"Cлово президента" - читать интересную книгу автора (Клэнси Том)

Глава 32 Повторения

– Я не могу отдать вам эту фотографию и не могу позволить снять копию, но могу показать. – Сотрудник ЦРУ передал снимок Доннеру. Он был в тонких хлопчатобумажных перчатках и заставил корреспондента надеть такие же. – Перчатки необходимы, чтобы не оставить отпечатков пальцев, – пояснил он.

– Это именно то, о чем я думаю? – спросил Доннер, глядя на черно-белую глянцевую фотографию размером восемь на десять дюймов. На ней не было штампа с грифом секретности, по крайней мере на лицевой стороне. Доннер не собирался переворачивать ее.

– Вы ведь не хотите знать об этом? – Это был не вопрос, а скорее предупреждение.

– Нет, пожалуй, – ответил Доннер, поняв смысл сказанного. Он не знал, как связан закон о шпионаже – «18 U.S.С. para 79 79 ЗЕ» с первой поправкой к Конституции США о свободе печати, но если ему неизвестно, засекречена фотография или нет, обвинить его в разглашении секретных материалов не мог никто.

– Это советский подводный ракетоносец с атомной силовой установкой, а на трапе стоит Джек Райан. Обратите внимание, что на нем форма офицера военно-морского флота. Это была операция ЦРУ, проведенная совместно с ВМФ США, и вот чего нам удалось добиться. – Он передал Доннеру увеличительное стекло, чтобы тот мог убедиться в принадлежности подводной лодки Советскому Союзу. – Нам удалось обмануть русских, и они пришли к выводу, что ракетоносец взорвался и затонул где-то между Флоридой и Бермудами. Они, наверно, и сейчас так считают.

– Где он сейчас? – спросил Доннер.

– Его затопили год спустя, неподалеку от Пуэрто-Рико.

– Почему именно там?

– В том районе находится самая глубокая впадина Атлантического океана вблизи берегов Америки, примерно пять миль глубиной, так что никто не найдет его и никто не сможет даже взяться за поиски втайне от нас.

– Это было…, ну конечно, припоминаю, – вспомнил Доннер. – Русские проводили тогда крупномасштабные учения недалеко от нашего восточного побережья, и мы подняли шум, протестуя против этого. Они тогда действительно потеряли подводную лодку, верно?

– Две. – Еще одна фотография появилась из папки. – Видите разрушения в носовой части? «Красный Октябрь» протаранил и потопил русскую подлодку возле Каролинских островов. Она по-прежнему лежит там на дне. Военно-морской флот решил не поднимать лодку, но ее обшарили наши автоматические роботы, которые сняли с подлодки много ценных приборов. Эта операция проводилась под прикрытием спасения первой подлодки, затонувшей в результате неисправности атомного реактора. Русские так и не узнали, что случилось со второй «альфой».

– И все это хранилось втайне? – Ситуация казалась поразительной для человека, потратившего многие годы и немалые усилия, чтобы получать от правительства любопытные факты, которые он буквально выдирал, словно дантист зуб у сопротивляющегося пациента.

– Райан знает, как замалчивать факты. – На свет появилась новая фотография. – В этом мешке находится тело русского матроса. Его убил Райан – застрелил из пистолета. Это принесло ему первую звезду за отличие в разведывательной службе. Думаю, он считал, что никто не решится разгласить это обстоятельство – впрочем, причина понятна, не правда ли?

– Это было убийство?

– Нет. – Сотрудник ЦРУ не решился заходить так далеко. – В официальных документах говорится, что произошла перестрелка, были и другие раненые. Так гласят материалы в досье, но…

– Конечно. Заставляет задуматься, правда? – кивнул Доннер, глядя на фотографии. – А это не могло оказаться фальшивкой?

– Пожалуй, могло, – согласился его собеседник. – Но это не фальшивка. Посмотрите на других людей на фотографии – вот адмирал Дэн Фостер, в то время он был начальником морских операций. А рядом с ним капитан третьего ранга Бартоломео Манкузо, он тогда командовал ударной подлодкой «Даллас». Его направили на борт «Красного Октября», чтобы облегчить переход русского ракетоносца в морскую базу Портленда. Манкузо по-прежнему служит на флоте, стал адмиралом, командует подводными силами в Тихом океане. А вот это капитан первого ранга Марк Александрович Рамиус, служил на советском военно-морском флоте и был командиром «Красного Октября». Все они по-прежнему живы. Рамиус живет сейчас в Джэксонвилле, штат Флорида, работает на базе ВМФ под именем Марка Рамзея в качестве консультанта, – объяснил он. – В этом нет ничего необычного. Получает большую пенсию от правительства, но, видит Бог, он заслужил ее.

Доннер запомнил подробности и узнал в лицо одного из людей на фотографии. Нет ни малейших сомнений в том, что это не фальшивка. Кроме того, обманув корреспондента, сотрудник ЦРУ нарушил бы правила игры. В таком случае было бы нетрудно довести до сведения заинтересованных лиц информацию о том, кто нарушил закон. Но еще хуже то, что этот человек превратился бы из источника информации в объект преследования, а средства массовой информации были по-своему куда более жестоким прокурором, чем мог мечтать любой представитель Министерства юстиции. В конце концов, судебный процесс требовал строгого соблюдения правил, установленных законом, а СМИ действовали намного свободнее.

– О'кей, – произнес корреспондент. Первый комплект фотографий исчез в папке. На смену ей появилась новая папка, из которой сотрудник ЦРУ извлек новый снимок.

– Узнаете?

– Это…, одну минуту. Кто-то по фамилии… Гер…, или Гери… Он был…

– Это Николай Герасимов. Он был председателем бывшего КГБ.

– Погиб при авиационной катастрофе еще в… Появилась очередная фотография. Мужчина на ней был старше, более седой и выглядел весьма преуспевающим.

– Эта фотография сделана два года назад в Винчестере, штат Виргиния. Райан отправился в Москву под видом советника на переговоры по ограничению стратегических вооружений. Он заставил Герасимова улететь из Москвы и обратиться к американскому правительству с просьбой о политическом убежище. Никто не знает, как это произошло. Жену и дочь Герасимова тоже вывезли из Советского Союза. Этой операцией руководил лично судья Мур – в то время он был директором ЦРУ. Райан постоянно выполнял его поручения. Он никогда не был законопослушным работником ЦРУ. Райан знает свое дело – тут нужно быть справедливым, верно? Он чертовски способный разведчик, делал вид, что работает на Джеймса Грира как сотрудник разведывательного управления, а не оперативного. Это было прикрытием внутри прикрытия. Насколько я знаю, Райан ни разу не допустил ошибки в своей оперативной деятельности. Мало кто может похвастать этим, но одна из причин состоит в том, что он исключительно безжалостный сукин сын. Способный, умеет работать, но крайне жестокий. Когда ему нужно, он нарушает все бюрократические процедуры, проходит сквозь них, как горячий нож сквозь масло. Райан всегда поступает по-своему, и стоит вам встать у него на пути – вспомните мертвого русского матроса с «Красного Октября» и всю погибшую команду русской «альфы», лежащей на морском дне неподалеку от Каролин. Это было сделано для того, чтобы сохранить операцию в секрете. Что касается вот этого человека, – сотрудник ЦРУ ткнул пальцем в фотографию, – мне о нем почти ничего не известно. В досье много пропусков. Ни слова о том, как вывезли из России его жену и дочь. Ходят только слухи, да и они скудные.

– Черт побери, мне бы знать это несколько часов назад.

– Ну что, Том, понял, что тебя обманули? – донесся из динамика голос Келти.

– Я знаком с этой проблемой, – сказал сотрудник ЦРУ. – Райан ловок и хитер. Более того, он скользкий, как уж. Он прокатился через ЦРУ, словно Дорога Хэмилл по льду Инсбрука, и поступал так на протяжении многих лет. Конгресс обожает его. Почему? Да потому, что он производит впечатление самого искреннего и прямого человека со времен честного Эйба с той лишь разницей, что убивал людей. – Сотрудника ЦРУ звали Пол Уэбб, он был высокопоставленным чиновником в разведывательном управлении ЦРУ, но его влияние оказалось недостаточным, чтобы спасти весь отдел, которым он руководил, от сокращения штатов. По мнению Уэбба, он давно должен был занимать место заместителя директора ЦРУ по разведывательной деятельности, вот только Райан сумел втереться в доверие к Джеймсу Гриру и этим помешал ему. Вот почему его карьера закончилась на первой ступени высшего руководства, а теперь у него отнимали и это. Уэбб заслужил пенсию – пенсии-то его никто не сможет лишить. Впрочем, если станет известно, что он вывозил эти материалы из Лэнгли, его ждут очень крупные неприятности…, а может быть, и нет. Что происходит в конце концов с теми, кто обращает внимание на нарушения в деятельности правительственных департаментов? Средства массовой информации всеми силами оберегают свои источники, сам он уже достаточно долго прослужил в ЦРУ и…, ему не хотелось быть уволенным на пенсию. В другое время, хотя он отказывался признаться в этом самому себе, гнев мог заставить его искать контакты с другой стороной – но нет, только не это. Он не стал бы работать на противника. А вот средства массовой информации – не противник, правда? Уэбб убедил себя в этом, несмотря на то что на протяжении всей карьеры придерживался иной точки зрения.

– Теперь ты узнал правду, Том, – снова послышался голос Келти из подключенного к телефонной линии динамика. – Добро пожаловать в клуб почитателей Райана. Даже я не подозревал о том, на что он способен. Пол, расскажи ему про Колумбию.

– Я не смог найти досье на эту тему, – признался Уэбб. – Видите ли, у нас есть специальные досье с временным штампом, позволяющим открыть их лишь после какого-то определенного года. Самое раннее – году в 2050. Никто не имеет доступа к ним.

– Как это делается? – потребовал ответа Доннер. – Я слышал об этом, но никак не мог найти подтверждения того, что…

– Вас интересует, как они скрывают это? Между ЦРУ и Конгрессом заключено неписаное соглашение, составляющее часть надзора за деятельностью спецслужб. Управление обращается в Конгресс с небольшой проблемой, просит об особом отношении к ней, и если Конгресс дает согласие, досье попадает в специальный сейф – черт побери, я даже не исключаю, что такие папки мелко крошат и пускают на удобрение. Впрочем, могу сообщить некоторые сведения, которые можно проверить, – закончил Уэбб, словно поддразнивая корреспондента.

– Слушаю, – ответил Доннер. Он знал, что его магнитофон записывает каждое слово.

– Как, по-вашему, удалось колумбийскому правительству уничтожить медельинский наркокартель? – спросил Уэбб, еще больше разжигая любопытство корреспондента. Это было нетрудно. Эти люди из СМИ считают, что никто лучше их не владеет искусством интриги, подумал Уэбб с добродушной улыбкой.

– Насколько я помню, там началась внутренняя вражда, была взорвана пара бомб и…

– Эти бомбы сбросили по заданию ЦРУ. Каким-то образом – подробности мне не известны – нам удалось развязать борьбу между группами, стремящимися играть руководящую роль в картеле. Одно я знаю точно: Райан был там в это время. Его покровителем в ЦРУ являлся тогда Джеймс Грир – между ними были прямо-таки родственные отношения, как между отцом и сыном. Но когда Джеймс умер, Райана не было на похоронах, его не было дома и он никуда не выезжал по делам ЦРУ – он только что вернулся с конференции НАТО в Бельгии. Но сразу после возвращения он исчез, как проделывал это не раз. Вскоре после этого Джим Каттер, советник президента по национальной безопасности, случайно попал под рейсовый автобус на авеню Джорджа Вашингтона, помните? Не посмотрел по сторонам и выбежал на проезжую часть прямо перед автобусом. Таким было заключение ФБР, но расследованием руководил Дэн Мюррей, а какую должность он сейчас занимает? Директора ФБР, верно? По чистой случайности он и Райан знакомы более десяти лет. Мюррей был «специальным помощником» у обоих директоров ФБР – Эмиля Джейкобса и Билла Шоу. Когда бюро нужно было провернуть что-то втихую, это поручали Мюррею. До того он находился в Лондоне на должности юридического атташе – ее всегда занимает высокопоставленный сотрудник ФБР, имеющий множество контактов со спецслужбами в Англии. Мюррей – это «черная сторона» ФБР, он имеет огромное влияние и связи. Это он порекомендовал Райану Пэта Мартина, чтобы подобрать кандидатов в члены Верховного суда. Теперь картина проясняется?

– Одну минуту. Я хорошо знаю Дэна Мюррея. Это крутой сукин сын, но честный полицейский…

– Он был в Колумбии вместе с Райаном, то есть исчез из Вашингтона одновременно с ним. Не забывайте, у меня нет досье по этой операции, понимаете? Я ничего не могу доказать. Но посмотрим на то, как развивались события. Директор ФБР Джейкобс и ряд других высокопоставленных деятелей убиты. Сразу после этого в Колумбии начинают взрываться бомбы и многие наркобароны предстают перед лицом Создателя, но вместе с ними гибнет и множество ни в чем не повинных людей. Такое обычно случается, когда в ход идут бомбы. Помните, как недоволен был Боб Фаулер? И что же происходит затем? Райан исчезает, и Мюррей тоже. Думаю, они отправились в Колумбию, чтобы отменить операцию до того, как контроль над ней окажется полностью утраченным, и тут Каттера настигает смерть – в очень удачный момент. Каттеру недоставало смелости для проведения «мокрых» операций, по-видимому, он знал это, организаторы опасались, что он расколется и всех выдаст. Зато у Райана были – и по-прежнему остаются – яйца, как у чугунной гориллы. Что касается Мюррея…, видите ли, когда кто-то убивает директора ФБР, этим он навлекает на себя гнев могущественной организации, и я не критикую Мюррея. Эти мерзавцы из медельинского картеля перешли все допустимые пределы, причем в год выборов, вот Райан и оказался там, где требовалось, чтобы принять меры. Кто-то выдал ему лицензию на свободную охоту, может быть, ситуация немного вышла из-под контроля – такое случается, – вот он и вылетел в Колумбию для того, чтобы прекратить операцию. Это ему удалось, – подчеркнул Уэбб. – Вообще-то операция прошла успешно. Картель распался…

– Однако на его месте появился другой, – возразил Доннер. Уэбб кивнул с улыбкой человека, которому известно все.

– Это верно, но они больше не убивают американских представителей, правда? Кто-то объяснил им правила игры. Я хочу подчеркнуть, что не утверждаю, будто действия Райана были не правильными, если не считать одной маленькой детали.

– Какой именно? – спросил Доннер, разочаровав тем самым Уэбба, хотя полностью погрузился в рассказ о происшедшем в далекой стране.

– Когда вы развертываете армейские подразделения в другой стране и убиваете иностранных граждан, это называется актом войны, не правда ли? Но и тут Райану удалось вывернуться. У него просто великолепная школа. Джеймс Грир превосходно подготовил его. Райана можно бросить в выгребную яму, и, когда он вылезет обратно, от него будет пахнуть духами.

– А почему вы так недовольны им?

– Наконец-то вы задали самый важный вопрос, – удовлетворенно заметил Уэбб. – Джек Райан является, наверно, лучшим американским разведчиком за последние тридцать лет, со времен Аллена Даллеса, может быть, даже со времен Билла Донована. Операция с захватом «Красного Октября» была блестящим успехом ЦРУ, а другая операция, в результате которой председатель КГБ оказался в Америке, прошла еще успешней. То, что произошло в Колумбии…, ну, они схватили за хвост тигра, забыв, что у него могучие лапы. Все бы хорошо, – согласился Уэбб, – Райан – король разведки, но кто-то должен сказать ему, что существует закон, Том.

– Такой человек никогда не был бы избран, – вставил Келти, стараясь говорить как можно меньше. Сидящий вместе с ним в кабинете глава его администрации едва не вырвал у него телефон, настолько успешно прошла беседа Доннера с Уэббом, и вот теперь Келти мог все испортить. К счастью, Уэбб решил продолжить.

– Он отлично проявил себя в ЦРУ, а в качестве советника президента Дарлинга оказался еще лучше, но это совсем не то, что быть президентом. Да, он сумел провести вас, мистер Доннер.

Может быть, сумел провести и Дарлинга – вряд ли, но кто знает? Однако сейчас Райан перестраивает все гребаное правительство и делает это по своему образу и подобию – имейте в виду, если вы не заметили этого. На все должности в правительстве он назначает исключительно своих людей, с которыми работал в прошлом, причем с некоторыми в течение длительного времени, или тех людей, кого рекомендовали ему близкие соратники. Мюррей руководит ФБР. Вы хотите, чтобы Дэн Мюррей стоял во главе самого мощного правоохранительного агентства в Америке? Вы хотите, чтобы эти два человека выбирали кандидатов в состав Верховного суда? Куда это заведет нас? – Уэбб сделал паузу и вздохнул. – Мне совсем не хочется так поступать. Райан – один из нас в Лэнгли, но он не должен быть президентом, понимаете? Я служу стране, а не Джеку Райану. – Уэбб собрал фотографии и уложил их обратно в папки. – Мне нужно ехать обратно. Если кто-нибудь узнает, что я сделал, меня постигнет судьба Джима Каттера…

– Спасибо, – сказал Доннер, Теперь ему следует принять решение. На его часах было три пятнадцать, и принимать решение следует быстро. Его поймут, когда он потребует, чтобы его мнение было принято. В мире существует нечто более страшное, чем отвергнутая женщина, – это репортер, который понял, что его обманули.

Все девять человек умирали. На это уйдет от пяти до восьми дней, но все были обречены, и они знали это. Их лица смотрели вверх, на телевизионные камеры, укрепленные над головами, и теперь у них больше не оставалось иллюзий. Предстоящая им казнь была еще более жестокой, чем та, к которой их приговорил суд. По крайней мере, так им казалось. Эта группа представлялась более опасной, чем первая, потому что они знали, через что им предстоит пройти, а потому было принято решение еще надежнее прикрепить их ремнями к койкам.

Моуди наблюдал за тем, как армейские санитары входили в палату и брали образцы крови у больных. Это было необходимо, чтобы подтвердить и затем рассчитать степень их заражения. Медики сами придумали способ, как удержать «пациентов» в неподвижном состоянии и убедить их не сопротивляться, пока у них брали образцы крови, – ведь стоило больному дернуть рукой, и игла могла вонзиться в тело санитара. А потому, пока один из санитаров брал кровь, другой держал нож поперек горла подопытного. Несмотря на то что преступники считали себя обреченными, они были преступниками и, следовательно, трусами, а такие люди никогда не решатся ускорить свою смерть. Такие методы не могли найти одобрения в медицинской практике, но в этом здании и не пахло медициной в ее предназначении. Моуди понаблюдал несколько минут и вышел из комнаты.

Они проявили излишний пессимизм в оценке ряда моментов, в том числе в оценке количества вирусов, нужных для распространения болезни. В емкости с культурой Эбола вирусы пожирали ткани

обезьяньих почек и кровь с такой жадностью, что даже по спине директора от ужаса стекали ледяные струйки. Несмотря на то что все это происходило на молекулярном уровне, со стороны казалось, целый муравейник облепил разлагающиеся фрукты – как это бывает, когда муравьи возникают словно бы ниоткуда и внезапно все уже покрыто их черными телами. То же самое происходило и с вирусами лихорадки Эбола; хотя они были слишком малы, чтобы невооруженный глаз мог различить их, в емкости находились буквально триллионы вирусов, пожирающих предложенную им пищу. Цвет жидкости изменился, и не требовалось быть врачом, чтобы понять смертельную тлетворность содержимого емкости. У Моуди в жилах холодела кровь при одном взгляде на этот ужасный «суп». Его здесь уже находились литры, так как в емкость постоянно добавляли человеческую кровь, которая поступала из центрального банка крови Тегерана.

Директор сравнивал под электронным микроскопом два образца крови. Когда Моуди подошел к нему, то увидел, что на каждом предметном стекле имеется дата – один образец принадлежал Жанне-Батисте, а другой только что взяли у «пациента» из второй подопытной группы.

– Они совершенно идентичны, Моуди, – услышав шаги молодого врача и не оборачиваясь, произнес директор.

Ситуация была совсем не такой простой, как могло показаться. Одна из проблем заключалась в том, что, поскольку вирусы не были полностью живыми, они не могли размножаться обычным путем. В цепочке РНК отсутствовала «репродуктивная функция», гарантирующая, что каждое новое поколение будет в точности воспроизводить своих предшественников. В этом заключалась серьезная адаптивная слабость вирусов лихорадки Эбола и многих других схожих организмов. Вот почему рано или поздно эпидемия лихорадки Эбола затухала, сходила на нет. Сами вирусы, плохо приспособленные к человеку-носителю, становились менее вирулентными и потому являлись идеальным биологическим оружием. Они были смертоносными, убивали людей. Они распространялись. Наконец, они умирали, прежде чем принести слишком крупный ущерб. А вот насколько широко они распространятся – это зависело в первую очередь от масштаба первоначального заражения. Лихорадка Эбола была страшной болезнью и в то же время ограниченной во времени, причем это ограничение происходило само по себе.

– Таким образом, в нашем распоряжении по меньшей мере три стабильных поколения, – заметил Моуди.

– А если произвести экстраполяцию, то, вероятно, от семи до девяти, – добавил директор проекта. Извращенец, превративший медицинскую науку из спасителя человечества в его смертельного врага, он занижал оценку. Сам Моуди сказал бы от девяти до одиннадцати. Лучше бы вышло так, как предсказывает директор, подумал он и отвернулся.

На дальнем конце стола стояли два десятка баллончиков, похожих на те, что использовались при заражении первой группы приговоренных. На них была эмблема широко распространенного европейского крема для бритья. (То, что компания-изготовитель крема принадлежала американской корпорации, забавляло всех, кто был связан с проектом.) Баллончики были именно от того, что на них значилось, о чем свидетельствовали штрих-коды на вогнутом дне каждого, их закупили по одному в двенадцати различных городах пяти стран. Здесь, в «обезьяньем доме», их опустошили и тщательно разобрали, чтобы заменить содержимое. В каждом будет находиться поллитра разбавленного «супа», нейтральный газ под давлением для выталкивания содержимого из банки (в данном случае это будет азот, который не вступает в химическую реакцию с содержимым и не способен воспламеняться) и небольшое количество охладителя. Уже было проведено испытание метода доставки. В течение как минимум девяти часов никакого распада вирусов не произойдет. А вот после этого по мере утраты охлаждающего вещества вирусы начнут погибать в линейной прогрессии. Еще через восемь часов, то есть через 9+8, погибнет меньше десяти процентов вирусов, но эти вирусы, подумал Моуди, были и без того ослабленными и, вероятно, не смогли бы стать возбудителем заболевания. Через 9+16 часов погибнет пятнадцать процентов. Эксперименты установили, что после этого каждые восемь часов – по какой-то причине цифры соответствовали третьей части суток – будет погибать по пять процентов вирусов. Так что…

Расчеты были простыми. Все путешественники вылетают из Тегерана. Летное время до Лондона – семь часов, до Парижа на тридцать минут меньше, до Франкфурта еще меньше. Многое зависит от времени суток, установил Моуди. Из этих трех городов отправляются авиалайнеры в Америку. Багаж в них не будет подвергаться таможенному досмотру, потому что его владельцы – транзитные пассажиры, они следуют дальше, так что никто не обратит внимания на необычно холодные баллончики с кремом для бритья. К тому моменту, когда действие охлаждающего вещества прекратится, путешественники уже будут сидеть в креслах первого класса, и авиалайнеры начнут набирать высоту, направляясь к местам окончательного назначения, и снова международные маршруты полностью соответствовали интересам операции. Из Европы есть прямые рейсы в Нью-Йорк, Вашингтон, Бостон, Филадельфию, Чикаго, Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Атланту, Даллас и Орландо, а также с пересадкой можно без задержки прибыть в Лас-Вегас и Атлантик-Сити – практически во все города, где проводились крупные выставки и конференции. Все путешественники полетят первым классом – это поможет быстрее получить багаж и пройти через таможню. У них будут зарезервированы номера в хороших отелях и готовы билеты на обратные рейсы из других аэропортов. С момента «зарядки» баллончиков до прибытия в пункты назначения пройдет не больше двадцати четырех часов, и потому восемьдесят процентов вирусов лихорадки Эбола, выпущенных из баллончиков по прибытии, будут по-прежнему находиться в активном состоянии. А вот затем приходилось полагаться на волю случая, который уже в руках Аллаха. Впрочем, нет, покачал головой Моуди. Операцию возглавлял директор, а не он, так что ему не пристало вовлекать в нее Аллаха. Что бы ни случилось, каким бы необходимым это ни было для его страны, Моуди не станет осквернять свои религиозные убеждения такими мыслями.

Значит, все очень просто? Когда-то это действительно казалось простым, но потом… Сестра Жанна-Батиста, тело которой уже давно сожжено в газовой печи, вместо детей, как надлежало женщине, оставила после себя ужасное наследие, и оно было настолько страшным, что Аллах, несомненно, чувствует себя оскорбленным. Но она оставила и еще кое-что, и вот это было уже настоящим наследством. Было время, когда Моуди ненавидел всех жителей западных стран, считая их неверными. В школе он узнал о крестовых походах и о том, как эти так называемые воины пророка Иисуса убивали мусульман, подобно тому как Гитлер убивал евреев. Отсюда он сделал вывод, что все христиане являются недочеловеками по сравнению с людьми его религии, и потому их было легко ненавидеть, списывая их смерть, как нечто не имеющее значения в мире высокой нравственности и подлинной веры. Но затем появилась эта женщина. В чем вина Запада и христианства?

Кто важнее – преступники одиннадцатого века или женщина двадцатого, отказавшаяся от всех человеческих благ, которыми могла бы обладать, – и ради чего? Чтобы ухаживать за больными и страждущими, проповедовать свою религию. Всегда кроткая, с уважением относящаяся к окружающим, Жанна-Батиста ни разу не нарушила данный ею обет бедности, добродетели и послушания – Моуди не сомневался в этом, – и хотя ее обет и ее религия основывались не на истинной вере, они вызывали уважение. Он узнал от нее то же самое, что проповедовал пророк Мухаммед, – в мире только один Бог, только одна Священная книга. Сестра Жанна-Батиста служила и тому и другому с чистым сердцем, какими бы ошибочными ни были ее религиозные убеждения.

И не только сестра Жанна-Батиста, вспомнил Моуди. Сестра Мария-Магдалена тоже. Ее убили – за что? За преданность ее религии, ее обетам, ее подруге, но ведь Коран отнюдь не считал это предосудительным.

Для Моуди было гораздо легче работать с чернокожими африканцами. Коран с отвращением относился к их религиозным убеждениям, потому что многие из африканцев оставались язычниками – если не на словах, то в душе, – не могли постичь сущности единого Бога, и потому он относился к ним с презрением, не задумываясь о христианстве – пока не встретил Жанну-Батисту и Марию-Магдалену. Почему? Ну почему это случилось?

К сожалению, задавать такие вопросы было слишком поздно. Прошлое останется прошлым. Моуди прошел в дальний угол комнаты и налил себе чашку кофе. Он не спал уже больше суток, и вместе с усталостью пришли сомнения. Молодой врач надеялся, что кофе прогонит их до наступления сна, а с ним придет забытье, и тогда, может быть, в его душе воцарится мир.

– Это что, шутка?! – рявкнул Арнольд ван Дамм в телефонную трубку.

Голос Тома Доннера звучал виновато, словно он извинялся за допущенный промах.

– Может быть, это произошло из-за металлодетектора у выхода. Пострадала запись на видеокассетах. Понимаешь, изображение сохранилось и голос слышен тоже, но появился какой-то шум на звуковой дорожке. Качество ухудшилось. Весь час записи пропал. Передавать в эфир записанное интервью нельзя.

– Ну и что?! – резко бросил ван Дамм.

– Возникла проблема, Арни. В соответствии с программой интервью должно передаваться в девять вечера.

– Что ты от меня хочешь?

– Может быть, Райан согласится повторить то, что он говорил, но в прямом эфире? Так будет намного лучше, – предложил ведущий.

Глава президентской администрации с трудом удержался от ругательства. Если бы это была неделя ставок, во время которой телевизионные компании стараются увеличить свои аудитории, чтобы получить дополнительные выгоды от рекламы, он мог бы обвинить Доннера в том, что тот сделал это намеренно. Нет, подумал Арни, я не должен заходить так далеко. Иметь дело со средствами массовой информации на таком уровне – это все равно что вести себя подобно укротителю в цирке, пытающемуся не подпускать к себе огромных диких кошек из джунглей с помощью стула с вырванным сиденьем и револьвера, заряженного холостыми патронами. Пока все идет хорошо, публика довольна, но укротитель знает, что, достаточно повезти зверю только раз… Вместо ответа Арни замолчал, заставив Доннера взять инициативу на себя.

– Послушай, Арни, ведь это будет та же самая программа. Разве часто президенту предоставляется возможность отрепетировать ответы? А сегодня утром он отлично справился с интервью. И Джон тоже так считает.

– Ты не можешь произвести повторную запись? – спросил ван Дамм.

– Арни, через сорок минут я выхожу в эфир и буду занят до половины восьмого. Это означает, что в моем распоряжении тридцать минут, в течение которых я должен примчаться в Белый дом, установить аппаратуру и произвести новую запись, вернуться с лентой назад – и все это до девяти часов? Может быть, ты дашь мне один из его вертолетов? – Доннер сделал паузу. – Послушай, давай поступим следующим образом. Я начну с того, что сообщу телезрителям о том, как мы испортили сделанную утром запись и что президент любезно согласился на интервью в прямом эфире. Если уж это не означает, что телекомпания приносит извинения, я не знаю, как поступить лучше.

Арнольд ван Дамм инстинктивно чувствовал опасность. Единственное, что могло спасти ситуацию, – это то, что Джек утром хорошо справился с интервью. Не идеально, но совсем неплохо, особенно в отношении искренности. Даже по тем вопросам, которые были противоречивыми, он говорил откровенно и убедительно. Райан оказался хорошим учеником и многому научился за такое короткое время. Он вел себя не так спокойно, как следовало, но и в этом не было ничего плохого. Райан не был политическим деятелем – он повторил это два или три раза, – и потому некоторая напряженность не казалась чем-то необычным. При проведении опроса в семи различных городах люди говорили, что им нравится Джек, потому что он ведет себя, как один из них. Райан не знал, что Арни и его помощники занимались этим. Опрос являлся таким же секретным, как операция ЦРУ, но Арни убедил себя, что это необходимо, чтобы проверить, насколько правильно проецирует президент свой образ и свою программу. К тому же не было ни одного президента, который бы знал обо всем, что делалось от его имени. В результате выяснилось, что Райан действительно выглядит как президент – не такой, как было принято раньше, а по-своему, и это, признали почти все опрошенные, им нравится. Выступление же в прямом эфире будет выглядеть еще лучше и заставит намного больше людей переключиться на канал Эн-би-си, что позволит населению лучше познакомиться с Райаном.

– О'кей, Том, даю предварительное согласие. Но мне придется поговорить с ним.

– Только побыстрее, прошу тебя, – ответил Доннер. – Если он откажется, нам придется изменить всю сетку вечерних передач канала, а это значит, что вина падет на меня, понимаешь?

– Перезвоню тебе в пять, – пообещал ван Дамм, нажал кнопку на телефоне, выключающую линию, и выскочил из кабинета, оставив трубку лежать на столе.

– Иду поговорить с боссом, – сказал он агентам Секретной службы в коридоре, ведущем из восточного крыла Белого дома в западное. Он так спешил, что агенты подались в стороны еще до того, как увидели выражение его глаз.

– Да? – поднял голову Райан. Дверь Овального кабинета редко открывали без предупреждения.

– Нам придется заново провести интервью, – тяжело дыша, произнес Арни.

– Почему? – недоуменно покачал головой Джек. – Я забыл застегнуть ширинку?

– Мэри всегда проверяет это. Качество видеозаписи оказалось плохим и нет времени сделать новую. Доннер обратился с просьбой выступить в девять вечера в прямом эфире. Те же самые вопросы и все остальное – и вот еще, – произнес Арни, которому пришла в голову хорошая мысль. – Ты не смог бы попросить жену тоже быть рядом?

– Кэти это не понравится. А зачем? – спросил президент.

– От нее ничего не потребуется, просто пусть сидит рядом с тобой и улыбается. Это произведет на аудиторию хорошее впечатление. Она ведь должна время от времени вести себя как первая леди, Джек. Это не будет трудным. Может быть, мы сможем даже привести детей к…

– Нет. Мои дети не будут вовлечены ни в какие выступления перед публикой, и точка. Мы говорили об этом с Кэти.

– Но…

– Нет, Арни, этого не будет ни сегодня, ни завтра, ни в будущем. Никогда. – Голос Райана звучал твердо и холодно, как смертный приговор.

Глава президентской администрации понял, что ему не удастся убедить Райана во всем сразу. Потребуется некоторое время, но Джек поймет необходимость этого. Нельзя быть одним из рядовых американцев и не позволять им увидеть своих детей. Впрочем, сейчас нажим не даст желаемого результата.

– Значит, ты попросишь Кэти? Райан вздохнул.

– Хорошо, – согласился он.

– Тогда я передам Доннеру, что она, может быть, примет участие в передаче, но пока мы не уверены в этом из-за ее занятости как врача. Пусть задумается. Кроме того, ее присутствие отвлечет от тебя часть внимания. Не забывай, это главная обязанность первой леди.

– Может быть, ты сам поговоришь с ней, Арни? Учти, она хирург и умеет обращаться со скальпелем. Ван Дамм рассмеялся.

– Знаешь, кто она? Она чертовски привлекательная женщина и упрямее нас с тобой. Так что попроси ее получше, – посоветовал он.

– Хорошо. – Поговорю с ней сразу после ужина, подумал Джек.

– О'кей, Том, президент согласен. Но мы хотим попросить его жену быть с ним рядом.

– Почему?

– А почему нет? – спросил Арни. – Мы пока не уверены в этом. Она еще не вернулась с работы, – добавил он, и корреспонденты улыбнулись, услышав эту фразу.

– Спасибо, Арни. Я у тебя в долгу, – Доннер выключил динамик.

– Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что обманул президента Соединенных Штатов, – негромко заметил Джон Пламер.

Он был старше Доннера и профессией журналиста занимался заметно дольше. Пламер не принадлежал к поколению Эдварда Р. Марроу – он был для этого недостаточно стар. Ему еще через несколько лет исполнится семьдесят, и во время Второй мировой войны он был еще юношей. Зато уже в Корее Пламер был молодым репортером, потом работал иностранным корреспондентом в Лондоне, Париже, Бонне и, наконец, в Москве, откуда его выслали. Впрочем, левые взгляды Пламера не заставили его относиться к Советскому Союзу с симпатией. Однако, хотя он и не принадлежал к поколению Марроу, но был воспитан на репортажах этого бессмертного корреспондента Си-би-эс. Он все еще мог закрыть глаза и услышать выразительный низкий баритон, в котором каким-то образом звучала убежденность, обычно свойственная голосу священника. Возможно, причина этого заключалась в том, что Эд начинал как диктор на радио, а в то время голос был одним из самых важных достоинств корреспондента. Он, несомненно, знал язык лучше, чем большинство корреспондентов его времени, и уж несравненно лучше полуграмотных репортеров и журналистов современного поколения. Сам Пламер серьезно занимался изучением литературы елизаветинской эпохи и старался писать репортажи и делать комментарии с элегантностью своего великого учителя, которого он слышал и видел на экране, но ни разу в жизни. У Эда Марроу была огромная аудитория, которую привлекала прежде всего свойственная ему честность, напомнил себе Пламер. Своей настойчивостью Эд ничем не уступал последующим поколениям многочисленных репортеров, занимающихся «журналистскими расследованиями», но все знали, что он справедлив и беспристрастен. Однако самое главное заключалось в том, что Эд Марроу никогда не нарушал правил и был верен журналистской этике. Пламер принадлежал к поколению, которое считало, что профессия журналиста зиждется на твердых правилах и одно из них – никогда не лгать. Ты можешь искажать правду для того, чтобы выудить у кого-нибудь информацию, – это другое дело, – но никогда, ни при каких условиях не должен намеренно лгать кому-то. Это беспокоило Пламера. Эд Марроу никогда бы так не поступил. Никогда.

– Джон, он обманул нас.

– Ты так считаешь?

– Что ты думаешь о полученной мной информации? – Последние два часа прошли в бешенной спешке, весь персонал компании занимался проверкой таких тривиальных сведений, что даже два или три случая, взятые вместе, мало о чем говорили. Зато удалось подтвердить всю собранную информацию, и это было самым главным.

– Я не уверен, Том. – Пламер потер усталые глаза. – Райан не совсем соответствует должности президента? Да, пожалуй. Но старается ли он изо всех сил? Несомненно. Честен ли он? Думаю, что честен. Пожалуй, не менее честен, чем любой другой президент, – поправил он себя.

– Тогда почему бы не дать ему возможность доказать это? Пламер промолчал. Видения растущей популярности, высокий рейтинг передачи, может быть, даже приз «Эмми» плясали перед глазами его молодого коллеги, подобно лакомствам перед глазами ребенка накануне сочельника. Как бы то ни было, Доннер был ведущим программы, а Пламер комментатором. К мнению Тома прислушивались в штаб-квартире компании в Нью-Йорке, где когда-то работали люди его поколения, но теперь им на смену пришло поколение Доннера, скорее бизнесмены, чем журналисты, для которых рейтинг канала был видением чаши Грааля, весомо отражающимся в их ежеквартальных доходах. Ну что ж, Райану нравятся бизнесмены, не правда ли?

– Пожалуй.

Вертолет совершил посадку на Южной лужайке. Старшина открыл дверцу, спрыгнул наружу и с улыбкой помог первой леди спуститься по трапу. За ней последовали телохранители, и вся процессия направилась по плавно восходящему вверх склону к южному входу в Белый дом. Там Рой Альтман нажал на кнопку лифта, потому что первой леди тоже не разрешалось делать этого.

– «Хирург» в лифте, поднимается на жилой этаж, – доложил с цокольного этажа агент Раман.

– Ясно, – отозвалась сверху Андреа Прайс. Она уже посылала специалистов из отдела технической безопасности проверить все металлодетекторы, через которые проходили сотрудники съемочной группы Эн-би-си, покидая Белый дом. Руководитель отдела заметил, что бывают случайности и крупные кассеты «Бета», которыми пользуются телевизионные компании, могут пострадать, но лично он сомневается в этом. Может быть, внезапное кратковременное повышение напряжения в электросети, высказала предположение Прайс. Исключено, ответил он, и напомнил с оскорбленным видом, что даже состав воздуха в Белом доме постоянно подвергается проверке его сотрудниками. Андреа подумала, не стоит ли обсудить эту проблему с главой президентской администрации, но это ни к чему бы не привело. Черт бы побрал этих репортеров, от них одни неприятности.

– Привет, Андреа, – поздоровалась Кэти, проходя мимо.

– Здравствуйте, доктор Райан. Ужин уже готов.

– Спасибо, – отозвалась «Хирург», направляясь к себе в спальню. Открыв дверь, она остановилась на пороге при виде платья на вешалке и драгоценностей, разложенных на туалетном столике. Недоуменно нахмурившись, Кэти сбросила туфли и переоделась в домашнее платье к ужину, как всегда думая о том, не ведется ли съемка скрытыми камерами.

Шеф– повар Белого дома Джордж Батлер намного превосходил ее в искусстве приготовления пищи. Он даже сумел улучшить фирменное блюдо Кэти -шпинатовый салат, добавив в соус, который она совершенствовала на протяжении нескольких лет, щепотку розмарина. По меньшей мере раз в неделю Кэти заходила к нему в кухню, давая непрошенные советы, а он в обмен научил ее пользоваться специальными кухонными приборами. Иногда она думала, что могла бы овладеть высшим искусством приготовления пищи, если бы не выбрала в качестве своей профессии медицину. Шеф-повар не говорил ей, что у нее немалые способности к этому, опасаясь произвести впечатление, будто он относится к ней свысока, – в конце концов, «Хирург» и есть хирург. За это время он узнал о любимых блюдах семьи Райанов, а приготовление еды для малышки, понял шеф-повар, было настоящим наслаждением, особенно когда девочка приходила к нему на кухню в сопровождении своего огромного телохранителя и принималась за поиски лакомств. Вместе с Доном Расселом пару раз в неделю она пила молоко с пирожными. «Песочница» стала любимицей обслуживающего персонала.

– Мамочка! – воскликнула Кэтлин, когда Кэти появилась в столовой.

– Здравствуй, милая. – «Песочнице» достался первый поцелуй и объятье, президенту – второй. Как всегда, старшие дети сопротивлялись «телячьим нежностям». – Джек, почему приготовлено мое вечернее платье?

– Нам придется вечером выступать по телевидению, – осторожно ответил «Фехтовальщик».

– Почему?

– Они запороли сделанную сегодня утром видеозапись моего интервью и попросили повторить его в прямом эфире – в девять вечера. Если не будешь возражать, мне хочется, чтобы ты была рядом.

– Что я буду там делать?

– Ты можешь говорить о чем угодно и поступать, как хочешь.

– Так что, мне придется встать и принести вам поднос с пирожными в прямом эфире?

– Джордж делает самые вкусные пирожные в мире! – вмешалась в разговор «Песочница». Все рассмеялись, и напряжение спало.

– Если не хочешь, можешь не идти. Это не обязательно. Просто Арни считает, что так было бы лучше.

– Отлично, – заметила Кэти. Наклонив голову, она пристально посмотрела на мужа. Иногда она пыталась понять, где находятся нитки, за которые дергает Арни, заставляя Джека поступать так, как он считает нужным.

Бондаренко работал до позднего часа – или до раннего, в зависимости от точки отсчета. Он сидел у себя в кабинете за письменным столом по двадцать часов в сутки и, после того как стал генералом, понял, что жизнь полковника намного лучше. Будучи полковником, он совершал утром пробежки и даже спал с женой. А теперь – ну что ж, Бондаренко всегда стремился к продвижению по службе, был честолюбивым офицером, иначе зачем офицеру-связисту отправляться в афганские горы в составе спецназа? Его способности были общепризнанными, но пребывание в ранге полковника едва не стало концом его карьеры, потому что он был назначен работать вместе с другим полковником, помощником министра обороны, а тот полковник оказался американским шпионом. Это обстоятельство по-прежнему озадачивало Бондаренко. Михаил Филитов, трижды Герой Советского Союза, ветеран Великой Отечественной войны – и шпион? Это потрясло его веру в советскую систему, господствовавшую в стране, но затем система рухнула, а страна распалась. Советский Союз, который вырастил его, сделал офицером и воспитал как военачальника, умер холодной декабрьской ночью, а на смену ему пришла другая страна, меньшая по размерам, служить которой было более…, привычно, что ли. Для Бондаренко проще было любить мать-Россию, чем колоссальную многоязычную империю. Теперь создалась ситуация, при которой все приемные дети ушли из дома, остались только родные, и потому семья стала более счастливой.

Более счастливой, зато и более бедной. Почему он не обратил внимания на это раньше? Вооруженные силы воспитавшей его страны были самыми большими в мире и производили наибольшее впечатление – по крайней мере так он считал прежде, – подавляли массой солдат и колоссальным вооружением, гордились тем, что уничтожили немецких оккупантов в ходе самой жестокой войны. Но те же вооруженные силы нашли свой конец в Афганистане или, по крайней мере, утратили там боевой дух и уверенность, подобно тому как это случилось с американцами во Вьетнаме. Но американцы сумели снова обрести их, а в его армии этот процесс еще не начался.

Сколько напрасно потраченных денег, выброшенных на ветер, для удовлетворения нужд отколовшихся провинций, этих неблагодарных пасынков, которых Советский Союз поддерживал на протяжении десятилетий. А теперь они ушли, забрав с собой огромные богатства, а в некоторых случаях вступили в союз с другими странами, чтобы, опасался Бондаренко, вместе с ними превратиться в противников. Вот уж неблагодарные приемные дети, подумал генерал.

Головко прав. Если мы хотим остановить эту опасность, делать это нужно в самом начале. Ведь даже с горсткой чеченских бандитов не удалось справиться.

Сейчас он занимал должность начальника оперативного управления, а еще через пять лет станет во главе армии. Бондаренко не сомневался в этом. Он был лучшим русским генералом среди военачальников своего возраста и сумел блестяще проявить себя во время военных операций, чем привлек внимание высокопоставленных политических деятелей, что всегда являлось решающим фактором в продвижении к высшим должностям. Он успеет занять эту должность, чтобы возглавить последнюю решающую битву России. А может быть, и нет. Через пять лет, если его обеспечат финансированием и предоставят свободу в преобразовании армии, изменении военной доктрины и подготовки кадров, он сумеет превратить русскую армию в такую силу, какой она еще никогда не была. Без всяких угрызений совести он использует американскую модель, подобно тому как американцы без угрызений совести использовали советскую военную стратегию в войне в Персидском заливе. Но для этого ему нужно несколько относительно мирных лет. Если частям его армии придется то и дело принимать участие в военных конфликтах по южному периметру страны, у него не будет ни времени, ни денег на перестройку вооруженных сил.

Так как же поступить? Он – начальник оперативного управления Генерального штаба. Он должен знать ответы на все вопросы. В этом и заключается его работа. Но Бондаренко не мог найти этих ответов. Туркменистан явился началом процесса. Если его не остановить, все рухнет, как карточный домик. Слева на столе лежал список дивизий и бригад, находящихся в его распоряжении, а также предполагаемый уровень их боеготовности. Справа лежала карта. Согласовать первое и второе было трудно.

– У вас такие хорошие волосы, – сказала Мэри Эббот.

– Сегодня у меня не было хирургических операций, – объяснила Кэти. – Шапочка вредит прическе.

– Сколько времени вы ее не меняли?

– Со дня нашей свадьбы с Джеком.

– И у вас не было желания изменить? – удивилась миссис Эббот.

Кэти отрицательно покачала головой. Ей казалось, что с такой прической она походит на актрису Сузанн Йорк – ей нравилась эта актриса в том фильме, который Кэти смотрела в колледже. То же самое относилось и к Джеку. Он никогда не менял свою прическу, а в тех случаях, когда у него не было времени постричься, кто-то в Белом доме обращал на это внимание, и ему подравнивали волосы каждые две недели. Персонал Белого дома ухаживал за ним намного лучше, чем она. Они, наверно, просто составляли график и придерживались его, вместо того чтобы обращаться с вопросами, как это делала она. Куда более эффективная система, одобрительно подумала Кэти.

Сейчас она нервничала гораздо больше, чем это было заметно со стороны, больше, чем в первый день учебы на медицинском факультете, и даже больше, чем во время первой хирургической операции, когда ей приходилось закрывать глаза и внутренне кричать на себя, чтобы остановить дрожь в руках. Но тогда по крайней мере к ее словам прислушивались и будут прислушиваться теперь. О'кей, подумала Кэти, в этом ключ к решению проблемы. Это хирургическая операция, она – хирург, а хирург всегда контролирует происходящее.

– Думаю, теперь все в порядке, – сказала миссис Эббот.

– Спасибо. Вам нравится работать с Джеком?

– Он ненавидит макияж, как, впрочем, почти все мужчины, – улыбнулась она.

– Тогда позвольте поделиться с вами секретом – я тоже.

– Я практически не наносила вам макияжа, – тут же отозвалась Мэри. – Для вашей кожи этого не требуется.

Это наблюдение, сделанное одной женщиной и переданное ею другой, заставило доктора Райан улыбнуться.

– Спасибо, – поблагодарила она.

– Вы позволите мне высказать рекомендацию?

– Конечно.

– Дайте своим волосам отрасти на дюйм, может быть, на два. Это придаст вашему лицу большую выразительность.

– Того же мнения и Элейн – это моя парикмахер в Балтиморе. Я уже попыталась однажды. От хирургических шапочек мои волосы становятся хрупкими.

– Мы можем заказать для вас шапочки большего размера. Мы должны проявлять заботу о наших первых леди.

– А-а! – воскликнула она. И почему я не подумала об этом? – задала себе вопрос Кэти. Это наверняка дешевле, чем летать на работу на вертолете… – Спасибо!

– Позвольте мне проводить вас. – Миссис Эббот провела первую леди в Овальный кабинет.

Как ни удивительно, Кэти бывала здесь всего лишь дважды и только один раз заходила, чтобы поговорить с Джеком. Внезапно это показалось ей странным. В конце концов, место работы мужа находилось меньше чем в пятидесяти ярдах от ее спальни. Письменный стол произвел на нее впечатление, как поразительно старомодный, но сам кабинет был полон воздуха и очень просторен по сравнению с ее крошечным кабинетом в клинике Хопкинса, и это даже сейчас, когда повсюду стояли телевизионные камеры и софиты. На каминной доске напротив стола стоял горшок с тем, что Секретная служба называла самым часто фотографируемым цветком в мире. Мебель была слишком официальной и потому неудобной, а ковер на полу с вытканной на нем президентской эмблемой показался Кэти явно изношенным. Но ведь это не был нормальный кабинет, предназначенный для нормального человека.

– Привет, милая. – Джек поцеловал ее и представил журналистам. – Познакомься, это Том Доннер, а это – Джон Пламер.

– Здравствуйте, – улыбнулась Кэти и посмотрела на Пламера. – Я любила слушать ваши репортажи, когда готовила ужин.

– А сейчас не слушаете? – с улыбкой спросил Пламер.

– В столовой на втором этаже нет телевизора, и мне не позволяют готовить ужин.

– А муж вам не помогает? – спросил Доннер.

– Представляю себе Джека в кухне. Вот с грилем он справляется неплохо, но кухня – это моя территория. – Она села, глядя им в глаза. Это было непросто. Включенные телевизионные софиты светили прямо в лицо. Она заставила себя напрячься. Пламер ей понравился, а вот Доннер что-то скрывал. Она мигнула, поняв это, и на ее лице появилось выражение, свойственное врачу. Внезапно ей захотелось сказать что-нибудь Джеку, но времени уже не было…

– Одна минута, – послышался голос продюсера. Как всегда, в кабинете находилась Андреа Прайс, она стояла у двери, ведущей в комнату секретарей, а дверь в коридор позади Кэти была открыта. Там стоял Джеф Раман. Еще один странный человек, подумала она, но в Белом доме проблема заключалась в том, что здесь все обращались с тобой, словно ты Юлий Цезарь или кто-то вроде. Здесь так трудно по-дружески общаться с людьми. Казалось, этому все время что-то мешает. Вообще-то ни Джек, ни Кэти не привыкли к прислуге. Служащие – это другое дело, но не прислуга. Кэти нравилась медицинским сестрам и лаборантам в больнице, потому что общалась с ними, как один представитель медицинской профессии с другим, и она пыталась поступать так же и тут, но по какой-то причине это не получилось. И доставляло беспокойство.

– Пятнадцать секунд.

– Ты нервничаешь? – шепнул Джек.

И почему ты не остался работать в «Меррилл Линч»? – едва не спросила вслух Кэти. Сейчас он занимал бы там пост старшего вице-президента. Впрочем, нет. Он не был бы там счастлив. Джека так же привлекала его работа, как ее медицина, где она исправляла зрение людям. В этом они не отличались друг от друга.

– Добрый вечер, – произнес Доннер, глядя в камеру позади Райанов. – Мы находимся в Овальном кабинете и беседуем с президентом Райаном и первой леди. Как я уже сказал в передаче вечерних новостей на канале Эн-би-си, техническая неисправность испортила запись интервью с президентом, которую мы сделали сегодня утром. Президент любезно пошел нам навстречу и пригласил нас сюда, чтобы побеседовать с нами в прямом эфире. – Он повернул голову. – Мы очень благодарны вам за это, сэр.

– Я рад, что вы снова пришли к нам, Том, – произнес президент. С каждым разом он скрывал свои мысли все более умело.

– Кроме того, с нами находится миссис Райан…

– Прошу вас, – с улыбкой прервала его Кэти, – я – доктор Райан. Мне пришлось немало потрудиться, чтобы получить эту ученую степень.

– Совершенно верно, мэм, – согласился Доннер с радостной улыбкой, напомнившей Кэти о восторге, который охватывает сотрудников отделения травматологии при виде пострадавшего, поступающего с Моньюмент-стрит в момент начала обеденного перерыва. – У вас обоих ученая степень доктора, не правда ли?

– Да, мистер Доннер. Джек – историк, а я – офтальмолог.

– И вы выдающийся глазной хирург, получили премию Ласкера за вклад в медицину, – заметил он, пуская в ход все свое очарование ведущего.

– Видите ли, я занималась исследованиями в области медицины на протяжении пятнадцати лет. В университете Джонса Хопкинса все мы одновременно клиницисты и исследователи. Я работаю вместе с превосходным персоналом и по сути дела премия Ласкера в большей степени их заслуга, чем моя. Пятнадцать лет назад профессор Бернард Катц посоветовал мне заняться исследованием проблемы, как использовать лазер для исправления человеческого зрения. Мне это показалось интересным, и с тех пор я занимаюсь этой проблемой в дополнение к моей практике хирурга.

– Вы действительно получаете больше денег, чем ваш муж? – спросил Доннер с улыбкой, предназначенной для телевизионных камер.

– Намного больше, – усмехнулась она.

– Я всегда утверждал, что из нас двоих Кэти – самая умная, – произнес Джек, похлопывая жену по руке. – Она излишне скромничает и не говорит, что является одним из лучших офтальмологов в мире.

– А как вам нравится быть первой леди?

– Мне нужно отвечать на этот вопрос? – На лице Кэти появилась очаровательная улыбка и тут же исчезла. Ее голос стал серьезным. – То, как мы оказались здесь, я не каждому бы порекомендовала. Такое случается и в больнице – поступает пациент с глазной травмой, к которой он вовсе не стремился, и мы стараемся вылечить его. Джек никогда в жизни не пытался уйти от важной проблемы, встающей на его пути.

Настало время браться за дело.

– Господин президент, а как вам нравится ваша работа?

– Видите ли, приходится работать с утра до вечера. Я провел много лет на государственной службе и никогда не задумывался над тем, насколько трудна работа президента. Мне повезло с персоналом – это весьма квалифицированные и опытные люди, и в нашем правительственном аппарате тысячи таких же, не жалеющих сил на службе обществу. Это делает мою работу легче.

– А в чем, по вашему мнению, она заключается? – спросил Пламер.

– В принесенной мной присяге говорится, что я должен соблюдать, ограждать и защищать Конституцию Соединенных Штатов, – ответил Райан. – Мы стараемся восстановить правительство. Теперь у нас полный состав Сената, и, после того как несколько штатов проведут у себя выборы, скоро появится и полная палата представителей. Почти все должности в кабинете министров заполнены – обязанности министров здравоохранения и образования исполняют действующие заместители министров, и они хорошо справляются с работой.

– Сегодня утром мы говорили о событиях в регионе Персидского залива. Какие там, по вашему мнению, существуют проблемы? – Это снова спросил Пламер. Райан отвечал на вопросы спокойно и уверенно, гораздо лучше, чем утром, и Пламер обратил внимание на взгляд его жены. А ведь она действительно умная женщина, подумал он.

– Соединенные Штаты хотят одного – мира и стабильности в этом регионе. Мы надеемся установить дружеские отношения с новой страной – Объединенной Исламской Республикой. Как и во всем мире, в том регионе было уже достаточно войн и конфликтов. Мне хочется думать, что все это осталось позади. Между нами и Россией установился мир – не просто отсутствие войны, а настоящий мир после лет на протяжении нескольких поколений, полных беспокойства и недоверия. Я хочу развивать такие отношения и дальше. Пожалуй, в мире никогда не было полного мира, но это не причина для того, чтобы мы не стремились к его достижению; За последние двадцать лет мы прошли длинный путь. Нам предстоит сделать многое, но для этого созданы сейчас хорошие предпосылки.

– Мы снова выйдем в эфир после короткого перерыва, – произнес Доннер, глядя в камеру. Он уже обратил внимание на то, что Райану нравится, как идет интервью. Великолепно.

В кабинет вошел официант и принес поднос со стаканами воды. Все взяли стаканы и сделали несколько глотков, ожидая, когда кончится рекламный блок.

– Вам действительно не нравится быть первой леди? – спросил Доннер.

– Пока мне не мешают заниматься моей работой, я могу примириться почти с чем угодно, но меня беспокоит судьба детей. После того как все это кончится, они вернутся к нормальной жизни и снова станут обычными детьми. Мы воспитывали их не для такой шумихи.

Все замолчали, терпеливо ожидая окончания рекламных объявлений.

– Мы снова в Овальном кабинете с президентом и первой леди. Господин президент, – спросил Доннер, – вы не могли бы рассказать нам об изменениях, которые вы готовите?

– Моя работа заключается главным образом не в том, чтобы что-то менять. Том, а в том, чтобы восстанавливать прежнее. В процессе этого мы попытаемся кое-что осуществить. Я старался подбирать новых членов своего кабинета таким образом, чтобы правительство могло функционировать более эффективно. Как вам известно, я достаточно много лет провел на государственной службе и видел многие примеры неэффективной работы. Граждане нашей страны платят налоги, и наш долг правильно и разумно использовать их на благо всего общества. Вот почему я сказал членам моего кабинета, чтобы они обратили внимание на деятельность своих департаментов. Та же самая работа может выполняться при меньших затратах.

– Так говорили многие президенты.

– А этот президент собирается сдержать свое слово, – серьезно заметил Райан.

– Однако первое, что вы сделали, это предприняли атаку на налоговое законодательство, – сказал Доннер.

– Не атаку, Том, а лишь изменения. Я полностью поддерживаю Джорджа Уинстона. Налоговый кодекс, которым мы пользуемся сейчас, крайне несправедлив, и он несправедлив во многих отношениях. Начать с того, что он непонятен для налогоплательщиков. Это означает, что им приходится обращаться за помощью при составлении налоговых деклараций, и многим кажется странным, что нужно платить немалые деньги лишь за то, чтобы им объяснили, почему правительство взымает с них такие налоги – особенно если учесть, что правительство эти законы и принимает. Какой смысл принимать законы, непонятные для людей? Зачем делать их столь сложными? – спросил Райан.

– Однако при этом цель вашей администрации заключается в том, чтобы сделать налоговый кодекс не прогрессивным, а регрессивным.

– Мы с вами уже обсуждали этот вопрос, – ответил Райан, и Доннер понял, что добился своей цели. Одна из очевидных слабых сторон Райана заключалась в том, что он не любил повторяться. Этим он отличался от политических деятелей, которые обожают говорить одно и то же. – Если мы будем взымать с каждого одинаковую долю, это и будет справедливым. Процесс взымания налогов должен быть простым, тогда деньги налогоплательщиков будут сберегаться, а не растрачиваться понапрасну. Предлагаемые нами изменения в налоговом законодательстве никак не повлияют на общий размер собираемых налогов. Никому не будут предоставляться какие-то особые льготы.

– Однако налоги, уплачиваемые богатыми, резко снизятся.

– Это верно, но при этом мы устраним все специальные льготы, вписанные в налоговый кодекс, которых добились их лоббисты. По сути дела богатые будут платить столько же или, что более вероятно, немного больше, чем они платят сейчас. Министр финансов Уинстон с предельным вниманием отнесся к изучению этого вопроса, и я согласен с его рекомендациями.

– Извините, сэр, но трудно понять, каким образом сокращение уплачиваемых ими налогов на тридцать процентов заставит их платить больше. Это элементарная школьная арифметика.

– А вы поговорите со своим бухгалтером, – улыбнулся Райан. – Или сами посмотрите на свои налоговые декларации – если Сумеете в них разобраться. Знаете, Том, в свое время я был бухгалтером – перед тем как поступить в корпус морской пехоты, я сдал соответствующий экзамен, – и даже я не могу полностью разобраться в налоговых декларациях, так чертовски они запутаны. Правительство плохо удовлетворяет общественные интересы, если принимает законы, непонятные людям. Это зашло слишком далеко. Я пытаюсь вернуться к более простым временам.

Вот я и поймал тебя, пронеслось в голове Доннера. На лице Пламера, сидящего рядом, появилась гримаса. Зато режиссер, руководящий выбором изображения, принял меры, чтобы эта гримаса не появилась на экранах телевизоров. Вместо этого он выбрал лицо ведущего, по которому пробежала улыбка победителя.

– Я рад, господин президент, что вы придерживаетесь такой точки зрения, потому что американскому народу хотелось бы побольше узнать о том, как функционирует правительство их страны. Почти вся ваша государственная служба прошла в Центральном разведывательном управлении.

– Это верно, однако, Том, как я уже говорил сегодня утром, ни один президент никогда не затрагивал вопрос разведывательных операций. Это разумная позиция. – Райан по-прежнему вел себя спокойно, не подозревая, что дал повод для дальнейших вопросов.

– Но, господин президент, вы лично принимали участие во многих операциях, сыгравших важную роль в окончании холодной войны. Например, в похищении советского подводного ракетоносца «Красный Октябрь». Вы ведь действительно играли важную роль в этой операции, не правда ли?

Режиссер, предупрежденный заранее, выбрал камеру, которая была направлена на лицо Райана как раз в тот момент, когда его глаза расширились от удивления. Действительно, он совсем не умеет скрывать свои эмоции, подумал режиссер.

– Том, я ведь уже говорил…

– Зрители имеют право знать, кто играл решающую роль в одном из крупнейших успехов американской разведки. Разве мы не сумели получить в свое распоряжение новейшую советскую атомную подлодку?

– Я не собираюсь обсуждать этот вопрос. – Теперь даже грим не мог скрыть того, каким бледным стало его лицо. Кэти повернулась к мужу, почувствовав, какой холодной стала его рука.

– И затем, меньше чем через два года, вы лично провели операцию, в результате которой глава русского КГБ попросил у Америки политического убежища.

Джеку удалось наконец справиться с эмоциями, но его голос звучал глухо и невыразительно.

– Том, это нужно прекратить. Вы делаете ничем не обоснованные высказывания.

– Господин президент, этот человек, Николай Герасимов, раньше возглавлявший КГБ, теперь живет со своей семьей в Виргинии. Командир «Красного Октября» живет во Флориде. То, что я говорю, – Доннер улыбнулся, – правда, и вы знаете это. Сэр, мне непонятно, почему вы не хотите ответить на мой вопрос. Ведь вы сыграли важную роль в том, чтобы на земле установился тот мир, о котором сами говорили несколько минут назад.

– Том, позвольте мне еще раз ясно объяснить мою позицию. Я никогда не буду обсуждать разведывательные операции на публике. Точка.

– Но американский народ имеет право знать, что за человек занимает должность президента. – Именно эту фразу произнес одиннадцать часов назад Джон Пламер, который внутренне поморщился, услышав, как его слова повторяют в таком контексте, но он не мог при всех возразить своему коллеге.

– Том, я служил своей стране в полную меру своих возможностей в течение многих лет, но, подобно тому как вы не можете раскрыть источники полученной вами информации, так и наши разведывательные агентства не могут раскрыть многое, чем они занимаются из опасения, что могут погибнуть живые люди.

– Но, господин президент, вы ведь сами делали это. Вы убивали людей.

– Да, и не один президент был солдатом или…

– Одну минуту, – вмешалась Кэти. Ее глаза сверкали от ярости. – Позвольте мне сказать кое-что. Джек начал работать в ЦРУ после того, как на нашу семью напали террористы. Если бы он не сделал этого в то время, никто из нас не остался бы в живых. Я была тогда беременна нашим сыном, а террористы пытались убить меня и мою дочь, когда мы ехали в машине в Аннаполисе и…

– Извините меня, миссис Райан, но сейчас у нас наступает перерыв.

– Это нужно прекратить, Том, прекратить немедленно, – решительно произнес Райан. – Когда начинаются открытые разговоры о разведывательных операциях, гибнут люди. Неужели вы не понимаете этого? – Телевизионное освещение погасло, но запись продолжалась.

– Господин президент, наши зрители имеют право знать это. Моя работа заключается в том, чтобы доносить до них факты. Разве я исказил что-нибудь?

– Я отказываюсь комментировать этот вопрос, и вы это знаете, – произнес Райан, едва не запутавшись в правильном ответе. Самообладание, Джек, самообладание, напомнил он себе. Президент не может терять контроля над собой, особенно в прямом эфире. Черт побери, Марк никогда не согласился бы сотрудничать с…, а вдруг согласится? Он литовец, и ему может понравится мысль стать национальным героем, хотя, по мнению Джека, он сможет отговорить его. Зато Герасимов – совершенно иное дело. Райан обесчестил его, угрожал ему смертью – правда, от рук его же соотечественников, но это не имеет значения для такого человека – и лишил его всяческой власти. Теперь Герасимов вел жизнь куда более приятную, чем мог бы когда-либо вести в Советском Союзе, который он надеялся сохранить и которым хотел править, но он относился к числу людей, для кого власть намного важнее жизненных благ. Герасимов стремился занять пост главы государства – именно такой, какой сейчас занимает Райан, – и чувствовал бы себя отлично на этой должности или другой вроде нее. Но те, кто стремятся к власти, чаще всего ею злоупотребляют, и этим он отличался от Джека. Впрочем, сейчас это уже не имеет значения. Герасимов не будет молчать. В этом можно не сомневаться. И они знают, где его найти.

Как же мне поступить теперь?

– Мы снова в Овальном кабинете с президентом и миссис Райан, – торжественно произнес Доннер для телезрителей, которые могли забыть об этом.

– Господин президент, вы являетесь экспертом по национальной безопасности и международным отношениям, – сказал Пламер, опередив своего коллегу. – Но у нашей страны немало и других трудностей. Сейчас вам нужно восстановить Верховный суд. Как вы собираетесь сделать это?

– Я поручил Министерству юстиции подготовить для меня список опытных судей из состава федеральных апелляционных судов. Сейчас я изучаю этот список и надеюсь представить кандидатуры для их утверждения Сенатом в течение двух ближайших недель.

– Обычно Американская ассоциация адвокатов помогает правительству в подборе таких судей, но вы, по-видимому, решили поступить по-другому. Позвольте поинтересоваться, сэр, почему?

– Джон, все судьи в этом списке уже прошли процесс такого отбора, и после этого они служили в апелляционных судах не меньше десяти лет каждый.

– Этот список был подготовлен прокурорами? – спросил Доннер.

– Опытными высокопоставленными профессионалами Министерства юстиции. Во главе этого процесса стоял Патрик Мартин, несколько месяцев назад назначенный директором Департамента уголовного права. Ему помогали другие сотрудники министерства, в том числе директор Департамента гражданских прав.

– Но это все прокуроры или люди, обязанность которых заключается в том, чтобы вести следствие. Кто рекомендовал вам Мартина?

– Действительно, лично я плохо знаком с персоналом Министерства юстиции. Исполняющий обязанности директора ФБР Мюррей порекомендовал мне мистера Мартина. Он отлично проявил себя при расследовании обстоятельств катастрофы, когда авиалайнер врезался в Капитолий, и я попросил его подготовить для меня этот список.

– А вы с мистером Мюрреем в течение длительного времени были друзьями?

– Совершенно верно, – кивнул Райан.

– Во время одной из разведывательных операций мистер Мюррей сопровождал вас, не правда ли?

– Извините, я не понял, – сказал Райан.

– Я имею в виду операцию ЦРУ в Колумбии, когда вы принимали участие в уничтожении медельинского наркокартеля.

– Том, я говорю вам последний раз – я отказываюсь обсуждать разведывательные операции, состоявшиеся на самом деле или придуманные вами.

– Но, господин президент, в результате этой операции погиб адмирал Джеймс Каттер, – продолжал Доннер с деланно искренним выражением сожаления налицо. – Сэр, о вашем пребывании в ЦРУ ходит множество слухов. Рано или поздно они превратятся из слухов в реальные повествования, а сейчас у нас появилась возможность рассказать правду о случившемся, и чем быстрее, тем лучше. Вы не были выбраны президентом США и потому ваше прошлое не подверглось тщательному изучению, как это обычно происходит с кандидатами на выборах. Американский народ хочет знать, кто является их президентом.

– Том, мир разведки является секретным миром. Так и должно быть. Наше правительство занимается многими проблемами и далеко не все нужно обсуждать открыто. У каждого из нас есть секреты. Каждый телезритель, наблюдающий за этой трансляцией, имеет секреты. Они есть и у вас. Что касается правительства, сохранение этих секретов является жизненно важным для существования нашей страны и, между прочим, для безопасности людей, заботящихся о ее благополучии. Было время, когда средства массовой информации уважали это правило, особенно в военное время, но и в другое тоже. Мне хочется, чтобы вы приняли это во внимание.

– Но в какой момент, господин президент, секретность начинает нарушать наши национальные интересы?

– Вот почему существует закон, дающий право Конгрессу вести наблюдение за разведывательными операциями. Если бы эти решения принимала одна исполнительная власть, тогда у вас были бы основания для беспокойства. Но дело обстоит по-другому. Конгресс также контролирует наши действия. Я сам неоднократно информировал Конгресс о том, чем мы занимаемся.

– Так проводилась ли секретная операция в Колумбии? Вы принимали в ней участие? Даниэл Мюррей сопровождал вас после смерти тогдашнего директора ФБР Эмиля Джейкобса?

– Я ничего не могу сказать по этому вопросу или по остальным, которые вы задавали на эту тему.

Наступил очередной перерыв для рекламы.

– Почему вы делаете это? – Ко всеобщему изумлению прозвучал голос Кэти Райан.

– Миссис Райан…

– Доктор Райан, – тут же поправила она Доннера.

– Извините меня. Доктор Райан, этим утверждениям нужно наконец положить конец, и единственный способ сделать это – сказать правду.

– Мы уже сталкивались с этим. Было время, когда люди пытались разрушить нашу семейную жизнь, – и тогда все это тоже оказалось ложью, и…

– Кэти, – негромко произнес Джек. Она повернулась к нему.

– Я ведь знаю об этом, Джек, помнишь? – прошептала она.

– Нет, не знаешь. Во всяком случае не все.

– Вот в этом-то и дело, – заметил Доннер. – На основании таких слухов начнутся расследования. Люди хотят знать правду. Люди имеют право знать правду.

Если бы в мире царила справедливость, подумал Райан, он бы сейчас встал, бросил микрофон в лицо Доннеру и попросил бы корреспондента уйти из его дома. Но это было невозможно, и потому он сидел здесь, якобы обладающий огромными полномочиями, но попавший в силу обстоятельств в западню, словно преступник в комнате для допросов. Затем свет вспыхнул снова.

– Господин президент, я понимаю, что для вас это трудная тема.

– О'кей, Том, я скажу следующее. Работая в ЦРУ, время от времени мне приходилось служить моей стране таким образом, что об этом нельзя говорить в течение очень длительного времени, однако я ни разу не преступил закон и всегда представлял полный отчет соответствующим членам Конгресса. Я расскажу вам, почему начал работать в Центральном разведывательном управлении.

Я не стремился к этому. Мне хотелось стать учителем. Я преподавал историю в военно-морской академии. Мне нравится преподавательская работа, и у меня оставалось время для того, чтобы писать книги по истории флота. Но затем меня и мою семью начала преследовать группа террористов. Они совершили две попытки убить нас, и эти попытки едва не увенчались успехом. Вы знаете об этом. Когда это произошло, средства массовой информации уделили случившемуся много внимания. Вот тогда я решил, что мое место – в ЦРУ. Почему? Да потому, чтобы защищать других против такой же опасности. Мне это не очень нравилось, но я решил, что должен заниматься этой работой. Теперь я оказался здесь, и знаете что? Должность президента тоже не очень мне нравится. Я не люблю постоянного давления обстоятельств. Мне не хочется принимать на себя такую большую ответственность. Я считаю, что ни один человек не должен располагать подобной властью. Но я нахожусь здесь и принес присягу добросовестно, в силу моих способностей, выполнять обязанности президента и буду их исполнять.

– Но, господин президент, вы первый человек на этой должности, который никогда не занимался политикой. Ваше мнение по многим вопросам никогда не подвергалось проверке общественным мнением, и общественность беспокоит, что вы слишком полагаетесь на людей, которые тоже не занимали высоких должностей. Опасность, по мнению некоторых, заключается в том, что во главе правительства стоит небольшая группа людей, которые не имеют политического опыта, но которые будут в течение некоторого времени определять политику нашей страны. Как вы относитесь к такой обеспокоенности?

– Я даже никогда не слышал, что это кого-то беспокоит, Том.

– Сэр, вас также критикуют за то, что вы проводите слишком много времени в своем кабинете и недостаточно общаетесь с народом. Разве это не составляет проблемы? – Теперь, когда Доннер держал Райана на крючке, он мог позволить себе говорить грустным голосом.

– К сожалению, у меня слишком много работы и эту работу приходится выполнять в этом кабинете. Мне удалось собрать хорошую команду, и люди отлично справляются со своими обязанностями. – Кэти, сидящая рядом, с трудом скрывая гнев, сжимала его руку своей холодной рукой. – Вот посмотрите: государственный секретарь Скотт Адлер, профессиональный дипломат, сын человека, пережившего Холокост. Я знаю Скотта уже много лет. По моему мнению, именно он должен руководить Государственным департаментом, лучше его нет никого. В Министерстве финансов Джордж Уинстон, выбившийся из низов и сделавший блестящую карьеру. Он внес немалый вклад, когда понадобилось спасти нашу финансовую систему во время конфликта с Японией; он пользуется уважением финансового сообщества и умеет думать. Должность министра обороны занимает Энтони Бретано, исключительно способный инженер и бизнесмен, который уже проводит в Пентагоне необходимые реформы. Директор ФБР – Дэн Мюррей, профессиональный полицейский, причем очень хороший. Знаете, Том, на чем я основываю выбор кандидатов? Я выбираю настоящих профессионалов, людей, которые знают работу, потому что выполняют ее, а не политиканов, только рассуждающих о ней на словах. Если вы считаете это не правильным – ну что ж, очень жаль, но я сам провел много лет на государственной службе и привык больше доверять профессионалам, которых знаю, чем людям, назначенным на высокие должности из-за их политических амбиций. Да, между прочим, что плохого в том, что я отличаюсь от политического деятеля, который подбирает людей, знакомых с ним или, что еще хуже, оказавших ему финансовую поддержку во время выборов?

– Кое-кто может высказать точку зрения, что разница заключается в том, что обычно высокие должности занимают люди с более широким опытом.

– Я так не считаю, и мне довелось работать с такими людьми в течение ряда лет. Мной назначены люди, способности которых мне хорошо известны. Более того, президент должен иметь право – с согласия представителей, выбранных народом, – сам выбирать людей, с которыми ему предстоит работать.

– Но теперь, когда нужно сделать так много, как вы намереваетесь обойтись без опытного политического руководства? Ведь Вашингтон – город, где формируется политика.

– Может быть, в этом-то и заключается проблема, – резко бросил Райан. – Может быть, политический процесс, которому все мы следовали на протяжении многих лет, не столько помогает, сколько мешает? Том, я ведь не напрашивался на эту должность. Роджер попросил меня выполнять обязанности вице-президента в течение срока, оставшегося до выборов, и я предполагал, что затем навсегда покину государственную службу. Мне хотелось снова вернуться к преподаванию. Но потом произошло это ужасное событие, и я оказался здесь. Я не политический деятель, никогда не стремился стать им и, насколько понимаю, не являюсь политическим деятелем и сейчас. Вы спросите, неужели нет никого лучше меня? Я, наверно, не самый лучший кандидат. Тем не менее я стал президентом и собираюсь честно и добросовестно выполнять обязанности президента. Это все, что я могу сказать.

– Спасибо, господин президент.

Джек подождал, когда в последний раз выключились камеры, снял микрофон и встал. Корреспонденты молчали. Кэти смотрела на них ненавидящим взглядом.

– А теперь скажите, зачем вы так поступаете? – спросила она.

– Как? – прозвучал голос Доннера.

– Почему люди вроде вас не прекращают нападок на таких, как мы? Что мы сделали плохого? Мой муж самый честный человек, которого я знаю.

– Мы всего лишь задавали вопросы.

– Только не говорите глупостей! То, как вы задаете эти вопросы и какие именно выбираете, уже является ответом, прежде чем кто-нибудь успевает открыть рот.

Ни один из корреспондентов не решился ответить. Райаны молча повернулись и вышли из Овального кабинета. И тут же вошел Арни.

– О'кей, – заметил он. – Кто подстроил все это?

– Они выпотрошили его, как рыбу, – подумал вслух Холбрук. Они собирались передохнуть, и всегда полезно получше узнать своего врага.

– Этот парень меня пугает, – произнес Эрни Браун, более глубоко обдумывая ситуацию. – По крайней мере о политических деятелях известно, что они мошенники. А этот парень – Боже милосердный, да ведь он пытается создать у нас в стране полицейское государство, Пит.

Для горца такая мысль была действительно пугающей. Он всегда считал, что политиканы – это худшие создания во вселенной, а тут он внезапно понял, что ошибался. Политиканы стремились к власти потому, что им нравилась сама игра, им нравилось распоряжаться людьми так, как в результате им казалось, что они могущественны и велики. Но Райан… Райан был намного хуже. Он искренне считал, что так и должно быть, что это справедливо.

– Черт побери, – выдохнул Эрни. – Суд, который он собирается назначить…

– Они выставили его дураком, Эрни.

– Нет, ничуть. Неужели ты не понимаешь? Они ведут собственную игру.