"Матёрый" - читать интересную книгу автора (Донской Сергей Георгиевич)

Глава 25 В ЧЁРНОМ СВЕТЕ

Восседать за рулём тонированного «Мицубиси Паджеро» было почти то же самое, что управлять небольшим межпланетным кораблём. Рядовые транспортные средства реагировали на соседство джипа с нескрываемой опаской. Держали дистанцию, подрезать даже и не пытались, безропотно пропуская в любой ряд. Громов впервые понял причину, по которой соотечественники спешили потратить первые же заработанные деньги на иномарки покруче. Из такой машины унылая действительность выглядела по-другому. Не зная, что тебя ждёт завтра, ты все равно начинал взирать на мир с самомнением победителя.

Пьянящее, как молодое вино, чувство.

Порывшись в «бардачке», среди залежей кассет с приблатненным шансоном и слащавой попсой. Громов с приятным изумлением откопал коробочку древних хитов «Роллинг Стоунз». Ещё совсем молодые, дерзкие и бесшабашные английские парни охотно включились на всю катушку, увеличивая ощущение скорости.

Станет небо чёрным и цветы — чернее нет. Пусть даже солнце льёт на землю чёрный свет…

Это походило на заклинания. Которые, черт подери, звучали в затемнённом салоне джипа очень даже убедительно. Сколько раз Громов заводил песню сначала? Десять? Двадцать? Он понятия не имел. Очень уж она соответствовала его настроению. И сердце с готовностью отбивало заданный «роллингами» ритм.

Пусть будет мрак… мрак… мрак…

Одновременно с последними тактами мелодии Громов подкатил к вещевому рынку и затормозил на стоянке. Выключил двигатель, магнитофон. Но впечатление, что он стремительно мчится навстречу неизвестности, не исчезло. И солнце, на которое он посмотрел, выбравшись из машины, легко было представить себе чёрным.

Никого не удивило, что чёрный джип был брошен без присмотра. Когда владелец ведёт себя так беспечно, он знает, что делает. В любом случае мужчина, оставивший джип, не принадлежал к тому типу людей, которым хочется давать советы. Даже платные.

Одет он был очень просто, проще не придумаешь.

Далеко не новые джинсы, небрежно расстёгнутая синяя рубаха. Приглядевшись повнимательнее, на ней можно было заметить бледно-розовые следы тщательно застиранных пятен. Явно не от варенья или компота. Безногий инвалид афганской войны, собиравший подаяние у входа на рынок, как глянул, сразу смекнул — кровь. А в необычном медальоне на груди мужчины в синей рубахе он угадал расплющенную пулю.

Разбитная торговка косметикой при виде загорелого мужчины с необыкновенно ясными глазами принялась перекладывать товар. Когда она наклонялась, её фасад просматривался в вырезе блузки до пупа, и торговка на этот раз превзошла себя, едва не перевалившись через прилавок к ногам мужчины. Но он в её сторону даже не глянул, прошёл мимо. И, провожая его разочарованным взглядом, торговка подумала, что шансов закадрить такого

— не больше, чем завлечь ковбоя с рекламы «Мальборо».

Мужчина продвигался сквозь толпу, как бесплотный дух, никого не задевая и сам избегая столкновений.

Громов? Ну конечно же, он. Кто ещё способен вести себя с достоинством испанского гранда, находясь среди людского столпотворения?

Мужчину в джинсах узнал бывший сексот КГБ, кандидат экономических наук Онищук, раскинувший свою скатерть-самобранку прямо на асфальте.

На ней хаотично громоздились бэушные бытовые приборы, разнообразные детали и инструменты. Человек с понятием обнаружил бы здесь все, что может пригодиться в хозяйстве, — от электрических счётчиков, которые Онищук снимал по ночам в соседних подъездах, до оконных шпингалетов, которые он свинчивал у себя дома.

Громов его не замечал, шёл своей дорогой. И для Онищука было большой неожиданностью, когда он остановился напротив и бросил небрежно, будто они виделись только вчера:

— Привет.

— Здравствуйте, Олег Николаевич. — Онищук давно зависел не от «конторы», а от собственной изворотливости и расторопности, но многолетняя привычка брала своё, заставляя позвоночник почтительно прогибаться в пояснице. — Рад вас видеть живым и здоровым. Все там же трудитесь?

— Похоже, что нет. — Громов непонятно чему усмехнулся. — Аббревиатура поменялась.

— ФСБ? — изумился Онищук.

— СЗС.

— И как это расшифровывается?

— Сам За Себя.

Онищук смешливо закудахтал. Ему было приятно сознавать, что не один он выбит из привычной колеи. Громов внимательно посмотрел на него, и пришлось Онищуку делать вид, что он надсадно кашляет, а не веселится.

— Мне нужно сделать кое-какие покупки, а шляться по рынку нет желания, — сказал Громов. — Подсобишь по старой памяти?

— А как же! — воскликнул Онищук. Воспоминания о тех годах, когда он исправно стучал на всех окружающих, включая собственную супругу, были не самыми приятными в его жизни. Но посредническая деятельность сулила доход, а это было главным в той новой жизни, к которой без особого успеха пытался приспособиться Онищук.

— Во-первых, мне нужен самый прочный и надёжный автомобильный трос, который здесь можно найти. — Громов загнул палец.

— Сейчас сбегаю, тут рядом… За товаром присмотрите?

— Присмотрю. Но я ещё не закончил.

— А? — Онищук замер в неустойчивой позе бегуна, сообразившего, что сделал фальстарт.

— Наручники. — Теперь на громовской руке загнутыми были уже два пальца, и это походило на постепенно сжимающийся кулак. — Не какие-нибудь допотопные железки, а хорошие браслеты, самозатягивающиеся, с зубчиками.

— Есть у меня такие, — засмущался Онищук. — За тысячу отдам. Но тут один нюанс.

— М-м? — заинтересовался Громов, прикуривая сигарету.

— Ключика нет. Защёлкиваться наручники защёлкиваются, а открывать их скрепкой приходится. Или с помощью иных подручных средств.

— Ключик, пожалуй что, не понадобится, — решил Громов после недолгого раздумья. — Показывай свою цапку.

Онищук успешно провёл торговую сделку, а потом смотался к местным автомобильным магнатам и возвратился со сверхпрочным импортным тросом, запросив за него чуть ли не вдвое больше реальной стоимости. Громов торговаться не стал. Оплатил и эту покупку, но уходить не спешил, стоя на месте и разглядывая товар.

— Что за зажигалка? — спросил он, щурясь от сигаретного дыма.

— «Зиппо», — похвастался Онищук. — С лучших времён осталась. Воронёная сталь, час непрерывного горения. А на корпусе, — он поднёс зажигалку к глазам покупателя, — девушка в развевающемся платьице. Это фирменный знак, которого на нынешних подделках не встретишь.

Громов принял вещицу из рук Онищука, чиркнул колёсиком и установил горящую зажигалку на раскрытой ладони, любуясь почти незаметным в дневном свете пламенем. Захлопнув откидывающийся колпачок, попросил:

— Заправь.

— Да она и так почти полная!

— Вот и дозаправь, чтобы совсем полная стала.

Пока Онищук возился с баллончиком, Громов поинтересовался:

— Как живёшь, секретный сотрудник Ясень?

Онищук хотел в ответ съязвить, но совершенно неожиданно для себя признался:

— Хреново. Вешался два раза.

Громов помолчал, прежде чем задать следующий вопрос:

— За зажигалку сколько просишь?

— Пятьсот! — заявил Онищук со злобной решимостью. Ему стало обидно, что он не услышал в голосе собеседника даже намёка на сочувствие.

— Вот, тут ровно полторы тысячи.

Громов протянул ему стопку сотенных купюр, а остальное сунул в карман. У него на две-три бутылки пива оставалось, не больше. Глаз у Онищука был намётанный.

— А я не нищенствую, спасибо.

Он попытался возвратить лишнее, но Громов мягко отстранил его руку:

— Лучше скажи мне, как до Мушкетовского кладбища лучше добраться. Там у меня родители.

Онищук выпучил глаза:

— Вы что же, ещё ни разу у них на могиле не побывали?

Глаза Громова сверкнули, но голос его оставался совершенно невыразительным:

— Знаешь, прежде мне как-то не приходило в голову любоваться могилами. Дата рождения. Дата смерти. А то, что между ними, быльём поросло.

— Почему же тогда…

Вопрос повис у Онищука на кончике языка. Глядя куда-то сквозь него, Громов пробормотал:

— У меня ведь тоже однажды появится своя могила. — Он вставил в рот очередную сигарету, забыв поднести к ней пламя зажигалки. И бросил, прежде чем уйти:

— Хочу посмотреть, как это будет выглядеть.

Он зашагал прочь. Тяжёлая бухта троса в его руке казалась невесомой, как моток лассо. И, глядя ему вслед, Онищук незаметно для себя расправил плечи, чего не делал уже целую вечность.

Мужик плёлся вдоль дороги такой понурой походкой, словно скопировал её у бродячей собаки, которая уже давно помышляет о смерти, а не о дальнейшем существовании. Когда он оглянулся через плечо на догонявший его джип, Громов не сразу признал в нем Ваньку — так сильно тот изменился. Лицо постарело и почернело. Видать, сильный пожар полыхал в его душе после дочкиной исповеди. Стоило лишь посмотреть ему в глаза, и сразу стало ясно; знает. Всю горькую правду, без прикрас.

Притормозив, Громов высунулся в окно:

— Куда путь держишь, Иван?

— А то вы не знаете. Второго искать иду.

Так, стало быть, и об участии Громова успела Варя поведать отцу.

— Зачем ты со мной на «вы», если я с тобой на «ты»? Непорядок.

— Непорядок — это когда милиционеры с бандюками схожи, а бандюки насильничают, от милиционеров не таясь, — сказал Ванька, сплюнув в пыль.

— Так ты, значит, несправедливость решил топором править? — прищурил глаз Громов, изучая оттопыривающийся пиджак собеседника.

— А если и так? — спросил тот с вызовом.

— А если так, то сунь свою железяку в багажник и садись рядом. Поможешь мне в кое-каком деле, потом водочки выпьем, за жизнь поговорим.

Ванька оживился:

— Если в таком деле, какое вы вчерась на мамотинском подворье затеяли, то я согласный. Ух, я бы им, сволочам!.. — Он потряс кулаком.

— Ну, на сегодня у нас задача мирная, — усмехнулся Громов. — Что касается парня, которого ты собираешься уму-разуму учить, то он, наверное, смылся давно.

— Жаль, — крякнул Ванька и полез в автомобильное нутро. Чинно сложив руки на коленях, он осмотрелся и неожиданно заявил:

— Взорвать бы её, к японе матери. Не верю я, что в нищей державе в таких машинах честные люди разъезжать могут.

— Это не мой джип, Иван.

— Знаю, что не ваш. Иначе не сидел бы тут, рядом с вами.

— А водку пил бы? — ехидно осведомился Громов.

Помолчав немного, Ванька честно признался:

— Водку пил бы. А только машину потом все равно бы взорвал.

— Да нет, приятель, — погрустнел Громов. — Кто пьёт с кем попало, тот потом дрыхнет без задних ног и ни хрена вокруг себя не видит. Пока в жопу жареный петух не клюнет.

— Меня уже клюнул, — просто сказал Ванька и надолго умолк, устремив неподвижный взор на проплывавшую под колёсами дорогу. Как будто перед его глазами прокручивалась собственная бестолковая жизнь.