"Матёрый" - читать интересную книгу автора (Донской Сергей Георгиевич)

Глава 3 ЧИСЛО ЗВЕРЯ — ОДИН

Понедельник, как всякая житейская неприятность, подкрался незаметно.

По будням в дачном посёлке даже летом бывало не слишком многолюдно. Многие попросту сачковали, отдыхая где-нибудь в лесу или на море. А ответственные владельцы участков, наломавшие спины за выходные, разъезжались по своим комфортным городским квартирам с телевизорами, телефонами и горячей водой.

Те, кто остался куковать в посёлке всю будущую неделю, просыпались новым утром в благостном, умиротворённом настроении, потому что вчерашний неожиданный ливень сэкономил им уйму времени и усилий, уходивших обычно на полив грядок.

А вот чёрный зверь, привезённый из города в хозяйском джипе, никаких поводов для радости не видел, не слышал и не чуял.

Его звали Рокки. Это был трехгодовалый ротвейлер, мускулистый, массивный, мордастый. Среди прочих соплеменников его выделяли завидные габариты, не просто лоснящаяся, а прямо-таки сверкающая шерсть и ужасно скверный характер, являющийся точной копией хозяйского, только на звериный лад.

У обоих имелись общие любимые развлечения.

Так что они жили, дружили, не тужили и было им вдвоём хорошо. Однако прошлым вечером хозяин впервые крепко обидел Рокки, поизмывавшись над ним. Вздумалось хозяину продемонстрировать свою власть над могучим псом двум деншикам-телохранителям. Сперва он до одурения заставлял Рокки то сидеть, то лежать, то подавать голос, и все его команды были пропитаны едкой жёлчью, алкоголем и табаком. Было очень трудно, почти невозможно переносить этот запах проспиртованного человеческого безумия. Хотелось взвыть, хотелось броситься на издевательски гогочущих хозяйских холуёв и вырвать им кадыки, но приходилось униженно ползать на брюхе.

Рокки терпел. Долго терпел.

— Видали? — торжествовал хозяин. — Он даже лук жрёт, если я приказал. А сейчас я его ещё служить заставлю… Ап!

— Клево, шеф, — согласился один из холуёв, тщательно пережёвывая слова вместе с ветчиной и сыром. — У моего кореша точно такой же кобелюга.

Сам чёрный, как негритос, но умный, спасу нет. Тапочки подносит. Без балды.

— Мой тоже поднесёт, — заявил хозяин.

— Не-а. — Второй холуй оценивающе посмотрел на Рокки и недоверчиво покачал головой. — Если не натаскан, то фиг его заставишь. Упрямый он у вас, шеф, не в обиду вам будет сказано. И вроде как заторможенный, нет?

— Ты сам заторможенный, как экономическая реформа… Рокки!

Тут все и началось. С непонятного псу слова «тпчк» — хлёсткого, как удар поводка. Укоризненный собачий взгляд не действовал. Хозяин повторял своё заклинание все настойчивее, а потом принялся тыкать Рокки мордой в два съёмных следа своих потных ног: тпчк-тпчк-тпчк!

Ловить их надо было, что ли? Или охранять? Или поужинать ими? Рокки маялся. Хозяин, подзадориваемый обидными похохатываниями своих холуёв, распалялся все сильнее, требуя с настойчивостью заевшей пластинки:

— Тапочек подай, тварь безмозглая! Тапочек!

Обеими руками он вцепился в уши ротвейлера, выкручивая их с пьяной жестокостью.

— Bay! — Рокки пошире расставил лапы и напружинился, сопротивляясь нажиму.

Убедившись, что теперь пригнуть собачью башку к полу невозможно, хозяин изо всех сил пнул его под ребра и злобно выругался, прогоняя прочь. Рокки с недоверчивой внимательностью заглянул в его мутные глаза: неужели?

— Вон! — подтвердил окрик. — Пшел вон, болван!

Вмиг скиснув, Рокки понуро поплёлся во двор, забился под хозяйский джип и стал ждать, когда его позовут обратно, чтобы извиниться. Но про него забыли. Возились наверху, гомонили, орали в три зычные глотки: «Тага-а-а-анка!», пугая притихший в ночи посёлок. Потом все уснули, а Рокки остался в гордом одиночестве, голодный и злой.

Из открытых настежь окон дома в душную влажную тьму струились отвратительные запахи, один другого хуже. Рокки негодующе крутил носом, когда до его ноздрей доносились все новые и новые оттенки вони: кислый пот… подгнившие зубы… давно не мытые задницы. Ещё никогда пёс не ощущал несовершенство людей так болезненно, так остро. И никогда прежде он не относился к хозяину просто как к одному из представителей человеческого племени.

— Ах-х-х…

Рокки собрал кожу на лбу в скорбную гармошку и поудобнее умостил морду на вытянутых вперёд лапах.

Стоило ему сомкнуть глаза, как он тут же просыпался, вздрагивая так, словно ему снова и снова кричали на ухо требовательное: «Тпчк!» Пришлось отказаться от надежды забыться в дрёме. Тяжело вздыхая, Рокки уставился в темноту, переваривая обиду и вынашивая планы мести. Не хозяину — это было бы чересчур.

Окружающий мир — вот против кого была направлена глухая злоба чёрного зверя, слившегося с непроглядным мраком.

Эта злоба, от которой сводило челюсти, к рассвету разрослась до размеров тучи, окутавшей собачий мозг. И предрассветная мгла казалась естественным продолжением этой тучи.

Когда на небе всплыло солнце, Рокки все так же неподвижно лежал на брюхе, с виду не более опасный, чем куча угля. Но он внимательно, очень внимательно следил за узкой улочкой, тянувшейся мимо хозяйских владений. Он знал, что по утрам там часто снуют люди, несущие в вёдрах восхитительно свежую воду. Рокки судорожно сглотнул набежавшую слюну.

Ему никто не догадался принести хотя бы миску» воды, не говоря уже о еде.

Ага! Вдали раздались неспешные уверенные шаги, заставив собачьи уши насторожённо встрепенуться.

Рокки безошибочно угадал, что по улочке идёт мужчина, и, завидев его, приподнял голову. Ворота, пропустившие вчера во двор обе машины, так и остались распахнутыми настежь, что позволяло добраться до раннего прохожего в несколько прыжков. И все же эти прыжки не были сделаны. Прислушавшись к голосу благоразумия, Рокки остался на месте.

Мужчина в джинсах, шагавший по направлению к водопою, беспечно помахивая на ходу ведром, принадлежал к той редкой человеческой породе, против которой Рокки всегда ощущал себя жалким щенком.

Подобные мужчины возникали в пределах его досягаемости раз или два в жизни. Они не излучали ни одной из знакомых собакам эмоций, ни агрессии, ни робости, ни доброты, ни жестокости. Они просто существовали. Непостижимые, как пустота, и такие же недосягаемые. Рокки понятия не имел, что скрывается за этой пустотой, но не стремился узнать. Он даже скосил глаза в сторону, чтобы человек, проходя мимо, не почувствовал на себе его взгляд и не обратил на него внимания.

Оправдывая свою внезапную робость, Рокки вспомнил, что пускать зубы в ход против людей без хозяйской команды строго-настрого воспрещено. Да! Пусть хозяина не всегда получается любить. Но слушаться его необходимо. Даже если он распространяет вокруг себя волны безумия, дышит ядом и бьёт. Тпчк!

Негодующе чихнув, Рокки отворил чемоданообразную пасть и часто задышал, роняя с языка горечь обиды. Это помогло лишь отчасти. Он предпочёл бы сорвать гнев на шкуре какой-нибудь шелудивой шавки, опрометчиво забредшей в его владения. Кошек Рокки не трогал, опасаясь лишиться глаз. А вот всякая собачья мелюзга, готовая при его приближении брякнуться на землю, подставляя брюхо в знак капитуляции, его вполне бы устроила. Подставленное брюхо — это хорошо. Оно такое мягкое и податливое!

Постанывая от нетерпения, Рокки подобрал лапы так, чтобы можно было мгновенно выскочить из засады. Чужие собаки не являлись табу. Если Рокки выпускал из них дух, хозяин кричал на него при посторонних и даже притворно стегал поводком, но они оба знали цену этому наказанию. Просто ещё одна традиционная забава. Разорвав чужую шавку, следовало лишь притвориться виноватым, подыгрывая хозяину, изображавшему праведный гнев.

И чёрный зверь по кличке Рокки с нетерпением дожидался, когда ему доведётся поиграть в любимую игру снова.

«Оп-ля, — вкрадчиво произнёс узкоглазый бритоголовый человек, оседлавший маленькую лохматую лошадку. — Оп-ляааа!» В руке он сжимал длинное кривое копьё, на острие которого была насажена чья-то знакомая голова. Чья именно? Сообразить это мешал леденящий ужас. А бритоголовый, наслаждаясь оцепенением зрительницы, завертелся вместе со своей лошадкой волчком, тоненько повизгивая все громче, громче, громче…

Семилетняя Эллочка проснулась, с облегчением узнавая привычный будничный мир, приветствовавший её призывным скулежом Тошки. Просясь на улицу по неотложным утренним делам, пуделек, похожий на миниатюрного белого ягнёнка, беспрестанно скрёб коготками по полу и громко жаловался на нестерпимую тяжесть в маленьком мочевом пузыре.

Девочка посмотрела в окно, чтобы страшный сон поскорее испарился в лучах утреннего солнца. Там все было настоящим, реальным и успокаивающим: резко прорисованные кроны деревьев, яркое небо, выпуклые облака. Теперь можно было заняться Тошкой, который всем своим видом изображал нетерпение. Вздохнув, девочка строго спросила:

— А подождать никак нельзя?

Тошка быстро-быстро завилял куцым хвостиком, напрочь отметая такое предположение. Пришлось натягивать маечку, шорты, совать ноги в шлёпки и тащиться вниз. Когда девочка поставила ногу на первую ступеньку узкой лестницы, мать оторвала растрёпанную голову от подушки и ехидно бросила ей вслед:

— Ну как, ещё не жалеешь, что завела щенка? Шесть утра, между прочим. Могла бы преспокойно спать…

— Я-то не жалею, — откликнулась Эллочка. — А ты не жалеешь, что завела меня? — Она ехидно передразнила мать:

— Шесть утра, между прочим.

Людмила рассмеялась, падая обратно на подушку:

— Но тебя не нужно выгуливать. Я могу валяться в постели хоть целый день.

— Некоторые, — саркастически сказала девочка, спускаясь по лестнице,

— некоторые только и думают, как бы поваляться подольше, вместо того чтобы встать и заняться каким-нибудь полезным делом.

— Ах ты, малявка! — с весёлым возмущением крикнула мать, но дверь уже успела закрыться за дочерью.

Очутившись на свободе. Тошка пулей метнулся во двор, а Эллочка немного постояла на крылечке. Садогород с узенькими тропками казался неприветливо-мокрым, несмотря на поднимавшееся солнце. Очень не хотелось тащиться в дальний конец участка через всю эту сырость, но совсем уже взрослой девочке было негоже моститься под ближайшим кустиком, как какому-то неразумному шестимесячному пудельку. Вздрагивая при каждом соприкосновении голых ног с мокрыми растениями, она направилась к кабинке уборной.

Проводив маленькую хозяйку взглядом, Тошка раскорячился на зябко дрожащих лапках под своей любимой яблоней, стараясь не касаться задком холодной земли. Поднатужился — кучка. Ещё разок — другая. А вот на третьей дело застопорилось. Тревожный спазм желудка втянул заготовленную колбаску обратно. Приподняв уши, Тошка повернулся в том направлении, откуда до него донёсся низкий рокочущий рык большого зверя.

Подстёгиваемый паническим трепыханием сердечка, Тошка едва не пустился наутёк, но тут же почти успокоился. Здоровенный чёрный черт оказался не таким страшным, каким успело намалевать его воображение. Кого пугает далёкая опасность? А рычащий пёс находился в соседнем дворе, за ржавой металлической сеткой. Он был слишком лёгок, чтобы прошибить изгородь своим мощным корпусом, но слишком тяжёл, чтобы перемахнуть через неё прыжком.

Тьфу! Пренебрежительно фыркнув, пуделек демонстративно соорудил на земле третью кучку, отряхнулся, собрался с духом и звонко затявкал, рекомендуя чёрному чужаку не разевать пасть на чужую территорию.

От возмущения громадный пёс захлебнулся слюной. Не отрывая от щенка подёрнутых кровавым туманом глаз, он молча бросился на сетку. Тошка на всякий случай отпрянул, но, как он и предвидел, чёрного пса попросту отбросило назад, да ещё в придачу оцарапало колючей железной бахромой.

— Съел? Съел? Съел? — торжествовал Тошка.

— Гад! — коротко откликнулся чужак, приглушая звук, чтобы не привлекать внимание лишних свидетелей. Мрачно взглянув на щенка, он неожиданно сорвался с места и припустил прочь, затерявшись вскоре среди кустов крыжовника и смородины.

Обратив забияку в бегство, Тошка изменил тон своего тявканья на победоносно-издевательский. Хозяйка уже шла к нему, и было приятно показать ей свою преданность и отвагу…

Тем временем чёрный пёс по кличке Рокки злорадно осклабился на бегу. Он не стал попусту рычать, лаять и атаковать железную паутину, отделявшую его от нахального комочка мяса и шерсти. Он принял другое решение, и на его клыках уже ощущался вкус чужой крови, а в ушах звенело предсмертное верещание маленького засранца.

Вымахнув на улицу, Рокки неуклюже проехался на лапах, вздымая пыль и камешки, затормозил, повернул налево и поспешил туда, где соседский двор был обнесён оградой лишь наполовину. Перейдя на крадущуюся рысь, он чёрной тенью скользнул вдоль стены чужого дома и притаился за углом. Голосистый засранец семенил прямо навстречу, ведя за собой такое же хилое, хотя и двуногое существо. Неважная защита для пудельков, нарывающихся на неприятности! Рокки угрожающе пригнул башку к земле и шагнул вперёд, обнаруживая своё присутствие. Это был сюрприз, доставивший удовольствие лишь ему одному.

Когда Рокки позволил вырваться наружу яростному хрипу, так долго клокотавшему в глотке, пуделек замер, словно наткнулся на невидимую преграду, и визгливо оповестил хозяйку о наглом вторжении чужака. Затем, с чувством исполненного долга, он метнулся назад, вверяя свою судьбу в руки семилетней девочки.

Чтобы преодолеть три метра, щенку пришлось оттолкнуться от земли несколько раз. Ротвейлер покрыл почти такое же расстояние одним прыжком.

Тошка ещё только тормозил всеми четырьмя лапками у Эллочкиных ног, когда преследователь взвился в воздух вторично, готовясь обрушиться на жертву всеми своими килограммами мышц и влажными от нетерпеливой слюны клыками.

Прыжок Рокки был скомкан возгласом «фу!», по-детски тоненьким, но достаточно громким и повелительным, чтобы обжечь пса подобно удару хлыста.

Автоматически перегруппировавшись в полёте, Рокки приземлился раньше, чем собирался, едва не кувыркнувшись при этом через голову. Увлекаемый стыдом и инерцией, он промчался мимо девочки, на руках у которой примостился проклятый щенок. Для служебной собаки это была совершенно недосягаемая высота.

Обескураженно вывалив розовый язык, чёрный пёс сидел и смотрел, как девочка шествует к своему дому, унося добычу, делавшую вид, что рвётся из хозяйских рук в бой. Эти притворные телодвижения сопровождались истеричным лаем.

Вздорная собачонка, смахивающая на белого кудлатого ягнёнка, ускользала из-под самого носа чёрного зверя.

Эллочка не оборачивалась. Пять шагов… Восемь… Десять… Немигающий взгляд Рокки, устремлённый в спину девочки, уже был готов блудливо ускользнуть в сторону, когда она неловко оступилась и замешкалась у крыльца. Опустив пуделька на верхнюю ступеньку, девочка произнесла слова, которые не следовало говорить в присутствии злопамятного ротвейлера:

— Не бойся, Тошка. Я сейчас. Только тапочку подберу.

Тпчк! Невинное словечко прозвучало для Рокки как провокационный вызов. Если вчера он молча снёс все издевательства от господина, то это совсем не означало, что то же самое может позволить себе какая-то пигалица с тоненькими ручками, ножками и шейкой. Главная собачья заповедь — «не убий человеческого детёныша» — мгновенно померкла в мозгу ротвейлера под наплывом ярких вчерашних воспоминаний, и он молча бросился на девочку, посмевшую насмехаться над ним.

Это была молниеносная атака, составленная из трех размашистых скачков. Третий, по расчётам Рокки, должен был стать последним — для девочки. Голосистый щенок его уже не интересовал. Взвившись над землёй, Рокки метил лапами в тщедушную грудь обидчицы, а клыками — сразу в её беззащитное горло.

Но и этот прыжок был прерван в полёте! Вместо того, чтобы сбить с ног жертву, Рокки сам рухнул наземь, столкнувшись в воздухе с тяжёлым металлическим снарядом, который врезался прямо в собачью башку. Вообще-то это было обычное оцинкованное ведро, наполовину наполненное холодной водой.

Хотя ротвейлер воспринял его как карающую десницу, обрушившуюся на него за греховную попытку растерзать человеческого детёныша.

Это сногсшибательное чудо каким-то непостижимым образом сотворил человек, явившийся с улицы следом за Рокки и приближавшийся теперь к нему.

Тот самый, носивший в себе пустоту! Словно порыв ветра тронул чёрную шерсть Рокки, прижал его уши к голове и толкнул в грудь, заставив попятиться, оседая на подгибающихся задних лапах. Мужчина в джинсах гнал перед собой волну энергии — не злой и не доброй, но от этого особенно мощной.

Девочка с щенком успели улизнуть в дом. Мужчина и громадный чёрный пёс остались во дворе один на один.

Холодный душ вполне остудил бойцовский пыл Рокки, но он все равно ощерился, подчиняясь древнему инстинкту, повелевающему встречать противника в клыки. Неубедительно рявкнул. Никаких более радикальных решений в его гудящей башке не возникло.

— Пасть — закрой, — спокойно посоветовал мужчина, остановившись рядом.

Взгляд Рокки, помимо его воли, был притянут необычайно светлыми глазами незнакомца. Захотелось заскулить, а ещё лучше — завыть, протяжно и тоскливо. Человеческие глаза напоминали дневной свет в сильную стужу. А их выражение… Так отстраненно смотрит зимнее небо на околевающих от холода собак. Свысока. Равнодушно.

Рокки поспешно спрятал клыки и понурил голову.

Неумолимая воля, излучаемая этими странными глазами, не позволяла выдерживать их взгляд слишком долго. Страдальчески наморщив широкий лоб, пёс ожидал пинка, заранее зная, что не посмеет даже огрызнуться в ответ. Но вместо удара до него долетело миролюбивое:

— Домой иди, вояка.

Почему-то от этого голоса сердце пса сжалось, а вокруг него в груди, наоборот, образовалось очень много горячего пространства. Вот какой повелитель был нужен Рокки с щенячьего возраста. Но собаки не выбирают хозяев. Как люди — своих богов.

И Рокки поспешил к своему личному господу, с каждым скачком освобождаясь от чужой власти, под которую опасался попасть навсегда и бесповоротно.

Людмила вспомнила о необходимости дышать, только когда внизу хлопнула дверь и зазвучали торопливые шаги по лестнице, сопровождаемые цокотом Тошкиных коготков. Истерика, которую закатил пуделек, подняла женщину и погнала её к распахнутому окну. Похолодев от ужаса, она успела увидеть, как соседский кобель ринулся на её дочь, а потом откуда ни возьмись прилетело ведро, оставляя за собой сверкающую водную дугу, и оглушило зверюгу.

— Господи, — обессиленно прошептала Людмила, а потом повторила чуть громче:

— Господи, боже мой! — Она обняла подбежавшую дочь, прижала её к себе и опять выглянула в окно, словно опасаясь, что чёрный пёс может попытаться проникнуть в дом.

— Все в порядке, мамочка. Нам не страшен серый волк. — Эллочка высвободилась из удушающих объятий и тоже высунулась наружу.

Ротвейлер уже исчез. Прогнавший его незнакомец в линялых джинсах и синей рубахе поднял ведро и стоял спиной к дому. И женщина, и девочка одновременно обратили внимание на ширину его плеч, но лишь искушённые возрастом глаза оценили по достоинству также узкие бедра мужчины и его поджарый зад.

— Ты его знаешь, мам? — тихо спросила Эллочка'. — Он кто?

«Очень бы я хотела знать, кто он такой и откуда взялся», — подумала Людмила, хотя вслух произнесла совсем другое:

— Не знаю. Но даже незнакомому человеку принято говорить «спасибо».

— Ой, и правда! — опомнилась Эллочка.

Она уже приготовилась окликнуть мужчину, но вместо благодарности тому было суждено услышать совсем другие слова:

— Э, ты! Очумел, что ли, к-ка-зел? Знаешь, сколько эта псина стоит, которую ты покалечил? Да за такие бабки десяток уродов вроде тебя в землю закопать можно! Живьём!

Девочка озадаченно захлопнула рот и перегнулась через подоконник, чтобы хорошенько разглядеть опередившего её грубияна, слегка гнусавящего и растягивающего гласные, как некоторые мальчишки в школе, мечтающие о бандитской карьере.

Последовала её примеру и Людмила. Касаясь подбородком дочкиных волос, она высмотрела на соседском участке молодого нахала в изумрудном спортивном костюме и огромных грязных кроссовках.

Он был одним из двух телохранителей молодого бизнесмена Максима Мамотина. Зелёный спортивный костюм парня постоянно маячил у Людмилы на виду. Всякий раз, когда она замечала этот костюм, расхаживающий по прилегающему участку, у неё моментально портилось настроение. Нет, верзила не обидел её ни единым словом и жеребячьими заигрываниями не докучал. Напротив, он совершенно не замечал соседку и её маленькую дочку. В подтверждение этого он всегда был готов непринуждённо извлечь из штанов внушительный розовый шланг и помочиться у всех на глазах. Плевал он на людей.

Клал на всех с прибором и не скрывал этого.

Вчера парень предавался своему любимому занятию особенно часто. В доме Мамотина шумно гуляли и орали песни. Судя по всему, парень тоже не остался в стороне от застолья и теперь испытывал тяжёлое похмелье и беспричинную ненависть к окружающему миру. К тому же за ссадину или шишку на башке хозяйской собаки он рисковал заработать точно такое же украшение.

— Оглох? — заорал парень, обозлённый тем, что его слова остались без внимания. — Я к тебе обращаюсь, ур-род! Ты зачем собачку обидел?

На этот раз мужчина в джинсах соизволил повернуться на голос защитника животных. Его чёткий профиль приятно удивил Людмилу. На нем, наспех покрытом свежим красноватым загаром, выделялись симпатичные белые лучики, протянувшиеся от уголка глаза к виску. Будто кто-то острыми коготками провёл по гладкой поверхности.

Выдержав паузу, мужчина неохотно разнял плотно сжатые губы и коротко бросил, как плюнул:

— Пасть — закрой!

Эту же фразу он недавно адресовал ротвейлеру, но теперь, обращённая к гнусавому гуманисту из соседнего двора, она прозвучала в совершенно иной, неприязненной тональности.

Похоже, похмельный спортсмен даже обрадовался перспективе утренней разминки.

— За пасть ответишь, — пообещал он, гнусавя с особым чувством. — За Рокки — тоже. Ур-род!

— Рокки — это кто? — скучно осведомился мужчина. — Кобель твой? А ты, значит, псарь при нем?

Почему тогда без поводка и намордника?

— Тебя колышет, почему он без намордника?

— Это как раз меня не колышет. Речь идёт не о собаке, а о тебе, — уточнил мужчина, разглядывая собеседника с холодным любопытством.

— Обо мне, значит? Ну-ну!…

Парню явно не понравилось, что его приравнивают к псу, пусть даже к породистому, с солидной родословной. Шумно дыша, он ухватился за ограду и тряхнул её так яростно, словно намеревался сорвать сетку с бетонных столбов или пробовал на прочность, прежде чем попытаться прорвать её с разбега.

Он не подозревал, что в этот момент в точности копирует тактику Рокки, напоминая его даже выражением физиономии. Убедившись, что преграда перед ним стоит непреодолимая, парень высказался по этому поводу столь витиевато, что обе зрительницы одновременно покраснели. Самым цензурным в этой тираде было предложение отсосать. Заинтригованная Эллочка бросила взгляд на мать, собираясь что-то спросить, но та сделала вид, что целиком поглощена происходящим внизу.

Невозмутимо выслушав оратора, мужчина хмыкнул:

— Бесплатный совет на будущее. Держи на привязи собак. Не распускай язык. Будешь жить долго и счастливо, без вавок в голове.

— Вавок?.. — Выдав новую порцию мата, парень ещё раз тряхнул сетку, сплюнул и направился к выходу на улицу, снова повторяя манёвр Рокки.

Мужчина досадливо пожал плечами и тоже пошёл прочь со двора, но, почувствовав на себе скрещённые взгляды зрительниц, стремительно поднял голову.

Эллочка вздрогнула, словно её окатили ледяной водой, а Людмила, только теперь вспомнив, что она полураздета, прикрыла грудь молитвенно воздетыми руками и отпрянула в глубь комнаты. Ей показалось, что она зарделась от макушки до кончиков пальцев на ногах. Или похолодела? Дивясь своему внезапному смущению, острому, как в давно забытом девичестве, она схватила со спинки кровати футболку и метнулась к противоположному окну, выходящему на улицу.

— Он же его убьёт, просто убьёт, — пробормотала она, туманя стекло своим участившимся дыханием.

— Кто кого? — деловито поинтересовалась Эллочка, отвоёвывая себе место у подоконника для обзора поля боя.

Вместо ответа Людмила рывком рванула на себя створки рамы, разом вспоров многолетний слой бумажных полос и впустив в комнату посторонние звуки вперемешку с лёгким сквознячком.

Мужчина уже стоял на узкой улочке и задумчиво помахивал ведром, как бы размышляя, стоит ли возвращаться к колонке за свежей водой. На приближающийся липовый «адидас» зеленого цвета он если и поглядывал, то мельком. Зато парень в спортивном костюме явно требовал самого пристального внимания к своей крупногабаритной персоне. Удостоверившись, что обидчик не убегает, не прячется, а стоит себе, скучает, парень медленно надвигался на него, явно обдумывая: куда врезать противнику в первую очередь? Каждый шаг его кроссовок сопровождался хищным хрустом гравия под подошвами.

— Есть примета: мужчина с пустым ведром — к несчастью, — предостерёг его невыразительный голос.

— Баклань, баклань, — разрешил парень. Он был на голову выше и на четверть центнера тяжелее мужчины, а потому мог позволить себе некоторое великодушие.

В унисон вскрикнув, зрительницы увидели, как парень поднял согнутую ногу и с силой распрямил её, метя противнику в живот. Удар получился мощный и очень эффектный. Восторженно грюкнуло подставленное под него пустое ведро и с тарахтением закувыркалось по улице. Провожающий его взглядом парень сильно смахивал на обескураженного футболиста, случайно отправившего мяч далеко за пределы поля. В этот момент мужчина коротко, без замаха, смазал кулаком по его расслабленно отвисшей челюсти. Едва поспевая за получившим ускорение туловищем, ноги парня бойко понесли его в заданном направлении.

Людмила видела такое только по телевизору, когда её новый муж упивался боксёрскими чемпионатами.

Кажется, это называлось нокдауном. Боксёры, пропустившие сильный удар в голову, очень похоже семенили по рингу. Налетев на препятствие, они приходили в себя, отталкивались от канатов и возвращались в боевую стойку, готовые дать сдачи.

Ничего подобного у рыжего парня не получилось.

Видимо, металлическая сетка оказалась неважной заменой эластичному ограждению ринга. Парень не отпрянул от ограды. Он всем корпусом ударился о неё и, шурша спортивным нарядом, неграциозно сполз вниз, в бурьян. Выбирался он на дорогу тоже некрасиво — на карачках.

— Сидел бы себе тихонечко, — предложил мужчина. — А я за водой. Никак не умоюсь с утра. Сначала собака бешеная, теперь ты.

Опять это нелестное сравнение с псом!

— Умоешься, — пообещал парень, принимая вертикальное положение. — Кровянкой!

— Наш победит, — авторитетно заявила Эллочка.

Людмила бросила на дочь быстрый косой взгляд.

Даю? Маленькая-маленькая, а туда же. Собственнические инстинкты просыпаются в женщинах ещё раньше материнских.

Когда она опять перенесла внимание на поле боя, горе-боксёр шёл на противника, на этот раз умело прикрывая руками лицо и корпус. Людмила не сразу поняла, почему правая рука парня не сжата в кулак, а заканчивается выпяченной ладонью, чем-то напоминая кобру, раздувшую капюшон перед броском. Людмила представила себе, как, сжимаясь на ходу в крепкий большущий кулак, ручища парня метнётся вперёд и всем весом врежется в голову незнакомца, а голова эта, такая независимая и симпатичная, слетит с плеч долой.

Но нет. Снова с ударом у парня вышла промашка.

Его противник гибко качнулся в сторону, замахнулся правой, но ударил левой — очень сильно и хлёстко.

Знакомая сцена повторилась — с той лишь разницей, что на этот раз ходячий спортивный снаряд отлетел на другую сторону улицы, где бурьян был ещё гуще — настоящие тропические джунгли в миниатюре. Там парень и сгинул, оставив на память о себе лишь треск и шелест. Ненадолго сорные заросли утихомирились, а затем опять пришли в движение, оповещая зрителей, что кто-то в их гуще ворочается, пытаясь сориентироваться в пространстве.

Мужчина в джинсах с ленцой приблизился к зарослям.

— Доволен?

Верхушки бурьяна заколебались. Они не знали правильного ответа. Мужчина слегка нахмурился:

— Может быть, ударить тебя ещё разок? С прицелом на будущее, так сказать, м-м?

На этот раз сразу все растения отрицательно мотнулись из стороны в сторону. Парня не устраивало будущее, в котором его будут прицельно лупить по лицу. Наверняка у него имелись какие-то другие. более приятные планы. Мужчина выждал несколько секунд, понимающе кивнул и, подхватив своё многострадальное ведро, удалился ровной походкой.

Людмила смотрела ему вслед. Ей ужасно хотелось, чтобы он обернулся и наградил её ещё одним изучающим взглядом. Она так и не разобрала — холодный он или обжигающий, этот взгляд?