"Сага о Гудрид" - читать интересную книгу автора (Сивер Кирстен А.)

РАСПРЯ

Дни стали длинными, и луга уже зеленели травой; изголодавшийся за зиму скот жадно набросился на сочный корм. Тем временем в мастерской, где пришлось держать скот, люди насыпали новый слой песка. Работы хватало: надо было чинить рыболовную снасть и вязать новые сети.

На дворе Гудрид встретил весенный запах тюленьего жира, которым смазывали корабли. Счастье сияло в ее душе, когда в серых предрассветных сумерках она просыпалась, чтобы приложить Снорри к груди, а по вечерам засыпала в объятиях Карлсефни. Взяв с собой ребенка, она ходила смотреть на корабли, возвышавшиеся у берега, на нежные почки растений в лесу, на смирных коров, пугливых овец и хитрых коз. И хотя мальчик был еще слишком мал, Гудрид знала, что он радуется всему, что она ему показывает, как и радовался он тому, когда наставал час кормить его молоком.

Снорри был серьезным ребенком, и когда на его личике впервые появилась улыбка, Гудрид даже подумала, что у него рези в животике. Он уставился своими синими глазками прямо на мать, и губки его, мокрые от молока, раздвинулись в такой восхитительной улыбке, что Гудрид затаила дыхание. Улыбка эта была такой же неожиданной и ослепительной, словно из-за туч выглянуло солнышко и на море заиграли блики… Это была улыбка Карлсефни.

Она укутала Снорри в свою шаль и перепрыгивала с камня на камень через разлившийся ручей, чтобы побраться до кузницы. От нее доносился приятный, домашний запах древесного угля и слышались равномерные удары по наковальне.

– Твой отец готовит «Рассекающего волны» к путешествию, – нежно прошептала Гудрид, прижавшись губами к шелковистой щечке сына. – Мы будем искать подходящее место для большого-большого дома, в котором будут жить ты и твои братья.

Карлсефни и Эйндриди Лебединая шея стояли по бокам наковальни. Уставший и разгоряченный, Карлсефни смягчился, увидев, как улыбается маленький Снорри. Эйндриди велел рабу Плосконосому не зевать. Они ковали гвозди. А потом прибавил, не поднимая глаз:

– Лучше бы нам ковать наконечники для копий, раз мы увидели скрелингов!

Гудрид насторожилась и прижала Снорри к себе.

– Скрелинги? Здесь? Почему же мне никто не сказал об этом?

– Мы сами только что узнали об этом, – сказал Карлсефни. – Плосконосый говорит, что когда утром они с Эльдгримом выгоняли скот на пастбище, они вышли прямо на полдюжины уродливых маленьких человечков, одетых в звериные шкуры, с большими глазами и широкими скулами. Эльдгрим спросил их, откуда они и что им здесь надобно, но они трещали трещотками и молча смотрели на них, а потом отплыли от берега на кожаных лодках. Плосконосый считает, что они больше посматривали на коров, чем на них с Эльдгримом. Я послал на берег трех вооруженных людей, чтобы нас не застигли врасплох.

Гудрид ничего не говорила. А Карлсефни повернул якорь на наковальне и продолжал:

– Может, ничего и не случится, а может, скрелинги вернутся назад. Достань то красное полотно, которое мы привезли из Гренландии, Гудрид, на случай, если они захотят торговать с нами… Плосконосый сказал, что у них были отличные шкуры. А потом еще они убили двух наших собак и сняли с них шкуры, прежде чем Плосконосый и Эльдгрим встретили их!

Плосконосый добавил угля в огонь, словно бы эти разговоры его не касались, а Гудрид думала про себя, как удалось Карлсефни вытянуть такую длинную историю из этого молчаливого раба. Плосконосый не отличался красноречием, как и Харальд Конская грива. До ее сознания медленно доходило все услышанное, и в глазах у нее внезапно потемнело. Она вдруг вспомнила щенка, которого в Арнастапи унес в когтях огромный орел, и услышала вновь слова Халльдис: «Нужно было лучше следить за ним!»

Ни один человек не должен упрекнуть ее в том, что она плохо смотрит за своим сыном. И если кто-то поднимет на малыша руку, она убъет его! Прижав к себе ребенка, она сказала Карлсефни:

– Как ты думаешь, что нужно скрелингам? Они действительно могут прийти снова?

– Наверное, они преследовали оленя, который вышел на берег, – это была самка, и ей пришло время телиться. Раньше мы никогда не видели здесь скрелингов, и я думаю, что они живут не на острове, а где-нибудь за лесом. Но как бы то ни было, нам теперь надо надежно охранять наши дома.

А скрелинги вскоре появились снова, но на этот раз они не приплыли на лодках. Они вдруг выскочили из небольшой рощицы позади домов и наткнулись прямо на быка, который пасся неподалеку, оставаясь на привязи. Перепуганное животное начало метаться из стороны в сторону. Из домов выбежали люди и заметили, что некоторые скрелинги исчезли в лесу, а другие бросились к их домам. Викинги живо заслонили собой проход к домам, держа мечи наготове, а незваные гости обратились в бегство и скрылись в лесу.

Напуганный бык оборвал привязь: он выглядел устрашающе. Торбранд сын Снорри не решался приблизиться к животному. Тогда Гудрид тронула его за плечо.

– Твой племянник, Эгиль сын Торлейва, усмирил быка, когда мы плыли на Песчаный Мыс: он просто ласково поговорил с ним и дунул ему в ноздри…

Торбранд, удивленно пожав плечами, направился к здоровому быку. Остановившись у ручья, он крепко схватил его за недоуздок, притянув поближе к себе его большую голову, и подул животному прямо в ноздри. Бык обмяк, напряженные его мускулы разгладились, и едва Торбранд отпустил его, как он принялся мирно щипать траву.

– Впервые вижу такое… – сказал Карлсефни, выйдя из кузницы, приблизившись к Гудрид и оглядывая лесную опушку.

В доме проснулся Снорри, огласив весь двор требовательным криком. То ли эти мирные звуки придали скрелингам уверенности, то ли они почувствовали уважение к людям, которые сумели обуздать страшное животное, – но они опять бесшумно вышли из леса. Их было больше дюжины, и вид у них был дикий. На этот раз скрелинги положили перед Карлсефни большие тюки с мехами, словно поняв, кто здесь хёвдинг.

Карлсефни сделал знак людям возле домов, чтобы они оставались на страже, а сам сказал Гудрид:

– Они хотят торговать с нами. Пусть Торкатла и другие женщины помогут тебе разрезать на куски наше красное полотно, и мы посмотрим, обменяют ли они на него свои меха.

Самый высокий из скрелингов, красивый юноша, несмотря на спутанные космы и взгляд исподлобья, сделал шаг вперед, держа в руках связку блестящих шкурок, и гордо показал их Карлсефни. Затем он ткнул пальцем в его пояс, на котором висели меч и охотничий нож, давая понять, что он желает получить в обмен на меха это оружие.

Карлсефни качнул головой и протянул скрелингу кусок красной ткани, принесенный Гудрид. Высокий юноша довольно пощупал полотно, помедлив немного, а потом сделал знак своим людям, что ткань годится для обмена на шкуры. Три дюжины переселенцев не спускали со скрелингов глаз, когда те двинулись вперед со своими шкурами. Каждый получал от Карлсефни свой кусок ткани и отходил в сторону, завязав материю на голове или на поясе.

Женщины проворно разрезали ткань на все более мелкие полосы, пока меха не кончились. Но когда Асгрим Худой собрался уже унести шкуры, Карлсефни едко заметил ему, что только глупец может занять руки вместо того, чтобы держаться за оружие. Шкуры можно унести и потом, когда скрелинги уйдут.

Туземцы и переселенцы молча стояли, глядя друг на друга, пока наконец высокий юноша не сказал что-то своим властным голосом и люди его не скрылись в лесу так же бесшумно, как и пришли.

Только после того, как она села на постель покормить Снорри, Гудрид поняла, какое напряжение ей пришлось выдержать в этот день. Она вынуждена была подождать, когда к груди подступит молоко, и Снорри, устав кричать в одиночестве, жадно зачмокал. Наконец молоко попало ему в рот, и он принялся сосать, а Гудрид откинулась на подушки, думая, что все же лучше стоять со скрелингами лицом к лицу, чем жить в тревожной неизвестности. Они ведь дали понять переселенцам, что хотят торговать с ними.

Она сказала об этом Карлсефни, когда они вечером легли спать, но он долго молчал, и ей уже показалось, что он уснул. Наконец он медленно, задумчиво произнес:

– Все-таки было бы лучше, чтобы их тут не было. Нам надо теперь обнести дома частоколом, тем более что собак у нас больше нет. Мы не знаем, когда вернутся скрелинги. Наш дозорный заметил множество кожаных лодок, плывущих с севера. И если они вновь пожалуют к нам по морю, мы без труда обнаружим их еще издали.

– Важно, чтобы люди и животные чувствовали себя в безопасности, когда мы уедем!

– Я думаю прежде всего о тебе, Гудрид, тебе и Снорри.

– Ты… ты имеешь в виду, что мы останемся здесь, когда вы отправитесь на юг?

– Так будет лучше. Я долго думал об этом. Для двух дюжин человек будет гораздо легче защитить тебя со Снорри и других женщин на суше, возле домов. Ты не должна опасаться за мою судьбу, ибо эти маленькие корыта, в которых плавают скрелинги, не могут сравниться с большим кораблем. И потом, мы хорошо вооружены.

Гудрид почувствовала себя брошенной и одинокой, словно она уже увидела, как «Рассекающий волны» становится точкой на горизонте. Но она старалась овладеть собой и говорить спокойно.

– Я хочу поехать с тобой.

– Я запрещаю тебе это, Гудрид.

Не помня себя от ярости, словно в душе ее бушевал морской прибой, Гудрид резко приподнялась на подушках и сдавленно произнесла:

– Один человек говорил мне то же самое, и еще до наступления зимы я стала вдовой.

Они молча лежали рядом, слушая, как Снорри посапывает в своей люльке. По щекам Гудрид катились горячие слезы, и она не вытирала их, боясь обнаружить свое волнение. Почему женщины всегда жаждут любви и детей…

Натруженная ладонь Карлсефни коснулась ее мокрой щеки, и он тихо сказал:

– Где нет любви, там нет и слез. Что ты выбираешь?

– Как ты догадался, о чем я думаю?

– Я не догадывался об этом. Я просто сказал то, что думаю сам. – Он привлек ее к себе. – Что суждено, того не миновать, но мне не хочется, чтобы вы со Снорри подвергались опасности, которую я могу предупредить. С тобой в доме останутся Снорри сын Торбранда и несколько наших людей. Ты будешь распоряжаться в доме, Гудрид, и следить за другими женщинами, чтобы они выполняли свою работу и не доставляли мужчинам хлопот! Мы с Бьярни сошлись на том, что он со своими людьми останется здесь, пока я буду отсутствовать. Так что в доме будут и Арнейд, и Гуннхильд. Смотри, чтобы они не соблазнили неженатых. Иначе с ними не справиться…

– А разве Бьярни не может последить за этим? Ведь их мужья – среди его людей!

– У Бьярни не будет на это времени: ему придется чинить свой корабль, чтобы успеть к моему возвращению. И запомни: «Рассекающий волны» обязательно вернется домой, со мной на борту! Так что о вдовстве не думай.

Проснувшись среди ночи, Гудрид почувствовала в себе пустоту и тишину, словно по совету своей приемной матери, которая говорила ей, как надо слушать духов. Карлсефни лежал рядом с ней, ровно дыша во сне, а из люльки доносилось нежное посапывание. Все было как прежде, и все же… В ее безоблачной счастливой жизни появились трещины. Мысли, блуждающие в пустой темноте, стали вдруг холодной, беспощадной очевидностью: скрелинги. Плохо, что они появились здесь. Но еще хуже, что Карлсефни решает за нее, в точности как это делали Торстейн и Торбьёрн. Если бы он знал, как она хочет отправиться вместе с ним на юг! Но ведь он заботился о ее со Снорри благополучии, думала она, внутренне оправдывая его и напуганная своей горечью. В ту ночь она долго не могла уснуть.

Люди стояли на берегу и махали «Рассекающему волны», который выходил из бухты в открытое море, уносимый от них отливом. Гудрид стояла до тех пор, пока парус в красную и синюю полоску не исчез за мысом, а потом медленно направилась к дому.

В этот теплый солнечный день цветы, покрывавшие склон, издавали сильный сладковатый запах. Всюду, куда ни бросить взгляд, пестрели синие цветы на высоких стебельках, которых Карлсефни называл касатиками. Гудрид трудно было представить себе, что где-то могут быть места прекраснее этих. С тех пор как появились первые перелетные птицы, люди постоянно собирали яйца, а Карлсефни рассказывал, что на одном из больших островов такое множество гаг, что людям ступить негде. Они наполнили мешки гагачиьм пухом, который очень ценился купцами…

Снорри зашевелился у нее на руках, пустил слюнки ей на платье и радостно залепетал. Она поцеловала покрытую нежными волосиками головку, а потом подумала, что сегодня вечером ей будет не хватать крепких объятий его отца.

И в тот вечер, и во все последующие она только и думала, что о Карлсефни. По ночам она пользовалась любым предлогом, чтобы покормить Снорри и постоянно напоминала неповоротливой Торкатле, чтобы она осторожнее клала малыша в люльку. Сосущий ротик и теплое, маленькое тельце малыша наполняло ее радостью и заставляло на время забыть о любви мужа.

Днем иногда она спохватывалась, что ей надо отнести в кузницу Карлсефни еду, но потом вспоминала, что мужа нет, и снова погружалась в повседневные хлопоты. За лето им надо успеть запасти пищи на зиму. Гудрид вместе с другими женщинами засела за пряжу. Шерсть они привезли собой из Гренландии. Им надо было иметь в доме побольше ткани, если к ним вновь придут скрелинги, ибо Карлсефни даже и слышать не хотел о том, чтобы менять шкуры на оружие или железо. Не годилось также торговать сыром и маслом, так как на дворе было лишь несколько овец и одна телка.

Холодный ветер с моря не проникал ни в женскую половину дома Карлсефни, ни на лужайку перед входом, на которой часто сидели Гудрид и другие женщины, греясь на солнышке и прядя свою пряжу. Мужчин на дворе осталось мало, и жизнь казалась будничной, ничем не примечательной. Возле домов мирно пасся скот, и трудно было представить себе, что скрелинги вернутся вновь и будут угрожать им.

Бьярни сын Гримольва распределил своих людей таким образом, что одна часть чинила корабль, а другая стояла в дозоре, высматривая в бухте скрелингов и сторожа дома и животных. Третья же часть его людей ходила на охоту и занималась рыбной ловлей. Часто они брали с собой Снорри сына Торбранда и еще троих из команды Карлсефни. Сам Бьярни трудился не покладая рук с рассвета до заката, и потому Гудрид очень удивилась, когда однажды утром он появился на пороге ее комнаты. Она была одна. Торкатла пошла нарвать трав, а Эмма находилась в маленькой комнатке по соседству.

– Быстро же он растет, малыш Снорри, – учтиво заметил ей Бьярни. Но было совершенно ясно, что он пришел поговорить не о ребенке.

– Да, он растет крепким и здоровым, – сказала Гудрид и перекрестила малыша. Она завернула его в покрывальце и взяла на руки, а потом спросила у Бьярни: – Что-то случилось? Твои люди увидели скрелингов?

– К счастью, нет. Но они… они просили меня узнать у тебя, не можешь ли ты одолжить им Эмму.

– Одолжить? Для чего? У нее и здесь хватает забот.

Бьярни отвел глаза в сторону и попробовал улыбнуться.

– Зачем работать, лежа на спине? Говорят, что это было ее ремеслом, и она к этому привычна.

– Мы купили ее не для такой работы, – сухо отрезала Гудрид. – Я отказываю тебе. Не хочешь ли ты воспользоваться тем, что Карлсефни нет дома?

В ее голосе зазвучало презрение, и в глазах Бьярни она прочла досаду и замешательство. Она дала ему знак сесть рядом, пока она кормила Снорри, а потом вновь спросила, уже более миролюбиво:

– Что такое происходит в твоем доме, Бьярни?

– Ты и сама можешь понять, – устало ответил он. – У меня там тридцать мужчин, и только двое из них женаты. Все давно уже не были дома. Арнейд с Гуннхильд учуяли их настроение и теперь так и крутят юбками у них под носом, будто бы случайно, – когда их мужей нет поблизости. Ты ведь знаешь, что если Гейр с Колем застанут их врасплох, – прольется кровь.

– А что думает об этом Торхалл сын Гамли?

Бьярни фыркнул.

– Он говорит, что я должен обуздать Арнейд и Гуннхильд и не уступать своим людям. Но как мне это сделать – ума не приложу. Мне так хотелось, чтобы с нами были только наши люди, а здесь еще два гренландца, которые воду мутят. Они говорят, что устали сидеть тут и дожидаться неизвестно чего, когда на юге обилие винограда и других замечательных вещей.

– Будем надеяться, что Карлсефни вернется с добрыми вестями, – сказала Гудрид. Она вспомнила, что ее муж тоже выражал сомнения, как долго можно доверять Асгриму и тем, кто раньше бывал в Виноградной Стране. Она задумалась, а потом ответила:

– Единственный способ усмирить Арнейд и Гуннхильд – это позаботиться о том, чтобы наши люди не слонялись по двору, до тех пор пока не наступит твоя очередь плыть на юг.

– Так значит, ты не уступишь нам Эмму?

– Эмму я не уступлю.

– С такой женой Карлсефни может быть спокоен за свое добро, – сказал Бьярни и вышел.

Едва он ушел, как в комнату скользнула Эмма. В темных глазах ее был странный блеск, когда она подошла к Гудрид.

– Спасибо тебе, Гудрид, – сказала она.

Летнее солнцестояние кончилось, и в лагере переселенцев все было спокойно. Скрелинги больше не появлялись. Погода стояла хорошая, иногда шел ливень, как теперь, прямо перед праздником святой Суннивы. С самого утра стоял густой туман, так что Гудрид не могла различить близлежащие острова: казалось, что все предметы в бухте висели среди неясной серой массы. Гудрид узнала, что Бьярни выставил дозорных по обе стороны устья, чтобы скрелинги не застали их врасплох.

У Гудрид было много забот по дому, но она все же решила выйти на двор, подышать свежим воздухом, чтобы прогнать тяжелое ощущение после сна. Ночью ей привиделось, что огромный, черный медведь, встав на задние лапы, напал на них со Снорри. Пока она помогала Торкатле и Эмме, она неотвязно вспоминала о непонятной угрозе, пытаясь разгадать, что же означал ночной кошмар.

Она велела Эмме остаться в маленькой комнатке рядом со спальней и заняться пряжей, пока Снорри сын Торбранда и остальные работали на дворе, Торкатла же оставалась на женской половине за ткацким станком. Гудрид опустилась на кровать, чтобы покормить Снорри, прочитав прежде «Отче наш» в честь святой Суннивы и в благодарность за то, что Бьярни держит своих людей в узде, а скрелинги после отъезда Карлсефни больше не появляются. Она вычислила, что «Рассекающий волны» должен показаться на горизонте примерно через четыре недели…

Она расстегивала сорочку, улыбаясь при мысли о том, как удивится Карлсефни, увидев, что их сын стал совсем большим. У мальчика уже резались зубки. Она была так поглощена своим малышом, что не заметила, как в комнату вошел человек. Она подняла на него глаза только тогда, когда он уже подошел вплотную к кровати.

Гудрид очень удивилась, увидев перед собой Ислейва Красавца – статного, пригожего парня ее возраста, которого она замечала лишь за столом. Над ним часто посмеивались, что он не дает проходу женщинам, которые только и засматриваются на его красивое лицо и белокурые кудри. Похоже, все эти истории о своих любовных похождениях сочинял он сам, чтобы показать, что он неотразим.

Он стоял у кровати, не произнося ни слова, и все смотрел на Гудрид такими глазами, которые напомнили ей о собаке, которая была когда-то у ее приемного отца Орма. Собака имела привычку тайком таскать со стола еду. Прижав Снорри к себе, Гудрид спросила:

– Что за дело привело тебя сюда, Ислейв?

Парень усмехнулся, показав ровные, белые зубы.

– Я пришел поиграть с тобой, Гудрид.

– Поиграть?…

Тот ухмыльнулся еще шире.

– Ну да! Мы оба одинаковы. Ты такая красивая, и вот лежишь без мужа, да и я остался без женской утехи. Ты не хотела одолжить нам свою Эмму, но потом я догадался, что, ты, наверное, решила сама позабавиться.

– Ты просто ума лишился, – спокойно проговорила Гудрид, не отрывая взгляда от его лица. – Конечно, мужа моего сейчас нет дома, но меня смогут защитить люди на дворе. Убирайся!

Она снова приложила Снорри к груди, а сама села на кровати и попыталась свесить ноги вниз. Но Ислейв схватил ее за ступни, словно зажал их в тиски.

– Останься на месте, Гудрид. Ты ведь не хочешь, чтобы люди подумали, что это ты пытаешься затащить меня в постель. Да ты никого и не дозовешься: все убежали ловить быка, он сорвался с привязи. В доме только Арнейд и Гуннхильд, но они заняты с моими друзьями.

– Но почему бык оборвал привязь?

– Тебе этого знать не нужно, – ответил Ислейв, снимая с себя пояс и живо предъявляя Гудрид наглядные свидетельства того, что он прямо сейчас готов исполнить свою угрозу.

Только теперь Гудрид поняла, что значит ее страшный сон. Она хотела лишь уберечь Снорри… Надо ударить так, как учил ее Стейн. Она незаметно вытащила свой нож, держа его острием вверх, подальше от ребенка, но в тот же самый миг Ислейв вдруг упал, получив удар в спину.

Из соседней команатки бесшумно, словно летучая мышь, показалась Эмма. Она вытащила из спины Ислейва длинный кухонный нож и снова воткнула его, а потом еще раз…

– Он уже мертв, – пробормотала Гудрид, с трудом отодвигая от себя труп. – Спасибо тебе, Эмма. Как ты догадалась, что он нападет на меня?

Эмма взглянула на тело Ислейва, и в глазах ее пылала ярая ненависть.

– Я сразу чувствую, когда в дом входит человек с чем-то недобрым!

– Как только Карлсефни вернется домой, я попрошу его дать тебе волю, Эмма. А теперь хорошо будет, если ты позовешь кого-нибудь в свидетели этого убийства. Я останусь здесь, чтобы всем было ясно, что произошло. И потом, мне надо утихомирить Снорри.

Маленькое личико ребенка побагровело от крика, и Гудрид нежно поцеловала его в головку, а затем снова дала ему грудь, чтобы он наконец насытился. Она все думала, что-то ждет их в будущем, – теперь, когда взрыв все-таки произошел.

Первым в дверях показался Снорри сын Торбранда, а за ним – Бьярни, Торхалл и остальные. Бьярни выпрямился, увидев убитого, и сказал:

– Это дело серьезное: рабыня Карлсефни подняла руку на свободного человека.

– Точно так же можно сказать, что Ислейва убила я, – тихо, но твердо произнесла Гудрид. Она говорила спокойно, холодно, отстраненно, испытывая те же чувства, что и тогда, когда выпустила стрелу в Барда Трескоеда. – И если вы перевернете его на спину, то увидите у него в груди мой нож. Я убила его за то, что он пытался взять меня силой и искалечить сына Карлсефни. Я буду очень благодарна тебе, Бьярни, если ты выдернешь этот нож и смоешь с него кровь, чтобы я могла начать готовить ужин.

Бьярни продолжал стоять на своем месте.

– Я ведь предупреждал тебя, Гудрид, но ты не захотела слушать меня…

– Да, ты предупреждал меня, что не в состоянии справиться со своими людьми. Когда вернется Карлсефни, вот и расскажи ему об этом, – презрительно ответила Гудрид и протянула Снорри Эмме. – Помой его и поменяй ему одежду, Эмма. Ты найдешь все необходимое в другой комнате.

Едва Эмма ушла, напряжение в спальне спало. Снорри сын Торбранда вышел вперед и учтиво произнес:

– Как ближайший родич Торфинна Карлсефни сына Торда, я прошу всех помочь Бьярни сыну Гримольва удерживать его людей до приезда хозяина. Таково было и желание самого Карлсефни. К счастью, нам не придется рассказывать ему, что его жена и ребенок подверглись нападению одого из наших людей. А теперь я предлагаю, чтобы мы с Бьярни и Торхаллом посовещались в соседнем доме Лейва.

Последним вышел из спальни Снорри сын Торбранда, но Гудрид попросила его остаться, сев у очага. Она внезапно ощутила дрожь в теле, и спешно накинула поверх окровавленного платья теплый плащ.

Широкое, добродушное лицо Снорри выглядело опечаленным, и он произнес:

– Плохо же я забочусь о дочери Торбьёрна. Может, тебе стоит прилечь, Гудрид.

– Со мной все в порядке. Как только придет Торкатла, я попрошу ее заварить мне трав…

– Наверное, она пошла разыскивать пропавшего быка…

Гудрид попыталась улыбнуться.

– Нет, она сидит у ткацкого станка на женской половине. К старости она стала совсем туга на ухо, так что нужно что-то пострашнее убийства или насилия, чтобы привлечь ее внимание!

– Всех нас ждет впереди старость, – вздохнул Снорри, – пойду скажу ей, что ты зовешь ее.

– Спасибо тебе, но сперва я хочу знать, виноваты ли Арнейд и Гуннхильд в том, что произошло. Карлсефни перед отъездом говорил мне, что они заигрывали с холостыми парнями. Бьярни говорил мне о том же, и даже Ислейв упомянул об этом. – Она вздрогнула и настойчиво повторила: – Скажи этим женщинам, что если они не будут вести себя пристойно, ты все расскажешь их мужьям. И тогда, может, Гейр и Коль захотят развестись с ними. Так и скажи им, иначе Гейр и Коль ненароком застанут их с другими мужчинами, и тогда снова прольется кровь.

– Ты правильно думаешь, Гудрид, я поговорю с ними. – Снорри наклонился и поцеловал ее в щеку, прежде чем уйти. Его кряжистая фигура напомнила Гудрид о давних, мирных временах.

Когда Карлсефни вернется, все будет хорошо, думала Гудрид. Ее не пугал мертвый Ислейв, но она пережила сильное потрясение. Если и другие мужчины осмелятся на подобное, со всеми им не справиться.