"Радуга Шесть" - читать интересную книгу автора (Клэнси Том)

Глава 10 Диггеры

Попов не занимался этим уже много лет, но все-таки помнил, как это делается.

О его нанимателе написано больше, чем о многих политиках, — это только справедливо, подумал Попов, поскольку этот человек делал намного более важные и интересные вещи для своей страны и всего мира. Но эти статьи касались главным образом бизнеса, что мало помогало Попову, за исключением того, что он еще больше узнавал о его богатстве и влиянии. Мало писали о его личной жизни, разве что упомянули о том, что он разведен. Жаль, конечно. Судя по фотографиям и приложенной информации, его бывшая жена казалась привлекательной и интеллигентной. Может быть, двум столь интеллигентным людям трудно жить вместе. Если так, подумал русский, для женщины это очень плохо. Наверно, немногим американским мужчинам нравится жить под одной крышей с женщинами, равными им по интеллекту. Это пугает слабых людей — и только слабый мужчина станет беспокоиться из-за этого, думал русский.

Но Попов не нашел ничего, что связывало бы босса с террористами и терроризмом. Как писала газета «Нью-Йорк Тайме», на него никогда не нападали, он не был даже жертвой обычного уличного преступления. Подобные события, разумеется, не всегда попадают на страницы газет. Может быть, такой инцидент просто не стал достоянием общественности? Но если инцидент был настолько крупным, что изменил весь ход его жизни, — это стало бы известным. Возможно. Почти наверное, подумал Попов. Но слово «почти» являлось беспокойным ограничителем для профессионального разведчика. Его наниматель был бизнесменом, гением в своей научной области и в руководстве крупнейшей корпорацией. Казалось, что именно там находят применение его страсти. Было много фотографий этого мужчины с разными женщинами, редко с одной и той же. Обычно фотографии были с различных благотворительных приемов. Все женщины были красивыми, заметил Попов. Прекрасные «охотничьи» трофеи, изображения которых можно повесить на стену в подходящем свободном месте, пока занимаешься поисками следующей красотки. Итак, что это за человек, на которого он работает?

Попов был вынужден признать, что, по сути дела, это ему неизвестно. Такое обстоятельство изрядно беспокоило бывшего офицера КГБ. Теперь его жизнь принадлежала его нанимателю. Фактически он был пешкой в руках человека, чью мотивацию Попов не понимал. Не зная этого, он не мог оценить «оперативные» опасности для себя лично. Если цель станет достоянием других, а его наниматель будет раскрыт и арестован, тогда он, Попов, окажется под угрозой ареста по серьезному обвинению. Ну что ж, подумал бывший офицер КГБ, имеется простое решение этой проблемы. У него всегда был с собой чемодан с необходимыми вещами и два комплекта фальшивых документов, готовых к использованию. Тогда, при первом сигнале опасности, он приедет в международный аэропорт и вылетит как можно скорее в Европу, где затеряется и воспользуется деньгами, которые положил в банк. У него уже достаточно денег, чтобы обеспечить себе комфортабельную жизнь в течение нескольких лет, может быть, и дольше, если удастся найти по-настоящему хорошего советника по инвестициям. Исчезновение с лица земли не было так уж трудно для человека с соответствующей подготовкой, сказал он себе, возвращаясь обратно по Пятой авеню. Все, что ему требовалось, — это пятнадцать или двадцать минут предупреждения... Но может ли он быть уверенным, что у него будут эти минуты?..

Билл Тауни отметил, что германская федеральная полиция была, как всегда, эффективной. Все шестеро германских террористов были опознаны в течение сорока восьми часов, и, хотя подробные опросы их друзей, соседей и знакомых находились еще в пути, полиция уже обладала детальной информацией и передала ее австрийцам, которые передали ее в британское посольство в Вене, а оттуда ее переслали в Герефорд. В полученном пакете оказались фотография и чертежи дома, который принадлежал Фюрхтнеру и Дортмунд. Тауни увидел, что один из этой пары был неплохим художником.

В докладе говорилось, что они продавали картины в местной галерее, подписывая их, конечно, псевдонимом. Возможно теперь эти картины станут более ценными, равнодушно подумал служащий «Шести», переворачивая страницу. В доме у них стоял компьютер, однако документы в нем оказались не очень полезными. Один из этой пары, возможно Фюрхтнер, по мнению германских следователей, писал длинные обличительные речи политического содержания — они были приложены, но еще не переведены. Возможно, с ними захочет ознакомиться доктор Беллоу, подумал Тауни. За исключением этого, там было мало интересного. Много книг, главным образом, политического содержания, большинство напечатано и куплено в бывшей ГДР. Хорошие телевизор и стереосистема, множество пластинок и компакт-дисков с записями классической музыки. Приличный автомобиль среднего класса, хорошо обслуживаемый и застрахованный в местной компании под вымышленными именами — Зигфрид и Ханна Колб. У них практически не было друзей, они почти всегда держались уединенно, и каждая общественная черта их жизни была в полном порядке, что не вызывало никаких замечаний. И все-таки, подумал Тауни, они замкнулись в своем доме, подобно туго закрученной пружине... ожидая чего?

Что заставило их выйти из укрытия? У германской полиции не было объяснения. Сосед сообщил, что несколько недель назад к ним приезжал кто-то на автомобиле, — но кто и с какой целью, никто не знал. На номерной знак автомобиля, как и на его модель, никто не обратил внимания, хотя в записи интервью говорилось, что это был немецкий автомобиль, возможно белого или, по крайней мере, светлого цвета. Тауни не мог оценить важности этого. В автомобиле мог приехать покупатель картин, страховой агент — или человек, который вывел их из укрытия и заставил взяться за прошлую жизнь радикальных террористов левого крыла.

Не было ничего необычного, даже в малейшей степени, для профессионального разведчика, и он сделал вывод, что не может сделать никакого вывода. Тауни сказал своей секретарше, чтобы она отправила политические речи Фюрхтнера переводчику для последующего анализа как им, так и доктором Беллоу. Дальше этого он не мог идти. Что-то разбудило двух германских террористов от их длительного сна, но Тауни не знал, что именно. Германская федеральная полиция, возможно, могла натолкнуться на ответ, но Тауни сомневался в этом. Фюрхтнер и Дортмунд нашли способ, как жить, не привлекая к себе внимания, в стране, полиция которой отлично умеет находить людей. Кто-то, кого знали Ганс и Петра, знали и доверяли, приехал к ним и убедил провести террористическую операцию. Кто бы это ни был, он точно знал, как найти их, а это означало, что по-прежнему существует нечто вроде террористической сети. Немцы поняли это, и примечание к их предварительному докладу рекомендовало продолжить расследование с помощью платных агентов, это могло привести к желаемой цели, а могло и не привести. Тауни потратил несколько лет своей жизни, чтобы раскрыть ирландские террористические группы, и у него были некоторые успехи, значение которых было преувеличено со временем из-за их редкости. Но в террористическом мире давно шел дарвинистский процесс отбора сильнейших. Тупые террористы погибали, а умные и хитрые выживали, и после почти тридцати лет преследования все более находчивыми полицейскими агентствами выжившие террористы сами стали очень умными и находчивыми, а лучшие из них прошли отличную подготовку в московском центре, где их готовили офицеры КГБ. Что оставалось делать следователям, размышлял Тауни. Новые русские кое в чем пошли навстречу... но не слишком охотно в области терроризма, возможно, из-за смущения от их прошлого взаимодействия с такими преступниками... или, может быть, потому что архивы были уничтожены, о чем русские часто заявляли. Но Тауни не верил этому. Службы, вроде КГБ, никогда не уничтожают документы. Советы создали самую совершенную бюрократию в мире, а бюрократы просто не могут уничтожать архивы. В любом случае, искать сотрудничества с русскими по такому вопросу выходило далеко за пределы его полномочий. Правда, он мог обратиться с запросом, и, может быть, даже проникнуть на один или два уровня выше по командной цепи, прежде чем его раздавит какой-нибудь высокопоставленный чиновник из Форин офис. Тауни решил, что в любом случае стоит попробовать. Это позволит ему заняться чем-то и, по крайней мере, даст понять людям в Сенчури Хаус, в нескольких кварталах от Вестминстерского дворца, на другом берегу Темзы, что он еще жив и работает. Тауни засунул все бумаги, включая свои заметки, обратно в плотную папку из манильской бумаги, перед тем как взяться за работу по запросу, заранее обреченному на неудачу. В настоящее время он может только прийти к выводу, что террористическая сеть по-прежнему существует и что кто-то, знакомый с ее членами, все еще владеет ключами к этому маленькому злобному королевству Впрочем, может быть, германской полиции удастся узнать еще кое-что и, возможно, эта информация найдет путь к его столу? Если он, таким образом, узнает еще что-то, подумал Тауни, смогут ли Джон Кларк и Алистер Стэнли нанести свой удар по этим целям? Нет, вероятнее всего, это работа для полиции той страны или города, где находятся террористы, и этого, по-видимому, будет достаточно. Не слишком сложно арестовать разоблаченного террориста. В конце концов, французы уже доказали это в случае с Карлосом.

Ильич Рамирес Санчес не был счастливым человеком, однако камера в тюрьме Ле Санте не была рассчитана на то, чтобы сделать его счастливым. Когда-то самый жестокий террорист в мире, он собственноручно убивал людей, причем делал это так просто и равнодушно, словно застегивал молнию на своих брюках. Было время, когда за ним охотились все специальные и полицейские службы, а он смеялся над ними из безопасности своих тайных убежищ в бывшей Восточной Европе. Там он читал газетные рассуждения о том, кто он на самом деле и на кого в действительности работает, вместе с документами КГБ, указывающими на то, какие иностранные спецслужбы собираются арестовать его и каким образом... пока Восточная Европа не развалилась и вместе с ней исчезла государственная поддержка его революционных актов. Тогда он перебрался в Судан, где решил отнестись к своей ситуации более серьезно. Потребовалась косметическая хирургия, и он отправился к хирургу, которому доверяли террористы, заснул под общим наркозом — и проснулся на борту французского реактивного самолета, привязанный к носилкам, а стоящий рядом француз приветствовал его: «Bonjuor, Monsieur Chacal», с широкой улыбкой охотника, который только что поймал самого опасного тигра петлей, сделанной из бечевки. Его наконец поставили перед судом за убийство стукача и двух французских офицеров контрразведки в 1975 году. Карлосу казалось, что он защищал себя со щегольским красноречием. Впрочем, это не имело значения, разве что для его огромного самомнения. Он объявил себя «профессиональным революционером» на территории страны, которая пережила собственную революцию двести лет назад и больше в ней не нуждалась.

Но худшей частью всего процесса было то, что Карлоса судили как... обычного преступника, словно его работа не влекла за собой политических последствий. Он старался изо всех сил отказаться от такой формулировки, но прокурор не позволил ему этого, в его голосе, читающем обвинение, звучало презрение — даже хуже, он был совершенно равнодушен во время представления конкретных обвинений, оставив свое презрение на более позднее время. Карлос сохранял чувство собственного достоинства на протяжении всего процесса, — так ему казалось, — но внутри он испытывал жгучую боль животного, посаженного в клетку, и призвал на помощь все свое самообладание, чтобы постоянно сохранять равнодушное выражение на лице. Заключительный приговор едва ли был для него сюрпризом.

Тюрьма, в которой он оказался, была построена в стиле средневековых темниц. Ей было сто лет в тот год, когда он родился. Его крохотная камера имела только одно окно, и он не был достаточно высоким, чтобы увидеть нижний край. У тюремщиков, однако, имелась телевизионная камера, и за ним следили двадцать четыре часа в сутки, как за особенно опасным животным в очень специальной клетке. Он был совершенно один, насколько одиноким может быть человек, и его выпускали из камеры один раз в день для «прогулки», которая длилась один час в унылом тюремном дворе. До конца своей жизни он не мог ждать ничего лучшего, Карлос знал это, и его храбрость содрогалась при мысли об этом. Хуже всего была скука. Ему дали книги для чтения, но было негде ходить — несколько квадратных метров камеры не позволяли этого. Его охватывало отчаяние при мысли о том, что весь мир знает, — Шакал посажен в клетку навсегда, и потому о нем можно забыть. Забыть? Весь мир когда-то дрожал от страха, услышав его имя. Это было самым болезненным.

Он подумал, что следует вызвать своего адвоката. Их разговоры оставались по-прежнему частными и не подлежали оглашению, а адвокат знал несколько имен, с которыми можно связаться по телефону.

— Начинаем взлет, — сказал Мэллой. Обе турбины ожили, и четырехлопастный несущий винт начал вращаться.

— Отвратительный день, — сказал по интеркому лейтенант Гаррисон.

— Давно здесь? — спросил Мэллой.

— Всего несколько недель, сэр.

— Так вот, сынок, теперь ты знаешь, почему британцы победили в битве за Британию. Никто, кроме них, не может летать в этом дерьме. — Морской пехотинец оглянулся по сторонам. Сегодня не взлетал никто. Потолок был ниже тысячи футов, и шел проливной дождь. Мэллой посмотрел на приборную панель. Все системы вертолета сияли зеленым цветом.

— Отлично, полковник. Сэр, сколько часов вы налетали в «Ночном ястребе»?

— О, примерно семьсот часов. Мне больше нравятся возможности «Пейв Лоу», но этот тоже любит летать. Пришло время убедиться в этом, сынок. — Мэллой потянул на себя ручку управления шагом и дросселем, и «Ночной ястреб» оторвался от земли, слегка покачиваясь в порывистом ветре, дующем со скоростью тридцати узлов. — Как там дела сзади?

— Уже достал свой гигиенический пакет, — ответил Кларк, развеселив Динга. — Ты знаешь парня по имени Пол Джонс?

— Полковник ВВС, базировался в Эглине? Он ушел в отставку примерно пять лет назад.

— Точно, это он. Какой он летчик? — спросил Кларк главным образом для того, чтобы лучше почувствовать Мэллоя.

— На вертолете лучше его нет, особенно на «Пейв Лоу». Он говорил с машиной, и она слушала его. Ты знал его, Гаррисон?

— Только по репутации, сэр, — ответил второй пилот с левого кресла.

— Небольшого роста, отлично играл в гольф. Сейчас работает консультантом на заводе Сикорски. Время от времени заезжает к нам в Брэгг. О'кей, беби, посмотрим, что ты умеешь. — Мэллой бросил «вертушку» в крутой левый поворот. — Гм, ничто не летает подобно шестидесятому. Черт побери, я люблю эти штуки. О'кей, Кларк, в чем заключается операция?

— Деревянный дом, имитация высадки со скольжением по тросам.

— Скрытно или штурм?

— Штурм, — сказал ему Джон.

— Это простой Выбрана какая-нибудь точка?

— Юго-восточный угол, если сможешь.

— О'кей, вперед. — Мэллой толкнул ручку управления влево и вперед, бросив «вертушку» вниз, подобно скоростному лифту, устремившись к дому, словно сокол за фазаном. Затем, словно подражая соколу, резко замедлил полет в заданной точке, переходя в парение с такой быстротой, что второй пилот на левом кресле повернулся к Мэллою, с изумлением глядя на то, как быстро совершил он эти маневры. — Тебе нравится, Кларк?

— Неплохо, — отозвался Радуга Шесть.

Далее Мэллой увеличил мощность, чтобы побыстрее убраться из Додж-Сити — почти, но не совсем, словно он не останавливался над домом.

— Я могу улучшить этот маневр, после того как привыкну к вашим людям, узнаю, насколько быстро они могут спуститься из вертолета и тому подобное, но высадка на длинных канатах обычно более эффективна, как вам известно.

— До тех пор пока ты не потеряешь чувства глубины и не загонишь нас прямо в гребаную стену, — заметил Чавез. Выслушав это замечание, пилот повернул голову и посмотрел на него с выражением обиды.

— Мой мальчик, мы стараемся избежать этого. Еще никто не проделывал маневр кресла-качалки лучше меня, парни.

— Трудно выполнить маневр без ошибки, — сказал Кларк.

— Это верно, — согласился Мэллой, — но я, кроме того, умею играть на пианино.

Они увидели, что у Мэллоя нет недостатка в уверенности. Даже лейтенант в левом кресле думал, что пилот действует немного самоуверенно, но он даже не вздрогнул, особенно наблюдая за тем, как Мэллой пользуется ручкой управления для контроля за мощностью и подъемом одновременно. Через двадцать минут вертолет совершил посадку.

— Вот как надо летать, парни, — сказал им Мэллой, когда несущий винт замер. — А теперь, когда мы начнем настоящую тренировку?

— Завтра будет достаточно скоро? — спросил Кларк.

— Меня устраивает, генерал, сэр. Следующий вопрос: мы практикуемся на «Ночном ястребе» или мне придется привыкать к полетам на чем-нибудь еще?

— Это мы еще не решили окончательно, — признался Джон.

— Понимаешь, все связано с действиями пилота. У каждой «вертушки» свой характер, и это влияет на то, как я осуществляю доставку, — напомнил Мэллой. — Лучше всего я чувствую себя на одном из этих. Почти так же хорош на «Хьюи», но он шумный на близком расстоянии, и на нем трудно незаметно подкрасться. Что касается остальных, мне придется привыкать к ним. Понадобится несколько часов взлетов, бросков и поворотов, прежде чем почувствую себя уверенным. — Мэллой ничего не сказал про ознакомление с расположением приборов, поскольку нет двух одинаковых моделей вертолетов в мире, у которых все шкалы, индикаторы и контроли находились на тех же самых местах. На этом авиаторы постоянно настаивали еще со времени братьев Райт. — Если мы разворачиваемся, то я рискую жизнями, как моей, так и жизнями других, каждый раз, когда взлетаю. Я предпочитаю свести риск до минимума. Понимаешь, я осторожный парень.

— Обещаю заняться этим сегодня, — пообещал Кларк.

— Постарайся, — кивнул Мэллой и пошел в раздевалку.

Попов хорошо поужинал в итальянском ресторане, расположенном рядом с его домом, насладился свежей бодрящей погодой в городе и закурил сигару «Монтекристо», возвращаясь в свою квартиру. У него было еще немало дел. Он достал видеозаписи операций, которые сам и организовал, а теперь хотел внимательно просмотреть. Видеозаписи в Берне и Вене были сделаны телевизионными компаниями, и в обоих случаях репортеры говорили по-немецки, сначала со швейцарским акцентом, потом с австрийским. Попов говорил по-немецки как на родном языке. Он расположился в удобном кресле с пультом в руке, пользуясь им для того, чтобы время от времени перематывать пленку назад и просматривать некоторые, особенно интересующие его, эпизоды с пристальным вниманием. Попов изучал пленку в малейших деталях, и его тренированный ум запоминал их. Особый интерес у него вызвали, разумеется, кадры, показывающие подробности, связанные с группами, победившими террористов своими решительными действиями. Качество записи было плохим. Телевидение просто не может показывать четкие и высококачественные кадры, особенно в сумраке и с расстояния в двести метров. На первой видеозаписи — штурма банка в Берне — было показано не более девяноста секунд подготовки к штурму — эта часть не пошла в эфир во время решительных действий, и ее показали только после их завершения. Атакующие действовали профессионально, их движения напоминали русский балет, такими удивительно деликатными и стилизованными были действия людей, одетых в черные комбинезоны, когда они подползали слева и справа, — и затем ослепительно быстрые действия, нарушенные рывками камеры, когда прозвучали взрывы, — они всегда застают операторов врасплох. Не было слышно звуков выстрелов. Следовательно, они использовали оружие с глушителями, это делалось для того, чтобы жертвы не смогли понять, откуда несутся пули. Но это не имело особого значения в данном случае, потому что преступники были мертвы, прежде чем эта информация могла принести им хоть какую-то пользу. Но все было сделано именно таким образом. Процесс был отработан, как движения профессиональных спортсменов, только здесь правила игры были предельно жесткими. Операция закончилась, когда прошло всего несколько секунд, группа нападавших вышла из здания, и полицейские Берна вошли внутрь, чтобы навести порядок. Люди в черном действовали совершенно не похоже на поведение солдат на поле боя. Никаких рукопожатий, поздравлений друг друга по поводу успешного завершения операции. Нет, они слишком хорошо подготовлены для этого. Ни один из них даже не остановился, чтобы закурить сигарету... а, нет, один все-таки вроде закурил трубку. Дальше следовал бессмысленный комментарий местных специалистов, говорящих о том, что их элитная антитеррористическая команда спасла жизни заложников внутри банка. Операция в Вене, увидел бывший офицер КГБ, была заснята телевидением еще хуже, в первую очередь благодаря огромному дому Остерманна. Между прочим, превосходный дом, похожий на дворец. Романовы вполне могли иметь такой загородный особняк. Здесь полиция безжалостно обращалась с телевизионными операторами, не давая им работать. Это было разумно с точки зрения полиции, подумал Попов, но ничем не помогало ему. Видеозапись показывала фронтон дома с поразительной регулярностью, сопровождаемой монотонными фразами телерепортера, без конца повторяющего одно и то же. Он говорил зрителям, что не смог побеседовать с полицией на месте действий. На видеозаписи были видны передвижения машин и прибытие группы, которую называли австрийской антитеррористической командой. Вызывало интерес то, что они были одеты в гражданские костюмы во время прибытия и вскоре после этого сменили одежду на боевые комбинезоны. У этой группы они казались зеленого цвета, нет, понял Попов, это зеленые накидки поверх обычных черных комбинезонов. Может быть, это имело какое-то значение? У австрийцев были два стрелка с винтовками, на которых стояли оптические прицелы. Они быстро исчезли в автомобилях, которые, должно быть, отвезли их за «шлосс». Командир антитеррористической группы, мужчина небольшого роста, очень походил на того офицера, казалось Попову, которого он видел во время штурма банка в Берне. С большого расстояния было видно, что он просматривает какие-то бумаги, — несомненно, это планы, диаграммы, карты дома и его окружения. Затем, незадолго до полуночи, все исчезли, и Попову оставалось только смотреть на фронтон здания, освещенного мощными прожекторами. Это сопровождалось дальнейшими идиотскими рассуждениями удивительно плохо информированного телевизионного репортера. И тут, сразу после полуночи, послышался отдаленный выстрел из винтовки, за которым последовали еще два выстрела, тишина, и далее лихорадочная активность одетых в форму полицейских, видных в поле зрения телевизионной камеры. Двадцать полицейских вбежали в дом через парадный вход, держа в руках легкие автоматы. Репортер заговорил вдруг с внезапной энергией о происходящих событиях, которые могли видеть на экранах своих телевизоров даже самые тупые зрители. Далее последовал новый бессмысленный репортаж, и неожиданное объявление, что все заложники спасены, а преступники убиты. Прошло еще некоторое время, и штурмовая группа, одетая в зеленые и черные комбинезоны, появилась снова. Как и в Берне, не было заметно признаков торжества или поздравлений друг друга. Один из них, казалось, закурил трубку и пошел к микроавтобусу, доставившему их к «шлоссу», и положил в него свое оружие, в то время как еще один несколько минут поговорил с полицейским в гражданской одежде, возможно, с капитаном Альтмарком, руководившим операцией. Эти двое, должно быть, хорошо знали друг друга, потому что их беседа была очень короткой перед тем, как военизированная полицейская группа уехала с места действия, как в Берне. Да, обе антитеррористические группы готовились в точности по одной схеме, снова сказал себе Попов. Позднее пресса писала о мастерстве специальной полицейской команды. Такое же произошло и в Берне, но в этом не было ничего удивительного, потому что репортеры всегда пишут одинаковую чепуху, независимо от языка или национальности. Слова, использованные полицией в своих заявлениях, тоже были почти одинаковыми. Ну что ж, кто-то подготовил обе команды, возможно, их тренировало одно агентство. Может быть, германская GCG-9, которая с британской помощью успешно завершила инцидент с авиалайнером в Могадишо более двадцати лет назад, теперь подготовила специальные силы в германоговорящих странах. Несомненно, тщательность подготовки и ледяное спокойствие произвели на Попова впечатление как типично германская черта. Они действовали подобно машинам как перед атакой, так и после нее, приезжали и скрывались словно призраки, не оставляя за собой ничего, кроме тел террористов. Эти немцы — эффективные люди, как и германские полицейские, которых они подготовили.

Попов, русский по рождению и воспитанию, не испытывал особого расположения к нации, убившей когда-то так много его соотечественников, но уважал их работу, да и люди, которых они уничтожили, не представляли особой ценности для человечества. Даже когда он помогал готовить их, будучи действующим офицером КГБ, Попов не испытывал к революционерам-фанатикам особой симпатии. Они были если не полезные дураки, как однажды сказал о них Ленин, то тренированные сторожевые псы, которых можно спустить с поводка в случае необходимости. Впрочем, люди, наполовину контролировавшие их, тоже не доверяли им полностью. К тому же они никогда не были такими уж эффективными. Единственно, чего они сумели достигнуть, — это заставить охрану установить в аэропортах металлодетекторы, что стало большим неудобством для путешественников во всем мире. Конечно, они сделали тяжелой жизнь израильтян, но что, по сути дела, означала эта маленькая страна на мировой арене? И даже в этом случае, чего они добились? Если вы принуждаете страны приспособляться к неблагоприятным ситуациям, они быстро принимают меры защиты. Так что теперь израильская авиакомпания «Эл Ал» стала самой безопасной и надежной в мире, а полицейские всех стран получили более глубокую подготовку и знали, за кем следить и кого осматривать с особым вниманием. А когда все остальные меры терпели неудачу, в дело вступали специальные антитеррористические подразделения, подобные тем, которые решили проблемы в Берне и Вене, подготовленные немцами, чтобы убивать немцев. Теперь остальные террористы, которых он посылает выполнять преступную работу, будут вынуждены сталкиваться с такими людьми. Очень жаль, подумал Попов, переключая телевизор на кабельное телевидение после окончания просмотра последней видеозаписи. Он почти ничего не узнал из просмотра видеозаписей, но Попов был профессиональным разведчиком и потому основательным человеком. Он налил себе стакан водки «Абсолют» и выпил ее, не разбавляя. Попов жалел об отсутствии высококачественной «Старки», к которой он привык в России. Затем он заставил свой мозг обдумывать полученную информацию, пока смотрел очередной американский кинофильм.

— Да, генерал, я знаю это, — ответил Кларк по телефону в 1.05 следующего дня, проклиная часовые зоны.

— Это тоже расходуется из моего бюджета, — напомнил генерал Вильсон. Сначала, подумал ГОСО, они просят у тебя человека, затем запрашивают технику, а теперь им нужно еще и финансирование.

— Я могу попытаться решить этот вопрос через Эда Фоули, сэр, но обстоятельства таковы, что нам нужен вертолет, чтобы готовить пилотов. Вы послали нам очень хорошего вертолетчика, — добавил Кларк, надеясь смягчить вновь разгоревшийся гнев Вильсона. Это не слишком помогло.

— Да, я знаю, это отличный летчик. Именно поэтому он, в первую очередь, и работает на меня.

У этого парня развивается универсальность в его пожилом возрасте, сказал себе Джон. Теперь он восхваляет морскую пехоту — это несколько необычно для армейского «пожирателя змей» и бывшего командира XVIII воздушно-десантного корпуса.

— Генерал, сэр, вы ведь знаете, что мы провели уже две операции, и, хочу сказать со всей скромностью, мои люди проявили себя великолепно. Я должен защищать своих людей, правда?

Это немного успокоило Вильсона. Они оба были командирами, выполняли ответственную работу, и у них за спиной люди, которыми нужно командовать — и защищать.

— Кларк, мне понятно твое положение. Честное слово, понятно. Но я не могу тренировать своих людей на машинах, которые ты у меня забираешь.

— А если мы будем считать это обоюдной работой? — предложил Кларк, снова протягивая оливковую ветвь.

— При этом все равно изнашивается совершенно новый «Ночной ястреб».

— Но на нем ведется подготовка экипажей для вас. После завершения работы вы получаете образцовый экипаж вертолетчиков, которые возвращаются в Брэгг и начинают готовить ваших людей, а расходы на подготовку практически ничтожны, сэр. — Это, подумал Кларк, отличный маневр.

В базе ВВС, расположенной в МакДилле, Вильсон сказал себе, что он ведет борьбу, обреченную на поражение. «Радуга» была непробиваемой организацией, и все знали об этом. Этот парень Кларк сумел, прежде всего, убедить ЦРУ, а затем и самого президента. К тому же, говоря по справедливости, они действительно провели две успешные операции, хотя вторая была несколько рискованной. Но Кларк, каким бы умным он ни был и каким хорошим командиром ни казался, все-таки не научился тому, как руководить подразделением в современном военном сообществе. Он так и не понял, что половина времени тратится на то, чтобы умело добывать и расходовать деньги, подобно какому-нибудь паршивому бухгалтеру в белых носках, вместо того чтобы идти в бой и тренироваться вместе со своими солдатами. Это и было тем, что, по сути дела, раздражало Вильсона, молодого генерала для своих четырех звезд на погонах, профессионального солдата, который хотел быть солдатом. Но высшее командование не допустило его до этого, несмотря на отличную физическую подготовку и страстное желание. Еще больше раздражало то, что эта «Радуга» намеревалась отнять у него львиную долю его собственных сил. Командование специальных операций действовало по всему миру, однако международное положение «Радуги» означало, что теперь был кто-то еще в его сфере работы, политический и нейтральный характер которого делал использование «Радуги» более приемлемым для стран, которые могут нуждаться в специальных службах. Фактически Кларк мог вытеснить его из этого бизнеса, и Вильсону такой поворот дела совсем не нравился. Но ведь, если реально посмотреть на ситуацию, у него не было выбора.

— О'кей, Кларк, можете пользоваться вертолетом до тех пор, пока владеющее им подразделение готово давать его вам и пока его использование вами не мешает тренировкам и готовности этого подразделения. Это ясно?

— Да, сэр, ясно, — согласился Джон Кларк.

— Мне нужно приехать и посмотреть на ваш маленький цирк, — заметил далее Вильсон.

— Я буду очень рад этому, генерал.

— Посмотрим, — проворчал Вильсон, заканчивая разговор.

— Крутой сукин сын, — с облегчением вздохнул Джон.

— Это точно, — согласился Стэнли. — В конце концов, мы вторгаемся в его бизнес.

— Теперь это наш бизнес, Ал.

— Да, это так, но ты не должен рассчитывать на то, что ему это понравится.

— К тому же он моложе и круче меня?

— На несколько лет, и мне бы не хотелось скрестить шпаги с этим джентльменом. — Стэнли улыбнулся. — Похоже, что война кончилась, Джон, и ты, судя по всему, одержал верх.

Кларк заставил себя улыбнуться.

— Верно, Ал, но гораздо проще принимать участие в операциях и убивать людей.

— Да, ты прав.

— Чем занимается сейчас группа Питера?

— Практикуется в спуске по длинным канатам.

— Пошли посмотрим, — сказал Джон, довольный тем, что у него появился повод покинуть кабинет.

— Я хочу выбраться отсюда, — сказал Карлос своему адвокату.

— Понимаю, мой друг, — ответил адвокат, оглядываясь вокруг. Во Франции, как и в Америке, существовал закон, в соответствии с которым разговоры между клиентами и адвокатами являлись тайными, не подлежащими оглашению, и не могут быть записаны или использованы государством любым способом. Тем не менее присутствующие в комнате не слишком доверяли французам в строгом исполнении этого закона, особенно после того, как DCSE, французская разведывательная служба, так умело способствовала аресту Ильича и передаче его правосудию. Французская разведывательная служба не отличалась особой готовностью придерживаться правил цивилизованного международного права, что узнали, к своему несчастью, такие разные люди, как международные террористы и сторонники «Гринпис».

Правда, в этой комнате разговаривали и другие люди и не было видно микрофонов. К тому же оба отказались от мест, предложенных им тюремными надзирателями, выбрав вместо них стулья, расположенные рядом с окнами, объяснив, что нуждаются в естественном освещении. Разумеется, везде можно организовать прослушивание.

— Я должен предупредить вас, что обстоятельства вашего заключения не разрешают обращаться с обжалованием приговора, — напомнил адвокат. Для клиента это не было новостью.

— Я знаю это, мне нужно, чтобы вы позвонили по телефону.

— Кому?

Шакал назвал ему имя и дал телефонный номер.

— Скажите ему, что я хочу, чтобы меня освободили.

— Я не могу принимать участия в преступных заговорах.

— И это мне тоже известно, — холодно заметил Санчес. — Также передайте ему, что вознаграждение будет огромным.

Существовало подозрение, которое не удалось подтвердить, что у Ильича Рамиреса Санчеса была где-то спрятана крупная сумма денег, — результат его операций, когда он был еще на свободе. Эти деньги были, главным образом, получены после нападения на министров ОПЕК, собравшихся в Вене почти двадцать лет назад. Этим объяснялось и то обстоятельство, что он и его группа никогда не убивали никого, занимавшего важный пост, несмотря на то что такое убийство вызвало бы колоссальный политический скандал, из-за которого он мог завоевать огромную известность и одобрение определенных кругов. Бизнес был бизнесом, даже для людей такой профессии. А ведь кто-то оплатил его судебные расходы, подумал адвокат.

— Что еще вы хотите, чтобы я передал?

— Это все. Если у него появится немедленный ответ, передайте его мне, — сказал ему Шакал. В его глазах по-прежнему светилась ледяная уверенность, нечто холодное и отстраненное — даже здесь, в тюрьме, когда он смотрел в глаза собеседника и говорил ему, как поступить.

Что касается его самого, адвокат снова спросил себя, почему он взялся за такого клиента. У него была длинная история защиты преступников с радикальными взглядами. Из-за этой известности он завоевал обширную и приносящую немалые доходы криминальную практику. Разумеется, здесь был элемент опасности. Недавно он выступал защитником в трех крупных делах, связанных с наркотиками, и проиграл все три. Этим клиентам совсем не улыбалась перспектива провести в тюрьме двадцать и более лет, и недавно они выразили ему свое неудовольствие. Неужели они организуют его убийство? Такое случалось несколько раз в Америке и других странах. В данном случае вероятность этого была более отдаленной, подумал адвокат, хотя тогда он ничего не обещал своим клиентам, за исключением того, что сделает все от него зависящее. То же самое относилось к Карлосу Шакалу. После вынесения приговора, адвокат рассмотрел все возможности обжалования его в апелляционном суде, обратился с апелляцией и, как и следовало ожидать, проиграл дело. Французский верховный суд отказался отнестись с милосердием к человеку, совершившему убийство на территории Франции, и который потом хвастался этим. Теперь террорист изменил свою точку зрения и капризно решил, что ему не нравится в тюрьме. Адвокат знал, что он передаст полученное от Шакала поручение, поскольку дал обещание, но не сделает ли это его соучастником в преступном деянии?

Нет, решил он. Сообщение, переданное знакомому клиента, что он хочет выйти из тюрьмы, — а кто из заключенных не испытывает такого желания? И послание было двусмысленным, оно могло быть истолковано самым разным способом. Помощь в еще одной апелляции, обнаружение новых, оправдывающих доказательств — что угодно. К тому же все, что просил сделать Санчес, является важной информацией.

— Я передам вашу просьбу, месье, — пообещал он клиенту.

— Merci.

Это было великолепное зрелище, даже в темноте. Вертолет «МН-60» «Ночной ястреб» приближался к зданию с юга, навстречу ветру, со скоростью около тридцати миль в час, почти в двух сотнях футов от земли. Он летел плавно, это ничуть не походило на маневр тактического развертывания. Однако под вертолетом висел темный нейлоновый трос, примерно ста пятидесяти футов длиной, едва заметный даже с помощью очков ночного видения. Питер Ковингтон, Майк Чин и еще один член Группы-1 свободно висели на конце троса в своих черных комбинезонах «ниндзя». Вертолет летел ровно и плавно, словно по рельсам, до тех пор, пока нос вертолета не пересек стену здания. И тут его нос резко поднялся вверх, вертолет начал зависать, быстро теряя скорость. Люди под вертолетом, висящие на тросе, качнулись вперед, словно на детских качелях, и затем, когда дуга достигла предела, они качнулись обратно. Движение назад остановило их в воздухе, их скорость почти точно соответствовала движению вертолета вперед, и тут они оказались на крыше, словно сделали шаг вниз с неподвижной ступеньки. В то же мгновение Ковингтон и его люди расстегнули свои быстро отстегиваемые крепления и сошли вниз. Ничтожная разница в скорости между их ногами и неподвижной крышей позволила им коснуться крыши совершенно беззвучно. Едва они оказались на крыше здания, как вертолет опустил нос и возобновил полет. Люди, стоящие на земле, вряд ли обратили бы внимание на короткую остановку и пришли бы к выводу, что вертолет просто пролетел с постоянной скоростью над зданием. А ночью он был практически невидим, даже с помощью очков ночного видения.

— Чертовски здорово! — воскликнул Ал Стэнли. — Ни единого звука!

— Да, он летает так хорошо, как говорил, — заметил Кларк.

Словно услышав их замечания, Мэллой развернул вертолет, просунул в окно руку с поднятым большим пальцем, давая знак людям на земле, и начал описывать круги до конца упражнения. В реальной ситуации такие маневры нужны, чтобы увидеть, понадобится ли он для срочной эвакуации. Кроме того, он помогает людям на земле привыкнуть к вертолету над головой, сделать его присутствие такой же частью ландшафта, как растущие внизу деревья, так что он исчезнет на привычном фоне ночи, не более заметный, чем песня соловья, несмотря на опасность, связанную с его полетом. Это удивило всех, связанных с проведением специальных операций, что такое возможно, но это было всего лишь применением человеческой природы к специальным операциям. Если танк будет ежедневно становится на парковку в одном и том же месте, то спустя несколько дней на него перестанут обращать внимание, и он превратится в еще один обычный автомобиль. Тройка стрелков из группы Ковингтона в течение нескольких минут ходила по крыше, затем они исчезли по лестницам внутри и через несколько секунд вышли через переднюю дверь.

— О'кей, Медведь, это Шесть. Упражнение завершено, возвращайся на куриную ферму, полковник.

— Понял, Шесть. Медведь возвращается на базу, разговор закончен, — прозвучал короткий ответ. «Ночной ястреб» покинул район патрулирования и направился обратно на посадочную площадку.

— Как твое мнение? — спросил Кларк у майора Ковингтона.

— Отлично. Подобно тому, как сходишь с поезда на платформу. Мэллой знает свое дело. Старший машинист?

— Включите его в платежную ведомость, сэр, — подтвердил «старший машинист». — Это парень, с которым можно работать.

— Вертолет хорошо подготовлен, — сказал Мэллой через двадцать минут в клубе. Он был одет в свой зеленый летный костюм из номекса, с желтым шарфом вокруг шеи, как подобает настоящему авиатору. Это показалось Кларку странным.

— Что это у тебя за галстук?

— А, этот? Это шарф эскадрильи А-10. Один из парней, которого я спас в Кувейте, подарил его мне. Я решил, что он приносит счастье, да и «бородавочник», как мы называем эту модель вертушки, мне всегда нравился. Так что теперь я надеваю его, когда вылетаю на операции.

— А трудно делать маневр высадки? — спросил Ковингтон.

— Нужно точно рассчитать нужный момент и принять во внимание ветер. Ты знаешь, что помогает мне приготовиться к нему?

— Расскажи, — сказал Кларк.

— Игра на пианино. — Мэллой глотнул пива из своей кружки и усмехнулся. — Не спрашивай меня почему, но я всегда летаю лучше, после того как немного поиграю. Может быть, это помогает размять пальцы. Как бы то ни было, но вертолет, который нам дали взаймы, отлично подготовлен. Контрольные тросы имеют нужное натяжение, дроссельные клапаны в норме. Эта наземная команда техников ВВС, когда встречусь с ними, угощу всех кружками горького пива. Они действительно знают, как подготовить «вертушку». Отличная команда механиков.

— Да, они все делают хорошо, — согласился лейтенант Гаррисон. Он служил в Первом авиакрыле специальных операций и, формально говоря, отвечал за вертолет, хотя теперь был очень доволен тем, что получил такого эксперта, как Мэллой.

— Это половина дела при полетах на «вертушках» — подготовить их должным образом, — продолжал Мэллой. — Вот сэтим нужно ласково разговаривать, и тогда он прислушивается к каждому твоему слову.

— Подобно хорошей винтовке, — заметил Чин.

— Согласен с тобой, старший машинист, — ответил Мэллой, салютуя ему кружкой пива.

— И что вы, парни, можете рассказать мне о своих первых операциях?

— Христиане — 10, львы — 1, — ответил Стэнли.

— Вы кого-то потеряли?

— Это случилось во время бернской операции. Заложника убили еще до того, как мы прибыли на место операции.

— Не могли удержаться?

— Что-то вроде этого, — кивнул Кларк. — Они были недостаточно быстрыми и таким образом пересекли линию. Я сначала подумал, что это простые грабители банков, но более позднее расследование обнаружило их связь с террористами. Разумеется, не исключено, что им просто хотелось заполучить побольше наличных. Доктор Беллоу так до конца и не решил, в чем заключалась их цель.

— Кем их не считать, они все-таки бандиты, преступники, убийцы, называй их как хочешь, — сказал Мэллой. — Я помог готовить пилотов «вертушек» для ФБР, провел несколько недель в Куантико с командой спасения заложников. Было очень интересно. Этот доктор Беллоу и есть Пол Беллоу, который написал три книги?

— Этот самый.

— Толковый парень.

— Ты совершенно прав, полковник Мэллой, — сказал Стэнли, заказывая жестом еще пива для всех.

— Но самое важное, о них нужно знать только одну вещь, — сказал Мэллой, снова становясь полковником Корпуса морской пехоты США.

— Совершенно верно. Это — как прикончить их, — согласился «старший машинист» Чин.

Бар и закусочная «Старая черепаха» были знаменитостью на Коламбус-авеню, находились между 68-й и 69-й улицами, хорошо известные и часто посещаемые как туристами, так и местными жителями. Музыка была громкой, но не слишком, район хорошо освещен, но тоже не слишком. Напитки стоили немного дороже, чем обычно, но это компенсировалось атмосферой, которая, любил говорить хозяин, была бесценной.

— Вот как. — Мужчина отпил свой коктейль — ром с кока-колой. — Ты живешь где-то рядом?

— Только что приехала, — ответила девушка, поднося к губам стакан со своим коктейлем. — Ищу работу.

— У тебя какая профессия?

— Юридический секретарь.

Мужчина засмеялся.

— Здесь немало вакансий для такой профессии. У нас больше юристов, чем шоферов такси. Откуда приехала?

— Из Де-Мойна, Айова. Не приходилось бывать там?

— Нет, я местный житель, — солгал мужчина. Он родился в Лос-Анджелесе тридцать лет назад. — Я бухгалтер в фирме Пита Марвика. — Очередная ложь.

Но бар для одиночек — это место, где, как известно, лгут все. Девушке было двадцать три года, она только что окончила школу секретарей, у нее были каштановые волосы и карие глаза. Ей следовало бы похудеть на пятнадцать фунтов, хотя и так она выглядела достаточно привлекательной, — если вам нравятся невысокие девушки. Она уже выпила три коктейля, чтобы показать, что она утонченная жительница Большого Яблока[11], и стала изрядно навеселе.

— Бывала здесь раньше?

— Нет, я здесь впервые, а ты?

— Всего несколько месяцев. Это хороший город, можно встретить интересных людей. — Новая ложь, но в таком месте лгать легко.

— Музыка слишком громкая, — сказала она.

— Ничего, в других местах она еще громче. Ты живешь поблизости?

— В трех кварталах отсюда. У меня небольшая квартира, в поднайме. Доходный дом. Мои вещи прибудут примерно через неделю.

— Значит, ты еще не поселилась там?

— Еще нет.

— Ну что ж, добро пожаловать в Нью-Йорк, мисс?..

— Анна Претлоу.

— А я — Кирк Маклин. — Они пожали друг другу руки, и он задержал ее ладонь несколько дольше, чем следует, чтобы она ощутила его кожу. Это было необходимым условием для приятного знакомства, которое он собирался развить. Еще несколько минут они танцевали, причем приходилось, главным образом, сталкиваться в темноте с другими парами. Мужчина старался понравиться ей, и она улыбалась, смотря на него снизу вверх — шесть футов роста — это не шутка. При других обстоятельствах все могло перейти во что-нибудь приятное, подумал Кирк. Но не сегодня вечером.

Бар закрылся в два часа ночи, и он вывел девушку наружу. Она была совсем пьяной после семи выпитых коктейлей, едва разбавленных орешками со стойки бара. Кирк выпил всего три коктейля за весь вечер и съел множество орешков.

— Позволь мне отвезти тебя, — сказал он, когда они вышли на тротуар.

— Это всего три квартала.

— Анни, сейчас поздно, и мы в Нью-Йорке, понимаешь? Тебе нужно знать, куда ты можешь идти и куда — нет. Пошли, — закончил он, взяв ее за руку и поворачивая за угол. Его «БМВ» стоял на полпути к Бродвею. Кирк галантно открыл для нее дверцу, захлопнул, когда девушка села в машину, затем обошел автомобиль кругом и сел за руль.

— Ты, по-видимому, живешь неплохо, — заметила Анна Претлоу, осматривая автомобиль.

— Да, понимаешь, многие люди стараются не платить налоги. — Он включил зажигание и выехал на поперечную улицу, направляясь в противоположную сторону, хотя девушка выпила слишком много, чтобы заметить это. Затем Кирк повернул на Бродвей и заметил голубой микроавтобус, стоящий в укромном месте. За полквартала он мигнул фарами, потом остановился, нажал на кнопку, чтобы опустить стекла водителя и пассажира.

— Эй, — сказал он, — да я ведь знаю этого парня.

— Что? — ответила Претлоу, не понимая, где они находятся и куда едут. В любом случае для нее было слишком поздно предпринять что-нибудь.

— Привет, Кирк, — сказал мужчина в рабочем комбинезоне, наклоняясь в открытое окно.

— Привет, приятель, — ответил Маклин, поднимая большой палец на руке.

Мужчина в комбинезоне наклонился еще больше и достал из рукава небольшой баллон с аэрозолем. Затем он нажал на красную кнопку и брызнул эфиром прямо в лицо девушки. Ее глаза на секунду широко открылись от шока и удивления. Она повернулась, посмотрела на Кирка, затем ее тело расслабилось и сползло на сиденье.

— Поосторожнее с наркотиками, парень, она здорово перебрала.

— Не беспокойся, никаких проблем. — Мужчина постучал по борту микроавтобуса, и оттуда вышел еще один мужчина. Он оглянулся по сторонам, опасаясь увидеть полицейский автомобиль, затем помог открыть переднюю дверцу, поднял Анну Претлоу и перенес ее обвисшее тело через заднюю дверцу, где она оказалась в компании еще одной молодой женщины, подобранной другим служащим корпорации этой же ночью. После этого Маклин уехал, давая возможность ночному воздуху проветрить салон через открытые окна и избавиться от запаха эфира. С Бродвея он повернул направо, выехал на Вест-Сайд хайвей и оттуда на север к мосту Джорджа Вашингтона. О'кей, это означает, что он захватил двух, а другие должны подобрать этим вечером еще шестерых. Еще три, и они смогут закончить эту самую опасную часть операции.