столица США – город Вашингтон, округ Колумбия, – представляла собой участок в 300 квадратных миль, окруженный действительностью. Интересно, применимы ли законы физики к этому району, расположенному между шоссе 495 и кольцевой дорогой вокруг столицы? – подумал он. Что касается законов логики, то он давно уже понял, что здесь их не существует.

Объединенная служба, подумал про себя Росселли и фыркнул. Еще одно усилие конгресса перестроить военную машину – любопытно, что сделать то же самое со своей организацией им не удалось, – предписывало, что старшие офицеры, стремящиеся к адмиральскому званию. – а кто к тому не стремился? – должны проводить часть служебного времени в тесном общении с офицерами того же ранга из других родов войск. Росселли так никто и не объяснил, каким образом общение с полковником полевой артиллерии может улучшить его профессиональные навыки командира подводной лодки, но, по-видимому, это никого не интересовало. Было просто принято на веру, что перекрестное опыление полезно, поэтому лучших и самых способных офицеров отрывали от исполнения прямых обязанностей и назначали на должности, о которых они не имели ни малейшего представления. Разумеется, эти офицеры так никогда и не овладеют своими новыми обязанностями, но все-таки могут научиться чему-то, что представит немалую опасность, и к тому же потеряют навыки своей профессии. Так виделась конгрессу военная реформа.

– Принести кофе, капитан? – спросил его армейский капрал.

– Да, но без кофеина, – ответил Росселли. Если мое настроение будет и дальше ухудшаться, я начну кидаться на людей, подумал он.

Работа в Пентагоне содействовала продвижению по служебной лестнице. Росселли знал это, как и то, что отчасти его назначение сюда произошло по его же вине. Профессией его были подводные лодки, но на протяжении всей карьеры он занимался и разведкой. Он уже провел некоторое время в штаб-квартире морской разведки в Сьютлэнде, штат Мэриленд, недалеко от военно-воздушной базы Эндрюз. По крайней мере сюда, в Пентагон, было легче добираться – его разместили на военно-воздушной базе в Боллинге, и поездка на службу в Пентагон по шоссе 295/395 занимала немного времени. Здесь Росселли ставил свою машину на отведенное ему место – еще одна привилегия для старших офицеров, проходящих службу в НЦВК, за которую стоило бороться.

Когда-то служба здесь проходила относительно интересно. Он вспомнил время, когда русские сбили корейский Боинг-747, и другие случаи, а во время войны с Ираком здесь царил, наверно, волнующий хаос – старший дежурный офицер чувствовал себя в центре событий, если, разумеется, не приходилось отвечать на бесчисленные телефонные звонки с вопросом "что происходит?" каждому, кому удавалось раздобыть номер прямого телефона. А сейчас?

Сейчас – это Росселли видел на экране телевизора, стоящего у него на письменном столе, – президент собирался обезвредить самую большую в мире дипломатическую бомбу, и скоро обязанности дежурного офицера будут заключаться в приеме сигналов о столкновении судов в море, разбившихся самолетах или несчастных случаях с неуклюжим солдатом, по которому проехался танк. Подобные события были тоже немаловажными, но не представляли собой особого профессионального интереса. Итак, вот он, сидит за столом. Работа с бумагами закончена. В этом Джим Росселли неплохо разбирался – научился перекладывать бумаги в военно-морском флоте, а здесь у него были отлично подготовленные помощники, – так что остаток дня придется сидеть в надежде, что что-нибудь произойдет. Проблема заключалась в том, что Росселли любил действовать и ненавидел ожидание, да и кому хочется, чтобы произошла какая-нибудь катастрофа?

– День сегодня будет спокойным. – Это подошел старший помощник Росселли, подполковник Ричард Барнс, – у себя в ВВС он летал на истребителях-бомбардировщиках Ф-15.

– Думаю, ты прав, Рокки. – Именно это мне и хотелось услышать! – подумал Росселли и посмотрел на часы. Их дежурство длилось двенадцать часов, так что оставалось еще пять. – Черт побери, мир становится по-настоящему спокойным.

– Точно. – Барнс наклонился к экрану дисплея. Зато мне удалось сбить пару МИГов над Персидским заливом, вспомнил он. По крайней мере уж там-то мы время не теряли.

Росселли встал и решил пройтись по центру. Дежурные офицеры, заметив это, пришли к выводу, что их начальник хочет убедиться в том, как они выполняют свои обязанности. Один гражданский, сидящий за столом, подчеркнуто не обратил на него внимания и продолжал заниматься кроссвордом в "Вашингтон пост". У него был сейчас обеденный перерыв, и он предпочел перекусить у себя за столом, вместо того чтобы идти в пустой кафетерий. Здесь он мог смотреть телевизор. Росселли свернул налево, в помещение "горячей линии", и там ему неожиданно повезло. Прозвенел звонок, извещающий о начале передачи. Сам поступающий текст представлял собой случайную мешанину слов и букв, но дешифровальный аппарат тут же перестроил их в четкую вереницу русских слов, и лейтенант морской пехоты начал переводить:

Вы знаете ли, что такое страх?

Вам кажется, что знаете,

Едва ли.

Когда сидишь под бомбами в подвале,

А здания пылают на кострах –

Не спорю: это страшно. Это жутко.

Чудовищно! Но все это не то!

Отбой – и ты выходишь из закутка,

Вздохнул – и напряжение снято.

А страх – это вот тут под грудью камень.

Понятно? Камень. Только и всего.

– Илья Сельвинский, – пояснил лейтенант.

– Что?

– Это знаменитые стихи русского поэта Ильи Сельвинского, он написал их во время второй мировой войны. Я помню это стихотворение, оно называется "Страх". Мне очень нравится. – Молодой офицер усмехнулся. – Мой коллега – очень образованный парень. Так что… – Пальцы лейтенанта побежали по клавишам. "ТЕКСТ ПОЛУЧЕН. ОСТАЛЬНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ ЕЩЕ ЛУЧШЕ. АЛЕКСЕЙ. ПРИГОТОВЬСЯ ПРИНЯТЬ ОТВЕТ".

– Что вы посылаете ему? – спросил Росселли.

– Сегодня.., пожалуй, что-нибудь, написанное Эмилией Диккинсон. Мрачная стерва, все время писала о смерти и тому подобном. Нет, сделаем еще лучше – Эдгара Аллана По. Там его очень любят. Гм, что же выбрать? – Лейтенант выдвинул ящик стола и достал книгу.

– Разве вы не предупреждаете друг друга заранее? – спросил Росселли.

Лейтенант усмехнулся в ответ на вопрос старшего дежурного офицера.

– Нет, сэр, это будет нечестно. Раньше мы так и поступали, но два года назад, когда отношения улучшились, решили изменить обмен текстами. Теперь это превратилось в игру. Он выбирает стихотворение, и я должен ему ответить соответствующим стихотворением американского поэта. Помогает провести время. Кроме того, улучшает способности переводчика – это ведь отличное упражнение, переводить стихи очень сложно. – Советская сторона вела свои передачи на русском языке, американцы – на английском, поэтому требовалось присутствие квалифицированных переводчиков на обоих концах "горячей линии".

– Много настоящей работы?

– Капитан, мне ни разу не приходилось передавать – или принимать – ничего, кроме проверочных текстов. Ах да, когда к ним летит госсекретарь, мы иногда запрашиваем погоду. Даже болтаем о хоккее, это когда их сборная команда в августе играла здесь с командами НХЛ, но обычно все проходит очень скучно, поэтому мы и обмениваемся отрывками из стихотворений. Если бы не это, можно сойти с ума. Жаль, что нельзя разговаривать, как это принято у радиолюбителей, но правила есть правила.

– Пожалуй, это верно. О переговорах в Риме ничего не было?

– Ни единого слова. Мы не занимаемся этим, капитан.

– Понятно. – Росселли увидел, что лейтенант выбрал отрывок из "Эннабел Ли". Это удивило его. Он ожидал, что лейтенант возьмет что-нибудь из "Ворона". Больше ничего…

День прибытия был посвящен отдыху и мероприятиям, предусмотренным дипломатическим этикетом; одновременно это был день, окутанный тайной. Условия договора еще не были оглашены, и агентства новостей, зная, что происходит что-то "историческое", из кожи вон лезли, чтобы узнать что-нибудь достоверное. Их усилия были напрасными. Главы государств, приехавшие из Саудовской Аравии, Израиля, Швейцарии, Советского Союза и Соединенных Штатов Америки, а также принимающей их страны – Италии расположились вокруг массивного стола, изготовленного в пятнадцатом веке. Их отделяли друг от друга главы внешнеполитических ведомств этих стран, а также представители Ватикана и православной церкви. В знак уважения к обычаям саудовцев в бокалах, которые поднимали при торжественных тостах, была вода или апельсиновый сок – единственное, что вносило нотку диссонанса. Андрей Ильич Нармонов был особенно экспансивен. Участие его страны в договоре было событием первостепенной важности, а включение православной церкви в комиссию по христианским святыням весьма благоприятно отзовется в Москве на политическом влиянии русского президента. Ужин продолжался три часа, и гости разъехались после него под объективами камер с противоположной стороны улицы. Журналистов снова поразили дружеские отношения между Фаулером и Нармоновым. Они отправились в одном автомобиле в отель американского президента и уже во второй раз воспользовались возможностью обсудить вопросы, представляющие интерес для обеих сторон.

– Вы отстаете в разоружении своих ракетных войск, – заметил Фаулер, после того как закончились предусмотренные протоколом любезности. Он смягчил резкость своего замечания, протянув Нармонову бокал вина.

– Спасибо, господин президент. Мы уже сообщили вашим людям на прошлой неделе, что наши возможности уничтожения ядерного оружия оказались недостаточными. Мы просто не в состоянии демонтировать эти проклятые ракеты с должной быстротой, а защитники природы в парламенте возражают против предложенного нами способа уничтожения ракетного топлива.

Фаулер улыбнулся и сочувственно кивнул.

– Мне знакома эта проблема, господин президент. – Он знал, что движение по охране окружающей среды начало стремительно развиваться в Советском Союзе прошлой весной и парламент принял ряд законов, основанных на американском законодательстве, но гораздо более строгих. Поразительным было то, что правительство СССР послушно исполняло эти законы, но об этом Фаулер не мог говорить. Экологическая катастрофа, в которую ввергли страну семьдесят лет марксистского правления, потребует не менее поколения строжайшего соблюдения законов для того, чтобы как-то навести порядок. – Окажет ли это влияние на выполнение договорных обязательств?

– Даю тебе слово, Роберт, – торжественно произнес Нармонов, – ракеты будут уничтожены к первому марта – даже если мне придется взрывать их собственными руками.

– Этого мне достаточно, Андрей.

Договор о сокращении вооружений, заключенный еще предыдущей администрацией, предусматривал ликвидацию половины межконтинентальных баллистических ракет к следующей весне. Предполагалось уничтожить все американские "Минетмены-11", и Соединенные Штаты четко выполняли свои обязательства. Как это делалось в соответствии с договором о ракетах средней дальности, все баллистические ракеты, подлежащие ликвидации, демонтировались и разбирались на основные части, которые затем либо дробили, либо уничтожали другим способом в присутствии свидетелей. Средства массовой информации освещали уничтожение первых ракет, потом новизна исчезла и об этом перестали говорить. Стартовые установки тоже выводили из строя – под наблюдением экспертов снималось электронное оборудование, а те из них, что были укрыты в грунте, американская сторона пускала в продажу – четыре таких шахты действительно закупили фермеры, чтобы превратить в силосные башни. Японский концерн, у которого были крупные капиталовложения в Северной Дакоте, приобрел командный бункер для использования в качестве винного погреба при охотничьем домике, где каждую осень отдыхали руководители компании.

Американские эксперты, работающие в России, сообщили, что русские стараются изо всех сил, однако завод, специально построенный для демонтажа их ракет, был плохо спроектирован, отчего русские отставали от намеченных сроков на тридцать процентов. У ворот завода на трейлерах стояло больше сотни ракет, а их стартовые установки уже уничтожили подрывными зарядами. И хотя в каждом случае приборы системы наведения извлекались из ракеты и сжигались в присутствии американских экспертов, у разведывательных служб все еще оставались сомнения – некоторые специалисты считали, что все это обман и ракеты можно устанавливать в вертикальное положение и запускать с подвижных трейлеров. Среди специалистов-разведчиков подозрительность по отношению к русским укоренилась настолько, что от нее было трудно избавиться. Разумеется, русские специалисты также не совсем доверяли американцам, подумал Фаулер.

– Этот договор представляет собой крупный шаг вперед, Роберт. – Нармонов пригубил бокал. Теперь, когда они были наедине, подумал русский президент с лукавой улыбкой, можно отбросить условности и расслабиться, как подобает джентльменам. – Тебя и твою команду следует поздравить.

– Твоя помощь, Андрей, имела неоценимое значение, – любезно ответил Фаулер. Это было не правдой, и оба понимали, что слова американского президента лишь дань вежливости. Однако на самом деле это было правдой, хотя ни тот ни другой не знали этого.

– Ликвидирован еще один очаг напряженности. Какими мы были слепцами!

– Ты прав, друг мой, но это уже в прошлом. Как у твоих людей дела с Германией?

– Военные недовольны, сам понимаешь…

– И мои тоже, – мягко прервал его Фаулер. – Они походят на собак – приносят пользу, без сомнения, но им следует напоминать, кто их хозяин. Подобно собакам, военные склонны забывать об этом.

Нармонов кивнул, выслушав перевод слов президента. Поразительно, подумал он, насколько высокомерен этот Фаулер! И какими точными оказались оценки спецслужб! Он настолько высокомерен, что и ко мне относится свысока. Ничего не поделаешь, американский президент может себе это позволить – он опирается на прочную политическую основу. Отсюда полная уверенность, тогда как ему, Нармонову, приходится каждый день бороться против прежней системы. Подумать только, Фаулер осмеливается смотреть на военных, как на собак, которых время от времени нужно призывать к порядку! Разве он не понимает, мрачно подумал советский президент, что у собак есть острые зубы? Какие странные эти американцы. В течение всех лет коммунистического правления в России они беспокоились по поводу политической мощи Красной Армии, хотя на самом деле этой мощи уже не существовало после того, как Сталин уничтожил Тухачевского. Однако теперь они игнорировали все слухи подобного рода, тогда как ослабление железной хватки марксизма-ленинизма позволило военным мыслить самостоятельно, за что еще несколько лет назад можно было поплатиться жизнью. Но стоит ли сейчас лишать американского президента его иллюзий?

– Скажи мне, Роберт, как возникла идея заключения такого договора? – спросил Нармонов. Он был знаком с подлинной ситуацией и хотел проверить, насколько умело может лгать американец.

– Как часто случается с подобными идеями, она носилась в воздухе, – небрежно ответил Фаулер. – Движущей силой был бедняга Чарлз Олден. Когда в Израиле произошло это ужасное событие, он тут же приступил к осуществлению разработанного плана и, как видишь, все закончилось успешно.

Нармонов кивнул, отметив про себя, что Фаулер – искусный лжец. Он ловко обошел суть вопроса и дал правдивый, но уклончивый ответ. Хрущев был совершенно прав. Политические деятели во всем мире мало отличаются друг от друга. Нужно запомнить это качество Фаулера. Ему не хочется делить заслуги с другими, и он может солгать при разговоре с равным себе, даже по такому незначительному вопросу. Нармонов чувствовал какое-то смутное разочарование. Ничего другого он и не ожидал, но Фаулер мог по крайней мере продемонстрировать благородство и гуманность. В конце концов, он ничего от этого не терял. А вместе с тем показал, что американский президент так же мелочен, как любой местный аппаратчик. "Скажи мне, Роберт, – мысленно спросил Нармонов с бесстрастным лицом, которое могло бы очень пригодиться за карточным столом в Лас-Вегасе, – что ты за человек?"

– Уже поздно, мой друг, – заметил он вслух. – Итак, завтра после обеда? Фаулер встал.

– Да, встретимся после обеда, Андрей.

Боб Фаулер проводил русского президента до выхода и затем вернулся в свои апартаменты. Там он достал из кармана написанный от руки перечень вопросов, чтобы убедиться, что ничего не упустил.

Ну как?

– Вопрос с уничтожением ракет он объяснил точно так, как и считают наши инспекторы. Это должно удовлетворить ребят из разведуправления министерства обороны. – На лице его мелькнула недовольная гримаса – он знал, что подобного объяснения там будет недостаточно. – Думаю, он беспокоится о позиции своих военных.

Доктор Эллиот опустилась в кресло.

– Что еще?

Президент налил ей бокал вина и сел рядом со своим советником по национальной безопасности.

– Обычный обмен любезностями. Он – очень загнанный человек, все время беспокоится. Но мы знаем это, правда?

Элизабет подняла бокал и взболтнула вино, затем понюхала. Ей не нравились итальянские вина, но это было хорошим.

– Меня не оставляет мысль, Роберт…

– О чем, Элизабет?

– Этот несчастный случай с Чарли.., было бы неплохо предпринять что-то. Несправедливо, чтобы он исчез с политической арены просто так. Ведь именно он подготовил этот договор, верно?

– Да, пожалуй, – согласился Фаулер, поднося ко рту заново наполненный бокал. – Ты права, Элизабет. Он вложил в этот договор немало сил.

– Мне кажется, следует сделать так, чтобы об этом узнали – без лишнего шума, разумеется. По меньшей мере…

– Да, нужно, чтобы в истории сохранилась о нем память не только как о профессоре, от которого забеременела студентка. Это благородно с твоей стороны, Элизабет. – Фаулер коснулся ее бокала своим. – Поговори с прессой. Ты намерена предать гласности подробности договора завтра перед обедом?

– Часов в девять.

– Тогда после брифинга отведи в сторону нескольких журналистов и расскажи им о том, как возникла мысль о заключении подобного договора. Может быть, Чарли будет спокойнее после этого.

– Хорошо, господин президент, – кивнула Элизабет. Значит, не так трудно изгнать этого дьявола, верно? В чем еще нужно убедить президента?

– Важный день завтра.

– Самый важный, Боб, самый важный. – Она откинулась на спинку кресла и развязала шарф. – Мне такое даже не снилось.

– А вот я надеялся на нечто подобное, – заметил Фаулер с огоньком в глазах. И тут же на мгновение почувствовал угрызения совести. Ведь он рассчитывал встретить этот день с кем-то другим. Но это судьба. Да, судьба. В каком странном мире мы живем! Однако события, происходящие в нем, нам не подвластны, верно? И судьба пожелала, чтобы он оказался в этот момент здесь с Элизабет. Ведь он сам ничего не предпринимал, значит, решил Фаулер, в этом нет его вины. Да и разве можно обвинять его в чем-то? Он превратил мир в нечто более безопасное, надежное и спокойное. Может ли быть связан такой исторический шаг с чувством вины?

Элизабет закрыла глаза – рука президента ласкала ее шею. В самых безудержных мечтах она не рассчитывала на такое.

Не только весь этаж отеля был отведен для президента и сопровождающих его лиц, но освобождены были и два этажа ниже. Итальянские и американские охранники стояли у каждого входа и размещались в зданиях вдоль улицы. Но коридор у входа в комнаты президента охраняли только агенты Секретной службы. Прежде чем отправиться спать, Коннор и Д'Агустино совершили личный обход, проверяя посты. На виду находились десять агентов и еще десять скрывались за различными дверями. У трех сотрудников Секретной службы, занимающих открытые посты, к груди – наискось – были прикреплены черные ранцы, где скрывались израильские автоматы "Узи". Официально эти ранцы назывались ОМР – "оружие мгновенной реакции". Агенты, вооруженные ими, были готовы открыть огонь через полторы секунды после сигнала тревоги. Любой непрошеный гость, сумевший проникнуть в этот коридор, мог рассчитывать на жаркий прием.

– Значит, Ястреб и Гарпия обсуждают государственные проблемы, – тихо заметила Дага.

– Постыдись, Элен! Не ожидал, что ты такая ханжа, – упрекнул ее с лукавой улыбкой Коннор.

– Я знаю, это не мое дело, однако в старину у входа должны были стоять евнухи или кто-то вроде.

– Вот поговори еще, и Санта-Клаус бросит тебе в чулок раскаленную головешку.

– Обойдусь – меня устроит новый автоматический пистолет, который приняли на вооружение в ФБР, – усмехнулась Дага. – Они походят на ребятишек. Это просто неприлично.

– Послушай, Дага…

– Да знаю – он наш босс, взрослый человек и нам следует отвернуться, чтобы не видеть происходящего. Успокойся, Пит. Неужели ты считаешь, что я проболтаюсь репортерам? – Она открыла дверь, ведущую на пожарную лестницу – там стояли три агента Секретной службы, и два из них держали наготове автоматы.

– А я только собирался пригласить тебя пропустить стаканчик на ночь, – произнес Коннор с каменным выражением лица. Это была шутка. Ни он, ни Дага не брали в рот спиртного во время работы – а на работе они находились почти всегда. Нельзя сказать, чтобы Коннор не думал временами о том, как бы завалить Дагу к себе в постель. Он был разведен, и Дага тоже, но это не привело бы ни к чему хорошему. Она тоже понимала это и потому ухмыльнулась.

– Я бы не отказалась – они в этой стране пьют вино, которое мы в детстве считали соком. Ну что у нас за паршивая работа! – Она взглянула вдоль коридора. – Все на местах, Пит. Думаю, можно отправляться спать.

– Тебе действительно понравился этот десятимиллиметровый пистолет?

– Пристреливала один на прошлой неделе в Гринбелте. Первая же обойма легла кучно. Лучшего трудно ожидать, милый. Коннор остановился, посмотрел на нее и рассмеялся:

– Боже мой, Дага!

– Считаешь, кто-нибудь может нас заметить? – Д'Агустино посмотрела на него невинным взглядом. – Теперь ты понимаешь, что я имею в виду?

– Господи, да разве итальянцы бывают святошами? Элен ткнула старшего агента локтем под ребра и пошла к лифту. Коннор прав. Она превращается в какую-то ханжу, а это ей совсем не свойственно. Она была страстной по натуре, но ее единственная попытка создать семью закончилась неудачей, потому что рамки семьи были слишком узки для двух самостоятельных властных людей, и к тому же итальянцев. Она понимала, что позволяет предрассудкам влиять на ее суждения. Это плохо, даже если касается вопроса одновременно тривиального и не связанного с ее работой. Ястреб имеет полное право заниматься чем угодно в свободное время, но у него был такой взгляд… Неужели он влюбился в эту стерву? Интересно, допускали подобное другие президенты? Наверно, признала она. Они были всего лишь мужчинами, а все мужчины иногда думают не головой, а тем, что у них ниже пояса. Дагу оскорбляло лишь то, что президент превратился в слугу такой ограниченной особы. Но подобная точка зрения, тут же поняла она, была странной и непоследовательной. В конце концов, она принадлежит к числу свободно мыслящих женщин. Почему она допустила, чтобы это беспокоило ее? Слишком длинный день, решила Дага. Ей нужно отдохнуть, а через пять или шесть часов снова надо вставать на дежурство. Черт бы побрал эти поездки за океан…

– Тогда что это? – спросил Куати сразу после восхода. Весь предыдущий день он отсутствовал – проводилось совещание с другими руководителями партизанских отрядов, а потом Куати ездил к своему врачу. Госн знал об этом, хотя и не мог спросить о результатах.

– Не знаю точно, – ответил техник. – Думаю, устройство для создания радиолокационных помех или что-то в этом роде.

– Очень интересно, – сразу послышался ответ командира. Несмотря на разрядку в отношениях между Востоком и Западом – или как это называют политики, – дело оставалось делом. Урусских все еще была армия, которая нуждается в оружии. Меры, принимаемые против этого оружия, всегда представляли ценность. Особенный интерес русские проявляли к израильскому снаряжению, поскольку американцы пользовались израильскими разработками. Даже устаревшее снаряжение показывало, в каком направлении работают их инженеры, и помогало разгадать действие современных систем.

– Да, мы сможем продать его нашим русским друзьям.

– Как проявил себя американец? – спросил Куати.

– Просто великолепно. Он мне нравится, Исмаил. Теперь я понимаю его лучше. – И техник объяснил почему. Куати кивнул.

– Как нам поступить с ним? Госн пожал плечами.

– Пусть пройдет курс, научится владеть оружием. Посмотрим, как он притрется к нашим бойцам.

– Хорошо. Я пошлю его туда утром, чтобы посмотреть, что он может. Сколько тебе нужно времени, чтобы разобраться в этой штуке?

– Я собирался поработать сегодня.

– Тогда не буду тебе мешать.

– Как чувствуешь себя, командир?

Куати нахмурился. Самочувствие его было ужасным, но он пытался убедить себя, что отчасти это объяснялось заключением какого-то договора с израильтянами. Неужели это происходит на самом деле? Разве такое возможно? История утверждает обратное, но вокруг так много перемен… Какое-то соглашение между сионистами и саудовцами… Чего еще можно ожидать после войны с Ираком? Американцы сыграли свою роль в этой войне и теперь предъявляют к оплате какой-то счет. Это разочаровывает, но такого следовало ожидать, и любые шаги американцев отвлекут внимание от недавних зверств израильских оккупантов. Эти люди, хотя и называют себя арабами, оказались бабами и безо всякого сопротивления подчинились огню и смерти… Куати покачал головой. Это не метод ведения войны. Значит, американцы предпринимают что-то, чтобы ослабить воздействие политического взрыва, вызванного бойней на Храмовой горе, а саудовцы лижут им пятки, словно болонки. Никакие договоры, никакие соглашения не смогут оказать влияние на борьбу палестинцев за свободу. Да и я скоро почувствую себя лучше, подумал Куати.

– Это неважно. Сообщи мне, когда узнаешь что-то определенное.

Госн понял, что разговор окончен, и вышел. Здоровье командира беспокоило его. Куати серьезно болен – это он узнал у своего зятя. – но насколько тяжела его болезнь? Как бы то ни было, пора приниматься за работу.

Мастерская выглядела полуразвалившимся сараем с деревянными стенками и крышей из рифленого железа. Если бы она походила на что-то более солидное, пилот какого-нибудь израильского истребителя-бомбардировщика Ф-16 уже давно уничтожил бы ее.

Бомба – Госн все еще думал о ней как о бомбе – лежала на глиняном полу. А-образная опора – подобно тем, что используются для погрузки тяжелых предметов, – была установлена вчера в соответствии с его указаниями, чтобы он мог передвигать бомбу в случае необходимости. Госн включил свет – он любил работать в ярко освещенном помещении – и посмотрел на.., бомбу.

Но почему я называю этот предмет бомбой? – спросил он себя. Госн покачал головой. Начинать нужно с люка, это ясно. Работа предстояла трудная. При ударе о землю наружная оболочка бомбы деформировалась и петли люков внутри ее были, несомненно, повреждены… Но у него достаточно времени.

Госн выбрал в ящике с инструментами отвертку и принялся за работу.

Президент Фаулер проснулся поздно. Усталость от полета еще не прошла, и.., он едва не засмеялся, глядя на себя в зеркало. Боже мой, три раза – меньше чем за двадцать четыре часа.., верно? Он попытался сделать мысленные расчеты, но понял, что такое усилие ему по плечу лишь после утреннего кофе. Как бы то ни было, три раза с относительно небольшими перерывами. Такое не удавалось ему вот уже сколько времени! Зато он сумел отдохнуть. Его тело после душа казалось легким и полным сил, а бритва, снимающая крем с его лица, открывала мужчину с молодыми, тонкими чертами, соответствовавшими огню в его глазах. Еще через три минуты он выбрал полосатый галстук, гармонирующий с белой рубашкой и серым костюмом. Сегодня он должен быть одет серьезно, но не мрачно. Пусть духовные лица ослепляют телевизионные камеры блеском своего красного шелка. Его речь произведет еще большее впечатление, если ее произнесет хорошо, со вкусом одетый бизнесмен-политик – таким был его политический образ, несмотря на то что он никогда в жизни не руководил частным бизнесом. Он серьезный человек, этот Боб Фаулер, – вышел из народа, конечно; но все-таки серьезный человек, на которого можно положиться, который всегда поступит правильно.

Сегодня я уж непременно продемонстрирую это, заметил про себя президент Соединенных Штатов, заглядывая в еще одно зеркало, чтобы проверить, как повязан галстук. Послышался стук в дверь, и он повернул голову.

– Заходите.

– Доброе утро, господин президент, – произнес специальный агент Коннор.

– Привет, Пит. Как жизнь? – Фаулер снова повернулся к зеркалу. Узел выглядел не так, как ему хотелось, и он принялся завязывать галстук снова.

– Отлично, сэр. Спасибо. Сегодня на улице такая прекрасная погода.

– Жаль, что тебе и твоим сотрудникам приходится столько трудиться. Мало спите и никогда не видите красоты мест, куда мы приезжаем. Тут и моя вина, правда? – Вот так, решил Фаулер, теперь все хорошо.

– Ничего страшного, господин президент. Мы все добровольцы. Что заказать на завтрак, сэр?

– Доброе утро, господин президент! – Из-за спины Коннора показалась доктор Эллиот. – Вот и пришел этот день! Боб Фаулер посмотрел на нее с улыбкой.

– Верно, пришел. Позавтракаешь со мной, Элизабет?

– С удовольствием. У меня есть кое-какие материалы – займет немного времени на этот раз.

– Пит, завтрак на двоих.., и пусть кладут побольше. Я голоден.

– Мне только кофе, – произнесла Элизабет, обращаясь к агенту. Коннор обратил внимание на ее тон, но только согласно кивнул и вышел. – Боб, ты выглядишь просто великолепно.

– Ты тоже, Элизабет. – Это было сущей правдой. Она надела свой самый дорогой костюм, женственный и в то же время достаточно серьезный.

Доктор Эллиот опустилась в кресло и открыла папку.

– По мнению ЦРУ, японцы что-то задумали, – сказала она после обычного утреннего брифинга.

– Что именно?

– По словам Райана, до них донесся только отзвук, какой-то слух о чем-то в следующем раунде переговоров о торговле. Цитируют слова премьер-министра, который произнес резкие слова в наш адрес.

– А если точнее?

– "Нас лишили заслуженно принадлежащего нам места в мире в последний раз, и я расквитаюсь с ними за это", – процитировала доктор Эллиот. – Райан считает, что это очень важно.

– Как считаешь ты?

– Думаю, у Райана опять приступ мании преследования. Его лишили возможности принять участие в заключительном этапе работы над договором, вот он и решил продемонстрировать свою важность. Маркус согласен с такой оценкой, но все-таки послал это сообщение, чтобы проявить беспристрастность, – закончила Элизабет подчеркнуто ироничным тоном.

– Кабот не оправдал наших надежд, верно? – Фаулер бегло просмотрел документы.

– Он не сумел показать своим подчиненным, кто босс в его ведомстве. Бюрократы запутали его в своих сетях, особенно Райан.

– Неужели он так не нравится тебе? – спросил президент.

– Он слишком высокомерен. Он…

– Элизабет, Райан имеет крупные заслуги. Он тоже не нравится мне как человек, но как разведчик он провел много операций и блестяще справился с ними.

– Райан – это атавизм, Боб. Джеймс Бонд – по крайней мере так он считает. Хорошо, – согласилась Эллиот, – у него немало заслуг, но ведь все они в прошлом. Сейчас нам нужны люди с более широким взглядом на положение в мире.

– Конгресс не согласится с таким мнением, – заметил президент, и в это время в комнату вкатили столик с завтраком. Пищу заранее проверили и убедились, что в ней отсутствуют радиоактивные вещества, подслушивающие устройства и яды. Кроме того, специально подготовленные собаки установили, что в ней нет и взрывчатых веществ, – что, подумал президент, было очень непросто для собак, которые, наверно, тоже любили сосиски.

– Можете идти, мы обслужим себя сами. – Президент отпустил стюарда, прежде чем продолжить. – Он нравится им, Элизабет. Конгресс в восторге от Райана, в полном восторге. – Фаулер мог не добавлять, что Райан как заместитель директора Центрального разведывательного управления, хотя и был назначен на эту должность президентом, прошел утверждение в сенате США. Таких людей трудно уволить. Для этого нужны веские основания.

– Мне это совершенно непонятно. Особенно позиция Трента. Почему именно он так защищает Райана?

– А ты бы спросила его, – предложил Фаулер, окуная оладьи в масло.

– Я так и сделала. Он танцевал вокруг моего вопроса, так и не ответив по существу, подобно прима-балерине. Президент расхохотался.

– Боже мой, женщина, что если кто-нибудь услышит тебя!

– Роберт, мы оба одобряем сексуальные вкусы почтенного мистера Трента, но он чопорный сукин сын, и мы это тоже знаем.

– Это правда, – вынужден был согласиться Фаулер. – Но что ты хочешь этим сказать, Элизабет?

– Пора Каботу поставить Райана на место.

– Насколько повлияла на твое мнение роль Райана в идее договора?

Глаза Эллиот сверкнули от ярости, но президент смотрел в тарелку. Она глубоко вздохнула, прежде чем продолжить разговор, и попыталась понять, намеренно ли хочет президент завести ее или нет. Нет, наверно, однако эмоции такого рода не влияли на Фаулера.

– Боб, мы уже говорили об этом. Райан всего лишь объединил в одно целое несколько идей, уже выдвинутых другими. В конце концов, он офицер разведки. Их обязанность докладывать о том, что делают другие.

– Райан делал значительно больше. – Фаулер видел, что происходит с Элизабет, но подкалывать ее было так забавно.

– Отлично, он убивал людей! Это делает его каким-то особенным? Проклятый Джеймс Бонд! Ты даже допустил казнь тех, кто…

– Элизабет, эти террористы убили семерых агентов Секретной службы. Ее сотрудники охраняют меня, и от них зависит моя жизнь. С моей стороны было бы актом черной неблагодарности и полным идиотизмом помиловать людей, убивших их сослуживцев. – На лице президента едва не появилось выражение беспокойства… "Это и есть твоя принципиальность, Боб?" – спросил его внутренний голос, но ему удалось сдержаться.

А теперь тебе придется вообще воздержаться от помилования любых преступников – ведь тебя могут обвинить в том, что однажды ты отказал в помиловании из своекорыстных соображений. Ты допустил, чтобы тебя загнали в тупик и перехитрили, – напомнила она. Значит, он действительно хотел завести меня, решила Элизабет и ответила ему тем же. Однако Фаулер не поддался на такую ловушку.

– Элизабет, я, может быть, единственный прокурор в Америке, который не верит в эффективность смертной казни, но мы живем в демократическом государстве, и народ считает ее необходимой. – Он поднял голову от тарелки. – Это были террористы. Не могу сказать, что я был счастлив, когда их казнили, но если кто-нибудь заслуживал такого наказания, то это именно они. В то время я не мог занять иную позицию в этом вопросе. Может быть, во время второго срока. Нужно подождать, когда случай будет подходящим. Политика – это искусство возможного. Это значит, что осуществлять свои цели нужно постепенно, Элизабет. Ты ведь знаешь это не хуже меня.

– Если ты не примешь меры, то когда-нибудь утром проснешься и увидишь, что во главе ЦРУ стоит Райан. Не отрицаю, у него есть способности, но он принадлежит к прошлому. Для того времени, в котором мы живем, Райан уже не годится.

Боже мой, да ведь ты завистливая женщина, подумал Фаулер. Впрочем, у всех нас есть слабости. Пожалуй, хватит играть с ней. Не дай Бог обидеть ее слишком серьезно.

– Что ты предлагаешь?

– Нам нужно незаметно вытеснить его.

– Я подумаю над твоим предложением. Знаешь, Элизабет, давай не будем портить такой день спорами подобного рода, ладно? Как ты собираешься сообщить об условиях договора?

Элизабет откинулась назад и сделала несколько глотков из чашки. Она упрекнула себя за то, что излишне увлеклась и начала требовать уступок от президента слишком рано. Она испытывала острую неприязнь к Райану, но Боб прав, разумеется. Для разговора нужно другое место и другое время. Элизабет знала, что у нее достаточно времени для достижения своих целей и добиваться их следует с немалым искусством.

– Просто покажу им экземпляр договора.

– Думаешь, они смогут так быстро прочитать его? – Фаулер рассмеялся. В средствах массовой информации было полно недоучек.

– Ты бы видел, что говорят о договоре. Передовая статья "Нью-Йорк тайме" передана по телефаксу сегодня утром. Им отчаянно нужна информация. Ради нее пресса готова на все. К тому же я подготовила пояснительные заметки.

– Поступай так, как считаешь нужным, – сказал президент, доедая сосиски. Он взглянул на часы. Сейчас расчет времени имел огромное значение. Разница во времени между Римом и Вашингтоном была шесть часов. Это означало, что подписание договора должно начаться не раньше двух часов дня, чтобы церемония попала в утренние передачи новостей. Однако американский народ предстоит подготовить, следовательно, телевизионщикам нужно представить подробности договора к трем часам восточного поясного времени – иначе они не сумеют полностью освоить материал. Элизабет сообщит подробности договора в девять – через двадцать минут, подумал Фаулер.

– И ты скажешь о роли, которую сыграл Чарли?

Обязательно. Будет справедливо, если мы подчеркнем его заслуги.

Вот и конец роли Райана в процессе урегулирования отношений на Ближнем Востоке, подумал Боб Фаулер, но промолчал. К тому же Чарли и правда дал толчок этому делу. Фаулера охватило смутное чувство жалости к Райану. Президент тоже считал, что заместитель директора ЦРУ относится к ушедшим временам, но ему было известно все, что совершил Райан в прошлом, и это произвело на него глубокое впечатление. Да и Арни ван Дамм высоко ценил Райана, а Арни разбирался в людях лучше всех в администрации Фаулера. Однако Элизабет занимала пост советника по национальной безопасности, и президент не мог допустить столкновения между нею и заместителем директора ЦРУ. Нет, не мог. Так что все было очень просто.

– Ослепи их, Элизабет.

– Для этого не понадобится особых усилий. – Она улыбнулась ему и вышла.

Работа оказалась намного труднее, чем он ожидал. Госн подумал, а не позвать ли кого-нибудь на помощь, потом отказался от этой мысли. Часть его славы в организации основывалась на том, что он всегда работал, один и обращался за помощью лишь в тех случаях, когда требовались крепкие спины.

Бомба – или устройство, или подвесной контейнер – оказалась значительно более прочной конструкцией, чем предполагалось. Направив на нее мощные лампы, Госн не спеша очистил и вымыл ее водой. И тут же обнаружил много загадочных деталей. Например, отверстия, заглушенные болтами. Он удалил один из болтов и увидел, что под ним скрывается еще одно электрическое соединение. Особенно удивительным, однако, оказалось то, что корпус бомбы толще обычного. Госну приходилось разбирать подвесное устройство, создающее электронные помехи, которое было изготовлено в Израиле, и он убедился, что, хотя корпус изготовлен из алюминия, а нескольких местах были части из фибергласа или пластика, прозрачные для электронного излучения.

Госн начал работу с люка в корпусе бомбы, скоро понял, что открыть его почти невозможно, и попытался найти другие способы проникнуть внутрь. Однако их не оказалось, и Госн вернулся к люку, недовольный тем, что напрасно потратил несколько часов.

Он сел, выпрямил усталую спину и закурил. Так что же ты собой представляешь? – спросил он, мысленно обращаясь к загадочному предмету.

Теперь ему стало ясно, что этот предмет очень походит на бомбу – да, на бомбу. Тяжелый корпус – почему он не, понял с самого начала, что у системы электронного глушения не может быть такого массивного корпуса… Но разве это может быть бомбой? Никаких взрывателей или детонаторов, внутри Госн увидел только электрические провода и разъемы. Нет, это все-таки что-то, связанное с электроникой. Он погасил сигарету о землю и подошел к верстаку.

В распоряжении Госна было множество инструментов, среди них циркульная пила по металлу, работающая на бензиновом моторе. Вообще-то ею полагалось работать вдвоем, однако Госн решил, что справится и один, если возьмется за люк, который тоньше, чем корпус. Он установил глубину разреза в девять миллиметров и включил мотор, с трудом подтащив пилу к люку. Визг пилы был ужасен, особенно после того, как алмазное лезвие начало врезаться в сталь, но вес оказался достаточно велик, чтобы удержать пилу на месте, не допустить ее соскальзывания в сторону. Госн медленно водил пилой по краю люка. Для первого разреза ему потребовалось двадцать минут. Он выключил пилу, положил ее рядом, затем проверил разрез тонкой проволокой.

Наконец! – сказал он себе. Ему удалось проникнуть внутрь корпуса. Сам корпус был гораздо толще – сантиметра четыре, однако люк оказался в четыре раза тоньше. Госн был так доволен успехом, что ему и в голову не пришло задуматься над тем, почему для корпуса устройства электронных помех потребовалась такая толщина закаленной стали. Перед тем как продолжить работу, он надел противошумовые наушники. В ушах у него звенело от визга пилы, и ему не хотелось, чтобы головная боль еще больше затруднила и без того тяжелую работу.

Почти одновременно на экранах телевизоров всех компаний появилась надпись: "Специальное сообщение". Комментаторы, которым пришлось встать рано – по стандартам их пребывания в Риме, – чтобы присутствовать на брифинге доктора Эллиот, устремились к своим будкам, задыхаясь от спешки, и передали составленные ими заметки продюсерам и консультантам.

– Я знала! – воскликнула Анджела Мирилес. – Рик, я ведь говорила тебе!

– Энджи, признаю поражение и готов угостить тебя обедом, ужином и даже завтраком в любом ресторане на твой выбор.

– Ладно, ладно, я обязательно воспользуюсь твоим приглашением, – усмехнулась старший консультант. Сукин сын получает столько денег, что может позволить себе такую роскошь.

– Как будем передавать? – спросил продюсер.

– Немедленно. Мне нужно две минуты на подготовку, и начинаем передачу.

– Черт побери, – пробормотала Энджи. Рик не любил поспешных передач. Одновременно ему нравилось опережать газетных репортеров при обнародовании сенсаций, а в данном случае это было очень вероятно. Вот тебе, "Нью-Йорк тайме"! Комментатор едва высидел несколько минут, необходимых для гримировки, и бросился к камерам. Эксперт телевизионной компании – боже мой, ну и эксперт! – подумала Мирилес – сел в будке рядом с комментатором.

– Пять! – произнес, помощник продюсера. – Четыре, три, два, один! – Он резко опустил руку, глядя на комментатора.

– Свершилось! – объявил комментатор. – Через четыре часа президент Соединенных Штатов Америки вместе с президентом Советского Союза, королем Саудовской Аравии, премьер-министрами Израиля и Швейцарии, а также главами двух основных религиозных групп подпишут договор, который может стать началом полного урегулирования проблем Ближнего Востока. Вот подробности договора, и они поразительны. – В течение трех минут, не переводя дыхания, он продолжал быстро говорить, словно соревнуясь с комментаторами других телевизионных компаний.

– На памяти поколений не случалось ничего подобного, и вот еще одно чудо – нет, еще одна веха на пути к всеобщему миру. Как твое мнение, Дик? – Комментатор повернулся к сидящему рядом эксперту по Ближнему Востоку, бывшему послу США в Израиле.

– Я вчитываюсь в детали договора вот уже полчаса, Рик, и все еще не верю глазам. Может быть, это и есть чудо. Для него мы действительно выбрали подходящее место. Уступки, на которые пошло правительство Израиля, невероятны, но не менее удивительны гарантии Америки, направленные на поддержание мира в регионе. Еще больше поражает полная тайна, в которой велись переговоры. Если бы подробности стали известны даже два дня назад, все это рухнуло бы, Рик, прямо на наших глазах. Но сейчас, когда события вошли в завершающую стадию, я верю в успех. Да, Рик, свершилось. Ты выбрал совершенно правильное слово. Свершилось. Через несколько часов мы будем свидетелями того, как мир претерпит еще одну радикальную перемену.

– Это никогда бы не осуществилось, если бы не беспрецедентная помощь со стороны Советского Союза. Несомненно, нам следует благодарить за это русского президента Андрея Нармонова, который подвергается такой резкой критике у себя дома.

– Твое отношение к уступкам, на которые пошли все религиозные группы?

– Эти уступки поразительны, Рик, просто поразительны. Ведь в этом регионе мира религиозные войны полыхали на протяжении всей истории человечества. Будет справедливо упомянуть, что архитектором договора был покойный доктор Чарлз Олден. Один из представителей администрации отдал должное огромному вкладу, который внес человек, умерший всего несколько недель назад, причем накануне смерти он оказался замешанным в грандиозный скандал. И вот жестокая ирония судьбы: человек, который пришел к выводу, что источником напряженности в регионе являются искусственно насаждаемые раздоры между религиозными группами, возникшими именно в этом штормовом регионе, не смог дожить до момента, когда его видение превратилось в реальность. Оказывается, Олден и был той движущей силой, что подталкивала договор к его осуществлению. Остается только надеяться, что история запомнит это, несмотря на печальные обстоятельства его смерти, запомнит доктора Чарлза Олдена из Йельского университета, благодаря которому свершилось это чудо. – Бывший посол США в Израиле тоже учился в Йельском университете и даже на одном курсе с Чарлзом Олденом.

– Какова роль остальных? – спросил комментатор.

– Рик, когда происходит событие такого масштаба – а это случается крайне редко, – свой вклад вносят многие, причем вклад каждого тоже важен. Немало усилий в заключение Ватиканского договора вложил госсекретарь Брент Талбот, которому так умело помогал его заместитель и ближайший помощник Скотт Адлер, блеснувший профессиональным искусством дипломата. В то же время не следует забывать о роли президента Фаулера, который поддержал эту инициативу и, когда требовалось, оказывал необходимый нажим. Именно президент Фаулер взял на себя осуществление того, что увидел Чарлз Олден. Ни одному президенту не приходилось проявлять подобное политическое мужество и поразительную дальновидность, ставить на карту свою политическую репутацию для достижения столь трудноосуществимой цели. В случае неудачи невозможно было бы вообразить размеры политического урона для президента, но Фаулер добился своего. Это великий день для американской дипломатии, великий день для взаимопонимания между Востоком и Западом и, возможно, величайший момент для всеобщего мира во всей человеческой истории.

– Я не сумел бы сказать это лучше тебя. Дик. Каково твое мнение относительно позиции Сената, который должен одобрить Ватиканский договор, и что ты думаешь об американо-израильском двустороннем соглашении?

Эксперт усмехнулся и покачал головой, сделав вид, что удивлен такой постановкой вопроса.

– Ватиканский договор пройдет через сенат так быстро, что президент рискует размазать еще не высохшие чернила на его тексте. Единственное, что может замедлить принятие договора, это риторика в комитете и на заседании Совета.

– Однако расходы по содержанию американских войск…

– Рик, целью нашей армии является сохранение мира. У них такая работа, и, чтобы сохранить мир в регионе Ближнего Востока, Америка готова заплатить столько, сколько потребуется. Для американского налогоплательщика расходы по содержанию войск в Израиле станут не жертвой, а делом чести. Нам выпало поставить печать американской военной мощи на гарантии мира для всей планеты. Это и есть историческая миссия Америки, Рик. Конечно, мы пойдем на это.

– Настала пора закончить нашу передачу, – произнес Рик, поворачиваясь лицом к первой камере. – Мы снова выйдем в эфир через два с половиной часа для прямой трансляции церемонии подписания Ватиканского договора. А пока вы будете смотреть передачи из Нью-Йорка. Перед вами выступал Рик Казинс, который вел передачу из Ватикана.

– Сукин сын! – выругался Райан. На этот раз, когда он включил телевизор, его жена проснулась и теперь вместе с ним смотрела передачу.

– Джек, ты ведь тоже этим занимался… – Кэти встала и пошла готовить утренний кофе. – Я хочу сказать, ты бывал там и…

– Милая, я был связан с подготовкой договора. Это все, что я могу сказать. – Джек понимал, что ему следовало рассердиться на то, что идея урегулирования на Ближнем Востоке оказалась приписанной Олдену, но Чарли был хорошим парнем, хотя и продемонстрировал немало человеческих слабостей, и действительно принимал меры к практическому осуществлению переговоров, когда это от него требовалось. К тому же, напомнил себе Райан, история постепенно узнает правду, как это обычно и происходит. Настоящим участникам известно, как все обстояло на самом деле. Он, Джек Райан, тоже знает. Райан привык оставаться в тени, осуществлять дела, о которых не знают и не могут знать остальные. Он повернулся к жене и улыбнулся.

И Кэти тоже знала. Она слышала, как он размышлял вслух несколько месяцев назад. Джек даже не замечал, что довольно громко бормочет, когда бреется, и не подозревал, что будит жену всякий раз, когда просыпается утром. Но Кэти еще ни разу не упустила случая проводить его на работу, хотя и не открывала глаза. Джек был ее мужем, и его достоинства не являлись тайной для жены.

Это несправедливо, сказала себе второй доктор в семье. Мир на Ближнем Востоке был идеей Джека, по крайней мере отчасти. Сколько всего другого она не знает о муже? Это был вопрос, который Кэролайн Мюллер – Райан, доктор медицины, член Американского общества хирургов-офтальмологов, редко задавала себе. Но она знала, что кошмары, преследующие Джека по ночам, были вполне реальными. Он плохо спал, много пил и даже во сне снова и снова переживал события, о которых она никогда не станет расспрашивать его.

Иногда это ее пугало. Что сделал ее муж? Какую вину носит в сердце?

Вина? – спросила себя Кэти. Почему это она задала себе этот вопрос?

Через три часа Госн сумел открыть люк. Ему пришлось заменить диск пилы, однако задержка была вызвана главным образом тем, что следовало обратиться за помощью, но он счел это ниже своего достоинства. Как бы то ни было, теперь все в порядке. Госн ломом завершил операцию, затем взял электрический фонарик и заглянул внутрь. И столкнулся с новой загадкой.

Внутри корпуса техник увидел металлическую решетку – уж не из титана ли? – подумал он, – которая удерживала на месте какой-то цилиндр.., закрепленный толстыми болтами. Госн пошарил лучом внутри корпуса и увидел множество проводов, ведущих к цилиндру. Рядом он заметил край электронного устройства, довольно большого… Не иначе радиолокационный трансивер, решил Госн. Понятно! Значит, это какой-то.., но тогда почему?.. Внезапно он понял, что упускает что-то.., очень значительное. Но что именно? Надписи на цилиндре были на иврите, Госн плохо знал этот семитский язык, а потому не понял их важность. Теперь он заметил, что решетчатый каркас, удерживающий цилиндр, отчасти предназначен для поглощения ударов и толчков и что он блестяще выполнил свою задачу. Решетчатая основа была вся искорежена, но цилиндр казался невредимым. Или поврежден, но не расколот… Итак, внутренняя начинка цилиндра должна быть защищена от толчков. Значит, там чувствительные приборы – наверно, какая-то электронная система. Таким образом Госн снова вернулся к мысли, что перед ним устройство глушения радиолокаторов. Он слишком сконцентрировал свое внимание на этом, чтобы понять, что отвергает все остальные возможности, и его ум, ум опытного инженера, настолько занят насущными задачами, что не в состоянии подумать об этой проблеме более широко. Что бы ни было перед ним, решил Госн, сначала нужно извлечь содержимое. Он выбрал гаечный ключ нужного размера и взялся за болты, удерживающие цилиндр на его месте.

Сидя в кресле шестнадцатого века, Фаулер наблюдал, как чиновники протокольной службы носятся по залу подобно фазанам, которые никак не могут принять решение: лететь им или бежать по земле? Принято считать, что подобные церемонии проводятся гладко с помощью профессиональных дипломатов, заранее обдумавших все предстоящие шаги. Однако Фаулер знал, что это не так. Действительно, все идет гладко, когда есть время для подготовки – несколько месяцев, – что позволяет рассчитать каждую минуту. Но в данном случае на подготовку были отведены не месяцы, а всего несколько дней, и дюжина чиновников, слетевшихся к тему же из разных стран, даже не могли понять, кто из них старший. Удивительным было то, что русские и швейцарские дипломаты оказались самыми спокойными, на глазах президента США они отошли в сторону, поговорили о чем-то, быстро разработали план действий и представили этот план своим коллегам. После этого принялись за осуществление плана. Похоже на хорошую футбольную команду, улыбнулся про себя президент. Представитель Ватикана был слишком стар для такой работы. Ему – епископу, подумал Фаулер, или архиепископу – уже за шестьдесят, и нервное беспокойство когда-нибудь приведет его к инфаркту. В конце концов русский дипломат отвел его на минуту-другую в сторону, они обменялись кивками и рукопожатием, и с этого момента все пошло как по маслу. Фаулер решил, что следует узнать имя этого русского. Он выглядит настоящим профессионалом. Однако наблюдать за происходящим было куда интереснее, и развертывающееся зрелище позволяло президенту отдохнуть и расслабиться в тот момент, когда он особенно в этом нуждался.

Наконец – с опозданием всего на пять минут, что уже само по себе было чудом, заметил Фаулер, подавив улыбку, – главы государств поднялись со своих кресел, повинуясь знаку церемониймейстера подобно гостям на свадьбе, которыми руководит нервничающая теща, и выстроились в очередь. Снова рукопожатия и обмен шутками, не всегда достигавшими цели из-за отсутствия переводчиков. Король Саудовской Аравии недовольно морщился. Ну что ж, у него есть на то все основания, подумал Фаулер. Не иначе на уме у саудовца совсем другое. В его адрес уже начали поступать угрозы покарать смертью. Однако на лице короля не было страха, заметил Боб Фаулер. Он, возможно, и лишен чувства юмора, но его отличали гордая выправка и мужество – и благородство, должен был признать президент, идущее рука об руку со званием короля. Именно он первым дал согласие на переговоры после двухчасовой беседы с Райаном. А ведь нехорошо получилось. Райан был вынужден заменить Чарли Олдена, советника по национальной безопасности, и он сумел так хорошо выполнить это поручение, словно готовился к нему. Президент нахмурился. Он позволил себе забыть, как поспешно осуществлялись те первоначальные маневры. Скотт Адлер отправился в Москву, Рим и Иерусалим, а Райан – в Рим и Эр-Рияд. Оба блестяще справились с поручениями, и ни одного из них не похвалят за это. Таковы законы истории, пришел к выводу президент Фаулер. Если бы им хотелось, чтобы их имена остались в ее анналах, следовало попробовать стать президентом.

Два швейцарских гвардейца открыли огромные бронзовые двери, за которыми обнаружилась толстенькая фигура кардинала Джиованни Д'Антонио. Яркие, словно солнце, лучи телевизионных юпитеров окружили его искусственным ореолом, и президент Соединенных Штатов Америки с трудом удержался от смеха. Процессия двинулась в зал.

Тот, кто конструировал и создавал эту штуку, подумал Госн, неплохо разбирался в том, как противостоять грубой силе. Странно, промелькнуло у него в голове. Израильское оборудование всегда отличалось утонченностью – нет, это не то слово. Израильтяне были умными, одаренными и элегантными инженерами. Они создавали вещи именно с таким запасом прочности, какой требовался, – не больше и не меньше. Даже в том оборудовании, которое они изготовляли по временным образцам, было заметно предвидение и искусная работа. Но перед ним.., перед ним лежал образец, запас прочности которого был возведен в многократную степень. Он был поспешно спроектирован и собран. Более того, конструкция выглядела почти грубой, недостаточно продуманной. За это Госн был благодарен. Будет легче разбирать. Никому не пришло в голову вложить сюда заряд самоуничтожения, которой пришлось бы, обнаружив, обезвредить первым делом, – сионисты научились устраивать такие дьявольски хитрые штучки! Одна такая подсистема едва не взорвала Госна всего пять месяцев назад, но здесь не было ничего подобного. Болты, удерживающие цилиндр, заело, но они остались прямыми, значит, придется всего лишь выбрать ключ с достаточно длинным рычагом. Он побрызгал машинным маслом на каждый болт, подождал и, пятнадцать минут и две сигареты спустя, захватил первый из них гаечным ключом. Сначала болт поворачивался с трудом, но затем дело пошло легче, и скоро Госн вынул его. Осталось еще пять.

Предстоял долгий вечер. Сначала начались речи. Первым выступил папа римский как сторона, принимающая у себя гостей, и его речь была удивительно сдержанной, без риторики. Он цитировал отрывки из Священного писания, снова и снова обращая внимание присутствующих на сходство между тремя религиями, представители которых находились в зале. У каждого из присутствующих были наушники, и участники церемонии прислушивались к синхронному переводу. Правда, слушать перевод было излишним, так как перед ними лежали тексты выступлений. Сидящие вокруг стола старались не зевать, потому что речи – это всего лишь речи, а политическим деятелям трудно выслушивать других, даже если это главы других государств. Фаулеру было труднее всех. Ему предстояло выступать последним. Он незаметно взглянул на часы, сохраняя на лице маску внимания, и задумался о предстоящих девяноста минутах.

Потребовалось еще сорок минут, и наконец все болты были сняты. Большие, тяжелые болты, не подверженные коррозии. Да, эту штуку создавали, подумал Госн, исходя из соображений прочности. Это, однако, было ему только на руку. Теперь нужно извлечь цилиндр. Он еще раз осмотрел все внутри, стараясь обнаружить предохранительные устройства – осторожность в такой работе являлась единственной защитой, – и провел рукой по внутренней поверхности корпуса. К цилиндру был подсоединен только радиолокационный трансивер; остальные три разъема пустовали. Госн настолько устал, что даже не заметил – все три находились со стороны люка и были легкодоступны. Решетчатый каркас смялся, и цилиндр застрял, но все болты были удалены, и теперь понадобится всего лишь грубая сила, чтобы вытащить его.

Андрей Ильич Нармонов произнес короткую речь. Его обращение, подумал Фаулер, было простым и полным достоинства; оно продемонстрировало удивительную скромность, на которую комментаторы непременно обратят внимание.

Госн установил на А-образной опоре дополнительный полиспаст. К счастью, на цилиндре оказалась проушина, облегчающая обращение с тяжелыми предметами; это означало, что израильтяне тоже не любили напрасно тратить силы. Меньше чем через минуту Госн поднял цилиндр на такую высоту, что теперь его удерживало внутри оболочки только трение смятого решетчатого каркаса. Это не могло продолжаться долго. Госн снова побрызгал маслом на внутреннюю часть корпуса и принялся ждать, когда сила тяжести одержит верх.., но уже через две минуты его терпение истощилось. Он нашел достаточно большую щель, чтобы засунуть туда лом, и миллиметр за миллиметром принялся отделять цилиндр от корпуса. Прошло немного времени, раздался скрежет протестующего металла, и корпус упал на землю. Оставалось только потянуть за цепь и вытащить цилиндр.

Цилиндр был окрашен в зеленый цвет и имел на боку собственный люк, что не удивило Госна. Он выбрал подходящий гаечный ключ и снова принялся за работу. Четыре болта, удерживающие крышку люка, оказались зажатыми очень сильно и они поддались усилиям Госна. Теперь он работал быстрее, и его охватило волнение, которое всегда нарастало по мере завершения работы, хотя здравый смысл говорил ему, что спешить исследует.

Наконец пришла очередь Фаулера.

Президент Соединенных Штатов Америки подошел к трибуне с коричневой кожаной папкой в руках. Воротник его рубашки, накрахмаленный и жесткий, как фанера, врезался в шею, но Фаулер не обращал на это внимания. Наступил момент, к которому он готовился всю жизнь. Фаулер посмотрел прямо в камеру: выражение лица серьезное, но не озабоченное, гордое, но не высокомерное, отражающее его приподнятое, но еще не радостное настроение. Он поклонился собравшимся.

– Святой отец, ваше величество, господа главы государств и правительств, – начал Фаулер, – все жители нашего неспокойного, но надеющегося на лучшую жизнь мира. Мы собрались в этом древнем городе, который знал войну и мир на протяжении своей более чем трехтысячелетней истории, городе, давшем миру одну из величайших цивилизаций и являющемся сейчас центром одной из великих религий. Все мы приехали сюда издалека, из пустынь и с гор, с широких европейских равнин, из другого города у большой реки, но в отличие от многих иностранцев, навещавших этот древний город, мы прибыли с миссией мира. Нами руководит одна цель – положить конец войнам и страданиям, принести благословение мира в еще один неспокойный регион планеты, появляющийся сейчас из тьмы веков, залитый кровью, но освещенный идеалами, которые отделили нас от животных как Божьих созданий по его образу и подобию.

Фаулер взглянул вниз лишь затем, чтобы перевернуть страницу. Он умел произносить речи. За последние тридцать лет у него накопился огромный опыт, и сейчас он разговаривал с аудиторией с такой же уверенностью, с какой привык обращаться к сотням судов присяжных, выбирая слова и их звучание, добавляя к ним эмоциональный накал, который так контрастировал с его образом "ледяного" человека. Фаулер пользовался своим голосом, как музыкальным инструментом, подчиняющимся велению его воли.

– Этот город, это государство Ватикан, – продолжал он, – посвящено служению Богу и человеку, и сегодня оно исполняет свою священную обязанность лучше, чем когда-либо раньше. Ибо сегодня, мои дорогие сограждане мира, да, сегодня нам удалось осуществить еще одну мечту, к которой стремятся все мужчины и женщины, где бы они ни жили. С помощью молитв, руководствуясь видением, полученным нами много веков назад, мы поняли, что мир лучше войны, что это цель, заслуживающая более напряженных усилий, требующая намного большего мужества, чем пролитие человеческой крови. Наша сила – в отказе от войны, в мире.

Я считаю огромной честью для себя и для всех нас, что сегодня мы можем сообщить миру о заключении договора, кладущего конец разногласиям, осквернявшим регион, святой для всех присутствующих здесь. Теперь там воцарится мир, основанный на справедливости, вере и слове того, кого мы все знаем под разными именами, но кто знает каждого из нас.

Этот договор признает право всех мужчин и женщин региона на безопасность, свободу вероисповедания и слова, достоинство и права, закрепленные сознанием того, что все мы дети Божий, что каждый из нас отличается от всех остальных, но все до единого равны перед Ним…

Наконец ему удалось открыть этот последний люк. Госн смежил веки от усталости и произнес благодарственную молитву. Он работал в мастерской многие часы, пропустив обед. Госн положил крышку люка рядом и высыпал болты на ее вогнутую сторону, чтобы не потерялись. Прирожденный инженер, он был аккуратен во всем. Внутри цилиндра Госн с восхищением обнаружил пластмассовый изолирующий слой. Назначением его было защитить содержимое от влаги и других посторонних воздействий. Не иначе внутри находится сложное электронное устройство. Госн осторожно прикоснулся к пленке. Давление внутри было нормальным. Он взял небольшой нож, надрезал пленку и откинул лоскут в сторону. Госн впервые смог заглянуть внутрь цилиндра и почувствовал, как ледяные пальцы страха внезапно сжали его сердце. Перед ним был помятый шар желто-серой массы.., похожей на грязное тесто.

Все-таки это была бомба.

По крайней мере система самоуничтожения. Очень мощная, пятьдесят килограммов взрывчатки…

Госн осторожно отошел от бомбы; нестерпимая боль пронизала нижнюю часть живота – ему захотелось помочиться. Он достал сигареты и с третьей попытки сумел закурить. Как он мог упустить… Что? Что он упустил? Ничего. Он работал осторожно, как всегда. Израильтяне еще не убили его. Их инженеры были умными и изощренными, но и он не уступал им.

Терпение, напомнил себе Госн. Он начал осматривать внутреннюю полость цилиндра заново. Там шел провод, все еще присоединенный к радиолокационному прибору, и еще три разъема – все три пустые.

Итак, что мне известно об этой штуке?

Радиолокационный трансивер, тяжелый корпус, люк.., сфера взрывчатого вещества, соединенная проводами…

Госн наклонился вперед, чтобы посмотреть повнимательнее. На равных расстояниях, симметрично в сфере торчали детонаторы.., провода от них вели…

Нет, этого не может быть!

Госн один за другим удалил детонаторы, отсоединяя от каждого провод и укладывая его на разостланное одеяло, медленно и осторожно, поскольку детонаторы были самым ненадежным из всего, что изготовлял человек. С другой стороны, взрывчатое вещество было настолько безопасным, что можно отщипнуть кусок и поджечь его, чтобы вскипятить воду. Он прибегнул к ножу – иначе было трудно извлечь неожиданно твердые блоки.

– В греческой мифологии существует легенда о Пандоре, прекрасной женщине, которой вручили ящик, предупредив, что его нельзя открывать. Однако она неосторожно открыла ящик и дала бедствиям – вражде, смерти и войнам – распространиться среди людей. Пандора предалась отчаянию, пока не обнаружила, наконец, на самом дне ящика надежду. Все мы были свидетелями вражды и войн, но настало время прибегнуть к надежде. Мы прошли долгий путь, полный крови и отчаяния, но этот путь всегда вел наверх, потому что надежда – это общее представление человечества о том, что ждет его в будущем, и надежда привела нас сюда.

Хотя эта древняя легенда и возникла среди язычников, ее истина очевидна сегодня, потому что сегодня мы откладываем вражду, войны и напрасную смерть обратно в ящик. Туда же мы прячем разногласия, оставляя себе надежду, последний и самый ценный дар Пандоры человечеству. Сегодня мы являемся свидетелями осуществления мечты всех людей. Сегодня мы принимаем из рук Бога бесценный дар мира. Спасибо. – Президент тепло улыбнулся в камеру и направился к своему креслу, сопровождаемый бурными – отнюдь не только из вежливости – аплодисментами присутствующих. Настал великий момент – выступив последним, Фаулер первым поставит свою подпись под документом. Он поднес перо к бумаге, и имя Дж. Роберта Фаулера вошло в историю.

Теперь он решил не медлить. Быстро извлек блоки, понимая, что поступает неосторожно и расточительно, но он знал – думал, что знает, – что находится перед ним.

Наконец-то, вот он, металлический шар, сверкающая сфера, плакированная никелем, ничуть не пострадавшая от многих лет, проведенных в огороде старого друза, защищенная от постороннего воздействия усилиями израильских инженеров. Небольшая – не больше детского мяча. Госн знал, как поступить дальше. Он просунул руки в массу раздвинутых блоков взрывчатого вещества, протянул пальцы к сверкающей никелированной поверхности.

Кончики пальцев коснулись металлического шара. Он был теплым.

– Аллах акбар!