"Тайна взорванного монастыря" - читать интересную книгу автора (Биргер Алексей)

Глава ДВЕНАДЦАТАЯ. СЫР В КОНЦЕ И В НАЧАЛЕ

— Давайте! — горячо поддержал Ванька. — С чего начнём?

— Со всех укромных мест, — ответил Виссарион Северинович. С тех, в которые я годами могу не заглядывать. А если и загляну, то всё равно не обращу внимания, если там что-то изменилось.

— И много таких мест? — спросил я. Я, хоть и сам выдвинул эту идею, теперь сомневался, так ли уж стоит затевать большие поиски. Подозрение у меня витало… Насколько я знал Виссариона Севериновича, он мог специально подсунуть нам какую-нибудь странную штуковину, а потом торжественно уверять, будто он в жизни её не видел, и что, конечно эту вещь оставил Пельмень. Так бы заморочил нам головы, что мы бы не знали, что думать — он ведь это умеет!

— Не так, чтобы очень, — ответил Виссарион Северинович. — Где на маяке взяться укромным местам? Но ведь надо поглядеть и снаружи! Вдруг он под фундаментом что-то спрятал, с внешней стороны? А для того, чтобы это проверить, придётся расчищать снег вокруг маяка.

Огоньки в его глазах стали совсем дьявольскими, и я стал уверен почти на все сто, что он уже придумал, какую штуку нам подсунуть, и теперь соображает, как бы её половчее и понезаметнее подсунуть в «тайник», чтобы мы её «нашли»!

Или он просто хочет, чтобы мы расчистили снег вокруг маяка? Ведь одно дело — если бы он просто попросил нас расчистить снег, и другое — если мы расчищаем снег по пути, в поисках украденного.

В общем, я думал о том, что мы можем зря потерять кучу времени. А терять время нам было никак нельзя! Но и проверить, не спрятано ли что на маяке, ведь тоже надо… Вот тут пойди и сделай правильный выбор!

— Давайте начнём! — подскочил Ванька. — Чего мы сидим?

Я понял, что моего братца теперь с маяка не утащишь.

Впрочем, я сообразил, как поступить.

— Давайте так, — предложил я. — Вы с Ванькой начинайте искать, а мы с Топой быстренько пройдёмся в одно место, а потом присоединимся к вам.

— Куда это ты намылился? — поинтересовался Ванька.

— До бомбардировщика прошвырнусь, для порядка, — ответил я.

— А, до бомбардировщика… Валяй! — Ванька не проявил никакого интереса к этому. Понятно, мы ведь пришли к выводу, что искать возле бомбардировщика — бесперспективно. А вот на маяке перспектива была! Светила, во всяком случае.

— Я быстро, — заверил я, надевая куртку и шапку.

— Давай быстрее! — отозвался Ванька. — А то ведь без тебя все найдём!

Я спустился вниз, вышел, свистнул Топе, и мы, спустившись на лёд, потопали вчерашним маршрутом в сторону бомбардировщика. Но, на самом деле, в моих планах было пройти ещё дальше, к валунам. Теперь, когда я точно знал, что возле валунов есть вход в подземелье, я просто обязан был его найти!

Пока я шёл, я пытался ещё раз представить себе, как и что могло произойти.

Вот Пельмень умирает… Кстати, не худо было бы спросить, какие у него были имя и фамилия, а то все Пельмень да Пельмень…

Но, в общем, перед смертью он успевает рассказать Петько и Скрипицыну, что у него есть такие-то и такие-то тайники, которыми сам он уже не воспользуется, а если они пропадут — жалко. Выходит, перед его смертью Петько и Скрипицын должны быть при нём, рядом с ним. А умирает Пельмень в лагерной больнице — в лазарете, так ведь она называется? Выходит, Петько и Скрипицын тоже должны быть в этой больнице. Они не болеют, поэтому, получается, их в санитары определили или в нечто подобное, за хорошее поведение и за «выслугу лет». Вон ведь сколько они уже сидят!

И, кстати, поэтому, наверно, им и удалось так легко уйти в бега. Работающим в больнице даётся больше свободы, я читал об этом. А если ещё Петько и Скрипицыну поручили похоронить Пельменя, то, тем более, чего им было не слинять, когда конвоир зазевался, устав ждать, когда они выроют могилу в мёрзлой земле?

То есть, как хоронят в лагерях, я не очень-то представлял, но мне этот вариант казался вполне логичным. Как бы ещё им удалось дать дёру на следующий день после смерти Пельменя. Вот конвоир и двое, несущих (или везущих на тачке?) гроб проходят на лагерное кладбище, которое, конечно, охраняется хуже, чем другие места — и расположено отдельно от всех других мест. Вот Петько и Скрипицын долбят и долбят землю, а конвоир в конце концов принимается ворон считать или просто кемарит. Вот они переглядываются и перешёптываются…

Прав я или не прав, это, в конце концов, неважно. Главное — они решили не упускать свой шанс.

Я поднялся к бомбардировщику, позвав Топу, чтобы он шёл следом.

Снег так и был наполовину раскопан, из снега торчали изогнутые куски металла. Будто скелет динозавра, честное слово!

— Ну, Топа! — сказал я. — Смотри, что тут мог искать Петько. Мы ведь тысячу раз здесь проходили — и ты ничего не чуял, так? А теперь напрягись, прошу тебя!

Топа понял. Он с недоверием обнюхивал вчерашние следы Петько и палки, которыми тот пользовался, и пару раз рыкнул, узнавая запах нехорошего человека, с которым он вчера так здорово разобрался. Потом он стал водить носом активнее и активнее, закружил по снегу — и, остановившись у одной из дырок, проткнутых в снегу корявой палкой, прямо-таки влез носом в эту дырку. Скосив на меня глаз, он коротко тявкнул — и принялся копать снег!

Я чуть не упал на месте. В итоге, мы что-то всё-таки нашли! Но что?

— Копай, Топа! — проговорил я, задыхаясь от волнения. — Копай! А я тебе помогу!

Я опустился на колени и стал энергично рыть снег, не щадя своих варежек.

Чтобы докопаться до земли и расчистить весь снег на полметра вокруг, нам понадобилось минут пятнадцать.

И я увидел в земле, среди вечно зелёных и глянцевых листьев брусники, небольшое отверстие. Чуть больше мышиной норы. Да это и была, наверное, мышиная нора.

— Топа! — я не знал, смеяться мне или плакать. — Мы ведь не мышей ищем!

Топа поглядел на меня с таким видом оскорблённого достоинства, что я понял: тут что-то не так. Я ткнул палкой в нору — и услышал глухой скрежещущий звук: дерево царапнуло по металлу.

— Вот оно что! — присвистнул я. — Интересно! Но… Но, Топа… — я опустился на колени и приглядывался. — Эта труба — меньше десяти сантиметров в диаметре. В неё даже карлик не пролезет! И уходит она далеко… Скорей всего, в никуда. Скорей всего, это какая-то из трубок бомбардировщика, которая вот так, под углом, ушла в землю. Быть входом в подземелье она никак не может.

Топа поглядел на меня с таким видом, что, мол, сам знаю, не держи меня за дурака. Никто и не собирался пролезать в эту штуковину, она нужна для другого.

— Для чего, Топа? — спросил я.

И тут мне почудилось, что из трубы отдалённо доносятся какие-то голоса.

— Топа!.. — прошептал я. — Топтыгин, дорогой!.. Кажется, сегодня ты получишь премию — здоровый кусок лосятины!..

И я приник ухом к трубе.

— …спятить… Да хоть полгода… никто не найдёт… Чугунка, дрова, уголь… Тушёнки, тушёнки!.. Шкатулка, белого металла… Восемь паспортов… Куда угодно…

Хоть слышно было и довольно погано, но я узнал голоса Миши, Алексея Николаевича и ещё кого-то — наверно, начальника милиции города. А может, просто одного из оперативников.

Я выпрямился. У меня голова кружилась.

— Топушка, милый! Ты понял? Когда-то Пельмень, поверив Северинычу, нашёл-таки подземный ход! Выдумка Севериныча оказалась правдой. Через этот ход он успел украсть из оцепленного и подготовленного ко взрыву монастыря распятие, и, возможно, кое-что ещё, а потом превратил это подземелье в своё потайное убежище, где хоть месяц, хоть три можно отсиживаться, никакая милиция не найдёт. Ты ведь слышал, у него там и продуктов полно, и разные паспорта. Наверняка он время от времени обновлял запасы, ведь за пятьдесят лет и паспорта сколько раз меняли, и любые макароны превратились бы в труху, и любая тушёнка, самая стойкая, вздулась бы и бабахнула. А эта труба — это воздуховод летом и дымоход для печки — зимой. Ты ведь слышал, у него там и чугунка — типа буржуйки, наверно — и запас топлива. Я так понимаю, подземный ход и впрямь некогда кончался здесь, где упал бомбардировщик. А потом его завалило… А Пельмень сумел вывести через завал эту металлическую трубу. Какой она длины? Метров пять-шесть, так? Всякий примет её, если обнаружит — а обнаружить её совсем не просто, факт — за обломок бомбардировщика. А если попробует отрыть, то бросит, поняв, что она глубоко уходит в землю и что извлечь её не под силу. Главное, чтобы её землёй не забивало. Но я бы, на его месте, держал в убежище стальную проволоку подлиннее, толстую такую проволоку, которой любое засорение пробьёшь, пропихивая изнутри наружу… Но если у него есть такая проволока — а я не сомневаюсь, что есть, раз уж мы с тобой сообразили, что ей стоит обзавестись, то он тем более — то зачем было расчищать трубу с внешней стороны?.. Ага, я, кажется, знаю! Смотри! Петько и Скрипицын, проведя одну ночь в заповеднике, с утра двинулись в убежище. А вход-то возле валунов, о котором им рассказал Пельмень — бац! — закрыт, никак его не найдёшь. Я думаю, это Гришка постарался. А им позарез надо попасть в убежище, о котором им перед смертью поведал Пельмень, чтобы отсидеться месяцок-другой, пока суматоха не уляжется. Не узнай они об этом убежище, они бы, наверно, и в бега не подались… Вот они и договорились, что Скрипицын отправится Гришку трясти, а Петько разведает, нельзя ли пролезть в убежище со стороны бомбардировщика… А заодно, на маяке что-то заберёт… Пельмень объяснил им, как от валунов сориентироваться точно на восток, чтобы определить, где выходит труба дымохода и где именно на маяке что-то спрятано — мол, прямая уткнётся ровненько в эту точку!.. — Я застыл, как вкопанный, потом хлопнул себя по лбу. — В эту точку! Три точки на карте!.. Топа, какие же мы лопухи, как мы могли об этом забыть?.. Бегом назад!..

Но перед тем, как помчаться к маяку, я не отказал себе в удовольствии наклониться к трубе и заорать:

— Ау!.. Я вас слышу!..

Невнятные голоса стихли.

— Мы будем на маяке! — прокричал я. — У нас для вас сюрприз!

И выпрямился.

— Пошли, Топа! Пусть знают, что мы до всего докопаемся, нас вокруг пальца не обведёшь!

И я помчался к маяку. Естественно, Топа обогнал меня, хоть я и бежал на полной скорости.

Виссарион Северинович и Ванька расчищали снег вокруг маяка — как я и предполагал.

— Это ты, что ль, кричал? — спросил Виссарион Северинович, выпрямляясь и опираясь на лопату.

— Я!.. Хоре снег разгребать, я знаю, где искать надо! У вас компас есть!

— Как не быть?

— Давайте! И бинокль тоже!

— Сейчас, — заинтригованный смотритель поспешил за компасом и биноклем, не обижаясь, что я им командую.

— Что ты задумал? — спросил Ванька.

— Я сообразил… Три точки на карте… Как мы о них забыли? Ведь если мы правы, то наша прямая должна пройти как раз сквозь то место маяка, в котором что-то спрятано! С точностью почти до сантиметра, понимаешь? Уж наверняка Пельмень позаботился, чтобы «зарубки» были сделаны точно — чтобы по ним всегда можно было найти спрятанное, не промахнувшись!..

— Верно! — мой братец даже подпрыгнул на месте. — Какими же мы были идиотами! Взялись снег разгребать и обыскивать весь маяк, забыв, что у нас есть точная подсказка!

— Вот именно! — кивнул я.

Тут вернулся Виссарион Северинович, вручил мне компас и бинокль. Я принялся за работу: поставил компас точно по линии запад-восток, стал смотреть в бинокль, где на этой линии оказываются валуны — точнее, просвет между двумя главными валунами, сбивался, принимался за дело опять…

Наконец, как мне показалось, я оказался в точности на воображаемой прямой. Отступив шага на три, я уткнулся лопатками в стену маяка.

— Вот здесь надо рыть! — сказал я. — Вот здесь! Давайте лопаты покрепче!

Но, не успели мы взяться за лопаты, как услышали рокот мотора. Около маяка резко затормозил, заложив вираж, «Буран», в котором сидели Миша, Алексей Николаевич, Гришка и два оперативника — сидели, еле-еле теснясь.

Эй! — крикнул Миша. — Что у вас тут происходит?

— Извлекаем то, что спрятал Пельмень! — ответил я. — Хотите поучаствовать?

Все они повыскакивали из «Бурана» и вскарабкались к нам, на берег. Оперативники чуть притормозили, увидев Топу, но Топа сел, всем видом показывая им, что не собирается бросаться на хороших людей.

— Считаешь, здесь нужно рыть? — спросил Миша. И повернулся к оперативникам. — Ну-ка, вы ребята самые крепкие, вы быстрей всех это разворотите!..

Оперативники весело взялись за лопаты, расчистили снег, принялись долбать мёрзлую землю…

— Там дерево простукивается! — крикнул один из них.

— Нажмите! — ответил Миша.

Они «нажали», и минут через десять перед нами открылся деревянный люк.

— Прямо как тот, про который я Пельменю наврал! — ахнул Виссарион Северинович.

Топа вдруг встал, подошёл к люку и стал жадно принюхиваться, повизгивая как щенок.

— Что это с ним? — недоуменно спросил Алексей Николаевич.

Я начал давиться смехом.

— Ой, я, кажется, догадываюсь, что там будет!.. Дело в том, что Топа больше всего на свете любит… сыр! Голову из-за него теряет!..

— Так он, этот паршивец… — начал Виссарион Северинович — и тоже заржал, не договорив. А Ванька, тот от смеха чуть на землю не повалился.

Все глядели на нас так, словно мы спятили. А я махнул рукой:

— Потом объясню!.. Снимайте люк… так ведь и ещё что-то должно быть, кроме сыра… Только, подождите, я Топу возьму на поводок — а то он не даст вам сыр доставать…

Я взял Топу на поводок, оперативники подняли люк…

— Метра два в глубину, и широкий… — сообщил один из них.

— И когда он выкопать успел, так, что я ничего не заметил? — удивился Виссарион Северинович.

— А у Пельменя было чувство юмора! — сказал я ему.

Смотритель кивнул.

А оперативники уже спрыгивали вниз.

Кроме десяти голов сыра, пролежавших в земле невесть сколько лет — и, как ни странно, не испортившихся, а настоявшихся — оперативники извлекли на свет деревянную шкатулку. Дерево, пролежав во влаге и холоде, не испортилось, а, наоборот, сперва разбухло, потом окаменело так, что стало водонепроницаемым. Я тогда решил, что шкатулка сделана из осины, но потом оказалось, что это кипарис, и что шкатулка сама по себе — дорогая и ценная.

Миша и Алексей Николаевич взяли шкатулку, стали открывать. Она с трудом открылась. Внутри оказался целлофановый свёрток. Целлофан, для надёжности, был ещё спичками заплавлен по краям.

А внутри целлофана оказался старинный манускрипт в кожаном переплёте.

— Ну и ну… — пробормотал Миша, переворачивая плотные страницы.

— Что это? — спросили мы в один голос.

— Всего не разберу, все эти старинные буквы… Но главное понятно. Это нечто вроде монастырского справочника по изготовлению сыра. Штук сто, наверно, рецептов, во всех подробностях, да ещё с миниатюрами, как сыр делают… Ну, и святые покровители нарисованы… Век шестнадцатый, не позднее. И где Пельмень это стибрил? Ведь такая рукописная кулинарная книга на много тысяч долларов потянет… Видно, берёг её как неприкосновенный запас, чтобы, когда выйдет из тюрьмы, «завязать» и, продав манускрипт, обеспечить себе безбедную старость… Да, вот, не довелось ему…

…В наступившей паузе раздался Ванькин голос:

— А одну голову сыра можно сразу Топе отдать? Ведь она не нужна, как вещественное доказательство, правда, а он это заслужил. Вон, как он слюнки пускает.

Все покатились от хохота, а Миша и Алексей Николаевич замахали руками в знак согласия. Ванька, напрягшись, поднял с земли огромную голову сыра и потащил её к Топе.

Интересно, зачем Пельмень этот сыр заложил и берег? — подумал я. Может, байка Виссариона Севериновича, рассказанная в голодном лагере, навсегда запала ему в душу, и он мечтал о том, как однажды, выйдя после последнего срока, съест такой же выдержанный сыр, вкус которого — и мёд, и дыня, и запах копчёной ветчины, и сочные яблоки?..

…Гришка остался у нас к обеду, остальные уехали.

— Гришка, ну, объясни, наконец, то, чего мы ещё не знаем! — взмолился Ванька к концу обеда. — И про распятие, и про тайный ход… Честное слово, мы никому не скажем, если об этом до сих пор нельзя говорить!..

— Да уж, — поддержал отец. — Поведай, как что было, а?

— Да так… — Гришка откинулся на спинку стула и улыбнулся. — Распятие спёр Пельмень, перед тем, как монастырь взорвали. А потом я у него умыкнул. То есть, он когда-то сказал мне: мол, тебе у меня никогда ничего не украсть, но если украдёшь — признаю, что ты из учеников в мастера вышел, и обижаться не буду, и украденное тебе оставлю, как память об успехе. Ну, вот… Сколько лет я старался, а ничего не получалось, Пельмень всегда меня за руку ловил. И стал я его выслеживать, и про его тайное убежище разнюхал, и многие его секреты узнал…

— Так он тебе не сам убежище показал? — спросил я.

— Не сам, — усмехнулся Гришка. — Он этой тайны никому не открывал. Только, видишь, перед смертью Петько и Скрипицыну поведал… В общем, пошла у нас такая борьба… то, что «гамбургский счёт» называется. А в итоге, обвёл я его вокруг пальца. Как слухи пошли, что распятие из музея пропало — так сразу подумал: его работа. Только тогда я не знал, что распятие он уже давно украл.

— Странно, что не продал, — заметил отец.

— Я так понимаю, распятие в его НЗ входило, как и некоторые другие вещи. Делал себе запас на старость, предусмотрительный был, несмотря на все его загулы после удачных краж… В общем, стал я расспрашивать, сколько такое распятие стоить может. Из-за этих расспросов на меня потом и грешили. А я даже присел, когда цену узнал. Ладно, думаю, держись, учитель! Прихожу к нему и говорю: «Слушай, тут распятие дорогущее свистнули, так милиция уже у меня с обыском была, хотя я ни сном, ни духом… Я так понял, теперь к тебе нагрянут, поэтому, если что ворованное имеется, лучше из дому убери». И ушёл, как будто остальное — не моё дело. А на следующий день навестил его тайник, через лаз возле валунов, и спокойненько забрал распятие. Он его, конечно, туда отволок, как в самое надёжное место. Стал думать, куда распятие девать. Я ведь и милиции боялся, и Пельменя. Догадается, что это я сотворил, выкрадет распятие назад — и опять я в проигрыше. И надумал… Пошёл прямиком в церковь к отцу Василию и покаялся ему: вот, у вора распятие выкрал, возьмите себе. Думал, как гроза минует, можно и забрать. Ну, назад умыкнуть, а в церкви Пельменю в жизни не придёт в голову искать… Только суровую беседу я с отцом Василием выдержал. Сейчас её пересказывать не след, но, в общем, осталось распятие в церкви, с уговором, что, когда время пройдёт, мы с отцом Василием вместе сознаёмся, что так вот и так, и объясним, почему распятие утаили… А так, отец Василий выходит вроде как сообщником. Поэтому я и не мог без него ничего рассказывать. Вот он сейчас вернётся, мы решим, как быть. А у отца Василия были свои резоны распятие на время укрыть. Узнал он от духовного чада своего, смотрителя музея, что сверху негласное распоряжение поступило: отобрать из музея несколько ценных экспонатов для зарубежных аукционов, потому что государство в деньгах нуждается… Вот отец Василий и боялся, что, если сразу крест вернуть, он тоже за границу уплывёт, а это было бы, как выразился отец Василий «совсем богопротивно»…

— Так где же теперь это распятие? — спросила мама.

— Там же, где было все эти годы! — ухмыльнулся Гришка. — В церкви, над алтарём, у всех на виду. Вы его каждый раз видите, как в церковь заходите, только понятия никогда не имели, что оно — то самое. Отец Василий сказал, что лучший способ что-нибудь спрятать — выставить напоказ. Даже если сам Пельмень в церковь зайдёт, то решит, что это — поздняя копия того, подлинного монастырского распятия. Отец Василий и говорил всем, что это копия, которую один из прихожан, мастер на все руки, церкви преподнёс…

— А на самом деле копию сделал ты! — сказал Ванька.

— Да. У нас с отцом Василием была идея, что, когда наступит время оригинал возвращать, надо копию иметь, чтобы на месте оригинала в храме установить. Я копию сделал — на ять! И проморил, чтобы старинной смотрелась, и вообще… Но, как видите, для другого она пригодилась. Скрипицын на неё как на крючок клюнул… Так я продолжаю. Не сдержал своего слова Пельмень, не сдержал. Узнав, что я не что-нибудь а именно распятие у него выкрал, совсем взбеленился и нанял двух этих типов, Петько и Скрипицына, чтобы они меня проучили и распятие отняли. И денег им пообещал огромных, и даже намекнул, что покажет тайный ход взорванного монастыря, где у него главное убежище…

— Поэтому Петько и Скрипицын и изучали рельеф местности на макете в музее! — вставил я. — Надеялись, что сами лаз найдут. Небось, думали, что там сокровища неимоверные!

— Надо полагать, да, — усмехнулся Гришка. — Ну, после стычки с ними я Пельменя унял. Смотри, говорю, всюду раструблю о нашем уговоре и о том, как ты слово не держишь! Ему такое совсем не улыбалось — ведь он бы изгоем сделался среди своих! — и он от меня отлез. Хотя, я понимал, злобу затаил, так что от этой троицы, Пельменя, Петько и Скрипицына мне всегда неприятностей остерегаться надо.

— Три головы дракона, — сказал Ванька.

— Вот-вот, — кивнул Гришка. — А потом я на срок загремел. Вроде, после бесед с отцом Василием и начал перековываться, а все равно от одного большого соблазна не удержался… А как вышел, выяснил, что вся троица сидит. Я этим временем воспользовался, чтобы вход у валунов переделать. Думаю, чем черт не шутит, лучше подстраховаться, чтобы только я мог в тайник проникнуть, если что. Так там все переиначил, что, думаю, даже Пельмень этот новый лаз не нашёл бы, а уж Петько со Скрипицыным, как вы знаете, и подавно найти не смогли… А сегодня я этот тайник ментам открыл. Как они ахали, вы слышали. Я думаю, Пельмень рассказал Петько и Скрипицыну про все эти тайники в благодарность за службу и дружбу. Надо полагать, они вовсю ухаживали за ним в тюремной больнице, надеясь на «наследство»… Вот и вся история. Ещё вопросы есть?

— Есть, — сказал я. — Как звали Пельменя? Просто из интереса. А то все «Пельмень» и «Пельмень», будто у человека имени нет!

— А у него, можно считать, и не было имени, — ответил Гришка. — Кликуха все вытеснила. Впрочем, если интересно, звали его Горлов Викентий Анатольевич.

— Горлум! — ахнул Ванька.

— Можно и так сказать, — согласился Гришка, не очень, впрочем, понявший, о чём идёт речь.

— И у меня ещё вопрос! — сказал Ванька. — Как, всё-таки, ты нас из бани вытащил?

— А вот это пусть останется секретом, — сказал Гришка. — Хотя, если догадаетесь, то честь вам и хвала!

— Ну, хотя бы намёк!.. — взмолился мой братец.

— Намёк? Хорошо. Ваш отец затопил печку не только для того, чтобы тепло было, но и по моей просьбе. Без раскалённой печки я бы одну операцию не провернул…

— Как это? — спросил я.

— По-моему, подсказку — и очень хорошую подсказку — вы уже получили, — заметил отец. — Дальше думайте сами.

…Что ж, когда мы проводили Гришку, я сразу потянул Ваньку за рукав:

— Пойдём, возьмём отцовские книжки по строительству и ремонту бань и садовых домиков! Я уверен, если мы как следует изучим конструкцию бань — мы найдём ответ!

— Пойдём! — сразу согласился братец.

И мы засели за справочники по индивидуальному строительству, как называются такие книжки. Я уверен, что ответ мы найдём. Мы ведь столько загадок уже разгадали — решим и эту!