"Скифы" - читать интересную книгу автора (Хорунжий Юрий, Жмыр Владимир)

9

Когда остатки моста и пожелтевшие плавни Истра исчезли за спинами сколотов, перед всадниками раскинулась широкая степь. Где-то в ней затерялись персы. Между Поратой и Понтом лежали земли на тысячу стадий, и персидские войска могли проскользнуть незамеченными.

Здравый смысл подсказывал, что персы должны были держаться ближе к Порате, где была свежая трава и много мелких притоков.

– Да, – оказал Иданфирс, – только неразумный человек может пойти прежней дорогой, где его скот все уже съел.

И лишь один Скопасис не разделял мнения остальных. Он предлагал растянуть войско на всем пространстве между Поратою и Тирасом, перекрыть персам все возможные пути. Но даже старейшина его племени Басадос был против этой затеи: нельзя распылять войско, в решающий момент оно должно быть под рукой Иданфирса, собранное в единый кулак. Иначе Дарий прорвет растянутую сколотскую линию.

И скифы круто повернули левее старой дороги.

Но проходит день, второй, а персов нет. На третьи сутки скифы поняли, что разминулись с Дарием. Повернули лошадей к Истру. Цари сколотов громко насмехались над глупостью Дария, повернувшего на старую, голодную дорогу. Но про себя удивлялись его дальновидности, несомненно, навеянной богами, и тревожились. А Скопасис всем видом напоминал о своем отвергнутом плане…

На Истре сколотов ожидали лишь табуны покинутых ослов и мулов. Мост колыхался на волнах, завязнув в плавнях, а дальний его конец, уже разобранный, расползался по течению. На противоположном берегу никаких признаков жизни.

– Где персы? – не веря своим глазам, вопрошал Басадос.

Иданфирс сжался, недобро взглянул на Скопасиса – ведь это он договаривался с греками. А тот ответил не менее злобным взглядом.

– Я сам видел, как греки разбирали мост… – растерянно молвил Басадос и запнулся.

Все молчали. Воины деловито сновали по берегу, надеясь чем-либо поживиться после персов и греков.

– Послать за авхатами и пленными. Пусть пригонят их сюда. Каждого десятого мы принесем в жертву Мечу. Возрадуется праотец наш Папай и богородная дочь Борисфена Апи, всеблагая Табити, непобедимый Фагимасад. Пусть веселятся тени предков наших! Остальных пленных ослепить! – кончил Иданфирс.

На какой-то миг наступило молчание, вызванное удивлением. Ведь по обычаям сколотским в жертву Мечу приносился один из сотни пленных.

– Как, всех ослепить? – вырвалось у Басадоса.

– Да, старейшина катиаров. Я хочу угодить богам. А еще поставим на пепелище огромный бронзовый котел, который выплавим из наконечников стрел наших. Пусть каждый воин принесет одну стрелу. И умельцы по металлу и камню – траспы – пусть останутся здесь и выплавят этот котел. А на страже пусть поставят каменного воина-сколота. Чтоб все в этом воине было, как у нас с вами – у вольных сколотов. И гривна на шее, и вышитая сорочка виднелась из-под куртки, и пластинчатый пояс, и боевой акинак на нем, и топорик, и рог в руке. Вы поняли меня, траспы? Чтобы дети и дети наших детей помнили победу нашу.

– О, не беспокойся, царь! Воин-сколот будет как живой. И простоит здесь тысячу весен, – ответил каменотес-трасп.

– Надо ли ослеплять пленных? – обводя всех бесцветными глазами, спросил Басадос. – Боги будут иметь богатую жертву. Могилы предков наших мы оборонили. Ослепленные пленные – это не рабы.

– Старейшина Басадос много послужил родам сколотским в набегах на тавров, в походе на Фракию, а еще в других битвах. Пусть простят ему боги эти слова, – раздраженно сказал Иданфирс. – Будет так, как я хочу. Так хотят и цари сколотские. Верно ли я говорю, брат Скопасис, старейшины родов сколотских?

– Верно и правдиво говоришь, царь. Каждого десятого принести в жертву, а остальных – ослепить!

Басадос незаметно выехал из круга.

А гончар Диамант искал глазами триеры, но не увидел ни одной.

– Ионийцы! – крикнул, приложив ладони ко рту. Но порыв ветра утопил его крик в Истре.

Поднял черепок. На осколке рисунок: Геракл побеждает льва. Опустил черепок в воду, неподвижно смотрел на раздерганный мост. Арфа Орфея молчала в его душе. И не было ни одного звука, хотя берег Истра кипел вокруг людской суетой и криками. Уехать бы ему с Теодором в Ольвию и не видеть сегодня этого моста…

– Греки не пожелали свободы, а она давалась им так легко.

Поникнув, поплелся к коню. Чья-то тень стала на пути. Поднял глаза и, узнав старого катиара, вздрогнул, побледнел.

– Я помню тебя, – сказал Басадос. – Ты говорил, что ионийцы освободят мир от Дария. И боги ваши видели, как ионийцы спасали Дария и не поразили их громом?

Диамант молчал.

Через несколько дней в степи заклубилась пыль. То авхаты гнали пленных. Желтые и синие плащи, красные хитоны, шелковые подвязки, яркие ленты в волосах, кожаные пояса, накладные бороды – все это превратилось в грязное, серое тряпье, в скрученные веревки и клочья шерсти. Тысячи пленных стояли, сидели, лежали в открытом поле под жгучими лучами солнца.

По лагерю савроматов разъезжал Аспак. На уздечке лошади трепыхались три кожаных платка и за седлом висели три чаши-черепа.

Аспак объехал стойбище савроматов. Вспоминал, какой масти конь Опии, и осматривал табуны. Хотел расспросить савроматок или бородатых воинов-савроматов, но не решался.

Придержал коня вблизи стоянки царицы Паты, всматривался – не выскочит ли из белой высокой палатки Опия? Он все еще надеялся найти ее.

В палатке, закрытой от чужого глаза занавесом, прихорашивалась царица Пата. Хотела сегодня Пата понравиться Скопасису. За этими гонками, за ежедневными тревогами некогда было и нежным словом обмолвиться с ним. Суриком покрывала щеки и уста, белилами – лоб и нос, углем – брови и мочки ушей. Подавала ей полненькая востроглазая девушка. Хотя не умела она так досмотреть лошадей Паты, как чернявая Опия, но царица была довольна новой слугой – ее усердием и учтивостью…

А царь Скопасис, напрягшись, сидел на своем боевом коне и смотрел на шатер Иданфирса. Вот-вот оттуда должен выехать Иданфирс со священными реликвиями. И когда их положат возле храма Мечу, тогда из рядов выедет он, Скопасис, царь катиаров. Приблизится к неприкосновенным реликвиям, возьмет их в руки. Он расскажет старейшинам паралатов, катиаров, траспов и авхатов о том, что нынешней ночью на привале к нему явился сам Папай. Да! Как только он прилег, огромный, кряжистый бог Папай вырос из темноты и направился к Скопасису. Вначале он принял бога за старое ветвистое дерево, но потом разглядел руки с корявыми пальцами, а у ног Папая – трех волчиц. Папай остановился над распростертым на кошме Скопасисом и растопырил пальцы-сучки. На землю высыпались золотые плуг, ярмо, топорик и рог… Лица Папая так и не разглядел Скопасис, но хорошо помнил, как выжидательно горели волчьи глаза на уровне щиколоток бога.

Он скажет старейшинам родов, как несколько дней тому царь Иданфирс и все не послушали его. А послушай они Скопасиса, царь Дарий томился б сейчас под огромным стогом хвороста! А если упрямый Иданфирс воспротивится и станет говорить, что спокон веков только паралат водит сколотов в бой, тогда Скопасис обнажит свой меч и заставит сделать то же Иданфирса. Пускай перед храмом богам и Мечу решится, чья жизнь угоднее Папаю и Апи, Фагимасаду, чей домашний очаг дороже Табити!

И вот в долине Истра раздался многоязычный галдеж.

От шатра ехал Иданфирс. На боку висел золотой колчан с луком и стрелами, с другой стороны – меч, который освятит кровь пленных. Вслед за Иданфирсом слуга вез дары богов сколотам: золотые плуг, ярмо, топорик и рог.

А навстречу, сливаясь в сплошной гул, неслись крики – тысячеголосая мольба пленников.

Киев, 1970 – 1976 гг.