"История вестготов (Geschichte der Westgoten)" - читать интересную книгу автора (Клауде Дитрих)

Толедское государство (601-711 гг).

Последовавшее за правлением Реккареда столетие отмечено растущей внешнеполитической изоляцией вестготского государства. Этот процесс был обусловлен внутренней слабостью франкской державы, более не способной на какие– либо серьезные действия и одновременно переставшей представлять интерес в качестве партнера как дружественных, так и враждебных отношений. Не было у вестготов точек соприкосновения и с королевством лангобардов, непосредственные контакты с которым засвидетельствованы лишь в начале VII века. Византия была занята тяжелой борьбой с Персией, а начиная с 632 г., с арабами и больше не была в состоянии активно вмешиваться в события, происходившие в западном Средиземноморье

Изолированность отражена и в исторических источниках того времени. В не-испанских источниках вестготское королевство, выпавшее из поля зрения франков и византийцев, почти не упоминается (Messmer, Hispania-Idee, S. 79). И с другой стороны, вестготские хронисты почти не интересовались событиями, случавшимися за пределами их страны. Сын Реккареда Лиува II, взошедший на престол в возрасте 18 лет, уже в 603 г. пал жертвой заговора, во главе которого стоял Виттерих. Нам ничего не известно о государственной деятельности молодого короля. Виттерих, взявший в свои руки бразды правления после Лиувы, судя по сообщениям источников, был способным военачальником. Он предпринимал многочисленные, хотя и безрезультатные походы против византийцев (Isidor, HG 38. Следует отказаться от широко распространенной точки зрения, согласно которой Виттерих был королем ариан и благоволил арианской церкви (например, Historia de Espana, S. 112). Арианской церкви в то время уже не существовало). Союз с Теудерихом II, скрепленный браком франкского короля с дочерью короля вестготского, который должен был способствовать обеспечению мира в Септимании, закончился скандалом. Теудерих II после годичного брака отослал Эрменберту, дочь Виттериха, к отцу, но удержал у себя ее богатое приданое (Fredegar, 4, 30). Разрыв произошел по настоянию Брунхильды, хотя ее мотивы так и остались нам неизвестны. Теперь Виттерих вступил в союз с Хлотарем II и его братом Теудебертом II; когда в этот альянс, направленный против Теудериха II, вступил еще и король лангобардов Агилольф, судьба повелителя бургундской части франкской державы, казалось, была решена; но по непонятным причинам планы союзников так никогда и не были приведены в исполнение.

Виттерих также был убит. Гундемар, принявший корону в феврале 610 г., победил басков и византийцев. Он твердо поддерживал союзнические отношения с Теудебертом II и посылал своему союзнику установленные по договору субсидии под охраной графа Булгара, тем более что до него доходили слухи, будто Теудерих II и Брунхильда призвали к себе на помощь аваров, чтобы натравить их на Теудеберта (Ep. Visig. 11-12). Раздоры внутри франкского королевского рода, в которые дипломатическим способом вмешался Гундемар, утихли только после смерти короля вестготов, завершившись поражением Брунхильды и восстановлением государственного единства. Управление всей франкской державой сосредоточил с своих руках Хлотарь II.

Преемником Гундемара, умершего в 612 г., стал Сисебут, решительно продолживший политику своего предшественника. На севере он подчинил астурийцев, которые до тех пор, возможно, находились под верховной властью франков (Isidor, HG, 38). Сисебут также победил рукконов, совершенно неизвестный народ, область поселений которого не поддается локализации. Впрочем, гораздо важнее были успешные войны с византийцами. Император Ираклий был не в состоянии помочь войсками своему наместнику Цезарию. Таким образом, в 615 г. по просьбе Цезария начались мирные переговоры. Переписка с Сисебутом, частично дошедшая до нас, велась обеими сторонами в самых любезных тонах и вежливых выражениях (Ep. Visig. 3-6. Ср. Stroheker, S. 222). Условия мирного договора не сохранились, но византийцы потеряли по крайней мере Малагу.

Во внутриполитической сфере Сисебут продолжил антииудейскую политику Реккареда. Так как евреи после перехода вестготов в ортодоксальное вероисповедание оставались единственной закрытой не-христианской группой населения, последовательная политика консолидации страны требовала их ассимиляции. Сисебут пытался обратить их силой, и Исидор Севильский неодобрительно замечает по этому поводу: «Он принуждал силой тех, кого должен был бы привлекать силой убеждения, присущей нашей вере.» Образ действий Сисебута, возможно, следует связывать с антииудейскими мерами императора Ираклия. Немногим позднее против приверженцев веры Моисея выступил король Дагоберт I в государстве франков. К тому времени борьба с синагогами приняла общеевропейский размах. Впрочем, если спустя некоторое время остальные государства вернулись на позиции большей веротерпимости, антииудейское законодательство вестготов ужесточалось вплоть до самого падения их державы.

Сисебут был образованным правителем и даже занимался писательской деятельностью. Так, он написал на несколько вычурной латыни «Житие епископа Дезидерия Валенсийского«, убитого в 606 или 607 г., так как он имел несчастье принадлежать к числу политических противников королевы Брунхильды. Исидору Севильскому, величайшему ученому своего государства, Сисебут посвятил стихотворение, в котором он жаловался на тяготы своего положения правителя и восхвалял радости спокойной жизни ученого (W. Stach, Koenig Sisebut, ein Maezen des isidorianischen Zeitalters, Die Antike 19, 1943, S. 63-76). В отличие от папы Григория Великого, который порицал епископа Дезидерия за то, что тот выступал в защиту риторического образования, именно по этой причине его хвалит вестготский король, приверженец античной традиции образования. В. Штах указал, что, возможно, своим меценатством Сисебут преследовал определенные культурно-политические цели, стремясь к укреплению единства государства и в этом отношении.

Сисебуту, умершему в 621 г., наследовал его юный сын Реккаред II, который умер через несколько дней после отца. Его преемник Свинтила был возведен Сисебутом в ранг герцога и воевал с византийцами. Похоже, их изгнание было первоочередной задачей нового короля. После поражений двух наместников византийцы потеряли свои последние владения в Испании. Войны, в ходе которых была разрушена Картахена, скорее всего, завершились около 625 г. Таким образом, Свинтила стал, по словам Исидора, первым королем, «властвовавшим над всей Испанией по эту сторону от Гибралтарского пролива.« Вестготское королевство обрело границы, не претерпевшие никаких изменений до самого крушения.

Сразу после королевской инаугурации баски совершили набег на Тарраконскую Испанию. Свинтила успешно воевал с ними и вынудил их построить город (или крепость) под названием Ологикус (Олита, пров. Наварра?), в который был поставлен вестготский гарнизон.

Свинтила назначил соправителем своего сына Рикимера, еще не ывшедшего из детского возраста, но надеждам Исидора на то, что он будет счастливо править после долгого правления своего отца, не суждено было сбыться: Рикимер вскоре умер. Свинтила был свергнут с престола, когда против него выступила группировка знати под руководством Сисенанда, призвавшая на помощь франков. Они напали на Свинтилу под Сарагосой. Король вестготов был брошен своими сторонниками на произвол судьбы, от него отвернулся даже его брат Гейла. Свинтилу вынудили отречься, но все же избранный новым королем Сисенанд сохранил ему жизнь (Fredegar, 4, 73). Тем не менее вестготы отказались заплатить королю франков условленное вознаграждение – золотую чашу весом в 500 фунтов – и заменили ее на 200000 солидов; по тем временам это была очень большая сумма.

Причины восстания знати остаются неизвестными. Четвертый Толедский собор обвинил свергнутого короля в жадности; якобы он и его семья обогащались за счет бедняков, что, конечно, не соответствует действительности, так как Исидор восхвалял щедрость Свинтилы по отношению к представителям низших классов (Isidor, HG, 62). Сисенанд был вынужден бороться со значительными внутриполитическими проблемами. Против него поднял мятеж некий Иудила, как мы знаем по монетам, отчеканенным этим претендентом на престол. Так как монеты были отчеканены в Гранаде и Мериде, мы можем сделать вывод, что его власть некоторое время распространялась на достаточно обширную территорию (Miles, S. 30, 321). Иудилу склонны отождествлять с Гейлой, братом Свинтилы, о котором на Четвертом Толедском соборе было сказано, что он не сохранил верность ни своему брату, ни королю. Однако это отождествление наталкивается на языковые препятствия. Поэтому следовало бы предполагать два восстания против Сисенанда, во главе одного из которых стоял Иудила, а во главе второго – Гейла.

Под председательством Исидора Севильского в 633 г. состоялся Четвертый Толедский собор. Наряду с обсуждением вопросов литургии, церковной дисциплины и иудейской религии было вынесено важное постановление относительно выборов короля. 75-ый канон определяет, что король должен избираться на собрании знати (primates gentis) и епископов. Был осужден любой насильственный захват власти, зачинщики подобных беспорядков должны быть прокляты. В этом постановлении можно видеть причину созыва первого государственного собора за 44 года. Узурпация Сисенанда должна была быть узаконена, а его власть подтверждена одобрением церкви.

После смерти Сисенанда весной 636 г. на трон взошел Хинтила. Его правление отмечено только проведением двух всегосударственных соборов. Пятый Толедский собор издал девять канонов, из которых не менее пяти были посвящены защите короля и его семьи. Следовательно, Хинтила чувствовал себя в опасности. Созванный в 638 г. Шестой Толедский собор разбирал вопросы церковного устройства и дисциплины. И на этот раз не обошлось без постановлений в защиту короля. Так как одновременно были изданы каноны, дававшие знати гарантии соблюдения ее прав, следует предполагать возрастающее влияние аристократии.

Хинтиле в 639 г. наследовал его сын Тульга, проводивший, как кажется, довольно мягкую политику. Несмотря на это, он пал жертвой заговора знати, провозгласившей в 642 г. в Пампльеге (пров. Бургос) королем Хиндасвинта. Тульгу вынудили постричься в монахи и тем самым устранили его из политической жизни страны.

Если мятежники думали, что 79-летний Хиндасвинт будет удобным для них правителем, то они очень сильно ошибались. Ни один другой вестготский король не боролся со знатью так беспощадно, как этот старик. По некоторым данным, жертвами его гнева пали 200 представителей высшей аристократии и еще 500 членов знатных родов. В качестве причины действий Хиндасвинта франкский хронист называет желание короля раз и навсегда покончить с восстаниями знати (Fredegar, 4, 82). Хиндасвинт развернул энергичную законодательную деятельность, имевшую своей целью полную реорганизацию юридической системы. Он намеревался заново переработать свод законов, но эта работа так и не была завершена при его жизни. Седьмой Толедский собор, созванный в 646 г., наряду с внутрицерковными вопросами обсуждал проблемы, связанные с нарушением клятвы верности. В этом также сказалась политика Хиндасвинта, направленная на усиление королевской власти. Той же цели служило и назначение соправителем его сына Реккесвинта, объявленное 20 июня 649 г. Подобная политика встретила полное одобрение влиятельных церковных кругов, опасавшихся возникновения новых беспорядков и войн в отсутствие законного и сильного наследника (Braulonis ep. 21. Ср. J. Orlandis Rovira, La iglesia visigoda y los problemas de la sucesion al trono en el siglo VII, 7. Settimana di Studio, publ. Spoleto 1960, S. 345).

Несмотря на все меры предосторожности после смерти Хиндасвинта в 653 г. вспыхнуло восстание, во главе которого стоял некий Фройя, о котором нам больше ничего неизвестно, опиравшийся на басков и осадивший Сарагосу. Впрочем, Реккесвинт быстро подавил этот мятеж.

Уже в 654 г. появился переработанный вариант вестготского свода законов. Светское законодательство было дополнено постановлениями соборов; внутренняя взаимосвязь светской и церковной сторон государства вестготов проявляется и в том, что соборы созывались именно в тот период времени, когда была обнародована Судебная Книга (Liber iudiciorum). Они состоялись в 653, 655 и 656 гг., между тем как за остальные 16 лет правления Реккесвинта не было проведено ни одного крупного собора. Восьмой Толедский собор обсуждал предложенный королем вопрос, как поступить с участниками мятежа Фройи, а также проблемы церковной дисциплины. Один канон устанавливал новые формы выбора короля. На заключительном заседании были вынесены постановления против иудеев. Десятый Толедский собор еще раз подтвердил важное значение клятвы верности. После долгих и спокойных лет правления в 672 г. Реккесвинт скончался в королеском подворье Гертикосе (не локализован) в окрестностях Саламанки.

В тот же день королем был выбран Вамба, человек уже в годах, но тем не менее чрезвычайно энергично взявшийся за выполнение своих королевских обязанностей. Сначала он предпринял поход против басков. Еще до окончания военных действий он узнал о мятеже Хильдериха, графа Нима. Когда посланный для подавления мятежа Павел, герцог Септимании, со своей стороны короновался на вестготский престол в Нарбонне и при поддержке Раносинда, герцога Тарраконской Испании, начал готовиться к войне с Вамбой, король лично выступил против мятежников, без труда перевалил через Пиренеи и захватил опорные пункты восставших. Павел был вынужден капитулировать в римском амфитеатре Нима, в котором он пытался укрепиться.

С этих пор в стране воцарился мир. Однако так как в результате похода против Павла в организации вестготского войска обнаружились серьезные недостатки, Вамба отдал приказ, по которому люди, сразу не выполняющие свой воинский долг в случае вражеского нападения, теряли свою свободу (LV 9, 2, 8). Вамба использовал королевскую власть над церковью интенсивней, чем его предшественники. Он самовольно учреждал епископства, одно из них в дворцовой церкви св. Петра и Павла в Толедо (12. Tolet., c. 4). Он не созвал ни одного государственного собора; по всей видимости, он не считал для себя необходимым заручиться поддержкой церкви. Правление Вамбы было насильственно прервано 14 октября 680 г. Эрвиг, сын византийца Ардабаста, прибывшего в Испанию при Хиндасвинте и женившегося на родственнице этого короля, поднес Вамбе напиток из саротамнуса. В результате отравления Вамба потерял сознание. Так как создавалось полное впечатление, что король с минуты на минуту умрет, его соборовали и по вестготскому обычаю надели на него монашескую одежду. Тем самым он переходил в духовное звание и лишался возможности править страной. Когда через несколько часов Вамба очнулся, его принудили подписать отречение от престола и отослали его в монастырь Пампльега, где он прожил еще 12 лет (Chronik Alfons III, S. 610).

Хотя Эрвиг был помазан на царство уже 21 октября 680 г., он чувствовал необходимость дальнейшего оправдания своего прихода к власти. Естественно, созванные на государственный собор епископы удовлетворили это желание и подтвердили законность его восшествия на престол. Также было с готовностью выполнено другое желание короля – избежать повторения судьбы Вамбы. В актах собора был очень точно описан весь ход действий, приведший к устранению Вамбы, и повторение этих действий воспрещалось под страхом суровой кары! Политический цинизм собора превосходит всяческое воображение.

Эрвиг вовсе не был слабым правителем, каким его часто изображают различные исследования. Многочисленными законами он пытался улучшить положение в стране. Если он и смягчил некоторые жесткие указы Вамбы, то сделал это потому, что подобные драконовские меры показали свою несостоятельность. На первый план в государственной деятельности Эрвига вышла борьба с иудейской религиозной общиной. Последовательней, чем его предшественники, он стремился насильно обратить иудеев в христианство. Им было запрещено заниматься любым родом деятельности, в котором они могли бы командовать христианами. Священникам было предписано взять иудеев под свой строгий надзор (LV 9, 2, 9).

Тринадцатый Толедский собор вынес по предложению короля постановления об охране короля и его семьи.

В период правления Эрвига произошли столкновения с франками (вероятно, речь шла об аквитанцах, отделившихся от франкского государства), протекавшие неблагоприятно для вестготов (Ibid., S. 611).

Эрвиг отдал свою дочь Киксилону в жены Эгике, родственнику Вамбы. Скорее всего, это был знак примирения с родом Вамбы, по-видимому, обладавшим большой властью и широким влиянием. На смертном одре 15 ноября 687 г. Эрвиг назначил зятя своим преемником.

24 ноября 687 г. Эгика был помазан на царство в Толедо. Если Эрвиг надеялся установить с Эгикой, выступавшим в качестве представителя рода Вамбы, длительный мир, то он жестоко ошибался. 11 мая 688 года был созван Пятнадцатый Толедский собор, по предложению короля разрешивший его от клятвы, которую он принес Эрвигу и которой он обязался охранять и направлять семью своего предшественника. Ненависть Эгики к Эрвигу проявляется в многочисленных отрицательных замечаниях по поводу бывшего короля, память которого Эгика пытался унизить в своих законах. Эгика выпустил 14 законов, большинство из которых было посвящено подчинению иудеев (J. Juster, La condition legale des Juifs sous les rois Visigoths, Festschr. P. F. Girard, Bd. 2, Paris 1913, S. 275-335. S. Katz, The Jews in the Visigothic and Frankish Kingdoms of Spain and Gaul, Cambridge, Mass. 1937). Радикальное действие возымел закон, запрещавший иудеям посещать рынки и вести торговлю с христианами (LV 12, 2, 18). Тем самым они были лишены источников дохода, по-видимому, позолявших им до сих пор облегчать свое положение с помощью подкупа. И все-таки своей кульминации антииудейское законодательство достигло только на Семнадцатом Толедском соборе 694 г. Тогда было выяснено, что испанские иудеи вступили в сношения со своими зарубежными единоверцами, чтобы устроить заговор против государства вестготов. Они якобы подталкивали сирийских и египетских арабов к нападению на Испанию. Чрезвычайно резкая реакция вестготов показывает, что они полностью осознавали тяжесть нависшей угрозы. Все евреи были лишены своего состояния и свободы и выселены со своих прежних мест. Король получил право продавать иудеев по своему усмотрению. Их дети разлучались с родителями по достижении семилетнего возраста и передавались на воспитание в христианские семьи. Похоже, эти драконовские меры были действительно приведены в исполнение, ибо с тех пор иудейский вопрос больше не поднимался. Только арабское завоевание освободило евреев от бесправного положения. Между 698 и 701 гг. на восточном побережье Испании, вероятно, у Аликанте, высадился византийский флот. Однако нападение было отбито (Cont. Hisp., 74). Скорее всего, эти события связаны с посылкой в западное Средиземноморье большого византийского флота, которому в 698 г. удалось на короткое время отвоевать у арабов Карфаген.

В самом начале правления Эгики некий Сунифред, о котором нам больше ничего не известно, провозгласил себя королем с помощью Толедского митрополита Сисберта. Должно быть, некоторое время он владел столицей, так как чеканил там свою монету (Miles, 454). Возможно, именно этот мятеж стал поводом для анти-аристократических действий Эгики. Хотя его предшественник в 683 г. был вынужден издать так называемый вестготский закон habeas-corpus, Эгика не стал с ним считаться. Он выносил многочисленные постановления о конфискациях и высылках. У иных он беззаконно вымогал долговые обязательства (Cont. Hisp., 59).

В 693-694 гг. Испания обезлюдела в результате жестокой эпидемии чумы. Потери населения в Южной Галлии были настолько высоки, что там не применялось анти– иудейское законодательство. Иудеи были предоставлены в распоряжение герцога Септимании, который мог пользоваться их услугами (17. Tolet., Введение). Около 701 г. Пиренейский полуостров поразила новая эпидемия (Cont. Hisp. 62), а между 707 и 709 гг. множествой людей стали жертвами голода и присоединившейся к этому несчастью чумы (Ajbar Maymua, перевод C. Sanchez-Albornoz, La Espana musulmana segun los autores islamitas y cristianos medievales 1, Buenos Aires 1946, S. 51, S. 38). В этот период произошло значительное уменьшение населения вестготского государства. Чтобы обеспечить королевскую власть за своим родом, в 698 г. Эгика назначил соправителем своего сына Витицу. Сначала в качестве области для управления ему было выделено бывшее королевство свевов с резиденцией в Туе. Однако из-за плохого состояния здоровья короля Витица был вскоре вызван в Толедо. 15 ноября 701 г. он был помазан на царство, а в конце 702 г. Эгика скончался.

О правлении Витицы нам почти ничего не известно. Похоже, он пытался передать королевскую власть своему несовершеннолетнему сыну, но после его смерти знать восстала против применения права престолонаследия. Эта партия в 710 г. возвела на трон, сломив ожесточенное сопротивление сторонников Витицы, Родериха, вероятно, внука Хиндасвинта (Cont. Hisp. 68. Chronik Alfons III., S. 611. C. Sanchez-Albornoz, El senatus visigodo. Don Rodrigo, rey legitimo de Espana, Cuadernos de Historia de Espana 6, 1946, S. 5-99). Вестготское королевство после изганания византийцев несколько десятилетий наслаждалось почти безмятежным миром. Но теперь на юге появился новый враг. После смерти Мухаммеда арабы очень быстро распространили свою власть на большие территории восточного Средиземноморья. В 697-698 гг. они завоевали византийскую Африку и продвинулись в населенную берберскими племенами западную часть Северной Африки. Летом 711 г. арабы во главе с Тариком переправились через Гибралтар (название означает «гора Тарика») и опустошили прилегающие земли. Родерих выступил против них с вестготским войском. В битве, состоявшейся 23 июля 711 г. на речушке Гвадалете к югу от Аркос-де-ла-Фронтеры (пров. Кадис), вестготы потерпели сокрушительное поражение. Родерих погиб (C. Sanchez-Albornoz, Otra vez Guadalete y Covadonga, Cuadernos de Historia de Espana 1, 1944, S. 11-114. Id., Donde y cuando murio Don Rodrigo, ultimo rey de los Godos, ibid. 3, 1945, S. 5-105). Причины этого поражения нельзя, как было принято до сих пор, сводить к измене сторонников Витицы в вестготской армии. В единственном достоверном источнике, Continuatio Hispana, ясно говорится, что в битве погибли также «соперники» Родериха, что вряд ли бы произошло, если бы они перешли к арабам. Впрочем, скорее всего, противники Родериха косвенным образом внесли свой вклад в поражение, так как их враждебное отношение к королю ослабило военную мощь вестготов.

Со смертью Родериха организованное сопротивление вестготов было сломлено. Приверженцы короля отвезли его тело в Визеу (Северная Португалия) и похоронили там. Население покинуло Толедо, митрополит Синдеред бежал в Рим. Некоторые города, такие как Мерида и Сарагоса, были захвачены арабами только после долгой осады. Теодемир, вероятно, бывший герцогом Испании Карфагенской, оказал арабам столь упорное сопротивление, что дело дошло до заключения мирного договора. По его условиям Теодемир получал управляемую им область в качестве наследственного княжества под верховной властью арабов. Речь идет о землях между городами Ориуэлой (пров. Аликанте) и Лоркой (пров. Мурсия), которая в поздних арабских источниках по имени Теодемира называется «Тудмир» (Ср. Encyclopaedie de l'Islam, 4, s. v. Todmir). Сыновья Витицы получили от арабов в частное владение богатые земли вестготской короны (Сыновей Витицы звали Аламунд, Ромулус и Ардабаст: (Imamat wa-l-Siasat des Ben Quitaba). Historia de la conquista de Espana de Abenalcotia el Cordobes, пер. J. Ribera, Madrid 1926, S. 11). На северо-востоке вестготской державы был провозглашен новый король: Агила II чеканил свою монету в Таррагоне, Хероне и Нарбонне (Miles 513-516). В списке королей вестготов Агиле II приписывается трехлетний период правления. Этим наши сведения о нем исчерпываются. Он определенно не был сыном Витицы, но скорее всего принадлежал к его сторонникам, так как в списке королей, называющем его имя среди других королевских имен, не упоминается Родерих. Если доверять данным этого списка, он правил в 711-714 гг. Тот же самый источник упоминает в качестве преемника Агилы II некоего Ардо, который якобы правил в течение семи лет. Предположительно он царствовал в Септимании, довольно поздно занятой арабами. Конец его правления следовало бы датировать примерно 720-721 г (Р. Менендес Пидаль делает из Ардо Ардабаста и отождествляет его с одним из сыновей Витицы (R. Menendez Pidal, Historia de Espana, S. LIV). И все же произвольную интерпретацию имени, дошедшего до нас в списке королей в форме Ардо, следует отклонить. Необоснованны и рассуждения д'Абадаля (R. d'Abadal, El paso de Septimania del dominio godo al franco a traves de la invasion sarracena (720-768), Cuadernos de Historia de Espana, 19, 1953, S. 5-54. Он считает Агилу II сыном Витицы). Так как Нарбонн был захвачен арабами в 720 г., а Каркассон и Ним даже позже, эти события хорошо согласуются со сведениями списка королей.

Если на северо-востоке в руки арабов попали последние остатки вестготского королевства, то на севере началось движение против захватчиков. Знатный вестгот Пелагий бежал из Южной Испании и стал во главе борьбы астурийцев с арабами. Между 721 и 725 г. он победил при Ковадонге (пров. Овьедо) арабский отряд (C. Sanchez-Albornoz, Pelayo antes de Covadonga, Buenos Aires 1955. Id., Otra vez Guadalete y Covadonga, Cuadernos de Historia de Espana 1, 1944, S. 112). Эта победа положила начало становлению королевства Астурии, которое со времени Альфонса II (791-842 гг). считалось продолжателем вестготского королевства. Именно из Астурии началась Реконкиста, отвоевание захваченных арабами земель. Через 781 год после битвы на Гвадалете она завершилась завоеванием Гранады в 1492 г. 

Традиционное языческое самосознание вестготов претерпело в VII веке радикальные изменения (О языческом самосознании ср. A. Dove, Studien zur Vorgeschichte des deutschen Volksnamens. SB Heidelb. 1916, 8). Процесс слияния двух этнических групп, римлян и вестготов, завершился в VII веке, причем с уверенностью можно сказать, что этот процесс затронул социальную и политическую верхушку. И в то же время мы не располагаем никакими данными о положении вестготов, поселившихся в Месете. Возникло новое политическое государственное самосознание, зачатки которого отчетливо проявляются уже у Иоанна Бикларского; в трудах Исидора Севильского оно принимает полностью развитые формы, у Юлиана Толедского перерастает в неизвестный до тех пор национализм.

Иоанн Бикларский, писавший в последнее десятилетие VI века, осуждает мятеж своего единоверца-ортододокса Херменегильда, так как это восстание «причинило готам и римлянам больше вреда, чем вражеское нашествие» (Johannes v. Biclaro, a. 579). Хотя он и совершенно четко разграничивает обе этнические группы, но уже выражает общие интересы всех «граждан государства». Историческая картина Исидора Севильского отражает следующую ступень развития. Если Иоанн Бикларский собирался написать всемирную историю и поэтому включил в поле своего зрения все Средиземноморье, то Исидор писал историю племени (gentes). Тем самым он подводил итоги политической эволюции, приведшей к возникновению на месте всемирной империи независимых варварских королевств. Труд Исидора заключается доказательством того, что готы превосходили римлян или по меньшей мере были им равны. Ни один другой враг не причинил империи столько несчастий, сколько готы; (Isidor, HG, 2). они захватили Рим, город, который до тех пор побеждал все другие народы (Ibid., 15). Исидор стремится доказать легитимность вестготского владычества, указывая на древность этого народа, его благородство и храбрость. Византийцев он считает врагами, а их господство в Южной Испании представляется ему узурпацией (Messmer, Hispania-Idee, S. 89). Из всего этого следует заключить, что Исидор несмотря на свое римское происхождение и на то, что он какое-то время жил в Константинополе, не ощущал себя римлянином, а приравнивал свои интересы к интересам вестготов. Слияние обеих этнических групп становится очевидным в произведениях Юлиана Толедского. В своей «Истории короля Вамбы» (Historia Wambae regis), написанной непосредственно вслед за подавлением восстания в Септимании, он противопоставляет испанцев «галльцам», причем последнее название он прилагает к жителям Септимании, которых четко отличает от франков (Gesta Wambae regis, c. 13. Отрицательное отношение к «галльцам»: ibid., Insultatio vilis storici in tyrannidem Galliae). «Галльцев», на которых опирался узурпатор Павел, Юлиан осыпает насмешками и издевками. В глазах Толедского митрополита они во всех отношениях были ниже испанцев. Однако ввиду того, что в Септимании продолжало жить многочисленное вестготское население, из описания событий у Юлиана следует, что вестготы утратили самоощущение единого народа. На его место пришло осознание общности жителей Иберийского полуострова, какому бы этносу они не принадлежали. Как выясняется из труда Юлиана, испанцы считали себя вестготами. Решающую роль играло не объективное происхождение, а субъективное этническое самоотнесение. К вестготам причисляли себя уже те осколки других народов, которые присоединялись к этому племени во время Великого переселения. Новым было то, что вестготами себя называло население обширной и единой территории. Изменившееся политическое самосознание выражалось еще и в том, что римляне перенимали германские личные имена (Орландис (J. Orlandis, El elemento germanico en la iglesia espanola del siglo VII, Anuario de estudios medievales 3, 1966, S. 30). отвергает сам факт принятия германских имен римлянами. И действительно, скудный вестготский материал не позволяет прийти к однозначному выводу. И тем не менее, так как в пост– готский период в Астурии во всех социальных слоях населения преобладали германские имена, сходное положение, должно быть, существовало и в вестготское время. Источники не противоречат этому предположению. Ср. J. M. Piel, Antroponimia germanica, в: Enciclopaedia linguistica Hispanica, Bd. 1, Madrid 1960, S. 421). «Псевдологическое соотнесение» (по Р. Венскусу) предполагало с одной стороны отсутствие любых правовых, языковых и конфессиональных различий, а с другой стороны исчезновение римского имперского самосознания. Оба эти условия были выполнены к середине VII века. В вестготском государстве впервые произошло формирование нации на территориальной основе. 

В церковных и светских юридических источниках VII века в роли конститутивных элементов государства постоянно фигурируют три понятия: народ (gens), отечество (patria) и король. Изменения в понятии gens, ставшем обозначать вместо племени все население Испании, мы разобрали выше. Сложнее истолковать термин patria (Ср. H. Beumann, Zur Entwicklung transpersonaler Staatsvorstellungen, Vortraege und Forschungen 3, Das Koenigtum, 1956, S. 213). Его содержание не составляла территория государства. Только при подозрениях в совершении преступления против короля, народа и отечества можно было подвергнуть пыткам несвободного человека, чтобы вынудить у него показания против его господина (LV 4, 1, 4).

В политической сфере народ должны были представлять отдельные индивидуумы, так как в своей совокупности он был политически недееспособен. На это представительство имел право не только один король. Королевское право помилования в случае, если речь шла о преступлении против отечества и народа, требовало подтверждения со стороны придворной знати и епископов (LV 6, 1, 7). Тем самым в подобных обстоятельствах обе эти группы выступали в качестве представителей народа (gens). Знати согласно юридическим представлениям того времени принадлежала в государстве очень важная роль. Всвязи с необычайным экономическим могуществом высшего слоя он всегда представлял опасность для королевской власти. Нельзя не заметить, что политические права знати были древнее, чем королевские. В некотором смысле король выглядел «узурпатором», присвоившим себе прерогативы аристократии.

Если в первой половине VII века доминировала система королевских выборов, то во второй половине столетия усилилась тенденция к передаче короны по наследству. Средствами, которые употреблялись для достижения этой цели, были назначение соправителем (Хиндасвинт – Реккесвинт, Эгика – Витица) и указание предшественника, кто должен быть его преемником, предвосхищавшее результаты последующих выборов (Вамба – Эрвиг, Эрвиг – Эгика). Впрочем, выборное право не было полностью забыто, как показывают избрания Вамбы и Родериха. Тем не менее тенденция к передаче власти по наследству была очевидна; она проявилась и в том, что начиная с 642 г. на трон, по-видимому, вступали представители только двух родов. Кажется, этому процессу в немалой степени способствовала церковь, видевшая в нем средство против междоусобных войн (J. Orlandis Rovira, La iglesia visigoda y los problemas de la sucesion al trono en el siglo VII, 7. Settimana di Studio, publ. Spoleto 1960, S. 348). Круг выборщиков был впервые назван Четвертым Толедским собором. Шестой Толедский собор отказал в пассивном праве выбора бывшим не-свободным, лицам духовного звания, иностранцам и тем, кто был однажды подвергнут унизительному наказанию обрезания волос (decalvatio). Само действие должно было происходить в Толедо или в месте смерти предыдущего короля. Круг светских выборщиков стал более ограничен: к выборам допускались только представители придворной знати (maiores palatii). Король должен был выполнять определенные этические требования. От него ожидали, что он будет защищать христианскую веру от иудеев. Он должен был проявлять умеренность в своих суждениях, действиях и образе жизни. И в конце концов, от короля требовали бережливости в расходах.

Вслед за выборами, которые, вероятно, завершались процедурой «народного» одобрения, следовал ряд церемоний, последовательность которых сейчас невозможно с уверенностью установить. Неизвестно, существовала ли она вообще. Инаугурация византийского императора в VI веке также могла меняться. В последующем изложении мы опишем эти действа в том порядке, в котором они были засвидетельствованы Юлианом Толедским при коронации Вамбы. После смерти Реккесвинта придворные сошлись на кандидатуре Вамбы, хотя выборы проходили очень трудно. После этого король и выборщики обменялись клятвами. Королевская клятва, содержание которой нам известно неполностью, с 636 г. включала обещание противостоять нападениям иудеев на христианство (6. Tolet., c. 3. Ср. C. Sanchez-Albornoz, La «ordinatio principis» en la Espana Goda y Postvisigoda, в: Estudios sobre las instituciones medievales espanolas, Mexico 1965, S. 711). Не позднее 635 г. король должен был торжественно обещать тщательно отделять свою личную собственность от государственной (8. Tolet., c. 10). Эрвиг заставил Эгику поклясться никогда не использовать свою власть в противоправных целях (15 Tolet., tomus). Присутствовавшие при дворе обещали королю хранить верность и заботиться о благополучии племени, отечества и короля. Эта клятва упоминается уже в Деяниях Четвертого Толедского собора. Клятва знати была впервые включена в протокол и подписана приносящими ее самое позднее при выборах Вамбы (Gestae Wambae regis, c. 24). Сторонники Павла клялись быть верными ему и бороться с Вамбой и его сторонниками. Это указывает на то, что клятвенная формула, если таковая вообще существовала, могла принимать различные формы. Постоянные упоминания верности и обоюдность клятвы отчетливо говорят о том, что эта процедура уходит корнями в отношения между королем и его дружинниками (О германском институте дружины ср. W. Schlesinger, Herrschaft und Gefolgschaft in der germanisch-deutschen Verfassungsgeschichte, HZ 176, 1953, S. 225-275. Id., Randbemerkungen zu drei Aufsetzen ueber Sippe, Gefolgschaft und Treue, в: Beitraege zur deutschen Verfassungsgeschichte des Mittelalters, Bd. I, Goettingen, 1963, S. 286-334. Вопрос о германском или римском происхождении вестготской клятвы верности остается невыясненным. См. литературу по этому предмету в: C. Sanchez-Albornoz, En torno a los origenes del feudalismo, Bd. 1, Mendoza (Argentina) 1942, S. 56). Только члены придворной знати приносили клятву непосредственно королю. Остальные свободные клялись перед королевскими уполномоченными, ездившими по стране (discussor fidei: LV 2, 1, 7).

С обоюдным принесением клятвы связан другой, до сих пор не вполне понятный обряд, «прием в мир (короля)» (Gesta Wambae regis, c. 3: … ad suam omnes pacem recepit,… Об этом акте см. C. Sanchez-Albornoz, La «ordinatio principis» en la Espana Goda y Postvisigoda, в: Estudios sobre las instituciones medievales espanolas, Mexico 1965, S. 709).

Новый правитель облекался королевской властью сразу после обмена клятвами, как отчетливо говорит Юлиан Толедский. Впрочем, оставались еще две важные процедуры: помазание и коронация. Так как избрание Вамбы произошло за 180 км от Толедо, отсрочку помазания следует отнести за счет обычая проводить этот ритуал в столице страны. На 19-ый день после своего избрания Вамба в полном королевском облачении отправился в дворцовую церковь св. Петра и Павла. Здесь король, стоя перед алтарем, принес своим подчиненным клятву, которую следует отличать от клятвы, упомянутой нами выше. После этого наконец состоялся важнейший акт, помазание короля. Вамбы преклонил колени, и митрополит Квирик Толедский помазал ему голову. Вестготское королевское помазание следовало ветхозаветному образцу (R. Kottje, Studien zum Einfluss des Alten Testamentes auf Recht und Liturgie des Fruehen Mittelalters, 1964, S. 94-105). Сложно определить, когда у вестготов появился этот обычай. Мы впервые слышим о помазании при коронации Вамбы, но сам обряд должен быть древнее, так как Юлиан Толедский говорит о нем как о чем-то само собой разумеющемся. Самый ранний возможный срок введения помазания в церемонию инаугурации – сразу после обращения вестготов в православие. Так как Реккаред начал править еще до перехода в ортодоксальную веру, мы вряд ли можем предположить, что он был помазан на царство. Возможно, первым эту процедуру прошел Сисенанд, так как этот узурпатор, как показывают Деяния Четвертого Толедского собора, стремился к церковной легитимации своей власти (Санчес-Альборнос (C. Sanchez-Albornoz, La «ordinatio principis» en la Espana Goda y Postvisigoda, в: Estudios sobre las instituciones medievales espanolas, Mexico 1965, S. 714). считает возможным помазание Реккареда, но предполагает, что более вероятно введение помазания при инаугурации Хиндасвинта. Лаккара (J. M. Lacarra, La iglesia visigoda en el siglo VII, 7. Settimana di Studio, publ. Spoleto 1960, S. 365) считает первым помазанным королем Сисенанда). Значение помазания повышалось с течением времени. Характерно, что мы ничего не знаем об истоках этого обряда у вестготов. Вероятно, источники не воспринимали помазание как нечто, достойное упоминания. Ко времени Вамбы оно уже стало конститутивным элементом коронации. В письме Павла Вамбе, дошедшем до нас благодаря Юлиану, узурпатор называл себя «помазанным королем» (unctus rex), чтобы подчеркнуть свою легитимность. Вестготские списки королей в первый раз упоминают помазание, говоря о Вамбе, о Эгике и Витице там сказано, что они были облечены королевской властью через помазание (unctus est … in regno). Таким образом, значение этого ритуала оттеснило в тень другие церемонии королевской инаугурации. Помазание обычно проводилось в воскресенье. В воскресенье были помазаны и Вамба, и Эрвиг, и Эгика, и Витица, хотя во всех этих случаях между выборами короля и помазанием избранника проходило несколько дней.

Помазание как составная часть инаугурации стало играть большую роль и в франкском государстве. Не вполне ясно, отталкивалось ли помазание Пипина в 751 г., первое франкское королевское помазание, от вестготского образца или же независимо от него напрямую восходило к Ветхому Завету (Обсуждение этого вопроса см. в: 7. Settimana di Studio, publ. Spoleto 1960, S. 388).

Неизвестно, существовала ли какая-то связь между помазанием и коронацией. Не ясно также, был ли обычай королевской коронации заимствован у византийцев, император которых Маркиан первым принял корону в 450 г (O. Treitinger, Die ostroemische Kaiser– und Reichsidee, 2 Aufl., 1956, S. 87). У вестготов, возможно, коронация имела и германские корни, так как еще во времена расселения в южнорусских степях их вожди носили на голове металлические обручи, а позднее, вероятно, роскошно отделанные шлемы (P. E. Schramm, Herrschaftszeichen und Staatssymbolik, 1954, S. 136). Леовигильд появляется на монетах в диадеме, но из-за иконографической зависимости от византийских монет на основании этих изображений нельзя делать какие-либо выводы о действительном употреблении этого аттрибута власти вестготскими королями. Обряд коронации, должно быть, находился в тесной связи с духовной сферой, так как короны часто отсылались в церкви в виде подарков. Некоторые короны сохранились до наших дней благодаря находке клада в Гваррасаре (пров. Толедо). Наряду с коронами, которые никто бы не мог носить из-за их величины, мы обнаруживаем несколько экземпляров с шарнирами и подкладкой, что указывает на их использование по назначению (W. Schuecking, Die Regierungsantritt, 1899). Павел похитил из церкви св. Феликса в Хероне корону, пожертвованную Реккаредом, и использовал ее при своей коронации в Нарбонне (Gesta Wambae regis, c. 26). Мы не знаем, когда коронация была включена в состав инаугурационного ритуала; упомянутое пожертвование Реккареда доказывает, что этот король был коронован (Ср. C. Sanchez-Albornoz, La «ordinatio principis» en la Espana Goda y Postvisigoda, в: Estudios sobre las instituciones medievales espanolas, Mexico 1965, S. 708).

За исключением обоюдной клятвы короля и подданных остальная часть церемониала коронации вестготского короля находилась в ведении церкви. Сохранились ли в королевской инаугурации какие-то германские элементы, неизвестно. Можно было бы вспомнить о поднятии на щите, но применение этого ритуала у вестготов не подтверждается никакими данными (Ibid., p. 716).

Король обладал практически неограниченной властью. Ему принадлежало право издавать законы, руководствуясь только своей волей (LV 2, 1, 14). В компетенции придворного суда, на котором председательствовал король, находилось совершенствование законов (LV 2, 1, 13). Хотя Реккесвинт и подчеркивал, что законы должны одинаково исполняться как королем, так и подданными, тем не менее существовало много возможностей истолковывать или даже перетолковывать право в пользу правителя. Реккесвинт полностью осознавал эту опасность, так как он вынес постановление, по которому король не мог сам выступать на процессах, в которых он был одной из судящихся сторон, но его должен был представлять его уполномоченный (LV 2, 3, 1).

Так как король получал свою власть напрямую от Бога, его приказы и распоряжения не встречали никакого сопротивления. Однажды Хиндасвинт решил назначить священника Евгения Толедским митрополитом. Епископ Браулио Сарагосский, у которого Евгений до того состоял архидьяконом, попросил короля пересмотреть свое решение, так как он крайне нуждался в услугах Евгения. Хиндасвинт ответил вежливо, но отказал. 

«Ибо ты же не думаешь, блаженнейший Отче, что я могу сделать что-либо кроме того, что определил Господь, то и необходимо, чтобы ты согласно нашему решению уступил нам архидьякона Евгения как епископа нашей церкви.» (Braulionis ep. 32) Когда папа Гонорий I в одном письме испанским епископам жаловался на якобы слишком спокойное отношение вестготов к иудеям, Браулио за весь испанский епископат ответил ему, что король благодаря вдохновению Божьему предупредил эти упреки (Braulonis ep. 31. Ср. J. M. Laccara, La iglesia visigoda en el siglo VII, 7. Settimana di Studio, publ. Spoleto 1960, S. 363). Похоже, в данном случае вестготский король в аспекте его отношений с Богом приравнивается к папе. Король, ходящий «сразу» под Богом, естественным образом приобретал неограниченные права, так как он в любом случае всегда мог сослаться на божественное вдохновение.

Чтобы хоть как-то обезопасить себя от растущей королевской власти, церковь попыталась ограничить правителя моральными рамками. «Король занимает свое положение на основании права, а не на основании своей личности» (regem etenim iura faciunt, non persona), – так постановил Восьмой Толедский собор в 653 г. Большое значение придавали разделению частных владений правителя и государственной собственности. Предшественников Реккесвинта – вероятно, имелся в виду его отец Хиндасвинт – упрекали в неправедном обогащении (Tolet., c. 10). Согласно принципу, по которому обозначение вещи должно соответствовать ее содержанию, Исидор Севильский установил: Слово «король» происходит от «править» (regere). «Правыми деяниями сохраняют королевскую власть, греховными теряют ее» (Etymologiae, 9, 3, 4). «Король скромен и сдержан, тиран, напротив, безбожен и жесток.» (Ibid., 2, 29, 7). На Восьмом Толедском соборе Реккесвинт признал правомерность подобных утверждений: «Лишь тот может в действительности заботиться о благе подданных, кто имеет в виду не свое собственное, а всеобщее благо.» И все же эти соображения не оказали заметного влияния на образ правления большинства вестготских королей. 

Целям укрепления королевской власти служила и правовая система. В 654 г. Реккесвинт выпустил «Судебную книгу» (Liber iudiciorum), в которую наряду с 324 законами прежних королей вошло 99 законов Хиндасвинта и 87 Реккесвинта. Это произведение, скорее всего, не должно было покрывать все поле правовой жизни, а служить чем-то вроде справочника для повседневной деятельности судей. Королевский эдикт об обнародовании «Судебной книги» запрещал использовать на суде другие юридические сборники. Тем самым было юридически утверждено равноправие римлян и вестготов, фактически существовавшее с давних пор (F. S. Lear, The Public Law of the Visigothic Code, Speculum 26, 1951, S. 1-23. О влиянии Кодекса Юстиниана на вестготские законы см. A. Larraona, A. Tabera, El derecho Justinianeo en Espana, Atti del Congresso internazionale di diritto Romano, Bd. 2, publ. Pavia 1935, S. 85-182). Благодаря применению территориального, общего для всех жителей права вестготское государство обогнало в юридической сфере все остальные германские королевства. Создание единого государственного права, должно быть, во многом способствовало укреплению гражданского единства. Уравнение римлян и готов и их слияние в единую нацию по территориальному – а не племенному – принципу получило с этой стороны важный импульс к дальнейшей эволюции. В результате вестготская держава обрела высокую степень «государственности», которой не смогли достичь другие германские государственные образования. Из бродячего племени, «государства личных союзов» получилось «территориальное государство» (Т. Майер).

Возникновение трансперсональной идеи государственности препятствовало разделению вестготского королевства, в то время как другие германские державы, такие как государства франков, бургундов и тюрингов, неоднократно разделялись между королевскими сыновьями. Там преобладали патримональные представления, которые мы сегодня отнесли бы к сфере частного права. Если Лиува I назначил соправителем Леовигильда, а Леовигильд разделил власть со своими двумя сыновьями, то они действовали по примеру римских императоров, как явствует из описания событий Иоанном Бикларским. В обоих этих случаях никто не собирался действительно разделять государство. И наоборот, к разделу страны стремился, похоже, узурпатор Павел, о чем свидетельствует его письмо к Вамбе, дошедшее до нас в трудах Юлиана. В качестве герцога Септимании Павел, возможно, был хорошо знаком с франкскими представлениями о делимости королевства.

Конечно, продолжало существовать и германское обычное право. Еще незадолго до падения вестготской державы одна новелла Эгики санкционировала применение происходящего из германского права Божьего суда в виде испытания водой (LV 6, 1, 3). Нам не вполне ясно, как следует представлять себе сосуществование официального государственного права, испытавшего сильнейшее римское влияние, и обычного права в судебной практике.

При Эрвиге появилась новая редакция вестготского права. То, что король считал эту задачу первоочередной и насущно необходимой, видно из того, что новая редакция было обнародована спустя всего лишь несколько месяцев после его восшествия на престол, состоявшегося 14 октября 681 г. Комиссия просмотрела все старые законы и внесла в некоторые из них изменения, причем эти изменения были направлены прежде всего на прояснение темных или непонятных мест (Zeumer, S. 496). Если его предшественники провозглашали свои законы перед собранием светских сановников, то со времен Эрвига в законодательном процессе напрямую стали участвовать государственные соборы. Каноны Толедских соборов имели действие государственных законов, уже не требуя, как раньше, особого законодательного акта со стороны короля. Язык вестготских законов выдает прогрессирующий упадок юридической науки. Вместо точных формулировок появляются запутанные синтаксические конструкции, заимствованные из церковной области этические наставления заглушают юридическое ядро. Стилистическое сходство многих законов с соборными постановлениями указывает на то, что в их формулировании участвовали духовные лица, но не юристы. 

В качестве исполнительных органов королевской власти можно назвать – наряду с церковью – администрацию, войско и королевскую дружину.

Вестготская администрация была организована гораздо лучше, чем соответствующие инстанции большинства других германских государств. Несмотря на многочисленные перемены, римское наследие сохранилось здесь более полно, чем где бы то ни было еще. Во главе шести провинций королевства, территории которых соответствовали границам римских провинций, стояли герцоги (duces), выполнявшие преимущественно военные функции, но облеченные и гражданскими полномочиями. Так, в их обязанности входило одергивать судей, отправлявших правосудие вне зоны своей юрисдикции (LV 2, 1, 18), и вообще им вменялось нечто вроде должностного надзора за судьями (LV 6, 4, 3). При перечислениях чиновников, облеченных судейскими полномочиями, герцог всегда называется в первую очередь (например, LV 4, 5, 6). По причине такой полноты власти положение герцога в VII веке предоставляло хорошую отправную точку для достижения королевской короны. Свинтила до своего провозглашения королем был герцогом, то же, видимо, можно сказать и о Сисенанде. Вероятно, до 710 г. Родерих был герцогом Бетики. Павел совершил тщетную попытку сменить герцогскую должность на королевский трон.

Под началом герцогов находились comites civitatum, графы, осуществлявшие гражданское и военное управление городами и их окрестностями. При этом на первый план, по свидетельству законов, выходила судебная деятельность. Поэтому граф часто назывался «судьей» (iudex), так как его суд был важнейшей инстанцией в правовой сфере (например, LV 3, 4, 17). Однако, точно такое же наименование носили чиновники, состоявшие под началом графа (например, LV 7, 4, 2). Не во всех случаях можно провести между ними четкую границу. К подчиненным графа относились его заместитель (vicarius) и судьи более мелких районов (iudex territorii: LV 9, 1, 6). Предписания судей передавались посыльными (missi: LV 2, 1, 19). Исполнение приговора входило в обязанности судебных исполнителей (saiones: LV 2, 2, 4). Кроме того, король для проведения какого-либо процесса мог посыласть судей из своего окружения (Vita Fructuosi 15). К судьям нижнего уровня относился и adsertor pacis, обладавший, впрочем, очень ограниченными возможностями (LV 2, 1, 17).

Исключение из общей системы администрации, построенной на универсализме чиновников, выполнявших всевозможные королевские поручения, составляло финансовое ведомство. Здесь особенно сильно действовали римские образцы (C. Sanchez-Albornoz, El tributum quadragesimale. Supervivencias fiscales romanas en Galicia, в: Estudios sobre las instituciones medievales espanolas, Mexico 1965, S. 353-368. Он показал, что фрагменты римской налоговой системы просуществовали в Галисии вплоть до X века). Третий Толедский собор с одобрения Реккареда постановил, что фискальные чиновники должны являться на ежегодно проводимые поместные соборы, «чтобы они могли узнать, что они должны поступать с подданными кротко и справедливо и не обременять чрезмерными налогами ни свободных, ни фискальных рабов.» На епископов была возложена задача контролировать фискальную администрацию. Это постановление стало проводиться в жизнь. Митрополит Таррагонский Артемий сообщил в 592 г. сборщикам налогов (numerarii) провинции, какие побочные доходы они могут собирать, находясь при исполнении своих служебных обязанностей (Epistola de fisco Barcinonensi, ed. J. Vives, Concilios Visigoticos, S. 54). Так как документ подписало три викария Артемия, следует предположить, что был созван собор, на котором налоговые сборы обсуждались с председателем налогового управления (comes patrimonii). Деяния Второго Севильского собора (619 г). также упоминают о присутствии на нем двух финансовых чиновников, rector rerum fiskalium Сванилы и rector rerum publicarum Сисискла. Подробности должностных обязанностей обоих неизвестны (Лопес Родо – L. Lopez Rodo, El patrimonio nacional, Madrid 1954, S. 44) считал, что rector rerum publicarum осуществлял управление государственным имуществом, а comes patrimonii – личным имуществом короля. Подобное разделение сфер ответственности выглядит вполне приемлемым, но не находит никакого подверждения в источниках. Похоже, юрисдикция этих двух чиновников, присутствовавших на Севильском соборе, ограничивалась Бетикой, так как одновременно с этим и в других провинциях проводились соборы, на которых рассматривались вопросы, связанные с налогами (Tolet. 18)).

Цитированное выше постановление Третьего Толедского собора подразумевает, что при взимании налогов существовали определенные трудности. Другие источники также подтверждают существование финансовых проблем. В этом направлении указывает уже клятвенное обещание преемников Реккесвинта бережливо вести государственное хозяйство. В 683 г. Эрвиг решил списать невыплаченные налоги, так как взимание недоимок означало бы разорение народа (Tolet., tomus). Устранению финансовых затруднений, похоже, служило и вымогание денег у знати (Cont. Hisp., 59). Создается впечатление, будто в VII веке налоговое бремя в вестготском государстве было немногим легче, чем в поздней Римской империи. Сложно определить причины, приведшие к такому положению дел, но, возможно, они связаны с возрастающей экономической мощью знати и исчезновением сословия свободных. Должно быть, было очень сложно взимать налоги с аристократии, поэтому короли были вынуждены прибегать к неординарным методам, чтобы получить деньги от власть имущих. В течение последних десятилетий существования вестготской державы на доходах казны, видимо, отрицательно сказалось уменьшение численности населения. Правда, источники ничего не сообщают о всеобщем упадке экономической деятельности, но такая возможность не исключается.

Сохранением до некоторой степени регулярной налоговой системы королевство вестготов отличалось от большинства других германских королевств. Его короли пользовались за границей славой сказочно богатых, а популярность вестготских принцесс у франкских королей объясняется не в последнюю очередь их богатым приданым.

Кроме налоговых сборов и штрафов государь вестготов получал значительные доходы от казенных владений (О вестготской государственной собственности см. L. Lopez Rodo, El patrimonio nacional, Madrid 1954, S. 33). Их размеры были подвержены серьезным изменениям, так как в источниках часто упоминаются конфискации и реституции. Из королевских владений мы достоверно знаем только Гертикос, где-то в окрестностях Саламанки, и Пампльегу (пров. Бургос). Сыновья Витицы, по некоторым сведениям, получили в наследственное владение от арабов всю казенную собственность, якобы составлявшую 3000 подворьев (Historia de la conquista de Espana de Abenalcotia el Cordobes, пер. J. Ribera, Madrid 1926, S. 2).

Римская государственная почта существовала в вестготском королевстве еще в VII веке (LV 5, 4, 19).

Вестготское войско, в VI веке часто и успешно сражавшееся с франками, в VII веке утратило свою силу; одной из причин этого можно считать длительный мирный период. Более существенное основание составляет снижение численности свободных в армии. Ослабление войска явственно проявилось в походе Вамбы против Павла. Еще в Испании войско начало совершать всевозможные преступления, грабежи, поджоги, насилие. Многие укрывались от военной службы. Получив такой отрицательный опыт, Вамба издал декрет, по которому каждый, не выполнивший свой воинский долг при вражеском нападении, должен лишиться состояния и свободы. Правомочным извинением могла служить лишь болезнь, но в таком случае в войско следовало отсылать несвободных (LV 9, 2, 8). Эрвиг жаловался, что знатные люди не выводят на войну даже двадцатую часть своих подданных, и требовал поставлять в армию каждого десятого раба, причем господин должен был отвечать за их снаряжение (LV 9, 2, 9). Оба закона говорят о том, что большая часть войска состояла из несвободных, выходивших на войну со своим господином, а не из свободного ополчения. Такое положение дел может служить достаточным объяснением возникновения слова «thiuphadus». Король попал до опреленной степени в зависимость от доброй воли аристократии. Большая часть войска лишь опосредованно подчинялась государю. Вестготское войско славилось хорошей конницей; в высшей степени вероятно, что конными были все знатные люди и, предположительно, какая-то часть их отрядов. Наряду с этим в армии была и многочисленная пехота (C. Sanchez-Albornoz, La caballeria visigoda, Festschrift A. Dopsch, 1938, S. 103).

Несмотря на обширную прибрежную линию, у вестготского государства не было флота, достойного упоминания. Сисебут сформировал атлантическую эскадру, которая помогала ему в походе против басков (W. Stach, Koenig Sisebut, ein Maezen des isidorianischen Zeitalters, Die Antike 19, 1943, S. 64). Как и у знати, у короля была своя дружина. Для королевской власти она, вероятно, была важнее войска. Дружинники были связаны с королем особой клятвой, возлагавшей на них обязательства, которые выходили за рамки обычной клятвы верности. Они были обязаны сопровождать короля (obsequium). В источниках они упоминаются под названиями «верные короля» (fideles regis), «домашние» (gardingi) и «спутники» (comites). Один раз члены королевской дружины называются франкским термином leudes (LV 4, 5, 5). Гардинги, в отличие от остальных дружинников, не занимали никаких определенных должностей. Их статус определялся как промежуточная стадия, как предпосылка для возвышения и занятия высокого чина (Подробнее см. C. Sanchez-Albornoz, Espana y el feudalismo carolingio, в: Estudios sobre las instituciones medievales espanolas, Mexico 1965, S. 765-790. Id., El precarium en occidente durante los primeros siglos medievales, в: Estudios sobre las instituciones medievales espanolas, Mexico 1965, S. 521-546. Id., El aula regia y las asambleas politicas de los Godos, Cuadernos de Historia de Espana 1946, S. 5-110. Id., En torno a los origenes del feudalismo, Bd. 1, Mendoza (Argentina) 1942, S. 56).

Королевские дружинники, как правило, получали земельные пожалования. Для этих пожалований характерно, что пожалованный не должен был вносить регулярные выплаты, полагавшиеся по общим условиям ссуд земельных угодий, что они выдавались на неопределенное время и в любой момент могли быть отозваны королем. Особая форма земельной ссуды (precarium), которую следует возводить к римскому праву, слилась в государстве вестготов с германским институтом дружины и переродилась в орудие королевской внутренней политики. В данном случае речь идет о некоем прообразе феодализма, который, впрочем, так и не достиг у вестготов своего полного развития. Некоторые признаки говорят о том, что король пытался «монополизировать» знать, предоставляя привилегии только членам своего окружения, с которыми его связывала особая клятва, упомянутая выше. Это в первую очередь касается служащих «дворцового ведомства» (palatinum officium). В то время как Четвертый Толедский собор, созванный в 633 г., причислял к королевским выборщикам всех представителей знатного сословия, Восьмой Толедский собор упоминает об этом праве только в отношении придворной знати (maiores palatii). Так как из мирян только члены этой группы могли принимать участие в государственных соборах, в этом тоже проявляется возможность политического влияния, которой была лишена остальная аристократия. Реккесвинт в своем письме, направленном Восьмому Толедскому собору, говорит о том, что члены придворной знати были причастны к управлению государством (in regimine socios). За политической привелегированностью последовала привелегированность правовая. При совершении проступков, не относящихся к особо серьезным преступлениям, со времен Эрвига представители придворной знати и их дети могли снять с себя все обвинения, просто принеся клятву в своей невиновности (LV 6, 1, 2). В конечном итоге Тринадцатый Толедский собор постановил, что ни один придворный не может быть осужден без формального судебного процесса. Вину обвиняемого нужно было доказать перед судом, составленным из епископов и членов придворной аристократии. Тем самым был создан сословный суд. Это постановление демонстрирует, какой властью до тех пор обладал король. Прежде случалось, что представитель придворной знати бывал осужден без судебных слушаний. Впрочем, ограничение королевской власти было непродолжительным, как показывают действия Эгики. Один тот факт, что было вообще возможно провести такое постановление, показывает, что время от времени придворная знать могла идти против короля в качестве сплоченной социальной группы. Очевидно, для высшей знати приглашение ко двору было желанным событием, но неясно, сколь продолжительный успех имело приручение высшей знати, проводившееся подобным способом.

Король мог принимать на свою службу и людей из несвободного сословия (Подобное случалось еще в древнегерманский период: Тацит, Германия, 25). Часто им доверялись достаточно важные задачи. Королевские рабы обладали, в отличие от остальных несвободных, юридическими и экономическими привилегиями. Перед судом начальники королевской конюшни, кравчие, начальники серебряной мастерской и кухни обладали одинаковыми свидетельскими правами со свободными. Этих людей не следует смешивать с чиновниками королеского двора, принадлежавшими к свободному сословию, должности которых имели значение лишь почетных титулов. Король мог предоставить любому своему рабу полное право свидетеля. Это приводило к тому, что определенные представители аристократии формально передавали королю своих рабов, чтобы пользоваться их услугами на судебных процессах (LV 2, 4, 4). Среди королевских рабов попадались состоятельные люди, располагавшие земельными владениями и многочисленными рабами. Впрочем, король имел право высшей собственности над их состоянием (LV 5, 7, 16). Некоторые из них достигали такого положения, что могли основывать домашние церкви и обставлять их всем необходимым (3. Tolet., c. 15). Хотя духовным саном могли быть облечены только свободные, у короля были свои несвободные клирики (Ibid., c. 8). Король мог привлекать на свою службу также рабов, принадлежавших частным лицам. При этом часто дело доходило до недоразумений, поскольку бывшие рабы на своем новом посту стремились из мести навредить бывшему господину. Поэтому в 683 г. Эрвиг был вынужден отказаться от назначения рабов, не принадлежавших ему, на высшие должности (Tolet., c. 6).

Использование несвободных предоставляло королю то преимущество, что в их лице он получал послушное орудие, полностью зависевшее от его милости. Каким образом сказывались назначения несвободных на государственные должности, неизвестно. И все же в королевских рабах следует видеть важный инструмент, обеспечивавший претворение в жизнь rоролевской воли. 

История вестготской церкви VII века примечательна тем, что церковь, как и государство, все больше отдалялась от внешнего мира, все активней вовлекалась во внутриполитические дела и государственное управление и все сильнее централизировалась.

Интересно отметить затухание отношений с Римом. За период между 604 и 711 гг. в Испанию было направлено лишь 8 папских посланий. За то же время франкское государство получило 27 папских писем, а англо-саксонские королевства – 40 (Magnin, S. 2ff. J. M. Lacarra, La iglesia visigoda en el siglo VII, 7. Settimana di Studio, publ. Spoleto 1960, S. 353). Хотя авторитет Апостолического престола открыто признавался в Hispana, сборнике использовавшихся вестготской церковью юридических источников, папские прерогативы часто оставлялись без внимания. Так, лишь спустя три года после обращения вестготов Реккаред известил папу об этом важнейшем событии. Его ссылки на дорожные и транспортные сложности выглядят неубедительными. Вероятно, вестготская сторона ограничила свои отношения с Римом необходимым минимумом по причине того, что после поражения остготов папский престол попал под влияние Византийской империи. Возможно, вестготский король опасался того, что папа станет служить орудием осуществления византийских притязаний на всемирное владычество (Lacarra, ibid., S. 368). Король, фактически возглавлявший испанскую церковь, может быть, предвидел также угрозу конфликта с папой за разграничение сфер влияния. То, что в Риме признали церковно-политические отношения, сложившиеся в королевстве вестготов, выясняется из того факта, что Лев II послал Деяния VI-ого Вселенского собора не только митрополиту Толедскому, но и королю Эрвигу и какому-то неизвестному нам графу Симплицию (Magnin, S. 23).

Вестготская церковь обладала ярко выраженным самосознанием. Оно проявилось уже в ответе епископа Браулио Сарагосского папе Гонорию I на вопрос об обращении иудеев. Сверх того, он сопроводил свой ответ поучением: употребленное папой по отношению к испанским епископам сравнение с немыми псами, которые не могут лаять, происходит не из Иезекииля, как считал Святой Отец, а из Исайи. Если в предыдущем примере сохранялись хоть какие-то формы вежливости, то спор между Юлианом Толедским и папой Львом II привел к возникновению острого конфликта. Папа отослал Деяния VI-ого Вселенского собора, чтобы испанские епископы поставили под ними свои подписи. Так как Деяния прибыли непосредственно перед закрытием Тринадцатого Толедского собора, было решено разобрать эти вопросы на поместных соборах. Желание испанской церкви подвергнуть дополнительному рассмотрению Деяния, уже одобренные папой, говорит о высоком чувстве собственного достоинства Юлиана и его товарищей. Между тем Юлиан, высокообразованный, но честолюбивый и даже тщеславный человек, совершенно неожиданно послал папе свое вероисповедание (F. Goerres, Der Primas Julian von Toledo, Zs. f. wiss. Theologie, 46, 1902, S. 524-553). Папа увидел в отдельных местах этого послания новые и сомнительные в догматическом отношении выражения. Юлиан отреагировал на критику из Рима крайне резко и раздраженно. На Пятнадцатом Толедском соборе он изложил собравшимся свою точку зрения, сославшись на отцов церкви, при этом довольно непочтительно отозвавшись о папе. Юлиан говорил о «невежественных соперниках» (имея в виду Бенедикта II), с которыми не следует даже вступать в дискуссию, если они не склонились перед приведенными цитатами из отцов церкви. Таким образом, в догматических вопросах Юлиан чувствовал себя по меньшей мере равным папе. В конце концов спор утих сам собой, так как за это время умер папа и два его преемника. Сергий I, которому поступил протест Юлиана, уже не знал, из-за чего все это началось, и одобрил исповедание воинственного митрополита. Этот инцидент показывает, насколько испанская церковь отдалилась от Рима. Ее эволюция в сторону независимой церкви вестготского государства, планировавшаяся Аларихом II и вновь набравшая силу только после обращения вестготов, достигла в VII веке своего логического завершения. Вестготская церковь почти что совершенно потеряла контакт с ойкуменой. В Риме также мало что знали о испанских делах. Папа послал Деяния Шестого Вселенского собора Квирику Толедскому, который умер еще за четыре года до того.

Начиная с Третьего Толедского собора церковь была вовлечена в дела государственного управления и в политику. Эта тенденция усилилась на Четвертом Толедском соборе; с этих пор важнейшей задачей церкви стало укрепление королевской власти в противовес знати. Она легитимизировала государственные перевороты. Поставленные перед ней королем требования церковь разрешала способами, вызывающими у наблюдателя чувство удивления, так как они демонстрируют полнейшее отсутствие у вестготских епископов политической морали. Очевидные недостатки государственного управления вынудили королей привлекать церковь в качестве контролирующего органа. Впрочем, этот процесс был свойственен не одному лишь вестготскому государству; также в Византии и в государстве франков, а именно в судебной сфере, епископы выполняли функции, которые по сегодняшним представлениям относятся к области государственного управления (Justinian, Nov. 86, 123). Корни такой эволюции следует искать в поздней античности (F. Vittinghoff, Zur Verfassung der spatantiken 'Stadt', Vortraege und Forschungen 4, 1958, S. 11-39). У вестготов в конечном итоге произошло смешение церковной и светской администрации. Воздействию христианских идей на государство и королевскую власть противостояли политизация о омирщание церкви (К церковному влиянию следует, видимо, возводить отказ в VII веке от цареубийств, столь обычных в прежние времена, и замену их на более мягкие формы отстранения от власти). Характерно, что за преступления против короля, племени и отечества виновные отлучались от церкви, но королю принадлежало право отменять эти церковные наказания (12. Tolet., c. 3). Епископы и священники стали представителями исполнительной власти и были уравняны в правах с соответствующими светскими чиновниками (A. K. Ziegler, Church and State in Visigothic Spain, Washington 1930, S. 143ff.; Magnin, S. 177). Без предварительного королевского одобрения не мог быть созван ни один государственный, а также, вероятно, ни один поместный собор (Magnin, S. 51). Примечательно, что обсуждение теологических вопросов было на соборах редкостью. Интерес к теологической проблематике вновь возродился только в конце VII века (Ibid., S. 120). На передний план в дискуссиях вестготских соборов выходили политические и дисциплинарные проблемы.

По образцу 86-ой новеллы Юстиниана Хиндасвинт постановил, что если одна из сторон, участвующих в судебном процессе, объявляет о предубежденности судьи, тот должен разбирать дело совместно с епископом (LV 2, 1, 24). Бедные получили от Реккесвинта право вести свои процессы перед епископским судом (LV 2, 1, 30). Эрвиг изменил этот закон: отныне епископ становился апелляционной инстанцией, в которую поступали жалобы на приговоры светских судей. Судью, отказывавшегося принимать к рассмотрению жалобы на телесные увечья, должны были принудить к этому герцог и епископ (LV 6, 4, 3). Епископы надзирали за взысканием налогов (LV 12, 1, 2). Отсюда оставалось сделать лишь еще один шаг, и епископы оказались бы униженными до положения королевских чиновников. Хиндасвинт приказал передавать гомосексуалистов епископу, который должен был заключать их в тюрьму (LV 3, 5, 4). Эгика низвел епископов до положения полицейских сыщиков. Если какой-либо епископ из-за подкупа или равнодушия не наказывал низшего судью, отпускавшего беглого раба, то по приказу графа или тиупада он должен был, как отлученный от церкви, провести тридцать дней на хлебе и воде (LV 9, 1, 21). В данном случае церковное наказание определялось светским законом, а исполнение его находилось в руках нижестоящих светских чиновников. Епископы, окружавшие себя в VII веке, как и знать, вооруженной свитой, позднее при Вамбе были обязаны нести военную службу (LV 9, 2, 8).

Политизация церкви могла сказаться на епископате только отрицательно. Король имел право назначать и смещать епископов. Сисебут отдал Евсевию Таррагонскому приказ лишить сана епископа Барселонского и рукоположить на его место подателя королевского письма (Ep. Visig., 7). После мятежа Сунифреда король сместил чрезвычайно скомпрометировавшего себя митрополита Сисберта Толедского, не потрудившись вынести его дело на рассмотрение церковного суда, как того требовало церковное право (Tolet., c. 9). По желанию Эгики собор подтвердил уже совершенный королем «перевод» Феликса Севильского в Толедо. Занять вакантную кафедру Севильи был призван Фаустин Брагский, на место которого был назначен Феликс Опортский. Так как отношения епископа с вверенной ему церковью понимались как церковный, в принципе нерасторжимый брак, эти перестановки 694 года представляли собой неслыханное нарушение всех церковных установлений. О снижении уровня квалификации вестготского епископата вследствие его политизации говорит тот факт, что в 675 г. Одиннадцатый Толедский собор был вынужден утвердить канон о поддержании порядка во время заседаний. Тот же собор предписал лишать сана и отлучать от церкви тех епископов, которые предавались распутству с женщинами– родственницами знатных людей. Множество раз соборам приходилось принимать меры против алчности некоторых епископов, наносивших финансовый ущерб своим епархиям (Например, Conc. Emerit., c. 16). Иные занимали, не дожидаясь приговора суда, спорные земельные владения, причем дело не раз доходило до убийств (Tolet., c. 5). Некоторые епископы взимали плату за рукоположения и тем самым впадали в грех симонии (Ibid., c. 8). Были также и такие епископы, которые достигали своего положения с помощью взяток (Ibid., c. 9).

Впрочем, наряду с епископами, с головой втянувшимися в мирские распри, в вестготской церкви не переставали появляться и такие выдающиеся личности, как Браулио и Тайо Сарагосские, Евгений I и Евгений II Толедские. Несмотря на тяжелые потери, о которых мы рассказали выше, вестготский епископат намного превосходил своих франкских коллег, совершенно и полностью омирянившихся в VII веке. Еще в конце VI века большинство епархий были очень бедны. Поэтому в 589 г. Третий Толедский собор решил созывать поместные соборы только один раз в год (3. Tolet., c. 18). Вскоре такое положение изменилось благодаря пожертвованиям короля и знатных мирян. Сам факт того, что пожертвования имели место, хотя нам и неизвестно никаких подробностей, подтверждается одним законом Реккесвинта (LV 5, 1, 1). Детали расширения церковных владений известны только для Меридской епархии (О последующем см. Vitae Patr. Emerit., 4, 2, 1ff.; 4, 4, 1). Там митрополит Павел, бывший врач, с помощью хирургического вмешательства излечил жену одного из богатейших землевладельцев Лузитании. По завещанию, составленному благодарным мужем, после смерти бездетной супружеской четы он получил все ее состояние, которое существенно превышало все прежние владения епископства. Павел постановил, что подаренное ему наследство перейдет Меридской церкви после его смерти только в том случае, если его преемником будет избран его племянник Фиделис. Таким образом, несмотря на сильную оппозицию, он сумел обеспечить будущее племянника, так как в противном случае церковь, пользовавшаяся при жизни Павла доходами от богатых владений, вновь впала бы в нищету. Во время правления Фиделиса Мерида была богатейшей из всех испанских церквей (Ibid., 4, 5, 3). Епископство оказалось в состоянии заниматься крупномасштабным ростовщичеством. Преемник Фиделиса Масона основал при церкви св. Евлалия кредитный банк, приписав ему капитал в 2000 солидов (Ibid., 5, 3, 9).

Возросшее богатство церкви позволило епископам ссужать мирян церковной собственностью. Вамбы запретил производить ссуды sub stipendio из средств приходских церквей (LV 4, 5, 6). В правовом аспекте речь шла о той же форме заимствований, которую король применял по отношению к своим дружинникам. Те, кто получал ссуду из церковных средств, были обязаны нести службу в свите епископа. Духовные лица также получали недвижимость sub precariae nomine; (Tolet., c. 5). такую же терминологию мы встречаем при королевских пожалованиях верным людям. По всей видимости, церковные займы часто передавались по наследству (ср. LV 5, 1, 4). Участились злоупотребления в церковном управлении имуществом. Некоторых епископов при объездах вверенной им епархии сопровождала чрезмерно большая свита, угощение которой ложилось тяжелым бременем на приходские церкви. Шестой Толедский собор ограничил для Галисии число спутников епископа пятьюдесятью людьми. Иные епископы приказывали по праздничным дням нести себя в кресле, а во время шествий толпы народа тащили перед ними юношей, одетых в шелковые одежды (Conc. Bracar 3, c. 5; Vitae Patr. Emerit., 5, 3, 12). Так как церковная собственность, к которой относились также и рабы, имела статус неотчуждаемой, и тем не менее особой заслугой считалось дарить рабам свободу, происходили многочисленные недоразумения. Соборы были вынуждены постоянно выпускать постановления, запрещавшие преуменьшать церковное имущество, множа количество вольноотпущенников.

Церковной собственностью распоряжались «экономы». Эту должность могли занимать только духовные лица (Hispal, c. 8). Несмотря на такое установление до самого правления Эврига в качестве церковных управляющих мы встречаем даже иудеев (LV 12, 3, 19).

Наряду с выручкой от земельных владений и пожертвованиями вестготская церковь получала доходы в виде церковной десятины (J. San Martin. El diezmo eclesiastico en Espana hasta el siglo XII, Palencia 1940, S. 52-75). Она причислялась к пожертвованиям и в качестве таковой делилась на три части: Одна треть оставалась в приходских церквях, одну треть получал епископ, а одна треть откладывалась на постройку и обновление церквей.

Мы располагаем многочисленными сведениями об епископских «династиях». У Юстиниана Валенсийского, жившего в середине VI века, было три брата, также занимавших епископские кафедры. Юстиниан воздвиг в Валенсии множество церквей и монастырей (Isidor, De viris ill., c. 33; Vives 259). Отцом епископа Браулио Сарагосского был епископ Григорий Осмийский. Скорее всего, он был облечен духовным саном, уже достигнув достаточно пожилого возраста. До Браулио епископом Сарагосским был его брат Иоанн. Другой его брат Фронимиан был священником (Ch. Lynch, P. Galindo, San Braulio, obispo de Zaragoza, Madrid, 1950). В Севилье в конце VI и начале VII века правили два брата, Леандр и Исидор. Их третий брат Фульгенций был епископом Эсихским (Ildefons v. Toledo, De viris ill., c. 9). Не все епископы происходили из высшего слоя общества. Павел Меридский, до того как стал священником, был врачом, а его племянник и преемник Фиделис прибыл в Мериду в качестве подручного греческих купцов. Юлиана Толедского также никак нельзя отнести к высшим кругам, так как он был сыном перешедшего в христианство иудея. В деяниях Одиннадцатого Толедского собора зафиксировано, что были епископы, не имевшие частной собственности. Вероятно, речь идет о каких-тто исключениях. Знатное происхождение к началу VII века считалось одной из важнейших рекомендаций для кандидата в епископы (Concil. Tolet. 12. В нем: Деяния собора времен Гундомара).

В VII веке возросло число епископов, носивших германские имена. И хотя некоторые из них, по всей видимости, были всего лишь римлянами, принявшими готские имена, тем не менее следует предполагать увеличение доли участия людей готского происхождения в испанском епископате (Выводы, которые Орландис (J. Orlandis, El elemento germanico en la iglesia espanola del siglo VII, Anuario de estudios medievales 3, 1966, S. 30). делает на основании списка германских имен, следует признать ошибочными).

Важнейшим событием для церковной организации стало возвышение епископства Толедского (J. F. Rivera Recio, Encumbramiento de la sede Toledana durante la dominacion visigotica, Hispania Sacra 8, 1955, S. 1). В течение V века в Испании установилась система митрополий. Похоже, Толедо играло довольно значительную роль уже в ранний период, как показывают два состоявшихся в этом городе собора, но Толедский епископ подчинялся Картахенскому митрополиту. Когда Картахена была захвачена византийцами, вестготская сторона была совершенно не заинтересована в поддержании церковной власти митрополита над подчиненными ему вестготскими епархиями. Церковное значение Толедо чрезвычайно возросло также и благодаря тому, что этот город стал королевской резиденцией. Около 610 г. Толедо становится местопребыванием «митрополита Карпетании». Под этим названием, больше не встречающимся во времена вестготов, скорее всего, имелись в виду части Карфагенской Испании, остававшиеся под вестготской властью. После изгнания византийцев и разрушения Картахены Толедо расширило сферу юрисдикции своего митрополита на всю провинцию. К началу VII века важнейшим из испанских князей церкви считался митрополит Севильский. Это положение основывалось на частом пожаловании паллиума его епископам и на высоком личном авторитете Леандра и Исидора Севильских (Magnin, S. 102). В 646 г. Седьмой Толедский собор постановил, что при митрополите Толедском должны постоянно находиться два епископа из провинций. В данном случае, по всей видимости, речь идет о подражании synodos endemusa Константинопольского патриарха, которого постоянно окружало множество епископов его диоцеза (Ibid., S. 97, прим. 2). Двенадцатый Толедский собор предоставил Толедскому митрополиту привилегию рукополагать с согласия короля епископов на вакантные епископские кафедры в других провинциях. Тем самым он получил права, заходившие чрезвычайно далеко и возвышавшие его над всеми остальными митрополитами. Прерогативы Толедо облегчали осуществление королевской власти над церковью, ибо право короля назначать епископов было официально признано церковью его государства. Привилегии, дарованные Толедо на Двенадцатом Толедском соборе, вероятно, также основывались на византийских образцах. Собор был созван при Эрвиге, который, будучи сыном византийца, наверняка был хорошо информирован о ситуации, сложившейся в Восточной Римской империи. В конечном итоге митрополит Толедский стал патриархом королевства вестготов, хотя он никогода и не употреблял этот титул.

Примечательна эволюция частных церквей (M. Torres, El origen del sistema de 'iglesias propias', Anuario de historia de derecho espanol 5, 1928, S. 83-217). Речь идет о церквях, основывавшихся частными людьми на своей земле и украшавшихся ими на свои средства. Владелец частной церкви обладал по отношению к ней определенными правами: он мог представлять на рассмотрение епископа кандидатуры священников в своей церкви и удерживать у себя церковные доходы, превышавшие средства, идущие на ее содержание (9. Tolet., c. 2). Частные церкви были общеевропейским явлением, игравшим большую роль в Средние Века. В Испании первое упоминание о них мы встречаем в 546 г. в деяниях Леридского собора. Таким образом, в данном случае речь идет о явлении римского происхождения, так как в те времена, когда вестготы еще были арианами, нельзя предполагать германское влияние на ортодоксальную церковь. Ограничение епископских прав в отношении, по-видимому, достаточно многочисленных частных церквей несло в себе угрозу для единства диоцезов. Вестготские соборы были постоянно вынуждены защищать права епископов. С познаниями деревенских священников дела часто обстояли отнюдь не лучшим образом. Четвертый Толедский собор потребовал от них знания Святого Писания и важнейших церковных постановлений. При рукоположении они должны были получать официальный допуск к служению.

Начиная с конца VI века необычайный подъем переживали монастыри. Похоже, арианам монашество не было известно. Правила, получившие в Испании наиболее широкое распространение, а именно Правило Исидора и Правило Фруктуоза Брагского, появились лишь в VII веке. Устав св. Бенедикта так и не вошел в употребление и, кажется, был совершенно неизвестен испанцам. На крайнем северо-западе полуострова отчетливо проявлялось ирландское влияние. Там возникли два монастыря-епископства Думио (диоцез Браги) и Бритония (диоцез Мондоньедо). В данном случае речь идет не о диоцезах в собственном смысле слова, а о монастырях, аббаты которых располагали епископскими правами по отношению к определенному кругу людей. Епископская власть аббата-епископа Думио простиралась на монахов и послушников этого монастыря. В юрисдикцию аббата монастыря Бритония, посвященного св. Максиму, входили частные церкви, принадлежавшие этому монастырю (J. Orlandis, Las congregaciones monasticas en la tradicion suevo-gotica, Anuario de estudios medievales 1, 1964, S. 103, 105. A. Mando, Il monachesimo nella penisola iberica fino al sec. VII. 4. Settimana di Studio, publ. Spoleto 1957, S. 73-108). Возникновение обоих монастырей– епископств не поддается однозначному объяснению. Пожалуй, прежде всего следует предположить воздействие ирландских образцов, тем более что епископство Бритония уже одним своим названием указывает на то, что его насельниками были бритты, которые в V и VI веках из-за нападений саксов и англов уезжали не только в Бретань, но и в Галисию. Первый известный нам епископ Бритонии Махилок носит кельтское имя (Vgl. Schaeferdiek, S. 130, Anm. 89. J. N. Hillgarth, The East, Visigothic Spain, and the Irish, Studia Patristica 4, 1961, S. 442 bis 456. Ibid., Visigothic Spain and Early Christian Ireland, Proceedings of the Royal Irish Academy 62, Sect. C, 1962, S. 167-192). Средоточием монастырской жизни в королевстве вестготов была область Бьерсо (пров. Леон и Понферрада). Мы не знаем названий большинства вестготских монастырей, а в других случаях невозможно локализовать дошедшие до нас названия, как, например, монастыря Бикларо. Значительная часть высшего духовенства вышла именно из монашеской среды.

Так же, как существовали частные церкви, были и частные монастыри (J. Arenillas, La autobiografia de San Valerio como fuente para el conocimiento de la organisacion eclesiastica visigotica, Anuario de historia de derecho espanol 11, 1934. S. 468-478). Некоторые из них были обязаны своим возникновением исключительно материальным соображениям, так как монастыри пользовались определенными налоговыми льготами. Мы знаем, что насельниками таких монастырей были даже рабы владельца-основателя, который принуждал зависимых от него крестьян к принятию монашества.

Как ни странно, не было полностью искоренено язычество. О Масоне Меридском говорили, что он дружески общался с язычниками (Vitae Patr. Emerit., 5, 2, 7. S. Mc Kenna, Paganism and Pagan Survivals in Spain up to the Fall of the Visigothic Kingdom, Washington, 1938). Неустанно заботиться об искоренении язычества обязал священников Третий Толедский собор. Землевладельцы, не стремившиеся к изгнанию этого зла из своих владений, подлежали отлучению от церкви. Двенадцатый Толедский собор вынес постановление о преследовании тех, кто почитал камни, источники и деревья и зажигал факелы (12. Tolet., c. 11). При этом речь шла прежде всего о низшем слое свободных, так как в постановлении говорится, что именно против них должны были принимать меры их господа. Согласно постановлению Шестнадцатого Толедского собора следовало уничтожать «идолов» (idola). То, что было пожертвовано языческим богам, должно было отойти церкви. Судя по этому сообщению, язычество продолжало существовать и было еще довольно широко распространено. Если с ним боролись не столь жестко, как с иудейством, причину следует видеть в том, что речь шла о религии, выродившейся до уровня суверий низших кругов общества. В отличие от нее иудаизм обладал определенным потенциалом. В начале VII века Толедский митрополит был вынужден отлучить от церкви графа Фройю Толедского (о котором нам кроме этого ничего не известно), так как он открыто покровительствовал иудеям, бранил митрополита и основал синагогу (Ep. Visig., 20).

В VII веке усилились социальные различия. С одной стороны, имелся чрезвычайно богатый высший слой, а с другой стороны, расло число рабов и вольноотпущенников. Имущество высшего слоя состояло по большей части из земельных владений. К сожалению, нехватка источников не позволяет подробнее изучить структуру вестготской земельной аристократии. Из законов выясняется, что некоторые имения находились в нескольких днях пути от места жительства своего владельца (LV 9, 1, 9). Знатные люди прибегали к земельным ссудам и в своем кругу (LV 2, 1, 8). Более подробную информацию можно было бы почерпнуть из документов, написанных на кусках сланца, если бы они дошли до нас в хорошем состоянии (Vitae Patr. Emerit., 5, 2, 7). Такие документы были найдены в провинции Авила и, вероятно, составляли архив какого-то имения. Наряду с фрагментами нескольких частных грамот дешифровке подлежат также списки, касающиеся распределения масла и зерна между несвободными или колонами. К сожалению, они не могут способствовать разрешению важнейшего вопроса, а именно вопроса о соотношении господской земли, возделываемой рабами, и земли, выделенной зависимым колонам за выплату оброка. О размерах состояния высшего слоя может свидетельствовать закон о приданом, выпущенный Хиндасвинтом (LV 3, 1, 5). В нем устанавливалось, что приданое не должно превышать одной десятой доли от всего имущества. В высших классах упоминаются люди с состоянием в 10000 солидов, которые соответственно могли выдавать приданое в 1000 солидов. Так как представители придворной знати приводятся еще до этой группы, их имущество должно было, как правило, оцениваться суммой больше 10000 солидов. Кроме даров, по всей видимости, выдававшихся наличными, на 1000 солидов можно было отдать в приданое десять рабов и десять рабынь, двадцать лошадей и украшения.

Состояние и свита предоставляли в распоряжение членов высших кругов силу, угрожавшую нарушить государственную организацию управления. Уже один из законов Пересмотренного свода Леовигильда запрещал, чтобы кто-либо назначал своим представителем на суде человека более могущественного, чем он сам (LV 2, 2, 8). Повторение этого запрета Хиндасвинтом показывает, что он почти не соблюдался (LV 2, 3, 9). Если расторжение какого-либо брака не было зафиксировано документально или перед свидетелями, то в случае вступления одной из сторон в новый брак в дело вмешивался граф или судья. Однако если речь шла о знатных супругах, которых судья не мог ни вызвать в суд, ни разъединить, о таком деле докладывали непосредственно королю (LV 3, 1, 6). Подобные примеры, которые можно легко умножить, говорят о силе высшего слоя.

Знать не составляла никакого сословия в юридическом смысле; ее представители пользовались таким же вергельдом, как и все остальные свободные. Тем не менее в результате социального расслоения свободное сословие распалось на группы «уважаемых» (honestiores), «могущественных» (potentes), с одной стороны, и «простых» (viliores), «низших» (inferiores), с другой. Вследствие имущественных различий многие свободные больше не были в состоянии платить штрафы, налагаемые судом, и потому подвергались телесным наказаниям. Так, Эрвиг постановил, что знатный человек, отдавший христианина во власть иудея, должен заплатить 10 фунтов золотом (= 720 солидов). Простолюдин платил половину; если он был неплатежеспособен, он получал 100 ударов и подвергался унизительному пострижению (LV 12, 3, 17). Знатный человек, подделавший королевскую грамоту, терял половину своего состояния, а простолюдин свою руку (LV 7, 5, 1). Если во времена вестготов дело не дошло до юридического признания расслоения свободного сословия, то причину этого следует видеть в том, что в вестготском государстве вергельд играл относительно маловажную роль по сравнению с тем значением, которое он приобрел в юридических системах других германских держав. Под влиянием римского права в Испании действовали другие формы наказаний (Размеры вестготского вергельда известны нам только по одному закону, устанавливавшему величину выплаты в случае злонамеренного нападения домашнего зверя (LV 8, 4, 16). Речь идет о чрезвычайно редком случае и можно предположить, что в свод был включен достаточно древний закон, не претерпевший значительных изменений. Римскому влиянию можно приписать засвидетельствованную в этом законе градацию по полу и возрасту, а также по экономической полезности жертвы. Полный вергельд в размере 300 солидов (со времен Эрвига 500 солидов) выплачивался только за убийство мужчины в возрасте от 20 до 50 лет; за убйство 75-тилетнего, как за убийство 10-летнего, выплачивалось лишь 100 солидов).

К сожалению, мы мало что знаем о генеалогиях вестготских знатных родов и об истории их владений. В арабский период в верхнем течении реки Эбро значительным могуществом и обширными владениями располагал род Бану Квази. Один из его родоначальников, Фортунат, перешел при завоевании Испании в ислам и таким образом сохранил свое имущество и социальное положение (C. Sanchez-Albornoz, Ruina y extincion del municipio Romano en Espana e instituciones que le reemplazan, Buenos Aires 1943. Id., El gobierno de las ciudades en Espana desde el siglo V al X, 6. Settimana di Studio, S. 351-391. R. Gilbert, El reino visigodo y el particularismo espanol, Estudios Visigoticos 2, Rom-Madrid 1956, S. 46. E. Levi-Provencal, Espana musulmana (= Historia de Espana Bd. 4), 3. Aufl. Madrid 1967, S. 101). К знатным вестготам, утвердившимся и при арабской власти, относятся также сыновья Витицы и упоминавшийся выше Теодемир со своим сыном и преемником Атанагильдом.

Сложно определить и число знатных семей. В приговоре, вынесенном Павлу и его сторонникам, называются имена 52 осужденных, и всех их можно смело причислить к правящему классу, так как простые люди, конечно же, не считались достойными упоминания. При этом, похоже, в данном случае речь шла о большей части септиманской аристократии и о некоторых представителях знати Тарраконской Испании. Судя по всему, во всем государстве вестготов насчитывалось несколько сотен значимых в социальном и экономическом отношении семейств. Хотя цифры, приводимые псевдо-Фредегаром, могут оказаться крайне неточными, тем не менее они по меньшей мере не противоречат нашим данным. Впрочем, к придворной знати, по– видимому, принадлежал очень узкий круг семейств. Если включенные в Хронику Альфонса III генеалогии последних королей вестготов основываются на подлинной традиции, то начиная с 642 г. престол занимали представители только двух родов. Поэтому мы можем предположить существование внутри самой знати в высшей степени узкой «правящей верхушки». Кажется, число простых свободных людей на протяжении VII века неуклонно уменьшалось. Причины этого процесса следует искать в закрепощении, являвшемся частым правовым наказанием у вестготов, а прежде всего в более или менее добровольном переходе к зависимым отношениям. В законодательстве засвидетельствованы примеры самопродажи свободных людей в рабство (LV 5, 4, 10). Одна из формул, относящихся к этому явлению, упоминает в качестве основных причин нужду и нищету (Form. Visig. 32). Отношения зависимости, сначала не влиявшие на сословную принадлежность человека, также могли по прошествии времени ущемлять его личную свободу и, возможно, вели в конечном итоге к порабощению. Реккесвинт постановил, что свободные, вольноотпущенники и рабы, совершившие преступление по приказу своего господина или покровителя, не несли за это наказания. «Необходимость подчиняться приказам» вполне искупала их вину (LV 8, 1, 1). Уголовное равноправие свободных и рабов в подобных случаях отражает опасную тенденцию к ограничению свободы, которую нельзя недооценивать. Из этого закона следует, что дружинники также все больше и больше закабалялись своими господами, ибо в случае свободных людей, совершавших злодеяния по приказу хозяина, речь шла скорее всего о его свитских.

Об исчезновении свободного сословия говорит прежде всего один закон Хиндасвинта. Если до сих пор свободный, умиравший в походе и успевший составить завещание, должен был заручиться подписями трех свободных, выступавших в роли свидетелей, то теперь король вынес решение, по которому достаточно было собственноручно написать этот документ, если невозможно было найти свидетелей (LV 2, 5, 13). Должно быть, имущественные дела простых свободных людей обстояли плачевным образом. Тот, кто не повиновался вызову в суд, должен был заплатить судье и жалобщику по 5 солидов. При невозможности уплаты штрафа такой человек получал 50 ударов (LV 2, 1, 19). Следовательно, были такие свободные, которые охотнее ложились под плеть, чем платили 10 солидов. Тиупад, не следовавший вызову на военную службу, получал 200 ударов, подвергался позорному пострижению и должен был заплатить один фунт золота. Если он не мог этого сделать, его продавали в рабство (LV 9, 2, 9). Этот закон показывает, что редко у какого тиупада имелось имущество стоимостью в 72 солида. Король пытался сохранить свободное сословие. Так, Эрвиг постановил, что всякий продавший себя может быть выкуплен на свободу своими родственниками за ту же цену (LV 5, 4, 10). Вамба запретил браки между свободными и церковными вольноотпущенниками, так как дети, рожденные в таких союзах, автоматически становились церковными вольноотпущенниками и не платили государству налогов (LV 4, 5, 7). В то время как изначально дети, рожденные в браке свободной женщины с рабом, считались рабами, Эрвиг постановил, что они, в случае если они без помех проживут тридцать лет в качестве свободных, больше не должны возвращаться в рабство (LV 3, 2, 3).

В социальной структуре ступенькой ниже свободных стояли вольноотпущенники (C. Sanchez-Albornoz, Los libertos en el reino Asturo-Leones, в: Estudios sobre las instituciones medievales espanolas, Mexico 1965, S. 317-351). Как по римскому, так и по германскому праву рабы, после того как они обретали свободу, не получали всех прав свободного человека. Такими правами могли пользоваться только их дети. У вестготов вольноотпущенники были ближе к рабам, чем к свободным. Похоже, их статус еще более понизился в течение VII века. Так, Реккесвинт постановил, что они только тогда могут выступать на суде со свидетельскими показаниями против свободного, если отсутствовал свидетель-свободный. Тем самым в этом важном пункте вольноотпущенники были приравняны к рабам (LV 5, 7, 12). Они не могли свободно распоряжаться своим имуществом; после их смерти определенная доля их собственности отходила отпустившему их господину (LV 5, 7, 13). Со времен Хиндасвинта бывший владелец сохранял все права на их имущество (LV 5, 7, 14). Обычным делом было дарование свободы «при условии дальнейшего повиновения» (sub obsequio). При этом бывший господин удерживал важные права в отношении своего бывшего раба (Form. Visig. 3). Также существовала тенденция к наследственному закреплению сложившихся зависимых отношений. В одном законе Реккесвинта говорится, что ни один человек из потомства вольноотпущенника не может вступить в брак с представителями рода отпустившего (LV 5, 7, 17). В данном случае за основу был взят закон из РЗВ, но тот предусматривал подобный запрет только для вольноотпущенника и его дочери (РЗВ 2, 20, 6). Эгика сделал еще один шаг вперед, выпустив постановление, согласно которому сыновья, внуки и правнуки вольноотпущенника оставались в зависимости от семейства бывшего господина (LV 5, 7, 20). Таким образом, полное дарование свободы, при котором рабу предоставлялось «римское гражданство», в конце VII века совершенно вышло из употребления (Различие между полным и неполным отпуском на свободу разъясняется в LV 12, 2, 14. Формулы для освобождения из рабства с наделением римским гражданством: Form, Visig. 2-4, 6. О «libera manumissio sine patrocinio» ср. 4. Tolet., c. 68). На это указывает также один закон Эрвига, по которому ни один вольноотпущенник не имел права покинуть своего господина, пока тот жив (LV 5, 7, 13).

Ответственность за такое развитие событий следует возложить на церковь. Вследствие запрета на продажу церковного имущества из этого положения выходили с помощью ограниченного освобождения рабов «sub obsequio», при котором церковь продолжала пользоваться трудом вольноотпущенников. Так как хозяин вольноотпущенников, а именно церковь, был бессмертен – а именно такие аргументы приводили отцы Четвертого Толедского собора – зависимость вольноотпущенника и его потомства сохранялась на все времена. Случалось также, что под церковное покровительство отдавались вольноотпущенники других господ (4. Tolet., c. 72). Вовсе не исключено, что стремление удержать вольноотпущенников в зависимости от их прежних хозяев явилось следствием уменьшения численности населения, приведшего к нехватке рабочей силы.

То, что вестготские соборы так часто обращались к рассмотрению дел вольноотпущенников, показывает, насколько важна была для церкви эта социальная группа. Похоже, множество вольноотпущенников изыскивало любые способы, чтобы уклониться от выполнения своих обязанностей. Поэтому Шестой Толедский собор потребовал, чтобы все вольноотпущенники того или иного диоцеза приносили официальное признание своего положения (professio) при занятии своей должности новым епископом. Девятый Толедский собор вновь указал на зависимость вольноотпущенников от их церквей. Некоторые епископы пытались вернуть вольноотпущенников в рабство, если при назначении нового епископа те несвоевременно предъявляли документы, подтверждающие их освобождение (3. Caesaraug., c. 4).

Еще хуже, чем у вольноотпущенников, было положение рабов (Ch. Verlinden, L'esclavage dans le monde iberique medieval, Anuario de historia de derecho espanol 11, 1934, S. 283-465). Судя по всему, их численность была очень велика. Шестнадцатый Толедский собор постановил, что у приходских церквей, даже если они были бедны и владели лишь десятью рабами, должен был быть собственный священник. Следовательно, во владении большинства приходских церквей, которых в государстве вестготов было несколько тысяч, находилось больше десяти рабов. При этом приходские церкви ни в коем случае не относились к числу крупных рабовладельцев. Монастыри и кафедральные соборы, но прежде всего аристократия и король располагали огромными толпами рабов. Рабами могли владеть даже бедняки: Проститутки, уличенные в постоянном возвращении к своей профессии, в качестве наказания дарились беднякам (LV 3, 4, 17). У одного раба могло быть несколько господ (LV 5, 7, 4). В данном случае, очевидно, господами этого раба были бедняки. Рабы были в принципе лишены всех прав, хотя закон и защищал их от наиболее грубых форм эксплуатации. В правовом отношении они отличались от вольноотпущенников прежде всего тем, что они, за незначительными исключениями, не могли выступать в суде. В случае правонарушения они, как правило, не привлекались к ответственности сами, но за них перед судом выступал их господин. Они могли, как римские рабы, владеть собственным имуществом (peculium), хотя оно и не считалось частной собственностью в полном смысле слова (LV 5, 4, 13). Кажется, некоторые рабы достигали относительного благосостояния, так как Реккесвинт признал определенную ценность свидетельских показаний тех рабов, которые прежде не подвергались наказаниям и «не были отягчены нищетой» (LV 2, 4, 10). В этом законе очевидно признается правовое расслоение внутри сословия рабов. Вестготский закон проводит четкое разграничение между «полезными» (idonei) и «простыми» (viles) рабами (например, LV 3, 3, 9). К последней группе относились сельские рабы (rustici), а «полезные» рабы были, как правило, ремесленниками (LV 6, 5, 1). Некоторые несвободные могли так высоко подниматься по социальной лестнице, что позволяли себе грубо и презрительно обходиться с аристократами (LV 6, 4, 7). Этот закон Хиндасвинта проясняет разницу между юридическим статусом, по которому рабы были аболютно бесправны, и социальным положением, позволявшим некоторым из них подниматься на ступень выше знатных людей.

Однако такое возвышение выпадало на долю очень немногих. Из законов и церковных постановлений VII века может даже создаться впечатление, что в тот период социальные противоречия и контрасты усугубились до предела. Растущую агрессивность обеих сторон можно считать признаком увеличивающейся напряженности в отношениях. Хиндасвинт запретил господам самовольно убивать своих рабов (LV 6, 5, 12). Реккесвинт запретил наносить рабам телесные увечья (LV 6, 5, 13). Немногим позже Меридский собор запретил епископам подвергать истязаниям церковных рабов. Так как это постановление было повторено Одиннадцатым Толедским собором, можно сделать вывод, что подобные злоупотребления продолжали происходить.

Ответом на жестокость церковных и светских хозяев было насилие со стороны рабов. При Леовигильде аббат Нанктус из Африки прибыл в Лузитанию, где король подарил ему имение. Служившие там рабы присмотрелись к новому господину и с негодованием обнаружили, что он носит грязную одежду; им показалось лучше умереть, чем служить такому человеку, так как они, вероятно, боялись, что бедный аббат будет притеснять их хуже богатого. Они подстерегли Нанктуса в лесу и убили его (Vitae Patr. Emerit., 3,8-12). Были также зафиксированы случаи, когда рабы прибегали к отравлению или «порче» (Conc. Emerit., c. 15). Рабы, нападавшие на хозяина с мечами, камнями или каким-либо другим оружием, могли быть убиты без суда (LV 6, 5, 12). Возможно, существует какая-то связь между социальной напряженностью и сопротивлением нижних слоев общества вестготскому владычеству в VI веке. После того, как в Ороспеду вошли войска Леовигильда, в городе вспыхнуло восстание городских низов, которое, впрочем, было с легкостью подавлено. Можно ли в данном случае говорить об отголосках движения багаудов? Источники, находящиеся в нашем распоряжении, не позволяют нам дать ответ на этот вопрос; их составители принадлежали к высшим кругам общества и не проявляли никакого интереса к явлениям подобного рода.

Если вооруженные восстания против господ были довольно редки, то множество рабов пыталось избавиться от своего тяжелого положения с помощью побега. Вестготский свод законов насчитывает не менее 21 закона против беглых рабов: пять из них были новеллами, а два закона были изменены при Реккесвинте (LV 10, 1 по 21). Интенсивная законодательная деятельность доказывает неспадающую актуальность этой проблематики. Впрочем, все законодательные меры оказались недостаточными, так как в одном из последних вестготских законов Эгика жаловался, что нет ни одного города, крепости, села или двора, где не скрывались бы беглые рабы (LV 9, 1, 21). Жизни беглецов угрожало множество опасностей. На собственном опыте их испытал св. Фруктуоз. Когда он отправился в путешествие в Южную Испанию, один крестьянин принял его за беглого раба, потому что он был один, плохо одет и бос. Несмотря на все его уверения в обратном, Фруктуоз подвергся множеству оскорблений и был даже избит (Vita Fructuosi, c. 11). Какая-то часть беглецов подавалась в разбойники. Браулио Сарагосский извинялся перед своим другом Унанимом Валенсийским за долгое молчание, приводя в качестве причины то, что он долго не мог найти посланника из-за угрозы разбойничих нападений (Braulionis ep., 24).

Законы, направленные против побегов, указывают на нехватку рабочей силы. Чтобы выйти из создавшегося положения, хозяева пытались самыми разными способами заполучить как можно больше рабов. Рабов соблазняли бежать в церкви, где они находились в безопасности, так как церкви пользовались правом невыдачи преступников, и справедливо или несправедливо жаловались на своих бывших господ. Один священник, участвовавший в этой мошеннической игре, предлагал хозяину раба по низкой цене продать беглеца, которого тот не мог вернуть силой. Таким образом новому хозяину доставался ценный раб, который к тому же зачастую использовал во вред своему бывшему господину знания о его хозяйственном положении (LV 5, 4, 17). Другие выдавали своих рабов за свободных, чтобы те женились на свободных женщинах. Если брак состоялся и в нем были рождены дети, хозяин раба забирал его потомство в свою собственность (LV 3, 2, 7). По всей видимости, очень часто землевладельцы принимали на своей земле беглых рабов, чтобы пользоваться их трудом (LV 9, 1, 9).

Положение низших слоев общества, судя по тому, что нам известно, было действительно удручающим. Хиндасвинт издал строгий закон против детоубийств, так как число этих преступлений увеличивалось во всех провинциях его государства. Из текста закона вытекает, что речь шла об убийстве детей, рожденных в браке (LV 6, 3, 7). Мотивы следует искать прежде всего в экономических проблемах родителей. Шестнадцатый Толедский собор был вынужден выступить против участившихся в вестготском королевстве самоубийств, чрезвычайно редкого явления для Средних веков.

Социальное развитие в VII веке характеризуется возрастающей поляризацией. Экономическое и политическое могущество сконцентрировалось в руках все более сужающегося аристократического круга, в то время как количество простых свободных людей все уменьшалось, а число вольноотпущенников и рабов увеличивалось. Города также не смогли породить социальный средний слой, который мог бы несколько сгладить эти резкие контрасты. Вестготские города были прямыми преемниками городов поздней античности. Впрочем, и здесь мы замечаем очевидные признаки упадка. К самым крупным по занимаемой площади городам относились Мерида, римские стены которой окружали 81 гектар земли, Кордова (70 га), Кармона и Сарагоса (по 47 га) и Луго (34 га) (J. M. Lacarra, Panorama de la historia urbana en la peninsula iberica desde el siglo V al X, 6. Settimania di Studio, publ. Spoleto 1959, S. 321). Впрочем, на основании этих данных мы можем сделать лишь очень условные выводы о численности городского населения, так как нам неизвестна его плотность, вероятно, сильно различавшаяся от одного города к другому.

Римская муниципальная система, основанная на городском самоуправлении, осуществлявшемся городским советом, уже в IV веке оказалась в критической ситуации, так как поддерживавший ее слой, а именно городской средний класс, оказался под угрозой исчезновения. В VI веке уже были города без городских советов (Fragmenta Gaudenziana c. 15, MGH Leg. I, 1, S. 471. Ср. P. Merea, Estudios de dereito visigotico, Coimbra 1948, S. 146). Полномочия курий, зафиксированые еще в РЗВ, все больше сужались и к началу VII века они занимались лишь делами, добровольно предоставленными в их распоряжение горожанами. О положении куриалов в вестготском государстве сообщает один закон Хиндасвинта, из которого следует, что сверх общих налогов они должны были выделять личные средства на определенные работы по городскому благоустройству (LV 5, 4, 19). Этот закон говорит нам о том, что куриалы существовали еще в середине VII века, но что жили они в довольно угнетенном положении, как выясняется из ущемления их собственнических прав (C. Sanchez-Albornoz, Ruina y extincion del municipio Romano en Espana e instituciones que le reemplazan, Buenos Aires 1943. Id., El gobierno de las ciudades en Espana desde el siglo V al X, 6. Settimana di Studio, S. 351-391. Предложенная там интерпретация закона Хиндасвинта основывается на лингвистической ошибке). Хотя остатки древнего городского среднего класса находились на пути к полному вымиранию, в то же время его место не спешила занять никакая новая социальная группа. Ремесленное производство – как во времена античности – никоим образом не ограничивалось городскими пределами. Торговля, по всей видимости, находилась по большей части в руках евреев и восточных купцов, то есть двух социальных групп, представлявших собой периферию вестготского общества. В целом значение городов не следует преувеличивать. Доля городских жителей по отношению ко всему населению страны была довольно незначительной и вряд ли составляла когда-нибудь более 10 процентов. Так как подавляющее большинство населения жило в деревнях, города не могли оказывать сколь-нибудь значительное влияние на общегосударственные социальные процессы.

Таким образом, существенная часть населения не была заинтересована в сохранении вестготской державы, так как это государство ничего не могло им предложить. Смены правителя могли не опасаться, кроме евреев, также рабы и вольноотпущенники. И действительно, арабское завоевание положительно сказалось на экономическом положении низших слоев. Вряд ли будет ошибкой предположить, что социальная напряженность сыграла свою немаловажную роль в падении вестготского королевства. Причины этих социальных процессов лежали, с одной стороны, в давнем усилении позиций аристократии у вестготов. С другой стороны, определенную ответственность следует возложить и на общественные отношения поздней античности, к которым приспособились вестготы. Ассимиляция в существенной степени облегчалась тем фактом, что в обеих этнических группах ведущую роль играла знать. Социальное развитие вестготского государства во всех своих важнейших чертах явилось продолжением позднеантичных отношений. Критику позднеримского общества, предпринятую Сальвианом, по сути можно было бы отнести и к VII веку. Положение низших слоев населения, улучшившееся в V веке благодаря приходу вестготов, в конечном итоге вновь пришло к своему прежнему плачевному состоянию. 

Об экономике вестготского государства мы располагаем лишь фрагментарными сведениями, на основании которых невозможно составить ясную или целостную картину. В отношении истории сельского хозяйства интересны упоминания об орошаемых землях; Реккесвинт назначил наказание за кражу воды в этих областях (LV 8, 4, 31). Иригационную систему можно было бы искать на юго-востоке, в области Валенсии и Мурсии, где до сих пор пахотные земли зависят от орошения. Торговые отношения Испании с другими средиземноморскими странами осуществлялись, по всей видимости, через Картахену. Прямое сообщение с Италией по побережью Южной Франции играло лишь второстепенную роль (G. Mickwitz, Der Verkehr auf dem westlichen Mittelmeer um 600 n. Chr., Festschrift A. Dopsch, 1938, S. 74-83). Чеканка денег ограничивалась выпуском одной трети солида (триента) (Miles, The Coinage of the Visigoths of Spain, New York 1951, S. 69). Теоретически эти монеты должны были весить 1,516 г, но в действительности их вес составлял не больше 1,4 – 1,5 г. Со времен Вамбы вес монет постоянно уменьшался, а монеты Витицы в среднем весили только 1,25 г. В этом проявлялся золотой кризис, тем более что начиная с Эгики содержание золота в монетах становилось все меньше и меньше. Монеты меньшего достоинства не выпускались. Можно было бы предположить, что в обращении были римские медные и, вероятно, серебряные монеты. Существовало 79 монетных дворов, которые, однако, функционировали не все одновременно. При Реккареде и Свинтиле монеты чеканились в 36 местах, а от правления Вамбы до нас дошли сведения лишь о четырех. Чеканка велась, как правило, в городах, и исключение составляла только Галисия, где засвидетельствовано существование не менее 38 монетных дворов. В. Рейнхарт пытался объяснить этот факт тем, что в Галисии велась активная речная золотодобыча (Reinhart, Die suebischen und westgotischen Muenzen als kulturhistorische Denkmaeler, Germania 25, 1941, S. 190).

Большинство архитектурных сооружений вестготского периода исчезло без следа (О дальнейшем ср. E. Campos Cazorla, El arte hispanovisigodo, в: Historia de Espana, S. 492ff. H. Schlunk, Arte visigodo, в: Ars Hispaniae, 2 Aufl., Madrid, 1947), S. 227ff. Id., Relaciones entre la peninsula iberica y Bizancio durante la epoca visigoda, Archivo Espanol de Arquelogia 18, 1945, S. 177-204). Ни в одном крупном городе государства вестготов не сохранилось ни единого культового или бытового здания. Кроме архитектурных фрагментов, которые, впрочем, не могут дать полного представления о зданиях, элементами которых они когда-то были, до наших времен сохранилось лишь несколько церквей в Северной Испании. Самой значительной из них является Сан-Хуан-де– Баньос у Венты-де-Баньос (пров. Паленсия). Она была основана Реккесвинтом и осящена 3 января 661 г. От других церквей ее отличает и то, что в сохранившейся надписи зафиксирована дата ее постройки. В самой Паленсии от вестготских времен до нас дошли посвященные св. Антолину крипты кафедрального собора, но они не несут в себе никакой полезной информации. Крестообразный план лежит в основании непритязательной сельской церкви Санта Комба в Банде (пров. Оренсе). Интересные скульптуры обнаруживаются в церкви Сан-Педро-де-ла-Наве; она была разобрана на части при постройке плотины и восстановлена у селения Кампилло (пров. Сарагоса). На ее капителях изображены библейские сцены, такие как жертвоприношение Исаака или пророк Даниил в яме со львами. По мнению Г. Шлунка, этот рельеф восходит к какой-то миниатюре. Одну обнаруженную в церкви надпись, похоже, следует считать календарем. Только в 1927 г. установили, что церковь св. Марии в Кинтанилле-де-лас– Виньяс (пров. Бургос) также была построена в вестготскую эпоху. Примечательно украшение внешних стен лентообразной лепкой, в которой отчетливо заметно восточное влияние. Очень серьезным изменениям подверглась церковь в Монтелиосе (округ Брага), посвященная св. Фруктуозу, и все же довольно легко восстанавливается ее первоначальный план. Характерной чертой этого плана является сильное византийское влияние, видное хотя бы уже из того, что за основу взят греческий крест. В церкви Сан-Педро-де-Бальшемао (округ Ламего) вестготские черты сохранил лишь план здания, а все остальное явилось результатом позднейших перестроек. Характерной чертой вестготской архитектуры является использование подковообразных арок. Это явление восходит к искусству римской Испании; римские надгробия из Северной Испании (например, в музеях Леона и Саморы) содержат подковообразные арки, выступающие в роли архитектурного орнамента. В Бехе сохранилась подковообразная арка римских времен.

Ни в области архитектуры, ни в сфере скульптуры вестготское искусство не обнаруживает ни малейших следов германского влияния. Наоборот, отчетливо заметны византийские черты, особенно усилившиеся во второй половине VII века. Восхищение перед восточносредиземноморскими образцами искусства привело даже к ввозу готовых капителей. Кроме того, довольно отчетливо проступает воздействие африканского и сирийского искусства. Отголоски германских традиций более ли менее обнаруживаются только в малых формах, но и в этой сфере исчезают в течение VI века. Так, например, германский тип фибул был вытеснен фибулами средиземноморского происхождения. 

Литература в VII веке переживала неожиданный подъем (Ср. M. C. Diaz y Diaz, La cultura de la Espana visigotica del siglo VII, в: 5. Settimana di Studio, Bd. 2, publ. Spoleto 1958, S. 813-844; J. M. Lacarra, La peninsula iberica del siglo VII al X, 11. Settimana di Studio, Bd. 2, publ. Spoleto 1964, S. 233-278). При этом остается спорным вопрос, явился ли этот всплеск естественным продолжением живой классической традиции или же мы можем говорить о возрождении. В пользу первого предположения говорит то, что литературная жизнь поначалу наиболее активно развивалась в областях Южной и Восточной Испании, сильнее всего пропитанных римской культурой. Левант, внесший под византийской властью значительный вклад в церковную литературу благодаря трудам Лициниана Картахенского, после возвращения под власть вестготов утратил свое значение (J. Madoz, Liciniano de Cartagena y sus cartas, Madrid 1948). В конце VI – начале VII веков при митрополитах Леандре и Исидоре культурным центром становится Севилья (J. Fontaine, Isidore de Seville et la culture classique dans l'Espagne wisigothique, Paris 1959). Наиболее сильное влияние на традицию последующих столетий оказал прежде всего труд Исидора «Этимологии или истоки», словарь, в котором он обобщил существенную часть античного знания, расположив его изложение по предметным областям (Isidor von Sevilla, Etymologiarum sive originum libri XX, hrsg. W. Lindsay, 2 Bde., Oxford 1962). Исидора упрекали и том, что он черпал свои сведения по большей части из вторых рук. И все-таки, если принять во внимание ограниченные возможности его времени и его окружения, достижениям последнего отца церкви нельзя отказать в праве на уважение. Его произведение стоит на рубеже античности и Средневековья (M. Cruz Hernandez, San Isidoro y la 'cultura' hispano-visigoda, Anuario de estudios medievales 3, 1966, S. 413-423). Исидора побудил составить этот словарь, позднее считавшийся образцовым произведением, его младший друг Браулио Сарагосский. Он первым получил один экземпляр «Этимологий», над которыми, тем не менее, Исидор продолжал трудиться до самой смерти (Braulionis ep., 6). Оба епископа состояли в оживленном духовном общении; почти в каждом их письме друг другу речь идет об обмене научными или литературными произведениями. После смерти Исидора в 636 г. Браулио остался самым именитым ученым вестготской державы. Реккесвинт послал ему некий кодекс, чтобы тот внес улучшения в текст этого свода (Ibid., 38). Если предположение, что в данном случае речь идет о вестготском своде законов, соответствует действительности, то, видимо, епископская библиотека в Сарагосе была богаче королевской в Толедо. Браулио с филологической тщательностью приступил к перерабатыванию текста, но в конечном итоге проще оказалось написать совершенно новый текст, чем поправлять присланный королем.

Еще при жизни Браулио значительным центром духовной жизни становится Толедо. Свидетельством такой эволюции может служить письмо Браулио аббату Цевриле, жившему при дворе. Епископ просил отыскать для него комментарии на Апокалипсис Апрингия из Бехи: «Это будет Вам легко, благодаря Вашему большому влиянию и прославленности города (Толедо); и даже если этой книги нет у Вас самих, Вы можете узнать, у кого она есть, чтобы мы получили ее через Вас.» (Ibid., 25). Браулио полагал, что книга может находиться в библиотеке графа Лаврентия. Однако Цеврила не сумел выполнить просьбу епископа: Книги Лаврентия в то время рассеялись по всей стране, а в библиотеке Хиндасвинта, в которой продолжил свои поиски аббат, нужного произведения не оказалось (Ibid., 26). Хотя преемником Браулио стал Тайо, также интересовавшийся наукой, место культурного средоточия государства во второй половине VII века занял Толедо (Произведения Тайо можно найти в: Migne, Patrologia Latina 80). Возросшее культурное значение этого города было следствием политической эволюции, в результате которой Толедо стал столицей и в мирском, и в церковном отношении. Евгений II Толедский, друг Браулио, был первым в ряду Толедских митрополитов, занимавшихся литературной деятельностью (MGH AA 14, S. 283-291). Он переработал стихотворения африканца Драконция, но наряду с этим написал множество собственных стихотворений и писем (M. Manitius, Geschichte der lateinischen Literatur des Mittelalters I, 1911, S. 194). Его преемник Ильдефонс (ум. 667 г). составил каталог писателей. Образцом для него послужил сходный труд Исидора Севильского «О знаменитых людях» (De viris illustribus), в которой Севильский епископ в подражание античным авторам собрал заметки о писателях и их произведениях (Издано в: G. v. Dzialowski, Isidor und Ildefons als Literaturhistoriker, 1898. H. Koeppeler, De viris illustribus and Isidore of Seville, The Journal of Theological Studies 37, 1936, S. 16– 34). И наконец, на историческом поприще своим трудом выделялся Юлиан Толедский (ум. 690 г). Его произведение, написанное в несколько высокопарном стиле, обладает высокой информативностью и было в своем роде исключительным достижением того времени: это единственное историческое произведение, появившееся в те десятилетия в христианских культурных кругах. Впрочем, на нем же и прерывается линия историков у вестготов, если не принимать во внимание скупые на слова списки королей и возможное существование одного ныне утерянного, но, вероятно, включенного в Хронику Альфонса III труда.

Язык вестготских законов и деяний соборов в VII веке оказался в состоянии упадка. Вместо почти классической ясности, которую можно увидеть еще в законах из Пересмотренного Свода, мы обнаруживаем риторический и велеречивый стиль. За морализирующими рассуждениями законодателя зачастую пропадает сам юридический смысл. И тем не менее эта латынь во много раз превосходит язык, на котором писали в то время в королевстве франков. В литературном отношении вестготская держава была последним убежищем классической традиции.

Эта культура была разрушена нападением арабов. Около 754 г. анонимный клирик из Толедо написал хронику, чрезвычайно сырой и грамматически абсолютно неправильный стиль которой говорит о литературном упадке. Причину такого развития событий следует видеть в том обстоятельстве, что носителем вестготской культуры был очень тонкий высший слой, в последние десятилетия сосредоточившийся вокруг королевского двора. С падением королевской власти и закатом аристократии была обречена на гибель и культура вестготского государства. Этим же объясняется и поразительно быстрая арабизация ортодоксальных испанцев, мосарабов. К середине IX века в Кордове были совершенно неизвестны произведения Вергилия, сатиры Ювенала и Горация. Евлогий привез эти труды в столицу Андалузии из Памплоны (Paulus Alvarus, Vita Eulogii, c. 9, издано A. Schott, Hispaniae illustratae, Bd. 4, Frankfurt 1608) Значение вестготской эпохи для испанской истории остается предметом споров. Если Р. Менендес Пидаль многократно подчеркивал, что этот период был важнейшей составляющей испанской истории, которая, не будь этой эпохи, сложилась бы совсем по другому, то А. Кастро отрицал любое вестготское влияние (A. Castro, Los Espanoles: como llegaron a serlo, Madrid 1965). Создается впечатление, что оба исследователя рассматривали только один аспект общей проблемы. Следует согласиться с Кастро, если считать важнейшим критерием органичность и континуитет культурного и государственного развития. В этом отношении арабское нашествие означало непоправимый перелом. Оставшееся в завоеванных областях население приняло арабскую культуру и, в конечном итоге, ислам. Хотя среди вестготов, бежавших в государство франков, мы находим такие выдающиеся личности, как Агобард Лионский, Теодульф Орлеанский и Бенедикт Анианский, их деятельность всецело принадлежит франкской истории.

Вестготская государственная идеология королевства Астурии не может считаться естественным продолжением вестготских традиций, так как она возникла в результате сознательной политики Альфонса II. Речь шла о возрождении, а не о подлинной преемственности. Тем не менее, А. Кастро недооценил историко-формирующую силу этой идеологии. Не нуждается в доказательствах утверждение, что даже та идеология, которая основывается на произвольном толковании исторических фактов, может в свою очередь превратиться в формирующую силу и тем самым в политическую реальность. В этом смысле справедлива высокая оценка вестготского периода, которую дал Р. Менендес Пидаль. Заслугой вестготов остается и то, что они впервые в истории Пиренейского полуострова объединили его в единое самостоятельное государство (R. d'Abadal, A propos du legs visigothique en Espagne, 5. Settimana di Studio, Bd. 2, publ. Spoletto 1958, S. 582). Историческое значение вестготской державы в любом случае превосходит значение большинства других государств, образовавшихся в ходе Великого переселения народов. В развитии средневековой европейской государственной системы большую роль сыграло только королевство франков, получившее счастливую возможность жить и развиваться без тех катаклизмов, которые разрушили страну вестготов.

Нам следует окончательно отказаться от расхожих представлений Ф. Дана и его современников, считавших, что вестготская история является составной частью истории немецкой. Так как о возникновении немецкого государства можно говорить только после распада империи Карла Великого, то есть начиная примерно с 900 г., любое соотнесение с давно исчезнувшим вестготским государством отпадает уже по одним хронологическим соображениям. Племя вестготов говорило на языке, близко родственном языку племен, столетиями позже основавших немецкое государство. Но это единственная связь, которую можно установить между вестготами и средневековыми немцами. Тем более что этот язык исчез еще до распада вестготской державы, а само наименование «вестготы» полностью утратило свое этническое значение.

Кроме Испании на прямую преемственность с королевством вестготов претендовала и Швеция. На Базельском соборе 1434 г. посланник короля Эриха Николай Рагнвальди потребовал для представителей Швеции особого отличия при распределении мест на заседании. Якобы в качестве потомков готов шведам подобали исключительные почести, ибо готы своей достославной историей выделялись из всех других народов. На это Альфонс из Картахены, представитель короля Кастилии, возразил, что Испания тем более могла бы притязать на подобную честь. Ибо готы, отправившиеся на Иберийский полуостров, потомками которых являются испанцы, без сомнения были лучшими и храбрейшими людьми своего племени, а оставшиеся в Швеции самыми ленивыми и бездеятельными, и вести от них свой род не очень-то почетно (J. Svennung, Zur Geschichte des Goticismus, Stockholm 1967, S. 34). Проблематичен также вопрос, к какому историческому периоду следует относить вестготское государство (W. Stach, Die geschichtliche Bedeutung des westgotischen Reichsgruendung, Histor. Vierteljahresschr. 30, 1935, S. 417-445. K. F. Stroheker, Die geschichtliche Stellung der ostgermanischen Staaten am Mittelmeer, Westgotenreich, S. 101-133. Id., Um die Grenze zwischen Antike und abendlaendischem Mittelalter, ibid., S. 275-308). Существуют диаметрально противоположные решения этой проблемы в зависимости от того, какие именно аспекты выдвигать на передний план. Если исходить из политической истории, то период вестготского владычества однозначно попадает в Средневековье, так как во главе государства стоял король, не предъявлявший никаких претензий на всемирное господство. Эта точка зрения подтверждается и Исидором Севильским, считавшим творцами истории народы (gentes) (Бейманн (H. Beumann, Zur Entwicklung transpersonaler Staatsvorstellungen, Vortraege und Forschungen 3, Das Koenigtum, 1956, S. 233) на основании гентилизма относит историю вестготского государства к Средним векам. Нельзя не отметить, что в данном случае речь идет всего лишь об одном аспекте вестготской истории, в то время как множество других оснований привело бы нас к признанию сильнейшего античного континуитета). В государственном устройстве вестготской державы можно найти как античные, так и средневековые черты. Ссуда земельных угодий в обмен на несение военной службы является прообразом ленной системы, в то время как социальное развитие следовало по пути, проложенному в эпоху поздней античности. Искусство и литература также имеют отчетливо античное происхождение. При таких обстоятельствах кажется невозможным точнее определить место вестготского государства в европейской истории.