"Матёрый" - читать интересную книгу автора (Донской Сергей Георгиевич)

Глава 11 А ЧТО? НИЧЕГО! СИНЯЯ РУБАХА

Эрик, прибывший в сопровождении двух бойцов в посёлок Западный, поначалу решил, что изуродованный «Мерседес» — злая шутка Губермана. Таким образом Папин любимчик мог выразить своё отношение к Эрику. С тебя, мол, и такого шарабана хватит, большего ты не стоишь, сторож ты наш. Дела новой бригаде передал? Молодец. Сиди теперь на дачке, пузо грей на солнышке, карауль ворота. Или объезжай вверенный тебе объект на служебном автомобиле без бамперов, с треснувшими стёклами, битыми фарами и мятыми боками.

— Тебе конец, ублюдок, — процедил Эрик, приближаясь к «Мерседесу», но обращаясь, конечно, не к нему.

Он уже был готов запрыгнуть в свою видавшую виды «бээмвэшку» и мчаться разбираться с Губерманом, когда ещё более обескураживающая мысль пришла в его набриолиненную голову. А что, если это — привет от самого Папы, пронюхавшего, что вокруг Эрика все чаще витает густой запах анаши? Тогда это чревато самыми непредсказуемыми последствиями.

Отстранением не только от дел, но и от жизни. Папа на дух не переносил дурь и тех, кто её употребляет.

Правда, сначала всегда следовало первое и последнее предупреждение. С Эриком на эту тему разговора пока не было.

Не делясь со спутниками своими подозрениями, он описал круг возле своей темно-зеленой мечты, задумчиво касаясь особенно заметных вмятин на боках «Мерседеса». Чем-то он напоминал при этом молчаливо скорбящего человека у выставленного напоказ гроба. Тем более что даже лютый зной не мог отбить у Эрика страсти к траурному облачению. Осмотр привёл его к слабоутешительному выводу. Автомобиль не был угроблен окончательно, но для его реанимации требовались время и деньги.

Бойцы не мешали своему командиру, зная, что под его горячую руку лучше не попадаться. Они держались поодаль и тоже изображали безмолвное горе.

Повернувшись к ним с почти кинематографической грацией, Эрик вкрадчиво осведомился:

— Отморозились? Садыкбековы где?

— В сторожке, наверное, отсиживаются.

— Наверное? Не знаю такого слова!

— Так дверь изнутри заперта. На щеколдочку.

— На щеколдочку, значит…

Эрик сплюнул и приблизился к сторожке. Дверь действительно не поддавалась. Окно было завешено газетными листами. Попытавшись заглянуть внутрь, он обнаружил, что упирается носом прямо в задницу какой-то фотомодели за стеклом. Фортуна повернулась к бригадиру Эрику задом, а сам он очутился в одном глубоком месте. На «ж» начинается, на «а» заканчивается. Разгадка известна даже младенцу.

Пушечный удар ноги чуть не снёс дверь с петель, лишив её хлипкого засова. Как ни странно, следы погрома внутри сторожки Эрика немного успокоили.

Он столкнулся не с чьей-то шуткой, не с розыгрышем. Все было всерьёз: реальная кровь, конкретные трупы. Этого добра сейчас вокруг навалом, только успевай разгребать.

Сколько Эрик ни пинал ногой валявшегося на полу Садыка, тот никаких эмоций не проявлял. Как нетрудно было определить — уже несколько часов кряду. Кровь собралась под ним в полузапекшийся черно-коричневый корж. Бросив на него взгляд, Эрик мрачно продекламировал:

— Мухи-цокотухи, кушайте варенье. Или вам не нравится наше угощенье?

Перейдя под смешки бойцов к Беку, раскинувшемуся на топчане, он достал из кармана золотую зажигалку, высек пламя и проверил на живучесть второго азиатского брата. Тот вскрикнул, схватился за, обожжённое ухо и вытаращился на Эрика так, словно посчитал его продолжением своего лихорадочного бреда.

— Живой? — приятно удивился Эрик. — Тогда здравствуй.

— Нога, — пожаловался Бек вместо того, чтобы ответить на приветствие. Гримаса на его лице совсем не походила на радостную улыбку.

— Продырявили?

— Ага. Залётные какие-то. Вошли и с ходу шмалять начали. Садыка положили, меня… — Рассказывая о приключившейся беде, Бек так разволновался, что сделал попытку сесть. Этого не позволила ему твёрдая рука бригадира, придавившая его к топчану.

Другая рука требовательно щёлкнула в воздухе пальцами:

— Нож сюда! Быстро!

— Зачем нож? — насторожился Бек.

— Поступил приказ: раненых добивать, разве не знаешь? — Эрик засмеялся, прежде чем добавить:

— Шутка. Расслабься, Бек. — Он вспорол заскорузлую от крови штанину и сочувственно цокнул языком:

— Хреновые твои дела, братан, совсем хреновые. В упор стреляли?

— Ну, — подтвердил Бек. — С трех шагов… С двух…

— В том-то и дело. Кранты теперь твоему костылю. Заражение пошло. Медицина бессильна.

Бек не поверил:

— Ты что, Эрик? Это же только нога — не череп, не брюхо… Заштопать только…

— А на кой хер? — удивился бригадир. — Все равно тебе помирать.

Бойцы, наблюдавшие за этой сценой, ничего не понимали. Избытком сострадания никто из них не отличался, но браток пострадал за общее дело и заслужил, чтобы его поддержали, подогрели деньгами, отправили в больничку. И потом, почему не задаётся никаких вопросов о нападении на пост?

Видимо, Беку это тоже показалось странным, потому что он, захлёбываясь от избытка чувств, заговорил было о том, какой беспредел творился здесь минувшей ночью, но Эрик его оборвал на полуслове:

— Не звезди. Захотели бы тебя замочить, ты бы сейчас соловьём не заливался. В ляжку никого не мочат. В упор не промахиваются. Туфта все это. Дерьмо собачье.

— Эрик, бля буду, я…

— А ты и есть бля. Бастард. Чурка долбаная. Зачем на засов запирался, перед тем как ногу себе дырявить? Я бы тебе все равно не поверил, но тут ты здорово прокололся.

— Это уже потом я закрылся, — заспешил Бек с объяснениями. — Когда они ушли.

Эрик презрительно усмехнулся:

— Между топчаном и дверью ни капли крови.

Глаза Бека заблестели в полумраке, забегали по сторонам. Проглотив тошнотворный на вкус ком в горле, он выдавил из себя:

— Это Садык, падла, все затеял. Я только…

— Короче.

— Он с ножом на меня полез. Я и пальнул.

— Себе в ногу?

— Эрик, — взвизгнул Бек, — мамой клянусь! Я ни в чем… Я ничего… Садык начал…

Остановив его повелительным жестом, Эрик огладил ладонями свои старательно зачёсанные назад волосы и сказал, глядя в стену:

— Насрать мне на Садыка и на тебя. Скажи лучше, кто аппарат мой раскурочил?

— Мы сидели себе, отдыхали. — Бек заговорил так быстро, что даже постанывать в паузах не успевал. — Садык драндулет в кустах увидел, пошёл туда. Возвращается и смеётся. Я, говорит, с одной русской ссыкушкой познакомился, она…

Внезапно Эрик, весь перекосившись от ярости, дважды ткнул кулаком в распластанное перед ним лицо, приговаривая при этом свистящим шёпотом:

— Про «мере» мой… про «мере» говори, падла!

Из носа раненого хлынула кровь, и он, то размазывая её по лицу здоровой рукой, то просто слизывая языком, приступил к главному. Вот тут-то и всплыла загадочная мужская фигура в джинсах и синей рубахе.

— Он — бешеный пёс, Эрик, — воскликнул Бек в конце своего рассказа. — Пер как танк… Такого, пока не убьёшь, не остановишь.

— Так убили бы! — Эрик ударил раненого ещё раз — прямо по губам, лепечущим жалкие оправдания. Эти твари позволили угробить его «Мерседес», безропотно отдали незнакомцу оружие и отпустили с миром, даже не попытавшись отквитаться! — Кто он?

Откуда взялся? Где его искать?

Когда Бек принялся отвечать на эти вопросы, его речь пару раз сбивалась на невнятное мычание, но Эрик быстро подрегулировал монолог собственными пальцами, обхватившими сломанное запястье предателя.

Ему вообще хотелось оторвать эту руку к чёртовой матери. Оторвать и перемешать ею мозги в бестолковой киргизской башке, предварительно раскроив её самым тупым предметом. Было ужасно жаль шикарную тачку. Как теперь на такой перед людьми появиться? Это значило расписаться перед всеми в том, что его, Эрика, в хрен не ставят. Не самая лучшая реклама для бригадира. Поэтому нельзя было оставлять вызов безнаказанным. Значит, ещё одна мокруха на счёту появится.

Подумав об этом, Эрик не удержался и вбил в пасть Беку какую-то недоговорённую фразу. Впрочем, все и так было предельно ясно. Обернувшись к бойцам, он распорядился:

— Принесите ствол. Тот, который на полу валяется…

Когда в руке Эрика оказался злополучный пистолет, Бек попробовал закричать, но был остановлен малоутешительным обещанием:

— Не ссы! Стрелять не стану. По-другому сдохнешь, совсем по-другому.

Пресекая возможные вопросы и возражения, Эрик с брезгливой гримасой оглушил раненого рукояткой пистолета и взглянул на своих бойцов.

— Ты, Рваный, — сказал он, — топай в посёлок и ищи синюю рубаху при белой «семёрке». Тут не в Сан-Франциско — найдётся, если ещё не срулил. Пробей, что и как, потом бегом обратно. Я жду. Я просто сгораю от нетерпения.

Рваный, подстёгнутый взглядом бригадира, вылетел наружу столь стремительно, что чуть не снёс макушкой дверную притолоку. Эрик перевёл глаза на второго бойца, носившего непрезентабельную кличку Шкрек.

— Скотч неси. И бутылку пластиковую. Пустую.

— Из-под спрайта пойдёт?

— Хоть из-под ослиной мочи. Ты действуй, а не вопросы мне задавай.

Шкрек проворно поскакал к машине, где, прикрываясь поднятой крышкой багажника, сделал два жадных глотка из литровой бутылки, прежде чем вылить остальное на землю. Газировка ударила ему в нос и заставила издать пару звуков, напоминающих утробное кваканье. Собственно, за эту характерную особенность Шкрек и получил своё погоняло. Приложившись к «спрайту», «фанте» или «пепси», он отрыгивался несколько часов кряду, давно уже не веселя, а раздражая этим братву. Но страсть парня к углекислым пузырькам не могли отбить ни болезненные тычки в живот, ни весомые затрещины. Что делаешь? Он прислушивался только к собственной жажде и не давал себе засохнуть, как советовала ему реклама — Вот, Эрик-к… уэк!

— Я сейчас тебе так квакну, что перевернёшься!

— Молчу-молчу…

Шкрек предусмотрительно прикрыл пасть немытой ладонью и передёрнулся почти беззвучно. Разумнее было бы на пару минут выйти на улицу, чтобы не злить бригадира, но Шкрека увлекли непонятные манипуляции, происходившие на его глазах. Эрик методично проковырял ножом несколько отверстий в бутылке, натянул её горловиной на пистолетный ствол и принялся прикручивать скотчем.

— Это чего такое? — спросил любознательный Шкрек, воспользовавшись паузой относительного затишья в своём желудке.

— Кино чаще смотреть надо, тогда не будешь задавать идиотских вопросов. — Эрик полюбовался творением своих рук и снизошёл до ответа:

— Одноразовый глушак получился. Просекаешь?

— Уэк… В смысле, да.

Голос у Шкрека был замогильным. По раскладу походило на то, что карательная акция будет поручена ему, а он убивал каждый раз, как впервые. Сны гнусные снились, аппетит портился и вообще. Но, когда возвратился Рваный с результатами разведки, Шкрек повеселел. Эрик не стал перекладывать грязную работу на подчинённых.

— Пойду сам, — сказал он, вставая с топчана. — Один ждёт в машине, второй нянчится с Веком. Его не гасить, с ним разговор будет особый. — Он посмотрел на Рваного и уточнил:

— Говоришь, четвёртый дом по ходу?

— Ага.

Косо улыбнувшись, Эрик сунул оружие в полиэтиленовый пакет, шагнул к двери.

— С богом, — напутствовал его Рваный.

Эрик обернулся, внимательно посмотрел на него, сплюнул и пошёл прочь. Парни заметили, как, проходя мимо изуродованной машины, он невольно ускорил шаг, но тут же сдержал себя и пошёл медленнее.

— Зря ты про бога выдал, — сказал товарищу Шкрек, когда бригадир удалился. — Эрик тебе мог и в лобешник засветить, чтобы не каркал.

— Он же крещёный… Сам говорил…

— Так то вообще, по жизни. А при мочилове бог не капает — поминай не поминай. Это потом ему молятся, чтобы отмазаться помог, если что.

— Во как! — хмыкнул Рваный с уважением в тоне. — Хитро как все закручено.

Впервые в жизни он подумал, что мироздание устроено значительно сложнее, чем кажется.

Лёгкий ветерок ворошил гладкую причёску Эрика, вытаскивая из неё прядь за прядью, одну жёстче другой. Носы его лакированных туфель припорошило пылью, а чёрный шёлк брюк был усеян колючими помпончиками репейника, но лоска в нем осталось ещё порядочно, хоть прямиком отсюда — в ночной клуб.

Он не стал прогуливаться по улочке, ведущей к нужному дому, подозревая, что здешнее безлюдье может оказаться обманчивым. Вместо этого Эрик обогнул дачные участки с другой стороны, выбрав узкую тропку, тянущуюся вдоль ставка. Теперь его слегка взъерошенный вид с лихвой искупался полным отсутствием свидетелей.

Миновав стройплощадку, на которой вяло ковырялись загорелые мужики, Эрик очутился за настоящей стеной буйной зелени. С тропы, по которой он шёл, проворно удирали юркие ящерицы, сыпались во все стороны кузнечики, похожие на лёгкую шелуху.

Все вокруг было пропитано запахом травы и гудением невидимых пчёл.

Вскоре показался дом из желтоватого кирпича.

Остановившись напротив, Эрик высмотрел во дворе белые «Жигули», оставленные в тени виноградного навеса, и обрадовался, что больше не придётся собирать штанами колючки по всей округе. Дверь в дом была предусмотрительно закрыта, может быть, даже на ключ. Но Эрик не в гости сюда пришёл. Не для того, чтобы пожать руку сволочи, испортившей ему настроение на неделю вперёд.

Переместившись таким образом, чтобы между ним и домом оказался сиротливый сарайчик, Эрик перебросил пакет через ограду. Потом, окинув прощальным взглядом свой чёрный наряд, ухватился руками за бетонный столбик ограды и стал карабкаться по нему вверх, проклиная скользкие кожаные подмётки.

Перевалившись на ту сторону, он приземлился среди кустов перезрелого крыжовника и облегчённо вздохнул. Первое препятствие он преодолел. Теперь осталось застрелить обидчика и ещё раз перебраться через изгородь.

— И всех делов, — буркнул Эрик себе под нос, извлекая из кармана серебристый шарик фольги.

Примостившись в кустах, он посматривал на дом, а руки его были заняты привычным ритуалом, успокаивающим расшатанные нервы.

Пф-ф! — рыжий табак, выдутый из папиросы, лёг на ладонь аккуратной горкой. Пальцы перемяли его, смешали с тёмным крошевом, добытым из фольги.

Затем папиросная трубочка, сдвинутая с картонного мундштука, точными движениями вобрала в себя атомную смесь с ладони, вернулась на место и закрутилась на кончике хвостиком, готовым окунуться в пламя зажигалки. Набивка распотрошённой папиросы заняла в опытных руках минуту, не больше, но Эрику, как это всегда бывало перед первой затяжкой, показалось, что прошла целая вечность.

Прежде чем закурить, он извлёк из пакета пистолет с импровизированным глушителем, положил его рядышком, рукояткой к себе. Ещё раз оценил расстояние до дома, примериваясь прищуренными глазами к его окнам, к двери. Что такое пятнадцать метров для пули? Попасть в цель с такого расстояния проще, чем пальцем в ноздрю, заключил Эрик, поднеся зажигалку к папиросе. Она отозвалась на это весёлым потрескиванием.

Эрик старательно задерживал вязкий дым в лёгких, а наружу выталкивал его маленькими порциями.

Когда он сухо покашливал, дымная пелена над ним колыхалась, как прозрачная занавеска на ветру. Наплывающий кайф давал знать о себе сухостью во рту и холодком в висках.

Дом насторожённо следил за ним тёмными глазницами окон, безмолвный и неподвижный. Где-то там, внутри этого склепа, скрывался бесшабашный идиот, вообразивший, что можно вот так запросто угробить чужой «мессер», а потом отсидеться за запертой дверью.

— Не получится, — выдохнул Эрик вместе с дымом. — От пули не спрячешься. Она легко находит путь к сердцу любого, потому она и женского рода…

За спиной каждого мужчины стоит любящая женщина… Костлявая, безносая, с остро наточенной косой…

Собственные мысли показались ему настолько значительными, что хотелось без конца развивать их дальше, неспешно облекая в сотни и тысячи слов. Но Эрик резко оборвал внутренний диалог. При его работе необходимо было уметь контролировать кайф, и он умел это делать. Не впадал в мечтательный транс, не смеялся попусту, не болтал зря. Находился и при кайфе, и при делах.

Вот и теперь тишина и ошеломляющая красочность летнего вечера не заслоняли от Эрика той цели, ради которой он сюда явился. Докурив жирные остатки конопляной смолы, он прокашлялся, аккуратно присыпал окурок землёй и взял оружие на изготовку, поддерживая кисть правой руки пальцами левой.

— Ку-ку, — пропел Эрик тихонько. — Покажись, герой.

Прозрачный пластиковый баллон, такой безобидный на вид, заскользил на фоне окон, — отчасти тёмных, отчасти повторяющих все оттенки заходящего солнца. Чёрное и оранжевое. Волнистыми были стекла, неровно сидели в рамах, оттого и закат отражали неравномерно. Наверное, подумал Эрик, у хозяина тоже все наперекос.

Продолжая изредка прочищать лёгкие осторожными сухими покашливаниями, он снова остановил мысли, готовые унестись слишком далеко от намеченной цели. По вискам прошлись невидимые холодные коготки, глаза налились тёплой влагой, туманящей окружающий мир. Кашкарский «план» оказался слишком ломовым. А воды, чтобы смыть его налёт в глотке, под рукой не было.

— Выходи, герой, — повторил Эрик вполголоса. — Не бойся — больно не будет, все сразу закончится.

На мгновение ему почудилось, что дом вздрогнул от этих слов и слегка подался назад, но Эрик тут же перевёл взгляд на землю, а когда вернул его обратно, дом стоял на прежнем месте, посверкивая стёклами окон.

За одним из них внезапно произошло мимолётное движение. На втором этаже, слева. Щёлкнула планка пистолетного затвора. Ствол плавно переместился и замер напротив окна. Потом Эрик слегка опустил оружие. Он отлично стрелял навскидку, а прицельная стрельба все равно была затруднена неуклюжим глушителем.

В этот момент в темноте оконного проёма проглянуло синее пятно. Все правильно: жёлтый дом, белая «семёрка», синяя рубаха. Ствол взметнулся вверх, указательный палец Эрика хищно скрючился на спусковом крючке, и — хлоп! — пластиковую бутылку разнесло на блестящие ошмётки. Дубль первый, он же — последний. Сцена убийства. Снято!

Эрику чужая смерть увиделась так, как если бы на оранжевый блик окна села чёрная муха. Синяя рубаха горестно всплеснула рукавами, подалась в глубь комнаты и бесшумно осела вниз. Вместо эпитафии Эрик наградил жертву коротким смешком.

Всего несколько секунд понадобилось ему для того, чтобы перемахнуть через ограду на знакомую тропу. И когда он шагал по ней обратно, его мысли были очень далеко и от случайного дома, и от случайного трупа, оставшегося внутри.