"Жертвенный агнец" - читать интересную книгу автора (Шефер Карло)12— Вот мы и на месте. — Ильдирим устало огляделась в маленькой комнатке. «Ласт-Минит-Ангебот»[16] забросила их сюда, на датский остров Эре. Поезд до Фленсбурга, автобусный трансферт до Моммарка, там — к радости Бабетты — первый контакт с датской землей, затем приятное путешествие на маленьком пароме, за соседним столиком два настоящих эскимоса, отчего девочка впала в детский восторг. Прибытие в Марсталь: остров длиной всего тридцать километров может показаться большим, если ты стоишь на берегу с сомлевшим ребенком и двумя тяжелыми чемоданами. Поездка на такси, открытие: оказывается, датчане вне зоны евро! Остановка у банкомата. Курортный комплекс находился возле портового городка Эрёскёбинг: старинный отель и поблизости — два ряда домиков. Путешественницы вошли в свой домик. Там была гостиная (она же столовая и кухня) с импозантной кроватью-чердаком, на которой тотчас же растянулась Бабетта, и стеклянной дверью на балкон. Маленький коридорчик вел в отдельную спальню и санузел. Вполне нормальная маленькая квартирка с видом на соседний ряд таких же бунгало. И совершенно непонятно, что там дальше, то ли — как на самом деле — романическая гавань в трех минутах ходьбы, то ли унылый восточногерманский квартал панельных коробок. — Слушай! — с восторгом воскликнула Бабетта. — «В северной части острова Эре расположен Эрёскёбинг, лучше всего сохранившийся датский город восемнадцатого века!..» — Фантастика! — вяло отозвалась Ильдирим, глядя на птицу, которая, терзаемая дождем и ветром, спланировала на противоположный домик-кирпич. — …"булыжные мостовые, штокрозы, красивые двери и окна определяют облик городских улиц… Пляж Вестерштранд с купальнями — идеальное место, откуда можно наблюдать потрясающие закаты…» Ильдирим взглянула на небо. Какие там закаты! Из всех красок мира тут оставалась только серая… — «В бюро иностранного туризма вы найдете подробный проспект с описанием Эрёскёбинга…» — смешно, проспект из бюро иностранного туризма. Субботний день на Балтийском море. Ветер, дождь, пять градусов выше нуля, а кажется, что все минус восемьдесят по Цельсию. — Скажи, почему ты мечтала попасть в Данию? — Ну, из-за Михеля из Ленебурга…[17] Ильдирим, смеясь, села на стул. — Там действие происходит в Швеции. — Правда? — Бабетта удивленно глядела на нее с высоты. — Надо купить что-нибудь из еды, — решительно заявила мать. — Насколько мне известно, датчане готовят почти так же вкусно, как англичане, так что лучше уж мы позаботимся о себе сами. В твоем потрясающем информационном листке что-нибудь говорится на этот счет? — «Крупнейший супермаркет острова находится в Марстале, самом „морском“ городке Дании, где все наполнено романтикой дальних странствий». — Как это измерили? — вздохнула Ильдирим. — Номер такси сохранился в моем мобильном. — Тут дорого, да? — Они вытаращили глаза на упаковку чипсов, которая могла конкурировать по стоимости с полноценным готовым блюдом в Гейдельберге. — Наплевать, — решила отчаявшаяся прокурор. — Мне важно, что мы тут с тобой. Давай поторопимся, такси нас ждет. Просто удивительно, как скандинавы финансировали свое непомерное потребление алкоголя! Французских сигарет, конечно, в ассортименте не оказалось, но тем не менее все было замечательно. Бабетта скользила по проходам супермаркета и забавлялась, разглядывая огненно-красные колбаски, датские надписи над витринами и лавину рыбных консервов. — Что мы приготовим? Эй, Бабетта, скажи. Я умираю с голоду. — Знаешь что? — Девочка подбежала к Ильдирим. — Сегодня готовлю я! — Ты умеешь? — Да, умею. Вот видишь, ты многого обо мне не знаешь. — О том, что у тебя полно тайн, можешь и не напоминать. Во второй половине дня небо прояснилось, ветер утих. Обе туристки бродили по Эрёскёбингу, окончательно наплевав на деньги. Ильдирим невольно ловила себя на том, что тут ей нравится. В самом деле, городок был очаровательный, словно сошел с картинки, а при виде старых парусников в гавани, по-скандинавски разноцветных складов и контор сердце грозного прокурора учащенно билось и жаждало приключений, словно в него вселился дух отважного капитана Клабаутера.[18] Субботним вечером, когда нормальные люди отдыхают, все ребята, не сговариваясь, позвонили поочередно Тойеру. Штерн первым. В трубке слышалась громкая арабская поп-музыка. — Что это ты слушаешь? — Это жена, — уныло вздохнул молодой комиссар, — пригласила подружек на восточный ужин. Я просто жду, когда выйдут мои родители и поднимут скандал из-за шума. Тогда я смоюсь… По предложению Лейдига они позвали и нахального Зенфа. Возможно, им удастся сравнить детали различных поджогов. Толстяк с улыбкой прошелся по квартире и бесстыдно проинспектировал постельное белье в шкафу. — Мило, мило! Но вообще-то это студенческая конура, а? Притом что вы нигде не учились, или как? — Разумеется, нет, как и вы сами! — Тойер не знал, злиться ему или нет. — Еще как учился-то! — радостно воскликнул Зенф и сделал вид, будто хочет сдернуть штаны с онемевшего от возмущения Лейдига. — Химии, но совсем недолго… — Тогда ты, может, просветишь нас насчет поджогов? Добавишь что-нибудь новенькое? — Штерн очень медленно приходил в себя после домашней нервотрепки. — Нет-нет, — перебил его хозяин, бросив взгляд на часы. — Сначала займемся другим вопросом, сейчас явится один персонаж… Едва он успел сообщить про нового подозреваемого — причем его много раз прерывали самодовольные тирады Хафнера, — как домофон ожил. Переводчик, энергичный и непринужденный, поднялся по лестнице. Последнее судно прибывало в Эрёскёбинг около 21 часа. После ужина — в самом деле удавшегося — Бабетта прочла об этом в путеводителе и упросила приемную мать прогуляться перед сном еще раз. Они жались друг к другу, борясь с ледяным ветром. Девочке хотелось увидеть прибытие судна, поскольку, по ее словам, она лишь тогда могла бы себе представить, как переселенцы в давние времена сходили на берег в Нью-Йорке. Да, время под названием «половое созревание» — когда к еще сохранившимся детским фантазиям добавляются томление внизу живота, бешеные мечты о самостоятельности и прыщавая физия — нелегкое время. Ильдирим с ужасом вспоминала себя тогдашнюю. Парочка автомобилей, пара пешеходов. Вот и все. Поздний вечер в Эре. Туффенцамер сломался довольно быстро. Еще бы: Хафнер, дыша ему в лицо, осыпал его на удивление структурированными фразами — комиссар стремился восстановить свой покачнувшийся авторитет: — Тебе все мало, да? Позавидовал Пильцу? Захотелось тоже побаловаться с молодой девчонкой? — Ему все завидовали, — ныл гость. — Да, признаюсь, я был болезненно похотливым, вот только ничего подобного никогда бы не совершил… — Дан говорит, что вы совсем не общались. Тогда у кого же ты был в Гейдельберге? — Господи… я тут был один раз дома… я был в отеле, все включено, пять дней… — Так вы знали больше, чем сообщили мне в Базеле! — вскричал Тойер. — Пильц вам больше рассказал! — По его словам, он начал поиски Сары. Девушка, которая помогала ему в этом, была убита. Убийцы начали охотиться и за ним… Так он считал… — Почему вы умолчали об этом? — Чтобы избежать того, что происходит сейчас… — А что происходит? — коварно поинтересовался Зенф. — То, что вы взяли меня в тиски. Ясно, в плане секса у меня не все нормально, а тут это надругательство, Конрад ведь мне подробно… вот я и подумал, чтовы все это сопоставите… то есть… Кроме того, Роня вовсе не мой тип, даже лоб не такой… Тойер поднял в воздух съежившегося гостя: — Так ты знал ее? Знал? — А кого подозревал Пильц? — успел спросить Штерн. — На какой вопрос прикажете мне отвечать? Я должен принять лекарство… я… — Ясно, хочешь словить кайф, — засмеялся Хафнер не без понимания. — Но всему свое время. Так ты знал ее? Туффенцамер опустил глаза: — Я виделся с ней. Эта Роня изображала из себя детектива, беседовала с разными людьми, которые в те времена что-то значили. Нашла и меня, из-за моей идиотской фамилии… Она позвонила мне, и мы встретились. Тридцатого, об этом никто не знал, даже Пильц. Ее отец, Дан, тоже… Мои лекарства… — Теперь мой вопрос, — проговорил Штерн с необычным упорством. Тойер рассердился. Ему хотелось, не теряя времени, покруче выжать этого слабака. — Ах, сущий бред. Он считал, что, может, пастор… — Что еще за паста? — переспросил Хафнер, борясь с немилосердным приступом кашля. — Нет, пастор… Сначала Пильц решил, что пастор к этому причастен, однако тот слишком стар. Кроме того, Конрад сказал, что тип, позвонивший ему, говорил совсем другим голосом. Кажется, они тогда встречались однажды — Пильц-Шустер и господин Денцлингер… Тойер яростно замахал рукой; можно было подумать, что он разгонял хафнеровский дым, мешавший ему, но на самом деле это были клочки мыслей, рвавшихся наружу. Мыслей, мешавших ему сейчас, когда он уже подцепил на крючок эту свинью… — Все замечательно согласуется! — произнес он вслух. — Вам не могло не нравиться, что вам доверилась юная девчонка. Потом вы нагнали на Пильца такого страха, что он ушел из жизни — почти самостоятельно. А вы опять-таки вышли сухим из воды. Туффенцамер в отчаянии потряс головой: — Я даже не знаю точно, когда была убита Роня, — возможно, у меня найдется алиби. — В ночь с первого на второе января, — холодно проговорил Лейдиг. Туффенцамер молчал. — Что, нет алиби? — насмешливо спросил Тойер. Упавший духом швейцарец устало взглянул на него: — Нет, есть. Леди Мирка. Транссексуалка бандерша из России, специализируется на садомазохизме, живет в Виблингене. Я просидел в клетке. Всю ночь. Тойер тяжело рухнул в кресло. — Давайте я проверю, — с радостной готовностью предложил Зенф. — Мне давно хотелось ознакомиться с графиком работы такой вот бандерши. Хафнер, у тебя есть время? Присоединяйся! — Я пил, — последовал добродушный ответ. — Целый день… — Действуй, Зенф, действуй, — простонал Тойер. — И захвати нашего гостя с собой в контору, может, он окажет нам любезность и припомнит еще что-нибудь… — Ему захотелось напиться. Неужели он станет таким, как Хафнер? Возможно ли такое вообще? Вдруг Хафнер уже умер и остается в группе лишь из упрямства? Кого сам он, Тойер, недавно видел раздвоившимся? Ах да, Озгюра… Вот так — видишь человека в двух экземплярах, а потом все исчезает… Мысль эта торпедой пронзила мозг. Старший гаупткомиссар поднялся с остекленелым взором с кресла и сказал: — Ой! — Пауза. — Ох, знаете что, господин Туффенцамер? Запру-ка я вас ненадолго в моей ванной… Вы вполне можете пить воду из-под крана, если приспичит. — Хотя это нежелательно, — предостерег Хафнер. Изолировав визжавшего старика, Тойер махнул рукой, приглашая всех подойти. — Теперь я понимаю, как мы можем объяснить противоречие. Я даже уверен в этом… Ведь мы много раз задавали себе вопрос, по крайней мере я себе задавал: почему преступник действовал то ловко и расчетливо, то глупо. Если их двое, тогда все встанет на место. Нужно лишь подержать под арестом Туффенцамера. Да еще проверить его алиби. — Но ведь тогда более ловкий останется на свободе, — напомнил Штерн. Бабетта чистила на ночь зубы и напевала мелодию из «Титаника». Ильдирим поспешно и без удовольствия выкурила на террасе сигарету, после чего решила наметить на бумаге план следующих дней и прикинуть при этом расходы. Она познавала сейчас не только свою приемную дочь, но и себя. Почему? Вероятно, причина крылась в очаровании острова. Прекрасно. В гостиную вошла Бабетта в красной ночной рубашке. Ногти на ее ногах были накрашены ярко-зеленым лаком и резали глаз. — С каких пор ты так делаешь? — спросила Ильдирим. — Месяца два, — Бабетта смачно чмокнула ее в щеку и забралась на лестницу. — В знак того, что я любящая дочь, сейчас я лягу в постель и представлю себе сексуального… — Я даже слышать не желаю… — Хи-хи… я все равно устала… Мобильник залился песней «К Элизе». Ильдирим обрадовалась. В душе она готовилась к тому, что могучий жених Иоганнес Тойер вообще ей не позвонит. Но это оказался не он. — Это Вернц, вы знаете, обер-прокурор… — Я в отпуске, господин доктор! Разумеется, я знаю, что вы… — Так вы уже в Дании?! — воскликнул Вернц. — Да, и вы собирались звонить мне лишь в случае крйней необходимости… — Ах, крайней, не знаю… Боюсь, я совершил ошибку… Господин Тойер с вами? — Нет… — Ильдирим покраснела. — Он приедет чуть позже, то есть… да. Вернца занимали другие мысли, он не стал расспрашивать. Вместо этого он описал свой разговор с неким Утхоффом. — Он вцепился в меня клещами, вытащил информацию о вас… Теперь я обзвонил все гейдельбергские больницы. Нигде не нашел пациента с такой фамилией… И я подумал, да и моя жена мне посоветовала, что надо вас предупредить. Вы меня слушаете? — Да, конечно. Когда он вам звонил? — Утром, где-то около девяти часов… — Спасибо, господин Вернц. Не сомневаюсь, что это был лишь телефонный шутник. — Да-да, — подтвердил Вернц и спросил с похотливым смешком: — Я вытащил вас из постели? — Ясно, мы подержим его у себя, — хихикнул Зенф. — Поглядите, что я обнаружил в его пиджаке… — Он выложил на стол большую пачку таблеток кодеина и пару пилюль «экстази». — И мне, что ли, попробовать? — заметил Хафнер. — Ведь выпить тут, кажется, нечего… Тойер молча кивнул в сторону кухни, Хафнер тут же сбегал к холодильнику и вернулся. — Ну, господин Туфтуф, — весело заявил толстяк, беря под руку ослабевшего переводчика, — сейчас поедем к русской «Бабушке». — Мои лекарства… — Смех — лучшее лекарство! Про свою перебранку с Кремером Тойер уже рассказал, а теперь описал встречу с Зуберовичем. — К сожалению, прошла она не очень плодотворно. Но, во всяком случае, мужик сейчас в таком состоянии, что не мог сообщить мне, был его сын с ним в то время или нет… Штерн и Лейдиг серьезно посмотрели на него. — Да, я знаю, это не очень убедительно. — Я мыслю на опережение. Моя теория всегда рассчитана на опережение. В вашем красном вине плавала пробка, шеф. Я допил его, все равно оно никуда не годилось… Запел по-тирольски телефон. Это была Ильдирим. Сначала сказанное ею не обеспокоило Тойера, показалось только странным. Но потом ему пришло в голову, что несколько минут назад он ввел в игру второго преступника — ловкого. Наконец тупой Вернц однозначно сообщил мнимому Утхоффу, что он, Тойер, тоже поехал в Данию… — Будьте там чуточку осторожней, — посоветовал он. — Впрочем, ничего произойти не должно… Немедленно позвони мне, если что-либо заметишь. — Угу. Но я все-таки боюсь. Две убитые девчонки, и я тут с третьей… — Там найдется какое-то безопасное место, такое, где много народу? — Нет, сейчас тут безлюдье. Вообще ни души — Ты позвонишь мне? Я не буду спать всю ночь. Позвонишь? — Да. Закончив разговор, Ильдирим все-таки почувствовала себя отрезанной от мира. Это оказалось несложно, ведь связью служил лишь голос Тойера, и теперь он исчез. — Бабетта? — спокойно окликнула она девочку. — М-м-м. — Бабетта, спустись еще раз вниз. Боюсь, тебе надо будет одеться. — Почему это? — Потому что у меня, вроде, начинается мандраж. — Итак, я считаю, что на сегодня достаточно. — Тойер попробовал выдавить из себя улыбку. — Сейчас я просто не могу строить дальнейших планов. Господи, конечно, это чепуха… — Конечно, чепуха, — тепло подтвердил Хафнер. — Из ста банок пива по статистике одна непременно окажется плохая, но мне таких еще не попадалось. Такова жизнь. Хозяин квартиры развел руками: — Что ж, ладно. Езжайте домой. А я тут покараулю… Зачем вообще кому-то… Хафнер впервые в жизни нагрубил шефу, покрутив пальцем у виска. Лейдиг проговорил: — Я остаюсь. Штерн тоже не выразил намерения уйти. — Чепуха все это… — Тойер глупо шмыгнул носом. — Чем будем заниматься? — У меня с собой картишки, — сообщил Хафнер. — Сыграем в «лифт»? — Только покажите, как играть… Позвонил Зенф. Алиби подтвердилось. В отношении второго преступления оно тоже имелось, кроме того, продувной толстяк сообразил, что тяга Туффенцамера к мазохизму никак не сочетается с садизмом, проявленным при осквернении трупа. — На всякий случай я подержу его тут и немножко допрошу, но у меня на его счет сильные сомнения… Игра в карты шла вяло, никто не мог толком сосредоточиться. — Так быстро он туда не доберется, — неожиданно заявил Лейдиг, и каждый из группы понял, о чем речь. — У вас ведь есть Интернет, — напомнил Штерн. — Вот и поглядим, когда туда ходят паромы. Это же остров. Последний паром на Эрёскёбинг отправлялся в 20 часов из Свендборга. — Ему придется сделать большой крюк, — возразил Хафнер. — Да, но только по автобану. — Тойер склонился над атласом подобно военачальнику. — Допустим, он выехал в половине десятого. Тогда через восемь с половиной часов он прибудет в Фленсбург, это реально, если не будет больших пробок… ладно, дороги сейчас посвободней, суббота… в половине шестого он будет на границе. В Дании спросит про ближайший паром, ему сообщат, что он идет не напрямую, а через Оденсе… Все равно это займет не так много времени, и у него останется еще два часа, чтобы добраться туда. — Кто сказал, что это мужчина? — попытался возразить грустный Хафнер. Шеф группы ядовито взглянул на него: — Я. И этого достаточно. — Ясное дело. — Времени в обрез, но может и хватить. Позвонить мне ей сейчас или не стоит пугать лошадей? — Я бы позвонил, — сказал Лейдиг. — Я тоже, — кивнул Штерн. — Я нет, — упрямо пробурчал Хафнер. — Я бы поехал туда. — На ночь глядя это прозвучало особенно круто. Тойер лег на пол. Его ребята не знали, что делать с отчаявшимся гаупткомиссаром. — Мы начинаем нагнетать ситуацию. И вообще, что я ей скажу? Чтобы она была начеку? Так я уже сказал. — Он убеждал сам себя. — Ладно, — вздохнул Лейдиг. — Вставайте, пожалуйста. В самом деле. Кто сдает карты? Они сидели за столом, уставившись на клеенку с рисунком. — Пожалуй, разумней всего нам сейчас лечь спать, — сказала Ильдирим. В ее ухе пульсировал шум. — В твоем информационном листке есть телефон полиции? Бабетта заглянула в бумажку и покачала головой: — Тут написано, что в Эре всего один полицейский. — Замечательно. Ляжем одетыми, даже в обуви, на мою маленькую кровать, вместе. Бабетта закусила нижнюю губу: — Мы действительно в опасности? — Нет. Не знаю. Собственно говоря, я не верю. Но по своей работе знаю, что больше всего рискуют те, кто чувствует себя уверенно. Ильдирим тряхнула гривой. Безумие это или нет? — Постой, я вот что еще попробую: позвоню в администрацию, ведь там должен кто-нибудь сидеть… Датская речь, запись на пленке. Не требовалось особой сообразительности, чтобы понять, что там никого нет. Итак, нужен план. Спать — это план? Тойер играл все хуже. — Допустим, он там… — без всякой связи проговорил он. — Допустим, произойдет страшное, тогда он снова смоется, прежде чем их найдут… Он как мышеловка, этот остров… Хафнер швырнул карты на стол: — Давайте позвоним в нашу контору. Пусть развернут в Дании крупномасштабную операцию, пошлют вертолет на остров… — Мы ничего еще не знаем! — закричал Тойер. — Возможно, звонил кто-нибудь из журналистов… Я не знаю, что делать! Проклятье! Хафнер извлек свой мобильный, словно пистолет, набрал хорошо известный всем номер — причем без ошибки! — и заявил без всякого приветствия: — Звонит комиссар Хафнер. Слушай, ты, ночной гусь. Нам требуется связь с полицией Эре, это такой датский остров, темнота деревенская… А то я не знаю… Да, осел, я не шучу! Живо! Чтоб через десять секунд нас соединили, иначе я тебе жопу на уши натяну! Через пять минут они получили номер, а также информацию о том, что жалоба на коллегу Хафнера пойдет на следующей неделе в министерство. — Министр мне врежет по ушам, но только в том случае, если я окажусь рядом… Через пятьдесят минут, после бесчисленных попыток, они, несмотря на скудный школьный английский, поняли, что полицейский пьян и дрыхнет без задних ног, а его жена не желает общаться с немцами. — Ну вот, скоро четыре часа утра. Первый паром идет в семь, он наверняка планирует отбыть на нем, чтобы поскорей вернуться назад, не вызвав подозрений. Пока что ничего не случилось. Возможно, он отказался от затеи… — Могучий сыщик улыбнулся с тяжелым сердцем. Его комиссары сидели мрачные. В лицо ему ударяли холодные порывы ветра. Его редко тянуло в море, он любил горы и ущелья. Однажды он был в санатории на Северном море, тоже зимой. Море ревело, бушевало, словно ненасытный дикий зверь. Тут все иначе — Балтика тихо плескалась у ног, лишь изредка набегала большая волна. Но и этот шум говорил о чем-то большом. Словно в темнице спал чутким сном могучий зверь. Он уже сориентировался, теперь оставалось лишь отыскать нужное бунгало. Ильдирим почувствовала на своем плече руку. Она вздрогнула, раскрыла рот в беззвучном крике и обернулась. Трясла ее Бабетта. — Я слышала чьи-то шаги, — шепнула она. — Потом все снова стихло. — Сколько времени? — Четыре утра. Сквозь рифленое дверное стекло он не мог ничего разглядеть, но справа было маленькое окно, и за ним ему почудилось движение. Он обошел оба ряда домиков — лишь тут занавески задернуты, а коврик не прислонен к двери. Значит, это они, единственные постояльцы. Он представлял себе все сложней. Ильдирим потащила девочку в темную гостиную. Дрожащей рукой набрала номер Тойера: — По-моему, в самом деле кто-то… Он машинально нажал на кнопку громкой связи. Усталые глаза его ребят расширились с удивительной синхронностью. — Вы где? — В гостиной… — Нет, ты должна точно описать всю обстановку… Я должен все себе представить! Ильдирим постаралась это сделать — все больше злясь на Тойера, который находил все новые, безобидные объяснения, даже предположил, что в Дании есть ночные сторожа, — но тем не менее хотел знать все до мельчайших деталей. Они не спали, он слышал голоса. Зашуршал гравий, он резко обернулся. Это была кошка. Ветер усилился, раскачивал голые ветви на невысоких деревьях, обрамлявших дорожку. Освещенные немногочисленными фонарями деревья тянули к небу свои узловатые руки. — Где вы находитесь в этом ряду бунгало? — Совсем с краю, слева от нас еще один домик, и все. — Можно обойти вокруг него, или там мешает стена либо что-то еще? — Нет, можно обойти… Я боюсь… Иоганнес… — Нет, нет, ничего не будет. Ты только точно выполняй все мои команды и рассказывай мне обо всем… Ледяной ветер бил ему в лицо, он не мерз, его взгляд устремился на дверь, он ударил в нее, один раз, второй, третий, как море бьется о скалы. — Он хочет высадить дверь… — Как обставлена комната? — Что мне делать? — закричала она. — Как обставлена комната, черт побери! — Тойер говорил не тише. — Ну, кухонный блок, стол, софа, высокая кровать-чердак… — Ключ у тебя? — Да, но почему… — Никогда не знаешь, как там обернется. Зажги свет, на мгновение. Он должен знать, что вы не спите. Это его ослепит. Она нажала на выключатель: — Да. — Выключи. — Да. Бабетта вцепилась в руку Ильдирим. Снова тупые удары в дверь. — Может, это ветер? — Ильдирим чуть не засмеялась. — Если это всего лишь ветер… А может, мне просто подойти к двери и наорать на него? — Нет, вероятно, он вооружен. Нельзя и баррикадировать дверь… тебе понадобятся оба выхода. Он еще трясет дверь? — Нет, перестал. — Думаю, он решил обойти бунгало, ступайте теперь в коридор… Он взглянул вправо. Через кусты он проберется к задней стене домика и там ударит по огромному окну… Ильдирим потащила за собой Бабетту, опрокинула стул. …но он все еще выжидал, что-то происходило внутри. Они хотят выйти наружу? — Упал стул… — Он не слышал, — сказал Тойер, ведь он обходит бунгало кругом. Будем надеяться… Тойер взглянул на своих ребят, на всех сразу; его комната больше не принадлежала ему, он словно затерялся в кулисах. Он бросился изо всех сил на дверь. Ильдирим, навалившаяся на нее спиной, вскрикнула: замок не выдержал. Неужели в образовавшуюся щель просунулась рука? Визжащая, но полная решимости Бабетта уперлась в филенку ладонями справа и слева от дрожащих бедер Ильдирим, выталкивая непрошеного гостя. Шла безмолвная, упорная борьба за жизнь, мобильный телефон упал на пол. У Тойера едва не остановилось сердце, он увидел лицо Бабетты, белое как мел, полуоткрытый рот… Внезапно давление прекратилось. — Он чуть не вошел, косяк треснул! Тойер услышал в ее голосе смертельный страх и, как ни парадоксально, успокоился. — Он сообразил, что вы всего лишь вдвоем. Ему был нужен я. — Теперь я слышу, как шаги удаляются, он обходит вокруг домика… — Переждите пару секунд, пока он не подойдет к двери террасы, а потом бегите. — Да, так мы и сделаем, раз, два, три, четыре, пять… — Бегите! Тойер услышал, как они побежали: она отняла телефон от уха. Все плыло у него перед глазами. Хафнер в отчаянии стоял у окна и глядел на уличные огни, Лейдиг свернулся на софе, будто эмбрион, Штерн стоял на коленях, глядел в пол и тер руки, словно хотел добыть огонь с помощью невидимой палочки. Сначала Ильдирим решила, что у нее в ухе появился шум новой тональности, но это бился о мачты такелаж на пришвартованных лодках. — Теперь мы внизу, возле гавани… Где же люди, которым принадлежат лодки? Где вообще тут люди? — Вы никого не видите? — Никого, черт побери. Мы единственные постояльцы в отеле, это музейный городок. Здесь не живут, только торгуют в лавках, насколько я могу понять. Как холодно, Тойер… Комиссар услышал всхлипывание, вероятно, это Бабетта. — Подходит твой ключ еще к чему-нибудь? Скажем, к двери администрации? Есть там холл? Телефонная будка? Сауна? Тойер видел остров сверху, с большой высоты, парил над ним, облако загораживало ему обзор, иначе он разглядел бы крошечное укрытие для обеих, высмотрел бы его прямо с высоты, не важно, пусть даже маленькое… Он оторвался от земли, на него не действовала гравитация, его несло в космос… Что это, сон? — Я вижу бассейн, да, верно, про него написано в проспекте, он открывается ключом от бунгало. Но для этого нам надо вернуться назад. — Опиши мне территорию… без деталей, скажи, что можно было бы увидеть сверху! — Домики, как гаражи, в два ряда, подход к ним от гавани, а также сверху, если у отеля свернуть вправо. Метров на пятьдесят тянется вверх дорога. За главным корпусом находится бассейн, перед ним маленькая площадка с горкой и прочими аттракционами, потом живая изгородь с одним проходом, дальше домики. Облако исчезло. Он летел совсем низко. Разумеется, вот куда им нужно. Тойер заметил, что он давно разговаривает с закрытыми глазами, и теперь их открыл. — Я не думаю, что он вернется вновь, но, вероятно, он спустится к гавани, чтобы оказаться подальше от города. А вы обе бегите наверх, по дороге. Затем сверните к отелю и запритесь в бассейне… — Там стеклянная стена, он ярко освещен. — Там наверняка есть кабинки для переодевания или типа того, не знаю уж. Он не предполагал, что вы можете туда зайти. У него-то явно нет ключа… Они бросились бежать. Ильдирим попала ключом в замок со второй попытки. Обезумев от страха, они пронеслись мимо освещенного бассейна, свернули направо, дверь была открыта, вбежали в нее и закрылись. Тойер дрожал, лицо его позеленело. Хафнер, с его нюхом, отыскал шнапс Фабри и налил шефу рюмку, а себе две. — Пять часов, — сказал Лейдиг, — в семь он уберется. Ну как, заводим на него дело? Второй контакт с датской полицией тоже оказался непростым. Когда их наконец соединили с коллегой, даже понимавшим по-немецки, прошел час. — Паром мы можем проконтролировать, но если преступник хитер, то он мог просто взять в аренду лодку где-нибудь на севере Германии. Граница теперь почти не охраняется. Или он прибыл на машине? — Этого мы не знаем. — Как он выглядит? — Этого мы тоже не знаем. — Да. Жаль. До свидания. Там, в кабинке для переодевания, они и просидели до рассвета. Один раз им показалось, будто они слышали удалявшиеся по гравию шаги. Ильдирим гладила Бабетту, а та спала, положив ей голову на колени. Она чуть не запела колыбельную, но решила помолчать, а пела лишь глазами, взмахивая ресницами. Несколько раз звонила в Гейдельберг и перекинулась парой фраз с Тойером. Чтобы убедиться, что мир еще жив. Один раз она спросила особенно тихо: — Ты женишься на мне? — Да, — последовал ответ. Еще более тихий. В полдень они поднялись на паром. Проклятая галоша все медлила, никак не могла отчалить. У Ильдирим даже появилось ощущение, что на нее вот-вот обрушится свирепый приступ астмы. — Значит, моя идея насчет Дании была идиотской? — спросила Бабетта. Ильдирим обняла ее за плечи. Они стояли у борта и глядели на Эрёскёбинг. — Багдад был бы еще хуже. — По-моему, Буш негодяй, — заключила Бабетта. — Жан-Пьер сказал, что еще ни один президент у америкашек не подписывал столько смертных приговоров… Приемная мать предпочла не уточнять. Над ними бессмысленно кричали две чайки. — Пойдем в салон, мама. — Бабетта взяла ее за руку и повела, словно слепую. — Я с радостью угостила бы тебя кофе, но для этого надо быть при деньгах. А ты не даешь мне денег на карманные расходы, но это ничего, я просто так… Ильдирим вздохнула: — Ах, Бабси… не усмехайся так. Боже мой, Бабетта, я конечно… Понимаешь, у меня не было времени учиться быть матерью… Ты чаще мне говори, что тебе нужно. Малышка, впрочем, не такая уж и малышка, но все же малышка, прижалась к ней, больновато придавив ей левую грудь и грудную клетку. Дышать стало трудней. Но все равно это был верх блаженства. — Мне нужны деньги, — бормотала Бабетта, — мне нужна ты, мне нужны… ты и деньги. — И Иоганнес Тойер — как папа? — Ты думаешь, у него получится? Ты думаешь, он согласится ходить на родительские собрания? — Нет, — ответила Ильдирим без долгих раздумий. — Никогда в жизни. Да и я ведь тоже там не бываю. — Тогда, пожалуй, он мне нужен… Прокурор расстегнула сумочку: — Слушай, сейчас я дам тебе задним числом деньги за весь год, а ты угостишь меня… Они сидели у иллюминатора и смотрели на Балтику. Море штормило. — Ты думаешь, Тойер и его парни поймают того ночного типа? — Думаю, что да, — кивнула Ильдирим. Странное дело, но она и здесь чувствовала себя под защитой своего могущественного жениха. — Когда мы приедем домой? — Глаза девочки закрывались. — Если бы я знала… — Давление на грудную клетку ослабело, и тут же возникло желание закурить. Но они были в Скандинавии, не в Германии; если она нарушит правила общественного поведения, ее тут же утопят в ледяном море с мрачным хоралом на устах. — А еще Иоганнес сегодня ночью обещал, что будет ждать нас в порту; только вот не знаю, всерьез ли он… — Он хоть знает, в каком порту нас встречать? Ведь мы могли отплыть и из Марсталя… — По-моему, я ему сказала! — Ильдирим тряхнула гривой волос. Ей казалось, что все ее тело до сих пор покрыто липким потом страха. Ей хотелось принять душ, и чтобы потом на нее возлег тяжелый, сильный гаупткомиссар. Она была даже согласна засыпать под его храп. — Иначе нам придется ехать на поезде от Оденсе до Фленсбурга, надеюсь, что он тут ходит… А перед этим мы должны будем еще добраться до Оденсе из… Свендборга, да, точно. Они прихлебывали кофе, жутковатый на вкус. — Нам надо поблагодарить этого негодяя, — пошутила прокурор. — Я бы не выдержала долго датскую еду и напитки. — Ах, тебе не хватает твоего каждодневного дёнера?[19] — Послушай, германская дочурка. Я ем дёнер очень редко, потому что он для меня чересчур жирный, а я живу с международной женской боязнью оказаться слишком толстой для своего толстого мужа. Глупость — она не знает границ… Господи, как мы все это пережили! — вдруг зарыдала она. — Как мы выглядим? — всхлипнула она между двумя фонтанами слез. — А то еще подумают, что мы бездомные… беженцы какие-нибудь… — Я могу принести еще два пива… — Голос Бабетты тоже дрожал. — Еще чего! Рано тебе пить пиво! — проскулила мать. — Какой у нас вид? Что подумают про нас люди! Впрочем, датские пассажиры никак не реагировали на окружающее, не разговаривали между собой, а с меланхолией смотрели на дождь — единственное состояние своей природы. Паром пришвартовался. Дождь лил ручьями. Среди небесных потоков стоял Томас Хафнер, радостно махал рукой и ревел на весь порт: — Я вывезу вас из этой сраной Дании! Обалдевшие, подавленные, они сидели в не слишком ухоженном «опеле-астра», а его необузданный владелец, небрежно используя аварийный световой сигнал, удалялся от порта кратчайшим путем — мчался по улице с однорядным движением в противоположную сторону. Сквозь прокуренные до янтарного цвета стекла доносились антинемецкие крики протеста, но постепенно затихли и они. — Потому что, — радостно засмеялся полицейский, — я сказал: «Шеф, если вы их не встретите, тогда это сделаю я…» Потом, когда они неслись с головокружительной скоростью в направлении Оденсе, он честно выложил подробности. Ильдирим узнала, что первоначально Тойер хотел поехать сам, но Хафнер его напугал: мол, для такой долгой поездки надо быть опытным водилой. Далее предполагалось, что поедет Штерн, но «его старуха устроила такой вопеж», что он уступил это дело Лейдигу. Тот уже при поисках острова на карте проявил «абсолютную тупость, и вообще он не от мира сего», так что в итоге остался только он, Хафнер. Вообще-то тогда он был под мухой, но остальные не успели еще завершить свои «мещанские увещания», как он уже «умотал». — Теперь, конечно, все о'кей, — заверил он со смехом, — сейчас половина второго, и, таким образом, я — согласно Интернету и счетчику промилле — «трезв как стеклышко». Вот когда мы вернемся домой и все обсудим, тогда уж я позволю себе сегодня кое-что, ах, супер, в Данию и обратно — нон-стоп! Ильдирим сидела с Бабеттой на заднем сиденье, девочка заснула, наклонившись вперед, остатки детского жирка пухлились между подбородком и острыми грудками. — Детка моя, — прошептала прокурор и потеребила толстоватую ушную мочку девочки. Внезапно тяжесть упала с ее сердца. Кошмар был далеко позади, во всяком случае, в тот момент. Разве можно бояться, когда тебя везет домой такой лихой парень, как Хафнер? — В Дании полагается ездить с зажженными фарами, — заметила она вполголоса, чтобы не разбудить Бабетту. — Вот пускай сами и ездят, — захохотал Хафнер. — Правая передняя фара у меня того… Классно, что моя колымага вообще пока бегает, я ведь не так часто ею пользуюсь. Ильдирим кивнула, что-то в этом роде она и подозревала. Почти не сбрасывая скорость, Хафнер пересек границу. Таможенник бешено жестикулировал. Несмотря на дождь, Хафнер опустил стекло и проорал, чтобы коллега выслал ему штрафную квитанцию. — По реке в бутылке, викинг хренов, селедка тупая!.. Как они с нами обращаются, — пояснил он Ильдирим уже спокойным тоном. — В девяносто втором, после финала чемпионата Европы, который они дуриком выиграли, эти хамы… ведь не та у них квалификация… Я им еще это припомню… За воскресенье им постепенно пришлось списать Туффенцамера со счета. У швейцарца была начальная стадия рассеянного склероза, болезнь пока еще не бросалась в глаза, «поэтому я иногда курю травку, доказано что…», но поднимать тяжести, сбросить девушку со стены — этого он не мог. Тойер уже не знал, сколько раз повторил этот вопрос: — Почему вы нам раньше об этом не сказали? — Я ведь не знал, что это важно, черт подери! — Вы все придурки! — вскричал переутомленный сыщик. — Вы и ваш Коллектив пациентов! — Конечно, — согласился Туффенцамер почти озадаченно. — Поэтому мы все там и оказались. Ведь мы неврастеники. Нельзя же неврастеников упрекать в том, что у них неврастения! — Катитесь отсюда, — распорядился усталый гаупткомиссар. — И забирайте с собой ваши пилюли. Даже невозмутимый Зенф удивленно поднял брови. Они резво мчались по автобану. Ильдирим решила на время забыть, что существует неприятная штука под названием аквапланирование. Впрочем, между Фленсбургом и Килем Хафнер немного посерьезнел. — Если бы тот чувак вас убил, не знаю, что стало бы с Тойером, просто не могу себе представить, — мрачно рассуждал он, но, когда после развилки магистраль направилась к Гамбургу, местной столице, в нем опять зашевелилась ярость. — Провинция! Фигня Баршеля!..[20] Нигде больше, — пояснил он, — не велась такая открытая война против немецкой социал-демократии. Нет, нам такие тупые селедки не нужны! — Сам по себе Гамбург ничего, — пробурчал он потом, когда они, поневоле сбавив скорость, ползли в сторону Эльбского туннеля. — Интернациональный город, но жить — жить тут невозможно. Абсолютно никакой культуры. — Почему же? Ведь тут театр, музеи, знаменитые издательства… — Издательства? Тут? Ха! — Хафнер помотал головой. Чего эта турецкая баба только не придумает! Потом они застряли в пробке перед туннелем. Ильдирим припомнились беседы с ее однокашниками из Северной Германии. Этот туннель был для местных автомобилистов препятствием почище иного горного массива. — Вот вам и транспортная политика, а? — захохотал Хафнер. — Лажа сплошная. Кажется, я сказал что-то позитивное про Гамбург? Сказал? — Совсем скупо. — Нет, наоборот, слишком щедро. Незаслуженно! Тут она впервые обратила внимание на одно обстоятельство: — Скажите-ка, Хафнер, вы ведь совсем не курите. — Ребенок ведь в машине… — Мне не мешает… — сонно пробормотала Бабетта. — Спи-спи. Наконец они выбрались из ловушки. Пробка возникла из-за фрейбургского «дома на колесах» — у него кончился бензин уже почти на выезде из туннеля. Шофер, добродушный баденец в стеганом анораке, украшенном строкой из баденской песни, в тренировочных штанах, толстых носках и сандалиях весело размахивал лиловой канистрой. Поскольку алеман блокировал левый ряд, Хафнер дал волю своей злости: — Осел безродный, сам не знает, немец он или лягушатник, паленое бургундское продает, макака шварцвальдская! Они снова набирали скорость. — Ненавижу этот юг! Диалект идиотский, словно им только что рожу начистили. — Господин Хафнер, — кротко поинтересовалась Ильдирим. — Собственно говоря, что вам нравится? Север вы не терпите, юг тоже. — Гейдельберг, — ответил Хафнер. — И Вейнгейм, хотя там в общем-то хуже. Нет такой реки, как у нас. Впрочем, Турция мне тоже нравится. — Неужели? — Нет, честно, я как-то был в Анталии, классно. Ильдирим кивнула: — Конечно, небось, «все включено», еда и напитки без ограничений… — Не из-за этого, — запротестовал Хафнер. — Культура, понимаешь, уникальная! Они встретились днем на Берггеймерштрассе. Тойера не покидало ощущение, что он должен чуточку разнообразить жизнь своей группы. К тому же неизвестно, когда приедут трое путешественников. — В данный момент Хафнер не может ничего пить, — заметил Лейдиг. — Значит, сейчас он наверняка даст прикурить любому гонщику, даже Шумахеру. Горе-шофер… — Шофер, — повторил Тойер со странным волнением. Потом надолго замолчал. — Штерн, может, ты… Вчера Хафнеру вместо «пастора» послышалось «паста». Лейдиг… Помните? — Нет, — с отчаяньем ответил Лейдиг. — А что тут такого? — Кто знает? — пробормотал он. — Мне… Зуберович мне плел про какую-то пасту… Во всяком случае, я услышал тогда слово «паста»… Штерн, сходи еще разок к нему и проверь, ладно? — Что проверить? О чем речь?… Ах да, не пастора ли он имел в виду… Ярость, волнами исходившая от их водителя, помогала забыть ужас и тревоги минувшей ночи, пускай даже такое терапевтическое действие было обусловлено прежде всего временным отлучением Хафнера от никотина. Еще на подъезде к Ганноверу временный аскет посетовал, что из-за экстремального дискомфорта он постепенно утрачивает связь с реальностью и практически ничего уже не слышит, но все же надеется как-нибудь продержаться. Впрочем, столицу Нижней Саксонии они миновали на удивление гладко, без ядовитых комментариев, и вскоре выяснилось, почему. Бывший регбист не мог не уважить единственного серьезного соперника многих гейдельбергских клубов в Бундеслиге. При этом он называл этот вид спорта в полном соответствии с языковыми нормами Курпфальца — «рэ-эгби». Геттинген? — «Это пол-Гейдельберга и потому сносное местечко». Кассель? — «Дырка от бублика, более ничего». Гиссен? — «Не название, а смех». Вернулся Штерн. — Попали в яблочко. Пастор Отто Денцлингер опекает семейство добровольно. Они его боготворят, и когда Адмир признался в своих поджогах, его отец сразу обратился к пастору. Дальше еще интересней. Пастор не сказал парню — явись с повинной в полицию, а замял это дело… Мол, больше так не делай. А если все-таки поймают, велел во всем признаться сразу, тогда много не дадут… Зуберович рассказал об этом довольно точно — хотя, по-моему, он не помнит даже свою прежнюю профессию. Неужели у него мозги совсем отказывают? — Значит, одного мы вычислили, — буркнул Тойер, но было ли это так? В порядке исключения? На фоне беспробудного мрака? Франкфурт, «бетонные хари, сплошные бонзы…» Хафнер устал. Возможно, он не заснул за рулем лишь потому, что все время думал о куреве и, естественно, о выпивке тоже. Гейдельберг. Полицейский тотчас расслабился. С улыбкой посмотрел на часы: — Супер! Всего лишь двадцать минут двенадцатого, и я все это время не курил. Шесть евро сэкономил. Чокнуться можно! Тут Ильдирим поняла, что вся группа ждала их в ее квартире. — Устроили тут, понимаешь, штаб, — устало улыбнулась она. — А ведь прежде это была моя тихая квартира. Ослиное племя. — Ясное дело, — засмеялся Хафнер. — Сочувствую. У вас найдется там выпить? Наконец-то дома. Хафнер обнял ее, потом и Бабетту. — Что вам показалось опасней, минувшая ночь или дорога? — поинтересовался Лейдиг и пригубил сок из стаканчика. — Не зли меня, сейчас это чревато… — Хафнер уже плюхнулся на кухонный табурет и курил сигареты одну за другой; его повторяющиеся судорожные жесты напомнили прокурору заготовку для рисованного мультика. — В кладовке, в кладовке, сказала мне она! Вот и шнапс, родной мой! — пропел он через пару минут. — Жизнь продолжается. — Есть хотите? — ласково спросил Тойер. — Еще как! — подтвердила Бабетта. Неопытный глава семейства ничего не купил из еды, но хотя бы держал в памяти номер «пицца-сервиса». Ради такого случая он проявил щедрость: заказал большую пиццу и к ней шесть бутылок «кьянти». Перед поздней трапезой и во время нее они беседовали о балтийских островах, о мягкой, несравненной погоде на берегах дорогого их сердцу Неккара, о всевозможных начинках итальянской пиццы… Ведь Бабетте не все полагалось слышать и знать, без формализма тут никуда не деться. После нескольких кусочков девочка что-то пробормотала, повернувшись к Ильдирим. Та сказала: «Да, ладно, можешь не мыться, ты права…» — и девочка скрылась за дверью. Тойер ввел прокурора в курс событий. Периодически он видел молнии и боролся с легкой эрекцией — несмотря на всю усталость. Когда закрывал глаза, перед ними плясали трапециевидные пингвины. Тем не менее он сумел изложить все более или менее внятно. Ильдирим кивала, едва не падая в обморок от переутомления. — Значит, теперь Денцлингер. Лихо для старичка-пенсионера. Почему же вы не заводите на него дело? На лице Тойера появилась улыбка сожаления. — Потому что он, вероятно, был там! Я уверен, что все это время действовали двое. Один бы все это не сумел! А второй… — Нет… да… Кто его знает… — Тут прокурор снова нарушила свой запрет на курение. Ведь астма ушла на задний план сознания, далеко-далеко… — На Эре этот Зуберович мог проделать все по заказу Денцлингера, на Эре, — с новым рвением включился в дискуссию освежившийся Хафнер. — Ведь им наверняка можно управлять на расстоянии, как марсианским роботом… — Во-первых, — перебил его Тойер, — марсианские роботы крайне ненадежны в эксплуатации. Уж в этом я разбираюсь… — Ага. — Во-вторых, югослав не в той кондиции. У меня было время его разглядеть. Если датчане застукают такого на границе, они дадут ему шоколадку и отправят назад. В-третьих, он здесь. Штерн побывал у него сегодня днем. — Что будем делать? — спросила Ильдирим. — По-моему, надо спать. Раньше я всегда это делала по ночам. Тойер согласился с ней. Утро вечера мудренее. — К тому же отныне все будет вполне официально. Я опять выйду на службу и получу по башке от начальства. Пускай тогда другие думают, что делать с Денцлингером… Хафнер, восстановивший свой фармакологический баланс, тоже собрался уходить. Никто не стал уточнять, оставит ли он свой автомобиль до утра. Штерн выпрямился, а Лейдиг хрустнул суставами. — Ну-ка, — коматозный шеф глядел на всех остекленевшим взором. — Ну-ка, ну-ка… — В чем дело? — пискнула его невеста. — Последний вопрос. Сейчас сколько времени? — Три часа, одиннадцать минут и все больше секунд, — по-военному четко ответил Хафнер. — Ответ понятен? — Спать, спать, ведь все равно мы ничего не можем сделать. Наскоком тут не возьмешь. Сейчас я не в состоянии воспринять даже гениальную идею. Итак, до завтра, о'кей? |
||
|