"Затерявшиеся во времени" - читать интересную книгу автора (Кларк Саймон)

Глава 1

1

Четверг выдался просто удивительный. Такой, что он по любым стандартам заслуживал того, чтобы остаться в памяти навсегда.

Это был день разделенных секретов.

День, когда открывались сокровенные тайны.

День обретения новых ощущений:

курения табака,

распития теннессийского виски «Джек Дэниэлс»,

разглядывания «Плейбоя»,

поедания зажаренной на костре курицы,

и майонеза (в него окуналось мясо),

и шоколадно-фруктового торта с целой квартой свежих сливок.

День долго ожидаемой покупки патронов для ружья Тони Уортца.

Наконец, это был день хрустящей пятидесятидолларовой бумажки.

Она-то и была истинным катализатором для всего остального, что сделало этот день таким замечательным.

А вермонтское солнце светило с безоблачного неба, заливая всю эту чертовски живописную картину своим жарким сверкающим светом.

Трое двенадцатилетних парнишек притаились в пышной кроне высокой груши, сидя на сооруженной там платформе, сколоченной из крепких хороших досок. Этими тремя были Сэм Бейкер из Нью-Йорка и вермонтские ребятишки Джулс Макмагон и Тони Уортц. Вермонтцы тут и родились – в маленьком поселке, расположенном на расстоянии броска камнем от шоссе 91, поселке, где есть уютная церковь с белым шпилем и зеленая общественная площадь.

Тони Уортц, босоногий и беззаботный, носил красную клетчатую рубаху навыпуск, дополняя ее соломенной шляпой, чьи широкие поля изрядно пообтрепались и бахромой свисали ему на глаза. Он курил трубку, сделанную из початка кукурузы, и одновременно поглаживал ствол лежавшего на коленях ружья. Выглядел он точной копией Гекльберри Финна, то есть таким, каким тот представляется читателям, что не ускользнуло от внимания Сэма Бейкера.

В отличие от деревенщины Тони Джулс Макмагон придерживался образа городского щеголя с его непременными джинсами «Левис», пижонской тенниской, солнцезащитными очками и старыми спортивными туфлями, говорившими скорее о разгильдяйстве, нежели о нехватке средств.

Сэм Бейкер, как всегда, чувствовал себя в одежде, которую ему выбирала мать, несколько неуютно. Так, будто она была с чужого плеча. Даже в свои двенадцать лет он понимал, что одежда должна соответствовать психологии человека так же, как она подходит ему по размерам. В своих желтых, военного покроя, брюках и рубашке, на которой были изображены тропические джунгли, Сэм чувствовал себя слишком крупным, неуклюжим и уж никак не раскованным.

Тем не менее он сидел рядом с двумя остальными, привалившись к стволу груши, вытянув перед собой ноги и приняв самый независимый вид, какой только было возможно. Все трое сидели или лениво лежали на досках платформы, устроенной на ветвях груши в двадцати футах над покрытой мягкой зеленой травой землей сада. Вокруг них были разбросаны различные предметы, купленные на ту хрустящую новенькую пятидесятидолларовую бумажку, которую само Провидение бросило им сегодня прямо под ноги. Курица, теперь уже обглоданная до костей, но все еще привлекавшая внимание пары тихонько жужжащих мух. Коробки с патронами и сигаретами. Журнал, раскрытый на середине. Всякие сладости, после которых следовало облизывать пальцы.

Экая дивная житуха, лениво размышлял Сэм, поднося к губам бутылку виски (он только смочил губы, пить не стал – ему вовсе не хотелось расставаться со съеденной курицей, тортом и сливками). Передав бутылку Тони, он небрежно затянулся сигаретой, упиваясь греховным, бушующим в его жилах наслаждением всем происходящим.

Больше всего его радовало чувство товарищества, связывающее его с новыми приятелями. А еще ему просто нравилось сидеть с ними вот так – ничего не делая, болтая о том о сем, прихлебывая виски, в то время как взгляд скользит по очаровательному ландшафту, занимающему дюжину или даже больше акров, где растут яблони и груши, увешанные сочными плодами. Сад был разбит на пологом склоне, незаметно спускавшемся к реке Коннектикут, сверкавшей подобно шоссе расплавленным серебром под жарким полуденным солнцем. На синем бездонном небе виднелась только одна тучка, выбрасывавшая в стороны свои черные лапы, что делало ее похожей на призрак спиральной галактики. Но солнце пока светило ярко и ровно.

– Парни, а не попрыскает ли нас дождичком? – сказал Тони Уортц, стараясь получше имитировать тональность эдакого старика-сидящего-на-качалке-на-крылечке-собственного-домика.

– Точно, – согласились Джулс и Сэм.

– Тогда давайте, понимаешь, попользуемся солнышком, парни. – Тони задумчиво затянулся своей кукурузной трубкой, одновременно приглядываясь к тому, как Сэм тянется за новой сигаретой. – Уж не впервые ли ты закуриваешь сигарету, сынок? – Слово «сигареты» он произносил раздельно: «си-гар-реты».

– Не-а, – отозвался Сэм, имитируя протяжное произношение южан. – Начал дымить, когда нашей скамеечке для ног до колена не дорос.

– А ты не знаешь, как действует никотин, когда попадает тебе в кровь? Он тебя, понимаешь, садит, как червяка на крючок. И ты уж никогда с него не сорвешься, сечешь? Мы тут, в наших краях, значит, зовем его старым дьявольским отродьем, никотин-то. – Тони растягивал это слово так, будто между слогами лежало не меньше мили. Тягучий южный говорок вовсе не походил на его природный новоанглийский акцент.

– И не забывай про выпивку, слышь, парень. Она войдет в тебя так, что уж ничто эту сучку обратно не выгонит, – добавил Джулс, тоже пользуясь анекдотичным южным акцентом, напоминавшим скорее о дядюшке Томе, собирающем хлопок, нежели о настоящих южных джентльменах. – Пепел к пеплу, пыль к пыли, но, ежели выпивка тебя не проберет, остается только баба.

Все захохотали. Тони спустил одну ногу с платформы. Теперь для всего мира он был Гекльберри Финном, курящим свою трубку, пока мутные воды Миссисипи омывают ему пальцы босых ног.

Сэм чувствовал, что в этот замечательный день он должен быть честен со своими друзьями, должен открыть им все секреты и маленькие тайны, должен излить им свою душу, исповедаться, и все, что он им откроет, будет выслушано этими двумя со взрослым пониманием. Может, это и есть показатель зрелости, подумал он. Если так, то быть взрослым ему по душе.

Он перебросил сигарету из правой руки в левую и вытянул правую вперед, растопырив пальцы.

Тони лениво протянул:

– Обжег пальцы сигаретой, сынок?

– Хотите взглянуть на кое-что непривычно-неприличное? – спросил Сэм, уже не прибегая к южному говору.

– Вижу твою руку, парень. Но ничего неприличного. – Тони пальцем сдвинул шляпу назад.

– Неужели ничего не замечаешь? Ничего странного?

– Только ожоги, вызванные трением в связи с излишней перегрузкой.

Тони и Джулс чуть не задохнулись от пьяного хихиканья. От их смеха платформа закачалась, пустая банка кока-колы покатилась и упала вниз на дерн, устилавший землю в двадцати футах под ними.

– Нет, – усмехнулся Сэм. – Моя кисть. Неужели она кажется вам нормальной?

– Давай намекни.

– Смотрите, у меня пять пальцев.

Оба опять захихикали. Тони снял шляпу и стал ею обмахиваться.

– У нас у всех по пять пальцев, сынок. Может, перестанешь лакать это пойло, а?

– Нет, у вас нет пяти пальцев. – Улыбка Сэма стала еще шире. – У вас на руке четыре пальца и один большой. А у меня, смотрите, пять пальцев.

– Господи! Дай-ка глянуть! – Тони и Джулс встали на колени, чтобы получше видеть.

– Как это случилось, черт побери? – спросил Джулс. Он так удивился, что даже снял свои солнцезащитные очки, желая видеть более отчетливо.

– Я родился с пятью пальцами и одним большим на каждой руке. Стало быть, их всего было двенадцать для ровного счета.

– И что же случилось с большими?

– Мне сделали операцию. Родители не хотели, чтоб я, когда вырасту, выглядел бы мутантом.

– Во дела!

– Этот шрам, он от отрубленного большого, что ли? – спросил Тони, показывая на овальное пятно вблизи от запястья Сэма.

– Именно. И ты можешь нащупать там под кожей кость. Попробуй. – Оба осторожно и почтительно дотронулись до шрама маскирующего бугорок кости. – Там остался сустав. Чувствуешь, как он ходит вверх и вниз? Я все еще могу им двигать под кожей.

– Хм... Действительно неприлично! – воскликнул Джулс с довольной улыбкой. – Слушай, дай мне еще разок взглянуть на этот большой. – Все трое принялись снова изучать руку Сэма.

– Ну, теперь нагляделись, а? У пальцев по два сустава, у больших – один. Вот этот палец, что играет у меня роль большого, имеет два сустава.

– И, следовательно, это палец! – кричит Тони, который тоже уже давно отказался от южного говора. – Они отдали тебе твои большие, чтобы хранить в формалине или еще где-нибудь?

– Нет, я ведь сказал, что был грудным, когда они мне их оттяпали.

Джулс снова укрепил очки на переносице, а затем почти молитвенным жестом поднял бутылку виски к небесам.

– Надо всем выпить за здоровье парня, у которого пять пальцев на руке. Мы все пьем за мутанта!

– Все пьем за мутанта! – заорал Тони и потянулся за бутылкой. Теперь была его очередь.

Потом они выпили за здоровье голых девиц из журнала, потом за груши на дереве, потом за что-то еще.

– Выпьем вон за ту тучу! – Тони махнул бутылкой в сторону облака, которое медленно разворачивало над ними свою спираль. – Да не вознамерится она писать на наш праздник во веки веков!

– Да не написает она никогда на наш праздник! – эхом отозвались остальные. Когда Джулс сделал свой глоток, он вдруг вспомнил еще о чем-то.

– Послушайте, мы ж забыли купить мятные лепешки! Мой родитель тут же обнаружит в моем дыхании запах пойла.

– Нет. Ни в коем случае, – ответил с кривоватой улыбкой Тони.

– А почему нет?

– А потому что его запах будет заглушен запахом табака.

– Точно! Мой родитель за это с меня еще одну шкуру спустит! – Джулс вынул сигарету изо рта, с осуждением поглядел на нее, а потом снова сунул в рот. – Какого черта! Почищу зубы, как только доберусь до дома. Слушайте, – сказал он, садясь, – а вы в субботу пойдете на ярмарку?

Тони еще крепче сжал трубку зубами.

– Внеси меня в список.

– Сэм?

– Еще бы! Если удастся... О черт! Нет, я не смогу.

– Почему же нет? Знаешь, какая там шикарная карусель?

Сэм почувствовал, как холодным камнем разочарование тяжело залегло в животе.

– В субботу я уезжаю домой. Вот ведь блин! А я и думать забыл.

– Обратно в Нью-Йорк? – недоверчиво спросил Тони. – Не может быть. До начала школы еще две недели.

– Знаю. Но мой родитель прилетает из Майами, и я должен последние две недели каникул провести с ним. Вот дерьмовщина какая!

– Ничего. Ты ж с радостью избавишься от этой деревенской глуши. – Тони глотнул из бутылки. – Обратно к Большому Яблоку,[1]значит? Бьюсь об заклад, приятно, должно быть, побродить по его греховным улицам?

– Ага, – без всякого энтузиазма отозвался Сэм. – Еще бы, о'кей.

По правде говоря, он вовсе не шастал по этим грязным, пахнущим злом местам. Для большинства ребят Нью-Йорка этот город был распроклятущей тюрьмой. Если ты не в школе, то торчишь дома в закрытой на замки и засовы квартире. В его районе выходить на улицу после наступления темноты было нельзя. Ночью эта территория принадлежала уличным бандам, сутенерам, торговцам наркотиками и любой дебильной заднице с пистолетом в руках.

Нет, будь оно все проклято, нет! Пусть они все сдохнут! Пусть сдохнут со своими звонками и свистками, сливающимися в один оглушительный вой сирен! Он хочет остаться здесь – среди этих холмов, этих полей и этих лесов Вермонта! Он хочет остаться с друзьями, такими открытыми, честными и беззаботными. Сквозь ветви груши, сквозь небывалый урожай сочных плодов он видел белый деревянный дом, где он живет сейчас с теткой и дядей. Здесь можно оставлять окна открытыми для притока свежего воздуха. Здесь нет необходимости в запорах, в сигнальных системах и в электронных системах слежения, которые должны останавливать мерзавцев, жаждущих перерезать вам горло бритвой, пока вы мирно спите в вашей постели. Здесь можно жить, не слыша постоянного жужжания кондиционеров. Здесь не надо дышать воздухом Большого Яблока, напоенным автомобильной вонью и ужасом. Будь оно все проклято! Здесь дивное место, и он его полюбил.

– О-ох! – Тони искоса глянул на небо. – А по виду эта черная Берта все же собирается писать на наш праздник.

Крупная капля дождя хлопнулась на журнал, оставив влажное пятно на голом животе Джины Ла Туше – белокурой секс-бомбы из Арканзаса. (Манжеты у нее явно не подходили к воротнику, как справедливо отметил Тони Уортц.)

– Ты спасай леди, Джулс, – сказал Тони, складывая журнал, – а я уволоку пойло. Сэмми, дружище, хватай сигареты. Найдется у тебя местечко, чтобы спрятать их от тетки?

– Нет проблем, – ответил Сэм, но в это время еще одна крупная капля шлепнулась на коробку патронов.

– А вот этим детишкам никак не следует мокнуть, – шепнул Тони, снимая шляпу. Он быстро сложил в нее коробки с боеприпасами, а затем прикрыл их полиэтиленовым пакетом. – Вот и все, парни! Куда бы нам теперь податься?

Сэм раскрыл рот, чтобы ответить. Однако он не уверен, что хоть одно слово успело слететь с его губ. Он даже не уверен, что помнит произошедшее в течение следующих двух-трех минут. Потому что именно тогда его вселенная – пространство, время и вообще все сущее – вывернулась наизнанку в одной-единственной ослепительной вспышке бело-голубого света.