"«Криптуха, сэр!..»" - читать интересную книгу автора (Еськов Кирилл Юрьевич)

«Хочется чего-нибудь эдакого…» – при том, что помянутые классиком как рядоположные «севрюжина с хреном» и «конституция» совершенно уже неактуальны: первая без ограничений продаётся в соседнем «Рамсторе», а вторая выложена в открытый доступ, но так никем и не читана, ибо – многа букв… Можно на этом месте порекомендовать для застольных бесед апробированный набор тем о загадках природы: НЛО с Тунгусским метеритом, остров Пасхи с пустыней Наска, снежный человек с лох-несским чудовищем, – загадках, ответ на которые злонамеренно скрывается от рядовых налогоплательщиков Официальной Наукой (тм). На некстати случившегося же за тем столом профессионального археолога, который поведает – в простоте своей – о том, что никаких мрачных тайн в тех рисунках из Наска не содержится, ибо это всего лишь замечательный астрономический календарь, посмотрят с нескрываемым отвращением: испортил песню, гад!

Криптозоология определяется Википедией как лженаука: «Это связано с тем, что криптозоологией часто занимаются люди без биологического образования, а также тем, что ни одна находка криптозоологов, о которых они сообщали в СМИ, не получила подтверждения». Однако при заходе на сайт Cryptozoology.ru у нормального биолога (вроде меня) возникает желание всего лишь «отделить мух от котлет». Здесь интернет-опрос «Как снежные люди связаны с НЛО?» (sic!) мирно соседствует с отчётом о недавней зоологической экспедиции на Борнео, открывшей очередные новые для науки виды мышей-и-лягушек… Тут, кстати, приходит на память и романтическая (хотя и совершенно реальная) история мисс Латимер, чьё имя увековечено в названии открытой ею кистепёрой рыбы, и с детства любимый профессор Челленджер со товарищи – ну да, «Как будто не все пересчитаны звёзды,// Как будто бы мир не открыт до конца»!

…Ладно: с мышами-лягушками, равно как с не так давно открытыми «живыми ископаемыми» – моллюсками-моноплакофорами и рачками-цефалокаридами (зоологические сенсации, вовсе не замеченные широкой публикой) всё ясно. А вот как там насчёт существ более корпулентных, и в силу этого более близких сердцу той публики – лох-несского чудовища, гигантского кальмара, реликтового гоминоида (помните: плезиозавр Лизавета, спрут Спиридон и снежный человек Федя из Колонии необъяснимых явлений при НИИЧАВО)? Если, понятное дело, исходить из того, что всё это – нормальные зоологические объекты, по разным причинам не попавшие пока в руки учёных, а не нечто потустороннее?

Так вот, учёный – памятуя о пренцнедентах с явленными нам вживе латимерией и метасеквойей – для начала отделит тех, чьё существование в принципе допустимо (хотя и не доказано) от тех, кого можно считать мифом с полной на то уверенностью. Вот, к примеру, ящер-плезиозавр (или типа того), обитающий в шотландском озере Лох-Несс – на радость тамошней индустрии туризма… Ну, начать с того, что «мрачное и пустынное горное озеро Лох-Несс» на самом деле с 1825 года является частью пересекающего Шотландию с востока на запад Каледонского канала, интенсивность судоходства по которому не в пример выше, чем, скажем, на трассе ВолгоБалта, и это не говоря уж о том, что в последние десятилетия места эти стали культовыми для туристов – как тут спрячешься? Ещё хуже для «криптозоологов» то, что Лох-Несс, вместе со всей Шотландией, совсем ещё недавно был сплошь покрыт ледниковым щитом – условия, явно не самые подходящие для выживания реликтовой рептилии…

Это, однако, косвенные доводы; самый же убийственный аргумент против существования «нео-плезиозавра» следует из экологии. На озере, разумеется, постоянно работают гидробиологи; я тут имею в виду не энтузиастов, безуспешно обшаривающих сонарами озёрные глубины, а профессионалов, ведущих рутинную работу по изучению местной экосистемы: пробы воды и грунта, количественные учёты фитопланктонных водорослей и зоопланктонных рачков, etc. Так вот, структура пищевой пирамиды Лох-Несса ни на йоту не отличается от таковой соседних олиготрофных озёр, и тамошняя экосистема просто-напросто неспособна прокормить хищника более крупного, чем лосось (а по части такого рода энергетических расчётов экология давно уже стала вполне точной наукой). Соответственно, никакой иной «Несси», кроме той, что рисуют по всей Шотландии на стикерах и майках (а также на эмблеме лох-несской биостанции Друмнадрахит – где, собственно, и ведутся эти экологические исследования), нет и не было. Ну, если, конечно, не брать в рассмотрение гипотезы о том, что Несси питается «святым духом», либо – подобно чудо-гусыне из фантастического рассказика Азимова – являет собою живой ядерный реактор (работающий, по доброй британской традиции, на полонии-210)…

Или вот сообщения о том, что в дебрях Сибири нет-нет, да и покажется недовымерший мамонт. Мамонт – это всё-таки не исчезнувшие с лица Земли за десятки миллионов лет до появления человека динозавры; на этих ещё каких-то 10 тысяч лет назад охотились наши не шибко озабоченные природоохраными идеями предки, так что – пуркуа бы и не па?.. Увы, с симпатичным мохнатым слоном, столь любимым зрителями мультфильма «Мамонтёнок ищет маму», тоже ничего не выйдет – и, в общем-то, по той же самой причине: никак тому слону не прокормиться в нынешней Сибири.

Тут объяснения придётся начать издалека. Когда в учебниках и научно-популярных книгах пишут, что «самой продуктивной на Земле экосистемой является дождевой тропический лес» это, конечно, верно: суммарная масса живых организмов (представляющая собою, в конечном счёте, ассимилированную экосистемой при фотосинтезе солнечную энергию), приходящаяся на единицу площади тропического леса, колоссальна – деревья-то вон какие, и вон их сколько! Однако есть экосистемы, оборот вещества и энергии в которых оптимизирован по-иному: суммарная биомасса растений там относительно невелика, однако темпы её прироста и обновления очень высоки (аналогия из области экономики: важен не столько размер капитала, сколько скорость его оборота). И вот по этому параметру вне конкуренции «травяные биомы» – степи и саванны, в которых основу растительного покрова составляют не деревья, а злаки.

Злаки с их стеблем-соломиной обладают, в отличие от большинства трав, не верхушечным, а вставочным ростом: если отъесть у них верхушку, они начинают лишь быстрее расти. В некотором смысле травяной биом подобен волшебному горшочку из сказки Братьев Грим – чем больше ту кашу ешь, тем больше её становится. Именно поэтому в степях растительноядные животные (копытные, грызуны, саранчовые) могут без вредных для экосистемы последствий одномоментно изымать до 60% растительной биомассы – цифра, совершенно немыслимая для лесных сообществ, вроде нашей тайги или того же тропического леса. Вот и выходит, что фотосинтезирующей биомассы в степной экосистеме в каждый отдельный момент вроде бы и немного (по сравнению с лесами), но за счёт высокой скорости её прироста можно прокормить гораздо больше (чем в лесах же) копытных и хищников – вспомните знакомые всем нам по телепередачам «В мире животных» картины африканских саванн или неисчислимые стада бизонов в распаханных ныне прериях…

Так вот, одним из таких высокопродуктивных травяных биомов во времена Великого Оледенения были холодные сухие степи, окружавшие ледниковый щит. Этот исчезнувший ныне ландшафт получил название «тундростепь». Термин возник оттого, что тамошняя фауна (её так и называют – «мамонтовая фауна») представляла собой странную смесь: часть её сохранилась в современной тундре (северный олень, овцебык), часть – в современной степи (сайгак, бизон), а часть (мамонт, шерстистый носорог, пещерный лев, саблезубый тигр) была характерна лишь для этой экосистемы и исчезла вместе с ней.

Древние тундростепи очень похожи по структуре растительного покрова на т. н. «реликтовые степи» Восточной Сибири и Аляски, существующие ныне в виде небольших пятачков на сухих южных склонах тамошних гор. В эпоху оледенения, когда колоссальные количества воды оказались заморожены в ледниковом щите (создававшем к тому же устойчивый антициклон, что дополнительно иссушает климат), эти сухие степеподобные ландшафты распространились на огромные площади. При наступившем же 10-12 тыс лет назад потеплении, когда ледниковый щит растаял, отступив до примерно нынешних его границ, климат стал гораздо более влажным. Место тундростепей заняли тундра современного типа и северная тайга, где основу растительного покрова составляют не злаки, а мхи, которые практически несъедобны для большинства животных; изолированные пятнышки горных «реликтовых степей» же просто неспособны прокормить популяции копытных и хищников, составлявших «мамонтовую фауну». Кстати, дольше всего мамонт прожил на арктическом острове Врангеля (открытый недавно карликовый островной подвид – очаровательное существо высотою около полутора метров – вымер всего 5 тыс. лет назад, против 10 тыс. лет на континенте), а там и поныне относительно широко распространены те самые реликтовые степи.

Итак, существование мамонта в нынешние времена совершенно невозможно: исчезла сама экосистема, в которую тот был встроен. И даже если в будущем мамонта сумеют воссоздать «в пробирке» генно-инженерными методами (благо замороженных в вечной мерзлоте тканей этого существа предостаточно), жить в природе ему будет всё равно негде. Ну, по крайней мере пока не закончится межледниковье, в которое мы живём, и не начнётся следующее по счёту оледенение…

Иное дело – «снежный человек». Мне, по крайней мере, неизвестны законы природы, налагавшие бы прямой запрет на существование в горах Центральной Азии реликтового гоминоида – «обезьяночеловека», или просто крупной человекообразной обезьяны. С вечными снегами он, надо полагать, вопреки своему названию не связан никак (кроме того, что иногда оставляет там следы), а обитать должен в поясе горных лесов, где вполне достаточно и пищи, и укрытий. Ясно, что любые сообщения о североамериканских «бигфутах» можно со спокойной совестью выкидывать не читая (ибо своих видов приматов на том континенте нет и никогда не было, а чтобы пройти туда из Азии через приполярную Берингию, как это сделали люди, надо хотя бы обладать огнём), но вот в Гималаях или на Памире – почему бы и нет? Есть даже вполне правдоподобные кандидаты на эту роль, например, мегантроп – очень крупная (около двух метров ростом) ископаемая обезьяна из Южной Азии, обладавшая рядом «человеческих» черт, которые сближают её с африканскими австралопитеками, прямыми предками гоминид…

Итак, допускаю ли я (как зоолог-профессионал) принципиальную возможность существования реликтового гоминоида? – ответ: «Да». Верю ли я в его существование? – ответ: «Нет». А поскольку речь тут зашла не о «знаю/не знаю», а о «верю/не верю», я позволю себе высказать на сей счёт вполне субъективное суждение, основанное личном опыте.

…В начале 80-х мне довелось работать на плато Путорана в северной Сибири. Место вообще глухое и безлюдное (на карте «плотности населения» оно с полным на то основанием сохраняет девственную белизну), а мы с напарником к тому же сидели отдельно от всех в горах, километрах в 50-ти от базового лагеря экспедиции. Сам я изучал тамошнюю почвенную фауну, а напарник мой – поведение снежных баранов и хищников, волков с росомахами. Надобно заметить, что со спецификой работы орнитологов и «мышатников» я знаком был неплохо, а вот специалиста по крупным млекопитающим наблюдал в деле впервые – и впечатление, прямо скажу, было ошеломляющее…

Мой спутник – зоолог-полевик старой, классической школы – умел отыскивать (и фотографировать) своё зверьё до того лихо, что Дерсу Узала с Чингачгуком тут, что называется, нервно курят в сторонке… Замечу, что самомУ мне тех шастающих по горам вокруг нашей палатки зверей углядеть не удалось просто-таки ни разу – за изъятием случаев, когда напарник, стоя рядом, давал прямые инструкции, куда точно направлять бинокль, да ещё и разъяснял при этом (сам-то даже в бинокль не заглядывая), чтО именно сейчас вот происходит пред моими вооружёнными глазами. А уж как он читал следы… От развития тяжёлого комплекса неполноценности меня тогда уберегало лишь то детское изумление, с каким он, в свой черёд, наблюдал – сколько всякой микроскопической живности извлекаю я из какой-нибудь неприметной моховой кочки…

Так вот, кому как, а мне тех полутора месяцев, проведённых в той палатке, вполне хватило для обретения непоколебимой убеждённости: там, где единожды ступила нога такого вот профессионала, ни одно животное крупнее крысы не имеет ни единого шанса остаться «неизвестным науке». Ну, а поскольку к концу двадцатого столетия мест, где та нога профессионала не ступала бы вовсе, почитай, уже не осталось (по крайней мере на суше) – выводы делайте сами… Такое вот моё субъективное мнение, да; по другому говоря – «экспертная оценка».

Эпоха «бури и натиска», когда европейские путешественники что ни год, то открывали по крупному позвоночному (горная горилла, окапи, гигантский варан, etc), в которой по сию пору черпают свой энтузиазм «криптозоологи», на самом деле уместилась в пару десятилетий на границе 19-го и 20-го веков; именно тогда, кстати, отправился в своё путешествие за динозаврами конан-дойлевский профессор Челленджер. С той поры технология закрашивания «белых пятен» изменилась принципиально, и дело тут даже не в увеличении числа зоологов в цивилизованных странах. Куда важнее то, что соотечественники Челленджера, нёсшие своё «бремя белого человека» (да и не только они), успешно воспитали в колониях местные кадры, способные обеспечивать не только экспедиционные, но и стационарные исследования; а дальше, как и везде, колоритные кондотьеры уступили место «большим батальонам», что «всегда правы»… Между прочим, за всю эпоху «бури и натиска» не бывало случая, чтобы от первых слухов о существовании в неких тропических дебрях некоего загадочного зверя до триумфальной доставки в Европу его шкуры с черепом прошло больше трёх-пяти лет – сравните-ка это со снежным человеком, которого вот уж сколько десятилетий как безуспешно «ищут прохожие, ищет милиция»…

После Первой мировой войны бурный поток зоологических открытий такого рода (т. е. достойных внимания читателя воскресных газет) резко иссяк. В 1937 году в джунглях Индокитая был открыт дикий бык коупрей; сомнения на его счёт высказывали неоднократно, и вот только что генетический анализ расставил точки над ё: таки да, одичавший домашний скот. В конце 70-х по добыче промышлявших в Антарктике советских китобоев установили было новый вид китов, но позже его разжаловали в цветовую разновидность. В 80-90-х из Вьетнама описали несколько видов копытных – оленей и антилоп; статус бОльшей части этих форм столь же сомнителен, как и коупрея, хотя антилопа псевдорикс вроде бы действительно представляет собой новый для науки род… В любом случае, результатов за три четверти столетия – негусто.

По-хорошему, в сухом остатке тут – лишь история открытия в 1938 году кистепёрой рыбы: хранительница музея мисс Латимер, заинтересовавшаяся странной добычей южноафриканских рыбаков, и упрямый ихтиолог профессор Смит, после 14-летних поисков обнаруживший естественное местообитание латимерий в сотнях километров от места первоначальной, случайной как выяснилось, поимки – у Коморских островов близ Мадагаскара, на глубине более 200 метров. А ровно через 60 лет, в 1998 году, на противоположном конце Индийского океана, в Индонезии, случился почти буквальный ремейк той давней истории. Американская туристка на местном рыбном рынке; фото остатков странной рыбы; экспедиционный грант, тут же выданный под ту фотографию (это – к вопросу об Официальной Науке (тм), злонамеренно игнорирующей-де любые сообщения с мест о загадочных находках); ну и – на следующий же год – новый вид латимерии, переданный американскими ихтиологами в Индонезийский национальный музей!

Обратите внимание: латимерия – редчайшая глубоководная рыба, никогда не поднимающаяся наверх, однако профессионалы, стоило им лишь взяться за дело, нашли её – на раз. Гигантского кальмара архитевтиса (тоже ведь редчайшее существо) то найдут на берегу в дохлом виде и сунут в научный спирт, то снимут целый фильм – как он себя ведёт в естественных условиях, на километровой глубине. А вот Морской Змей, регулярно (якобы) резвящийся на поверхности, даже и на фото всё как-то толком не попадёт – прямо Маркус Вольф какой-то! Ну а как попадёт – так непременно окажется полуразложившейся акулой…

Чур-чура! – я вовсе не хочу сказать, что «эпоха великих зоологических открытий» уже позади, что мир «открыт до конца», а гумилевские звёзды «пересчитаны все». Тут достаточно вспомнить выловленного недавно в Южной Пацифике представителя губок-археоциат, считавшихся вымершими ещё в кембрийском периоде, и открытый в 2000 году в Намибии новый отряд ортоптероидных насекомых (его одновременно нашли ещё и в балтийском янтаре!). Новые технологии позволили начать регулярные исследования древесных крон в тропических лесах – и там чего только не понаоткрывали, в том числе – несколько видов низших обезьян и лемуров. Однако все эти открытия сделаны сугубыми профессионалами, да и оценены-то по достоинству могут быть лишь ими же – это ведь вам не мега-кальмар, питающийся яхтами непослушных олигархов…

Так вот, возвращаясь к николай-степанычевым звёздам: похоже, те из них, что можно разглядеть без соответствующей астрономической подготовки и эквипмента, сосчитаны всё ж таки полностью. Работы по пересчёту остальных – ещё непочатый край, но тут уже требуется некоторое знание матчасти. Тем же, кому эту матчасть учить влом, осталось, боюсь, лишь обсуждать на форумах связь снежного человека с НЛО и торсионными полями. Либо попытаться пропихнуть поиски снежного человека в Вятской губернии в число Национальных Проектов (тм); а что – при правильном распиле отката вполне даже может пройти!