"Под увеличительным стеклом" - читать интересную книгу автора (Вольф Клаус-Петер)19Моя мать прекрасно справилась с своей ролью. Ее поселили в отдельную комнату. Она разыгрывала из себя психически ненормальную женщину, но милую и безобидную. Она могла довольно свободно перемещаться по дому престарелых; ее видели то в одном, то в другом коридоре, и это ни у кого не вызывало подозрения. В таких случаях мать просто отправляли в ее отделение, а дежурному напоминали, чтобы, получше приглядывал за ней. Уже на второй день мать установила контакт с Густавом Кляйном, бывшим судьей, который переправил письмо «седым пантерам». Мать нашла его в комнате отдыха, где он наблюдал за шахматной игрой. Он украдкой курил, пряча руку за спиной. Открыто курить он боялся, потому что сестры, когда заставали его с сигаретой, обычно отнимали у него сразу всю пачку, а он только распечатал новую. Мать сразу узнала его. Она вполне могла обойтись и без фотографии. Его выдавал крупный нос, это была наиболее примечательная особенность его внешности. – Вы Густав? – Да! – Он сразу обнаружил заинтересованность и оторвался от шахматной игры. – Я Иоханна. Там, за стенами дома престарелых, у нас общие друзья. Судья понял. Он загасил сигарету в цветочном горшке и отвел мать в сторону. – Вас тоже держат здесь против воли? – Нет. Я пришла сюда, чтобы помочь вам бежать. – Неужели? – Да. – Как интересно! – воскликнул он, потирая руки. – А где те женщины? – Они, как я понимаю, обе не встают. – Как с ними связаться? – Тсс, санитар. – Он заговорил из предосторожности нарочито громко. – Нет, я не терплю ванильный пудинг. – А я ничего, ем иногда с удовольствием. Правда, много сладкого… он прошел. – Нам нужно постараться поднять их на ноги. Иначе как мы их отсюда вызволим. – Неужели нет никаких легальных возможностей выйти отсюда? Он только горько усмехнулся. – Я все испробовал, поверьте мне. Я тридцать лет проработал судьей. Верил в закон и правосудие. Но это только для молодых, активных. Работник социального обеспечения – он в три раза моложе меня – счел, что я не в состоянии заботиться о себе сам. У меня была домработница. Потом она заявила об уходе. Я подыскал новую, она должна была заступить через две недели. Тут они и подловили меня. Подослали ко мне благотворителя. В доме, естественно, не все было в самом лучшем виде, этого оказалось достаточно, чтобы попасть к Менгендорфу. Его чертов зять был назначен моим опекуном. У меня был участок. Почти 5 тысяч квадратных метров. Власти хотели купить его у меня. Там решили строить какой-то торговый центр. Соседи тогда сразу продали свои, а я уперся. Не хотел никуда переезжать на склоне лет. Старое дерево не пересаживают. А теперь, конечно, Фриче продал мой дом. Его уже снесли. – Но это же не его дом! – Не его. Но раз меня признали недееспособным, значит, все дела устраивает за меня мой опекун. Деньги за участок и сейчас причитаются мне как владельцу, но Фриче уже продал его. Между прочим, за ничтожную цену. Соседи за свои получили почти вдвое больше. Я уверен, что Фриче тут проделал выгодную комбинацию. Он предложил тем дом по сходной цене, а прибыль они поделили между собой. Теперь, естественно, они заинтересованы в том, чтобы меня не выпускали отсюда. Да и кто бы мне поверил? О нас ведь как думают – старики, дескать, болтуны, чего только не нафантазируют. А если бы даже и поверили, все равно б сказали, что дом надо было продать, нечего становиться поперек прогрессу. – Значит, вы полагаете, что с вашим участком все заранее обдумали? – Как же иначе. Моя домработница уходит. И тут являются эти преступники из отдела социального обеспечения, признают меня беспомощным стариком, который не может больше ухаживать за собой. Объявляют меня недееспособным и отправляют в дом престарелых. Фриче становится моим опекуном, и вот уже участок мой продан. Прежде людей брали измором или шантажировали. Теперь все делается гораздо проще. По закону, так сказать. Отправляют в дом престарелых. Если у тебя нет близких, кто бы мог вступиться за тебя и помочь, то, считай, ты обречен. – А эти две женщины – как их зовут? – Марлея и Хедвиг. Они лежат в разных комнатах. Их почти весь день держат на медикаментах с целью иммобилизации. – Вы знаете номера их комнат? – Конечно. К ним приближался молодой санитар. – Осторожно, – предупредила мать, – …и знаете, эта бессонница… – Этого санитара вам нечего бояться. Он сам несчастный. Он здесь гражданскую повинность отбывает. Мирную службу, как он ее называет. Мальчик па побегушках. Он сам терпит от персонала. И всегда делает самую грязную работу. Мы тут с ним как-то разговорились, ему тоже здесь многое не нравится. Например, то, что людей держат на медикаментах. Он парень что надо. Это я через него переправил письмо «седым пантерам». – Тогда не сможет ли он нам помочь бежать? – Вряд ли. Я пытался прозондировать его на этот счет. Мать пристально посмотрела на Густава. Она испугалась, не раскрыли ли уже их замысел. – Не беспокойтесь, я только осторожно осведомился у него, как он смотрит на эт, и вещи, и донес бы он, в случае если бы что-то заметил. Пожалуй, что нет. А вот решился бы помочь – этого я не знаю. – А почему бы ему не помочь? Он ведь ничего не теряет. – Нет, его могут перевести в другое место, поэтому он боится оказаться замешанным в таком деле. Тут неподалеку, в пошивочной мастерской, работает его подружка. А тех, кто отбывает службу на гражданке, часто переводят в виде наказания в очень отдаленные места, за сотни километров. Этого-то он и боится. Ничего не поделаешь – любовь! Густав Кляйн улыбнулся и достал из кармана пачку сигарет. – Хотите закурить? – Спасибо, я не курю. – Вы не могли бы стать как-нибудь иначе? То есть загородить меня. Ага, вот так. Теперь я не буду бросаться в глаза. Впрочем, я думаю, что нам пора перейти на «ты». |
||
|