"Тай-Пэн" - читать интересную книгу автора (Клавелл Джеймс)

Глава 4

В тот же день после полудня Струан стоял рядом с большой палаткой, которую он распорядился поставить на берегу Счастливой Долины. Он смотрел, как капитан Орлов надзирает за матросами, те перетаскивали бочонки из баркаса на берег и укладывали их ровными рядами внутри палатки. Он был настолько поглощен этим, что не слышал, как сзади к нему подошла Мэри Синклер.

Ее лицо обрамлял капор, подвязанный под подбородком. Коричнево-красное суконное платье волочилось по песку, оно было туго перетянуто в галии, придавая фигуре форму песочных часов по моде того времени. Но ткань была низкого качества, а покрой старомодным. Мэри прятала руки в потертую муфту, на плечи она набросила серую шаль, которая очень шла к ее глазам. Она выглядела аккуратной, невзрачной, бедной, замкнутой и полной достоинства.

– Привет, Тай-Пэн, – сказала она.

Струан, вздрогнув, вышел из состояния задумчивости. – О, привет, Мэри. Ты выглядишь очаровательно.

– Благодарю вас. добрый сэр, – сказала Мэри с мимолетной улыбкой. Она сделала изящный книксен. – Это такая высокая похвала для бедной девушки.

Пляж и долина быстро заполнялись торговцами, их женами и детьми – все в праздничном настроении, приодетые к случаю. Они обменивались друг с другом приветствиями и громко переговаривались Группы солдат и матросов – все офицеры в парадной форме – расположились в разных местах долины. Баркасы постоянно доставляли на берег новые семьи и офицеров. В прибрежной полосе, сбившись в кучки, ловили рыбу ресколько сампанов, а к западу шумной толпой стоили любопытные китайцы, отделенные от долины кордоном из морских пехотинцев.

Столик аукционера поставили на небольшом возвышении в пятидесяти ярдах от палатки Струана, и, взглянув туда, шотландец заметил неподалеку от него Гордона Чена. Молодой человек тут же поклонился ему. Струан понял, что его сын хочет поговорить с ним и поэтому, должно быть, уже долгое время терпеливо ждет, когда предоставится возможность сделать это, не привлекая к себе внимания.

– Здравствуй, Гордон. Я освобожусь через минуту, – крикнул он.

– Благодарю вас, сэр, – откликнулся Гордон, кланяясь снова.

Струан увидел Робба, прогуливающегося с Сарой. Сара ступала грузно, с напряженным лицом. Рядом с ними резвилась Карен. Струан поискал глазами Кулума, но не нашел его и решил, что тот все еще на флагмане. Потом он вдруг увидел ею, занятого оживленной беседой с Глессингом. Cтpyaну показалось странным, что Кулум не подошел к палатке сразу же, как только прибыл на берег.

– Прошу прощения, Тай-Пэн, мисс Синклер, – сказал Орлов. – Все бочонки на берегу.

– Надеюсь, что так, капитан Орлов, – лукаво улыбнулась Мэри. – Я слышала, вы перетаскивали их с баркаса последние два часа без перерыва. Вы хотите споить все европейское население острова, мистер Струан?

Струан коротко хохотнул.

– Нет. Благодарю вас, капитан.

Орлов отдал честь Мэри и скрылся в палатке с несколькими матросами. Другие собрались вокруг нее, одна группа села рядом на берегу и принялась играть в кости.

– Ты пришла рано, Мэри. Торги начнутся не раньше, чем через час.

– Капитан Глессинг был настолько любезен, что предложил проводить меня на берег, – сказала она. – Давайте пройдемся немного, если вы не возражаете.

– Конечно, – ответил Струан, уловив тревожную нотку в ее голосе. Они не спеша пошли в глубь острова.

Внизу в долине было сыро, вчерашний дождь оставил после себя широкие зеркальные лужи. От небольшого водопада, петляя, сбегал тихий ручеек. К шуму прибоя добавлялось неумолчное жужжание мух, стрекоз, пчел и слепней. Лучи солнца несли с собой обещание весны.

Когда они отошли достаточно далеко, Мэри остановилась.

– Во-первых, я хотела сказать вам, как больно мне было услышать о вашей утрате.

– Спасибо, Мэри.

– Я пыталась увидеться с вами до того, как вы отбыли в Кантон.

– Я помню. У тебя доброе сердце.

– Вчера вечером я попробовала попасть на ваш клипер. Мне хотелось знать, как вы себя чувствуете. Это был плохой йосс.

– Да. Но это позади. В прошлом.

– В прошлом. Однако я читаю боль на вашем лице. Другие не видят ее, но я вижу.

– А как дела у тебя? – спросил он, пораженный, как всегда, тем, что Мэри могла выглядеть такой обыкновенной – милой, нежной, такой, какой она должна была быть, но не была. Мне следовало бы презирать ее, подумал он, но вопреки всему она мне нравится.

– Жизнь стала интересной. На некоторое время. – Мэри оглянулась на пляж. Брок, Горт и Нагрек Тум, Элиза Брок и ее дочери сходили на берег из своего баркаса. – Я рада, что вы опять побили Брока. Так рада.

– А разве я его побил? Мэри прищурилась:

– Сорок лаков серебра? Четыре монеты?

– Откуда тебе извесшо об этом?

– Неужели вы забыли, Тай-Пэн? У меня есть друзья в высоких сферах. – Она произнесла это самым обычным тоном. Но когда она была рядом с Тай-Пэном, эти «друзья» вызывали у нее презрение.

– У кого хранятся другие половинки монет, кто эти люди?

– Вы хотите, чтобы я узнала?

– Может быть, я думаю, что это тебе уже известно.

– Ах, Тай-Пэн, вам действительно нет равных. – Ее голос потеплел еще больше. – Я знаю, где находятся две. Когда выясню про остальные, я вам сообщу.

– А у кого две первых?

– Если бы вам удалось устроить кому-то такой огромный заем, сколько бы половинок вы оставили себе?

– Все до одной. Да, клянусь Богом, все до одной. У Дзин-куа их две?

– Одна. – Она поиграла шалью и поправила ее на плечах. – Сейчас в Кантоне находятся четыре тысячи «знаменосцев». И большая армада брандеров. Наш флот должен подвергнуться нападению, если попытается атаковать форты Бог. И еще один флот ждет в пятидесяти милях к северу. Имя By Квок говорит вам о чем-нибудь?

Струан притворился, что пытается вспомнить, но на самом деле он был потрясен. До встречи со Скраггером он сам никогда не слышал о By Квоке. О By Фан Чое, его отце – конечно, но не о сыне. Маусс не был посвящен ни в то, ято происходило на большой джонке, ни в то, что сказал Скраггер, Знали обо всем только Кулум и Робб. От них Мэри никак не могла узнать о By Квоке. Значит, она должна была получить эти сведения от самого By Квока – или от Дзин-куа. Но каким образом? – Имя как имя, – сказал он наконец. – Почему ты спросила?

– By Квок – старший сын By Фан Чоя.

– Пиратского предводителя? Белого Лотоса? – Струан изобразил на лице удивление.

– Я обожаю шокировать вас, – весело сказала она. – Так вот, император через Хоппо в Кантоне тайно предложил By Квоку и By Фан Чою должности мандаринов. И еще генерал-губернаторство в провинции Фукьен – и на Формозе. В обмен за нападение на корабли в гавани Гонконга. Всем их флотом.

– На какой день назначено нападение? – На этот раз его шок был неподдельным.

– Они еще не приняли предложения. Как говорят китайцы, «переговоры продолжаются».

Может ли быть так, что By Квок просил об услугах лишь я отвода глаз, спрашивал себя Струан. Дьявольская интрига внутри еще одной интриги, чтобы усыпить его бдительность и покрепче захлопнуть дверцу западни? Причем здесь тогда монета? Стали бы они рисковать всем своим флотом? Три тысячи джонок с пиратским сбродом на боргу могли бы – покончить с нами – может быть!

– А ты узнаешь, если они примут... если нападение все-таки состоится?

– Я не уверена, но думаю, что да. Однако это еще не все, Тай-Пэн. Да будет вам известно, что вознаграждение за вашу голову удвоено. Назначено вознаграждение и за Кулума тоже. Десять тысяч долларов. Вообще за каждого англичанина. Джорджа Глессинга, Лонгстаффа, Брока. – Ее голос упал: – И за Мэй-мэй, Дункана и Кейт. Если их захватят живыми.

– Что?!

– Я услышала об этом три дня назад. Вас здесь не было, поэтому я с первым же судном поспешила в Макао, но вы уже уехали оттуда. Так что я отправилась прямо к Мэй-мэй. Я сказала ей, что меня послали вы, что вам стало известно, будто ей и детям грозит опасность. Затем я повидала вашего компрадора и передала ему, от вашего имени, чтобы он забрал Мэй-мэй с детьми к себе, добавив, что если с ними случится что-нибудь до вашего возвращения, вы повесите его самого, его детей и детей его детей.

– Что ответил Чен Шень?

– Он просил передать, что вам нечего бояться. Я проводила Мэй-мэй и детей в его дом, потом вернулась на Гонконг. Думаю, на время они в безопасности.

– Он знает про серебро?

– Разумеется. Часть его, очень маленькая часть, принадлежит ему. Разве он мог бы найти более выгодное применение своим деньгам?

– Кто еще давал серебро?

– Я знаю о Чен Шене, Дзин-куа, купцах Ко-хонга – каждый внес свою долю. Это составило около пятнадцати лаков. Насчет остального я не уверена. Вероятно, маньчжурские мандарины.

– Ти-сен?

– Нет. Он в совершенной немилости. Все его богатство отошло в императорскую казну. Купцы Ко-хонга считают, что оно оценивалось в две тысячи лаков. Золотом.

– Так Чен Шень сказал, что присмотрит за Мэй-мэй и детьми?

– Да. Теперь, когда вы снова богаты, он готов отвечать за них жизнью своей матери. По крайней мере, какое-то время.

– Подожди меня здесь, Мэри. – Струан повернул к пляжу. Он нашел глазами Маусса, окрикнул его, подзывая рукой, и заторопился ему навстречу.

– Вольфганг, разыщи Орлова и отправляйся на «Китайском Облаке» в Макао. Забери Мэй-мэй и детей и привези их вместе с амой сюда. На всех парусах. Оставь Кьюдахи присматривать за палаткой.

– Привезти их сюда, на остров?

– Да. Вы должны вернуться к завтрашнему дню. Они живут у Чен Шеня.

– Привезти их сюда? Открыто?

– Да, клянусь Богом! Отправляйся немедленно.

– Я не стану этого делать, Тай-Пэн. В открытую – нет. Вы же этим погубите себя. Вы ведь знаете, что перед вами захлопнутся все двери, вы станете изгоем.

– Мандарины назначили награду за их головы. Торопись!

– Gott im Himmel! – Маусс нервно подергал себя за бороду. – Я тайно доставлю их на корабль и возьму с Орлова клятву держать язык за зубами. Gott im Himmel, прости меня, несчастного грешника.

Струан вернулся к Мэри.

– Кто сообщил тебе о похищении, Мэри?

– Вы не знаете этого человека.

– Ты подвергаешь себя большой опасности, девочка. Получаешь информацию, а потом сама же начинаешь действовать.

– Я очень осторожна.

– Оставь Макао раз и навсегда. Избавься от той жизни, пока у тебя есть эта. Твой йосс не может длиться вечно.

– Давайте лучше поговорим о вас, Тай-Пэн. Вы не можете выставлять здесь напоказ свою любовницу.

– Она и дети будут в безопасности на борту моего клипера, а это единственное, что имеет значение.

– Только не в нашем обществе, клянусь Богом, и вы это знаете. Они уничтожат вас, Тай-Пэн, – даже вас, – если вы пойдете против их проклятых правил. Они должны будут сделать это. Она китаянка.

– Чума на них!

– Да. Но это проклятие прозвучит одиноко, а вам нужно думать о своем доме. Пока Мэй-мэй существует только для вас; им она не опасна – то, чего не видно, не существует. Я не могу давать вам советы – вы знаете это лучше, чем кто-либо, но я умоляю вас, пусть о ней никто не узнает.

– Я следовал этому правилу раньше, буду следовать ему и впредь – до тех Пор, пока им ничто не угрожает. Я обязан тебе услугой, Мэри.

– Да. – В ее глазах вспыхнул странный огонек. – Я согласна ее принять.

– Назови ее.

– Все, что я попрошу?

– Назови ее.

– Не теперь. Когда она мне будет нужна, я обращусь к вам. Да. Когда-нибудь мне понадобится ваша помощь. – Потом она добавила небрежно: – Вам следовало бы быть более осторожным с такими обещаниями, Тай-Пэн. Я женщина, а женский ум очень не похож на мужской.

– Это верно, – ответил он и улыбнулся.

– У вас такая чудесная улыбка, Тай-Пэн.

– Благодарю вас, добрая леди. – Он изящно поклонился. – Это такая высокая похвала для бедного Тай-Пэна. – Он взял ее под руку, и они направились к пляжу. – Кто сказал тебе о Мэй-мэй и о детях?

– Мы договорились два года назад, что источники моей информации священны и неприкосновенны.

– Постарайся обойтись без таких длинных слов.

– Я рада, что наконец встретилась с Мэй-мэй. Она так прекрасна. И дети тоже. – Мэри чувствовала себя согретой прикосновением его руки.

– А есть хоть какая-нибудь вероятность, что твоя информация неверна?

– Нет. Похищение за выкуп – древний китайский обычай.

– Гнусный обычай. Покушаться на женщин и детей. – Струан какое-то время шел молча. – Как долго ты собираешься пробыть здесь?

– Несколько дней. Горацио... Горацио немного теряется, когда остается один. Кстати, Чен Шень, конечно, знает, что я говорю на кантонском. Теперь об этом знает и Мэй-мэй. Я попросила ее сохранить это в секрете. Она ведь никому не расскажет, правда?

– Нет. На этот счет можешь не беспокоиться. Но я ей напомню о твоей просьбе. – Он заставил себя не думать о Мэй-мэй, детях, By Квоке, брандерах и оставшихся трех половинках монет. – Один секрет заслуживает другого. «Благородный Дом» дает бал через тридцать дней. Разумеется, вы приглашены.

– Какая замечательная идея!

– Мы назначили приз. Тысяча гиней для леди в самом красивом платье.

– Боже милостивый, Тай-Пэн, да вам глаза выцарапают!

– Судьей будет Аристотель.

– Все равно выцарапают. – Ее глаза вдруг словно поменяли цвет. – Вам не следует забывать об одной вещи: вы теперь самый завидный жених во всей Азии.

– Что?

Ее смех прозвучал почти насмешливо.

– Лучше вам поторопиться с выбором супруги, пока еще есть время. Немало красоток будут вертеть у вас перед носом кружевными панталончиками, и немало мамаш принарядят своих дочек, чтобы пропихнуть их к вам в постель.

– Как только у тебя язык поворачивается говорить такое?

– Ну что же, смотрите не говорите потом, что вас не предупреждали. Тысяча гиней? Думаю, я бы хотела выиграть такой приз. – Ее настроение неожиданно изменилось. – У меня есть деньги, чтобы купить такое платье, как вам хорошо известно, но если я это сцелаю, то... то что станется с той Мэри Синклер, к которой все привыкли? Каждому известно, что мы бедны, как кули.

– Но я не вижу, что мешало бы мне подарить тебе красивое, модное платье. По крайней мере, ничто не запрещает мне предложить его тебе через Горацио. Как ты думаешь?

– Кровь господня, Тай-Пэн, неужели вы бы это сделали? Я верну вам деньги.

– Если ты прекратишь сквернословить, да. Только никаких денег: подарок есть подарок. – Он задумчиво посмотрел на нее: – Ты когда-нибудь вспоминаешь о своей бабушке Вильгельмине?

– О ком, о ком?

– О двоюродной тете твоей матери, которая в свое время уехала к мужу. В Голландию.

– Кто это?

– Наследница своего мужа. Как раз такая, которая могла бы оставить тебе много денег.

– У меня нет родственников в Голландии.

– Наверное, мать просто забыла рассказать тебе о ней. Может быть, какой-нибудь адвокат из Амстердама смог бы известить тебя, что ты получила наследство. – Он закурил сигару. – Став богатой наследницей, ты смогла бы тратить деньги открыто. Разве нет?

– Но... но... – У нее перехватило дыхание. – А как же быть с Горацио?

– Тетя Вильгельмина могла бы оставить ему две тысячи гиней. Основной капитал – тебе. По-настоящему она любила только отпрысков женского пола. Твоя матушка была ее любимицей. Странно, что никто не говорил о ней ни тебе, ни Горацио. Бедная тетушка Вильгельмина. Она скончалась вчера.

Глаза у Мэри сделались огромными от возбуждения.

– Неужели это возможно, Тай-Пэн? Вы бы взялись за это?

– Письмо до Лондона идет три месяца. Месяц на то, чтобы все подготовить в Голландии. Три месяца на ответ. Через семь месяцев ты станешь наследницей. Но до того времени тебе лучше прилежно играть роль церковной мышки. И не забудь очень удивиться, когда все это произойдет.

– Да. Простите, я... все это так... о, не беспокойтесь. Не беспокойтесь. Если я сейчас немножко сойду с ума и разрыдаюсь или закричу... Я боготворю вас, Тай-Пэн.

Его улыбка погасла.

– Пожалуйста, прошу, не говори таких вещей!

– Я никогда не говорила этого раньше и. возможно, никогда не повторю этого впредь. Но для меня вы – Бог – Она повернулась и пошла в глубь острова одна.

Струан несколько мгновений смотрел ей вслед, потом направился к Гордону Чену. С каждым днем мальчик все больше становится похож на китайца, подумал он. В море баркас с Орловом и Мауссом был все еще далеко от «Китайскою Облака». Торопитесь, клянусь Богом!

Его перехватил Скиннер. Редактор выглядел озабоченным.

– Добрый день, мистер Струан.

– О, здравствуйте, мистер Скиннер.

– Сегодня великий день для Востока, не правда ли?

– Да. Извините, но мне нужно...

– Я задержу вас буквально на секунду, мистер Струан. Я пытался увидеться с вами вчера вечером. – Скиннер понизил голос. Он потел больше обычного, и пахло от него так же невыносимо, как и всегда. – Если память мне не изменяет, сегодня истекает срок векселям «Благородного Дома».

– Не изменяет? В самом деле?

– Они будут оплачены?

– У вас вдруг возникли какие-то сомнения на этот счет мистер Скиннер?

– Ходят слухи. О серебре.

– Я их тоже слышал.

– Надеюсь, они подтвердятся. Я бы расстроился, если бы у «Ориентл Тайме» сменился владелец.

– Я бы тоже. Сегодня вечером у меня будет для вас нечто интересное. А сейчас, надеюсь, вы извините меня?

Скиннер увидел, как Струан подошел к Гордону Чену и пожалел, что не может слышать их разговора. Тут он заметил Брока и его семейство, беседующих с Нагреком Тумом. Это действительно великий день, радостно подумал он, грузно зашагав в их сторону. Кому же достанется круглый холм?

– Я был так огорчен, узнав о вашей утрате, сэр, – говорил между тем Гордон Чен. – Я пытался увиделся с вами, но не сумет исполнить свой долг. Я вознес молитву.

– Спасибо.

– Мать просила передать вам, что будет соблюдать положенные сто дней траура.

– Пожалуйста, скажи ей, что в этом нет нужды, – попросил Струан. зная, что Кай-сун все равно сделает по-своему. – А теперь, как идут твои дела со времени нашей последней встречи?

– Ничего особенного не произошло. Я старался помочь Чен Шеню отыскать кредит для компании, сэр. Но боюсь, наши старания не увенчались успехом. – Beтep взметнул ею косичку и стал играть ею.

– Найти кредит – очень трудное дело, – заметил Струан.

– Да, действительно. Мне очень жаль. – Гордон Чен подумал о невероятном количестве серебра в трюме «Китайского Облака», и его охватило чувство восхищения своим отцом. Сегодня утром до нею дошли слухи о серебре, и они совпадали с теми, которые еще раньше просочились в Тай Пинь Шан, слухи о том, что Тай-Пэн вывез слитки из Кантона под самым носом у ненавистных маньчжуров. Но Гордон ни словом не обмолвился о возрождении «Благородного Дома», поскольку это было бы невежливо.

– Возможно, пришло время открыть и тебе небольшой кредит. Может быть, мне удастся ею устроить. Скажем, один лак серебром.

Гордон Чен часто заморгал, открыв рот.

– Это огромный кредит, сэр.

– Ты возьмешь себе одну четвертую часть прибыли, я возьму три.

– Это было бы очень справедливо, сэр, – произнес Гордон, приходя в себя и быстро собираясь с мыслями. – Очень щедро. В такие тяжелые времена, как теперь, просто очень справедливо. Но если бы я должен был получать две трети, а вы одну, это помогло бы мне значительно увеличить вашу прибыль Очень значительно.

– Я и так ожидаю, что прибыль будет значительной. – Струан отбросил сигару и заговорил серьезно: – Мы станем партнерами. Прибыль будем делить поровну. Мы заключим с тобой джентльменское соглашение. Для всех оно должно оставаться тайной. Ты будешь вести книги и отчитываться предо мной ежемесячно Согласен?

– Согласен. Поистине, вы слишком щедры ко мне, сэр. Благодарю вас.

– Приезжай сегодня вечером, я передам тебе необходимые бумаги. Я буду на «Китайском Облаке».

Гордон Чен был так счастлив, что ему хотелось прыгать и кричать от радости. Он не знал, чем объяснить такую невероятную щедрость отца. Но был уверен, что свой лак он теперь обязательно получит, и эти деньги умножатся во сто, в тысячу крат. Если йосс поможет, добавил он быстро. Тут он вспомнил о Хун Мун Тонге и задумался, не вступит ли верность тонгу в противоречие с преданностью отцу. И ее ни это случится, какое из чувств возобладает. – Я не могу найти слов, чтобы выразить вам свою благодарность, сэр. Может ли это соглашение вступить в силу теперь же?

– Да. Полагаю, ты захочешь принять участие в аукционе.

– Я уже думал... – начал было Гордон Чен и вдруг замолчал.

К ним с решительным выражением лица приближался Кулум.

– Привет, Кулум, – сказал Струан.

– Здравствуй, отец.

– Познакомься, это Гордон Чен. Мой сын Кулум, – представил их друг другу Струан, чувствуя на себе изумленные взгляды притихшей толпы на пляже.

Гордон Чен поклонился:

– Для меня большая честь познакомиться с вами, сэр.

– Гордон – твой сводный брат, Кулум, – произнес Струан,

– Я знаю. – Кулум протянул руку. – Рад нашему знакомству.

Оглушенный словами Струана, Гордон слабо пожал протянутую руку. – Спасибо. Спасибо вам большое.

– Сколько вам лет, Гордон? – спросил Кулум.

– Двадцать, сэр.

– Сводным братьям полагается называть друг друга по имени, не так ли?

– Если вам так угодно.

– Мы должны ближе узнать друг друга. – Кулум повернулся к Струану, глубоко пораженному тем, что его сын вот так при всех, открыто признал молодого евразийца своим братом. – Извини, что помешал вам, отец. Я просто хотел познакомиться с Гордоном, – сказал он и удалился.

Струан почувствовал, как окружавшая их тишина лопнула и замерший было пляж снова ожил. И он с удивлением заметил, что по щекам Гордона катятся слезы.

– Простите... мне... я ждал этого всю свою жизнь, мистер Струан. Благодарю вас. Благодарю вас, – произнес Гордон едва слышно.

– Большинство людей зовут меня Тай-Пэном, парень. Давай забудем «мистера Струана».

– Да, Тай-Пэн. – Гордон поклонился и зашагал прочь.

Струан направился вслед за Кулумом, но вдруг увидел, как к берегу подошел катер Лонгстаффа. В катере, кроме капитан-суперинтенданта, находились адмирал и группа морских офицеров. А также Горацио.

Хорошо, подумал Струан. Теперь Брок. Он помахал рукой Роббу и показал на Брока. Робб кивнул, оставил Сару и догнал Кулума. Вместе они присоединились к Струану.

– Бумаги у тебя с собой, Робб?

– Да.

– Тогда пошли. Пора нам заполучить наши векселя обратно. – Струан бросил взгляд на Кулума: – Нервничать нет причин, парень.

– Да, отец.

Некоторое время они шли молча, потом Струан заговорил, обращаясь к сыну:

– Я рад, что ты не отказался от знакомства с Гордоном. Спасибо.

– Я... хотел увидеть его сегодня. Вместе с тобой. Знаешь... на людях.

– Зачем?

– Разве это не дает тебе лицо, которое всегда для тебя так важно?

– Кто рассказал тебе о Гордоне?

– До меня дошли слухи, когда я вернулся из Кантона. Люди всегда с готовностью распространяют дурные вести. – Он вспомнил довольные, ехидные усмешки большинства торговцев и их жен, с которыми он встречался. «Так обидно, парень, что ты приехал в столь несчастливое время. Жаль, право, что вашему торговому дому конец. Без „Благородного Дома“ здесь будет уже не то», говорили все они, каждый на свой лад. Но Кулум видел, что эти люди ликовали в душе, упиваясь их унижением. О Гордоне он узнал от тети Сары. Она первая по-настоящему открыла глаза его наивности. Они тогда шли вместе по Куинз Роуд, и по дороге на глаза им попались евразийцы – Кулум видел их в первый раз – мальчик и девочка. Он спросил у нее, какой они национальности и из какой страны приехали.

– А, эти, – ответила тетя Сара. – Это полукровки: наполовину англичане, наполовину язычники. Многие из торговцев имеют здесь незаконных детей от своих языческих любовниц. Все это, конечно, держится в секрете, но об этом тут знает каждый. У твоего дяди Робба тоже есть одна.

– Что?

– Я спровадила ее подальше вместе с ее отродьем еще много лет назад. Полагаю, все было бы не так скверно, если бы эта женщина была христианкой и красавицей. Это я еще могла бы понять. Но такое – нет.

– А у... у отца есть... другие дети?

– Насчет детей не знаю, Кулум. У него есть сын, который работает на его компрадора Чен Шеня. Его зовут Гордон Чен. У твоего отца, должно быть, странное чувство юмора, раз он решил дать ему клановое христианское имя. Я слышала, впрочем, что мальчика крестили, и он христианин. Полагаю, это уже кое-что. Может быть, мне и не следовало говорить тебе всего этого, Кулум. Но кто-то должен это сделать, и, наверное, лучше узнать правду от близкого человека, чем услышать ее в перешептываниях за своей спиной. О, да. В Азии у тебя есть, по крайней мере, один сводный брат.

В ту ночь он не мог уснуть. На следующий день он в отчаянии отправился на берег. Несколько морских офицеров, Глессинг среди них, играли в крикет, и Кулума попросили дополнить команду. Когда наступила его очередь стоять у калитки, он перенес всю свою злость на мяч, вкладывая в удары максимум силы, словно хотел убить его и вместе с ним свой стыд. Он играл великолепно, но игра не доставила ему удовольствия. Позже Глессинг отвел его в сторону и спросил, в чем дело. Кулум выпалил все, как есть, дрожа от возмущения.

– Я не одобряю твоего отца, как тебе, без сомнения, известно, – сказал ему тогда Глессинг. – Но это не имеет никакого отношения к его личной жизни. У меня и у самого та же проблема, что и у тебя. По крайней мере, мне известно, что у моего отца есть любовница в Майда Вэйл. А также два сына и дочь. Он никогда не говорил мне о них, хотя, полагаю, он знает, что я знаю. Все это чертовски осложняет жизнь, но что может поделать мужчина? Вероятно, дожив до его лет, я поступлю так же, как он. Что ж, подождем, там видно будет. Конечно, я согласен, дьявольски это неловко – знать, что у тебя есть брат-полукровка.

– Ты с ним знаком?

– Я его видел. Никогда с ним не разговаривал, хотя, если верить слухам, он славный малый. Послушайся моего совета – не принимай слишком близко к сердцу то, что делает твой отец в своей личной жизни. Он твой единственный отец, другого не будет.

– Ты его не любишь и при этом принимаешь его сторону. Почему?

Глессинг пожал плечами.

– Может быть, потому, что я усвоил одну истину: грехи отцов – это их проблемы, а не их сыновей. Или потому, что мне никогда не стать таким мореходом, как Тай-Пэн, и он управляет лучшим флотом самых красивых кораблей на свете и обращается со своими матросами как должно: хорошие пища, жалованье, жилье. В то время как нас вынуждают обходиться теми крохами, что выделяет нам этот проклятый парламент: денег, черт побери, ни фартинга, а вместо команды висельники да насильно завербованные остолопы. Может быть, еще из-за Глессинг Пойнта – или потому что он Тай-Пэн. Может быть, потому, что им восхищаются Синклеры. Не знаю. Я открыто заявляю тебе, что если я когда-нибудь получу приказ преследовать его, я пойду на все, что только будет в рамках закона. Но даже так, я от всей души надеюсь, что он сумеет снова перехитрить этого проклятою грубияна Брока. Я бы не перенес, если бы Тай-Пэном стала эта свинья.

С того дня Кулум часто виделся с Глессингом. Их отношения переросли в тесную дружбу…

– Сегодня, – продолжал Кулум, обращаясь к Струану и чувствуя себя крайне неуютно, – ну, когда я увидел тебя вместе с Гордоном Ченом, я спросил о нем у Джорджа Глессинга. Он был достаточно честен, чтобы рассказать мне все, как есть.

Струан остановился.

– Ты хочешь сказать, что с моей стороны было нечестно скрыть это от тебя?

– Нет. Тебе не нужно оправдываться в своих поступках. Передо мной. Отец не должен ни в чем оправдываться перед сыном, не так ли?

– Гордон – хороший парень, – встревоженно вставил Робб.

– Почему тебе захотелось узнать, сколько ему лет? – спросил Струан.

– Мы ведь с ним одного возраста, не правда ли?

– И что из того?

– Это не имеет значения, отец.

– Имеет. Для тебя. Так почему?

– Я бы предпочел...

– Почему?

– Наверное, это вопрос этики. Раз мы одного возраста, получается, что мать Гордона носила своего сына... в одно время с моей.

– Да. Ты верно описал ситуацию.

– Такое слово, как «прелюбодеяние», описало бы ее не менее верно, разве нет?

– Одна из истин в жизни мужчины заключается в том что прелюбодеяние так же неизбежно, как смерть или восход солнца.

– Вовсе нет, если следовать заповедям Божьим, – возразил Кулум, пряча глаза от отца. – Пора открывать аукцион – Лонгсгафф уже прибыл, – сказал он.

– Ты поэтому так нервничаешь? Встретился с Гордоном и напоминаешь мне о Заповедях?

– Для разговора с Броком я тебе не нужен, отец, ведь правда? Думаю, мне... если ты не будешь возражать, я лучше проверю еще раз, все ли готово.

– Поступай, как знаешь, парень. Я считаю, что сейчас ты должен быть с нами. Это редкий случай. Но поступай, как знаешь. – Струан зашагал дальше по дороге. Кулум поколебался одно мгновение, потом догнал его.

Куинз Роуд шла вдоль берега, она вела из долины прямо на запад. Примерно через милю она проходила мимо палаток морских пехотинцев, охранявших постоянно растущее количество складов королевского флота. За ними на целую милю до самого Глессинг Пойнта тянулись ряды палаток британских солдат. Здесь, у мыса, дорога заканчивалась.

А над Глессинг Пойнтом раскинулся Тай Пинь Шан, связанный с берегом нескончаемой вереницей китайцев, согнувшихся под тяжестью своих пожитков. Эта вереница все время двигалась и постоянно пополнялась за счет без конца прибывающих джонок и сампанов.

– Добрый день, ваше превосходительство, – сказал Струан, приподнимая шляпу, когда они поравнялись с Лонгстаффом и его свитой.

– А, добрый день, Дирк. Привет, Робб – Лонгстафф не стал задерживаться рядом с ними. – Разве вы не готовы начинать, Кулум? – спросил он на ходу.

– Буквально через минуту, ваше превосходительство.

– Что ж, поторопитесь. Меня ждут дела на корабле, ну. Затем он добавил, обращаясь к Струану с оскорбительным опозданием, словно вдруг вспомнил о чем-то: – Рад, что вы вернулись, Дирк. – Он продолжил свой путь, здороваясь с остальными.

– Тон его превосходительства переменится минуты эдак через три, – заметил Струан.

– Глупый, презренный, насквозь прогнивший дурак. – Голос Кулума, задетого за живое, звучал тихо. – Благодарение Богу, сегодня последний день, когда я служу у него.

– Будь я на твоем месте, я бы воспользовался должностью заместителя секретаря колонии себе на пользу, – покачал головой Струан.

– Каким образом?

– Мы вернули себе всю нашу власть. Но по-прежнему именно его рука придает бумаге силу закона. А его рукой все так же нужно управлять, нет?

– Я... да, наверное, – ответил Кулум.

Струаны подошли к Брокам, и на пляже стало тихо, возбуждение нарастало. Горт и Нагрек Тум встали рядом с Броком, Лизой и девочками.

Скиннер принялся насвистывать что-то немелодичное и подобрался к ним поближе.

Кисть Аристотеля Квэнса остановилась на середине мазка.

Лишь самые юные из присутствующих не чувствовали охватившего всех волнения и потому не смотрели и не прислушивались.

– Добрый день, леди, джентльмены, – произнес Струан, приподнимая шляпу.

– Добрый день, мистер Струан, – мягко ответила Лиза Брок. – Вы знакомы с Тесс и Лиллибет, не правда ли?

– Разумеется. Добрый день, леди, – приветствовал их Струан. Девочки сделали книксен. Он отметил про себя, что Тесс очень выросла с того времени, когда он видел ее в последний раз. – Можем мы уладить наше дело? – обратился он к Броку.

– Что же, сейчас момент подходящий, как и любой другой. Лиза, ты с девочками давайте-ка идите на корабль. И, Лиллибет, не опускай ручки в море по дороге, а то поймаешь свою смерть. И смотри не свались в воду. А ты, Тесс, голубушка, будь осторожна и приглядывай за сестренкой. Ну, бегите, да слушайтесь маму и делайте все, как она скажет.

Девочки торопливо присели и побежали вперед, радуясь, что их наконец отпустили.

– Деги с жизнью на корабле никак не вяжутся, а? – заметил Брок. – Никогда не уследишь, куда они деваются. С ума можно сойти.

– Да. – Струан протянул Горту банковский чек. – Теперь мы в расчете, Горт.

– Благодарю вас, – ответил Горт. Он внимательно осмотрел чек.

– Может быть, ты хочешь удвоить свой выигрыш?

– Как это?

– Ставлю еще двадцать тысяч, что один из наших кораблей обойдет тебя на пути домой.

– Благодарствуйте. Только говорят, у дурака деньги надолго не задерживаются. Я не дурак – и не игрок. – Он опустил глаза на чек. – Это может мне как раз пригодиться. Вдруг удастся откупить кусочек круглого холма у батюшки.

Зеленые глаза Струана потемнели.

– Давайте подойдем к палатке, – предложил он и, повернувшись, зашагал вперед.

Робб и Кулум последовали за ним, Робб радовался про себя, что не он, а его брат является Тай-Пэном «Благородного Дома». Его старые страхи вернулись. Как я смогу один справиться с Броком? Как?

Струан остановился у палатки, не заходя внутрь, и кивнул Кьюдахи.

– За дело, ребятки, – крикнул Кьюдахи небольшой группе матросов. – Шевелись!

К огромному удивлению всех, матросы выдернули колышки и повалили палатку.

– Наши векселя, пожалуйста, Тайлер.

Брок неторопливо достал бумаги из кармана:

– Восемьсот двадцать четыре тысячи ровно. Струан передал векселя Роббу, который тщательно сверил их с дубликатами.

– Благодарю, – сказал Струан. – Теперь, пожалуйста, распишись здесь.

– А что это?

– Расписка.

– А где чек вашего банка? – подозрительно прищурившись, спросил Брок.

– Мы решили расплатиться наличными.

Моряки оттащили палатку в сторону. Почти закрывая собой пустые бочонки, глазам всех открылись аккуратные ряды серебряных слитков. Сотни и сотни слитков, тускло поблескивающих в предвечернем солнечном свете. Пораженный Брок не мог отвести от них взгляда. Чудовищное молчание повисло над всем Гонконгом.

– «Благородный Дом» решил расплатиться наличными, – небрежно повторил Струан. Он чиркнул спичкой и поднес ее к свернутым в трубку векселям. Достав три сигары, он предложил одну Роббу, одну Кулуму, и все трое прикурили от горящих документов. – Здесь все взвешено. Но у нас есть весы, если вы пожелаете проверить.

Кровь бросилась Броку в лицо:

– Будь ты проклят, дьявол!

Струан уронил сгоревшие векселя на песок и раздавил их каблуком.

– Благодарю вас, мистер Кьюдахи. Доставьте людей на «Грозовое Облако».

– Есть, так точно, сэр. – Кьюдахи и матросы кинули последний взгляд на серебро и, отирая пот со лба, бросились к своим лодкам.

– Ну, с этим покончено, – сказал Струан Роббу и Кулуму. – Теперь мы можем заняться землей.

– Действительно «редкий случай», Дирк, – заметил Робб. – Это была великолепная идея.

Кулум посмотрел вокруг. Он увидел жадность и зависть и глаза, исподтишка наблюдающие за ними. Благодарю Тебя, о Господи, молча помолился он, за то, что Ты позволил мне быть частью «Благородного Дома». Благодарю Тебя за то, что Ты позволил мне стать Твоим орудием.

Брок пришел в себя:

– Горт, давай всех своих ребят на берег и быстро.

– Что?

– Быстро, в господа бога мать, – яростно повторил Брок низким голосом. – И чтобы все при оружии. Не пройдет и нескольких минут, как все язычники-пираты, сколько их ни есть в Азии, будут дышать нам в затылок.

Горт бросился бегом.

Брок вытащил свои пистолеты и передал их Нагреку:

– Если xoть кто-нибудь подойдет ближе чем на пять ярдов, сноси ему голову. – Он подошел к Лонгстаффу: – Могу я воспользоваться этими солдатами, ваше превосходительство? Иначе не миновать больших неприятностей.

– А? Солдатами? Солдатами? – Лонгстафф, моргая, смотрел на слитки. – Чертнязьми, это что же, все настоящее серебро? Вот это все? Чертнязьми, на восемьсот тысяч фунтов, вы говорили?

– Чуть больше, – нетерпеливо ответил Брок. – Так как насчет солдат? Морских пехотинцев, матросов. Любых, лишь бы при оружии. Для охраны, клянусь Богом!

– А, при оружии! Конечно. Адмирал, распорядитесь, пожалуйста.

– Эй, там! – рявкнул адмирал, взбешенный алчностью, читавшейся на каждом лице, включая лица офицеров королевского флота. Морские пехотинцы, солдаты и матросы со всех ног бросились к нему. – Образовать круг, пятьдесят шагов от сокровища. Никого не подпускать. Ясно? – Он посмотрел на Брока, сверкая глазами. – Я буду отвечать за его сохранность в течение часа. Потом оставлю, где лежит.

– Премного благодарен, адмирал, – ответил Брок, подавив проклятие. Он взглянул на море. Катер Горта быстро шел к «Белой Ведьме». Часа хватит, прикинул он, проклиная Струана и его серебро. Где, во имя Господа, смогу я пристроить столько денег? Под чью подпись решусь их отдать? Когда вот-вот грянет война, и мы, возможно, опять не сможем торговать, а? Если торговля не прекратится, тогда я легко расплачусь за весь чай этого года. Но до тех пор, пока никто не сможет этого гарантировать... Господи, да векселя любой компании останутся пустыми бумажками. За исключением «Благородного Дома», будь он трижды проклят.

Здесь нет ни банка, ни подвала с сейфами, и не будет тебе покоя, пока ты не избавишься от этих слитков до последнего. Твоя жизнь висит на волоске. Раньше нужно было думать, клянусь Богом. Ты должен был предвидеть, что замыслит этот растреклятый мерзавец. Вот уж подловил он тебя так подловил.

Брок с трудом оторвался мыслями от серебра и посмотрел на Струана. Он увидел на его лице насмешливую улыбку, и ярость обуяла его.

– День еще не закончился, клянусь Богом!

– Ты прав, Тайлер, – ответил Струан. – Осталось уладить еще один маленький спор.

– Да, клянусь Богом. – Брок начал проталкиваться сквозь немую толпу к помосту.

Тревога тут же вернулась к Кулуму, теперь она стала еще мучительнее, чем раньше.

– Послушай, отец, – торопливо заговорил он. – Дядя Робб прав. Брок отступится, когда цена дойдет до...

– Во имя Христа, не начинай все с начала, парень. Kpyглый холм принадлежит «Благородному Дому».

Кулум беспомощно посмотрел на отца. Потом молча зашагал к столику аукциониста.

– Какого дьявола, что с ним такое? – спросил Струан у Робба.

– Ума не приложу. Он сегодня целый день места себе не находит, прямо как сука во время течки.

В этот момент Струан заметил Сару. Она стояла у края толпы с бледным лицом, похожая на статую. Карен прижалась к ее боку. Струан взял Робба под руку и повел к ним.

– Ты ведь еще ничего не говорил Саре, Робб, не так ли? О том, что остаешься?

– Нет.

– Сейчас самый подходящий момент. Теперь вы снова богаты.

Они подошли к Саре, но она их не замечала.

– Пливет, дядя Дилк, – сказала Карен. – Можно мне поиглать вашими класивыми килпичиками?

– Они в самом деле настоящие, Дирк? – проговорила Сара, не отрывая взгляда от серебра.

– Да, Сара, – ответил ей Робб.

– Одному Богу известно, как тебе это удалось, Дирк, но спасибо тебе. – Ребенок зашевелился у нее в животе, она поморщилась и достала нюхательные соли. – Это значит... это значит, что мы спасены, не так ли? – Да, – ответил Струан.

– Мамочка, ну можно мне поиглать одним таким? – пронзительно прокричала ей Карен.

– Нет, дорогая. Беги поиграй где-нибудь. – Сара подошла к Струану и поцеловала его, из глаз ее катились слезы. – Спасибо тебе.

– Не благодари меня, Сара. Цена такого количества металла очень высока – Струан коснулся рукой шляпы и оставил их одних.

– Что он имел в виду, Робб? Робб рассказал ей.

– Я все равно уезжаю, – устало произнесла она. – Сразу, как только буду в состоянии. Как только родится малыш.

– Да Так будет лучше всего.

– Я молю Бога, чтобы ты не нашел ее.

– О, не надо опять об этом, Сара. Пожалуйста, прошу тебя. Сегодня такой необыкновенный день. Мы снова богаты. Теперь ты сможешь иметь все, что только пожелаешь.

– Может быть, мне ничего другого и не нужно, кроме настоящего мужчины в семье. – Сара тяжело двинулась к баркасу и, когда Робб повернулся следом, чтобы проводить ее, резко бросила: – Спасибо, как-нибудь сама управлюсь. Карен, дорогая, пойдем-ка.

– Как тебе будет угодно, – ответил Робб и направился вдоль берега в противоположную сторону. Некоторое время он не мог разыскать Струана в толпе. Потом, подойдя почти к самому помосту, он наконец увидел его. Дирк весело болтал с Аристотелем Квэнсом. Робб присоединился к ним.

– Приветствую тебя, Робб, дружище, – экспансивно обратился к нему Квэнс. – Прими мои поздравления. Это был восхитительный жест. Я как раз говорил об этом Тай-Пэну. Великолепный. Во всем достойный «Благородного Дома». – Он повернулся к Струану, его уродливое лицо лучилось от радости. – Кстати, ты должен мне пятьдесят гиней.

– Ничего подобного!

– Портрет Кулума. Он уже готов. Ты, конечно, забыл о нем.

– Мы сошлись на тридцати гинеях, и ты уже получил десять в задаток, клянусь Господом!

– В самом деле? Черт меня возьми совсем! Ты уверен?

– Где сейчас Шевон?

– Она, как я слышал, больна, бедняжка. – Квэнс взял понюшку табаку. – Королевские у тебя манеры, мой мальчик, поистине королевские. Могу я получить ссуду? Говорю сразу, деньги нужны для благого дела.

– Чем же она больна?

Квэнс огляделся и сказал, понизив голос:

– Сохнет от любви.

– К кому?

Квэнс нерешительно помолчал мгновение.

– К тебе, приятель.

– О, катись ты к черту, Аристотель! – сердито бросил Струан.

– Хочешь верь, хочешь нет. Я-то знаю. Она уже несколько раз о тебе справлялась.

– Во время сеансов?

– Каких сеансов? – переспросил Квэнс с невинным видом.

– Сам знаешь каких.

– Сохнет от любви, мой мальчик. – Старичок расхохотался. – А теперь, когда ты снова богат, держи ухо востро: налетит, как ураган, снесет тебя с ног – да прямо на сено! Клянусь бессмертной мошонкой Юпитера, на сене она должна быть восхитительна! Всего пятьдесят гиней, и я оставлю тебя в покое на целый месяц.

– Что это за «благое дело», о котором ты говорил?

– Я говорил о себе, мой мальчик. Мне нужно лекарство. Последнее время я, знаешь ли, стал прихварывать.

– Ага, и я догадываюсь, в чем тут дело. Седина в бороду, а бес в ребро. Для человека твоего возраста это просто отвратительно!

– Ах, как ты, должно быть, счастлив, мой милый. Должен признать, я великолепен. Пятьдесят монет на поддержание обедневшего гения – это не сумма.

– Получишь свои двадцать гиней, когда картина будет у меня. – Струан наклонился к нему и со значением прошептал: – Аристотель, хочешь получить заказ? Скажем, фунтов на сто? Золотом?

Квэнс тут же протянул руку ладонью вверх.

– Я твой человек. Вот моя рука. Кого я должен бить? Струан рассмеялся и рассказал ему о бале, о конкурсе и о судействе.

– Черт меня возьми, да никогда в жизни! – взорвался Квэнс. – Я что, похож на круглого идиота? Ты хочешь, чтобы меня оскопили? Загнали в гроб в расцвете лет? Хочешь, чтобы на меня устроили охоту все красотки Азии? Превратили в парию? Подвергли остракизму? Ни за что!

– Только человек твоих знаний и достоинств, твоего...

– Никогда, клянусь Богом! И это предлагаешь мне ты, кого я бывало называл своим другом, – ты за жалкую сотню фунтов готов подвергнуть меня смертельной опасности. Да, клянусь Богом! Именно смертельной опасности! Быть всеми ненавидимым изгоем, погубить свою жизнь, умереть до срока... две сотни даешь?

– По рукам! – кивнул Струан.

Квэнс запустил шляпу в воздух, подпрыгнул, щелкнув каблуками, и любовно стиснул свое брюшко. Потом одернул пурпурный шелковый жилет, поднял шляпу с земли и насадил ее себе на голову, лихо заломив на затылок.

– Ай, Тай-Пэн, ты и вправду князь. Кто, кроме меня, Аристотеля Квэнса, отважился бы на такое? Кто, кроме меня, был бы самой подходящей кандидатурой? Идеальной! О, изумительный Квэнс! Король всех художников! Две сотни. Деньги вперед.

– После конкурса.

– Ты что, не доверяешь мне?

– Нет. Ты можешь удрать. Или тебя одолеют ваперы.

– Да я со смертного одра слезу, чтобы быть судьей в таком конкурсе. Если уж на то пошло, я бы даже вызвался добровольцем. Да, клянусь кровью Рембрандта, я бы сам с радостью заплатил... я бы заплатил сто гиней, чтобы добиться этой привилегии, даже если бы мне пришлось на коленях ползти к Броку и клянчить их у него взаймы.

– Что?

Квэнс опять подбросил шляпу в воздух.

– О, счастливый, счастливый день! О, неповторимый Квэнс, бессмертный Квэнс! Ты обеспечил себе место в истории. Бессмертный, непревзойденный Квэнс!

– Я что-то совсем перестал понимать тебя, Аристотель, – удивленно проговорил Робб. – Ты действительно хочешь судить этот конкурс?

Квэнс подобрал шляпу и стряхнул с нее песок. Его глаза сияли.

– А вы подумали о тех преимуществах, которые дает мне это назначение? А? Господи, да теперь любая красотка в Азии будет – как бы поудачнее выразиться? – будет готова склонить судью на свою сторону, а? Причем заранее.

– А ты только того и ждешь, когда тебя начнут склонять, – вставил Струан.

– Ну, конечно. Но выбор будет честным. Безукоризненным. Я уже знаю, кто победит.

– Кто?

– Еще сто фунтов? Сегодня?

– Куда ты деваешь все эти деньги? Взять Робба, Купера и меня, так мы отвалили тебе целое состояние за эти годы!

– Отвалили! Ха! Отвалили? Да это ваша первая привилегия – не дать угаснуть бессмертному гению. Слышите, привилегия, клянусь седалищем Люцифера! Кстати, в этих бочонках еще осталось бренди? У меня сильнейшая жажда.

– Они пусты. Тут нет ни капли.

– Как это неприлично! Отвратительно – Квэнс взял очередную понюшку и тут заметил приближающегося к ним Лонгстаффа. – Ну что же, я, пожалуй, пойду. Желаю здравствовать, ребятки. – Он удалился, насвистывая. Проходя мимо Лонгстаффа, он с серьезным лицом приподнял шляпу.

– О, Дирк, – приветствовал Струана Лонгстафф с широкой улыбкой на лице. – С чего это Аристотель в таком хорошем настроении?

– Он, как и вы, просто радуется, что мы по-прежнему «Благородный Дом».

– И правильно, ну? – Лонгстафф был общителен и преисполнен уважения. – Я и не подозревал, что в Азии может найтись столько серебра. Это было великолепно – расплатиться вот так. Кстати, не хотите ли отужинать со мной сегодня вечером? Тут есть несколько дел, мне бы хотелось услышать ваше мнение на их счет.

– Боюсь, что сегодня вечером я занят, Уилл. Может быть, завтра? Почему бы вам не приехать к нам на «Отдыхающее Облако»? В полдень.

– Полдень подойдет. Изумительно. Я так рад...

– Кстати, Уилл, раз уж мы встретились... Я думаю, вам стоит отменить приказ, посылающий наш флот на север. Лонгстафф нахмурился:

– Но эти дьяволы нагло отвергли наш договор, ну?

– Маньчжурский император отверг его, да. Но сейчас сезон тайфунов. Разумнее не дробить наши силы. К тому же здесь флот всегда у вас под присмотром.

Лонгстафф взял понюшку табаку и обмахнул кружевные манжеты своего великолепного камзола. – Погода адмирала не смущает. Но раз вы так считаете… – Он чихнул. – Если мы не пойдем на север, то что же нам тогда делать?

– Давайте поговорим об этом завтра, если вы не против?

– Очень разумно. Утро вечера мудренее. Это то, что нужно, ну? Я буду рад вновь обрести в вас советника. Ага, похоже, мы готовы начать. Кстати, я нахожу этот ваш другой жест столь же восхитительным. – Лонгстафф удалился в превосходнейшем настроении.

– О чем это он? – спросил Робб.

– Не знаю. О серебре, надо полагать. Послушай, Робб, завтра на корабле его примешь ты, – сказал Струан. – И сам скажешь ему, что нужно делать.

– А что нужно делать? – Лицо Робба растянулось в улыбке.

– Захватить форты Бог. Затем подойти к Кантону. Немедленно. Потребовать с города выкуп. Шесть миллионов тэйлов серебром. Потом, когда установится нужный ветер, – на север. Как в прошлый раз.

– Но он захочет говорить с тобой.

– Теперь им можно вертеть, как угодно. Он видел слитки.

– Он не станет доверять мне так же, как доверяет тебе.

– Через пять месяцев у него не будет другого выхода. Как восприняла новость Сара?

– Как ты и предсказывал. Она уедет в любом случае – Толпа возбужденно зашевелилась, и Робб посмотрел на помост. Лонгстафф поднимался по ступенькам. – Ты с ним так любезен, Дирк, даже после того, как он повел себя так оскорбительно. И все же я знаю, что теперь у тебя с ним свои счеты. Верно?

– Он первый губернатор Гонконга. Губернаторов назначают на четыре года. Так что времени впереди много, дойдет очередь и до Лонгстаффа.

– Что мы решим насчет круглого холма?

– Все уже решено.

– Ты собираешься оставить его Броку?

– Нет.

– Джентльмены, – обратился Лонгстафф к собравшимся торговцам, – прежде чем мы начнем, я бы хотел публично подтвердить те правила землевладения и распределения участков, которые были рекомендованы мной правительству Ее Величества. – Он начал зачитывать официальный документ: – «Вся земля является собственностью Ее Величества. Выделение участков будет производиться на открытом аукционе тем, кто предложит самую высокую сумму годичной арендной платы за землепользование, каковая арендная плата и объявляется предметом торгов на аукционе. Выдаются лицензии на девятьсот девяносто девять лет. В течение года на участке должен быть построен дом минимальной стоимостью одна тысяча долларов. Налог на собственность устанавливается из расчета четыре шиллинга четыре пенса за доллар. В противном случае лицензия на аренду изымается. Половина названной на аукционе суммы подлежит внесению в казну наличными сразу по окончании торгов». – Он поднял глаза. – Первоначально мы планировали предложить сегодня к распродаже сто участков, но оказалось невозможным промерить их все. Примерно пятьдесят будут выставлены на аукцион сегодня, а остальные – как только это станет практически осуществимо. Я также рекомендовал, чтобы участникам аукциона было позволено приобретать землю на условиях фригольда, если на то будет соизволение Ее Величества. Ах да, покупатели «прибрежных» участков могут также приобретать «городские» или «загородные» участки. Размер «прибрежных» участков устанавливается в сто футов шириной и протяженностью от Куинз Роуд до моря. – Он оглядел собравшихся и доброжелательно улыбнулся. – Проводя распродажу участков, мы можем считать, что тем самым сегодня закладываем основу нового города. Уже отведена земля под здание суда, административные учреждения, резиденцию губернатора, тюрьму, поле для крикета, рыночную площадь, а также под поселение для туземцев. Я официально назвал наш будущий город Куинз Тауном!

Отовсюду раздались приветственные крики.

– Это первая возможность обратиться сразу ко всем нам, предоставившаяся мне за много дней. Скажу не скрывая, нас ждут тяжелые испытания. Но не будем падать духом. Мы должны объединить усилия. Мы должны дружно навалиться на наш общий плуг и тогда, с Божьей помощью, мы покорим язычников ко славе Ее Британского Величества и ко славе колонии Гонконг.

Прогремело троекратное «гип гип ура» в честь королевы, троекратное «ура» в честь колонии и троекратное «ура» в честь Лонгстаффа. Наблюдавшие все это китайские зеваки оживленно переговаривались и громко смеялись.

– А теперь, если мистер Брок соблаговолит отвлечься от груды мелочи, оставленной ему «Благородным Домом», я объявляю аукцион открытым!

Брок и Горт только что не дымились от ярости, когда над их головами прокатились волны громкого хохота.

Лонгстафф сошел с помоста, и к нему подошел Глессинг.

– Я должен повторить еще раз, ваше превосходительство, – заговорил Глессинг, – что из-за нехватки времени не все участки промеряны достаточно аккуратно.

– Пустяки. Пустяки, мой милый. Какое значение могут иметь несколько футов? Земли хватит на всех. Пожалуйста, Кулум, дружище, теперь вам слово. Удачи вам обоим. – Лонгстафф направился к своему катеру. Проходя мимо Струана, он улыбнулся и приподнял шляпу: – Значит, завтра в полдень, Дирк.

Кулум отер пот, струившийся по его лицу, и взглянул на маленького человечка, стоявшего рядом:

– Мистер Хиббс?

Генри Харди Хиббс выпрямился на все свои полные пять с половиной футов и взобрался на помост.

– Добрый день, господа, – начал он с елейной улыбкой. – Генри 'Арди 'Иббс, – представился он, по привычке глотая "х" в начале слов. – Уроженец Лондона, некогда директор фирмы «'Иббс, 'Иббс и 'Иббс», торговля недвижимостью и проведение аукционов. Официальный аукционер при его превосходительстве достопочтенном Уильяме Лонгстаффе. К вашим услугам. – Он напоминал неопрятного, отвратительного гнома с лысой головой и льстивыми манерами. – Лот номер один. Итак, джентльмены, прошу вас.

– Черт побери, где ты только раскопал его, Кулум? – спросил Струан.

– На одном из торговых судов. – Кулуму казалось, что за него говорит кто-то другой. Он желал лишь одного: чтобы этот день наконец закончился. – Хиббс отработал на нем свой проезд из Сингапура. Где его обобрал карманник, оставив без гроша.

Струан слушал, как Хиббс умело и с большим успехом подталкивал цену все выше и выше. Шотландец внимательно оглядел толпу и нахмурился.

– В чем дело, Дирк? – спросил Робб.

– Я искал Гордона. Он не попадался тебе на глаза?

– Последний раз, когда я его видел, он шагал по направлению к Глессинг Пойнту. Что-нибудь случилось?

– Да нет, ничего, – ответил Струан, находя про себя очень странным, что Гордон не присутствует на аукционе. Я бы подумал, что он захочет сам принять в нем участие, говорил он себе. Лучшего применения его деньгам сейчас не найти.

Торговались за участки жестко. Все понимали, что колония – это дело серьезное, на века. Поэтому цены на землю будут расти, как снежный ком. Особенно если учесть, что колония – остров, где ровных, пригодных для строительства участков не так уж много. Земля сулила обеспеченность; землю, в отличие от денег, не так легко было потерять. На ней можно нажить состояния. Торги продолжались, и Струан чувствовал, как возбуждение внутри него нарастает. С другой стороны плотной толпы коммерсантов стоял Брок, тоже на взводе. Горт был рядом с ним, его взгляд метался от Струана к матросам, окружавшим серебро. Струан и Брок приобрели те участки о которых договорились. Но цены оказались выше, чем они ожидали, поскольку соперничество на торгах развернулось жаркое. Они торговались друг против друга за несколько мелких участков. Одни из них достались Струану, другие он уступил. Волнение среди торговцев нарастало.

Последний из прибрежных участков был предложен и приобретен. Затем на торги выставили городские и пригородные участки, которые тоже разошлись за высокую цену. Наконец, остался только круглый холм. Это был самый крупный участок земли и, несомненно, самый лучший.

– Что ж, джентльмены, вот и все, – объявил Хиббс охрипшим от постоянного напряжения голосом. – Все, кто приобрел землю, должны заплатить половину цены сейчас, звонкой монетой. Расписки у заместителя секретаря колонии. Прошу вас!

Толпа замолчала в каком-то недоуменном потрясении.

– Торги еще не кончены, – прорезал тишину голос Струана.

– Верно, клянусь Господом! – откликнулся Брок.

– Прошу прощения, джентльмены? – осторожно проговорил Хиббс, почуяв неладное.

– Вы забыли про холм.

– Про какой холм, ваши милости? Струан ткнул вытянутым пальцем:

– Вот про этот холм!

– Он... э... не внесен в список, сэр. Я тут ни при чем, сэр, – торопливо добавил Хиббс и приготовился быстро ретироваться. Он бросил косой взгляд на Кулума, стоявшего неподвижно, как статуя. – Не правда ли, ваша милость?

– Нет, не внесен. – Кулум заставил себя посмотреть на отца; повисшее над пляжем молчание душило его.

– Почему же, черт побери, его нет в списке?

– Потому что... потому что он уже куплен. – Волосы на затылке Кулума зашевелились, когда он увидел – словно во сне, – как отец подошел к нему, и все тщательно подобранные слова разом улетучились из его головы. Все его объяснения. Про то, как сегодня утром он с отчаяния сказал Лонгстаффу, что отец надумал поставить на холме церковь. Для всего Гонконга. Это был единственный выход, хотелось кричать ему. Неужели ты не понимаешь? Ты погубил бы всех нас. Если бы я предложил тебе такое, ты даже не стал бы меня слушать. Неужели ты не понимаешь?

– Куплен кем?

– Мной. Для Церкви, – запинаясь проговорил Кулум. – За один фунт в год. Холм принадлежит Церкви.

– Ты забрал у меня мой холм? – Слова прозвучали тихо, но колюче, и Кулум почувствовал притаившуюся за ними жестокость.

– Для Церкви. Да, – выдавил из себя Кулум. – Ку... купчая была подписана сегодня утром. Я... его превосходительство подписал ее. Навечно.

– Ты знал, что я хочу этот холм?

– Да. – Кулум не видел ничего, кроме ослепительного света, струившегося из глаз отца. Этот свет пожирал его, как пламя, выжигая самую душу. – Да. Да. Я решил отдать его Церкви. Да. Холм принадлежит Дому Божию.

– Значит, ты осмелился пойти против меня?

Наступила звенящая тишина. Даже Брок был поражен той силой, которая, казалось, изливалась из Струана и, как водоворот, захлестывала их всех.

Кулум ждал удара, который, как он знал – как знали все на пляже, – сейчас последует.

Но кулаки Струана разжались, он круто повернулся и зашагал прочь из долины.

Громовой хохот Брока вдребезги разнес тяжелое молчание, и каждый на берегу невольно вздрогнул.

– Заткнитесь, Брок, – сказал Квэнс. – Заткнитесь.

– Так я и сделаю, Аристотель, – ответил Брок. – Так я и сделаю.

Торговцы разделились на перешептывающиеся группки, и Хиббс выкрикнул дрожащим голосом:

– Пожалуйста, все, кто приобрел землю, проходите сюда. Прошу вас, джентльмены.

Брок внимательно, почти сочувственно, оглядел Кулума.

– Я бы сказал, что дни твои сочтены, парень. Ты не знаешь этого дьявола так, как его знаю я. Теперь, когда ходишь, оглядывайся почаще. – Он подошел к Хиббсу, чтобы заплатить за свои участки.

Кулум дрожал с головы до ног. Он чувствовал, что люди смотрят на него. Чувствовал их преклонение перед ним. Или это был ужас?

– Ради всего святого, почему ты не спросил у него? – проговорил Робб, едва оправившись от потрясения. – А? До того, как сделал это?

– Он ведь не согласился бы, правда?

– Не знаю. Не знаю. Мог и согласиться. Или мог оставить Брока с этим... – Робба вдруг охватила слабость, и он замолчал. – И не обращай внимания на то, что говорит Брок. Он просто пытается запугать тебя. Тебе не о чем беспокоиться. Совершенно.

– Я думаю, отец действительно сам дьявол. Робб невольно вздрогнул всем телом.

– Глупости это, парень. Глупости. Ты просто измотан. Мы все измотаны. Это серебро и... ну, волнение момента. Беспокоиться не о чем. Он все поймет, когда... – Робб не договорил. Повернувшись, он поспешил вслед за братом.

Кулум тщетно пытался поймать хоть один предмет в фокус, все плыло у него перед глазами. Ему казалось, что звуки стали громче, чем раньше, но людские голоса доносились до него словно издалека, цвета и контуры слились в одну нескончаемую пеструю полосу. Его глаза заметили вдалеке Мэри Синклер и ее брата. Вдруг он услышал их голоса совсем рядом, они обращались к нему.

– Извините, – пробормотал он. – Я не слышал, что вы сказали.

– Я просто говорил, что это будет прекрасное место для церкви. – Горацио натянуто улыбнулся. – Лучше-то не найти.

– Да.

– Ваш отец всегда хотел иметь этот холм. С самого первого дня, когда увидел Гонконг, – сказала Мэри.

– Да. Однако теперь холм принадлежит Дому Божьему.

– Действительно, – печально кивнула она. – Но какой ценой?

В следующий миг он почему-то уже не разговаривал с ними, а вместо этого недоуменно смотрел на Хиббса.

– Да?

– Прошу прощения, сэр, но расписки ждут. Расписки тем, кто купил сегодня землю, – тревожно поглядывая на него, проговорил Хиббс.

– Расписки?

– Да. Расписки за взносы. Вам бы нужно их подписать.

Кулум последовал за Хиббсом к помосту – ему казалось, что он видит себя как бы со стороны. Механически он написал свое имя.

Робб торопливо шагал по Куинз Роуд, не обращая внимания на смятенные взгляды, которыми его провожали все, кто попадался ему по дороге. Грудь болела от напряжения.

– Дирк, эй, Дирк, – выкрикнул он. Струан остановился на мгновение.

– Скажи ему, что я буду ждать его на его холме на рассвете.

– Но, Дирк, Кулум только хотел...

– Скажи ему, чтобы приходил один.

– Но, Дирк, послушай минутку. Не уходи. Подожди. Бедный парень просто...

– Скажи ему, чтобы приходил один.