"Летящая на пламя" - читать интересную книгу автора (Кинсейл Лаура)

Глава 2

— Да. — Олимпия выпрямилась и застыла, сидя на жестком диванчике, набитом конским волосом. Сжав кулачки, она пристально, не мигая смотрела перед собой. — И я получила письмо из дома. Мой народ хочет, чтобы я вернулась в Ориенс.

Вообще-то последнее утверждение было не совсем правдиво. Олимпия не собиралась делать подобное заявление, но слова сами слетели с ее губ, поскольку ей очень хотелось произвести выгодное впечатление на такого человека, как сэр Шеридан. Мало того, она с ужасом — как бы со стороны — снова услышала свой голос:

— Мне сообщили, что народ требует моего возвращения в надежде, что я возглавлю революцию, в результате которой в стране установятся принципы свободы и демократии. Именно поэтому я должна отправиться на родину. Сэр Шеридан подмигнул ей:

— Для того, чтобы возглавить революцию? Олимпия кивнула.

— Что за странная идея, — сказал он, качая головой. Олимпия облизала кончиком языка пересохшие губы и понурила голову.

— Вы наверняка думаете, что я слишком молода и неопытна для осуществления столь благородной цели. Но прошу вас, сэр Шеридан, не будьте столь строги… Ах, если бы вы только могли понять мои чаяния! Вы сами сражались за свободу, честь и человеческое достоинство. Во имя этих благородных идеалов вы рисковали своей жизнью. А теперь представьте себе, что значат эти святые понятия для меня! Ведь меня держат здесь, как птицу в клетке, я вынуждена жить в изгнании, как мне говорят, ради моей же безопасности. — Олимпия подняла голову и скорбно взглянула на Шеридана. — И вот я живу в холе, неге и полном достатке, в то время как мой народ прозябает в родном краю, страдая от гнета и бесправия. А я… я, на ком лежит ответственность за судьбы страны, хотя бы уже в силу одного моего статуса, еще ничего не сделала для того, чтобы помочь ему!

Шеридан откашлялся и, хмуря брови, взглянул на свою гостью, как будто та была морской картой, оказавшейся очень неточной и постоянно вводившей его в заблуждение. Он начал что-то говорить, но внезапно замолчал и снова покачал головой:

— Вы сразили меня наповал.

— Я знаю, что кажусь сумасшедшей. Шеридан засмеялся:

— Вне всякого сомнения.

— Ах, прошу вас, думайте обо мне что хотите, только не отказывайте мне в своей помощи!

Шеридан пристально взглянул на нее, а затем с легким смешком опять покачал головой. Опершись рукой о каминную полку, он поигрывал стоявшей там чернильницей.

— Не спешите так, мисс Сен-Леже. Кстати, это ваше настоящее имя?

— Да, но если быть точной, меня зовут Олимпия Франческа Мария Антония Елизавета. Династия Сен-Леже правила в Ориенсе со времен Карла Великого.

Шеридан вновь задумчиво погладил перо и искоса взглянул на Олимпию. В этот момент он был похож на ленивого разомлевшего волка, который слегка навострил уши, заслышав далекий шум, еще не встревожившись, но уже насторожась.

— Насколько я знаю, Ориенс находится во Французских Альпах, не так ли? В таком случае зачем же вам ехать в Рим, если вы хотите добраться до Ориенса?

Олимпия сидела все так же прямо и неподвижно.

— Альпы, в которых расположен Ориенс, вовсе не французские!

— И тем не менее, — заметил Шеридан, — они находятся на значительном расстоянии от Рима.

— Я должна проследовать именно через Рим совсем по другой причине. Я уже говорила вам, что не свободна в своих действиях.

— Что значит «не свободна»? Олимпия потупила взор.

— Так вы поможете мне?

В воцарившейся тишине было слышно только, как потрескивает огонь в камине.

— Мы зашли в тупик, мэм. Я не привык пускаться в сомнительные предприятия, имея неполную информацию о предстоящем деле.

Поразмыслив, Олимпия решила, что, несмотря на его упреки, он все же не выставляет ее за дверь. Это было хорошим знаком. То, что он хочет все знать о ней и предстоящем деле, казалось вполне естественным. И у нее не было причин не доверять ему. Сэр Шеридан по натуре — приверженец свободы, он рисковал своей жизнью, сражаясь за свободу греков, страдающих под гнетом Оттоманской империи. Он доказал свою любовь к свободе на деле — в бою, в то время как сама она ничего еще не сделала во имя принципов демократии и справедливости.

Нет, не его прямота останавливала Олимпию, а собственная трусость. Она все еще колебалась, не в силах преодолеть себя. Да, причиной ее скрытности были жалкая трусость и стыд, испытываемый оттого, что она не может сама справиться с обрушившимися на нее невзгодами. Но хуже всего был парализующий все ее существо страх, страх, от которого комок подкатывал к горлу и мешал говорить каждый раз, когда Олимпия бросала взгляд на Шеридана и видела не своего воображаемого героя, простого и надежного юношу с веснушчатым лицом, робеющего совсем по-мальчишески, а реального земного мужчину — из плоти и крови, самоуверенного, задающего ей острые вопросы по существу и желающего знать всю ее подноготную.

Олимпия испытывала тайный страх еще и от мысли, что когда Шеридан узнает действительно все, он будет просто вынужден ей помочь, а это значит, события начнут развиваться с бешеной скоростью и для нее уже не будет дороги назад. Но справится ли она с той ролью, которую ей уготовила судьба? Олимпия сомневалась в этом и боялась оказаться не на высоте.

— Все это так сложно, — пробормотала она. Шеридан хмыкнул:

— Если это дело связано с европейской политикой, в которой сам черт ногу сломает, то я не сомневаюсь, что свихнусь от всех этих бредовых интриг и государственных интересов. И все же я готов рискнуть, выслушав вас.

И видя его пристальный, слегка нетерпеливый взгляд, устремленный на нее, Олимпия отбросила прочь все сомнения.

— Вы знаете, где расположен Ориенс? — спросила она, вздохнув.

— Где-то между Францией и Савойей. Точка на карте размером с чаинку. — Шеридан выразительно махнул рукой. — Конечно, все это было до Бонапарта. А где эта страна находится сейчас, один Бог знает.

— Там же, где и раньше, — заверила его Олимпия. — Венский конгресс объявил ее суверенным государством и восстановил на троне моего дедушку.

— Какое счастье! Впрочем, я совсем забыл, у вас ведь в скором будущем произойдет революция. Интересно, такое развитие событий тоже предписал Венский конгресс одним из своих мудрых решений, или восстание явится чистой импровизацией?

— Скорее импровизацией, — сказала Олимпия. — Разве конгресс уполномочен принимать подобные решения?

Шеридан взглянул на нее, а затем вновь занялся пером и стал поглаживать его пальцами.

— Смею заметить, кучка пьяных дипломатов способна на все. Однако прошу вас, продолжайте свой рассказ.

Олимпия оправила складки на платье.

— Понимаете, Ориенсу принадлежат лучшие горные тропы и перевалы, соединяющие Францию с Италией, — сказала она. — Они проходимы в любое время года, даже самой лютой и снежной зимой. Мой дедушка заключил договор с Британией на право пользования этими дорогами.

— Гм. Получив взамен обещание оказать военную помощь в случае конфликта с чрезмерно дружелюбно настроенными соседями, я полагаю.

— Нет, это было бы слишком корыстно с нашей стороны.

— В самом деле? — Шеридану стало смешно. — Ну, тогда скажем так: ваша страна согласилась скорее стать шлюхой Великобритании, чем быть изнасилованной Францией. Ведь в этом меньше корысти, не так ли?

Изумленная такой речью, Олимпия взглянула на него и залилась краской. Ее неутомимый язычок вновь начал облизывать пересохшие губы.

— Вы снова пошутили, да? Мне так не хочется обижать вас тем, что я не смеюсь над вашими остротами, но я действительно очень часто не понимаю смысла шуток, — начала она поспешно оправдываться.

— Меня это вовсе не огорчает. Я даже считаю подобное качество одним из достоинств человека. И все же мы до сих пор так и не дошли до сути дела…

— Да-да, видите ли… — тихо сказала она, — моя страна слишком мала, и поэтому над ней вечно висит угроза потери суверенитета. В каком-то смысле эпоха наполеоновских войн помогла нам, так как великие государства мира, разбив агрессора, задумались над новым политическим устройством Европы и выразили активную заинтересованность в равновесии сил на континенте.

— Ну да, конечно, — вздохнул Шеридан, — благословенное равновесие сил!

Олимпия нахмурилась.

— Вы говорите так, будто этот принцип вызывает у вас негодование.

— В иерархии человеческих идей я ставлю его на одну ступеньку ниже идеи первородного греха. Звучит прекрасно, но на практике все это выглядит самым жалким образом. Именно из-за этого вашего хваленого принципа я чуть не отправился ко всем чертям в сражении при Наварино. Однако прошу прощения за отступление. — Шеридан сделал легкий поклон в ее сторону. — Я просто закоренелый циник.

Олимпия слегка откашлялась, она с удовольствием выпила бы еще чая, но сэр Шеридан так пристально, не сводя глаз, смотрел на нее, что девушка боялась протянуть руку к чайнику и налить себе еще чашку. Она перевела дыхание и продолжала:

— Я уже сказала, что мой дедушка избрал себе в союзники вашу страну. Но он очень стар… По правде говоря, я никогда в жизни не видела его, по он написал мне, что провозгласил наконец имя престолонаследника…

Затянувшуюся паузу вновь прервал нетерпеливый голос Шеридана:

— Ну и кто же он?

Олимпия, чувствуя себя неловко под его пристальным взглядом, заерзала на месте.

— Мой отец был старшим сыном в семье.

— Ну и?..

— Мои родители умерли, когда я была еще совсем маленькой. Из братьев отца остался в живых только один дядя — принц Клод Николя. По закону наследником трона должен стать именно он.

— Салическое право, — заметил Шеридан. Он стоял, облокотившись одной рукой о мраморную каминную полку и поставив ногу на решетку камина. Пламя бросало красные отблески на его смуглый обнаженный торс, высвечивая мускулистую грудь. — Ну продолжайте, продолжайте! Я — весь внимание.

— Клод Николя… одним словом, дедушка не любит его. Как, впрочем, не любит его и весь народ Ориенса. Дядя перешел в римско-католическое вероисповедание, в то время как почти все население нашей страны — особенно купцы и мастеровые — пресвитерианцы. Кроме того, он ярый монархист. Имея в своем личном распоряжении отряд гвардейцев, дядя мешает свободному политическому волеизъявлению народа, запрещая под угрозой расправы обсуждать любые вопросы, связанные с политикой. К тому же он завел дружбу с представителями русского посольства, что очень не нравится дедушке.

— Еще бы, ведь это не по вкусу его союзникам-британцам.

Олимпия грустно кивнула и понурила голову.

— И тогда мой дедушка заявил, что в выборе наследника трона он будет руководствоваться не салическим правом, а другим законом. Кажется, этот принцип выбора престолонаследника называется неаполитанским правом, но я не уверена. Как бы то ни было, в своем письме он не стал излагать мне все эти подробности и юридические тонкости. Достаточно того, что такое право существует, тем более что двор и советники полностью поддержали дедушку в его решении.

— Другими словами, он провозгласил вас наследницей своего престола.

Олимпия подняла голову и кивнула. Шеридан заложил руки за спину и задумчиво уставился в пол.

— А он знает о том, что вы замышляете развязать в стране гражданскую войну? — сухо спросил капитан Дрейк после продолжительного молчания.

— Но я вовсе не хочу никакой войны! — в ужасе воскликнула Олимпия.

— Однако вы ведь собираетесь устроить революцию.

— Да… но это так, вообще… Ваша помощь нужна мне вовсе не для того, чтобы начать революцию, с этим я справилась бы и сама.

— Правда? В таком случае я просто изумлен вашей блестящей — парадоксальной, я бы сказал, — логикой: возглавить революцию против себя самой — вот это мысль!

— Сэр Шеридан, — воскликнула Олимпия, испытывая легкое раздражение от его непонятливости, — я вовсе не собираюсь поступать столь нелепым образом. Неужели вы не понимаете, что я никогда не взойду на трон? Но если бы все было так просто, если бы я могла вступить на престол и тут же отречься в пользу конституции и демократии, я сделала бы это с огромной радостью.

Шеридан забарабанил пальцами по каминной полке и, склонив голову, вновь взглянул на Олимпию.

— Да вы, как я посмотрю, настоящая радикалка.

— Да! — воскликнула Олимпия, решительно тряхнув головой. — Но я не могу ждать, пока ко мне перейдет власть. Манифест, который издал мой дедушка, натворил множество бед. Мой дядя собирается…

Олимпия замолчала и внезапно вспыхнула. Шеридан с интересом смотрел, как нежный румянец постепенно заливает все ее лицо до корней волос и шею. Нижняя губа задрожала, и Олимпия быстро прикусила ее, вновь низко опустив голову.

— Все это так тяжело, — сказала она дрогнувшим голосом. Шеридан не упускал своего, когда ему предоставлялась такая явная возможность воспользоваться растерянностью женщины, которую срочно требовалось утешить. Быть может, подобное поведение было с ее стороны всего лишь уловкой, намеком, таким же прозрачным, как носовой платочек, который будто невзначай роняет женская рука. Его так и подмывало подойти к ней, поднять с земли воображаемый г.латок, утешить — и получить за это причитающееся ему вознаграждение. Но Шеридан не трогался с места. У его гостьи действительно был такой жалкий и скорбный вид, что, похоже, ей и вправду требовалось утешение, однако она даже не заметила, что уронила воображаемый кружевной платочек, бесполезно валявшийся сейчас у ее ног, и поэтому Шеридан не решился нагнуться за ним.

Уж не заболел ли он, думал Шеридан с раздражением, не узнавая себя. Что за странные сантименты, откуда эта душевная смута и чувство омерзения к самому себе?

Он неподвижно стоял у камина, выводя пальцем на покрытой пылью мраморной полке замысловатые узоры, и ждал. Через некоторое время Олимпия вновь вскинула подбородок и взглянула на Шеридана.

— Мой дядя хочет жениться на мне, — вымолвила она, делая над собой усилие. — Он обратился к папе за разрешением вступить со мной в брак.

Теперь Олимпия была пунцовой — то ли от возмущения по поводу столь противоестественного союза, то ли от отвращения к браку вообще — кто знает.

— Вы скажете, что мне следует отказаться, — поспешно продолжала она, — конечно, я откажусь, но мой дедушка уже дряхлый старик, и дядя оказывает на него постоянное давление, он угрожает позвать русских гренадеров для того, чтобы подавить «народные волнения», как он это называет. Если дедушку заставят дать свое согласие, а папа пришлет разрешение на брак, то боюсь… боюсь, мое собственное согласие даже не понадобится…

Шеридан сочувственно вздохнул и мысленно поприветствовал принца Клода Николя как достойного соперника. У него, во всяком случае, был свой стиль. По словам этой крошки, он сделал прекрасный ход. Женившись на королеве и имея за спиной две такие силы, как Ватикан и русский царь, он станет истинным и единовластным правителем в своем крохотном Ориенсе… Причем его положение будет даже выгоднее, чем у любого другого короля, поскольку все шишки за непопулярные действия правительства достанутся на долю его супруги-королевы, которая таким образом превратится в козла отпущения.

Шеридан сильно сомневался, что сам смог бы разработать более удачный план в такой ситуации, и эта мысль заставила его пожалеть о том, что ему в этом деле придется, по-видимому, выступать на противоположной стороне, имея столь сообразительного противника. Да и вообще надо признать, что Ориенсу крупно повезет, если во главе этого государства станет умный, безжалостный, хитрый политик, а не милая, пухленькая, загадочная революционерка.

— Значит, вы намереваетесь отправиться в Рим для того, чтобы обратиться там с апелляцией к папе, — задумчиво сказал Шеридан.

Олимпия взглянула на него своими широко распахнутыми зелеными глазами, в которых светилась яростная решимость и одновременно страх перед неведомой угрозой, как в глазах пугливой полевой мышки.

— Да. Возможно, идя навстречу дяде и будучи введенным им в заблуждение, папа даст разрешение на брак, но когда я скажу ему, как оскорбительно для меня принимать участие в… — Олимпия вновь залилась краской, — в этой профанации брака и что я никогда не перейду в другое вероисповедание, он поймет, что надо мной учиняют насилие.

— Смелое предположение, да вы оптимистка!

— Но разве правда не на моей стороне? — неуверенно спросила она.

Шеридан пожал плечами. Что он мог сказать ей, если она не понимает простых вещей: в надежде присоединить Ориенс к римско-католическому миру Ватикан закроет глаза на кровосмесительный брак, милостиво дав разрешение на него.

— Так в чем же заключается ваша просьба ко мне, чем я могу помочь вам? Вы хотите, чтобы я сопровождал вас в Италию?

— Нет-нет, — поспешно и смущенно остановила она его. — Разве я могу требовать так много? Я надеялась только на то, что вы поможете мне отправиться в путь.

— То есть куплю вам билет на лондонский дилижанс?

— Нет, я думала… думала, что существуют другие, тайные способы для людей, желающих оставаться незамеченными…

— Все возможно. Но я ничего не знаю о них. Олимпия крутила бриллиантовый кулон, висевший у нее на шее, а Шеридан гадал, не был ли этот жест каким-то намеком, сигналом ему. Но, встретившись с ней глазами и увидев в ее взгляде невыразимую тревогу, он решил, что, к сожалению, это был вовсе не сигнал.

— У меня создалось такое впечатление… — в замешательстве пробормотала она, — у вас такая репутация, что я решила… О, простите меня, но разве… разве у вас нет никаких связей с тайными организациями?

Пройдя суровую школу жизни, Шеридан предпочитал держаться подальше от всяких организаций, особенно если они были тайными. Но гостья продолжала играть со своим бриллиантовым кулоном, и это заставило Шеридана вспомнить о том, что у него самого в карманах гуляет ветер. Поэтому он, откашлявшись, сказал:

— Я бы с удовольствием помог вам. Но… как бы это поточнее выразиться… я ведь совсем недавно поселился в этих краях. — Он помолчал и, взглянув на нее, понял, что находится на верном пути. — Боюсь, что здесь я не смогу найти нужных связей.

Как, впрочем, и в другом месте, но это уже было несущественно, поскольку Шеридан больше ни о чем другом не мог думать, кроме как о королевских драгоценностях, не выходивших у него из головы.

— Но именно это мне от вас и нужно! — воскликнула Олимпия с отчаянием в голосе и уронила руку, которой терзала свой кулон. — Вы же понимаете, что я не могу путешествовать открыто. Конечно, до Лондона я могла бы добраться сама, но дальше… Я просто не знаю, что делать.

Шеридан прислонился спиной к каминной полке и, поигрывая концом одеяла, начал лихорадочно размышлять. Его совершенно не вдохновляла перспектива поездки в Италию — на его взгляд, эта страна кишела бандитами и мелкими тиранами. Но соблазн был слишком велик. Деньги — вот главное, как ни вульгарно это звучит.

Он еще раз внимательно взглянул на бриллиант, висевший у нее на шее, взвешивая разные варианты. Может быть, взять у нее плату за услуги вперед и бросить в порту Блэкуол? Или разыграть целый спектакль: нанять двух крепких парней, чтобы они напали на него в темном переулке в тот момент, когда она отдаст ему на хранение свои драгоценности, крикнуть ей, чтобы она бежала, а затем исчезнуть навсегда с ее горизонта? Не станет же она его разыскивать из-за каких-то побрякушек. Он может также продать полученные от нее сведения тем, кого они заинтересуют, а такие люди обязательно должны отыскаться, ведь она, в конце концов, принцесса, пусть и захудалой страны. Недаром она пришла к нему тайком, без сопровождающих…

Черты лица Шеридана несколько смягчились. Хотя, конечно, если девица действует в одиночку, плата за его услуги не может быть слишком большой. Шеридану очень захотелось лучше рассмотреть бриллиант. Да, в нем по меньшей мере было три карата. Если у нее есть еще парочка подобных камней, то дельце может принести ему неплохой капиталец.

— Я надеялась получить от вас рекомендательное письмо к карбонариям, — грустно сказала Олимпия.

— Ах, к кар-бо-на-ри-ям! — протянул он. Олимпия закусила губу и потупила взор.

— Конечно, они могут и не захотеть утруждать себя моими проблемами.

Шеридан глубоко вздохнул. Теперь он понял, какого рода тайную организацию имела в виду эта девица, — это нелепое создание. Но он не мог взять в толк, почему ей взбрела в голову мысль о том, что он будто бы связан с кучкой чумазых итальянских мятежников, таких, как эти карбонарии. О Боже, при одной мысли о них у него потеют ладони!

Но ведь Шеридану вовсе нет никакой нужды вступать с ними в контакт для того, чтобы добиться своей цели: выудить у этой девицы ее камешки. Бриллиантовый кулон мерцал в полумраке, маня и переливаясь всеми цветами радуги от падающего на него света, пробивающегося в комнату сквозь витражное окно. Да, Шеридану отчаянно нужны были деньги, причем срочно.

«Машаллах!» — как сказал бы Мустафа, или: «Что Господь ни делает, все к лучшему». Во всяком случае, к лучшему для него, отважного Шерри.

— Карбонарии, — задумчиво повторил Шеридан. — Да, это будет сделать непросто… — И он почесал подбородок. А затем, как будто придя к какому-то решению, кивнул. — Думаю, что я смогу вам помочь!

Лицо Олимпии просветлело. Теперь она выглядела окрыленной и одновременно испуганной.

— Но все это сопряжено с опасностью, — добавил он. — Надеюсь, вы понимаете.

Олимпия кивнула, нервно покусывая нижнюю губу. Шеридан выдержал паузу, а затем выпрямился и сказал как можно более убедительно:

— Кстати, если вы уж действительно решились пуститься в столь опасное путешествие, я думаю, мне будет лучше отправиться вместе с вами.

Олимпия замерла и, ошеломленная, взглянула на него. Шеридан развел руками, как бы показывая, что иначе и быть не может.

— Понимаете, мне вряд ли удастся крепко спать по ночам, если я буду знать, что отправил вас одну в самое пекло.

Она сразу же попалась на удочку.

— Сэр Шеридан, — прошептала Олимпия, — вы истинно благородный человек.

Ответом ей была скромная улыбка.

— Так велит мне мой долг, мэм, — промолвил Шеридан после небольшой паузы и пожал плечами.

— Но у вас нет передо мной никаких обязательств. — Она пристально взглянула на него и тут же опустила взор. — У вас есть долг только перед вашей страной. Вы беспокоитесь из-за меня, потому что слишком великодушны и добры.

Вообще-то в его планы не входило беспокойство из-за нее; волнение у него вызывал только один вопрос: как выгоднее продать камешек, после того как он попадет к нему в руки. Но Шеридан знал, что играть роль героя — дело нелегкое; надо было уметь в нужное время тронуть нужную струну, соблюдая равновесие между правдой и вымыслом. Однако Шеридану нравилась эта порочная игра, она все больше захватывала его. Он был сыном своего отца — он считал, что, одурачивая эту девицу, дурачит весь мир, и именно в этом находил удовольствие. По своему опыту Шеридан знал, насколько простодушен мир, признавший его, капитана Дрейка, героем.

— Ну хорошо, — сказал Шеридан, — не будем ломать копья, споря о том, что такое долг, когда на карту поставлены ваша свобода и свобода вашей страны. Солидарность борцов за свободу не знает границ и национальных различий, не правда ли?

Олимпия пробормотала что-то нечленораздельное, выражая радость и полное согласие; она готова была расплакаться, Шеридан не мог не заметить это, тем более что он мнил себя знатоком женской психологии. Он снова уселся на диван рядом с гостьей и, налив чашку уже остывшего чая, сунул ее мисс Сен-Леже в руки, чтобы она успокоилась и не донимала его больше своим восторженным лепетом.

— Подкрепитесь, — сказал он. — Мы недалеко продвинемся, если у вас глаза будут постоянно на мокром месте.

Она взяла себя в руки и вскинула подбородок.

— Конечно, вы правы.

Шеридан невольно улыбнулся. Ему в голову пришла сумасбродная мысль — чмокнуть ее в носик. Но он понимал, что этого ни в коем случае нельзя было делать. Он хотел всего лишь слегка облапошить принцессу, облегчив ее карманы, но вовсе не собирался совращать и компрометировать. Бывший офицер не испытывал никакого желания быть приговоренным за оскорбление принцессы крови к смертной казни — пусть даже в далеком Ориенсе, Поэтому вместо поцелуя он просто похвалил ее:

— Молодчина. А теперь давайте разработаем план действий. Я, конечно, сам организую ваш отъезд из Лондона в Италию, но вот путешествие до Лондона вызывает у меня ряд серьезных сомнений. Дело в том, что я долго плавал и совершенно забыл расписание дилижансов, но еще с большим трудом я могу представить себе, каким образом можно переправить вас незаметно отсюда в столицу.

Олимпия глубоко вздохнула.

— Я уже все продумала. Я отправлюсь пешком до Апуэлла и попрошу Фиша Стовелла доставить меня на своей плоскодонке по реке до Линна.

— Прекрасная мысль. Но можно ли доверять этому вашему Фишу Стовеллу?

— Фиш — мой хороший друг, — серьезно ответила она. — Я бы доверила ему даже свою жизнь.

Шеридан не стал обсуждать вопрос о том, правомерно ли с ее стороны доверять свою жизнь человеку по имени Фиш.

— А… простите меня, я не хочу совать нос в чужие дела, но, надеюсь, вы подумали о финансовой стороне дела? — спросил он и отвел глаза в сторону.

— О, конечно! — Олимпия поставила свою чашку на стол и начала искать застежку на золотой цепочке, на которой висел кулон. — Вы должны взять вот это. Я не хотела опережать события и говорить с вами на эту тему до тех пор, пока не выяснила, что вы готовы помочь мне. Как вы думаете, этот кулон можно продать? С собой в дорогу я возьму все свои драгоценности. Эта вещица — всего лишь малая часть того, чем я располагаю.

На ладони Шеридана мерцала золотая цепочка. Он поворачивал руку так и этак, сдерживая себя, чтобы не рассмеяться от удовольствия, а затем сжал пальцы в кулак.

— Принцесса, — произнес он негромко, прижимая ее руку к своему кулаку с зажатым в нем бриллиантовым кулоном. — Вы уверены в том, что поступаете правильно?

Олимпия от растерянности вновь закусила губу, а Шеридан вдруг понял, что зашел слишком далеко, но уже не мог остановиться. Она взглянула на него и кивнула.

— Вы — мужественная и отважная леди.

Шеридан думал, что этими словами смутит ее, но не тут-то было. Вместо того чтобы разомлеть от такой похвалы, Олимпия выпрямилась, перестала кусать свою губу, взглянула ему прямо в глаза и покачала головой.

— Нет, — сказала она тихо, но решительно, — не говорите так. Я недостойна такой оценки.

Шеридан задержал ее чуть подрагивающие пальцы в своей руке. Должно быть, ей было холодно. Однако его поразили мертвенно-бледный цвет лица Олимпии, огромные остановившиеся глаза и дрожащая нижняя губа. Шеридан понимал, что творится у нее в душе. Такой вид обычно бывает у неопытных юнг, наблюдающих, как их корабль идет на сближение с другим судном, когда кажется, они вот-вот столкнутся; такой мертвенно-бледный цвет лица обычно бывает у матроса, которого тащат на порку.

Шеридан отпустил руку Олимпии и отошел от нее. Она продолжала сидеть, застыв в неподвижности и уставившись в пространство. Но затем ее лицо вновь оживилось, и она взглянула на своего кумира восхищенным взглядом. Она видела в нем героя, которым он никогда не был. Такое выражение благоговейного восторга Шеридан тоже видел не раз на лицах молодых моряков, веривших, что он, капитан Дрейк, поведет их к славе, хотя там, куда он действительно вел их, не было ничего, кроме грохота пушек, искалеченных человеческих тел и холодящего душу ужаса. Шеридану стало тошно, когда он заметил подобное выражение на лице своей гостьи, такой серьезной и торжественной. Этот воробышек решил, что сможет с его, капитана Дрейка, помощью стать орлом.

Как бы не так! Шеридан не мог ничем помочь ей, а если бы даже и мог, то ни за что не стал бы делать этого.

Он швырнул цепочку с кулоном ей на колени.

— Заберите, — спокойно сказал он.

Олимпия в замешательстве взглянула на свой кулон, а затем подняла взгляд на Шеридана. Выражение его лица было замкнутым и непроницаемым. Он явно прятал от нее глаза.

— Заберите это, — повторил он и встал с дивана, оставив на нем ворох скомканных одеял. — И отправляйтесь домой. Я — испорченный малый, и вы должны об этом знать. Лгун и негодяй. Я обману вас, обворую и брошу.

— Простите? — Олимпия явно не понимала, о чем он говорит.

— Вы думаете, что я честный человек. Но, к сожалению, вы ошибаетесь, хотя, прошу вас, никому не рассказывайте об этом. Я хочу сохранить это в тайне, впрочем, если вы даже и проболтаетесь, вам все равно никто не поверит.

Олимпия вздохнула с облегчением. На какое-то мгновение ей показалось, что он говорит совершенно искренне, но эта странная усмешка убедила ее в обратном.

— Понимаю, — сказала она и с трудом улыбнулась. — Вы опять шутите.

Лицо Шеридана вытянулось. Он, не говоря ни слова, уставился на гостью. Его черные, слегка вьющиеся волосы выделялись темным пятном на фоне золотистых обоев. Олимпии вдруг стало очень жаль, что она больше никогда не увидит этого человека в такой обстановке. Ей захотелось запомнить его, навсегда запечатлеть в памяти для того, чтобы долгими бессонными ночами вспоминать, рисуя в своем воображении эту линию плеч, мускулистую грудь, гладкую загорелую кожу.

Олимпия опустила ресницы, чтобы Шеридан не догадался, о чем она сейчас думает. Ведь таким мыслям и мечтам можно предаваться лишь наедине с собой, ночью, лежа в своей постели. И так как Шеридан все еще молчал, девушка взяла золотую цепочку с кулоном и положила ее на столик рядом с его чашкой, а затем, захватив свой жакет, встала с дивана.

— Мне пора уходить.

Шеридан даже не двинулся с места, чтобы помочь ей надеть жакет. Олимпия с трудом, не попадая в рукава, надела его и начала застегивать, поглядывая на хозяина дома.

— Если вы захотите связаться со мной, — сказала она, — передайте записку через моего друга Фиша. Я вижусь с ним каждый день.

Шеридан взглянул на столик, на котором мерцал бриллиантовый кулон. Выражение его лица не укрылось от Олимпии, и она пришла в замешательство. Взяв шляпу и теребя в руках ее поля, она попыталась выразить ему свою признательность:

— Я… сэр, я не могу… у меня нет слов, чтобы сказать, как я вам благодарна!

Шеридан вскинул на нее холодный взгляд своих серых глаз, казавшихся ледяными в этой маленькой комнате с золотистыми обоями и пылающим огнем в камине.

— Вам еще рано меня благодарить, — отозвался он, усмехаясь. От его усмешки Олимпии вновь стало не по себе. — Подождите немного, принцесса, вам еще не за что меня благодарить.

Как всегда невозмутимая, миссис Плам расстелила на кровати в комнате Олимпии отрез серебристого атласа и отступила на шаг, любуясь им с задумчивым видом.

— Как вам нравится эта ткань? — спросила она. Миссис Плам, чрезвычайно хорошенькая компаньонка с точеной фигуркой и узкой талией, обладала завидным вкусом и следила за тем, чтобы Олимпия одевалась по последней моде, хотя сама носила более чем скромные наряды, как и положено безутешной вдове.

— Думаю, из нее выйдет очаровательное платье для прогулок.

Мистер Стаббинс писал стихи миссис Плам, над которыми та смеялась, спрашивая его, зачем он, совсем еще ребенок, у которого молоко на губах не обсохло, тратит свое время на нее, пожилую женщину, и заигрывает с ней. Хотя Олимпия втайне думала, что Джулии нравятся ухаживания молодого человека. Сама Олимпия в юности страшно ревновала мистера Стаббинса, мягкие золотые кудри и горевшие революционным пылом карие глаза которого сводили: шестнадцатилетнюю девушку с ума.

Но теперь, в свои двадцать четыре года, Олимпия уже избавилась от былого увлечения и считала его детским капризом, свойственным праздной аристократической молодежи.

— Слишком кричаще, на мой взгляд, — ответила Олимпия, скосив глаза на серебристый атлас. — Я предпочитаю муслин.

Миссис Плам пропустила ее замечание мимо ушей и только негромко фыркнула. По мнению Олимпии, Джулия кичилась тем, что служит в доме у настоящей принцессы, это как бы подымало ее в собственных глазах и глазах окружающих. Олимпия и мистер Стаббинс, конечно, в душе осуждали такие консервативные предрассудки, но не хотели высказываться на эту тему вслух, боясь встретить холодный надменный взгляд красивых глас миссис Плам.

— У вашей модистки есть журнал с последними моделями, думаю, вы сможете найти себе там что-нибудь подходящее, — сказала Джулия. — Тем более что несколько образцов предназначены для полных дам.

И Джулия окинула Олимпию взглядом своих прекрасных голубых, как всегда, непроницаемых глаз.

— Вы этим утром долго гуляли, несмотря на холодную погоду, — заметила она.

На секунду замявшись, Олимпия отвернулась к окну и промолвила:

— Я оставила у капитана Дрейка свою визитную карточку. Эти слова прозвучали с вызовом, хотя Олимпия старалась говорить спокойно.

— Вы поступили довольно неосмотрительно, — заметила Джулия ровным голосом.

Компаньонка была совершенно права, и, понимая это, Олимпия начала поспешно оправдываться.

— Он не принял меня, — солгала она. — Да мне этого и не нужно было, потому что я не собиралась наносить ему визит. Я считаю, что все живущие в округе должны засвидетельствовать ему свое почтение, и потому не вижу ничего предосудительного в том, что сделала это первой. Ведь сэр Шеридан — истинный герой, овеянный славой.

— Да, так говорят, — отозвалась Джулия, поглаживая атлас. — Но вам неприлично заходить в дом к холостяку, каким бы героем он ни был. Надеюсь, в будущем вы не совершите еще раз подобной непростительной ошибки.

Олимпия почувствовала, что краснеет.

— Я всего лишь оставила у него в передней свою визитную карточку.

— Люди любят сплетничать о подобных вещах, — продолжала Джулия. — Вы должны сохранять достоинство соответственно вашему положению в обществе.

— Плевала я на мое положение! — закричала Олимпия со слезами на глазах. — Мне от него ни жарко, ни холодно.

На красиво очерченных губах Джулии заиграла снисходительная улыбка.

— И тем не менее… — строгим голосом сказала она. — Вы не должны больше посещать капитана Дрейка без сопровождающих лиц. Дайте мне слово, что вы не будете делать этого.

Олимпия вскинула подбородок и кивнула.

— Хорошо, — сказала она, тщательно выбирая слова. — Я обещаю больше никогда не навещать его в усадьбе Хазерлей.

— Благодарю вас, — промолвила Джулия и взглянула на часы, стоявшие на каминной полке. — Сегодня вечером я должна отлучиться на часок, если, конечно, я вам не нужна.

Олимпия кивнула и начала сворачивать ткань, расстеленную на ее кровати.

Когда Джулия ушла, девушка остановилась у окна и долго смотрела на обледенелые берега реки, прижав к груди свернутый отрез атласа.

Это был привычный пейзаж. Олимпия смотрела на него уже двадцать четыре года.

Иногда ей хотелось отдать свою королевскую диадему Джулии, которая, во всяком случае, играла бы роль принцессы намного лучше, чем это делала она сама.