"С тех пор, как уснула моя красавица" - читать интересную книгу автора (Кларк Мэри Хиггинс)

5

На следующее утро ровно в восемь тридцать Нив встретилась в холле с Це-Це. Волосы девушки были завиты в локоны и подколоты над ушами. Черный бархатный плащ доходил до самых лодыжек. Под ним было виднелось черное платье с белым передничком. quot;Я получила роль горничной в новой пьесе, quot; — сообщила она, принимая из рук Нив пакеты. «Я подумала, что смогу попрактиковаться. Если Этель там, она придет в восторг, увидев меня в костюме». Ее шведский акцент был бесподобен.

Энергичный звонок в дверь Этель не вызвал никакой реакции по ту сторону двери. Це-Це извлекла из сумки ключ, открыла дверь и, пропустив Нив вперед, зашла в квартиру. Со вздохом облегчения Нив сбросила пакеты с одеждой на диван и выпрямилась. quot;О, Господи, quot; — пробормотала она в следующее мгновение, и голос ее осекся.

Молодой мужчина спортивного телосложения стоял в проходе, ведущем в ванную и спальню. В одной руке он держал галстук, а белоснежная рубашка была застегнута лишь наполовину, что явно говорило о том, что они застали его в процессе одевания. Довольно красивые светло-зеленые глаза прищурены от раздражения. Волосы, еще не уложенные, падают на лоб тяжелой волнистой копной. Увидев его, Нив онемела от неожиданности, а в голову ей пришла нелепая мысль о том, что его роскошная грива — результат завивки. За спиной она услышала, как резко выдохнула Це-Це.

«Кто вы? — Нив пришла в себя. — И почему вы не открывали дверь?»

«Думаю, что первый вопрос я должен задать вам, — его тон был насмешливым. — И это мое дело, открывать дверь или нет».

Це-Це огляделась. «Вы племянник мисс Ламбстон, я видела фотографию, — сказала она. Она вышла из образа, забыв про шведский акцент. — Вы Дуглас Браун».

«Кто я, я и сам знаю. Может быть, вы представитесь?» — Ирония в голосе усилилась.

Нив начала терять терпение. «Я Нив Керни, — сказала она. — А это Це-Це. Она прибирает квартиру для мисс Ламбстон. Может, вы скажете мне, где же сама мисс Ламбстон? Она просила подготовить ей эти вещи к пятнице и с тех пор я их таскаю туда-сюда».

«А-а, так вы и есть та самая Нив Керни. — Сейчас его улыбка стала просто нахальной. — Сумочка номер три и туфли номер три одеваются к бежевому костюму, и украшениям из коробки А. Вы это для всех делаете?»

Нив почувствовала, как у нее сжались челюсти. «Мисс Ламбстон очень уважаемый клиент и очень занятый человек. Я тоже очень занятый человек. Ответьте мне, здесь ли она, и если нет, то когда она вернется».

Дуглас Браун пожал плечами. Оставив наконец свою враждебность, он сказал: «Я понятия не имею, где моя тетушка. Она попросила меня быть здесь в пятницу после обеда. У нее было для меня какое-то поручение».

«В пятницу после обеда?» — быстро переспросила Нив.

«Да. Я пришел, а ее нигде нет. Ключ она мне как-то дала, так что я вошел сам, но она так и не появилась до сих пор. Вот я здесь и обосновался. Я, видите ли, как раз повздорил с парнем, с которым делю комнату».

Это объяснение прозвучало весьма правдоподобно, чтобы не сказать слишком правдоподобно. Нив окинула взглядом помещение. На краю дивана, куда она положила одежду, лежали сложенные одеяло и подушка. Перед диваном прямо на полу валялись разбросанные бумаги. Когда бы она ни зашла сюда, этот диван всегда был завален журналами и разными бумагами так, что не видно было обивки. На обеденном столе царил хаос из скрепленных газетных вырезок и бумажного мусора. Поскольку квартира была расположена на уровне улицы, на окнах стояли решетки, и даже эти решетки служили местом, куда прикреплялись разные записки. В противоположном конце комнаты был вход в кухню. И там, как всегда, все было завалено. На стенах, как попало висели наспех забранные в рамки фотографии Этель, вырезанные из журналов и газет. «Этель, получающая ежегодную премию от Американского Общества журналистов и писателей». Это было за ее разгромную статью о гостиницах для бездомных и пустующих многоквартирных домах. «Этель рядом с Линдоном и леди Берд Джонсон». Она принимала участие в его кампании 1964 года. quot;Этель в Валдорфе на кафедре рядом с мэром в ночь его чевствования журналом «Контемпорари Вумен».

Нив вдруг поразила одна догадка. «Я была здесь в пятницу в начале вечера, — сказала она. — Когда вы говорите, вы приехали?»

«Около трех. Я никогда не поднимаю трубку. Этель не любит, когда отвечают по телефону в ее отсутствие».

«Это так, — вмешалась Це-Це. Вдруг она вспомнила о своем акценте: Я-а, я-а, это правда».

Дуглас Браун повязал галстук. «Я должен идти на работу. Оставьте одежду Этель, мисс Керни». Он повернулся к Це-Це. «Если вы считаете, что здесь надо убрать, это будет прекрасно. Я сложил все свои вещи вместе на тот случай, если Этель решит почтить нас своим присутствием».

Видно было, что он спешит. Он повернулся и направился в спальню.

«Одну минуточку, — попросила Нив. Она подождала, пока он остановился и обернулся. — Вы сказали, что пришли около трех в пятницу. Значит, в то время, когда я привозила покупки вашей тетушки, вы были в квартире? Объясните, пожалуйста, почему же вы не открывали дверь? Это ведь могла быть Этель, которая забыла ключи. Верно?»

«В какое время вы были здесь?»

«Около семи».

«Я выходил что-нибудь перекусить. Прошу прощения». Он вышел в спальню и захлопнул за собой дверь.

Девушки переглянулись. Це-Це пожала плечами. «Мне тоже пора заняться делом». Ее голос вдруг зазвенел, как колокольчик, она запела: «Юмпин Имини, весь Стокгольм легче убрать, чем навести порядок в этом мусорнике». Потом спросила уже без акцента: «Ты же не думаешь, что что-то случилось с Этель, Нив?»

«Мне кажется, что Майлс должен все-таки позвонить, чтобы справится о происшествиях, — ответила Нив. — И еще должна заметить, что любящий племянник не выглядит таким уж сильно обеспокоенным. Я развешу всю одежду Этель в шкафу позже, когда он уйдет».

В это мгновение Дуглас Браун вылетел из спальни. Надо признать, что выглядел он весьма импозантно в темно-синем костюме, с плащом, переброшенным через руку; его волосы сейчас лежали легкими волнами. Заметно было, что он удивлен и не слишком доволен тем, что Нив еще здесь.

«Я полагаю, вы очень заняты, — сказал он ей. — Или вы собираетесь помогать в уборке?»

Нив сжала губы, что не предвещало ничего хорошего. «Я собираюсь развесить одежду в шкафу вашей тетушки, чтобы она могла взять ее, когда понадобится, а потом я уйду». Она бросила ему свою визитную карточку. «Дайте мне знать, как только услышите что-нибудь от нее. Меня в отличии от вас ее отсутствие беспокоит».

Дуглас Браун, взглянув на карточку, спрятал ее в карман. «Я не вижу причин для волнений. За два года, что я живу в Нью-Йорке она исчезала по крайней мере трижды и обычно заставляла меня терять время, ожидая ее то в ресторане, то здесь. Я начинаю сомневаться, в порядке ли у нее с головой».

«Вы намереваетесь пробыть здесь до ее возвращения?»

«Возможно, да. Хотя это вас не касается, мисс Керни».

«У вас есть визитка с номером, по которому я могла бы с вами связаться в рабочее время?» Терпение Нив истощилось.

«К сожалению, в Космик Ойл Билдинг секретарей не снабжают визитками. Видите ли, как и моя тетя, я писатель. К несчастью, в отличии от нее я еще не пробил себе дорогу к издателям, поэтому вынужден поддерживать свою душу в бренном теле, просиживая за столом клерка в холле Космик и назначать встречи посетителям. Это не работа для гиганта мысли, но, насколько мне помнится, и Герман Мелвилл работал клерком в Эллис Айленд».

«Вы сравниваете себя с Германом Мелвиллом?» — Нив не сдерживала нотки сарказма в голосе.

«Нет. Я пишу книги другого рода. Моя последняя называется „Духовная жизнь Хуга Хефнера“. Но никто из издателей не усматривает в этом юмора».

Он ушел. Нив и Це-Це переглянулись. «Еще тот подарочек! Бедная Этель. — Резюмировала Це-Це. — У нее это, по-моему, единственный родственник».

Нив попыталась припомнить: «Кажется, она никогда не упоминала при мне о нем».

«Две недели назад, когда я была здесь, она разговоривала с ним по телефону и была расстроена. Этель припрятывет деньги по всей квартире и заметила, что часть из них пропала. Она практически была уверена, что это его рук дело».

Захламленная пыльная квартира внезапно вызвала у Нив приступ клаустрофобии. Ей захотелось поскорее уйти отсюда. «Давай вынем вещи».

Если Дуглас Браун и спал первую ночь на диване, то потому что было совершенно очевидно, он оккупировал спальню Этель. На ночном столике стояла пепельница, полная окурков. Этель не курила. Белая антикварная мебель в стиле Провинции была дорогой, но требовала ухода, как и все в квартире. Духи и потускневший серебряный набор со щеткой, расческой и зеркалом в беспорядке валялись на комоде. Записки на память, написанные рукой Этель, были засунуты за позолоченную раму зеркала. Несколько мужских костюмов, спортивный пиджак и брюки в художественном беспорядке валялись, раскиданные по розовому дамасту шезлонга. Под него был засунут мужской «дипломат».

quot;Но залезть в шкаф у него все-таки не хватило наглости, quot; — заметила Нив. Вдоль стены довольно большой спальни, размером во всю длину комнаты, стоял шкаф. Четыре года назад, когда Этель попросила Нив просмотреть ее гардероб, Нив заметила ей, что нет ничего удивительного в том, что Этель не может содержать свои туалеты в порядке, что ей нужно больше места. Спустя три недели Этель снова пригласила Нив. Она отвела ее в комнату и с гордостью указала на свое новое приобретение — сделанный на заказ гардероб, который обошелся хозяйке в 10 тысяч долларов. Там была перекладина для вешалок с блузами, перекладина для вешалок с вечерними платьями, требующими больше места в длину; отдельная секция для пальто, отдельная для костюмов и отдельная для платьев на каждый день; полки для свитеров и сумочек; подставки для обуви; отдельная часть, отведенная под украшения, была снабжена медными проволочками, напоминающими ветки дерева, на которые вешились бусы и браслеты. В довершение там имелась пара гипсовых рук, до отвращения напоминающих окоченевшие руки покойника, воздетые в последней молитве со слегка растопыренными пальцами.

Этель указала на них. quot;Мне кажется, что они могут задушить, тебе так не кажется? — весело спросила она. — Это для колец. Я говорила тому парню, который делал шкаф, что я лучше буду держать все в надписанных ящичках, но он настоял на том, что мне эти руки просто необходимы. quot;Когда-нибудь вы пожалеете, что не сделали этого, « — сказал он мне».

В отличие от всей остальной квартиры в шкафу царил идеальный порядок. Одежда была аккуратно развешана на плечиках, обтянутых атласом. «Молнии» закрыты снизу доверху, пиджаки застегнуты на все пуговицы. «С тех пор, как Этель начала одеваться у тебя, люди стали обсуждать ее туалеты, — заметила Це-Це. — Этель это нравится». С обратной стороны дверцы шкафа Этель приклеила списки, которыми ее снабжала Нив. В них подробно объяснялось, к каким туалетам носить те или иные аксессуары.

«Месяц назад мы с Этель все просматривали, — пробормотала Нив, — Мы освобождали место для ее новых вещей». Она положила покупки на кровать и стала вынимать одежду из пакетов. «Я просто сделаю то, что должна была бы сделать вместе с Этель. Вот сюда и прикрепи список».

Разобрав и развесив все вещи, она скользнула взглядом по содержимому шкафа. Манто из соболей. Жакет из куницы. Красное кашемировое пальто. «Барберри». Плащ «в елочку». Широкое белое пальто с каракулевым воротником. Кожаные пояса. Далее шли костюмы: от Донны Каран, Бинс, из Ультрасьюдс... Нив запнулась и застыла, держа в руках вешалки с двумя новыми костюмами.

quot;Погоди-ка минутку, quot; — пробормотала она. Нив внимательно исследовала верхнюю полку. Она знала, что у Этель был набор гобеленовых дорожных сумок и чемоданов от Вайтон, куда входили большой мешок для одежды с карманами на молниях, огромная сумка и два чемодана — большой и поменьше. Мешка для одежды и обоих чемоданов не было. quot;Дорогуша Этель, действительно, улизнула. Исчез бежевый костюм с норковым воротником, quot; — сообщила Нив, размещая новую одежду в шкафу. Она принялась перебирать вешалки. Белый шерстяной костюм, зеленый вязаный, черный с белым рисунком. «Помоги-ка мне. Она просто сложила вещи и удрала. Честное слово, я бы ее удушила собственными руками». Девушка откинула волосы со лба. quot;Посмотри, — она указала на список на двери и на пустые места на полках, — Она взяла все самое нарядное. И погода была такая мерзкая, что она, видимо, и не подумала, что ей понадобятся более легкие вещи. Но где бы она ни находилась, я надеюсь, что температура поднимется не меньше, чем до девяносто градусов. Che noiosa spera che muore di caldo — quot;

«Спокойно, Нив, — охладила ее Це-Це. — Когда ты переходишь на итальянский, это значит, что ты на пределе».

Нив пожала плечами. «Пропади оно все пропадом. Я пошлю счет ее бухгалтеру. В конце концов, хоть у него с головой все в порядке, он не забудет заплатить вовремя». Она посмотрела на Це-Це. «А ты как? Ты рассчитывала, что она сегодня тебе заплатит?»

Це-Це помотала головой: «Со мной все в порядке, прошлый раз она дала мне аванс».

В магазине Нив рассказала Бетти, что произошло.

«Ты должна вычесть у нее за такси и за персональное обслуживание на дому, — сказала Бетти. — Эта дама переходит все границы».

Днем, разговаривая с Майлсом по телефону, Нив поделилась своими опасениями: quot;А я уж собиралась просить тебя справиться о несчастных случаях, quot; — сказала она.

quot;Послушай, если эта дама будет лежать на рельсах, то поезд сойдет с пути, только чтобы не иметь с ней дела, quot; — ответил Майлс.

Но — Нив сама не могла себе этого объяснить — какая-то смутная тревога не покидала ее. Наоборот, она испытывала неотвязное ощущение, что с Этель что-то не так. Это ощущение продолжало преследовать ее, когда она, закрыв в шесть тридцать магазин, спешила на коктейль, который журнал «Вуменс Веар Дэйли» давал в Сент — Реджис. В роскошно одетой толпе она заметила Тони Менделл, главного редактора «Контемпорари Вумен» и направилась к ней.

«Ты не знаешь, как долго не будет Этель?» — Нив пыталась перекричать гул голосов.

«Я удивлена, что ее здесь нет, — сказала Тони. — Она говорила, что придет. Но мы же все знаем Этель».

«Когда появится ее статья?»

quot;Она отдала ее в четверг утром. Я должна была показать ее адвокатам, чтобы быть уверенной, что на нас потом не подадут в суд. Они кое-что убрали, но все равно написано здорово. А ты слышала о большом контракте «Живонс и Маркс»?

«Нет».

Официант предложил канапе — копченый лосось и икра на крошечных тостах. Нив взяла один. Тони горестно покачала головой. «Сейчас, когда снова вошло в моду приталенное, я не могу позволить себе даже оливку». Тони была шестого размера. «В общем, эта статья — обзор моды за последние пятьдесят лет и о дизайнерах этого периода. Тема, если честно, говорена-переговорена, но ты же знаешь Этель. Она все сделает так, что это будут обсуждать, и это будет ново, и это будет интересно. А две недели назад она вдруг стала ужасно загадочной. Насколько я располагаю сведениями, на следующий день она взяла штурмом кабинет Джека Кэмпбелла и уговорила его подписать контракт на книгу о моде с шестизначным авансом. Теперь, небось, скрылась где-то, чтобы писать».

«Дорогая, ты выглядишь прелестно!» Голос раздался где-то у Нив за спиной.

Тони продемонстрировала в улыбке все свои безупречные зубы. «Кармен, я оставила на твоем автоответчике с дюжину сообщений, где ты скрываешься?»

Нив начала бочком протискиваться назад, но Тони остановила ее. «Нив, Джек Кемпбелл пришел. Вон тот высокий парень в сером костюме. Может, он знает, где ты можешь найти Этель».

Пока Нив протискивалась к середине комнаты, Джека уже окружили. Она стояла и пережидала поток поздравлений и из разговоров успела уловить, что его только недавно выбрали президентом и издателем «Живонс и Маркс», что он купил квартиру в восточной части 52-ой-улица и что он вполне доволен жизнью в Нью-Йорке.

Нив решила, что ему еще нет сорока — достаточно молод для такой работы. Темно-каштановые волосы были коротко подстрижены; глядя на них, ей пришло в голову, что, будь они подлиннее, то завивались бы в локоны. Худощавая подтянутая фигура была фигурой бегуна. На тонком лице выделялись темно-карие, одного цвета с волосами, глаза. Искренняя улыбка заставляла разбегаться морщинки в уголках его глаз. Ей понравилась его манера наклонять вперед голову. Нив обратила на это внимание, когда он разговаривал с пожилым издателем. Затем кто-то вступил в разговор, он повернулся и ко второму собеседнику и не выглядел при этом неловко, что тоже ей понравилось.

«Выглядеть естественно — настоящее искусство, — думала Нив, — им владеют политики, а вот в среде бизнесменов это редкость».

Она имела возможность наблюдать, не будучи замеченной. Что-то связано с именем Джека Кэмпбелла. Она уже встречалась с ним где-то. Но где?

Прошел официант, предлагая вино, и Нив взяла себе еще один бокал. Это ее второй и последний, но, потягивая вино, она может делать вид, что занята.

«Нив — не так ли?»

Поворачиваясь, Нив увидела, что Джек Кэмпбелл подошел к ней. Он представился и напомнил: «Чикаго. Шесть лет назад. Вы возвращались с лыжной поездки, а я — из деловой. Мы с вами поговорили минут пять перед тем, как самолет приземлился. Вы тогда собирались открыть магазин, и были озабочены только этим. Как все прошло?»

«Прекрасно». Нив с трудом могла припомнить. Она тогда спешила на транзитный рейс. Работа. Это стало самым главным. «Вы тогда начали работать на нового издателя, не так ли?»

«Да».

«Судя по всему, это был удачный шаг».

«Джек, здесь несколько человек, с которыми ты должен встретиться». — Главный редактор «Вуменс» потеребила его за рукав.

«Мне не хотелось бы задерживать вас, — быстро сказала Нив. — Только один вопрос. Насколько я поняла, Этель Ламбстон пишет для вас книгу. Может, вы подскажете, где я могу ее найти?»

«У меня есть ее домашний телефон. Дать вам?»

«Спасибо, у меня он тоже есть. — Она быстро подняла руку в отрицательном жесте. — Не буду вас больше задерживать».

Нив повернулась и затерялась в толпе. Она почувствовала внезапно, что устала от шума голосов и что сегодня был слишком длинный день.

Поглядев на людей, столпившихся, как обычно, перед Сент-Реджисом в ожидании такси, Нив направилась пешком вдоль Пятой Авеню. Был довольно приятный вечер. Может, она срежет себе путь, если пройдет через парк. Прогулка пешком освежит ее. Но у южного входа в Центральный парк прямо перед ней остановилось такси, только что освобожденное пассажиром. Нив замешкалась, потом открыла дверцу и села в машину. Идея пройтись еще милю на высоких каблуках внезапно перестала казаться ей привлекательной.

Она, конечно, не могла видеть растерянного лица Денни, который терпеливо прождав у Сент-Реджиса, следовал за нею по Пятой Авеню и заметив, что Нив направилась к парку, уже был уверен, что удача у него в руках.

В два часа ночи Нив внезапно проснулась. Ей приснилось, что она стояла перед шкафом Этель, составляя список.

Список.

«Надеюсь, она сгорит от жары, где бы ее ни носило».

Вот-вот, теплая одежда. Соболя. Жакет. Накидка. «Барберри». Пальто. Дубленка. Все было на месте.

Этель отдала свою статью в четверг, а в пятницу она уже исчезла. В эти дни было ужасно холодно и ветрено. В пятницу к тому же был сильный снегопад. Но все зимние вещи Этель висят в шкафу...

Никки Сепетти поежился в своей толстой куртке, которую связала ему жена в тот год, когда он угодил в тюрьму. В плечах она все еще была ему впору, но на животе висела свободно, ведь в тюрьме он потерял тридцать с лишним фунтов.

От его дома до пляжа был всего один квартал. Он лишь махал руками в ответ на кудахтанье жены: «Надень шарф, Никки, ты забыл уже, как сильно иногда дует с океана», и вышел на улицу. Соленый ветер ударил ему в ноздри, и он с благодарностью глубоко вдохнул. Никки рос в Бруклине, и когда он был маленьким, мама возила его на пляж в Рокавэй Бич. Спустя тридцать лет он купил дом в Бель Харбор, чтобы Мария и дети могли проводить там лето. После того, как его посадили, жена насовсем переселилась сюда.

В прошлую пятницу истекло ровно семнадцать лет! Его первый глоток воздуха вне тюремных стен вызвал боль в груди. «Избегайте переохлаждения», — предостерегал его врач.

Мария приготовила роскошный обед. «Добро пожаловать домой, Никки» — красовался плакат на стене. Он чувствовал себя настолько ослабевшим, что ушел, не высидев до конца обеда, и лег в постель. Звонили дети, Ник-младший и Тесса. «Папа, мы любим тебя», — говорили они.

Он не разрешал им навещать его в тюрьме. Тесса только поступила в колледж, когда он сел. Сейчас ей уже тридцать пять, у нее двое детей и она живет в Аризоне. Муж зовет ее Терезой. Ник-младший взял себе девичье имя матери. Теперь он Николас Дамиано, примерный гражданин и налогоплательщик, живет в Коннектикуте.

Никки просил их не приезжать: «Подождите, пока угомонятся газетчики».

Оба выходных он и Мария провели в доме, почти не общаясь — два чужих человека. На улице их караулили журналисты с телевизионными камерами.

Но сегодня утром он вышел. Новость уже потеряла свою актуальность. Бывший уголовник, к тому же больной — вот кто он теперь. Никки вдохнул поглубже и почувствовал, как соленый воздух наполняет его легкие.

Какой-то бритоголовый парень, один из тех, в спортивных костюмах, что бежали впереди Никки, остановился. «Рад видеть вас, мистер Сепетти. Вы прекрасно выглядите».

Никки покосился на парня. Ему неприятно было слушать эту чушь. Он-то знал, как он выглядит. Всего лишь полчаса назад, выйдя из-под душа, он подробно и безжалостно исследовал свое отражение в зеркале на двери в ванной. Макушка основательно полысела, лишь вокруг еще держались остатки былой шевелюры. «Соль и перец», — называл его черные с проседью волосы тюремный парикмахер, когда он только начал отбывать срок. То, что осталось от них сейчас было грязно-белого или тускло-серого оттенка, как ни назови, один черт. Нельзя сказать, что дальнейшее исследование принесло ему удовлетворение. Даже будучи молодым и привлекательным, он не любил свои глаза навыкате, но сейчас они и вовсе казались ему каменно-неживыми. Из-за бледности кожи стал хорошо заметен старый шрам на щеке. То, что он потерял вес, не сделало его стройнее, наоборот, он напоминал сам себе подушку, из которой вытряхнули половину перьев. Мужчина под шестьдесят. Когда он оказался в тюрьме, ему было сорок два.

Никки узнал этого парня, который загородил собой весь тротуар. Он жил через два или три дома от него, Никки только не мог припомнить его имя. А тот так и сиял, обнажая в нервной улыбке лошадиные зубы.

quot;О да, я прекрасно выгляжу, спасибо, quot; — сказал Никки. Его голос должно быть прозвучал раздраженно, потому что бегун явно почувствовал себя неуютно. «Как бы там ни было, я рад, что вы вернулись, — сейчас его улыбка уже выглядела натянутой. — Прекрасный день, не правда ли? Холодно, но все-таки чувствуется весна».

«Да, да, — проборматал Никки, а про себя подумал, — Если бы мне нужен был прогноз погоды, я бы послушал радио». Он поднял руку в прощальном жесте и прибавил шагу, пока не дошел до пляжа.

Ветер взбивал океан в пену. Прислонившись к перилам, Никки вспомнил, как ребенком любил кататься на волнах в шторм. Мать всегда кричала ему: «Не заходи далеко! Смотри, захлебнешься».

Не чувствуя усталости, он шел по берегу вдоль 98-ой улицы, пока не дошел до «Русских горок». Тут он повернул назад. Ребята приедут забрать его. Они сперва зайдут в клуб, а потом пообедают на улице Малберри. Дань уважения, не более — он не обманывал сам себя. Семнадцать лет — слишком долгий срок. Ребята последние годы ворочают такими делами, куда он не дал бы им и близко подойти. Уже прошел слух о том, что он очень болен и ему лучше никуда не встревать: не можешь, не берись.

Джо сидел на скамье подсудимых вместе с ним. Тот же самый срок. Но Джо вышел через шесть лет, его выпустили под залог. Сейчас он на свободе.

Он бы тоже мог быть отпущен, но... Майлс Керни. Вот кого надо благодарить за эти лишние одиннадцать лет.

Никки наклонил голову под ветром. Ему пришлось отведать еще две горькие пилюли — его дети. Они твердят, что любят Никки, но они стесняются его. Когда Мария приезжала навестить сына или дочь, она представлялась их друзьям, как вдова.

Тесса. Господи, да она же обожала его в детстве. Может, он был не прав, запрещая им видеться с ним все эти годы? Мария приезжала к нему регулярно. Но в Коннектикуте она называла себя миссис Дамиано. Ему бы хотелось увидеть детей Тессы. Но ее муж считал, что надо подождать.

Мария. Никки затаил обиду на нее за все эти годы ожидания. Даже хуже, чем обида. Она изо всех сил притворялась, что рада видеть его, но глаза смотрели холодно, с затаенным презрением. Прочитать ее мысли было несложно: «Для чего ты все это делал, Никки? От нас отвернулись даже наши друзья». Ей всего пятьдесят четыре, а выглядит она лет на десять старше. Мария работала в отделе кадров в госпитале. Она могла бы и не делать этого, но, устраиваясь на работу, она сказала ему: «Я не могу сидеть дома и пялиться на стены».

Мария. Ник-младший, нет, Николас. Тесса, нет, Тереза. Так ли уж они горевали, если бы с ним в тюрьме случился сердечный приступ? Может, если бы он вышел через шесть лет, как Джо, еще можно было бы что-то вернуть. А сейчас поздно, слишком поздно. Из-за этих лишних одиннадцати лет, что он отсидел благодаря Майлсу Керни. И он бы еще сидел, если бы им удалось что-нибудь придумать, чтобы не выпускать его вовсе.

Никки миновал 98 улицу и только тогда сообразил, что так и не заметил старого громыхающего сооружения «Русских горок». Это заставило его повернуть и пойти обратно, чтобы убедиться, что их не снесли. Он шел, стараясь попадать в собственные следы, засунув поглубже руки в карманы, ссутулившись под ветром. Во рту его прочно держался горький желчный привкус, который он старался заглушить, облизывая языком соленые от ветра губы...

Подойдя к дому, Никки увидел, что его ждет машина. За рулем сидел Луи, один из тех парней, на которых он всегда мог рассчитывать. Луи не забывал сделанного ему добра. «К вашим услугам, Дон Сепетти, — приветствовал Луи Никки. — Как приятно снова сказать это». Луи говорил искренне.

Никки уловил затаенную враждебность, промелькнувшую в глазах Марии, когда он вошел в дом сменить свитер на пиджак. Он вспомнил, что как-то в школе, когда ему приходилось писать небольшие сочинения на тему прочитанных рассказов, он писал об одной вдове, которая считала своего исчезнувшего мужа погибшим и «довольно неплохо устроилась в жизни будучи вдовой». Мария тоже чувствовала себя достаточно комфортно в жизни без него.

«Посмотри правде в глаза. Она не жаждала твоего возвращения. Твоим детям станет только легче, если ты исчезнешь в стиле Джимми Хоффа. Еще больше им бы понравилась красивая естественная смерть, та, которая не требует дополнительных объяснений для внуков... Если бы только вы знали, как все это было близко».

«Ты будешь вечером ужинать? — спросила Мария. — Я имею в виду, что у меня ночная смена, с девяти до девяти. Если хочешь, я что-нибудь приготовлю и оставлю в холодильнике».

«Не стоит».

Он молчал, пока Луи вез его в Манхэттен по Форт-Гамильтон-парквей, через туннель Бруклин — Баттери. В клубе ничего не изменилось. Та же потертая мебель; в глубине помещения за карточным столом так же составлены кресла — все готово для следующей игры; все та же старая кофеварка для эспрессо; по-прежнему заколочена телефонная кабинка.

Разница была лишь в том, что изменилась сама семья. Конечно, все столпились вокруг него, выражали свое почтение, посылали фальшиво-приветливые улыбки. Но он все понимал.

Он был рад, когда подошло время отправляться на улицу Малберри. Марио — хозяин ресторана — вот кто в самом деле был ему рад. Отдельная комната готова и ждет его. Все его любимые прежде блюда, включая макароны. Никки почувствовал некое расслабление, почувствовал, как что-то вроде прежней силы наполняет его тело. Он подождал, пока накроют к десерту — канноли с крепким черным эспрессо — и обвел глазами гостей, заглянув каждому из сидящих двумя ровными рядами («Совсем, как оловянные солдатики») десяти мужчин в лицо. И каждому он кивал, узнавая. Только два незнакомых лица. Одно не вызвало у него подозрений. Второй же был представлен ему как Кармен Мачадо.

Никки внимательно изучал его. Около тридцати. Темные густые волосы и брови. Прямой костистый нос. Он крутится здесь уже 3-4 года. Альфи познакомился с ним в тюрьме, где тот отсиживал за угон автомобиля. Инстинктивно он не вызывал доверия у Никки, и Никки отметил про себя, что должен порасспрашивать Джо, насколько хорошо они его знают.

Его глаза остановились на Джо. Джо, который вышел, отсидев лишь шесть лет и который разгуливал на свободе в то время, пока Никки был вынужден сидеть взаперти. Круглое лицо Джо было все покрыто морщинами, которые означали улыбку, и весь он напоминал только что проглотившего канарейку кота.

Никки вдруг почувствовал жжение в груди. Обильный ужин оказался тяжеловат для его желудка. quot;О'кей, а теперь выкладывай, что у тебя на уме, quot; — приказал он Джо.

Джо продолжал улыбаться. «Что касается меня, то я припас для тебя отличную новость. Мы все знаем, как ты относишься к этой сволочи Керни. Так вот, послушай. Есть заказ на его дочь. И это не наша инициатива. Стюбер хочет убрать ее. Для тебя это просто подарок».

Никки подскочил на месте. Охваченный волной ярости, он выместил все на дубовом столе, что есть мочи грохнув по нему кулаком. «Вы безмозглые кретины! — орал он. — Вонючие безмозглые кретины! Это нужно немедленно остановить». На какое-то мгновение он перехватил выражение лица Кармен Мачадо и ему вдруг показалось, что он заглянул в лицо копу. «Остановить это. Я говорю остановить, ясно?»

Страх на лице Джо сменился сочувствием. «Никки, ты же знаешь, это невозможно. Никто не может отменить контракт, уже слишком поздно».

Пятнадцать минут спустя Никки ехал домой в Бель Харбор, сидя рядом с молчаливым Луи. Его грудь сгорала от боли, которая накатывала волнами, не помогал даже нитроглицерин под языком. Если дочь Керни будет убита, копы не остановятся, пока не навесят это убийство на него. И Джо превосходно знал это.

Он подумал о том, что напрасно предостерег Джо относительно Мачадо. «Никогда этот парень не работал во Флориде на семью Палино, — сказал он Джо. — А у вас не хватило мозгов проверить это, не так ли? Вы идиоты, каждый раз, когда вы открываете рот, считайте, что вы докладываете все прямехонько копам».

Симус Ламбстон проснулся во вторник утром. Он спал всего четыре часа и даже во сне его не оставляли в покое навалившиеся проблемы. Накануне он закрыл бар в половине третьего, потом почитал газету и тихонько скользнул в постель, стараясь не побеспокоить Рут.

Когда девочки были маленькими, он мог позволить себе поспать подольше, приходил в бар к полудню, потом снова шел домой, чтобы пообедать вместе с семьей и возвращался в бар, оставаясь там уже до закрытия. Но последние годы, когда дела безжалостно и стабильно шли все хуже и хуже, а арендная плата все росла и росла, он уволил бармена и официанток и урезал меню так, что остались одни только сандвичи. Все закупки он делал сам, приходил в бар к восьми или половине девятого и, уже не заходя домой на обед, работал до закрытия. И все равно ему никак не удавалось свести конца с концами.

Во сне его преследовало лицо Этель. Ее глаза, расширенные от гнева. Ее недобрая усмешка, которую он с удовольствием стер бы с ее лица навсегда.

Когда он был у нее в четверг вечером, он вытащил фотографию девочек. «Этель, — он уже умолял, — посмотри на них. Им сейчас необходимы деньги, которые я отдаю тебе. Дай мне передышку».

Она взяла фотографию и долго ее изучала. «Это могли бы быть мои дети», — только и сказала она, протянув ему обратно снимок.

У Симуса живот скрутило от тревоги. Он должен заплатить алименты до пятого. Завтра. Осмелиться ли он не выписать чек?

Половина восьмого. Рут уже встала. Он слышал плеск воды в душе. Симус встал с постели и прошел в комнату, которая служила им столовой и кабинетом одновременно. Она была уже наполнена резким светом утреннего солнца. Он сел за старое бюро, пережившее три поколения в их семье, и которое Рут терпеть не могла. Если бы она имела возможность, она бы все переделала в доме по-своему и заменила бы старую громоздкую мебель на светлую современную. quot;За все эти годы я не могла позволить себе купить такую роскошь, как новое кресло, quot; — любила напоминать она. «Ты отдал Этель самую хорошую мебель, а я обречена жить среди рухляди, которая осталась от твоей матери. Единственно новое, что мы покупали, это колыбельки и кровати для девочек — и больше ничего из того, что им еще необходимо».

Симус решил отвлечься от мыслей о чеке для Этель, начав выписывать другие: за газ и электричество, за телефон, за квартиру. От кабельного телевидения они отказались полгода назад, это позволяло им экономить двадцать два доллара в месяц.

Из кухни был слышен шум кофеварки, стоящей на плите. Спустя несколько минут в столовую вошла Рут, держа на маленьком подносе стакан с апельсиновым соком и чашку дымящегося кофе. Она улыбалась, и на мгновение напомнила Симусу ту симпатичную женщину, на которой он женился через три месяца после развода. Рут не относилась к тому типу женщин, которых можно назвать ласковыми, но сегодня утром, поставив поднос на стол, она наклонилась и поцеловала его в макушку.

«Только сейчас, когда ты сел выписывать чеки, до меня дошло, — сказала она. — Господи, Симус, неужели мы больше не будем отдавать деньги Этель, неужели мы сможем наконец вздохнуть. Давай пойдем куда-нибудь вечером и отметим это событие. Попроси кого-нибудь поработать за тебя. Мы уже столько месяцев никуда не выходили».

У Симуса свело желудок. Запах крепкого кофе внезапно вызвал у него отвращение. «Дорогая, я пока могу только надеяться, что она не передумает, — промямлил он. — То есть я хочу сказать, что у меня нет тому письменного подтверждения. Тебе не кажется, что стоило бы послать чек, пусть она лучше вернет его. Я полагаю, что это будет самым разумным. У нас ведь нет ничего, что делало бы все это законным. Я имею в виду у нас нет письменного заверения, что она действительно отказалась от денег».

Он осекся, почувствовав слева резкий шлепок по голове. Симус поднял глаза и невольно отшатнулся, увидев выражение лица Рут. Это было выражение смертельного оскорбления. Точно такую гримасу он уже видел несколько дней назад на другом лице.

Потом лицо жены пошло красными пятнами, и в конце концов она разразилась фонтаном бессильных слез. «Симус, прости, я ударила тебя». Голос ее сорвался. Она распрямила плечи и закусила губу. «Ни одного чека. Напомнишь ей, что она дала слово. Я скорее задавлюсь, чем она получит еще хотя бы один цент».