"Cлово президента" - читать интересную книгу автора (Клэнси Том)

Глава 17 Возрождение

Нет ничего неожиданного в том, что важные события никогда не происходят в удобное для вас время. Рождение ли ребенка или чрезвычайная ситуация словно нарочно находят людей, которых они касаются, или в кровати спящими или больными. В данном случае ничего не требовалось предпринимать. Бен Гудли выяснил, что у ЦРУ нет там агентов, способных подтвердить поступившую разведывательную информацию, и хотя его страна была заинтересована в регионе, сделать что-либо было нельзя. Средства массовой информации еще не пронюхали про эти события и, как это часто происходит, ЦРУ станет делать вид, что ему ничего не известно до тех пор, пока новости не станут достоянием общественности. Поступив таким образом, Центральное разведывательное управление укрепит веру публики в то, что средства массовой информации способны проникать в секреты не менее эффективно, чем федеральные агентства. На самом деле так бывало далеко не всегда, но все-таки чаще, чем этого хотелось Гудли.

СРО будет коротким. Содержание доклада не требовало длинных рассуждений, а представить собственно факт не так уж и сложно. Гудли и его специалист по региону потратили полчаса на составление черновика. Принтер сделал печатную копию доклада для внутреннего служебного пользования ЦРУ, а затем модем передал доклад по защищенным каналам связи в заинтересованные федеральные агентства. Покончив с этим, они вернулись в оперативный центр.

Головко старался уснуть. Аэрофлот только что закупил десять новых реактивных лайнеров «Боинг-777» для использования на международных рейсах в Нью-Йорк, Чикаго и Вашингтон. Они были намного комфортабельнее и надежнее советских авиалайнеров, на которых ему приходилось летать в течение многих лет, но ему не становилось уютнее при мысли, что самолет, на котором он летит так далеко, имеет всего два двигателя, хотя бы и сделанных в Америке, вместо четырех, как раньше. По крайней мере кресла в первом классе были удобными, а русская водка, которую ему принесли вскоре после взлета, высшего качества. Сочетание того и другого позволило ему заснуть на пять с половиной часов, но над Гренландией он проснулся – организм начал реагировать на смену часовых поясов. Телохранитель, сидящий рядом, продолжал спать и видел сны, соответствующие его профессии. Где-то в хвостовом отделении на откидных сиденьях, наверно, спали стюардессы.

Раньше, подумал Сергей Николаевич, все было не так. Он летел бы на специальном самолете, снабженном всеми средствами связи, и если бы что-то случилось в мире, его немедленно поставили бы в известность. Но больше Головко огорчало, что в мире действительно что-то происходило, просто не могло не происходить. Так случается всегда, думал он в темноте под ровный гул двигателей. Ты летишь на важную встречу, потому что опасаешься чего-то, и вот, пока летишь, происходит именно то, чего ты опасался. Происходит – а ты ничего не можешь предпринять, если не потому, что нет связи, так по той причине, что не имеешь возможности посоветоваться со своими старшими помощниками. Ирак и Китай. К счастью, эти две горячие точки разделяет огромное пространство. И тут Головко напомнил себе, что еще большее расстояние отделяет Москву от Вашингтона, и чтобы попасть из одного города в другой, нужно лететь всю ночь на двухмоторном реактивном самолете. С этой приятной мыслью он повернулся на бок, сказав себе, что ему необходимо как следует выспаться.

Самое трудное заключалось не в том, чтобы вывезти их из Ирака, а чтобы переправить из Ирана в Судан. Давно прошло то время, когда иранским самолетам разрешали пролетать над территорией Саудовской Аравии, и единственным исключением было паломничество в Мекку – ежегодный хадж. Теперь пассажирские самолеты были вынуждены огибать Аравийский полуостров, затем они летели над Красным морем, прежде чем повернуть на запад, к Хартуму. Это втрое увеличивало расстояние и время рейса, а другой, более короткий, этап не мог начаться до тех пор, пока первый, более продолжительный, не заканчивался в Судане и высшие военные чины не размещались в поспешно подготовленных апартаментах, признав их достаточно удобными, а потом звонили в Багдад, упоминая в разговоре заранее согласованный код, подтверждающий, что все прошло благополучно. Все было бы намного проще, если бы можно было погрузить всех генералов в коммерческий авиалайнер и совершить один-единственный рейс по маршруту Багдад – Тегеран – Хартум, но это было невозможно.

Так же невозможно было лететь по намного более короткому маршруту прямо из Багдада в Хартум, просто пролетая над Иорданией, но при этом маршрут проходил слишком близко от Израиля, и такая перспектива совсем не радовала генералов. Наконец, возникала проблема секретности, еще более все усложняющая.

Менее сильного и волевого человека, чем Дарейи, все это привело бы в ярость. А он одиноко стоял у окна закрытой части главного терминала, наблюдая за тем, как «Гольфстрим G-IV» остановился рядом с другим самолетом, как открылись дверцы, как люди поспешно спускались по трапу из одного самолета и тут же поднимались в другой, пока носильщики переносили тот небольшой багаж, который прихватили с собой генералы – несомненно, драгоценности и другие предметы, стоящие очень дорого и занимающие мало места, с улыбкой подумал святой человек. На все это потребовалось лишь несколько минут, и ожидавший пассажиров самолет начал выруливать на взлетную дорожку.

Вообще– то было глупо ехать в аэропорт только для того, чтобы увидеть столь скучную и малозначащую процедуру, но она венчала два десятка лет непрерывных усилий, и этот мужчина, хотя и посвятивший свою жизнь Богу, Махмуд Хаджи Дарейи, все-таки оставался человеком и хотел собственными глазами увидеть плоды своего труда. Он потратил на это всю жизнь, но даже теперь задача была выполнена едва наполовину. А его жизнь подходила к концу…

Как это случается с каждым человеком, напомнил себе Дарейи, жизнь уходит секунда за секундой, минута за минутой, час за часом, день за днем, одно и то же для всех, но ему почему-то казалось, что, когда тебе за семьдесят, время бежит быстрее. Он посмотрел на свои руки, морщины говорили о прошедшей жизни, одни из них были естественными, другие – нет. Два пальца ему сломали в казематах тайной полиции «Савак», службы безопасности шаха, подготовленной для него израильтянами. Какой мучительной была боль, но не без удовлетворения он тут же вспомнил, как расплатился с теми двумя, которые тогда допрашивали его. Дарейи не произнес ни единого слова. Он молча стоял, неподвижный, как статуя, когда их повели на расстрел. Вообще-то они не заслуживали памяти. Мелкие людишки, простые исполнители, делающие работу, порученную им другими, не задумываясь над тем, кто он и почему они должны ненавидеть его. Перед казнью с каждым по очереди молился имам, потому что отказать человеку в возможности примириться с Аллахом – это преступление. К тому же, разве это так уж трудно? Они умерли одинаково быстро, как и остальные. Один крохотный шаг в жизненном пути человека, хотя жизни этих людей в конечном итоге оказались намного короче, чем у него.

Все эти годы были потрачены для достижения одной цели. Хомейни отправился в эмиграцию в Париж, но Дарейи поступил по-другому. Он оставался в тени, координируя и направляя действия своего лидера. Один раз его арестовали, но затем освободили, потому что он молчал, как молчали и остальные, близко связанные с ним. Это был промах шаха, один из многих. В конце концов правитель Ирана был вынужден сдаться, потому что проявил нерешительность. Он был слишком либеральным в своей политике, чем вызвал негодование исламских священнослужителей, слишком реакционным, по мнению своих западных союзников, безуспешно пытался найти компромисс в той части мира, где человек может выбирать лишь одно из двух. Нет, одно из одного, никакого выбора, поправил себя Дарейи, наблюдая затем, как «гольфстрим» оторвался от земли и начал набирать высоту. Ирак предпочел другой путь, не пожелал прислушаться к Слову Бога, и чего добился? Хуссейн начал войну с Ираном, думая, что эта страна ослабла в отсутствие лидера, и потерпел неудачу. Затем он бросил свои войска на юг, и его поражение там оказалось еще более сокрушительным. Все это он делал ради достижения временной власти.

Но Дарейи вел себя по-другому. Он не упускал из виду главную цель, как не упускал ее Хомейни, и хотя великий аятолла умер, дело его продолжало жить. Дарейи смотрел на север, зная, что его цель лежит позади него, слишком далеко, чтобы увидеть ее, но все-таки находится там, где ей надлежит находиться. Это священные города Мекка и Медина…, и Иерусалим. Он побывал в двух первых, но не в третьем. Еще юношей, молодым и благочестивым, он хотел увидеть камень Авраама, но по какой-то причине – сейчас он не помнил почему – отец, который был купцом, не смог отвезти его туда. Может быть, еще придет время, и он побывает там. Зато он видел город, где родился пророк и, разумеется, совершил паломничество в Мекку – хадж, – причем не однажды, несмотря на политические и религиозные разногласия между Ираном и Саудовской Аравией. Дарейи хотел снова побывать в Мекке, чтобы помолиться перед Каабой. Но даже в этом заключалось нечто большее.

Дарейи, номинальный глава государства, стремился к большему, и не только для себя. Нет, ему хотелось перед концом своей скромной жизни стать свидетелем осуществления Великой Цели. Ислам простирался с крайнего запада Африки до крайнего востока Азии, не считая небольших территорий, населенных людьми, преданными исламу, в Западном полушарии, однако эта религия не была единственным сверкающим факелом и единственной целью человечества на протяжении более тысячи лет. Дарейи с болью в душе думал об этом. В мире только один Бог и только одно Его Слово, и Аллах страдал, наверно, из-за того, что Его Слово встретилось с таким трагическим непониманием. Это было единственной причиной, по которой не все население Земли сумело понять суть подлинной Веры, и если ему удастся изменить это, то он сможет изменить мир, просветить все человечество и привести его к истинному Богу. Но для того, чтобы сделать это…

Мир был всего лишь миром, несовершенным инструментом с несовершенными правилами для несовершенных людей, но таким его создал Аллах, и с этим ничего не поделаешь. Хуже того, есть люди, которые будут сопротивляться всему, к чему он стремится, правоверные или иноверцы, еще одна причина для грусти, а не для гнева. Дарейи не испытывал ненависти ни к саудовцам, ни к жителям остальных государств по ту сторону Персидского залива. Они не были плохими людьми. Более того, они были правоверными, и, несмотря на расхождения между ними и его страной, не лишили Дарейи доступа в Мекку. Но их вера не была истинной верой, и с этим тоже трудно что-нибудь сделать. Они разжирели и разбогатели, прогнили от коррупции, и вот это следует изменить. Дарейи должен взять Мекку под свой контроль, чтобы реформировать ислам. Но сначала необходимо подчинить себе мир. Это означало, что у него будет много врагов. Однако тут не было ничего нового, и он только что выиграл первую крупную битву.

Лишь бы на это не уходило столько времени. Дарейи часто говорил о терпении, но для достижения своей цели он потратил всю жизнь, и сейчас ему было семьдесят два года. Он не хотел умирать, как умер его учитель, когда труд жизни выполнен лишь наполовину. Когда наступит час предстать перед лицом Аллаха, он должен рассказать о том, чего достиг, о том, что успешно выполнил самую благородную задачу, стоящую перед любым человеком, – объединение всех правоверных в Подлинной Вере. Ради достижения этой цели Дарейи готов был пойти на все. Даже он сам не знал, какие усилия нужно предпринять для этого, потому что были заданы еще не все вопросы. Поскольку его цель была такой чистой и сияющей, а у него осталось так мало времени, он никогда не спрашивал себя, насколько глубоко готов погрузиться во тьму, для того чтобы пройти через нее и выйти к свету Веры.

Он отвернулся от окна и вместе со своим шофером направился к автомобилю. Процесс начался.

Тем, кто служат в разведывательном сообществе, платят не за то, что они видят случайное стечение обстоятельств, это особые люди, которые проводят время над картами, пристально за всем наблюдая, и предсказывают эти обстоятельства. Барражирующий высоко в небе АВАКС сообщил о курсе самолета, который направился к югу от Тегерана. Дальность полета «Гольфстрима G-IV» без дозаправки была хорошо известна, и потому нетрудно было рассчитать расстояния до возможных пунктов назначения. По коду транспондера определили тип самолета, скорость, курс и высоту полета, которая составила 45 тысяч футов – на такой высоте топливо используется наиболее экономно. Было рассчитано время от одного такого рейса до второго. Курс оказался еще более

красноречивым.

– Судан, – подтвердил майор Сабах. Вообще-то самолет мог полететь куда угодно. Майор сначала едва не подумал, что пунктом назначения является Бруней, но нет, оттуда слишком далеко до Швейцарии, а где еще могут находиться денежные вклады.

После того как пришли к такому заключению, в Америку через спутник связи была послана шифрограмма, снова в ЦРУ, и на этот раз пришлось разбудить высокопоставленного руководителя управления только для того, чтобы получить утвердительный ответ на короткий вопрос. Ответ был передан обратно на станцию «Пальма» в знак любезности по отношению к кувейтцам. Затем оставалось только ждать.

У ЦРУ в Хартуме была небольшая станция, по сути дела она состояла всего из ее начальника, пары оперативников и секретаря, которая обслуживала также пункт связи Агентства национальной безопасности. Начальник станции, однако, был опытным сотрудником и сумел завербовать в качестве своих агентов несколько местных жителей. Его задача облегчалась тем, что суданскому правительству почти никогда не приходилось ничего скрывать, в этой стране практически не было ничего, что могло бы представлять интерес. В прошлом правительство Судана пользовалось географическим положением своей страны, противопоставляя в качестве тактического хода Запад и Восток. Таким образом оно получило деньги, оружие и расположение – в качестве платы за услуги. Однако после распада Советского Союза прекратилась борьба за мировое господство, которая служила источником доходов для стран третьего мира на протяжении двух поколений. Теперь суданцам приходилось полагаться лишь на собственные ресурсы, которые были незначительными, а также те крохи, что попадали к ним от стран, временно нуждающихся в чем-то. Руководство страны исповедовало ислам и, пользуясь каждым удобным случаем, чтобы громко провозгласить эту ложь – они были ничуть не более благочестивы, чем их западные коллеги, – иногда получало финансовую поддержку от Ливии, Ирана или других стран. Взамен от них требовали, чтобы они боролись с аниматическими язычниками на юге своей страны и к тому же шли на риск возникновения волны политического исламизма в собственной столице среди людей, хорошо знавших действительное благочестие своих лидеров и потому стремившихся заменить их настоящими правоверными. В общем и целом политические деятели этой обнищавшей страны считали, что лучше быть верующими и богатыми, чем верующими и бедными.

Полная непредсказуемость положения в стране осложняла жизнь персоналу американского посольства в Судане. Когда правительство строго контролировало действия смутьянов-фундаменталистов, в Хартуме было безопасно. Но случалось, действия фундаменталистов становились крайне агрессивными и контролировать их не удавалось. В настоящий момент ситуация казалась относительно спокойной, и потому американским дипломатам оставалось беспокоиться лишь о климатических условиях, которые тут были настолько отвратительными, что здешняя служба значилась у американских дипломатов среди десяти худших назначений в мире, даже не принимая во внимание угрозу терроризма. Для начальника станции ЦРУ пребывание в Судане гарантировало быстрое продвижение по службе, несмотря на то что его жена и двое детей остались дома в Виргинии, потому что большинство американцев, находящихся здесь на официальных должностях, считали слишком опасным привозить сюда семьи. По степени опасности к этому приближалась угроза СПИДа, практически закрывающая для американцев двери ночных клубов, не говоря уже о переливании крови в случае необходимости. В американском посольстве этим занимался армейский врач, и беспокойство не покидало его.

Начальник станции, качнув головой, отмахнулся от сомнений. Согласившись на назначение в Судан, он продвинулся на две ступени в денежном довольствии. Здесь он хорошо справлялся с работой, главным образом благодаря помощи своего агента, занимавшего высокую должность в Министерстве иностранных дел Судана, который информировал резидента обо всем, что предпринимала его страна. То, что его страна практически ничего не предпринимала, мало что значило для бюрократов, протирающих штаны в Лэнгли. Лучше знать все ни о чем, чем не знать ничего обо всем, считали они.

Начальник станции решил, что займется выполнением этого поручения сам. Проверив время и расстояние по своим картам, он пообедал пораньше и поехал в аэропорт, расположенный всего в нескольких милях от города. Служба безопасности в аэропорту была по-африкански небрежной, и ему удалось найти место в тени возле здания терминала. Гораздо легче вести наблюдение за терминалом для частных самолетов, чем за главным зданием аэропорта, особенно когда у тебя фотоаппарат с объективом, фокусное расстояние которого составляет 500 миллиметров. У него даже нашлось время, чтобы убедиться в правильности выбора диафрагмы. Он услышал гудок своего сотового телефона – сотрудники АНБ в посольстве сообщили, что самолет заходит на посадку. Это обстоятельство тут же подтвердилось прибытием официального вида лимузинов. Он хорошо запомнил две фотографии, переданные по телефаксу из Лэнгли. Значит, речь идет о двух высокопоставленных иракских генералах? – подумал он. Ну что ж, после смерти их босса в этом нет ничего удивительного. При диктатуре проблема заключалась в том, что те, кто находятся рядом с диктатором, не могут рассчитывать на пенсию.

Белый реактивный самолет плавно совершил посадку; из-под шасси показалось обычное легкое облачко от сгоревшей резины. Американец поднял камеру, навел ее на самолет и сделал несколько снимков. Его фотоаппарат был заряжен высокочувствительной черно-белой пленкой, и он хотел убедиться в исправности перезарядки. Теперь его беспокоило лишь то, как остановится «птичка», будет ли виден выход из самолета – эти мерзавцы могут развернуться другой стороной к нему и испортят все дело. Но тут у него не было выбора.

«Гольфстрим», к счастью, остановился как нужно, и после того как дверца открылась, начальник станции принялся делать снимок за снимком. У самолета стоял правительственный чиновник среднего уровня, которому было поручено полуофициально приветствовать прибывших. Определить, кто из двоих занимал более высокое положение, было просто по количеству объятий и поцелуев, а также по взглядам, которыми прибывшие окинули посадочную площадку вокруг самолета. Клик. Клик. Клик. Американец определенно узнал одного из них, да и лицо второго показалось ему знакомым. На разгрузку багажа потребовались считанные минуты. Правительственные лимузины отъехали от самолета, и начальник станции не особенно интересовался в данный момент, куда они направились. Его агент из Министерства иностранных дел сообщит ему об этом. Американец сделал восемь последних снимков самолета, который уже начали заправлять, и решил подождать, чтобы увидеть, что произойдет дальше. Через тридцать минут маленький авиалайнер снова взлетел. Можно было отправляться обратно в посольство. Пока там один из его подчиненных занимался проявлением пленки, он позвонил в Лэнгли.

– Это подтверждение, – сказал Гудли, дежурство которого заканчивалось. – Два иракских генерала пятьдесят минут назад прибыли в Хартум. Они начинают разбегаться из Багдада.

– Таким образом, наше СРО выглядит теперь особенно привлекательно, Бен, – заметил специалист по региону, удовлетворенно улыбаясь. – Надеюсь, начальство обратит внимание на отметку времени, поставленную на нем.

На лице офицера службы национальной безопасности появилась ответная улыбка.

– Да, пожалуй. После прибытия следующего рейса станет ясно, что все это значит, – согласился он. Штатные аналитики, уже начавшие прибывать на службу, займутся этим.

– Ничего хорошего ждать от бегства генералов не приходится, – произнес специалист по Ближнему Востоку. Впрочем, не надо быть сотрудником разведывательного управления, чтобы понять это.

– Начали поступать фотографии, – доложили из службы связи.

Первый звонок должен быть в Тегеран. Дарейи приказал своему послу объяснить все как можно понятнее. Иран принимает на себя оплату всех расходов. Генералам нужно предоставить для размещения самые лучшие апартаменты, обеспечить наивысший комфорт, насколько это возможно в Судане. Вся операция не будет дорого стоить, на дикарей в этой стране производили впечатление даже небольшие суммы, и десять миллионов американских долларов – пустяк – были уже переведены по электронной почте в качестве осязаемой гарантии оплаты, чтобы суданское правительство приняло все необходимые меры. Телефонный звонок иранского посла подтвердил, что первая группа прибыла благополучно и самолет уже возвращается обратно.

Отлично. Может быть, теперь иракские генералы станут доверять ему. Вообще-то Дарейи с удовольствием ликвидировал бы всех этих свиней, причем это нетрудно было бы организовать в создавшихся обстоятельствах, но он дал честное слово, и к тому же личному удовлетворению не место в Великом плане. В тот момент, когда он положил телефонную трубку, его министр воздушного транспорта уже вызывал дополнительные самолеты, чтобы ускорить переброску генералов. Чем быстрее это закончится, тем лучше.

Бадрейн пытался объяснить им то же самое. Об исходе генералов уже через сутки наверняка станет известно, а через двое тем более. Они оставляли в Ираке людей, занимающих слишком высокие посты, чтобы уцелеть во время приближающегося переворота, и недостаточно могущественных, чтобы заслужить снисхождение, в котором иранцы не отказывали генералам. Эти офицеры, полковники и бригадные генералы, не испытывают особого желания стать козлами отпущения, отданными для удовлетворения пробудившейся ярости толпы. Это обстоятельство становилось все более очевидным, но вместо того чтобы покинуть Багдад как можно скорее, генералы сидели на месте, ощущая все возрастающий страх перед неизвестным будущим. Они стояли на палубе горящего корабля у враждебного берега, сознавая, что не умеют плавать. Но корабль продолжал гореть. Бадрейн понимал, что должен убедить их в необходимости предпринять срочные действия.

Теперь это стало обыденным, и Райан даже начал привыкать, принимал как само собой разумеющееся осторожный стук в дверь, поднимавший его быстрее, чем радиобудильник, который своей музыкой начинал его утро в течение двадцати лет. Услышав осторожный стук, Райан открыл глаза, встал, надел халат, прошел к двери и взял утреннюю газету и несколько листков, на которых было напечатано его дневное расписание. Потом он направился в ванную, а из нее в гостиную, которая находилась рядом с президентской спальней. Тем временем его жена с минутным отставанием принялась за свой утренний ритуал.

Трудно было привыкнуть к тому, что ты больше не можешь спокойно, не спеша, как все нормальные американцы, прочитать газету. Несмотря на то что «Вашингтон пост» чаще всего была гораздо менее интересной, чем разведсводки, которые ожидали его на столе, там наряду со свежей информацией содержались материалы, позволявшие не отставать от жизни. Однако прежде всего следовало прочитать СРО, срочный официальный документ, запечатанный в конверте из плотной бумаги. Райан протер глаза, прежде чем принялся за чтение.

Проклятье. Впрочем, все могло быть и хуже, подумал президент. По крайней мере на этот раз его не разбудили, чтобы познакомить с событиями, которые он не в силах изменить. Он посмотрел на свое дневное расписание. Отлично, придет Скотт Адлер с этим парнем Васко, и они вместе обсудят создавшуюся ситуацию. Похоже, Васко неплохо в этом разбирается. Что еще предстоит ему сегодня? Встреча с Сергеем Головко? Неужели это сегодня? Ну что ж, вот это хорошо. Короткая пресс-конференция о назначении Тони Бретано министром обороны, список возможных вопросов, об ответах на которые следует подумать, и инструкция Арни – всячески избегать проблемы Келти. Пусть Келти и его заявления скончаются от недостатка внимания к ним – ты посмотри, какая хорошая фраза! Джек кашлянул и налил себе чашку кофе – потребовалось его решительное настояние, чтобы делать это самостоятельно; он надеялся, что стюарды из ВМФ не приняли это за личное оскорбление, но он привык кое-что делать своими руками. Теперь стюарды накрывали стол для завтрака и стояли в коридоре позади закрытой двери, не ухаживая за ним.

– Доброе утро, Джек. – В гостиную вошла Кэти. Он поцеловал ее и улыбнулся.

– Доброе утро, милая.

– С миром пока ничего не случилось? – спросила она, наливая себе кофе. Из этого президент заключил, что у первой леди сегодня нет операций. Кэти никогда не прикасалась к кофе, когда ей предстояла операция, говорила, что не может рисковать – от кофеина возможно легкое дрожание рук, а это недопустимо, когда режешь чье-то глазное яблоко. Он всегда вздрагивал, мысленно представив себе такую картину, хотя теперь при операциях она пользовалась главным образом лазером.

– Похоже, иракское правительство разваливается.

– Разве это не случилось еще на прошлой недели? – чисто по-женски фыркнула Кэти.

– Тогда был первый акт. А теперь третий. – А может быть, четвертый, подумал Джек. Интересно, каким будет пятый?

– Это важно? – Кэти захрустела тостом.

– Может быть. Что за день тебе предстоит?

– Клиника, послеоперационный обход, затем встреча с Берни для обсуждения бюджета.

– Гм. – Джек приступил к просмотру «ранней птички» – подборки вырезок из крупных утренних газет.

Кэти принялась читать расписание дня президента.

– Головко…? По-моему, я встречалась с ним в Москве – он тогда шутил, что угрожал тебе пистолетом!

– Это была не шутка, – заметил Райан. – Так и произошло на самом деле.

– Перестань!

– Потом он сказал, что пистолет не был заряжен. – Джек так и не узнал, как обстояло все на самом деле. А может, пистолет действительно не был заряжен, подумал он.

– Значит, это правда? – недоверчиво спросила Кэти. Райан с улыбкой посмотрел на жену. Поразительно, каким забавным это кажется сегодня.

– Он был тогда очень рассержен на меня. Ведь я помог улететь из Москвы председателю КГБ.

– Джек, я никак не могу понять, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно. – Она взяла утреннюю газету.

Слова жены заставили Райана задуматься. Формально первая леди была частным лицом. В особенности Кэти, которая не была просто женой президента, а продолжала работать врачом и проявляла к политике ничуть не больше интереса, чем к занятиям групповым сексом. Формально – поэтому она не имела допуска к секретным документам, но предполагалось, что президент будет делиться с супругой своими проблемами, как и всякий нормальный человек. К тому же в этом был свой резон. Ее здравый смысл ничуть не уступал его собственному, и хотя она не разбиралась в международных отношениях, ей ежедневно приходилось принимать решения, самым непосредственным образом затрагивающие жизни людей. Стоило ей допустить ошибку, и они становились слепыми.

– Кэти, полагаю, пришло время рассказать тебе о некоторых событиях, которые произошли со мной за все эти годы. Но пока могу сказать тебе, что Головко действительно держал пистолет у моего виска на одной из дорожек Московского аэропорта, потому что я помог двум высокопоставленным русским скрыться из Советского Союза. Один из них возглавлял КГБ.

Она посмотрела на мужа и вспомнила о тех ночных кошмарах, которые мучали его на протяжении месяцев несколько лет назад.

– Где он теперь?

– Где-то неподалеку от округа Колумбия, точно не знаю. По-моему, в каком-то имении в штате Виргиния. – Джек смутно помнил, что как-то слышал о его дочери, Екатерине Герасимовой, что она обручена с отпрыском старинной аристократической семьи, увлекающимся охотой на лис в районе Винчестера, и перешла, таким образом, из одной аристократической семьи в другую. Ну что ж, пенсия, которую выплачивало ЦРУ семье отца, была достаточно велика, чтобы вести весьма комфортный образ жизни.

Кэти привыкла к шуткам мужа. Подобно большинству мужчин, он любил рассказывать забавные истории, их юмор заключался в преувеличении происшедшего. К тому же он был родом из ирландской семьи. Но сейчас это откровение было таким же бесстрастным, как отчет о бейсбольном матче. Джек не заметил взгляда, который она бросила на него. Да, решила она в тот момент, когда в гостиную вошли дети, будет очень интересно выслушать его рассказ о прошлых событиях.

– Папа! – воскликнула Кэтлин, первым увидев отца. – Мама! – После этого утренняя процедура кончилась или вернее перешла на что-то более важное, чем события, происходящие в мире. Кэтлин уже была в школьной форме – подобно большинству маленьких детей, она сумела проснуться в хорошем настроении.

– Привет! – послышался голос Салли, явно недовольной чем-то.

– Что случилось? – спросила Кэти у своей старшей дочери.

– Столько людей повсюду! Просто невозможно никуда пройти, не натолкнувшись на кого-то! – проворчала девушка, взяв с подноса стакан сока. К тому же этим утром ей не хотелось есть корнфлекс «Фростид». Она предпочла бы кукурузные хлопья «Джаст Райт». Но коробка с ними находилась где-то на первом этаже, в просторной кухне Белого дома. – Живешь, как в гостинице, только народу куча.

– Какой экзамен у тебя сегодня? – спросила Кэти, начиная понимать причину раздражения дочери.

– Математика, – уныло призналась Салли.

– Ты готовилась?

– Да готовилась, мама, готовилась.

Джек не обращал внимания на их разговор и приготовил овеянные хлопья для Кэтлин, которой нравились «Фростид флейкс». Затем явился маленький Джек, тут же включил телевизор и выбрал канал мультяшек, чтобы посмотреть свою утреннюю порцию «Бегуна и койота», который нравился и Кэтлин.

За пределами президентских апартаментов для всех начался рабочий день. Личный офицер Райана, который ведал обзором развединформации, наносил последние штрихи на утренний доклад – он неизменно внушал ему страх. Уж очень требовательным, на его взгляд, был этот президент. Главный мажордом пришел сегодня пораньше, чтобы самому проверить подготовку служебного этажа. В спальне камердинер раскладывал одежду для президента и первой леди. Наготове стояли автомобили, которым предстояло отвезти детей в школу. Полиция штата Мэриленд уже вела проверку маршрута в Аннаполис. Летчики корпуса морской пехоты разогревали двигатель вертолета, чтобы лететь в Балтимор – проблему доставки первой леди на работу пока так и не решили. Весь механизм президентской жизни пришел в движение.

Гас Лоренц пришел к себе в кабинет раньше обычного, чтобы поговорить по телефону со своим посланцем в Африке, которого предупредил звонком из Атланты. Где, черт возьми, мои обезьяны? Его агент по закупкам объяснил через восемь часовых поясов, что, поскольку центр по контролю за инфекционными болезнями напутал с переводом денег, партию обезьян купил кто-то другой и сейчас готовили новую партию. Еще неделя, сказал он американскому врачу.

Лоренц остался недоволен. Он надеялся приступить к исследованиям на этой неделе и сделал пометку в настольном блокноте, пытаясь понять, кому еще могли понадобиться столько африканских зеленых обезьян. Может быть, это Руссо начал что-то новое у себя в Париже? Он решил попозже, после утреннего совещания со своими врачами, позвонить ему. А вот и хорошие новости, увидел он. Однако как жаль, черт побери… В телексе из ВОЗа говорилось, что второй пациент, больной лихорадкой Эбола, погиб в авиакатастрофе. Зато не поступило новых сообщений о заболевших, а с того момента, когда заболела «пациентка два», прошло достаточно времени, чтобы утверждать, а не просто надеяться, что эта микровспышка лихорадки кончилась – наверно кончилась, мысленно добавил Лоренц. Это хорошая новость. Штамм лихорадки, которым заболели два человека, походил на тот, что находился на предметном стекле электронного микроскопа, и это был худший из всех вирусов. Возможно, носитель лихорадки Эбола по-прежнему скрывался где-то там, ожидая благоприятной возможности, чтобы заразить кого-нибудь еще, однако он удивительно ловко ускользал от ловцов, напоминая этим малярию – «плохой воздух» по-итальянски. Когда-то считалось, что именно это является причиной заболевания. Может быть, с надеждой подумал Лоренц, носителем был какой-нибудь грызун, попавший под колеса грузовика. Он пожал плечами. В конце концов, и это возможно.

После того как в лаборатории в Хасанабаде директор проекта уменьшил дозу морфия, поступающего в кровеносную систему «пациента два», Жанна-Батиста находилась в полусознательном состоянии. Она чувствовала боль, но не понимала, что происходит вокруг. В любом случае боль затмевала все остальное, и Жанна-Батиста сознавала, что означает каждый ее приступ. Хуже всего была боль в брюшной полости – болезнь уничтожала желудочно-кишечный тракт по всей его десятиметровой длине, буквально пожирая нежные ткани, предназначенные для того, чтобы превращать пищу в питательные вещества, и выбрасывая зараженную кровь в прямую кишку.

Ей казалось, что все ее тело рвут на части и жгут в одно и то же время. Сестре хотелось пошевелиться, как-то изменить позу, чтобы хоть на мгновение изменить направление приступов боли, но когда она попыталась это сделать, то обнаружила, что все тело, руки и ноги прикреплены ремнями к кровати. По какой-то причине это показалось ей оскорбительным, и она почувствовала нечто худшее, чем просто боль, но первая же попытка выразить протест вызвала страшную рвоту, от которой сестра едва не задохнулась. Тут же появился космонавт в синем скафандре и повернул кровать, дав возможность рвоте стечь в пластиковое ведро. Жанна-Батиста увидела в нем черную мертвую кровь. На секунду это отвлекло ее от боли, и она поняла, что выжить ей не удастся, что болезнь зашла слишком далеко, что ее тело умирает, и тогда она стала молиться о смерти – только в ней было спасение от боли. Конец должен наступить как можно скорее, иначе исчезнет вера в Бога… Осознание близкой смерти выскочило в ее угасающем мозгу, словно чертик из ящика. Но у этой детской игрушки были настоящие рога и копыта. Ей хотелось, чтобы рядом оказался священник. А где Мария-Магдалена? Неужели ей суждено умереть в одиночестве? Умирающая монахиня посмотрела на людей в космических скафандрах, надеясь увидеть за пластиковыми шлемами знакомые лица, – на них было сочувствие, но все они были чужими. Когда двое приблизились к кровати, она поняла, что они говорят на незнакомом языке.

Медик старался быть предельно осторожным. Чтобы взять пробу крови, он прежде убедился, что рука надежно закреплена ремнями и практически не может сдвинуться. Затем его товарищ сжал ее своими сильными руками в перчатках, стараясь как можно дальше держаться от иглы. Первый медик кивнул, выбрал вену и воткнул иглу. Игла попала с первой попытки. Он подсоединил к задней части шприца вакуумную трубку на пять кубиков, и в нее потекла черная кровь. Когда трубка наполнилась, медик, бережно положил ее в пластиковую коробку и набрал кровь еще в три такие же трубки. Затем он выдернул иглу и прикрыл марлей ранку, которая не переставала кровоточить. Его помощник отпустил руку больной, обратив внимание, что на коже образовались темные синяки. Коробку накрыли крышкой, и первый медик покинул палату, а второй прошел в угол, чтобы облить свои перчатки раствором йода. Им подробно объяснили, насколько опасны их обязанности, но, как это свойственно нормальным людям, несмотря на многочисленные повторения, демонстрацию фильмов и слайдов, они не слишком поверили этому. Теперь невозможно было не верить. Теперь все армейские медики как один умоляли Аллаха, чтобы смерть как можно быстрее унесла эту женщину в то место, которое Он уготовил для нее. Наблюдать за тем, как распадается ее тело, было достаточно страшно, но перспектива последовать за нею в это ужасное путешествие заставляла сжиматься самые мужественные сердца. Им не приходилось видеть ничего подобного. Эта женщина буквально таяла изнутри. Заканчивая дизинфекцию своего защитного костюма, медик услышал крик боли, такой мучительный, словно сам дьявол истязал маленького ребенка. Хриплый крик был так ужасен, что проник через пластик костюма. Медик обернулся и увидел, что глаза и рот женщины открылись.

Взятые образцы крови перенесли в лабораторию, что размещалась в конце коридора. Здесь ими тут же занялись – быстро, но с максимальной осторожностью. Моуди и директор проекта оставались в своих кабинетах. Столь несложная операция не требовала их присутствия в лаборатории, к тому же было намного проще следить за тестами без мешающего защитного снаряжения.

– Так быстро, так поразительно быстро, – в благоговейном ужасе покачал головой директор.

– Да, штамм Эбола разрушает иммунную систему, словно мощная приливная волна, – кивнул Моуди. Изображение поступало на экран компьютера от электронного микроскопа, и все видимое поле заполняла масса вирусов, которые имели конфигурацию пастушьего посоха. На экране можно было заметить несколько антител, но это были считанные овцы в стае львов с такой же вероятностью выжить. Вирусы нападали на кровяные тельца и пожирали их. Если бы врачи могли взять образцы тканей внутренних органов больной, они обнаружили бы, что ее селезенка, например, превращается в какой-то твердый резиновый шар, полный крохотных кристалликов, своего рода транспортных средств для вирусов Эбола. Вообще-то было бы интересно и даже полезно с научной точки зрения произвести лапароскопическое исследование брюшной полости, чтобы увидеть, что делает эта болезнь с тканями через равные промежутки времени, но это могло ускорить смерть пациентки, а они не хотели идти на такой риск.

В образцах рвоты присутствовали частицы тканей из верхней части желудочно-кишечного тракта. Это представляло особый интерес, так как частицы были не просто оторваны, а мертвы. Большие участки тканей все еще живого тела пациентки были уже мертвы; оторванные от того, что еще оставалось живым, они выбрасывались из тела в процессе бесполезной борьбы за жизнь. Зараженная кровь подвергнется обработке на центрифуге и будет заморожена для дальнейшего использования. Полезной была каждая капля, извлеченная из ее тела, вот почему в вены женщины постоянно вводилась кровь, как при внутривенном вливании. Очередной тест сердечных энзимов показал, что сердце Жанны-Батисты, в отличие от сердца пациента «Зеро», продолжало биться нормально и ровно, словно у здорового человека.

– Странно, как варьируется ход болезни, – заметил директор, читая распечатку.

Моуди отвернулся. Ему казалось, что сквозь бетонные стены здания он слышит крики агонии. Было бы высшим актом милосердия войти к ней в палату и ввести двадцать кубиков калия или просто открыть до предела краник бутыли с морфием и вызвать смерть от остановки дыхания.

– Вы полагаете, что у африканского мальчика могли раньше быть проблемы с сердечно-сосудистой системой?

– Не исключено. Но при диагнозе их не обнаружили.

– Функция печени быстро угасает, как и следовало ожидать. – Директор не торопясь просмотрел данные химического состава крови. – Классический случай, Моуди.

– Да, вы совершенно правы.

– Этот штамм вируса Эбола еще более вирулентен, чем я предполагал. – Он поднял голову и посмотрел на Моуди. – Вы прекрасно справились с работой.

О да! – подумал молодой врач.

– … Энтони Бретано имеет две докторских степени, полученные им в Массачусетском технологическом институте, – в области математики и оптической физики. У него выдающиеся личные заслуги в промышленности и машиностроении. Я полагаю, он будет чрезвычайно действенным министром обороны, – закончил Райан. – Вопросы?

– Сэр, вице-президент Келти…

– Бывший вице-президент, – прервал Райан. – Он ушел в отставку. Давайте называть вещи своими именами.

– Но он заявляет, что не подавал прошения об отставке, – заметил корреспондент «Чикаго трибьюн».

– Если он заявит, что недавно беседовал с Элвисом Пресли, вы и этому поверите? – спросил Райан, надеясь, что шутка прозвучала достаточно убедительно. Он окинул взглядом лица сидящих в зале. Снова все сорок восемь мест были заняты, и еще двадцать репортеров остались на ногах. На небрежное замечание президента журналисты почти дружно мигнули, а кое-кто и улыбнулся. – Продолжайте. Ваш вопрос.

– Мистер Келти обратился с просьбой, чтобы комиссия юристов изучила все обстоятельства этого дела. Каково ваше мнение?

– Расследование по этому делу ведет ФБР, которое является ведущим следственным органом федерального правительства. Какими бы ни были факты, их следует установить, прежде чем кто-то сможет принять решение. Мне кажется, однако, что все мы знаем, какими будут результаты. Эд Келти ушел в отставку, и все вы знаете почему. Из уважения к конституционному процессу я поручил ФБР провести расследование, но для меня с юридической точки зрения все предельно ясно. Мистер Келти может заявлять все, что ему угодно. Мне нужно заниматься работой. Следующий вопрос? – уверенно спросил Джек.

– Господин президент… – Райан едва заметно кивнул, услышав это от корреспондента «Майами гералд», – в своем недавнем выступлении вы сказали, что не считаете себя политическим деятелем, но тем не менее вы заняли политический пост. Американский народ хотел бы услышать ваше мнение по целому ряду вопросов.

– Это разумно. По каким именно? – спросил Джек.

– Например, в отношении абортов, – сказала корреспондент «Майами гералд», женщина с весьма либеральными взглядами. – Какова ваша точка зрения по этому вопросу?

– Я против абортов, – откровенно ответил Райан, даже не успев подумать. – Я – католик, как вам, по-видимому, известно, и в отношении этой моральной проблемы считаю, что моя церковь права. Тем не менее решение по иску « Роу против Уэйда» остается нашим законом до тех пор, пока Верховный суд не сочтет необходимым пересмотреть свое решение, и президент не имеет права вмешиваться в решения федеральных судебных органов. Поэтому я оказался в несколько двусмысленном положении, но как президент обязан управлять государством в соответствии с законом. Прежде чем занять эту должность, я принес присягу соблюдать закон. – Неплохо, Джек, подумал Райан.

– Значит, вы согласны с тем, что женщина имеет право выбора? – Журналистка из «Майами гералд» почувствовала запах крови.

– Какого выбора? – спросил Райан, все еще уверенный в себе. – Знаете, был момент, мою жену пытались убить, когда она была беременна и ожидала рождения сына. Вскоре после этого я видел, как моя старшая дочь борется со смертью в больнице. По моему мнению, человеческая жизнь бесценна. Этот урок я постиг дорогой ценой. Надеюсь, что люди подумают об этом, прежде чем принять решение об абортах.

– Но это не ответ на мой вопрос, сэр.

– Я не могу помешать женщинам делать аборты. Нравится мне это или нет, но таков закон. Президент не может нарушить закон. – Разве это не очевидно, подумал Райан.

– Но при назначении судей в Верховный суд вы будете пользоваться вопросом об абортах как лакмусовой бумажкой? Разве вам не хочется пересмотреть решение по делу «Роу против Уэйда»?

Райан даже не заметил, что на него устремились все камеры и репортеры склонились над своими блокнотами.

– Как я уже сказал, мне не нравится решение по делу «Роу против Уэйда». Я считаю, что оно было не правильным, и скажу вам почему. Верховный суд вмешался в то, что является законодательным вопросом. В Конституции ничего не говорится об этом, а для тех вопросов, которые не затронуты в Конституции, у нас есть законодательные собрания в штатах и федеральное законодательное собрание, которые и должны принимать законы. – Райан решил, что его объяснение основ гражданского права идет хорошо. – Теперь к вопросу о назначениях в Верховный суд, которые мне предстоит сделать. Я буду искать самых квалифицированных судей, которых смогу найти. Скоро мы займемся этим вопросом. Конституция для Соединенных Штатов – своего рода Библия, а члены Верховного суда – своего рода теологи, которые решают, что имеет в виду Конституция. Они не должны писать новую конституцию. Им нужно разобраться с тем, что означает прежняя. Когда возникает необходимость внести поправку в Конституцию, на это у нас есть соответствующая процедура, которой мы пользовались уже больше двадцати раз.

– Значит, вы выберете только тех судей, которые будут строго соблюдать положения Конституции и решат пересмотреть дело «Роу против Уэйда»?

Райану показалась, что он внезапно наткнулся на каменную стену. Он заметно заколебался, прежде чем ответить.

– Я надеюсь выбрать самых лучших, самых квалифицированных судей. Я не собираюсь выяснять их отношение к отдельным вопросам.

Тут вскочил корреспондент газеты «Бостон глоуб».

– Господин президент, как относительно ситуации, когда роды угрожают жизни матери? Католическая церковь…

– Ответ на этот вопрос очевиден. Прежде всего нужно принять во внимание жизнь матери.

– Но церковь заявляет…

– Я не могу говорить за католическую церковь. Как я уже сказал раньше, президент не может нарушать закон.

– Но вам хотелось бы его пересмотреть, – напомнил корреспондент «Бостон глоуб».

– Да, я считаю, что для всех было бы лучше, если бы эту проблему вернули в законодательные собрания штатов. Тогда выбранные народом представители могли бы принять законы, соответствующие воле избирателей.

– Но в этом случае, – заметил репортер «Сан-Франциско экзаминер», – у нас возникнет мешанина законов в стране, и в некоторых штатах аборты будут запрещены.

– Только в том случае, если избиратели требуют этого. Таковы принципы демократии.

– Но как поступать женщинам, не располагающим достаточными средствами?

– Этого я не решаю, – ответил Райан, начиная чувствовать раздражение и пытаясь

понять, как он оказался втянутым в этот диспут.

– Таким образом, вы поддерживаете поправку к Конституции, запрещающую аборты?! – выкрикнул корреспондент «Атланта конститьюшен».

– Нет, я не считаю это конституционным вопросом. Это относится к сфере законодательства.

– Таким образом, – подвел итог представитель «Нью-Йорк тайме», – лично вы против абортов по моральным и религиозным соображениям, но не будете вмешиваться в права женщин; вы предполагаете назначить консервативных судей в Верховный суд, и они скорее всего пересмотрят решение по делу «Роу против Уэйда», но вы не поддерживаете принятие поправки к Конституции, запрещающей свободу выбора. – Репортер улыбнулся. – А теперь скажите нам, сэр, какова все-таки ваша точка зрения по этому вопросу?

Райан покачал головой, поджал губы и дал первую же версию ответа на столь дерзкий вопрос, которая пришла ему в голову.

– Мне казалось, что я ответил достаточно ясно. Может быть, перейдем к другой теме?

– Спасибо, господин президент! – громко произнес глава корпуса журналистов, отреагировав на отчаянные жесты Арни ван Дамма. Райан, озадаченный, отошел от трибуны, завернул за угол и скрылся с глаз репортеров. Глава администрации схватил президента за руку и едва не оттолкнул его к стене, но на этот раз агенты Секретной службы даже не шевельнулись.

– Знаешь что, Джек? Ты только что восстановил против себя всю страну!

– Что ты имеешь в виду? – удивленно спросил президент.

– Я имею в виду, что нельзя заправлять машину и курить одновременно, черт побери! Боже милосердный! Неужели ты не понимаешь, что наделал? – Арни посмотрел на Райана и увидел, что тот ничего не понимает. – Те, кто выступают за свободу выбора, считают теперь, что ты лишил их этого права. Люди, защищающие жизнь зародышей, думают, что тебе наплевать на эту проблему. Ну просто идеально, Джек. Ты сумел за пять минут лишить себя всех союзников! – Ван Дамм повернулся и ушел, не скрывая гнева, боясь окончательно потерять самообладание.

– Что он имел в виду? – недоуменно спросил Райан. Агенты Секретной службы молчали. Политика не входила в круг их обязанностей, к тому же они придерживались разных точек зрения по этому вопросу, подобно всей стране.

Это было так же легко, как отнять конфетку у младенца. И после первоначального испуга, ребенок поднял отчаянный крик.

– «Буйвол-шесть», это «Флажок-шесть». Прием. – Подполковник Герберт Мастерман – для друзей Дюк – стоял на башне «Сумасшедшего Макса-2», своего командного танка М1А2 «Эйбраме», держа в одной руке микрофон, а в другой бинокль. Перед ним на десяти квадратных милях учебного полигона пустыни Негев стояли танки «меркава» и боевые машины пехоты Седьмой бригады израильской армии. На всех мигали желтые огни, а из башен поднимался пурпурный дым, что означало, что танк подбит. Дым был изобретением израильтян. Когда специальные устройства MILES регистрировали попадание лазерного луча, вверх поднимался дым. Но израильтяне надеялись, что это они будут считать подбитые «вражеские» танки из американской оперативной группы. Получилось наоборот. Только четыре танка Мастермана и шесть его бронетранспортеров М3 «брэдли скаут» были «подбиты» таким же образом.

– «Олень», это «Буйвол», – послышался ответный голос полковника Шона Магрудера, командира Десятого бронетанкового полка «Буйволы».

– Думаю, все кончено, полковник. «Огневой мешок» полон.

– Понял тебя, Дюк. Приезжай для разбора учений. Через несколько минут здесь появится один очень недовольный израильтянин. – Хорошо, что радиопередачи шли по шифрованному каналу.

– Выезжаю, сэр. – Мастерман спустился с башни в тот момент, когда подъехал его «хаммер». Экипаж танка направился обратно, в расположение танковой роты.

Лучшего не придумаешь. Мастерман чувствовал себя, как футболист, которому разрешили играть каждый день. Он командовал Первой ротой Десятого бронетанкового полка. Его роту вообще-то называли бы батальоном, но Десятый полк не был обычной бронетанковой частью, от желтой окантовки на наплечных ремнях до красно-белых полковых флажков, и если вы не принадлежали к Десятому бронетанковому, то были никем.

– Снова напинали им в задницу, сэр? – спросил водитель, когда его босс закурил кубинскую сигару.

– Расправились, как с ягнятами на бойне, Перкинс. – Мастерман отхлебнул воды из пластмассовой фляжки. В сотне футов над ними промчались израильские истребители F-16, демонстрируя тем самым свою ярость из-за того, что произошло на земле. Не исключено, что в некоторые из них попали учебные ракеты «земля-воздух». Мастерман особенно тщательно расставлял сегодня свои зенитные установки «стингер-авенджер», и они прибыли в зону огня, как предполагалось.

Местный «зал звездных войн» фактически ничем не отличался от своего оригинала в Форт-Ирвине. Чуть поменьше главный экран, более удобные кресла, и здесь разрешалось курить. Подполковник вошел в здание, не стряхивая пыли с сапог, словно Паттон в Бастонь. Израильтяне уже ждали. С интеллектуальной точки зрения они понимали, насколько важными для них были эти учения. А вот с эмоциональной – их мнение было совершенно иным. Седьмая бронетанковая бригада гордилась своими достижениями, и ее танкисты считали себя одними из лучших в мире. В 1973 году на Голанских высотах они практически в одиночку отразили атаку целого сирийского танкового корпуса, и генерал, который теперь командовал бригадой, тогда был лейтенантом и блестяще проявил себя, приняв командование ротой, когда погиб ее командир. Он не привык к неудачам и вот сейчас увидел, как бригада, в которой он практически вырос, была полностью уничтожена за тридцать жестоких минут.

– Здравствуйте, генерал. – Мастерман протянул руку униженному генералу. Израильтянин заколебался, прежде чем протянуть свою.

– В этом нет ничего личного, сэр, всего лишь дело, – заметил подполковник Рик Сарто, командир Второй роты «Лосей», который играл роль молота, сокрушившего израильскую бригаду на наковальне Мастермана.

– Не пора ли начать, джентльмены? – объявил старший офицер-наблюдатель. В качестве подачки израильской армии группа наблюдателей состояла поровну из опытных американских и израильских офицеров, и трудно было определить, кто из них чувствовал себя более смущенным.

Начали с того, что вкратце повторили ход сражения. Израильские танки, окрашенные в синий цвет, вошли в неглубокую долину и натолкнулись на разведывательную завесу «Оленей», которая тут же стремительно отступила, но не к заранее подготовленной оборонительной позиции танковой роты, а отвела израильтян чуть в сторону. Решив, что это ловушка, израильская Седьмая бригада переместилась на запад, чтобы обойти и окружить противника, и тут натолкнулась на прочную стену вкопанных в землю танков. И сразу на них обрушились с востока «Лоси», причем гораздо быстрее, чем этого ожидали, – настолько быстро, что Третья рота «Дакота» Дага Миллза, полковой резерв, даже не успела включиться в сражение на этапе преследования. Все случилось, как бывало в прошлом. Командир израильской бригады попытался разгадать расположение позиций противника, вместо того чтобы выслать вперед группу разведки и убедиться в этом.

Израильский бригадный генерал наблюдал за повтором хода сражения, и со стороны казалось, что из него, как из воздушного шарика, выпустили воздух. Американцы не смеялись. Они проделывали это уже не в первый раз и понимали, как чувствуют себя израильтяне, хотя находиться на победившей стороне намного приятнее.

– Ты выдвинул свою разведывательную группу недостаточно далеко, Бенни, – дипломатично произнес старший израильский наблюдатель.

– Арабы не ведут боевые действия таким образом! – ответил Беньямин Эйтан.

– Нет, сэр, нужно исходить из того, что они будут действовать именно таким образом, – заметил Мастерман. – Это стандартная советская манера, а ведь арабов готовили русские, имейте это в виду. Их план заключается в том, чтобы заманить вас в «огневой мешок» и захлопнуть заднюю дверь. Черт побери, генерал, ведь именно так вы действовали со своими «центурионами» в 73-м. Я читал вашу книгу о том сражении, – добавил американец. Это сразу разрядило напряженность. Тут от американцев требовалась немалая дипломатичность. Генерал Эйтан посмотрел в сторону, и на его лице появилось что-то вроде улыбки.

– А ведь и впрямь я поступил тогда именно так, правда?

– Совершенно верно. Насколько я помню, вы тогда уничтожили за сорок минут сирийский танковый полк.

– А вы, в Истинге? – отозвался Эйтан, благодарный за комплимент, несмотря на то что это была очевидная попытка успокоить его.

Не было случайностью, что Магрудер, Мастерман, Сарто и Миллз оказались здесь. Все четыре американских офицера принимали участие в жестоком сражении во время войны в Персидском заливе, когда три роты Второго бронетанкового полка «драгун» случайно натолкнулись на элитную иракскую бригаду при крайне плохих метеорологических условиях – настолько плохих, что полковая авиация не только не могла принять участия в сражении, но даже не сумела предупредить командование о появлении противника – и уничтожили ее за несколько часов отчаянной схватки. Израильтяне знали об этом и потому не могли жаловаться на то, что американцы всего лишь «книжные» солдаты, играющие в теоретические игры.

Да и результат этого сражения с израильской бригадой не был неожиданным. Эйтана назначили на должность ее командира всего месяц назад, и скоро он поймет, как это поняли другие израильские офицеры, что американцы ведут учения еще жестче, чем настоящие сражения. Это был суровый урок для израильтян, настолько суровый, что никто из них не мог постичь его, не побывав в НТЦ – Негевском тренировочном центре, – и там американцы преподнесли им их головы на блюде. Полковник Магрудер знал, что одной из слабостей израильтян является гордыня. Задача американской оперативной группы здесь, как и в Калифорнии, заключалась в том, чтобы сбить с них спесь и заставить думать. Из-за спеси командира гибнут солдаты.

– О'кей, – заметил старший американский наблюдатель. – Какой урок мы извлечем из этого?

Никогда не связывайтесь с «Буйволами», одновременно подумали все три ротных командира, но промолчали. За время пребывания в Израиле Марион Диггз восстановил жесткую репутацию полка и, вернувшись в Америку, возглавил полигон в Форт-Ирвине. В израильской армии говорили, что солдаты Десятого полка даже по магазинам расхаживают с особым сознанием своего превосходства, однако, несмотря на все свои неприятности на учебных полигонах, израильтяне к «буйволам» относились с уважением. Десятый бронетанковый полк вместе с двумя эскадрильями истребителей-бомбардировщиков F-16 находился в Израиле в качестве щита, обеспечивающего безопасность этой страны, и к тому же американцы занимались боевой подготовкой израильских сухопутных войск, доведя их до такого уровня готовности, которого они не знали с того момента, когда израильская армия едва не пала духом среди холмов и городов Ливана. Американцы понимали, Эйтан быстро научится воевать и еще причинит им немало хлопот. Может быть, причинит. Ведь американские офицеры тоже не собирались сдаваться.

– Помню, как вы говорили мне о преимуществах демократии, господин президент, – коротко бросил Головко, входя в кабинет.

– Должно быть, вам удалось увидеть мое утреннее выступление по телевидению, – проворчал Райан.

– Было время, когда за замечания вроде тех, что делали ваши репортеры, их расстреливали. – Андреа Прайс, которая стояла позади русского, услышав это, удивилась, как этот парень осмеливается говорить с президентом таким тоном.

– Ну что ж, теперь у нас так не поступают, – ответил Джек, опускаясь в кресло. – Можете идти, Андреа. Мы с Сергеем старые друзья. – Предстоял откровенный разговор, при котором не будет даже секретаря, ведущего записи, хотя скрытые микрофоны запишут каждое слово для последующего транскрибирования. Русский знал это. А Райан знал, что Головко это знает, однако то, что в кабинете нет больше никого, кроме них, было символично и делало комплимент гостю, который правильно истолковал его. Интересно, о каком количестве скрытых устройств ему нужно знать, подумал Райан, только для того, чтобы состоялся этот неофициальный разговор с представителем иностранного правительства.

– Спасибо, – произнес Головко, когда двери за агентом Секретной службы закрылись.

– Черт побери, разве мы не старые друзья?

– Когда-то ты был искусным противником, – улыбнулся Головко.

– А теперь…?

– Как привыкает твоя семья к новой обстановке?

– Примерно так же, как и я сам, – признался Райан и тут же изменил тему разговора. – Ты провел три часа в посольстве, так что ознакомился с ситуацией.

Головко кивнул. Как всегда, Райан получил подробный брифинг перед встречей, хотя наблюдение за представителем российского президента и велось скрытно. Посольство России находилось всего в нескольких кварталах от Белого дома по Шестнадцатой улице, так что нетрудно избежать обнаружения слежки в городе, где официальные служащие ездят в служебных автомобилях.

– Я не ожидал, что события в Ираке произойдут так быстро, – признался Головко.

– Мы тоже не ожидали. Но ты ведь приехал сюда не из-за этого, Сергей Николаевич. Китай?

– Я полагаю, что ваши спутниковые фотографии не уступают нашим. Китайская армия находится в повышенной боеготовности.

– Наши специалисты не могут прийти к единому мнению по этому вопросу, – ответил Райан. – Не исключено, что китайцы делают это, чтобы увеличить давление на Тайвань. Ведь повышена и боеготовность их флота.

– Китайский военно-морской флот еще не готов к боевым операциям в отличие от армии и ракетных войск. Ни те ни другие не собираются пересекать Формозский пролив, господин президент.

Теперь причина его приезда стала достаточно ясной. Джек посмотрел в окно на монумент Вашингтону, окруженный флагштоками. Что говорил Джордж о необходимости избегать договоров с союзниками, втягивающими твою страну в ситуации, в которых она не заинтересована? Но тогда мир был намного проще; чтобы пересечь Атлантику, требовалось два месяца вместо шести или семи часов…

– Если ты спрашиваешь меня о том, какова моя позиция по вопросу, который, как мне кажется, ты собираешься задать, то мой ответ «да» – или, пожалуй, «нет».

– Ты не мог бы выразиться более ясно?

– Америка не может оставаться безразличной к нападению Китая на Россию. Такой конфликт окажет крайне отрицательное влияние на стабильность всей ситуации в мире, и к тому же помешает вашему переходу к подлинной демократии. В интересах Америки, чтобы Россия стала процветающей демократической страной. Мы были врагами слишком долго. Нам нужно стать друзьями, а Америка стремится к тому, чтобы ее друзья жили в мире и безопасности.

– Они ненавидят нас, им хочется захватить то, чем мы владеем, – продолжил Головко, неудовлетворенный ответом американского президента.

– Сергей, прошли те времена, когда страны в состоянии были захватить силой то, чего они не могли создать сами. Это стало достоянием истории и никогда не повторится.

– А если они все-таки нападут на нас?

– Мы решим этот вопрос, когда возникнет такая необходимость, Сергей, – ответил президент. – Самое правильное заключается в том, чтобы не допустить подобных действий. Если возникнет ситуация, явно указывающая на то, что они собираются напасть на вас, мы посоветуем им отказаться от такого намерения. Мы внимательно следим за развитием событий.

– Мне кажется, вы недооцениваете их, – произнес Головко. Русские проявляют поразительную настойчивость, отметил Райан. Они явно обеспокоены намерениями Китая.

– Ты думаешь, что все понимают, чего хотят? Ты считаешь, что они действительно знают, что им нужно? – Два кадровых разведчика – они всегда будут считать себя таковыми – обменялись взглядами, обнаружившими их профессиональный интерес.

– В этом-то вся проблема, – признался Головко. – Я пытаюсь объяснить своему президенту, как трудно предсказать поведение нерешительных людей. У них огромные возможности, но и у нас тоже, и ситуация с каждой стороны выглядит по-разному, а затем в дело вмешиваются личные устремления. Иван Эмметович, это старые люди со старыми представлениями о мире. Их взгляды начинают играть очень важную роль в этой проблеме.

– И в истории, и в культуре, в экономике и торговле – у меня еще не было возможности глубоко изучить этот регион, – напомнил Райан своему гостю. – До сих пор я был занят тем, что пытался понять вас, русских.

– Значит, вы поддержите нас?

– Слишком рано говорить об этом, – покачал головой Райан. – Тем не менее мы сделаем все, чтобы предотвратить возможный конфликт между Китайской Народной Республикой и Россией. Если начнется война, вам придется прибегнуть к ядерному оружию. Я знаю это, и ты тоже. Мне кажется, что и они это понимают.

– Китайцы не верят в это.

– Сергей, никто не может быть глуп до такой степени. – Райан решил обсудить эту проблему со Скоттом Адлером, который знал регион намного лучше его. А сейчас следует перелистнуть страницу и перейти к другому вопросу. – Ирак. Что, по-вашему, там происходит?

– Три месяца назад там раскрыли сеть наших агентов. Погибли двадцать человек – их расстреляли или повесили, причем наверняка после допросов с применением пыток. То, что у нас там осталось, недостаточно для четких выводов, но у нас возникло впечатление, что высшие чины вооруженных сил Ирака к чему-то готовятся.

– Два генерала сегодня утром прибыли в Судан, – заметил Райан.

Редко случалось, чтобы события застали Головко врасплох.

– Уже?

Райан кивнул и передал ему фотографии, сделанные в аэропорту Хартума.

Головко посмотрел на них. Лица генералов не были ему знакомы, но этого и не требовалось. Информация, передающаяся на таком уровне, никогда не бывает сфабрикованной. При общении даже с врагами – или бывшими врагами – по определенным вопросам страна должна держать данное ею слово. Он вернул фотографии президенту.

– Значит, это дело рук Ирана. У нас там есть несколько агентов, но мы ничего не слышали за последние дни. Ты ведь понимаешь, что работать в том регионе очень опасно. По нашему мнению, Дарейи был как-то связан с убийством иракского президента, но у нас нет доказательств. – Головко сделал паузу и задумался. – Последствия могут оказаться весьма серьезными.

– Значит, ты хочешь сказать, что Россия не в состоянии что-то предпринять?

– Да, Иван Эмметович, мы бессильны. У нас там нет никакого влияния, да и у вас тоже.