"Матёрый" - читать интересную книгу автора (Донской Сергей Георгиевич)

Глава 27 НАКАНУНЕ

Первое, что сделал Громов по возвращении из города, — это потрепал выскочившего навстречу Рокки по холке. Приятно было сознавать, что кто-то тебя помнит и ждёт.

Воодушевлённый покровительственной лаской, пёс сделал неуклюжую попытку лизнуть присевшего рядом человека в лицо, но был остановлен укоризненным:

— Фу! Что ещё за телячьи нежности, м-м?

Пристыженный Рокки сделал вид, что он всего лишь намеревался протяжно зевнуть. Актёр из него был никудышный. Усмехнувшись, Громов развернул его мордой к Ваньке:

— Запомни, это — свой.

Втянув знакомый запах, Рокки чихнул, а Ванька уважительно поинтересовался:

— Это тот самый кобель, который Вареньку мою спас?

— Ага, — подтвердил Громов. — Вам сейчас службу предстоит вместе нести. На пару.

— Службу?

— Джип постережете во время моего отсутствия.

У меня тут кое-какое дельце есть.

Поскучневший Ванька присел на корточки и запыхтел сигареткой, отпугивая настырных комаров.

Рокки тоже не проявил энтузизма, когда ему было сказано:

— Охраняй. Я скоро вернусь.

Обнаружив, что человек встал и сделал несколько шагов прочь, пёс двинулся за ним. Ему казалось, что в вечерних сумерках он вполне сойдёт за чёрную тень, присутствие которой не будет замечено. Но Громов оказался не так наивен. Обернувшись, он язвительно осведомился:

— Ты не умеешь охранять? Может быть, тогда тебе известна команда сидеть ?

Вздохнув, Рокки опустил зад на землю.

— А лежать?

И тут нельзя было ничего возразить. Знал Рокки такую команду.

— Вот и лежи, — напутствовал пса Громов, возобновив путь к запертым воротам, за которыми возвышалась тёмная крыша сторожки.

Лишние противники были ему ни к чему. Завтра их и так достаточно наберётся. И вообще присутствие итальянских быков в посёлке представлялось Громову полным недоразумением.

Перемахнув через забор, он направился к крыльцу, на котором расположились охранники. Один, глядя на неспешно приближающуюся фигуру, недоуменно хлопал глазами, а второй вёл переговоры по мобильному телефону, повернувшись к Громову спиной.

— Не, ну если Папа велел, то без базару, — бубнил он в трубку, казавшуюся неестественно маленькой в его руке. — Подежурим до завтра, замётано. Тока тут непонятки. Слон. Мусора весь день вокруг шныряют. Пусть пробьют там, чего и как… Может, принять нас собираются, а? Мы стволы на всякий случай в город оттарабанили, а без них нынче никуда, сам понимаешь… Ага… Угу… Ну все, давай. Мы на связи, ждём.

Его голос звучал в вечерней тишине неуместно.

Умиротворённый лягушачий хор, сверчки, сонное воркование диких голубей на чердаке, и вдруг — базары, непонятки… Вся эта блатная музыка здорово поднадоела Громову за последнее время.

— Вам не на связи ждать нужно, — заявил он, остановившись за спиной охранника, складывающего телефонную трубку. — На привязи.

— А?

Парень обернулся. Его напарник распрямился на крыльце и спросил, скорее ошеломлённо, чем негодующе:

— Ты че, мужик, бесогонишь?

— Тебя самого — на привязь! — нашёлся наконец второй. Похоже, не имея под рукой оружия, он чувствовал себя не слишком уверенно.

— А я не в зверинце обитаю, — возразил Громов.» — Со слонами всякими не общаюсь.

— Ты хоть знаешь, чьё имя треплешь? — зловеще осведомился охранник с телефонной трубкой. Он был высок, широкоплеч, но переходить от разговоров к рукопашной почему-то не спешил. — Знаешь, что за это бывает? Слон — авторитет.

— Я сам себе авторитет. — Громов сузил глаза.

— Ух ты, какой крутой выискался! — съязвил второй парень, мало-помалу заходя ему в тыл.

— Может, стрелку Слону забьёшь?

— А что, — согласился Громов, — и забью, отчего же не забить… Дай-ка телефон. — Он требовательно протянул руку.

Озадаченный охранник машинально протянул ему трубку. В следующее мгновение её элегантный корпус раскололся, как яичная скорлупа. Во лбу охранника, куда впечаталась трубка, остался торчать пластмассовый осколок, а все остальное осыпалось к его ногам.

Того, кто попытался навалиться сзади, пригнувшийся Громов пропустил через себя. Избыточная масса пошла парню во вред, а не на пользу. Было отчётливо слышно, как ёкнула его селезёнка, когда он обрушился на землю всеми своими килограммами.

Все, что успел сделать за отпущенные ему секунды второй охранник, так это извлечь из надбровья осколок трубки. Дело, конечно, нужное, но в схватке — второстепенное. Эта простая истина была вколочена в его башку двумя точными ударами, после чего Громову осталось лишь посторониться, чтобы не быть задетым падающей тушей.

— Похлопай дружка по щекам, — распорядился он, обращаясь к сохранившему сознание парню, сидевшему посреди площадки. — Я намерен кое-что вам сказать и хочу, чтобы вы оба хорошенько запомнили мои слова.

— А чего это ты тут раскомандовался? — по-детски спросил парень. Левую руку (вывихнутую или сломанную) он прижимал к груди.

Обозначив на губах полуулыбку, Громов задал встречный вопрос:

— Ты предпочитаешь, чтобы приводили в чувство тебя самого?

Пока оба возились на площадке, невнятно бухтя и шурша гравием, Громов успел закурить и сделать пару обстоятельных затяжек. Удостоверившись, что охранники готовы воспринимать его речь, он пронзил темноту сигаретным огоньком и произнёс:

— Если в самое ближайшее время вы не удалитесь отсюда собственным ходом, то вас ждут носилки, гипс и всякие неприятные медицинские процедуры.

Я не шучу.

— Так мы без тачки! — пожаловался тот парень, у которого одна рука сделалась раза в два толще другой.

Громов подумал, что бандитская машина с припрятанным в ней оружием стоит сейчас где-нибудь на платной стоянке, дожидаясь своего часа, и ему вдруг захотелось попросту пришибить обоих не мудрствуя лукаво. Борясь с искушением, он процедил:

— Вы можете научиться ходить пешком прямо здесь. А можете заняться этим в реанимационном отделении. Конечно, не раньше, чем вас отсоединят от всяких капельниц и питательных трубочек.

— Послушай, мужик, — попытался урезонить его второй парень, — чего ты на нас вызверился? Мы ж с тобой вроде как не пересекались. — Его дикция была затруднена повреждённой челюстью. Казалось, он угрожающе выдвигает её вперёд, и это совершенно не соответствовало затравленному выражению его глаз.

— Грядки не надо было вытаптывать, — сказал ему Громов.

— Какие грядки, э? — неуверенно возмутился тот, который баюкал свою руку.

— Клубничные.

Громов отлично знал, что охранники не побегут жаловаться начальству. Их засмеют. Какой» то дачник взял и настучал по голове обоим за вытоптанные грядки. Признайся парни в этом, братва их уважать перестанет. Это в лучшем случае. Нет, они лучше отсидятся где-нибудь, а потом расскажут своим байки.

Про ментовские облавы, про тёрки с разборками и наезды с переездами. Придумают что-нибудь. Котелки у обоих худо-бедно варят, судя по тому, что они даже не пытались возобновить схватку.

— Не трогали мы твою клубнику, — проворчал охранник с травмированным лбом.

— Некогда мне тут с вами препираться, — заявил Громов, холодно глядя на парней. — У вас ровно…

Он отреагировал на изменившееся выражение их лиц мгновенно, но все-таки чуточку позже, чем следовало бы. Ночной воздух за его спиной был вспорот шуршащим звуком, и, отпрянув, Громов успел уберечь от сокрушительного удара затылок, но не правое плечо.

Ш-шух! Мимо пронёсся тёмный силуэт с вытянутой вперёд ногой. Скорее всего он прятался где-нибудь в кустах, куда его загнала большая нужда. Но покатившийся по земле Громов знал точно одно: он допустил непростительную беспечность, не выяснив точное количество охранников. И теперь его застал врасплох самый опасный боец из всей троицы, пружинистый, прыгучий, жилистый, явно владеющий десятком убийственных приёмов.

Пока нападавший по-кошачьи изворачивался в воздухе, парень с повреждённой головой подхватил с земли булыжник и метнул его в лежащего на спине Громова. Он встретил камень подошвами сведённых вместе ног, но это дало прыгуну возможность перегруппироваться и возобновить атаку.

Второй удар пришёлся в левую половину груди Громова, ненадолго парализовав работу сердца. Он умудрился подсечь ноги нападающего, но тот, кувыркнувшись, моментально принял боевую стойку, а на Громова обрушился уже не булыжник, а целый обломок бетонной плиты с торчащими во все стороны прутьями. Как Громов успел откатиться в сторону — одному богу известно. Но он оказался обращённым к противникам незащищённой спиной, и прыгун не замедлил этим воспользоваться.

— А-а-а! — заорал он во весь голос, вероятно, стремясь ошеломить жертву.

И…

Дивясь тому обстоятельству, что вслед за этим ничего не последовало, Громов вскочил на ноги и развернулся на сто восемьдесят градусов. Прыгучий боец стоял вовсе даже не в стойке, а на коленях, да и эту позу сохранял с трудом. За его спиной возвышался Ванька с плотницким топориком наперевес.

— Я его обушком, — сообщил он с извиняющейся интонацией. — Не повернулась рука иначе.

— Это хорошо, что не повернулась, — успокоил его Громов, потирая ушибленное плечо. — Мы же не звери какие-нибудь, чтобы людей за клубнику жизни лишать. — Не давая изумлённому Ваньке опомниться, он переключил внимание на окончательно деморализованную троицу охранников:

— Помните, на чем мы остановились? Вам даётся ровно десять минут, чтобы убраться отсюда. Время пошло.

Прыгун послушно кивнул и, попытавшись встать, упал лицом вниз. Соратники кое-как подняли его на ноги и двинулись всей живописной группой прочь.

— Осталось восемь с половиной минут, — сухо сообщил Громов — А вы ещё должны успеть отомкнуть ворота, снять створки с петель и бросить их в ставок — Мы что, нанимались? — неуверенно возразил кто-то.

— Ровно восемь минут… Семь минут пятьдесят шесть секунд…

В отпущенное им время парни не уложились, хотя их подгонял Рокки, бесцеремонно покинувший свой сторожевой пост. Но Громов не стал их наказывать, пусть возятся. Хоть какая-то польза будет от них в этом мире.

Положив тяжёлую башку на вытянутые лапы, Рокки делал вид, что спит, а на самом деле незаметно следил за новым хозяином, приоткрывая то левый глаз, то правый. Пёс боялся, что Громов исчезнет, растворится в темноте. Черкнёт темноту огоньком своей сигареты в последний раз и — сгинет.

Уже перевалило за полночь, а они чего-то ждали, расположившись на берегу маленькой компанией:

Громов, Ванька и гордый оказанным доверием Рокки.

На весь посёлок только в одном далёком окне горел свет, и пёс догадывался, почему. Остальные люди погасили свет, опасаясь привлечь к себе внимание неведомых существ, рыскавших во мраке. Рокки твёрдо знал, что эти твари бродят где-то поблизости, хотя ни разу не натыкался на них. Поэтому звезды казались ему их зрачками, хищно сверкавшими в темноте.

Когда Громов и его спутник встали, Рокки моментально перестал изображать дрёму и тоже вскочил на ноги. Следуя за мужчинами, как на поводке, он даже моргать старался пореже, чтобы не выпустить из виду смутно синеющую впереди рубаху своего господина.

Некоторое время они толклись возле джипа, принадлежавшего Мамотину, воспоминания о котором почти изгладились из сознания пса. Мужчины вязали петли на стальном тросе, расстеленном на траве.

Одним концом они прикрепили ею к заду джипа, завели вокруг столба и полезли с тросом в тёплую воду, заставив всех окрестных лягушек заикаться от страха.

Рокки тоже не удержался от сдавленного поскуливания, когда обнаружил, что ставок — вовсе не ставок, а ещё одно небо, перевёрнутое. В нем плавала луна, рассыпавшаяся на осколки, и мерцали искрами тонувшие звезды.

Возвратившийся на берег хозяин был мокрым, слегка продрогшим и почему-то весёлым. Мимоходом склонившись над Рокки, он коснулся рукой его гладкой шерсти и забрался в джип. Пёс вытянулся в одну тревожную линию — от вытянутого носа до кончика хвоста.

— Не волнуйся, — сказал ему Громов. — Никуда я не денусь. Некуда мне деваться, вот в чем дело. Понимаешь?

Ещё бы не понять. Рокки находился точно в таком же положении. Успокоенный человеческим голосом, он опустил зад на землю и, поёрзав немного, выбрал оптимальную позу для терпеливого ожидания. Издали его можно было принять за чёрное изваяние.

Джип ожил: озарился изнутри светом, зарокотал сдержанно, выбросил в ночь первую порцию едкого дыма. По мере того как набирал силу механический гул, Рокки всей шкурой, всем нутром ощущал усиливающееся напряжение. Зашуршали камыши, потревоженные натянувшимся тросом, разошлась вспоротая гладь ставка. И тогда собачьи уши уловили низкое гудение, словно кто-то тронул исполинскую басовую струну. Вау-ау-аууу. Звук становился все выше… выше… Нервы Рокки вибрировали в унисон»

Рррунг! Заставив его вздрогнуть от неожиданности, взревевший джип подпрыгнул на месте. Его передние колёса взмыли в воздух и, бешено вращаясь, вновь ударились об землю. Он то норовил встать на дыбы, то рыскал из стороны в сторону, как заарканенный жеребец. Во все стороны летела взрыхлённая колёсами земля и клочья измочаленной травы.

Воздух пропитался запахом бензина, разогретого металла и тлеющей резины. Р-рунг… р-рунг…

Рокки метнулся в сторону. Джип, нещадно пришпориваемый седоком, тяжело сдвинулся и неохотно пополз дальше. Трос уже не гудел — звенел. Пса обдало фонтаном земли, а, когда он закончил отряхиваться и чихать, прямо на него из воды надвигалась таинственная тёмная громадина. Оседлавший её Ванька что-то кричал.

Рокки не бросился наутёк. Он оставался на месте, пытаясь отпугнуть чудище свирепым оскалом и рычанием. Но потом все-таки пришлось пятиться, постепенно сдавая позиции под напором тупой, безжалостной мощи.

Когда чудище, полностью выбравшись на берег, неожиданно замерло, Рокки тоже остановился. Это было комичное зрелище: бензовоз, облепленный тиной, и хрипящий от ненависти пёс, распластавшийся перед ним в угрожающей позе.

Но Громов, выбравшийся из джипа, не позволил себе даже намёка на улыбку. Он знал, как болезненно реагируют на насмешки хозяев собаки. Тому, кто прослужил двадцать лет в ФСБ, легко представить себя в шкуре служебного пса.

— Ну что, Рокки, — окликнул он ротвейлера, — но пасаран? Они не пройдут, м-м?

Пёс понятия не имел, о ком идёт речь, но стремглав бросился к присевшему на корточки хозяину, надеясь, что успеет прикоснуться языком к его щеке.

Громов распрямился секундой раньше и укоризненно напомнил Рокки, что терпеть не может телячьих нежностей.

— А вот я лично, — сказал приблизившийся Ванька. — за ласку все бы отдал. Это я теперь понимаю, каково без неё. Без любви и ласки скучно жить.

Точно филин в дупле сидишь и глазами на людей лупаешь.

— У тебя есть Варя, — сухо напомнил Громов, сматывая трос в бухту.

— Ей теперь небось не до нежностей, — насупился Ванька.

— Сколько любви отдаёшь, столько её и получаешь. Арифметика простая. Проверь — сам убедишься.

— А вот вас, к примеру, любят?

Громов молчал так долго, что Ванька уже и ответа перестал дожидаться, залюбовавшись звёздами. И невольно вздрогнул, когда за его спиной прозвучало:

— Я, брат, специалист по ненависти. А эта штука — как бумеранг.

— Что за бумеранг такой? — вырвалось у Ваньки.

— Займись-ка бензовозом, Иван. Водоросли его явно не украшают.

— А…

— А бумеранг — это то, что всегда возвращается обратно, — коротко бросил Громов и отвернулся, давая понять, что разговор на отвлечённые темы закончен.